Текст книги "История барсучихи"

Автор книги: Паулина Киднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Между тем барсучонок хорошел на глазах – кто бы узнал в этом карапузе прежнего заморыша? Вот только шерстка у него по-прежнему торчала, так что, как выяснилось, имя мы ему дали подходящее. Настало время переводить Тистла в загон, но я боялась, что он пропадет там в одиночестве. Как всегда, помог случай. Мне позвонила Сью Бойс Коуркис из уилтширской Группы по защите барсуков. Они подобрали крохотную барсучиху, попавшую под машину, и хотя ее удалось выходить, у нее обнаружились странности в поведении: она не играла, не прихорашивалась и даже не верещала на, своем барсучьем языке. Мы подумали: а не поместить ли их в один загон с Тистлом? Может, он пробудит ее к нормальной жизни? Сью и ее супруг Майк привезли нам детеныша на следующий день. Тистл, к большой радости Дерека, был наконец удален из дома и помещен в загон; туда же поселили и Милли. Она была чуть моложе Тистла, у нее была более стройная фигурка и изящная, чуть скуластая мордочка, как и положено барсучихе. Тистл и Милли сразу понравились друг другу и на глазах обрадованной Сью свернулись в один клубочек. Я подумывала о том, чтобы со временем поместить их в одно гнездо с Блюбелл, но как это сделать, я еще не сообразила: ведь мне меньше всего на свете хотелось беспокоить Блюбелл и ее детенышей.

В течение нескольких вечеров я наблюдала сквозь решетку, как развивались отношения у Милли и Тистла. Бывает и так, что барсуки, которые дерутся друг с другом, все же спят в одном помещении, и потому важно наблюдать за ними, когда они бодрствуют. Поначалу Милли не обращала ни малейшего, внимания на попытки Тистла заигрывать с нею. Ложась на бок, он слегка рыл землю передними лапами и мордой и перебрасывал комья через подругу; она же, уткнувши мордочку в передние лапы, только постанывала: ой, как он мне надоел! Но в чем Тистлу нельзя было отказать, так это в настойчивости, и вот уже несколько вечеров спустя я имела удовольствие наблюдать, как они сперва причесывали друг друга, а затем бегали, точно щенята, играя в барсучью чехарду. Право, барсуку противопоказано одиночество, ему нужна компания! Поэтому, когда я снова ездила к Колину показать ему сипух, я охотно взяла у него барсучонка-мальчика, чтобы поселить в одном загоне с Тистлом и Милли. Отдел дикой природы Общества покровительства животным, помимо всего прочего, занимается тем, что подбирает группы барсуков, потерявших свои земельные владения, и выпускает их на территории, которые держит под наблюдением. Они только что подыскали участок для последней остававшейся у них барсучьей семьи, а после к ним поступил этот барсучонок, и они не знали, что с ним делать. Уильям был всего на две-три недели моложе Милли и Тистла и потому чуть меньше ростом, зато ничуть не уступал им в смелости – он плевался и фырчал не хуже взрослого барсука. Мы поместили его в загон к Тистлу и Милли, и вскоре они свернулись в один клубок, а вечером он быстро подключился к их играм.

Все это время Блюбелл не подпускала Тизела к детенышам, и ему приходилось спать в другом помещении. В дикой природе барсук-самец не допускается в нору, когда у самки детеныши, и самцы в это время обычно скитаются по полям и лесам – только часть из них выживает, вот почему по весне находят немало мертвых барсуков. Как-то вечером я пошла проведать моих питомцев, и вдруг из загона до меня донесся страшный шум. Я со всех ног бросилась туда и при тусклом свете лампочек разглядела, как Тизел таскает за шиворот одного из детенышей Блюбелл. Детеныши, которым стукнуло уже десять недель, свободно бегали по всему гнезду и загону. Так и в дикой природе барсучата примерно с восьминедельного возраста начинают вылезать из норы и исследовать окрестности, но не иначе как под присмотром мамаши-защитницы. Однако Блюбелл почему-то не замечала творившегося безобразия. Я прикрикнула на Тизела, чтобы тот оставил детеныша в покое, и только тут она очухалась; поняв, что я рядом, она кинулась ко мне узнать, не принесла ли я поесть. Специалисты, ведущие наблюдения за барсучьими семьями, отмечали случаи, когда детеныши исчезали из гнезд; по-видимому, иногда в этом повинны самцы.

Я разговаривала со многими людьми на эту тему и услышала несколько гипотез о причинах разногласий между самцом и детенышами. Похоже, через десять недель после родов у Блюбелл началась течка и детеныши стали помехой самцу, желавшему вступить в брачные игры. Второе предположение – у Тизела, который был еще юн, недоставало терпения, как у более зрелого самца, и он во что бы то ни стало стремился Доказать свое превосходство. Ну а может быть, такая уж у него скверная натура, и он в любом случае напал бы на Детенышей. Ясно было одно: если Тизела оставить в одном гнезде с Блюбелл, он погубит детенышей.

Ситуация дошла до критической точки в субботу вечером, когда я, устав за день от наплыва посетителей и с трудом дождавшись конца работы, пошла запирать барсучатник. И что я вижу? Шея у одного из детенышей так жестоко покусана, что требуется наложить швы. Произошло это буквально секунду назад: кровь так и струилась на солому. Предстояло каким-то образом вытащить из гнезда барсучонка, с которым я прежде не контактировала, и сделать это так, чтобы Блюбелл не смогла этому помешать. Естественно, я прежде всего позвонила в ветеринарную клинику узнать, есть ли там врач, способный зашить рану. Трубку взяла находившаяся на дежурстве доктор Никки; она любезно согласилась подождать, пока я привезу крохотного пациента, и я попросила Симона помочь мне его поймать. Почему Симона, а не Дерека? Напоминаю, день был субботний. А где проводит каждую субботу Дерек? Правильно, на поляне для крикета!

План у меня был такой: сначала ввести снотворное Блюбелл. А как это сделать? Я столько раз играла с нею, но ни разу не пыталась ограничить ее движений. Значит, сделать это нужно с первой попытки: если мне это не удастся и она убежит, я окажусь в еще более сложном положении. Симон ждал меня за стеклом со шприцем наготове, пока я поймала барсучиху и вытащила. Он подержал ее за загривок, а я меж тем ввела снотворное; через пять минут она была уже достаточно вялой, чтобы мы могли войти и отловить барсучонка – естественно, не забыв предварительно надеть прочные перчатки. Я представляла, в какое негодование придет моя разлюбезная Блюбелл, если очнется раньше, чем мы вернемся от врача. Запихав детеныша в ящик, мы заперли барсучатник, храня надежду, что Блюбелл не хватится детеныша раньше, чем мы приведем его. Мы сами взвесили барсучонка и ввели ему снотворное, чтобы Никки могла безотлагательно приступить к делу. Пока лекарство не возымело действия, барсучонок отчаянно вопил, протестуя против столь непочтительного обращения, а может – от страха. Но когда он внезапно затих, у меня мороз пробежал по коже: вдруг переборщила с дозой снотворного! Весь остаток пути молила Бога: только бы остался жив!

Никки тут же села за работу, не забыв при этом прокомментировать: «Ты когда-нибудь видела столько блох?»

Работа горела у нее в руках, и вскоре я уже летела к дому, по-прежнему не зная, что делать дальше. Поместив барсучонка в отдаленный уголок, я отправилась в барсучатник посмотреть, как там Блюбелл. В гнезде ее не было, она куда-то убежала. У меня душа в пятки ушла, когда я увидела, что и второй детеныш тоже покусан и теперь забился в угол и дрожит от страха. Пока Блюбелл не вернулась, я вытащила барсучонка имеете с одеялом, на котором он лежал. Все решали мгновения. Отнеся барсучонка в комнату для больных животных, я обнаружила, что ссадины не такие уж серьезные, но лучше все-таки ввести антибиотик. К тому времени Симон тоже ушел, так что дома никого не было; я решила изолировать «владение» Тизела от остальной части гнезда (а где я раньше-то была?), вымыть барсучонка и ограничить свободу передвижения Блюбелл и ее детенышей ее собственными «палатами», а завтра решим, что делать с Тизелом.

Пока я возилась в барсучатнике, солнце клонилось к закату, так что было самое время идти закрывать кур. Все бентамки находились в полной безопасности, и я отправилась в сад, чтобы запереть гусятник и большой курятник. Тут я застигла на месте преступления Трипод (помните такую лисицу – она у меня удрала весной того же года). Она волокла за шею петуха-брама. Увидев меня, она сообразила, что лучше унести ноги, чем добычу, – бросив беднягу на траву, она задала стрекача, только пятки сверкали. Подобрав еще живого петуха, я заперла гусятник и курятник и отнесла птицу все в ту же «больничную палату», где поместила в загон с обогревом. Большего я для него сделать не могла – у него были повреждены мышцы шеи. И все-таки петух очухался и дожил до почтенных лет.

Теперь настала очередь заниматься барсучонком. Я завернула его как следует в одеяло, оставив незакрытым только раненое место, и обработала рану. Теперь я знала, что оба барсучонка – мальчики. Положив детеныша обратно в гнездо, я решила подождать до утра.

Как вы поняли, суббота – святой для Дерека день, и все заботы по дому – мытье полов, запирание курятников и прочее – сваливаются на меня. Зато уж воскресенье – святой день для меня. В эту разнесчастную субботу, со всеми ее треволнениями, мытье полов затянулось – в полдвенадцатого ночи вваливается Дерек, а я все мою пол. Очевидно, игра продолжается и после того, как стемнело, а потом ведь нужно Детально обсудить партию в целом и каждый удар в частности. Обычно это происходит в ближайшем кафе. «Сейчас я приготовлю тебе чашечку кофе», – сказал он, как бы извиняясь за то, что шатался чуть ли не до полуночи, а я до сих пор в Делах.

Когда я поднялась наверх, мой кофе уже давно остыл, а разбросанная повсюду одежда говорила о том, что Дерек завалился спать. Я снова сварила кофе, подогрела еду и только собралась было расслабиться и отдохнуть, как вдруг мелькнула мысль:, все ли я курятники закрыла?! А то ведь знаете, рыжие плутовки не дремлют. Я накинула куртку и побежала во двор. Ночь была светлая, луна освещала мне путь через яблоневый сад. Слава Богу, курятники оказались в порядке. Вернувшись домой, я заперла двери и только уселась за еду, как до меня донеслось жалобное блеяние.

Я насторожилась и прислушалась. Звуки раздавались не в саду, где находились овцы, а где-то около дома. Оказывается, ягненок соскользнул в канаву и хоть и выбрался оттуда, но с другой стороны, а потому не мог найти дорогу к своим. Я попыталась вывести его через ворота, но голос матери звал его в противоположном направлении (где пройти никак было нельзя), и он всякий раз убегал назад, вдоль живой изгороди.

Я представила себе, как Дерек, блаженно свернувшись калачиком в постели, досматривает уже, верно, десятый сон. Ну, еще одна попытка, решила я, если не удастся, я разбужу его и позову на помощь. Слава Богу, мне удалось вытолкать ягненка за ворота, а навстречу уже бежала счастливая мамаша. Не распалась семья! – вздохнула я с облегчением, вернулась домой и в который уже раз села за ужин. Было около часа пополуночи. На сей раз ничто не помешало мне закончить еду и нырнуть в постель.

– Что-то ты сегодня припозднилась, – пробурчал потревоженный Дерек, повернулся на другой бок и захрапел – со вкусом, но что-то слишком громко. Э, так, думаю, не уснешь! Какая сила удержала меня от того, чтобы закрыть ему лицо подушкой, одному Богу известно.

Следующий день прошел под знаком перемен. Тизел был выселен из гнезда, а после небольшой перепланировки в комнатках разместили Тистла, Милли и Уильяма. Тизела поместили в штрафной изолятор, то бишь в загон, где мы обычно держим выздоравливающих животных и где прежде находились трое вышеназванных барсучонка. Блюбелл проявила к соседям большой интерес, ни в чем не выказав раздражения. Тизелу предстояло пробыть в загоне пятнадцать суток, а после этого мы открыли дверцу – пусть возвращается к коллективу, если захочет. В первый день он действительно вернулся, а затем удрал насовсем. Куда – неизвестно. У него оставалась возможность «перенюхиваться» с Блюбелл через проволоку, он мог занять сооруженное ею «на всякий случай» гнездо – но предпочел уйти. В конце концов, он знает, как найти ферму, захочет – вернется, не захочет – его дело. Мы каждый вечер оставляли для него еду возле загона, и каждый раз ее кто-то съедал, но кто – так и осталось тайной.

Прошла еще неделя, и я решила заменить проволочную дверцу, отделявшую Блюбелл с детенышами от трех других барсучат, на деревянную с круглым шестидюймовым лазом: если барсучата захотят, они могут пойти в гости к Блюбелл, а если та почему-либо их не примет, – беспрепятственно вернуться к себе: Блюбелл не сможет их преследовать, поскольку через такой маленький лаз ей не проскочить. Первым в «палату», где спали Блюбелл и детеныши, вошел Тистл и, шмыгая носом, собрался устроиться спать вместе с ними. Я не верила споим глазам: неужели все так просто?! Как бы не так! Блюбелл мигом почувствовала вторжение чужака, и вся идиллия мигом нарушилась. Тистл шмыгнул через лаз на свою половину, где оказался в полной безопасности и в компании друзей. Потом я весь день не спускала глаз с барсучатника, но никаких событий там больше не происходило.

Впрочем, нет. Проходя мимо с ведром воды, я заметила какую-то возню. Оказывается, Блюбелл пролезла-таки через отверстие в «палату» к троим барсучатам! Со страху бедняжки спрятались в одну из нор и сидели там, точно ряд сосисок в упаковке. Каким образом Блюбелл удалось проникнуть туда, для меня остается загадкой, но, хотя и с превеликим трудом, она в этом преуспела. Теперь же, разгоряченная, она тяжело дышала. Я вытурила ее вон; она же, споткнувшись о ведро с водой и опрокинув его, забавно распласталась на спине, точно панда; отчего бы не прохладиться в луже? Вскипели, а теперь остыньте, разлюбезная Блюбелл!

И она действительно остыла! Поняв это, я убрала все двери, и теперь Блюбелл, поначалу вылизав своих детенышей, отправлялась в соседнюю «палату» и вылизывала трех других. Любо-дорого было посмотреть, как все пятеро барсучат играли и прихорашивались, и думаю, далеко не все посетители осознавали, какая им выпала удача.

Однако в августе несколько недель подряд стояла очень жаркая погода, и барсуки забились в подземные ходы – возможно, чтобы быть ближе к отверстиям, куда проникал свежий ветер. Таким образом, при наличии целых шести барсуков мы не могли показать ни одного. Интересно, а как они в такую погоду ведут себя в дикой природе? Тоже выбираются поближе к поверхности?

Расскажу еще о нескольких барсуках, которые особенно запали в душу. К их числу принадлежала барсучиха по кличке Сноудроп – Подснежник. Ее сшибла машина, и она долго пролежала без сознания на обочине; за это время птицы успели выклевать ей один глаз. Поначалу мы предположили, что это детеныш, так она была мала; ее организм был столь сильно обезвожен, что я прямиком повезла ее к Бэрри. Осмотр показал, что она – кормящая самка, но ее слабосильный организм в любом случае не мог бы выкормить детенышей, и их, вероятнее всего, уже не было в живых. Ветеринар поместил ее под капельницу, а по прошествии трех дней, когда ее состояние улучшилось, вернул мне.

Приехав домой, я положила ее на свежую соломенную подстилку в загоне для выздоравливающих. Она тут же свернулась в тугой шарик и уткнулась носом в брюхо, словно демонстрируя свое нежелание жить. Она была до того тощей, что кости проглядывали сквозь свисавшую кожу. Даже окраска ее шкуры была скучной и безжизненной. Она отказывалась от пищи и воды, и, чтобы хоть как-то поддерживать в ней жизнь, я вводила ей под кожу питательные растворы. Я, как могла, пыталась успокаивать ее, говоря ласковые слова, но она по-прежнему выглядела несчастной, и я почти не сомневалась, что она не выживет. Тут оказался кстати ценный совет Сандры из Отдела дикой природы: намешай фирменный продукт «Комплан» с медом и взбитым яйцом и впрыскивай с помощью шприца ей в рот. И представьте, помогло: почувствовала, что вкусно, и сглотнула. Эту операцию я проделывала шесть раз в день; на третий день она уже стала поднимать головку, когда я входила в загон. С каждым разом все ниже держа шприц со вкуснятиной, я в конце концов приучила ее есть с тарелки и начала замечать, что ей становится все лучше. Она постепенно прибавляла в весе, но редко бегала по загону, а хуже всего было то, что ее никак не удавалось приучить есть твердую пишу. Однажды Бэрри пришел ее проведать; я боялась, как бы он не поставил ей диагноз – повреждение мозговой деятельности, но он сказал только: понаблюдайте за ней еще немного, а там видно будет. Шкурка у нее уже лоснилась, и она даже стала интересоваться тем, что я делаю, хотя была по-прежнему малоподвижна. После двух месяцев кормления упоминавшимся выше деликатесом я попробовала было поморить ее голодом, чтобы приохотить к твердой пище, – ни в какую!

…Пришел сентябрь с нежными утренними туманами и осенними оттенками. Настало время открывать «барсучьи ворота» – пусть детеныши выглянут в широкий мир. В первую «ночь свободы» Блюбелл пришла к нам в дом, а барсучата откочевали куда-то далеко. К утру все вернулись, облепленные с ног до головы грязью, – да, видно, славно постранствовали! Явившись, они устроили кучу малу, причем те, кто оказался внизу, во что бы то ни стало порывались выбраться наверх, так что схватка оказалась нешуточной. Вскоре по саду пролегли их привычные тропки, и моя мама, которая так лелеяла свой уютный садик, пришла в негодование, когда увидела, что многие растения вывернуты с корнем. А что делать, если там, под корнями, такие вкусные жучки и червячки! Эти ценные находки еще больше вдохновляли барсучат. На лужайке появились отверстия для дыхания, а кучи земли, нарытые позади сенного сарая, свидетельствовали об активизации работ по постройке нового гнезда. Тем не менее барсуки до конца ноября продолжали возвращаться и свое прежнее жилище.

Сноудроп, разжиревшая, как горшок масла, по-прежнему находилась на жидкой диете, когда мне привезли еще одну барсучиху, которая, правда, побыла у меня совсем недолго. Джоуджоу, как и многие другие мои подопечные, была сбита машиной близ Канингтона, у нее оказалась сломана передняя нога и вывихнуто бедро. Но станет ли эта крупная барсучиха подругой Сноудроп? Ведь, как эта последняя ни разжирела на хозяйском меду и патентованных харчах, сама природа предназначила ей быть субтильной, так что она по-прежнему была вдвое меньше. Поначалу они, как и ожидалось, спали друг к другу спиной, отгородившись стеной из соломы, но прошло всего несколько дней, и они признали друг друга, а стена исчезла. Но и это не все – то ли Сноудроп сочла Джоуджоу конкуренткой в еде, то ли просто перестала капризничать, но от твердой пищи больше не отказывалась. Прошло еще два месяца, и Джоуджоу была совсем здорова, так что можно было выпускать ее на родную территорию. После этого Сноудроп недолго оставалась в одиночестве: ко мне, опять-таки через Общество покровительства животным, поступил барсук, которого я назвала Уит – Пшеница.

Прежде чем выпускать Джоуджоу, я специально съездила гуда, где ее нашли, чтобы отыскать ближайшее к тому месту барсучье гнездо. Когда же торжественному моменту настало время свершиться, с нами поехала ветеринарная сестра из клиники Колена Читэма по имени Бекки – она подобрала в свое время эту барсучиху и, естественно, заслужила право Увидеть, как та обретет свободу, не говоря уже о том, что она одна точно знала место. Бекки – миниатюрная длинноволосая женщина, одержимая страстью к животным. У нее восемь собак, множество крыс и мышей и все понимающая мама. Мы не могли не обратить внимания, что Джоуджоу вела себя смирно, пока ехала в ящике на заднем сиденье, но только мы прибыли на место и поставили ящик на траву, как она пришла в экстаз. Она почувствовала, что она дома! Когда мы открыли переднюю стенку ящика, она вышла, задержалась на секунду и глянула на нас, а затем шмыгнула сквозь кустарник и скрылась в норе, которую долго искать не пришлось.

По дороге домой мы с Бекки горячо обсуждали, какая это прелесть – возиться с братьями нашими меньшими. В это время предметом особой заботы Бекки была собачонка, которую она взяла из Дома собаки и кошки при Обществе покровительства животным. Бекки объяснила, что ее подо-. В брали в заброшенном кемпинге, и с тех пор у нее появилось четверо щенят. Какой она породы – трудно сказать: мама у нее – помесь пуделя с йоркширским терьером, а папа – такс; все щенки получились разные, и ей пока не удалось ни одного пристроить. Надо ли говорить, что я клюнула на приманку, заглотнув ее вместе с крючком, леской, поплавком и удилищем, и вернулась домой с лохматой шавкой, которую мы назвали Поллианна (в честь теледиктора Ланн Полли, которую так любит передразнивать Дерек, а потом вдруг возьмет да выключит телевизор: мол, Ланн Полли появляется и исчезает, по моему желанию!). Она и теперь моя любимица – такая милашка! Уже выросла, а все играет, как щенок!

Итак, начиная с ноября количество барсуков в нашем искусственном гнезде варьировалось – отчасти потому, что барсуки начали разбегаться и устраивать себе жилища вокруг фермы. Время от времени они по-прежнему забредают к нам во двор, но они стали по-настоящему дикими, и ни один не выказывает такой преданности, как Блюбелл.

По весне у меня возник план поселить Уита и Сноудроп вместе с Блюбелл, так как у последней не народилось новых барсучат. Каждое утро я осматривала сперва Блюбелл, а уж затем остальных барсуков. Но по мере приближения март месяца я стала сознавать, что в 1993 году у Блюбелл потомств не будет. А если уж честно, откуда ему было взяться? Она месяцами жила одна в своей «палате», никаких самцов со стороны.

Ну, а Уит и Сноудроп жили у меня в загоне для выздоравливающих. И вот в один прекрасный день я обнаружила, что они спят не вместе, свернувшись, как обычно, калачиком, а по разным углам загона, и тут я увидела на полу кровь. «Неужели подрались?!» – мелькнула мысль. Присмотрелась – и вижу: два крохотных барсучонка копошатся между передними лапами Сноудроп. Вот уж никогда бы не подумала, что у Сноудроп могут быть дети – она поступила ко мне такой больной! Новоявленная мамаша подняла голову и взглянула на меня, и хотя один глаз у нее был закрыт, она все равно казалась красавицей – в первую очередь от гордости за свое потомство.

Я наблюдала за тем, как детеныши подрастали, как не могла нарадоваться на них родительница. Малышам (а это были мальчик и девочка) я дала имена Даек и Доун (Сумрак и Заря). Когда я смогу даровать им свободу, это будет началом другой истории – истории успеха моего дела! А пока что все силы нужно сосредоточить на том, чтобы Сноудроп оставалась такой же здоровой и счастливой, как сейчас.