Текст книги "Ди Канио Паоло. Автобиография"

Автор книги: Паоло Ди Канио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава 3
Лацио и Ирридучибили

Мое детское увлечение «Лацио» развилось в пышный любовный роман. Я впервые узнал о клубе, когда мне было шесть лет. Они только что выиграли свое первое (и единственное вплоть до сезона 1999–2000) скудетто, и эхо этого триумфа настигло меня в Квартиччьоло. Я знал: местная команда выиграла, и понимал, что это большое событие, поскольку еще два сезона тому назад «Лацио» играл в Серии Б. Тем не менее, это казалось чем–то, что расстраивало многих в окрестности.

Все потому, что я рос во владениях «Ромы». Квартиччьоло был целиком желто–красным районом. Болельщики «Лацио» были там словно ложка дегтя в бочке меда. Кроме моего кузена Альваро и тети Франки, было мало болельщиков «Лацио» там, где я жил. Поддерживать их означало идти другим путем, плыть против течения. Не говоря уже о факте, что я любил их символ – орла «Лацио».

Кроме того, я думаю, что всегда чувствовал влечение по отношению к угнетенным, неблагоприятным, нелюбимым. И правда, после завоеванного титула 1974 года «Лацио» попал в черную полосу. Во время сезона 1979–80 некоторые игроки и функционеры клуба были вовлечены в скандал о договорных матчах, и, как следствие, Футбольная Ассоциация Италии жестоко наказала клуб, отправив в Серию Б.

Это произошло приблизительно в то время, когда я начал ходить на «Стадио Олимпико» смотреть их игру. Я посещал матчи вместе с одноклубником из «Про Тевере» – Паоло Скотти и его отцом. Паоло был одним из счастливчиков – он также профессионально занимался футболом. Последний раз я слышал, что он играл за Триестину в Серии «С». Синьор Скотти всегда удостоверялся, чтобы мы добирались на стадион за несколько часов до начала игры. Предвкушение, долгое ожидание стартового свистка было чем–то вроде наслаждения.

Футбол можно любить по–разному. Конечно, я люблю играть в него. Это нечто, что я делаю так давно, насколько могу вспомнить. И пока футбол моя работа, он также является единственным величайшим источником радости и удовлетворения, который я знаю. В то же время, есть еще один путь: не просто любить, но жить футболом. И это значит быть фанатом.

Есть нечто, что связывает суппортеров повсюду. Объединяет тех, кто идет на жертвы, кто тратит деньги и подстраивает свою жизнь, чтобы видеть свою команду. Это бремя объединяет тех, кто переживает, потому что переживание суппортера очень реально и, в некоторой степени, трагично. Ты отчаянно переживаешь о том, над чем не имеешь контроля. И твои переживания – от любви, сильной и безоговорочной.

Возможно поэтому фанаты команд, за которые я выступал, всегда были особенными в моем понимании. Я знаю, на что они идут, знаю их переживания, потому что сам прошел через все это вместе с «Лацио». Я не думаю, что есть много футболистов, которые тоже были фанатами, по крайней мере, не такими, как я. Наверно, суппортеры могут ощущать это, когда следят за моей игрой, и, вероятно, поэтому они ценят меня по–особому.

Для двенадцатилетнего мальчишки «Стадио Олимпико» был будоражащим, волшебным местом. Меня завораживала атмосфера внутри. Даже сегодня, двадцать лет спустя, я могу почувствовать звуки и запахи, гул и огни, праздную болтовню и страстные обсуждения.

К тому времени, когда мы добирались на наши места на «Курве Норд» (северная трибуна «Стадио Олимпико», на которой собираются ультрас «Лацио», – прим. переводчика), стадион, наверное, наполнялся на одну четверть. Мы были на ближней стороне «Курвы Норд», середина же была территорией ультрас «Лацио», хардкора. Они были заняты вывешиванием баннеров, флагов и установкой барабанов. У всех у них были шарфы. Они смеялись и шутили, готовили дымовые шашки и огни. Ультрас выглядели сильными и сплоченными, воинами, готовыми сражаться за «Лацио».

Они были настоящими фанатами, потому что страстно переживали. Они любили «Лацио», который находился в Серии Б, разбитый и униженный после выигранного скудетто. Но ультрас всегда оставались с командой. Я мечтал, что однажды смогу быть среди них, жечь огни, бить в барабан или просто растянуть шарф и напрячь легкие ради «Лацио». Этого я хотел почти так же, как стать профессиональным футболистом. И, конечно же, спустя несколько лет оба мои желания осуществились.

Тогда «Лацио» был наказан. Два наших лучших игрока Лионелло Манфредония и Бруно Джордано получили большие дисквалификации за договорные матчи. Перед этим оба играли за национальную сборную Италии, и казалось, что у них долгие и успешные карьеры.

Мы все чувствовали, что футболисты не заслуживали такого строгого наказания. Паоло Росси также был втянут в скандал, но его дисквалификация была уменьшена во время чемпионата мира 1982 года, где он стал лучшим бомбардиром и национальным героем. С другой стороны, Джордано и Манфредонию пригвоздили к позорному столбу. Их футбольные карьеры были почти завершены скандалом, несмотря на то, что они были еще молоды.

Для меня они были героями. Я закрываю глаза и вижу Джордано, врывающегося в штрафную площадку, наносящего резкий удар мимо голкипера и наблюдающего колыхание черной сетки ворот (в то время сетка ворот была черной по каким–то причинам). Или я могу ощутить силу и индивидуальность Манфредонии, выстраивающего защиту или выигрывающего добрую половину единоборств.

Они были настоящим вдохновением, но что сделало их особенными, так это то, что они не упивались своим статусом легенд «Лацио». Они могли сдаться после дисквалификаций. Они могли просто смириться со своей участью. Но вместо этого они продолжали биться и достигли невероятных успехов.

Манфредония позже ушел в «Ювентус», где выиграл скудетто и чемпионат мира среди клубов. Что касается Джордано, он добился большой славы. Бруно выступал за «Наполи» с Антонио Карекой и Диего Марадоной вместе в одной из величайших передних линий в истории. Их атакующий треугольник был известен как «Ma – Gi‑Ca» (Maradona – Giordano‑Careca), и они прервали гегемонию северных клубов, выиграв для «Наполи» два чемпионских титула в конце 80‑х.

Моим другим героем в это время был датчанин Микаэль Лаудруп. На него смотрели как на огромную перспективу в мировом футболе. «Ювентус» купил его, рассчитывая, что со временем датчанин сможет заменить легендарного Мишеля Платини, и на короткий срок отдал его в аренду «Лацио». Лицезреть его игру было настоящим удовольствием. Позже он поменял амплуа и стал центральным полузащитником, плеймейкером, но в то время он был форвардом, с чутьем и креативом, почти как у меня. Я наблюдал за его дриблингом по воскресеньям и затем посвящал следующую неделю имитации его движений на тренировках.

К тому времени мне исполнилось 14. Я ходил на матчи вместе со своим кузеном Альваро, который жил напротив меня в Квартиччьоло. Когда я был моложе, я всегда гулял с ним и его братом Эцио. В дальнейшем эти двое пошли по жизни абсолютно разными дорогами. Эцио стал священником, в то время как Альваро бросил школу в 13 лет. Не удивительно, что Альваро потянул меня на крышу «Фиата», после того, как Италия выиграла чемпионат мира 1982 года. Альваро был для меня одним из примеров для подражания. Он был старше, крепче, имел мотоцикл, прошел военную службу в «Brigata Folgore» («Сверкающий отряд»). «La Folgore», как его еще называли, представляет собой элитную парашютистскую часть. Я знаю, люди подшучивают над итальянскими военными силами, но «Brigata Folgore» регулярно завоевывает награды на соревнованиях НАТО. Они что–то вроде SAS (Special Air Service – особенная воздушная служба Британской армии, которая стала образцом для многих стран, – прим. переводчика), только лучше. И они одни из лучших сил в мире, так и есть.

Альваро был не просто крутым, он был сверх крутым. Он хорошо одевался по последней римской моде, у него была популярная тогда камуфляжная куртка, волосы, зачесанные назад, солнечные очки, мотоциклетные ботинки, и он пользовался большим успехом у девушек. Рядом с Альваро я всегда чувствовал себя в безопасности, когда начал кататься на выездные матчи.

В моей жизни было немного событий, которые по своему накалу и возбуждению можно было бы сравнить с поездками вместе с ультрас «Лацио». Традиционно у «Лацио» были две основные группировки ультрас: «Eagles» и «Vikings». Группировка «Викингов» была старше и начала распадаться, и «Орлы» перехватили первенство. Мы были частью «Орлов», но спустя почти год появилась на свет отдельная «фирма» – «Irriducibili». Слово «Irriducibili» с итальянского языка означает «неуступчивые», «несгибаемые». Была такая старенькая песенка: «Нас не сдвинуть, нас не сдвинуть! Нас не сдвинуть, нас не сдвинуть!». Это и было основной философией.

«Орлы» стали слишком многочисленными, им стало тяжело сохранять изначальную идентичность. Их лидеры постарели, многим было за тридцать, а кому–то даже за сорок. Они сделали многое для «Лацио», но их приоритеты поменялись. Старики обросли семьями, обязательствами. И хотя они продолжали следовать за командой повсюду, им уже не хватало задора, характерного для «Ирридучибили».

Естественно, я вынужден был сохранять в тайне от клуба свои путешествия. Если бы они узнали, что я провожу свои воскресенья с «Ирридучибили», катаясь по уголкам Италии, они, вероятно, вышвырнули бы меня из юношеской академии. Руководство знало, насколько опасным это могло быть. Только один раз я попался с поличным, но мне удалось избежать неприятностей. Игрок «Лацио» получил повреждение возле гостевого сектора. Наш физиотерапевт, старик Дориано, подбежал к нему. Когда он возвращался обратно на лавочку, наши глаза встретились в толпе. Я немедленно спрятал свое лицо, надеясь, что он не узнает меня. Но было слишком поздно.

На следующий день, на тренировке, он схватил меня и припер к стенке. «Ты идиот, Паоло!», – он сказал. – «Я видел тебя вместе с Ирридучибили в Бергамо. Не попадайся больше мне! Ты же знаешь, что клуб сделает с тобой, если узнает? Тебя поджарят. Вышвырнут отсюда за полсекунды!». Действительно, это сыграло бы плохую службу для клуба, если бы стало известно, что его молодая звезда является также активным членом «Ирридучибили». Я знал, что рискую, но не мог все так бросить. Возбуждение было слишком большим.

Альваро и я были среди первых, кто присоединился к «Ирридучибили», сразу после их создания. Мы знали многих основателей. Расскажу о нескольких чертах, отличавших «Ирридучибили» от «Eagles», да и от многих других итальянских ультрас. «Орлы», как и большинство итальянских «тиффози», придерживались латинского, или южноамериканского стиля суппорта. Если ты знаком с бразильской или аргентинской «торсидой», то поймешь, о чем я говорю. Красочность, флаги, баннера и огни. На большие матчи, вроде римского дерби, изготавливаются огромные плакаты со слоганами или карикатурами на игроков. «Ирридучибили», напротив, были воодушевлены английскими фанатами. Они пели и хлопали в унисон на протяжении всего матча, их песни были дольше и содержательнее. Они считали себя особенными, были моложе, бесшабашнее, злее. К тому же «Ирридучибили» стали первыми, кто начал производить собственные шарфы и баннера со своими эмблемами.

Но больше всего мне нравилось в «Ирридучибили» то, что они всегда путешествовали ночью. Обычные болельщики просыпались рано утром в день матча, иногда на рассвете, чтобы успеть приехать в дальний городишко. Но «Несгибаемые» всегда выезжали в субботу в одно время, сразу после 23:15. Таким образом, если мы отправлялись в далекие уголки Италии, например, в Пулью или Сицилию – на юге, в Удине или Триесту – на севере, мы приезжали туда к 11 часам утра, за несколько часов до начала матча. Но если мы ехали в города вроде Перуджи или Флоренции, то были на месте примерно к 3–4 часам ночи, что оставляло нам массу времени, чтобы бродить по улицам и будоражить местное население. Иногда такие поездки запоминались больше, чем сами матчи.

Альваро и я покидали дом в субботу примерно в 10 вечера, чтобы успеть в Термини (главная Римская железнодорожная станция) к 11 часам. Юношеская команда «Лацио» играла по субботам, так что у меня было всего несколько часов, чтобы отдохнуть после игры. Ближе к Термини возбуждение росло. Можно было видеть машины, припаркованные как попало – на тротуарах, у дороги – везде, где можно и где нельзя. Завтра воскресенье, а значит, некому выписать парковочный билет.

За несколько сотен ярдов от станции можно было увидеть прибывающие группы суппортеров. Кто–то начинал петь: «Dove stanno i Laziali?» («Где же Лациали?»). Другая группа фанов поблизости отвечала: «Siamo qui, siamo qui!» («Мы здесь, мы здесь!»). Голоса слышались из темноты, раздавались эхом из коридоров, гудели в тоннелях.

На станции мы покупали пиво, напитки, сэндвичи и занимали свои места в вагонах. Мы ехали на специальных поездах, подаваемых исключительно для фанатов. Полиция организовывала их для нас, иначе мы бы катались на обычных рейсах, и «копам» было бы сложнее уследить за нами. Таким образом, мы все оказывались в одном месте и были, более–менее, под контролем.

Но нельзя сказать, что они полностью нас контролировали. Мы могли делать почти все, что вздумается в этих поездах, это была непрерывная вечеринка. Танцы, песни, громкая музыка, никаких ограничений! Поезда были нашими, мы были «Лацио», и мы ехали сражаться. Это было самым лучшим ощущением в мире!

Я отнюдь не наивен и не хочу притворяться, что вместе с хорошими моментами, здесь не было плохих. Ультрас имеют скверную репутацию, некоторые из них судимы. Здесь были люди, вооруженные ножами и цепями – аргументами, способными калечить и убивать. Другие принимали наркотики, в основном, марихуану, но иногда и кое–что потяжелее. Это было страшно и опасно. В идеале, большинство 14-летних детишек не должно иметь дело с подобными вещами.

Рассказав об этом, я должен подчеркнуть, что наркотики не пленили меня. Я рос в Квартиччьоло – в месте, подобном джунглям. Здесь нельзя было отменить наркотики, нельзя было спрятать голову в песок и притворяться, что их не существует. Каждый, кто живет в Квартиччьоло, лично знает наркомана или драг дилера. Каждый. И когда я говорю «наркоман», я подразумеваю именно наркомана, а не парня, выкуривающего один косяк в неделю.

Находясь в таком окружении, ты можешь какое–то время держать себя в руках, но, в конце концов, ты либо сдаешься, либо превращаешься в изгоя. Если ты отказываешься принимать наркотики, в конечном счете, ты начинаешь чувствовать себя дураком. Конечно, ты идешь гулять со своими друзьями, проводишь отлично время, но в один момент все они накуриваются или закидываются «колесами». И что ты делаешь? Ты остаешься в трезвом уме, а они – в другом измерении. Ты не можешь не отреагировать на это. После того, как это происходит раз, второй, третий, ты перестаешь общаться с ними. И теряешь своих друзей.

Это и есть проблемой кампаний вроде «Скажи Нет». Кажется, они не понимают, что просят детей не просто сказать «Нет» наркотикам, а просят сказать «Нет» своим друзьям. И с этим трудно бороться.

Когда я думаю о прошлом, я почти удивляюсь, что не подсел на наркотики. Я полагаю, есть две причины, почему это не произошло. Одна – простая и бытовая, вторая – более сложная.

Первая причина заключается в том, что я просто не люблю курить. Когда я первый раз попробовал «траву», она не произвела никакого эффекта на меня, и это нормально. Я не думаю, что каждый одурманивается в самый первый раз. Но что действительно запечатлелось мне с того раза, так это отвращение, которое я почувствовал от ощущения дыма во рту. От вкуса дыма внутри мне стало дурно. Вот почему я никогда больше не курил сигарет. Я просто не мог заставить себя курить, что в значительной степени отдалило меня от марихуаны. Также выручило то, что я был упрямым. Не счесть, сколько раз после этого мне предлагали наркоту, но я всегда говорил «нет». И не потому, что это меня не искушало, а потому, что вкус дыма был свеж в моей памяти.

Другой причиной, благодаря которой я держался вдали от наркотиков, были прекрасные образцы для подражания в лице, конечно же, моих родителей и братьев. Я никогда не видел, чтобы они принимали наркотики или имели малейшее отношение к ним. Это был как другой мир. Я всегда знал, что когда возвращаюсь домой, я попадаю в «драг–фри» зону.

Для меня наркотики никогда не были важной частью выездов, в отличие от некоторых парней из «Ирридучибили». В поездах с нами всегда была полиция, но они не докучали нам. Всегда были одни и те же «копы», которые уже знали нас, и они смотрели на нас сквозь пальцы, лишь бы мы совсем не выходили из–под контроля.

Как только мы приезжали во вражеский город, мы начинали проявлять свое присутствие там. Как правило, полицейские следовали за нами повсюду, так что нельзя было делать все, что захочется. Но само острое возбуждение от похода по вражеской территории в составе моба, с песнями, с флагами – как будто мы захватили город – тяжело описать людям, никогда не имевшим подобного опыта.

Когда находишься в толпе, в составе моба, чувствуешь себя непобедимым. Любой страх или опасение, которые могли быть у тебя, улетучиваются, так как ты чувствуешь силу моба, пронизывающую тебя. Какие бы опасные «траблы» ни происходили, мы никогда не пугались. В меня бросали камни и кирпичи вражеские фаны, меня колотила и травила слезоточивым газом полиция, я видел вещи, которые не хотел бы видеть. Я жил жизнью ультрас и рад этому.

Я помню, как наш поезд направлялся в Бергамо и остановился, не доезжая несколько сотен ярдов до главной железнодорожной станции. У нас была игра с «Аталантой», и мы знали, что их фанаты были в числе самых ярых и буйных в Италии. Так что мы были начеку. Но у нас не было никаких мыслей по поводу того, почему наш поезд остановился.

Скоро мы поняли. Послышались громкие удары по крышам вагонов, затем звук битого стекла. Ультрас «Аталанты» устроили нам засаду! Они заблокировали рельсы и обрушили на наши вагоны град кирпичей, камней и всего, что можно было схватить. Битое стекло было повсюду.

Позже наши парни взяли реванш под стадионом. Везде происходили стычки. Я был, наверное, в пяти ярдах от бергамского шефа полиции, когда его подрезали. До сих пор помню его, бегущего через толпу с окровавленной рукой над головой и кричащего от боли.

В следующем году полицейские не давали нам спуску. Всю дорогу наш поезд ехал в сопровождении полицейского эскорта. Мы прибыли к 10 часам утра и нас отвели прямо на стадион. Наверное, на каждого суппортера приходилось по два полицейских. Мы добрались на стадион к половине одиннадцатого и оставались там под палящим солнцем в течение пяти часов. Мы не могли покинуть отведенное нам место. Вообще ничего нельзя было делать. Мы не могли даже взять чего–нибудь попить, потому что продавцы пугались нас, когда мы приближались. Забавно, что мы даже не переживали. Было неприятно, но поскольку мы оставались вместе и были по–прежнему «Ирридучибили», нам это казалось забавным.

В наши дни много разговоров о футбольном насилии. Преимущественно об этом говорят люди, которые никогда не ездили со своим клубом и вообще не понимают, о чем говорят. Безусловно, среди фанатов есть малая доля явных психопатов – тех, кто в движении только для того, чтобы совершать насилие, но большая часть – это все–таки страстные болельщики, которые получают удовольствие.

Нужно помнить, что когда находишься в толпе, все меняется. Внезапно происходит психологическая трансформация – и ты уже другой человек. Я видел спокойных, кротких парней, превращавшихся в отъявленных головорезов. Есть точка отсчета, момент, когда сила и мощь толпы овладевает тобой, и ты теряешь понимание, что есть «правильно», а что «неправильно». Или вернее, ты определяешь новый смысл для этих понятий.

Это совсем не то, о чем я говорю с удовольствием. В конце концов, мне 32 года, я отец двух дочерей и должен быть примером для них. Но я не могу отвернуться от своей юности, потому что она внесла вклад в формирование меня таким, каким я есть сегодня. Я не живу с сожалением, а мирюсь со своим прошлым. Я был с ультрас и не раз переступал рамки.

Я помню один случай в Падове. Мы проиграли 0:2 и выходили со стадиона. Когда едешь на выезд поддерживать свою команду, есть две вещи, которые сделают тебя счастливым. Одна, естественно, – это победа, другая – добыча какого–нибудь трофея, сувенира у вражеских фанатов. Поскольку ничего не вышло с первой целью, мы сконцентрировались на второй.

Нас было трое и мы были охвачены идеей присвоения флага или шарфа «Падовы». Мы наблюдали за площадкой перед стадионом, подыскивая подходящих парней, чтобы атаковать их. Внезапно мои товарищи побежали к группе из пяти фанатов «Падовы». Я не знаю, почему они выбрали именно этих парней, ведь те были старше нас и превосходили количеством – пять против троих. Но за нами были эффект неожиданности, и, к тому же, «Ирридучибили» никогда не боятся, даже в меньшинстве.

Мы полагали, что все произойдет очень быстро: несколько ударов, схватим шарф и ретируемся. Однако фанаты «Падовы» стали ожесточенно сопротивляться и явно не желали расставаться с шарфом. Все перемешалось, кулаки мелькали в воздухе. Мне нужно было помочь своим друзьям. Я повалил парня с шарфом на землю, а мой друг по–прежнему держал шарф за другой конец. Даже будучи на земле фанат не хотел потерять шарф, свои цвета. Вот это дух ультрас!

Я знал, что мой товарищ также не упустит шарф. Это тоже дух ультрас. Так что я ударил противника, лежащего на земле. Два или три раза, точно не помню. Он выкрикнул от боли и перевернулся на живот, отпустив шарф. Мы получили то, чего хотели, поэтому бросили все и ретировались, веселясь всю дорогу до встречи с остальными «Ирридучибили». Думаю, что мой товарищ не расставался с шарфом вплоть до самого приезда домой.

Я был перевозбужден от притока адреналина. У меня не было никаких сожалений относительно того, что я сделал. Да, я причинил боль другому парню, унизил его, ударил его лежачего на земле. Но у меня было оправдание. Я говорил себе, что сделал это для того, чтобы защитить своего товарища, побратима по «Ирридучибили». Уверял себя, что нас было меньше и у меня не было возможности избежать случившегося. Более того, я сказал себе, что, будучи частью моба, это было моей обязанностью перед товарищами.

Я рассказываю эту историю не потому, что я горжусь своим поступком. Насилие плохо по определению, особенно насилие на футбольных матчах. Мне никогда не стоило делать то, что я сделал. Но я рассказываю это сейчас, так как хочу, чтобы люди знали, что я кое–что понимаю в околофутбольном насилии. Не потому, что я имею докторскую степень по социологии, а потому, что я жил этим. Я был там, на переднем крае.

Так много разговоров о хулиганизме в наше время, о жертвах среди фанатов, к примеру, история о двух болельщиках «Лидса», трагически погибших в Турции во время матча Кубка УЕФА с «Галатасараем». Это другое дело. Драки и стычки на долгое время стали неотъемлемой частью футбольного фанатизма. Отец рассказывал мне истории о римских дерби, которые заканчивались «махачами» между фанатами. Что–то вроде здоровых кулачных боев. Когда же это выходит из–под контроля, когда начинает затрагивать 50–60 человек, несущихся друг на друга с ножами или бутылками, причиняя травмы невинным прохожим, вот тогда это становится проблемой.

Это не простой вопрос, здесь есть нюансы. И хотя насилие плохо по определению, физическая конфронтация может быть полезной. Или вернее, если это случается, то в этом нет трагедии.

Возможно, это особенность того места, где я рос, но я не раз получал пинков от людей, которые были больше, сильнее или хитрее меня. Драки – это обычное проявление жизни. Я не призываю людей бить друг друга, только говорю, что драки так или иначе случаются и могут действительно научить тебя некоторым вещам. Я говорю о злости, о жесткости. В Квартиччьоло есть поговорка: «Chi mena primo, mena due volte», что означает: «Кто бьет первым, тот бьет дважды». По сути, смысл в том, что если ты бьешь другого парня первым, то и в следующий раз преуспеешь.

Так было в Квартиччьоло. Ты должен был ударить прежде, чем ударят тебя. Это было что–то вроде выживания, и эту философию я взял с собой на поле. Футбол не должен быть битвой, но если ты рассматриваешь его именно так и ты боец, то взойдешь на вершину. На поле тебе нужна та самая злость, жажда, которая позволяет тебе добраться до мяча первым. Ты должен быть наготове, быть первым и жестким, борешься ли ты за мяч или идешь в стык. Это – настрой.

Как по мне, так это и есть то, что называют британским духом бульдога. Быть первым, быть твердым, никогда не сдаваться. Мне не хочется поднимать обычный стереотипный образ Уинстона Черчилля и все такое, но у меня глубокое и искреннее восхищение британским духом и британским народом. Наверно потому также, что я рос в Квартиччьоло и усвоил схожие ценности.

Эта ментальность, которая также отражена на британских футболистах. Великобритания ценит сильных, жестких, крепких работяг больше, чем талантливых. Не счесть, сколько раз люди подходили ко мне и говорили: «Паоло, ты великолепен! Я не могу поверить, что ты никогда не играл за сборную Италии! Я считаю, что ты и Газза самые талантливые игроки, которых я когда–либо видел!»

Это льстит, но думаю, что это также много говорит о британском футболе. Сколько неповторимых талантов мирового класса взрастил британский футбол за последние сорок лет? Я не имею в виду просто игроков мирового класса: от Бобби Мура до Бобби Чарльтона, от Гари Линекера до Брайна Робсона – таких было много. Я говорю о действительно неповторимых талантах мирового уровня с великолепно отточенной техникой и видением, чутьем и творчеством.

Я думаю, что два: Кевин Киган и Джордж Бест. Мог быть Гаскойн, если бы не его проблемы. Более того, Британия не взрастила слишком много артистов, парней с уникальными способностями. Вот почему Киган и Бест остаются недосягаемыми даже сегодня.

А если вспомнить Италию, то парень вроде Бруно Конти, который играл на трех чемпионатах мира, и без которого мы ни за что бы не выиграли титул в Испании, практически забыт. И со всем уважением, Конти был достоин трех Киганов.

Игроки, которые слишком искусны, рассматриваются в Британии почти с подозрением. Вспомним Глена Ходдла и, в меньшей степени, Стива МакМаннамана или Дэвида Бэкхема. Напротив, британцы ценят бойцов, людей с духом и преданностью. Билли Бремнер – это король «Лидса». Сегодня к британским героям относятся парни вроде Денниса Вайза, Дэвида Бэтти, Пола Инса и Роя Кина. Дети обожают их.

В Италии все наоборот. Не думаю, что очень много итальянских детишек боготворят Деметрио Альбертини или Джиджи Ди Бьяджо. И я не уверен, что это хорошо. Ведь они достойные футболисты, сильные и работящие, но вы не можете сравнить их крутизну, их жажду с теми же качествами британских игроков.

Вот почему в Италии так мало игроков, которые по–настоящему круты и преданны. Сразу на ум приходят двое, и в обоих случаях есть хорошее основание для этого. Чиро Феррара напоминает меня, он тоже вырос на улице, только не в Риме, а в Неаполе. А также Паоло Мальдини, в виде исключения. В его случае, я думаю, он стал невероятно заводным, потому что, будучи юным и шагая по ступеням «Милана», его постоянно сравнивали с отцом. В итоге, он стал одержимым победами, и его ментальность «добиться успеха любой ценой» не слишком отличается от ментальности, скажем, Роя Кина.

Но эти футболисты – исключения. И заметьте, оба они защитники. На других позициях слишком мало крутизны, чтобы о ней говорить. Посмотрите на парня вроде Кристиана Вьери. Он больше и крепче большинства защитников. Он должен обладать такой же большой крутизной, желанием. В конце концов, немногие могут сравниться с ним, как физически, так и технически. Тем не менее, в сравнении, например, с Аланом Ширером, он выглядит хрупким.

Я думаю, что британцы понимают, что если ты отдаешь все, что имеешь, если борешься до конца, то тебя признают, даже если тебе не хватает мастерства или силы, чтобы преуспеть. Не все британские герои были победителями, но все они были бойцами, людьми, которые никогда не сдавались. Я чувствую родство по отношению к этому, каждый день я ощущаю, как больше и больше впитываю в себя этот дух бульдога. Мне предстоит долгая дорога перед тем, как я смогу стать кем–то наподобие Джулиана Дикса (Бывший игрок «Бирмингема», «Вест Хэма» и «Ливерпуля». Культовая личность для фанатов «Молотобойцев». Четырежды признавался футболистом года в составе «Вест Хэма». Был известен прежде всего своей жесткой игрой, за которую получил прозвище «Терминатор», – прим. переводчика), настоящего гладиатора и искреннего вдохновителя, но я стараюсь.

Вот, что нужно, чтобы господствовать, чтобы биться и никогда не сдаваться. Вот, что позволило Великобритании построить империю. У них не было величайших полководцев или ученых или государственных деятелей, они просто отказывались уступать. Это идет рука об руку с неким высокомерием, потому что ты поставишь свою жизнь на кон только в том случае, когда в глубине души веришь, что можешь преуспеть; что ты лучший. Это ощущение, которое говорит: «Я лучше тебя. Сейчас я тебе покажу». Это то, что позволило им колонизировать весь мир, грубо говоря. Причем не имеет значения, на самом ли деле ты лучший или нет. Важно лишь то, что после того, как тебе врезали, ты собираешь себя в кулак и снова поднимаешься.

Теперь сравните с Италией. Мы имели величайшую империю, которую когда–либо видел мир – Римскую Империю. Мы подарили миру искусство, культуру, законы – все! И затем все потеряли. Почему? Потому, что у нас нет духа, который есть у британцев.

В Италии, пока у нас есть наша пицца, наша Кока – Кола, наши женщины, мы счастливы. Это все, что нам нужно. Я был одним из исключений, потому что был бойцом. Спросите кого угодно в Италии: я всегда отдавал всего себя на поле. Даже когда я не играл каждый тур, даже когда меня отправляли «на банку», фанаты всегда любили меня.

Вот почему Английская Премьер – Лига – лучшее место в мире для меня. Я в стране, которая ценит бойцов, которая любит преданность и дух. И вот почему есть времена, когда я вообще не хочу возвращаться в Италию.