Текст книги "Невеста моего брата"
Автор книги: Патрик Бессон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
* * *
– Ты сумасшедший?
– Не знаю. По крайней мере, я им не был, пока тебя не встретил.
– Оставить ключи в почтовом ящике! Их же постоянно взламывают. Потом несложно догадаться, от какой двери эти ключи. Можешь объяснить, почему ты вернулся к себе?
– Я не хотел мешать восстановлению твоих отношений с Фабьеном.
– Так это ты автор выражения «сдаться без боя»?
– Если бы ты мне перезвонила, как я тебя просил, я бы мог подумать, что у меня есть шанс.
– Мне было некогда. У меня была уйма дел. В нашем отделе мы работаем. Это тебе не ваша газета.
– Расскажи мне новости о моем брате, вместо того чтобы цепляться к журналистам. Странно, что он мне не позвонил. Он о чем-то догадывается?
– Он в прекрасной форме. Красив как бог. Нет. Он ни о чем не догадывается. Но я ему все же сказала, что у меня кое-кто был. Мужчина старше меня. Я сказала пятидесятилетий, если бы я сказала сорокалетний, он мог бы заподозрить тебя. Так будет лучше для ваших отношений.
– Он поймет, что это я, когда увидит нас вместе.
– Ты же меня только что бросил.
– Мы больше не вместе?
– Ты ушел со всеми своими вещами и вернул мне ключи.
– Тебе не понадобится делать новую связку для моего брата.
– Ты дурак.
– Он предложил тебе снова встречаться?
– Весь ужин он только об этом и говорил. Он даже не прикоснулся к своей тарелке. Трезвый как стеклышко. Даже не курил. Он вернул мне ключи от квартиры в Нейи.
– Ты их взяла?
– Он сказал, что, если я их не возьму, он оставит их на столе. Там есть вещи, которые стоят целое состояние. Я знаю, потому что я их покупала.
– А ключи от квартиры на улице Ангьен?
– Он ее продал! Вы все смеялись над моей историей с бомжем, а ведь именно он отпугивал покупателей.
– Если я правильно понял, больше нет препятствий твоему союзу с Фабьеном.
– Я препятствие. Фабьен знает, чем меня заинтересовать, но на это раз у него ничего не выйдет. Я слишком долгое ним нянчилась. Хватит.
– Значит, мы можем встретиться?
– Зачем? Не надо было уходить. Ты зря это сделал. Ты меня огорчил. Ты подумал, что я вернусь к Фабьену, как только он щелкнет пальцами. Ты меня принял за дурочку. А я этою не люблю.
– Я знаю.
– Мне надо идти. У меня куча дел. Кстати, я заключила контракт с киностудией.
– Поздравляю.
– Созвонимся?
– Ты же знаешь, что «созвонимся» означает «не созвонимся».
– Ты дурак.
Она положила трубку. Я подумал, скажет ли она мне еще когда-нибудь, что я дурак. А ведь это действительно так. Что меня больше всего бесило, так это то, что я оставил – как она подчеркнула, «без боя» – стратегическую позицию на улице Батиньоль. Это бы усложнило старания Фабьена и жизнь Аннабель, если бы я жил в ее квартире, в то время как мой брат пытался ее отвоевать. Да я и не мог туда уже вернуться: у меня больше не было ключей.
После нашего объяснения но телефону Аннабель не подавала о себе вестей, и три дня спустя я был уверен, что в это воскресенье я увижу ее в Мароле. Она будет сидеть в зале и слушать комментарии Саверио по поводу последнего взрыва в Багдаде на призывном пункте (35 убитых, 138 раненых) или хлопотать на кухне вместе с Катрин над приготовлением кускуса с фаршированными кальмарами, потом она повиснет на шее Фабьена, когда тот спустится из своей спальни, где он дремал перед обедом.
По дороге я приготовился ко всем вариантам сцены: мой брат, объявляющий о свадьбе; Аннабель, целующая меня в щеку; Саверио, открывающий особенную бутылку вина моего отца, чтобы отметить событие; Катрин плачущая от счастья и бешенства под вуалью материнских улыбок. Но Фабьен приехал один. Еще не помирился с Аннабель? А может, Аннабель, принимая во внимание свежесть нашего разрыва, решила соблюсти приличия и не приезжать некоторое время в Мароль, перед тем как снова оказаться в нашей семье. Я был очень рад видеть своею брата. Представляю, как была ему рада Аннабель. Она была права: он был красив как бог.
– Ты здорово выглядишь, – сказал я. – Бросил наркотики?
– Нет, алкоголь.
Он спросил, чем я занимался три последние недели. Газетой. Воспользовался ли я порталом? Нет. В моем положении я мало чем рисковал. И потом, новый владелец был поклонником Фабьена. Мой брат улыбнулся и сказал:
– Ты дурак.
Это было для меня явным доказательством того, что Аннабель и Фабьен виделись еще много раз после того ужина.
– Как прошли съемки в Венгрии?
– После отъезда Аннабель как по маслу. Полный успех!
– А Софи?
– Твоя торговка сырами? Я ее не видел. Она мне не звонила. А у меня не было ее номера. Я не мог с ней связаться. Я ничего не понял. Когда она вернулась в Париж?
– Я не знаю. Мы больше не вместе.
– Почему?
– Мне надоело, ей тоже.
– Жаль, я мало ее видел, но она мне показалась неплохой женщиной. Значит, еще не время тебя женить.
– А ты? Когда ты женишься на Аннабель?
– Аннабель! Я тебя не поблагодарил за то, что ты для меня сделал. Я этого не забуду. Ты просто молодец! Без преувеличений, ты спас мою карьеру. С этой липучкой в Будапеште я бы пропал.
– Аннабель мне звонила на этой неделе. Кажется, вы вместе ужинали.
– Да.
– И что?
– Дела идут. Она рассказала, что в мое отсутствие спала с каким-то стариканом пятидесяти лет, но я ей не верю. Она говорит так, чтобы задеть меня. И ей это удалось. Она тебе о ком-нибудь рассказывала?
– Я последний, кому она об этом расскажет. Она переедет в Нейи?
– Она там уже со вчерашнего дня. Ей там так нравится! Конечно, она все выбирала сама. Ты будешь здесь в конце июля? Мы будем праздновать новоселье 23-го или 24-го числа, перед тем как уехать в Гасен, возле Сан-Тропе. Я снял виллу у одного приятеля. Ты приглашен, конечно. И на новоселье, и в Гасен.
* * *
Я могу взорвать атомную бомбу: открыть Фабьену, что это я – старикан пятидесяти лет, с которым спала Аннабель в его отсутствие. Проблема в том, что я бы взорвался вместе с ней, поругавшись одновременно с моим братом и его невестой, моей единственной любовью. А также с моей матерью, которая никогда бы мне не простила предательства ее любимого сына. Я подумал, что, переспав со мной, Аннабель совершила непоправимый поступок, не понимая, что она была защищена секретом, в котором я был обязан хранить нашу связь, так как не хотел, чтобы мои семейные отношения окончательно и бесповоротно испортились под насмешливым взглядом девушки. У Аннабель был второй оборонительный рубеж, на тот случай, если я, несмотря на риск, начал бы атомную войну: утверждать, что я ее домогался, но она мне отказала. Что она и сделает несколько месяцев спустя и оправдает себя перед Фабьеном, Катрин и Софи. Для Фабьена это было подтверждением того, что я сумасшедший, о чем он подозревал еще с детства, когда летом он гулял на улице с друзьями, а я сидел дома и читал прессу. Для Катрин я еще раз показал свое нутро засранца, которое проявилось в моем выборе профессии журналиста. Софи поверила Аннабель, в версию, которая была наиболее оскорбительной для нее, так как возвращала ее на четвертое место, тогда как она видела себя уже на втором, потому что в Будапеште несколько раз занималась любовью с моим братом. Такова судьба моей второй супруги – быть обиженной Аннабель или подобными ей женщинами, блистательная красота которых царапала хрупкую обшивку просто хорошенькой женщины. Сегодня оказался один с моим раскрытым секретом, более мертвый в глазах моей матери, моей жены и моей бывшей любовницы, чем Фабьен, культ которого они лелеют каждое воскресенье в Мароле, а на неделе в нескончаемых телефонных разговорах.
До конца июня я не появлялся в Мароле под различными предлогами, тогда как Аннабель, по телефонным рассказам Катрин, снова заняла свое место в доме Вербье, освоив почти в совершенстве приготовление сладкого кускуса, называемого также «нежность невесты». Был ли это намек на женитьбу? Мною овладела печаль. Огромная. Я помню все фильмы, которые пересмотрел сам в кинозалах на улице де Клиши, потому что этот квартал напоминал мне об Аннабель. Я их купил, когда они вышли на DVD, и пересматриваю время от времени. Так как Аннабель и я мало что делали вместе, за исключением прогулок по улицам, я гулял по улицам. По улицам моих воспоминаний. Может быть, поэтому Аннабель вернулась к моему брату: захотела присесть.
В начале июля мне позвонила Софи. Я поднял трубку с единственной целью: узнать новости об Аннабель. Я о ней совершенно ничего не знал. Может быть, она даже хотела через Софи что-то мне сообщить? – глупо думал я в возбужденном бреду, присущем мужчинам, которых бросила любимая женщина. Мой брат мне не звонил. Катрин говорила об Аннабель, только затрагивая тему кухни. И одежды. Невеста Фабьена приехала в воскресенье в Мароль в юбке. В мини-юбке! Догадывались ли они о чем-то? Может, что-то раскрылось? Промах? Сегодня я знаю, что ничего такого не было. Никого в Мароле я не интересовал. Вот и все.
– Здравствуй, Жиль.
Я уже отвык от ласкового женского голоса, прожив половину июня скрипя зубами, слушая скрип портала и периодически повторяя: «Ты дурак». Я сказал Софи, что рад ее слышать, и удивился в душе, так как это было правдой.
– Ты вернулась из Венгрии? – спросил я.
– Да, как только получила твое сообщение. Оно меня очень опечалило.
– Значит, ты не ужинала с Фабьеном?
– Нет. Кстати, как он?
Этот кособокий, помятый и нежный вопрос должен был меня насторожить, но, как я уже говорил, влюбленный мужчина глух, особенно в отношении женщины, в которую он не влюблен.
– Он снова с Аннабель. До новой ссоры. Но это их проблемы. А ты как?
– По-старому. В лавке.
– Дела идут?
– Французы и сыр – старая история без конца.
– Как история моего брата и Аннабель.
Мне нужно было произнести это имя. Как сейчас мне нужно его написать: Аннабель, Аннабель, Аннабель, Аннабель, Аннабель!
– Когда-нибудь ей придет конец, истории твоего брата и Аннабель. Они не переносят друг друга.
– Это он тебе сказал?
– Когда он мог мне это сказать?
– Тогда откуда ты знаешь?
Она подумала, что я ее заподозрил, но мои мысли были далеко, и я задавал вопросы машинально, как научился это делать в моем ремесле.
– Из того, что ты мне рассказал, – сказала Софи. – Они постоянно ссорятся, разве нет? Эго ведь они нам испортили выходные в Будапеште. Кстати, кто эта женщина, в которую ты влюбился в самолете? Аннабель?
– Это было не в самолете.
– Таксистка?
– Нет. И потом, все уже закончилось.
– Тем лучше, потому что я хочу с тобой поговорить о нас.
– О нас?
– О том, что от нас осталось.
– Ничего.
– Нет, кое-что осталось.
Я подумал, что это кое-что может быть или СПИДом, или ребенком.
– Я тебя заразил болезнью? Смертельной?
– Я жду ребенка.
– От меня?
– Я не спала с другим мужчиной уже полтора года.
Она предложила поговорить о своем интересном положении у нее дома, перед ассортиментом ее продукции. Чтобы позабыть печаль, в которую я ее вверг, сказала она, тогда как эта печаль была связана не со мной, а с тем, что ей не удалось удержать Фабьена, она много работала в эти последние недели, особенно над корсиканским сыром, специалистом по которому она вот-вот станет.
– Уверена, тебе понравится «фиюморбо». Это овечий сыр, который можно есть только до конца июня. Поторопись.
На улице Аббата Гру я снова занял свое место за столом, затем в постели. Я был пленен чувством интимной близости, которое испытывал к своей торговке. С Аннабель я был как у себя, с Софи – как у нее. Для ребенка Софи ничего не просила, она хотела его сохранить, но ей не надо было об этом меня просить. Я мог его признать или не признать, как мне угодно. То же самое по поводу общения с ним. Я мог изредка заниматься с ним, мог не заниматься вовсе. Остаться с ней или оставить ее. Денег она не хотела, у нее их больше, чем у меня. Если я ее оставлю, то смогу вернуться, когда захочу. Она никого никогда не любила, кроме меня. Сегодня я знаю, что означало это только одно: она никогда никого не любила, кроме моего брата. Мой брат, тем не менее, это немножко я. Был. Софи никогда не заговаривала со мной о браке и казалась удивленной, когда о нем заговорил я. Много людей женится по плохим соображениям, я выбрал самое худшее: чтобы раздражать женщину, которую я любил. Которая над этим посмеялась. Мой читатель догадается, что мне ответила Аннабель, когда я сообщил ей по телефону на следующий день о моей свадьбе с Софи, беременной от меня.
* * *
Украсив внутренний мир Фабьена, Аннабель показала свой собственный: тяга к люксу и комфорту, мания порядка и чистоты. В квартире на Пюви де Шаван все было организовано так, чтобы владелец дома чувствовал себя владельцем мира. В зале мы величаво перемещались от кресла Людовика XV к комоду стиля ампир. Маленькая ширма «короля-солнца» в спальне отделяла моего брата и его жену, спящих на двуспальной кровати самого большого размера, от их случайных придворных.
– Как тебе? – спросил Фабьен.
– Хорошо.
– Сегодня это уже не фильм, а моя новая квартира.
– Красиво.
Я не знал, каково истинное значение «сrémaillère», французского слова, означающего «праздник новоселья», до того, как открыл старый толковый словарь своего отца, который раскрывал его после ужина, как другие разворачивают газеты или включают телевизор, и нашел: «Плоское железное изделие, зубчатое, изогнутое к низу, подвешиваемое в камине для поддержки котелка над огнем». У Фабьена не было камина, и Аннабель об этом сожалела. Она обожала огонь, и я видел, что в Мароле она проявила себя экспертом в зажигании огня в камине, что позволило моему брату прозвать ее Зажигалка.
На новоселье у Фабьена было несколько известных актеров и актрис, и я чувствовал, как сдерживается Софи, чтобы не попросить у них автографы. Я начал с того, что держался подальше от Аннабель. Когда я понял, что она делала то же самое по отношению ко мне, меня это взбесило, и я начал искать с ней уединенной беседы. В конце концов я ее поймал, когда она выходила из кухни с подносом суши.
– Может, ты оставишь эту работу прислуге? – предложил я.
– Может, тебе заняться своей будущей женой? Напоминаю тебе, она беременна.
Этот злой, вульгарный, мрачный голос был для меня синонимом прошлого счастья.
– А ты нет? – спросил я.
– Что?
– Ты не ждешь ребенка?
– Кто тебе об этом сказал?
Сначала я подумал, что она шутит, но ее мутный, тревожный взгляд говорил об обратном.
– Ты ждешь ребенка? – спросил я.
– Да. Как и Софи. Прикольно.
Она протянула поднос прислуге и вернулась на кухню, куда последовал и я.
– Какой беспорядок! – пожаловалась она.
Она не могла удержаться, чтобы не собрать в ряд пустые бутылки, сложить салфетки, сполоснуть грязные стаканы и вытряхнуть переполненные пепельницы.
– Все эти люди, курящие здесь, меня раздражают. Надо было отпраздновать новоселье во время ремонта.
– От кого этот ребенок?
– От Фабьена или от тебя. По датам, скорее от Фабьена. Но я не могу сказать точно.
– Ты его сохранишь?
– Издеваешься? Я столько месяцев пытаюсь забеременеть. Я не собираюсь делать аборт.
– А если он от меня?
– Тем хуже. Вы же братья. Одна и та же кровь. Перестань, он не от тебя. Мы почти не трахались.
– Как это так?
– Я не помню, чтобы мы много трахались.
– У тебя дырка в голове.
– Как ты разговариваешь? Ты что, возомнил себя рэпером? Ты не в том возрасте, папаша. Тут еще Фабьен решил объявить всем, что скоро он станет папой! Я не знаю, что мне делать.
Она улыбнулась. Детской улыбкой, за которую я отдал бы жизнь. Я ее редко видел: раз десять. Такая улыбка была бы у Аннабель каждый день, если бы она меня любила, что и мне позволило бы спуститься на землю, а не нависать над миром, до самой смерти, как птица несчастья.
Фабьен ворвался на кухню как ветер. К счастью, его невеста и я не целовались.
– Анна, пойдем, я сделаю объявление.
Все называли Аннабель Анной, кроме меня.
– Ты уверен, что это надо?
– Все здесь. Так практичнее.
– Отправь им завтра SMS. Я стесняюсь. Я чувствую себя коровой на сельскохозяйственной выставке.
– Все будет хорошо. Они с ума сойдут от радости.
– Почему это все сойдут с ума от радости? Все девушки будут дуться на меня.
– Какой же ты можешь быть капитулянткой!
Я молча грыз чипсы с беконом и ждал предпосылки новой ссоры – нового разрыва? – между Аннабель и моим братом.
– Что это за слово, капитулянтка?
– Сейчас не время для уроков грамматики.
– Это не грамматика, это лексика. Спроси у Жиля, если мне не веришь.
– Я знаю разницу между грамматикой и лексикой.
– Не скажешь.
– Ты решила меня достать?
– Успокойся! Мы сделаем твое объявление. Но сначала поцелуй.
Раздраженный Фабьен поцеловал невесту в щеку.
– Не так.
– Я вас оставлю, – сказал я.
– Нет, – сказала Аннабель. – Останься. Будешь знать, как поступать с Софи.
По ее приказу я смотрел, как они обменивались долгим поцелуем как в кино, но это и было кино. Потом я присоединился к Саверио и Катрин, Вместе с четой Баррозо они были единственными присутствующими там стариками. Каким образом годы делают людей бесцветными? Господин Баррозо был, однако, изобретателем одной из составляющих микроволновой печи, что и легло в основу семейного состояния. Моя мать, стирающая как ластиком свою красоту, слишком часто думала, что она уже не молода. Саверио с длинными белыми волосами мертвого хиппи. Госпожа Баррозо – Аннабель, опрокинутая грузовиком с косметической продукцией и пролежавшая под ним 25 лет.
* * *
Дом в Гасене был розовым и двухэтажным. На нервом этаже было пять окон и пять на втором. А над черепичной крышей голубое небо Сан-Тропе, огромное, плотное как сапфир. С террасы мы смотрели на бассейн, на краю которого под пляжным зонтом дремали Аннабель и Софи. Беременным женщинам не рекомендуется загорать на солнце, так как от этого на коже появляются коричневые пятна.
– Когда я был в Венгрии, я звонил на квартиру в Батиньоль, – произнес Фабьен.
Он курил сигару. Еще одна мания, которую он подхватил в киношной среде и которая удручала Аннабель.
– Кто-то поднял трубку.
– Аннабель?
– Она бы со мной поговорила.
– Ты так на нее орал в Будапеште, что она, наверное, боялась, что это повторится.
– Я ее знаю: она бы не смогла удержаться, чтобы не забросать меня оскорблениями. Я как-то говорил с ней об этом звонке. Она об этом совершенно не помнит. Когда я спросил, кто поднял трубку, она сказала: «Наверное, мой тогдашний парень». Он спал у нее время от времени.
– Тебе лучше знать, чем мне.
– Ты не знаешь, кто это мог быть?
– Я узнал о нем от тебя.
– Эта девушка никуда не ходит, никого не знает. Она постоянно включает на своем мобильном телефоне автоответчик, потому что боится, что ей придется говорить с тем, кого она не знает. Как она могла с кем-то так быстро познакомиться?
– Может быть, она врет – о парне, о телефонном звонке.
– Она не врунья. Ей плевать на людей, она не станет напрягаться и что-то от них скрывать. Она выкладывает им всю правду, как будто плюет им в лицо. Я думаю, что тип, который поднял трубку, услышал мой голос и не захотел выдавать свой. Кого я знаю пятидесяти лет среди моих знакомых? Никого, с кем бы Аннабель легла в постель. Даже если бы она была очень зла на меня.
– Значит, она врет насчет возраста того парня.
– Может быть. Она часто путается в деталях.
– Может, он моложе? Ее ровесник? Она могла его встретить на одной из ваших вечеринок. Какой-нибудь актер. Один из твоих приятелей.
– Ты прав. Я знаю по крайней мере трех-четырех, кто мог это сделать.
– Аннабель нравятся актеры. У них куча достоинств: они молоды, симпатичны, богаты и постоянно отсутствуют. Что я могу тебе посоветовать, так это сделать анализ ДНК, когда родится твой ребенок. Ты узнаешь, от тебя он или нет.
– Это сложный процесс.
– У тебя же есть адвокат.
– Ты говоришь ерунду. Аннабель не стала бы ни с кем спать, не предохраняясь, да и все мои приятели-актеры трахаются только с презервативом. Учитывая бабки, которые они зарабатывают, они очень дорожат своей жизнью. Этот ребенок от меня.
– Мне кажется странным, что полгода вы безуспешно пытаетесь сделать ребенка, и именно когда вы расстались, Аннабель забеременела.
– Перед тем как расстаться, мы трахались в Будапеште. Даты совпадают. Но если хочешь, мы сделаем анализ ДНК. И ты убедишься.
– Что касается меня, то мне наплевать. Я не расист. Я бы согласился воспитывать ребенка и от другого.
– А если ребенок, которого ждет Софи, не от тебя?
– Я бы хотел, чтобы он был не от меня.
– Почему?
– Потому что я себе не нравлюсь.
Мы спустились по восьми ступенькам крыльца и растянулись возле Аннабель и Софи, на самом солнцепеке, так как мы не ждали детей: мы ими были. Нетрудно понять, что наша женщина, становясь мамой, становится в какой-то степени и нашей мамой, даже когда мы спим с ней. Когда мы любим женщину, мы ей не делаем ребенка: это ее слишком сильно меняет. Если бы я был женихом Аннабель, я бы не делал ей ребенка. И не я сделал ребенка Софи.
В ресторане «Алые паруса» мне особенно запомнилась торговка сырами: она купалась в успехе своей операции но интеграции в клан Вербье, возглавляемый солнечной фигурой Фабьена. В то время как Аннабель, с обычным кислым лицом, спрашивала каждые пять минут, когда мы вернемся в Гасен, Софи блистала среди золотистых стрингов и экзотических салатов. Как только какая-то известная особа подходила к нашему столику или останавливалась возле него, чтобы перекинуться несколькими словами с моим братом, торговка сырами нервно теребила свой мобильный телефон, служивший одновременно фотоаппаратом. Я сделал ей выговор насчет автографов, но не проинструктировал относительно ее попыток поиграть в папарацци: она могла фотографировать кого угодно, при условии, что этого никто не замечал. В этом она не могла себе отказать. Она поспешила отправить фото двум своим сотрудникам, тоже находящимся в отпуске, но не в таких посещаемых местах.
Ранним утром в понедельник, в середине августа, Фабьен, без шлема, на мотоцикле (рискуя иметь большие проблемы с местной жандармерией, прославленной в комедии Жана Жиро «Жандарм из Сан-Тропе», и еще большие проблемы со своим страховым агентством) привез в Гасен номер светского журнала «Вуаси», на обложке которого была его с Аннабель фотография. Они сидели рядышком на пляже «Клуб 55». Аннабель, одетая в зеленую футболку, смотрела на море сквозь стекла солнечных очков Bvlgari. Тогда это напомнило мне Бургас, где летом 2001 года я делал репортаж. Невеста моего брата уже ощутимо раздалась и находила себя ужасной. Это мнение, как мне казалось, разделял и Фабьен, тогда как для меня, даже такой толстухой, какой она является сегодня, она всегда оставалась самой красивой женщиной на земле. У меня нет возможности видеть ее, но я просматриваю ее фотографии, которые почти каждое воскресенье Софи делает в Мароле, что позволяет мне следить за изменением веса матери моего ребенка. На обложке светского еженедельника Фабьен был с голым торсом и курил сигарету. Его антитабачный период длился недолго. Он снова присел на виски с колой. В среднем пять-шесть порций в день. Солнечных очков он не носил. Он перестал их надевать после сафари в Кении со своей предыдущей подружкой, которая утверждала, что гиды и кенийские слуги прекрасно без них обходились. На снимке я распознал свое колено и белое тело Софи, лица которой не было видно. Мы находились позади звездной пары, слева от них, а значит, справа на фото. Софи остолбенела.
– Даже в самых нереальных мечтах, – сказала она, – я бы никогда не подумала, что на обложке «Вуаси» будет мое фото.
– Видно только твои ляжки, – сказал я.
– Бедра тоже. И руки. Мой купальник «Эрес». Много чего видно.
– Кто тебя узнает без лица? – зло настаивал я.
– Главное, я знаю, что это я. Что там в середине?
Она была вправе задать этот вопрос. В журнале фотография была напечатана полностью, па ней мы были изображены все четверо: Аннабель, замкнутая в своей возвышенной хандре, Фабьен, раздавленный солнцем и скукой, Софи с видом умиротворенной голливудской звезды и я, с собачьим взглядом, навсегда пронизывающим невесту моего брата.
В Гасене Аннабель меня уже больше не избегала. Ее живот беременной женщины обеспечивал, думала она, ее безопасность от меня. Это был ее бронежилет, в котором она вяло перемещалась под моим зорким взглядом. Она, как и я, поднималась раньше всех в доме. Торговка сырами быстро отвыкла просыпаться на рассвете, а мой брат, когда не снимался в фильмах, вставал не раньше часа дня. Совы отличаются отсутствием беспокойства. Долго спать – это особая привилегия, это как обладать большим состоянием. Соня – это тот, кого ждут, как президента или короля. Через избыток сна они демонстрируют свою беспечность, а значит, свое верховенство. А также свое безразличие но отношению к нашей особе, что вызывает у нас интерес к ним.
Фабьен нанял семейную пару с семнадцатилетним сыном из местного населения, чтобы содержать дом. Муж готовил, жена убирала и прислуживала за столом, мальчик занимался садом. Каждое утро на веранде был готов завтрак, и там к половине девятого – девяти часам я заставал Аннабель. Вместе мы не спали, но просыпались в одно и то же время. В этом была наша связь. Она тяжело опускалась на стул, всегда один и тот же. Невроз – узнал я от Саверио, который когда-то учил меня основам психоанализа, – это повторение. Мы говорили вполголоса, так как в большом доме все слышно. Я помню о разговоре, который у нас завязался через три или четыре дня после моего с Софи приезда. Мы шептались. Разговор начался с обмена мнениями о местных ресторанах и ночных клубах. Аннабель прежде всего считала меня журналистом, специализирующимся на «умении жить», и намеревалась ограничить наше общение этой областью интересов. Особенно после того, как мы пожили вместе. Перед нашим приездом Фабьен водил Аннабель ужинать в ресторан «Аркады» в отеле «Библос». Как и везде, им предложили лучший столик. Внимание, которым люди окружали Фабьена, одновременно раздражало Аннабель и льстило ее тщеславию, и это было одной из причин ее резкости с ним, так же как и причиной ее резкости со всеми. В день моего приезда я пригласил их всех в «Бистро де Лис». Что обошлось мне в 390 евро. Виски с колой в Сан-Тропе стоит недешево, особенно если выпивать по четыре порции за ужин. На следующий день Аннабель настояла на оплате счета в ресторане «Замок», возле трассы Таити. В то время это было ее любимым местом в этом районе. Оттуда открывалась панорама в 360 градусов на гольф-площадку, сосновый лес и бледную полосу пляжа Пампелонн. Хозяин ресторана Франк-Луи Брок – один из любимчиков моей газеты, бывший директор которой был владельцем виллы поблизости. Он был со мной так же любезен, как и с Фабьеном, что очень радовало Софи. Я помню, что Аннабель заказала суп из налима и пирог из тимьяна. Мое собственное меню выпало из памяти. Среди баров с пианистами я отдавал предпочтение «Октав– кафе», которое Аннабель, как и Фабьен, считала до непристойного старомодным, будучи поклонниками «Ля Бодега» и «Папагайо». Ночные клубы – «Ля Пляж», «Королевские погреба», «Экс-Бал», – Аннабель все их не терпела: места, где люди только тем и занимались, что курили, пили и отнимали у нее ее парня. И где почти все женщины были красивее ее, но только не в моих глазах, которые смотрели только на нее.
– Я счастлива, что ты вместе с Софи, – сказала она мне потом.
– Я не знал, что ты настолько любишь сыр.
– Ты дурак.
Уже несколько месяцев я не слышал этой фразы, исходящей из ее уст, и это меня настолько взволновало, что у меня на глазах выступили слезы.
– Она хорошая женщина, – сказала Аннабель.
– Я знаю женщину получше: тебя.
– У нас бы ничего не вышло. Что бы стало с твоим братом, с твоей матерью? Они бы нам этого никогда не простили. С моими родителями было бы тоже непросто. Мы поссорились бы с нашими семьями.
– А потом?
– Семья – это очень важно. Когда ты попадаешь в переделку, только она может тебя оттуда вытащить. Любовь проходит. Партнеры меняются. Но нельзя найти другую семью. Если ты ее теряешь, то это навсегда.
Я наблюдал, как Аннабель намазывала хлеб маслом и вареньем и с аппетитом отправляла его в рот. В квартире на Батиньоль она ничего не ела по утрам, и я начал думать, что у нее не было аппетита из-за того, что мы жили вместе.
– Я рада, – продолжила она, – потому что мы ладим с Софи. Я переживала, что ты спутаешься с женщиной, которая мне не понравится. Тогда бы всем было плохо. А сейчас мы прекрасно проводим вместе отпуск. Если бы я осталась с тобой и мы поругались бы с нашими семьями, разве мы смогли бы так хорошо отдохнуть? И вообще, куда бы мы поехали?
– Куда угодно.
– Не впечатляет.
– Отпуск – это не самая главная вещь в жизни.
– Но очень приятная. И потом, теперь, когда я все там устроила, я слишком сильно полюбила квартиру в Нейи. Я бы с ума сошла, если бы там поселилась другая женщина. А Фабьен быстро нашел бы мне замену.
Я был побежден своей семьей, ее семьей и квартирой Фабьена. Стены, стоны и деньги. Я спросил Аннабель, почему в мае она согласилась переспать со мной.
– Я была в отключке из-за неприятностей с твоим братом. Я сама не знала, что делала.
Она засмеялась и сказала, что дурачилась: в сложившихся обстоятельствах она не могла оставаться одна ни физически, ни морально, и среди ее знакомых я был единственным нормальным парнем. Она мне снова сказала, как в самолете Будапешт – Париж, что ей было хорошо со мной. Во мне было что-то такое, что ее успокаивало, ободряло. Я думаю, что это была моя абсолютная и безответная страсть к ней. Что Аннабель не любила в Фабьене, так это то, что она его любила, что она любила во мне, так это то, что она меня не любила. Мой брат лишал еe свободы чувств, тогда как я их возвращал.
– А не слишком мучительно снова позволять себя трахать в задницу? – спросил я с пошлой иронией.
– Фабьен прекратил это. Он все прекратил. Мы больше не касаемся друг друга. И мне так больше нравится. Мне осточертела содомия. От нее слишком много осложнений.
Она резко поднялась, как будто сидение на стуле вызывало у нее неприятные воспоминания.
Каждый день перед нами стоял выбор: идти на пляж или загорать у бассейна. Фабьен и Софи были сторонниками пляжа, Аннабель и я предпочитали бассейн. Торговка сырами, как и мой брат, была склонна к фривольности, зрелищам, показухе – тогда как я разделял с Аннабель любовь к спокойствию, тишине и одиночеству. Как только речь заходила о глубинных вкусах каждого, то образовывались новые настоящие нары: Фабьен с Софи, Аннабель со мной. В «рейнджровере», который, как и мотоцикл, мой брат взял напрокат, Софи садилась рядом с Фабьеном, когда тот был за рулем, а когда машину вел я, Аннабель была впереди со мной. Мы считали, что таким образом мы разбивали пары, хотя все было наоборот.
