Текст книги "Убийство в поместье Леттеров"

Автор книги: Патриция Вентворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 30

– Ладно, можете идти, – сказал Лэм. – Сержант Эбботт все отпечатает и даст вам подписать. Это может оказаться важным или не очень важным – в зависимости от показаний прочих лиц. Вы поступили верно, но предупреждаю вас: держите язык за зубами, иначе у вас будут большие неприятности. Не смейте болтать, что можете кому-то там петлю на шею накинуть.

Глэдис качнулась на стуле и поднялась. Проходя мимо Эбботта, она ухитрилась задеть его. Она сделала вид, будто оступилась, оперлась на его плечо, и ее желтый локон коснулся его щеки. Он брезгливо подумал, что ей давно следовало помыть голову. Что-то в выражении его лица, в том, как он отстранился, уязвило Глэдис, и она вспыхнула. Наградив его уничтожающим взглядом, она обернулась к Лэму.

– Значит, я должна придержать язык? Наверно, для того, чтобы вы могли все замять? Не удивлюсь, если это так и случится! Если бы такое сделала я, так вы бы уже ничегошеньки мне не простили! Ну как же, тут сам мистер Леттер замешан и поэтому никто не должен знать, что он отравил собственную жену! А я вам вот что скажу: миссис Леттер была мне хорошим другом, и рот вы мне не закроете! У меня такие же права, как и у всех других! – Она подошла к двери, рывком распахнула ее и повернулась на пороге, чтобы дать последний залп: – Мой язык, что хочу, то и говорю. Вот вот!

Дверь за ней захлопнулась. Лэм только что не свистнул, Фрэнк достал безупречно чистый платок и старательно обтер щеку. Мисс Силвер молча продолжала вязать.

Лэм заговорил первым:

– Бывают моменты, когда должность вежливого полицейского офицера кажется омерзительной, это точно.

– А вы предпочли бы кандалы и каленое железо, шеф? Знаете, я как-то плохо представляю вас в пыточной камере.

Лэм метнул на него грозный взгляд, но быстро отошел и сказал:

– Что ей требуется, так это хорошая трепка. Жаль, что ее не пороли в детстве.

– Исключительно плохо воспитанная молодая особа, – кашлянув, заметила мисс Силвер. – Правильно говорил лорд Теннисом: «Язык твой жжет как пламя». Однако она будет надежным свидетелем, старший инспектор.

Лэм заворочался в своем кресле.

– В каком отношении надежным?

Будущий чулок для Дерека вертелся волчком.

– Она достаточно умна и наблюдательна. Пожалуй, к ней не столько подходит слово «умна», сколько «сообразительна». Когда вы любезно дали мне ознакомиться со всеми показаниями, то на меня произвела большое впечатление точность, с которой она описала все происшедшее в спальне мистера Энтони в понедельник ночью. Она рассказала обо всем так ясно и так наглядно, что ни сам мистер Энтони, ни мистер Леттер не смогли ничего добавить или изменить в ее показаниях. Это указывает на особый тип памяти, который не часто встречается. Сейчас мое первоначальное впечатление подтвердилось полностью. Конечно, в ее показаниях отчетливо видна злость, но это не помешало ей изложить все с предельной ясностью и выделить самые важные моменты. Меня не удивит, если ее изложение происшедшего в комнате мисс Мерсер окажется абсолютно точным.

Фрэнк выслушал ее с большим вниманием. Лэм прихлопнул по колену тяжелой рукой и сказал:

– Для вашего подзащитного все это скверно. Она покажет под присягой, что мистеру Леттеру было известно, где он может взять морфий. И я тут. согласен – она произведет должное впечатление на присяжных – разумеется, при условии, что среди них будет мало женщин. Если она и при них будет так же стрелять глазами, то вряд ли завоюет их доверие. Да, для Джимми Леттера это все скверно.

– Надеюсь, вы не упускаете из виду тот факт, что миссис Леттер тоже знала, где можно найти морфий? – невозмутимо спросила мисс Силвер.

Лэм нахмурился. Он сжал руку в кулак и вдруг разжал пальцы, как будто выпустил что-то невидимое глазу.

– Думаете, как в считалочке: «Первый ты, а я второй, кто попался, тот…»

– За мной?

– Я не хотела бы думать, что вы или я собираемся принимать чью-то сторону, господин инспектор.

– Ну-ну, – и он повернулся к Фрэнку. – Давайте-ка продолжим. Передайте мисс Мерсер, что я хотел бы задать ей один-два вопроса.

В ожидании возвращения Фрэнка с мисс Мерсер, Лэм машинально вертел в руках кусок воска, используемого для опечатки важных документов. Когда наконец кусок сломался в его руках, он сделал резкое движение и повернулся к мисс Силвер.

– А вы упрямая женщина, – произнес он.

– Надеюсь, что не чересчур.

– И совершенно напрасно!

– Упрямство не способствует свободному ходу мыслей. Оно притупляет ум, и идеи, основанные на предвзятых мнениях, обычно оказываются бесплодными. Только объективность позволяет логично мыслить. Что я и пытаюсь делать.

После безуспешных попыток соединить снова распавшийся надвое кусок воска, Лэм, не поворачивая головы, неожиданно спросил:

– Послушайте, а не припрятано ли у вас, как у фокусника в рукаве, еще что-нибудь?

– Нет, уверяю вас.

– Может, вы прячете там и убийцу?

– Ну что вы, нет, конечно.

– Если дело дойдет до суда, то защита обречена на провал. Получается, что выбирать надо будет между мужем и женой. Оба они знали о морфии. Либо он дал его ей, либо она приняла его сама. Вы прочли вес показания, вы общались со всеми членами семейства. Так тесно, как не удалось бы ни одному полицейскому. Вы беседовали с каждым из них, и с их слов у вас должно было сложиться собственное мнение относительно миссис Леттер. Да что тут ходить вокруг да около! Неужели вы всерьез считаете, что такая женщина, как миссис Леттер могла покончить с собой?

– Могла – не могла? В жизни случаются странные вещи, господин старший инспектор.

– Так вы собираетесь утверждать, что она действительно совершила самоубийство?

– Нет… – задумчиво произнесла мисс Силвер и, чуть поколебавшись, добавила: – Пожалуйста, поймите меня правильно. Сейчас я не пришла к какому-то определенному выводу, я стараюсь сохранить объективность. Я согласна с вами, что миссис Леттер мало похожа на женщину, способную наложить на себя руки. Согласна я и с тем, что если бы у нее и возникло такое намерение, то скорее всего она приняла бы морфий, ложась в постель. Однако, как я уже сказала, в жизни случаются странные вещи, – в особенности под действием шока или сильного душевного потрясения. Мы ведь по-настоящему очень мало знаем о внутреннем состоянии миссис Леттер. Внешне она всем казалась женщиной жесткой и избалованной, привыкшей добиваться своего любой ценой. Однако мы совсем не представляем, что происходило в ней самой. Все, и особенно мистер Энтони, постоянно подчеркивали, что ее увлечение мистером Энтони носило чисто эгоистический характер и объяснялось желанием во что бы то ни стало настоять на своем. Вполне естественно, мистер Энтони отстаивал именно эту точку зрения. Он, как я понимаю, влюблен в мисс Джулию и хотел, по возможности, преуменьшить значение той сцены, которая произошла у него в спальне, и представить все это, как злой каприз со стороны миссис Леттер и ее желание свести таким образом счеты с мужем. Однако возможно, что миссис Леттер испытывала к Энтони гораздо более глубокие чувства. Она не привыкла к тому, что ей могут предпочесть кого-то другого. Предположим, что она действительно находилась под влиянием роковой страсти – одной из тех, которые столь часто завершаются трагедией; допустим далее, что она узнала о существовании соперницы в лице мисс Вейн. Согласитесь, что тогда складывается довольно серьезная ситуация. Что происходит дальше? Дальше ее не только отвергают, но делают это в присутствии ее собственного супруга и при обстоятельствах, которые для нее унизительны. Помнится, еще много лет назад меня поразило замечание о том, что женщины чаще всего совершают преступление непосредственно после того, как они претерпели сильное унижение.

– Пожалуй, это верно. Ну вот: вы начали с того, что еще не сформировали никакого суждения, а кончили тем, что высказали его мне.

– Это была всего лишь гипотеза, господин инспектор, – ответила мисс Силвер, сделав легкий отрицательный жест.

Глава 31

Едва мисс Мерсер уселась на стул, который только что занимала Глэдис Марш, как всех троих посетила одна и та же мысль о разительном контрасте между нею и их предыдущей собеседницей. Вид у мисс Мерсер был не только больной и утомленный. Казалось, она вот-вот готова лишиться чувств, чем немало встревожила Лэма. Измученными глазами она смотрела на инспектора, уронив руки на колени и бессильно откинувшись на спинку стула.

Лэм держался спокойно, даже доброжелательно. Он обещал себе, что задаст ей только самые необходимые вопросы. Подождав, пока она устроилась, Лэм задал свой первый, как всегда, наиболее несложный вопрос:

– Вы долго живете в Леттер-Энде?

– Да, – прозвучало почти шепотом.

– Двадцать пять лет, кажется?

И снова он услышал тихое «да».

– Когда-нибудь подумывали о том, чтобы уехать отсюда?

Едва слышное «нет» было ему ответом.

– Но теперь вы уезжаете? Или, точнее сказать, собирались уехать до того, как погибла миссис Леттер?

– Да.

– Почему?

– Миссис Леттер понадобилось иначе организовать ведение хозяйства и дома, – ответила мисс Мерсер, крепко сцепив руки.

– Значит, она отказала вам от места?

Видимо, он намеренно задал ей вопрос в такой грубой форме. Слабая краска появилась на ее щеках, но, сохраняя внешнее спокойствие, она с достоинством ответила:

– Не совсем так. До сих пор из-за недостатка обслуживающего персонала всю работу по дому делили между собой миссис Стрит и я. Это было временное соглашение. Миссис Леттер, – на этом имени она запнулась, – миссис Леттер удалось найти дворецкого и двух горничных.

Лэм пристально взглянул на нее.

– Вы так и не ответили на мой вопрос. Тогда я поставлю его иначе: вас попросила оставить этот дом миссис Леттер или инициатива исходила от вас?

Легкий румянец сбежал со щек мисс Мерсер. Всегда тяжело смотреть, когда всякие краски теряет лицо и без того бледное. Ее губы слегка приоткрылись и снова сомкнулись.

– Я вас слушаю, мисс Мерсер.

Губы полуоткрылись. На этот раз она нашла в себе силы ответить:

– Моему пребыванию здесь наступил конец.

– Так. Теперь вернемся немного назад. Каковы были ваши обязанности в доме перед женитьбой мистера Леттера?

– На это довольно трудно ответить. Я вела хозяйство. До той поры, пока миссис Стрит и мисс Джулия не покинули дом, чтобы служить в военном госпитале, я смотрела за девочками. После смерти миссис Вейн это было необходимо.

– Собственно, вы заняли место миссис Вейн.

– Ее никто не мог заменить, – впервые оживившись, проговорила мисс Мерсер. – Я просто старалась делать, что было в моих силах.

– Можно ли утверждать, что вы находились на положении близкой родственницы? Ведь именно вы, в конце концов, вели дом и заботились о детях.

– Думаю, что да, можно.

– Но вам платили жалованье?

Щеки ее опять вспыхнули, но тут же побледнели снова.

– Да.

– У вас были какие-то свои средства?

– Нет.

– Вы не собирались поступать на службу?

Она покачала головой.

– Сколько вы получали?

– Со времени смерти миссис Вейн шестьдесят фунтов.

Старший инспектор и Фрэнк Эбботт переглянулись. Шестьдесят фунтов в год! И это в военное время, когда и цены и зарплата подскочили до небес!

– Это очень мало, – вслух сказал Лэм. – Вам не приходило в голову потребовать прибавки?

– Что вы! Конечно нет.

Если бы посторонний наблюдатель в этот момент обратил внимание на мисс Силвер, то он, без сомнения, заметил бы ее негодующе сжатые губы и сердитый взгляд. И в самом деле: она с трудом сдерживала себя, чтобы не вмешаться. Она весьма уважительно относилась к старшему инспектору Лэму, но иногда ее неприятно поражало в нем отсутствие простого такта. Как-никак, мисс Мерсер была интеллигентной женщиной, а не рыночной торговкой. С интеллигентными, воспитанными людьми не разговаривают в подобном тоне. Как сказано в псалме Давида, она сдержала свой язык, но было ей горько и больно.

Лэм же, как ни в чем не бывало, продолжал свой допрос в прежнем тоне.

– Значит, у вас нет никаких сбережений?

– Нет.

– Вы не ожидали, что в вашей жизни могут произойти перемены?

– Перемен не ждешь, они сами приходят, – ответила она устало.

– Да. И это приводит нас к тому моменту, с которого мы начали разговор. Кто решил изменить положение вещей – вы сами или миссис Леттер?

– Миссис Леттер. Это не стало для меня неожиданностью.

– Ясно. Однако у мистера Леттера создалось впечатление, будто вы сами этого хотите. Кто ему это внушил? Миссис Леттер?

– Да.

– Вы не попытались его разуверить?

Она покачала головой.

– Ведь он был расстроен, что вы собрались уехать? Он же сам просил вас остаться, а вы позволили ему считать, что уезжаете добровольно. Почему?

– Так было бы спокойнее. Я все равно не смогла бы остаться, если миссис Леттер этого не желала. Я не хотела, что бы из-за меня происходили столкновения в семье.

– Хорошо. Вы не хотели стать причиной ссоры, так? Теперь скажите: они часто ссорились?

– Нет.

– Но вы подумали, что из-за вас может произойти скандал?

– Я не хотела никому причинять неприятностей.

Лэм подался вперед всем телом.

– Теперь о том, что произошло в понедельник поздно вечером. Вы, конечно, знаете об этом: когда в доме есть такие особы, как Глэдис Марш, не узнать невозможно. Вам известно, что мистер Леттер застал свою жену в спальне мистера Энтони. Скажите, когда и от кого вы об этом узнали?

Минни Мерсер тоже наклонилась вперед, сцепив руки так, что побелели пальцы.

– Мистер Леттер рассказал мне об этом сам. Я услышала, как по коридору ходят, выглянула и увидела его. Я поняла, что что-то произошло. Он обернулся, тоже увидел меня и тут же рассказал обо всем.

– Как он выглядел?

– Ошеломленным… – голос ее на мгновение прервался, и затем она продолжала: – Я помогла ему дойти до его спальни, потом спустилась вниз, приготовила горячий чай и заставила его выпить чашку. – И Минни, смотря на Лэма, с печальной прямотой добавила: – Он не был рассержен. Он был просто… просто убит.

– Как долго вы с ним пробыли?

– Не очень долго. Я надеялась, что ему удастся уснуть.

– Хорошо. Теперь поговорим о вторнике. Вы говорили с ним во вторник?

– Он почти весь день провел вне дома.

– Однако к вечеру вернулся. О чем вы говорили с ним около семи, когда он пришел к вам, чтобы взять снотворное?

Она широко раскрыла глаза и тихо сказала:

– Я дала ему две таблетки аспирина. Он так и не спал в предыдущую ночь.

– Нам это известно. Итак, он пришел к вам около семи. Что же между вами произошло?

В ее утомленных глазах мелькнула тень пережитого страдания. Чувствовалось, что допрос дается ей нелегко.

– Он вошел. Он провел на ногах весь день. Он был очень-очень угнетен. Просил меня дать снотворное, – чуть слышно проговорила она.

– Дальше?

– У меня есть, то есть был, пока его не забрали, аптечный шкафчик!..

– Да-да?

– Ко мне все обращаются, когда нужно какое-нибудь лекарство. Поэтому и мистер Леттер пришел ко мне. Я дала ему две таблетки аспирина.

– Но ведь это далеко не все, что тогда произошло? – Лэм обратился к Фрэнку: – Вы можете зачитать вашу запись разговора с Глэдис Марш?

– Да, сэр.

Минни с усилием вздохнула.

Ровным, без выражения голосом Фрэнк стал зачитывать показания Глэдис. Минни вынуждена была слушать, она не могла заткнуть уши, и ей надо было знать, что именно подслушала Марш из их разговора, Ей казалось, будто ее публично раздевают. Комнату словно вдруг застлало прозрачным плывущим туманом. Голос Эбботта, казалось, доносился откуда-то издалека. Потом он прекратился, и Минни поняли, что к пей снова обращается инспектор Лэм.

– Все, что здесь записано, верно?

– Кажется, да. – С удивлением услышала она свой собственный голос.

– В основном все было именно так? Он подошел к аптечке, вынул бутылочку с таблетками морфия, а вы сказали, что их брать не надо, что они опасны?

– Да.

– И он сказал: «Мне все равно: лишь бы уснуть, а там можно и не просыпаться»?

– Да.

– Скажите, мисс Мерсер, что вы сделали с этим пузырьком?

– Поставила обратно в шкафчик.

– Он стоял на своем обычном месте, когда мистер Леттер его оттуда доставал?

– Он повернулся ко мне уже с пузырьком в руках.

– Миссис Марш упомянула, будто вы сказали что-то по поводу того, что пузырек должен был находиться не там, откуда его взял мистер Леттер.

Сначала она с недоумением взглянула на Лэма, но потом ответила:

– Не помню, что именно я тогда сказала. Наверное, я решила, что мистер Леттер взял его из переднего ряда, а он не должен был там стоять.

– Как к вам попал морфий?

– Мой отец был врачом. Когда я переселилась сюда, то забрала с собой аптечку. Там был и морфий.

– Вам известно, что он опасен для жизни?

– Да.

– И тем не менее вы держали таблетки в незапертом шкафу, где ими мог воспользоваться каждый?

– Шкафчик всегда был под ключом.

– Но он не был заперт, когда к нему подошел мистер Леттер?

– Да, не был. Я как раз доставала крем для миссис Стрит.

– Где вы хранили ключ?

– На своей общей связке.

– А где вы ее держите?

– В коробке с носовыми платками, в ящике туалета.

– И, разумеется, все в доме знали, где она хранится.

– Никто в доме не станет рыться у меня в ящиках, – сказала она твердо.

– Ну, это еще не факт. Значит, вам не известно, где стоял пузырек, когда его брал мистер Леттер. Однако вы можете сказать, где он у вас обычно стоял?

– Да. В коробке, в заднем ряду у самой стенки.

– Уверены в этом?

– Абсолютно уверена.

– Значит, туда вы его и поместили, когда отобрали у мистера Леттера?

– Не сразу.

– Как это понимать?

Она поколебалась, явно припоминая.

– Думаю, я хотела дать что-то мистеру Леттеру как можно быстрее и решила, наверное, что расставлю все по местам потом. Кажется, я поставила бутылочку в переднем ряду.

– Продолжайте.

Она умоляюще взглянула на Лэма:

– Я не помню точно.

– Вы хотите сказать, что вы тогда о чем-то подумали, но не уверены, так ли это?

– Да, – сказала она с облегчением.

– Так что вам показалось?

– Мне показалось, что в бутылочке слишком мало таблеток.

– Слишком мало? Но как вы могли знать, сколько их там было?

– Я не проверяла и могу ошибаться. С тех пор как умер отец, я до них не дотрагивалась. В случае, когда таблетки содержали опасные компоненты, он обозначал их количество на бумажке, приклеенной ко дну бутылочек. Каждый раз, беря оттуда, он зачеркивал старое и проставлял новую цифру. Поэтому он всегда знал точно. Я собиралась сосчитать таблетки, но обнаружила, что клочок бумаги так замазан, что там невозможно ничего разобрать.

– Как вы поступили с пузырьком потом?

– Положила его в картонную коробку.

– Заперли шкафчик и убрали ключ?

– Да, именно так.

– Мисс Мерсер, мог ли мистер Леттер извлечь оттуда таблетки незаметно для вас?

Она откинулась назад, как будто Лэм ее ударил:

– Нет, да нет же! На это у него не было и времени! Он подошел к шкафчику, и я немедленно пошла следом. Я видела, как он протянул руку и взял пузырек. Нет, нет, у него не было такой возможности!

Наконец Лэм разрешил ей уйти. Когда дверь за ней затворилась, он проговорил:

– Интересно, она это сама сообразила или мистер Леттер ее надоумил.

– Полагаю, вы имеете в виду предположение мисс Мерсер по поводу недостающих таблеток? – спросила мисс Силвер.

– Можете, если хотите, называть это предположением, – отозвался Лэм с коротким смехом. – Я бы назвал это скорее пробным ходом. Во всяком случае, умно придумано. Мне бы только хотелось узнать, кто из них это придумал. Глядя на нее или на него никогда не подумаешь, что кто-нибудь из них способен и муху обидеть. Ясно как белый день, что она-то ради него на все готова. Хотелось бы, чтобы и некоторые прочие обстоятельства стали бы мне также ясны как белый день. И все-таки мало похоже, чтобы это придумала она – или я совсем не разбираюсь в характерах. Несомненно, очень умный ход, и она не переиграла, чувствуется, что ею руководит не дурак. Мне с самого начала казалось, что преступление было задумано очень тщательно. Знать бы только, кем, если не мисс Мерсер.

Мисс Силвер наконец-то позволила себе хоть как-то выразить свое неодобрение. Она сухо кашлянула и произнесла:

– А вам не приходила в голову мысль, что мисс Мерсер сказала вам правду?

Глава 32

Между тем у Джулии состоялся краткий и абсолютно неудовлетворительный разговор с миссис Мэнипл. Если она ожидала найти ее в расстройстве, то глубоко ошибалась. Первое, что сделала миссис Мэнипл, вернувшись в свое кухонное царство и обнаружив сидевшую на столе «эту самую Глэдис Марш», – она поставила ее на место. Глэдис на этот раз встретилась с достойным противником и поспешила ретироваться, успев, правда, дать волю своему острому языку. Молчаливую и испуганную, как всегда, Полли отослали чистить овощи в кладовку и дверь кухни затворили твердой рукой.

Джулию она встретила покровительственно, как будто та была все еще ребенком.

– Мэнни, что происходит?

– Я пеку кекс, мисс Джулия.

– Я имею в виду, о чем они говорили с тобой в кабинете? Расскажи, пожалуйста.

Смотря поверх ее головы, миссис Мэнипл произнесла:

– А чего тут рассказывать? Как вошла туда, так и вышла оттуда. Я сказала им о том, о чем вы хотели, чтобы я рассказала, а уж какая от этого будет кому-нибудь польза – не знаю. Так что вы не можете упрекать меня в том, что я что-то утаила. Тот, что посолиднее, велел мне никуда не отлучаться, чтобы меня можно было вызвать, когда понадоблюсь. Я, конечно, могла бы ему ответить, что мне это будет совсем не трудно сделать при том, что я на всех на них должна готовить и что я и так за все пятьдесят лет отлучаюсь только по воскресеньям в церковь да раз в году в Крэмптон, по не хотелось перед ним унижаться. Теперь я снова на кухне, и если ленч неудачный, то тут моей вины нет. А сейчас я попрошу вас, мисс Джулия, оставить меня на кухне одну.

Чуть позже Джулия встретила возвращающегося из сада Джимми.

– Они снова меня вызывают, – сказал он.

– Кто, полиция?

Он кивнул.

«Не собираются же они арестовать его уже сейчас?» – со страхом подумала Джулия. В мире ночного кошмара, в котором они сейчас находились, не было никаких опознавательных знаков на дорогах. Из него не было выхода. Любая тропа, по которой ты шел, могла исчезнуть без следа, любой мост мог рухнуть, любое неосторожное слово или поступок привести к гибельным последствиям. К тому же все они находились под неусыпным наблюдением.

– Не знаю, зачем я им нужен, – говорил между тем Джимми вялым, безжизненным голосом, – вчера они меня уже обо всем расспросили.

И он шаркающей походкой двинулся мимо нее. Возможно, оттого, что Мэнни повела себя с ней как с девчонкой, Джулия сейчас и поступила так, как поступила бы в детстве: она убежала в сад. Она чувствовала, что не может спокойно присутствовать при аресте Джимми, просто не переживет этого. Нужно как можно скорее найти Энтони. Это было чисто импульсивное, инстинктивное желание. Оно скоро прошло, и Джулия устыдилась своей слабости. Она успела дойти до розария. Утро выдалось чудное, туман рассеялся, в теплом воздухе сладко пахло цветами. Небо было безоблачным. Она увидела шедшего навстречу Энтони и остановилась, поджидая его. Среди всего этого кошмара он один давал ей ощущение реальности. Подойдя, он взял ее под руку и спросил:

– В чем дело?

– Не знаю… Но мне страшно, Энтони.

Она судорожно сжала его руку:

– Как ты думаешь, они не собираются арестовывать его?

– Не думаю, – ответил он спокойно. – Во всяком случае, не теперь. Даже если его и арестуют, это еще не значит, что всему наступил конец. Пожалуйста, перестань так думать. Вероятнее всего, они хотят задать ему еще несколько вопросов. Теперь еще объявилось это чертово завещание.

– Они держали его уже с самого утра бог знает сколько времени.

Энтони повел ее по дорожке. Ее окаймляли огромные кусты мускатной розы в полном осеннем цветении. Они были усыпаны розовыми бутонами и только что распустившимися белыми с розовым оттенком, нежно пахнувшими цветами.

Их красота казалась неземной. Но Энтони… Энтони совсем другое дело: он был рядом и вполне реален. Они шли, беседуя, и, когда она рассказала ему о Мэнни, он заметил:

– Думаю, это мало что меняет.

Его замечание еще больше встревожило Джулию: ведь это она вынудила Мэнни признаться, и она очень надеялась, что это поможет делу. Если они заставляли Мэнни напрасно, тогда к чему было вообще это делать? Она чувствовала, что ей не за что ухватиться – у нее даже стала кружиться голова. Все вокруг нее утрачивало всякий смысл. Она пришла в себя и услышала слова Энтони.

– Пора ему очнуться, – говорил он нервно. – Завещание стало последней каплей. Когда он снова появится, я собираюсь с ним поговорить серьезно. Останься и помоги мне. До сих пор мы все только вздыхали по поводу «бедного Джимми» и ходили вокруг него на цыпочках, как кошки по горячим кирпичам. Джимми находится в очень опасной ситуации. Чем скорее он это осознает и начнет хоть немного сопротивляться, тем будет лучше.

– Что он может сделать?

– Он может перестать беспрестанно говорить о том, что Лоис не могла покончить с собой.

– Так ли уж важно, что он говорит?

– Разумеется, очень важно! Мы все вели себя по-идиотски. Нам следовало всеми силами поддерживать версию о самоубийстве. Они отпустили Мэнни, а это значит, что они не отнеслись к ее признанию серьезно. Почему? По-моему, по двум причинам. Во-первых, потому, что Мэнни никак не могла знать заранее, какую именно чашку возьмет Лоис, а жизнью Джимми она ни за что не стала бы рисковать. Во-вторых, они уже убедили себя в том, что это сделал Джимми. Он должен наконец понять всю серьезность своего положения. Он должен наконец проснуться и избавиться от этих самообличительных рассуждений, что он виноват в ее смерти. В настоящий момент Джимми столь убедительно демонстрирует перед всеми чувство вины и раскаяние, что не будь это Джимми, я бы и сам решил, что дело здесь нечисто. Послушай, Джулия, может, эта отрава была все-таки не в кофе? Вспомни, может, Лоис все же съела за обедом что-то, до чего не дотронулись остальные?

Она покачала головой.

– Полиция уже спрашивала и переспрашивала нас об этом без конца. Нет, кофе остается единственным, куда мог быть положен яд. Иного быть не могло.

Они дошли до того места, где дорожка выходила к лужайке перед домом. Навстречу им по траве брел Джимми. Вид у него был унылый и совершенно больной. Подойдя к ним, он прерывающимся голосом сказал:

– Не знаю, зачем я снова им понадобился. Все эти расспросы ни к чему не ведут.

Энтони освободил руку Джулии. Чуть отступив назад, он стоял, очень высокий и очень решительный, сурово сдвинув темные брови.

– О чем тебя спрашивали? – отрывисто проговорил он.

– Что-то по поводу аспирина, который мне давала Минни.

– Когда это было?

– Во вторник вечером. Предыдущую ночь я не спал. Думал, если опять не засну, сойду с ума. Но она не позволила мне взять морфий. Сказала, что опасно. Мне было все равно – только бы уснуть. Но она его отобрала и дала мне аспирин. А я так и не заснул.

Джулии казалось, что она стоит в ледяной воде.

– У Минни был морфий? – резко спросил Энтони. – Вы говорили о нем, оба держали его в руках? Полиция об этом знает?

Джимми посмотрел на него несчастными глазами.

– Глэдис Марш подслушивала под дверьми. Она им все рассказала.

Энтони хлопнул его по плечу:

– Тогда пора тебе проснуться и начать борьбу за свою жизнь, если не хочешь болтаться на виселице.

Ледяной холод поднялся до самого сердца Джулии. Она увидела, как у Джимми дернулась щека. Кровь прилила к его бледному лицу, и это было еще страшнее, чем просто бледность. Он что-то пробормотал.

– Господи, Джимми! – хриплым от волнения голосом сказал Энтони. – Неужели ты не видишь, что влип? Тут одно на другое накладывается: у тебя с женой происходит серьезная размолвка, проходит двое суток, и она умирает от отравления. Либо она покончила с собой, либо ее отравил кто-то из вас троих: Элли, Минни или ты. Никто другой не смог бы это сделать без риска подвергнуть опасности и твою жизнь. Между тем ты твердишь, что Лоис не могла наложить на себя руки и требуешь, чтобы и мы говорили то же самое. Ты оказываешься наследником ее состояния. Вдобавок ко всему этому, теперь полиции известно, что и ты, и Минни во вторник вечером держали в руках морфий. Приди наконец в себя, дружище! Пойми, чем это тебе грозит!

Джимми Леттер, казалось, взял себя в руки.

– Что я могу сделать? – довольно спокойно спросил он.

Энтони снял руку с его плеча.

– Ну вот так-то лучше! Для начала перестань говорить о самоубийстве, как о чем-то невероятном.

– Но ты же сам говорил, что она не могла этого сделать. Я бы руку дал на отсечение, лишь бы знать, что не она сама себя убила.

– Мы все вели себя глупо, в том числе и я. Ты можешь сделать и еще одно – начать думать, серьезно думать о том, кто расставил чашки именно так, как они стояли. Джулия принесла их на подносе и поставила поднос на стол. Минни утверждает, что они так и стояли на подносе, когда она вошла. Она говорит, что при ней Лоис клала туда сахар, потом они вместе вышли на веранду. Потом в комнату вошла Элли. Она говорит, что не заметила, где были чашки. Дальше вошел ты, а Элли вышла, чтобы позвать Минни и Лоис. А теперь, Джимми, будь добр, постарайся припомнить: стояли обе чашки по-прежнему на подносе или нет?

Джимми потер переносицу:

– Не знаю. Не помню. Я не заметил – мне было о чем думать, кроме кофейных чашек.

– Послушан, был же какой-то момент, когда ты не мог не подумать о чашках, во всяком случае, о своей – ты же ее брал в руки и пил из нее кофе. Так ведь?

– Так. Кофе я выпил. Чашка стояла на столике возле моего кресла.

– Вот видишь, это ты вспомнил. Теперь постарайся припомнить, как и когда она там очутилась?

– Не знаю. Там она стояла, и я ее взял.

– Она там стояла еще до того, как все возвратились с веранды?

– Не могу сказать. Я сел только после того, как они вернулись.

– Что ты делал до этого?

– Перебирал бумаги на бюро.

– Ты стоял спиной к столу?

– Кажется, да.

– Неужели ты больше ничего не помнишь? – безнадежно спросил Энтони.

– Только то, что чашка стояла на столе возле меня и я из нее пил.

– Ты хочешь сказать, что когда ты подошел наконец к столу, она уже стояла там?

– По-моему, да.

– Но ты не помнишь точно? – допытывался Энтони, с трудом сохраняя спокойный тон.

– Ничего, кроме того, что кофе я выпил. Перестань меня выспрашивать. Я же говорю, что я ничего не замечал вокруг. Я пытался решить, как мне поступать дальше…

– Поступать дальше?!

Джимми кивнул.

– Ну да. С Лоис. Так не могло продолжаться дальше. Я должен был принять решение…

– Ради бога, только не говори это полицейским! – воскликнул Энтони, хватая Джимми за руку.

– Но ты же меня сам спросил, о чем я думал. Ничего вокруг не замечал, пока не взял в руки чашку, и бесполезно выпытывать у меня, как она там оказалась. – Он остановился, взъерошил волосы и рассеянно произнес: – Предварительное разбирательство состоится завтра в «Быке».