Текст книги "Невеста моего брата"
Автор книги: Патрик Бессон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
* * *
Накануне отъезда Фабьена в Будапешт на Елисейских Полях прошла премьера его нового фильма. Несмотря на все свои старания, видя Фабьена по телевидению и слушая о нем но радио, я никак не мог привыкнуть к его новому статусу звезды, который бросался в глаза и резал уши, когда орущая толпа фанатов приветствовала его с Аннабель прибытие в кинотеатр. Была выстелена ковровая дорожка, по которой эта восхитительная пара, символ земного блаженства, прошла с деланной грациозностью: Аннабель была воплощением скромности и очаровательной сдержанности, а Фабьен – милого королевского юмора. Я присоединился к ним несколькими минутами позднее, в их зарезервированном ряду. Меня сопровождала владелица сырной лавки, моя ровесница, которую я пригласил на этот вечер без всякой задней мысли. На Аннабель были белые штаны, на которые она мне указала пальцем, в залог искренности своих слов. Таким образом, она сообщила мне, что помнит о том, что я ей говорил. А значит, и о том, что я сделал. Мы не виделись с ней со времени моего визита в Нейи, который закончился новой попыткой ее поцеловать, которая едва не увенчалась успехом: мне удалось коснуться уголков ее губ. Я извинился, упомянув Каролин Лафит, поцелованную тридцать лет назад на перекрестке бульвара дʼАржансон и авеню дю Шато. Я сделал это в некотором роде в намять о том событии. И заслужил напоследок «Ты дурак», которое понес с собой по пустым и блеклым улицам моего детства как карамельку.
Во время просмотра фильма меня отделяли от Аннабель шесть человек, то есть двенадцать ног, однако видел я только ее ноги, даже в темноте. Я страдал, видя Фабьена таким красивым на экране, полагая, что Аннабель не меньше меня ослеплена и зачарована этой красотой. Почему мой брат выбрал профессию киноактера? Это значило преумножить в двадцать или тридцать раз свое физическое совершенство, чтобы наложить его на нас как наказание. Я свернул шею, отыскивая его в темном зале. Он сдержанно смотрел на себя и был чем-то недоволен. Я подумал, что такое преумножение было не совсем естественным, и не следовало надеяться па нормальное поведение человека, подвергающегося подобной терапии по несколько раз в год. У Аннабель уже был опыт общения с актерами, но если у нее ничего не вышло с предыдущими, то почему вышло с Фабьеном? В момент, когда я подумал, что для меня еще не все потеряно с Аннабель, рука владелицы сырной лавки скользнула по моей. Долгое время мне не везло в любви из-за моего брата, которого мои подружки считали настолько хорошеньким, что уже не хотели довольствоваться только мной. Сейчас я был обязан ему большинством своих побед, так как женщины, которые мне нравились, были счастливы войти, благодаря мне, в ближайшее окружение знаменитости. Сентиментальная сторона моей жизни была настолько связана с Фабьеном, что мне не казалось неприличным, в отличие от Аннабель, влюбиться в женщину, с которой он встречался уже несколько месяцев и с которой собирался сожительствовать.
Я не считал нужным судить о фильме как о хорошем или о плохом, потому что в любом случае Фабьену я скажу, что он хорош. Мы с Софи пошли в ночной клуб, находящийся по соседству с кинотеатром, в котором киностудия организовала VIP-вечеринку. В первый раз я увидел, как просияло лицо Аннабель при моем появлении. Она выглядела покинутой, одиноко сидя на диванчике, никто не осмеливался с ней заигрывать, потому что она была девушкой звезды. Круговой обзор не позволил мне определить местонахождение Фабьена, для которого я приготовил свои комплименты. Девушка тоже потеряла его из виду.
– Он ушел с кем-то, кто хочет ему кого-то представить. И так все время. Мне это уже надоело.
Их примирение, показавшееся мне таким очевидным во время их шествия рука об руку на Елисейских Полях, озаренных вспышками камер и оглушенных криками толпы, вдруг стало таким хрупким и ненадежным. Было ли оно задумано Фабьеном в рекламных целях?
– Принести тебе что-нибудь выпить?
– Спасибо, я уже пила газировку. Ты меня познакомишь?
– Софи, подруга. Аннабель, моя невестка.
– Почти невестка.
Я должен был сначала представить Аннабель, из уважения к старшинству Софи, а не наоборот, но я невольно проклассифицировал двух женщин по порядку их значимости для меня. К тому же в этот вечер Аннабель, с недовольным и вялым видом, выглядела старее Софи, гладкой и розовой от удовольствия находиться среди элиты. Я спросил, принести ли ей чего-нибудь выпить. Как когда-то мой отец, я спешил избавиться от своей спутницы, потрясенный тем фактом, насколько Аннабель вытеснила, раздавила, уничтожила в моем сознании всякую мысль о Софи. Это чувство усиливалось, я бы даже сказал, обострялось, и острие его пронзило мне грудь, когда я узнал о новой ссоре между моим братом и его невестой. Я нашел Фабьена у барной стойки. Он разговаривал с какой-то девушкой, но говорила только она. Одно из преимуществ известности, говорил мой брат, заключается в том, что вам уже не нужно ничего говорить. Ни женщинам, ни мужчинам. Говорят только они. Он меня увидел и представил как брата. Не скажу, что я был этим недоволен. Я прочитал на лице девушки: заполучить братца было бы неплохим началом. Фабьен попросил ее оставить нас для семейного разговора. Она засмеялась и растворилась в толпе, оставляя за своим тонким силуэтом воспоминание о нежном взгляде ее голубых глаз.
– Аннабель тебя ищет, – сказал я.
– Нечего меня искать: мы в одном и том же месте. Когда мы выходим, она не умеет общаться с людьми и постоянно липнет ко мне.
– Может быть, она робкая.
– Она же пресс-секретарь!
– Это робкий пресс-секретарь. Бывают же робкие актеры.
– Да? И кто же?
Я заказал два бокала шампанского, и бармен сразу мне их протянул, полагая, что один из них предназначался моему брагу. Фабьен тоже так подумал. Я забрал бокал из его рук.
– Это не для тебя.
– И не для Аннабель, она уже выпила свою газировку.
– Это для кого-то другого.
– Ты пришел с девушкой?
Он не видел меня в кинотеатре, и Аннабель не сказала ему, что видела меня. Это натолкнуло меня на мысль, что я занимал очень незначительное место в их жизни и в их мыслях.
– С одной знакомой по работе.
– Журналисткой?
– Она самая крутая владелица сырной лавки в 15-м округе.
– А как же профессиональная этика?
– Мы не спим вместе.
– Как тебе фильм?
– Плох.
– Что?
– Неплох.
– Ты сказал «плох».
– Если ты услышал, почему переспрашиваешь?
– Почему ты сказал, что фильм неплох, после того, как сказал, что он плох.
Он засмеялся, я тоже. Я протянул ему бокал, предназначавшийся Софи. Он взял его без колебаний, и мы выпили, глядя друг другу в глаза, не чокаясь, потому что, как нас учила когда-то Катрин, шампанским не чокаются.
* * *
Мы направились к VIP-площадке VIP-вечеринки. Двое мужчин сели по обе стороны от Софи, Аннабель осталась сидеть в стороне. Эта сцена расстроила Фабьена, меня же она привела в восторг. В промежутке между девушкой и другими я приметил для себя местечко, где с удовольствием и уселся. Мне было плевать, что Софи позволяет за собой увиваться. Она могла бы уйти с любым из них или даже с двумя. Я ничего не видел, кроме задумчивой и сдержанной красоты Аннабель, такой явной, но невидимой для других. Она по-детски задрожала от удовольствия, когда Фабьен сел рядом и взял ее за руку, слишком машинально, на мой взгляд, и, наверное, на его взгляд тоже. Проблема моего брата состояла в том, что он не видел, что имел, так как он имел все. Он даже не замечал, что он жив, иначе он бы позаботился о том, чтобы не умереть. Ко мне подошла Софи. Оба ее ухажера ушли на поиски других, более легких и одиноких женщин.
– Чтобы их отвадить, – сообщила она, – я им сказала, что ты мой парень.
– И правильно сделала.
– Теперь им нужно это доказать.
Я нежно поцеловал ее в губы.
– Этого достаточно?
– Нет.
Я встретился взглядом с Фабьеном и почувствовал его недоумение: а как же профессиональная этика? На лице Аннабель было написано неясное и неприятное изумление. Она подумала, что я хотел заставить ее ревновать, – безнадежная затея, если женщина в вас не влюблена. Если женщина видит нас с кем-то другим, это может разрушить наши последние шансы с ней, так как, отказавшись от наших ухаживаний, всякая другая, которая их примет, будет вызывать у нее только презрение; в итоге она нас будет презирать не только потому, что она отказала нам, но еще и потому, что мы встречаемся с тем, кого она презирает. Чего еще не следовало бы делать, так это отталкивать Софи после первого поцелуя: я бы создал впечатление человека, не уважающего свой выбор. Более того, человека, который плохо обращается с женщинами. А я чувствовал, что невесте моего брата присуще инстинктивное согласие и солидарность с другими женщинами. Аннабель сблизилась с нашей матерью за несколько редких встреч, во время которых они всего лишь обменивались незначительными банальными фразами. Я снова поцеловал Софи, хотя и не очень этого хотел. Все, чего я хотел, – это поцеловать Аннабель. Я сознавал, что рискую потерять 90 % моих шансов с невестой брата, которых было и так слишком мало. Софи посмотрела на Фабьена, в поисках на его безучастном лице знака, подтверждающего принятие владелицы сырной лавки в клан Вербье, в который, кроме журналиста, известного в области ее деятельности, входила еще и звезда кино. На наш с Софи спектакль Фабьен отреагировал зеванием, за что получил наставление от Аннабель:
– Идем домой, ты очень устал. Завтра тебе вставать в семь часов.
– Зачем?
– У тебя самолет.
Самолет. Как и он, я о нем совершенно забыл. Самолет «Malev – Венгерские авиалинии» осветил провал в памяти, в котором я погряз после двух несчастных поцелуев с владелицей сырной лавки. Благодаря этому чуду европейской технологии, называемому «Аэробус-320», Фабьен покинет завтра – нет, уже сегодня, потому что было уже пятнадцать минут второго, – французскую территорию, оставляя мне на несколько недель свою подругу. За это время мне бы удалось найти способ исправить ошибку, которую я допустил, поцеловав Софи на глазах у Аннабель. В моей пьяной голове возникла другая мысль: если Аннабель хотела уйти из клуба под предлогом зевающего Фабьена, так это потому, что ей было больно видеть, как я целую не ее, а другую женщину. Потому что она любила меня, как любил ее я. Когда я пришел в себя от этого открытия, мой брат и она уже исчезли.
– Ты слишком пьян, чтобы переспать со мной? – спросила Софи.
– Пока еще нет.
Аннабель бы сказала, что я дурак, но у владелицы сырной лавки не было на это смелости, и мне пришлось поцеловать ее еще раз, чтобы извиниться за шутку. Я отвез ее к ней домой, на улицу Аббата Гру, где мы занимались любовью до самого ее отъезда в Рунжи, несколькими часами позже, с экспедитором. Она сама закупала сыры два раза в неделю. Как она мне объяснила, это и был секрет ее успеха. Часом позже я вышел из ее квартиры. В ней витал запах сыра, без сомнения, кажущийся. Я думал, что уже никогда не увижу Софи, кроме как по случаю репортажа или дегустации ее продукции, но, когда она мне позвонила в конце дня, чтобы сказать, что она устала и мы не сможем провести вечер вместе, чего на самом деле не планировалось, я ей предложил приехать ко мне в мою квартиру на улице Рей. До нее я долгое время ни с кем не спал, а с ней мне это понравилось. Она, должно быть, была в такой же ситуации, так как после недолгих колебаний она приняла мое приглашение, предбрачный характер которого ее интриговал, как он интриговал и меня самого. Она спросила, хочу ли я, чтобы она привезла сыра. В Ранжи она нашла потрясающий сыр «бри». Я сказал, чтобы она не беспокоилась и что я закажу суши, которое мы быстро съедим, перед тем как лечь в постель.
Я заметил, что недостаточно описал Софи. Это хорошенькая брюнеточка, больше похожая на пресс-секретаря в мире моды, чем на торговку сырами, пусть даже в 15-м округе. У нее тонкое, заостренное лицо ведущей телепередач для подростков, которое несколько портили очки для близоруких.
Мы проводили с ней дни и ночи в течение двух недель. Объяснить себе это любовное увлечение я не могу, но все-таки попробую. Сначала у меня была возможность оказаться рядом с Аннабель, пребывающей в одиночестве в Париже и, стало быть, доступной для меня. Она дала мне понять, что я ей не безразличен и, если бы она не была с моим братом, она бы была со мной. Считая, что их разрыв неизбежен и может быть ускорен съемками в Венгрии, я сталкивался с возможностью абсолютною счастья, чего со мной никогда в жизни не происходило. Это меня пугало. Аннабель могла мне отказать, даже порвав с Фабьеном, в таком случае смерть была бы моим последним выходом. Чувство близости, которое так неожиданно подарила мне Софи, принесло мне некоторое утешение. Чувство, которое в детстве мы испытываем в своей семье и которое я так и не обрел, даже на своей собственной свадьбе. Когда каждый из двоих может уединиться в своем укромном уголке и при этом не чувствовать одиночества. Но это когда двое таких близких, а не других.
По воскресеньям Софи работала до часу дня. Но в тот день, когда я захотел познакомить ее со своей матерью, она сделала ради меня исключение. Я старался отговорить ее везти к Мароль корзину с ее лучшим товаром, но она меня не послушала, объяснив, что все люди обожают сыр, даже те, кто никогда его не покупает. Это как газеты или журналы. Когда мы сидим в приемной у врача или приходим к друзьям, мы набрасываемся на журналы, которые никогда бы не купили в киоске, хотя они намного дешевле, чем кусок сыра.
* * *
– У меня большая новость: бомж с улицы Ангьен умер, – сообщила Аннабель.
– Большая новость, – спросил Саверио, – это хорошая новость или плохая?
Он задал этот вопрос, обернувшись ко мне, полагая, что я как журналист являюсь единственным специалистом французского языка за этим столом.
– В газете, – ответил я, – я занимаюсь «умением жить», а не умением писать.
– Смерть бомжа, – сказала Катрин, – не может быть хорошей новостью.
– Он всем мешал. Из-за него Фабьен не мог продать свою квартиру.
– От чего он умер? – спросил я.
– Кто-то его зарезал. Клянусь, что это не я. Должно быть, кто-то из его дружков. Эти люди ненавидят друг друга. В основном это бывшие заключенные.
– Во Франции бывшие заключенные ненавидят друг друга? – удивился Саверио.
– Во Франции все ненавидят друг друга, – сказала Катрин, – это национальный спорт, в рейтинге он стоит перед футболом и регби.
– Тогда почему в этой стране так приятно жить? – удивлялся итальянец с наигранной наивностью.
И высокопарно добавил, обращаясь к Софи:
– Нация с тремястами пятьюдесятью сырами.
– Из которых не все хороши, – заметила Софи.
– Те, что не хороши, надеюсь, вы не продаете.
– Я их продаю людям с плохим вкусом.
Мне не терпелось оставить тему сыра, к которой разговор постоянно возвращался, после того как Софи, протягивая свою корзину Катрин, сообщила свою профессию. Был даже такой момент, когда Саверио за обедом спросил серьезным тоном Катрин:
– Есть сыр – это плохо или хорошо для зубов?
Она не ответила. С первой их встречи Саверио задавал много вопросов, и Катрин отвечала далеко не на все, будучи всегда занята то там, то тут, то дома, то в саду.
– Моя история с бомжем никому не интересна. Вы должны бы порадоваться тому, что Фабьен скоро покончит с кредитами, которые изрешетили его финансы.
– Нельзя говорить в таких выражениях о смерти человеческого существа, – сказал Саверио. – Аннабель, ты переходишь границы.
– Сожалею, но ты не запретишь мне радоваться, что этот тип в конце концов очистил территорию. Он был ужасно грязным. Всякий раз, когда я проходила по улице Ангьен, мне блевать хотелось.
– Аннабель, хватит! – снова запротестовал итальянец.
С того момента, как они оставили тему сыра, мне было все равно, что они ссорились из-за бомжа, которого я видел единственный раз и который мне действительно показался грязным и неприятным. Но я видел в нем и одно достоинство: он усложнял жизнь моего брата, а следовательно, и его любовные дела с Аннабель. Катрин спросила меня, были ли у меня вести из Венгрии.
Я ответил, что нет. У нее их тоже не было. Это было странным. А были ли они у его невесты?
– Я получила одно SMS позавчера, – сказала Аннабель. – «Vse ok». Твой сын не гуманитарий, Катрин.
С каких пор они перешли на «ты»? Это произошло за моей спиной.
– Если ты хотела гуманитария, – сказала моя мать, – надо было брать Жиля.
– Я встретила его после Фабьена. Нельзя бросать мужа из-за его брата. Это неприлично и плохо заканчивается.
Я удивился, что Катрин тогда не спросила: а если он тебя бросит? Наверное, она об этом подумала, но очень осторожно, и не захотела говорить об этом публично. Аннабель сказала, окинув Софи нежным взглядом:
– Теперь уже поздно. Жиль уже занят.
Всеобщее внимание перенеслось на мою спутницу. Саверио сразу пришел в голову новый вопрос:
– А какой сыр делают в Венгрии?
Софи сказала, что не знает. Она начала понимать, что я не соврал ей насчет Саверио, что он действительно помпезный и холодный зануда, такой, каким я его описал по дороге. Женщину приглашают в гости к родителям по двум причинам: чтобы она нас возненавидела или для того, чтобы перестать ее любить. Правда, Саверио не был моим отцом, а Катрин была скорее матерью Фабьена. Единственный человек в этой комнате, с которым меня связывали какие-то родственные узы, была Аннабель, моя будущая невестка. Или будущая супруга, в зависимости от поворота событий. По пока она не была ни той, ни другой.
Я с нетерпением ждал окончания обеда, раздумывая, каким образом Катрин организует работу на кухне с Аннабель и Софи. Какой союз заключат между собой эти женщины, освободившись от мужчин, какие отношения завяжутся между ними и как долго они продлятся. Всю жизнь? Они встали из-за стола одновременно и согласованно. Это было похоже на начало балета, на котором Саверио присутствовал с блаженным видом. Он заявил мне, что мы самые счастливые мужчины на земле, и у меня возникло огромное желание обозвать его дураком, но я сдержался, потому что это выражение, часто употребляемое Аннабель, отныне было для меня проявлением интереса и обещанием счастья. Наблюдая, как Катрин, Аннабель и Софи крутятся вокруг стола, идут на кухню и возвращаются оттуда с такой грациозностью, мы даже не замечали, что на кухню они идут с занятыми руками, а назад – с пустыми. Я подумал, что дуэт превратился в трио и что в будущем мне придется противостоять критике не двух женщин, а трех. Они так быстро передвигались, убирая со стола, что нам казалось, будто мы находимся на кухне огромного ресторана. Саверио и я были не самыми счастливыми мужчинами на земле, а самыми несчастными. Мы были окружены тремя совершенными и нечувствительными женщинами, к которым нельзя было прикоснуться и которых нельзя было оставить. Как и Фабьен, мы оказались в тюрьме. В тюрьме, из которой он нашел единственный выход – смерть. Более хитрый и смелый, чем мы. Саверио был спасен ненавистью, которую Катрин начала испытывать ко всем мужчинам, которые не были ее мертвым сыном, в том числе и ко мне. После его чудесного исключения из семьи Вербье он исчез, не подавая о себе вестей. Я представляю, как он скачет где-нибудь в Тоскане или в Буркина-Фасо. Один я остался в тюряге, охраняемый этими тремя равнодушными псами, двое из которых к тому же отказываются меня видеть.
За обедом последовал традиционный перерыв на кофе в зале, где Саверио затрагивал самые актуальные новости, что превращалось для меня в игру, в которой мое мнение было всегда противоположно его мнению. При Фабьене это было намного забавнее, а находясь в Мароле, без него, из-за собственного безразличия я позволял иногда переубедить себя. Возникали моменты, когда я смягчался, глядя, как Саверио приглаживал рукой свой седой конский хвост.
* * *
Фирменным товаром Софи был козий сыр региона Луары: валансай, сель-сюр-шер, сент-мор из Турени, пулини-сан-пьер, кротэн де Шавиньоль и знаменитый шабишу. Я заглянул к ней в лавку и узнал, что она, оказывается, не просто торговка сырами, но и сыровар. Но я лучше буду называть ее «торговка сырами», чем «сыровар», так как это слово по звучанию похоже на слово «варвар». Напротив ее лавки была установлена мемориальная доска, посвященная старшему сержанту французской армии Сопротивления, погибшему 25 августа 1944 года в возрасте 39 лет. Софи была очень растрогана смертью в таком возрасте. Она вела поиски информации о нем через Интернет, собирала заметки и документы. Не хотел бы я однажды написать роман об этом сержанте? Я ей ответил, что это была бы лучшая книга о полицае или о фрице, который убил бойца армии Сопротивления. Больше Софи никогда не просила меня взяться за перо. О том, какую книгу я тогда писал, я ей не говорил. Она думала, что это были статьи. Однако от написания статей стук по клавиатуре компьютера совсем не такой, Он скорее похож на пулеметный, тогда как звук от моей работы над манускриптом похож на редкие выстрелы из ружья одинокого стрелка, убивающего тени своего прошлого.
Для того чтобы отпраздновать месяц, прошедший с нашей первой встречи, Софи пригласила меня на выходные за границу, оставляя за мной выбор страны. Я предложил Будапешт. Ни она, ни я никогда не были в Венгрии. Пользуясь случаем, мы могли бы навестить моего брата на съемках. Эта идея понравилась торговке сырами, и, как я и предвидел, ей пришло в голову взять Аннабель с нами. Я запротестовал:
– Это будет уже не поездка для влюбленных, а вылазка с друзьями.
– Да мы ее и видеть-то не будем, она все время будет с Фабьеном.
– Ты их не знаешь, через час они могут поругаться, и тогда Аннабель будет висеть на нашей шее все выходные. Так же как и Фабьен.
– Я бы не возражала, если бы твой брат висел у меня на шее.
– Я понял. Спасибо.
Было забавно, что она думала, будто я ревную ее к Фабьену, в то время как она и не думала ревновать меня к Аннабель, которую я пригласил обманным путем, так как хотел быть рядом с ней все выходные, планируемые как мадьярское венчание наших отношений с Софи.
– Он милашка, – не унималась она. – Я сфотографируюсь с ним на свой мобильный телефон и буду всем показывать. Устрою показуху в лавке. Позвони Аннабель и передай потом трубку мне.
– Я сейчас не хочу.
– А чего ты хочешь?
– Сыра.
Она засмеялась и стала раздеваться. Мы были у меня дома. Она спросила, почему у меня не было детей с моей бывшей женой. А почему не было детей у нее?
– У меня было двое, но я их не сохранила. Я не любила этого типа.
– Это был один и тот же тип?
– Нет, два разных типа. В разное время.
– Ты не знала, что ты их не любишь, прежде чем от них забеременеть?
– Нет.
Я поймал себя на том, что я говорю о ребенке с женщиной, которая была для меня никем, которой я постоянно мысленно изменял с Аннабель и которую я брошу ради невесты своего брага, как только та станет свободна. Софи ушла в 14:30, чтобы открыть свою лавку после обеденного перерыва. Она спросила, когда мы увидимся. Я бы сказал никогда, если бы не нуждался в ней, чтобы увезти Аннабель в Будапешт. Она уходила налегке, этим весенним днем, счастливая от того, что ее трахнули. Это был один из моментов в моей жизни, когда я больше всего сожалел, что я не женщина.
Я позвонил Аннабель из парка Монсури, который находится недалеко от метеорологической станции. И попал на автоответчик. Я сказал, что звоню но поводу выходных, которые мы с Софи собираемся провести в Венгрии, и что мы будем рады, если она поедет с нами, так как это позволит ей увидеться с Фабьеном. Потом я растянулся на траве, ожидая ее звонка в полном комфорте. Меня всегда удивляло, что в парке можно в любой момент улечься на траву и смотреть в небо, ничего не делая, даже в сорок один год. Там были бегуны и студенты. В Монсури мало стариков, так как там крутые склоны. Мобильный телефон молчал, за исключением звонка из газеты. Один из моих сотрудников поинтересовался, где я и что я делаю. Я сказал ему, что он мой подчиненный и, следовательно, не может задавать мне подобные вопросы.
– Скоро я уже не буду твоим подчиненным.
– Ты что, увольняешься?
Я знал, что меня как делегата от персонала уволить не могут.
– Газету продали.
– Это официальная информация?
– Пришла депеша из агентства Франс Пресс. Прочитать?
– Не надо, посмотрю завтра.
– Понятно, ты как делегат от персонала ничем не рискуешь.
Мне нравится ничем не рисковать, но кто ничем не рискует, тот ничего не имеет. Мой сотрудник забыл к тому же о моих 13 годах стажа. Я верю в трудовой стаж. В конечном итоге только он чего-то стоит. Эти слухи о купле-продаже передавались из ушей в уши уже несколько месяцев, в итоге – никто в них уже не верил. Они обманули даже тех, кто был со стажем.
Внезапно небо для меня помрачнело, в воздухе запахло бедой, которая незримо присутствует при всех переменах. Я почувствовал себя маленьким ребенком среди больших деревьев.
Аннабель позвонила мне, когда часы пробили полночь. Она пришла из ресторана с Фабьеном. Он в Париже? Нет, это она в Будапеште.
– Ну ты меня и рассмешил своим сообщением. Конечно, приезжайте в Венгрию! Это классная идея! Мы снимаем номер в «Артотеле». С чудесным видом на Дунай. Сколько стоит номер, Фабьен?
Он не знал, потому что за него платила студия. Чтобы узнать, ему надо выйти из номера, а он уже лег спать. Накачался гашишем и водкой, подумал я.
– Это в пределах ста пятидесяти – двухсот евро за ночь. Тебе но средствам?
– Меня приглашает Софи.
– Сутенер!
Сутенер – это лучше, чем дурак?
