Текст книги "Ди Канио Паоло. Автобиография"

Автор книги: Паоло Ди Канио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

«Да пошли вы все!» – ответил я. Бранные слова – это всегда первое, что запоминаешь в иностранном языке.

Никогда не забуду единственный раз, когда Томми разозлился на меня. Это было через месяц после начала того сезона. Как–то раз на утренней тренировке я вышел из себя. После «Милана», где меня окружали талантливые футболисты, в «Селтике» мне было очень сложно адаптироваться. Не хочу ничем обидеть игроков «Селтика», но с точки зрения технической подготовки, они просто не выдерживали никакого сравнения.

Мы играли двухсторонку и я стал все больше и больше раздражаться, потому что ни разу за весь матч не получил нормальной передачи. Пасы были либо слишком слабые, либо слишком сильные, или на уровне пояса, так что их было тяжело обрабатывать. Я хотел попросить своих партнеров, чтобы они просто расслабились и постарались пасовать точно и так, чтобы передачу было удобно принимать, вместо того, что делать все второпях.

Вместо этого, из–за ограниченности своего словарного запаса, я только рассерженно закричал: «Да это дерьмовые пасы! Это просто дерьмо!»

К тому времени я, вообще–то, не выучил других слов, которые можно было добавить к сказанному. Питер Грант попросил меня успокоиться и не использовать подобные выражения. На мгновение я потерял контроль над собой.

«Нет! Я так говорю, потому что это все дерьмо!» – заорал я в ответ. «Вы дерьмо! Мы всегда проигрываем «Рэйнджерс», потому что вы дерьмо! Вы отдаете дерьмовые передачи, вы дерьмовые игроки! Все это дерьмо!»

Я не хотел оскорбить своих одноклубников, но это был единственный способ передать свои чувства. Я просто пытался сказать, что нам нужно прикладывать больше усилий и быть более собранными, потому что пока мы не можем бросить вызов «Рэйнджерс». Но все пошло не так, как хотелось.

Томми выскочил на поле и подбежал ко мне.

«Паоло, замолчи, – заорал он. – Возьми себя в руки! Не смей так говорить!»

«Нет, Томми, все это дерьмо! – ответил я. – Посмотри на этих дерьмовых игроков!»

«Паоло, прекрати!»

Я не могу терпеть, когда на меня орут. Я был страшно раздражен: казалось, никто не понимает, что я хочу сказать.

«Нет, я не собираюсь молчать, – закричал я. – Это дерьмовые игроки! Это дерьмовый клуб!»

Выражение на лице Томми изменилось.

«Убирайся! – заорал он. – Вон! Сию же секунду!».

Было очевидно, что он взбешен. Но я тоже был вне себя. Я злился, что никто меня не понимает. Здесь не было ничьей вины, конечно, но это никоим образом меня не успокаивало.

Я тут же ушел со стадиона и направился в «Селтик Парк». От тренировчной базы «Селтика» в районе Бэрроу Филд до района Паркхед не меньше двух миль, но я прошел это расстояние в бутсах и форме, в которой тренировался. Люди удивленно смотрели на меня, возможно, некоторые даже меня узнавали, когда я шел через жилые районы, но мне было все равно. Я напряженно думал, пытаясь понять, что же произошло. Когда я дошел до «Селтик Парк», я уже очень сожалел о перепалке с Томми. Я знал, что это недоразумение, я был уверен, что мы оба элементарно не сумели совладать со своими эмоциями. Но я также понимал, что все кончено, и я больше не буду играть за «Селтик».

Я зашел в ворота и неожиданно увидел перед собой Томми. Оказывается, сразу после нашей ссоры, он запрыгнул в машину и примчался на стадион. Он не хотел, чтобы все так закончилось.

«Паоло!» – позвал он меня.

Я просто стоял и смотрел на него, не зная, что делать.

«Паоло, не уходи! Останься с нами!»

Такого от него я точно не ожидал. Обычно тренеры смотрят на нас свысока, они слишком гордые и считают ниже своего достоинства просто подойти к игроку и извиниться. Я не находил слов.

«Паоло, все в порядке! – голос Томми дрожал от волнения. – Только не уходи из–за какой–то нелепой ссоры!»

Меня переполняли эмоции. Не помню, что я сделал, услышав это. Кажется, обнял Томми. То, как он ценил меня и «Селтик», как он спрятал свою гордость ради того, чтобы удержать меня, казалось просто поразительным. С того момента он стал для меня как брат.

Бетта и Людовика приехали ко мне в Глазго в середине августа. Сначала я боялся, что им там не понравится, но они сразу полюбили Шотландию. Мы жили в роскошном доме сразу за городом. Там был сад и небольшой ручей. Но главное – там были утки, белки и лисицы. Людовика была на седьмом небе от счастья. Для нее это была сцена из фильма студии Уолта Диснея. Кажется, диких зверей до этого она видела только по телевизору. Помню вечера, когда мы с ней сидели и смотрели в сад в ожидании, когда какая–нибудь лисица или белка пробежит мимо датчика движения и зажгутся осветительные лампы.

Мы никогда раньше не жили за рубежом, но скоро у нас появился свой круг знакомых. «Il Pavone», итальянский ресторан в торговом центре на площади Принс Свер в Глазго стал для нас вторым домом. Мы до сих пор общаемся с владельцами этого ресторана – Гверино и Марко.

Я сразу стал брать уроки английского, хотя студент с меня был, прямо скажем, неважный, особенно по сравнению с Беттой. Казалось, она все схватывает на лету. Хотя учеба давалась мне непросто, я скоро привык к тому, что люди не всегда понимали то, что я хотел им сказать, и особо не переживал по этому поводу. Конечно, я мог и должен бы был лучше разговаривать на английском. Смотря на Виалли, я слегка ему завидую, ведь он живет здесь столько же, сколько и я, а его английский при этом раз в десять лучше моего.

Я знаю, что частично в этом заслуга его учителя, который просто дрессирует своего ученика. По–моему, главное в овладении иностранным языком – научиться на нем думать. Многие просто переводят свои мысли с родного языка на английский. Виалли, в свою очередь, именно думает на английском, а это ключ к успеху в изучении иностранного языка.

Я дебютировал в выездном матче против «Килмарнока». Это был третий поединок сезона, и мне все еще докучала вывихнутая лодыжка, поэтому Томми не поставил меня в основной состав. Я вышел на поле за тридцать минут до конца матча, когда мы проигрывали 0:1.

Я мог слышать все более нараставший гул с трибуны, где сидели фанаты «Селтика». Мне совсем не хотелось их разочаровывать.

Я сразу же забил, а потом отдал две голевые передачи Энди Торну и Хорхе Кадете. После финального свистка я подбежал к болельщикам, чтобы поблагодарить их за поддержку. Они хором скандировали мое имя. Я был просто поражен такой любовью. Я нашел новый дом.

К этому времени стало очевидно, насколько принципиальная борьба предстоит нам за чемпионство с «Рейнджерс», но я понятия не имел, что меня ожидает в моем первом шотландском дерби.

Это произошло 28 сентября 1996‑го года. Нам предстоял поединок с «Рейнджерс» на «Айброксе», и я должен был вскоре попасть в совершенно иной мир. Это поистине что–то неповторимое. Коренной римлянин, я вырос, впитав с молоком матери неприязнь к «Роме», и искренне полагал, что римское дерби – величайшее в мире.

Но так я считал, пока не перебрался в «Селтик», и на своей шкуре не почувствовал, что значит поединок двух главных команд Шотландии.

Можно взять и объединить все дерби в мире, но они не будут стоить и одной миллионной шотландского дерби. С ним ничто не сравнится.

Еще в туннеле перед матчем было видно, какой у игроков настрой. Обычно футболисты пожимают руки друг другу, болтают о том, о сем, или, по крайней мере, хотя бы приветствуют соперников. Но в тот день все молчали и просто смотрели друг на друга. Нет, воинственных взглядов не было, но атмосфера была напряжена до предела. Мы напоминали бойцовых псов, изучающих своих противников перед тем, как их спустят с поводка.

На стадионе стоял просто невыносимый шум. Я знаю, что многие игроки, особенно иностранцы, теряются в такой накаленной и враждебной обстановке. И действительно может стать страшно. Я не говорю только о давлении со стороны фанатов противоположной команды. Даже когда смотришь на собственных болельщиков и видишь, как страстно они тебя поддерживают, как перекошены их лица от ненависти к своим противникам, можно и правда испугаться.

Но я не из пугливых.

Наоборот, давление мне нужно, как воздух. Оно дает мне энергию. Я чувствую себя сильней физически и психологически, когда болельщики распевают свои песни. Мне казалось, я слышу голос каждого сидящего на трибуне, и эти голоса сливаются в один большой хор, который меня подбадривает.

Я взял от болельщиков этот заряд энергии и пропустил его через себя.

С такими фанатами я просто обязан был стать гордостью «Селтика» и показать свою лучшую игру.

Я знал, насколько важно было остановить «Рейнджерс». Они выиграли восемь чемпионатов подряд. Еще раз – и они сравнялись бы по титулам с легендарными командами «Селтика» конца 60‑х – начала 70‑х, девять раз кряду триумфовавших в первенстве Шотландии.

Мы не должны были этого допустить.

Кроме того, я постепенно стал проникаться принципиальностью этого многолетнего противостояния.

Люди говорят, что нужно быть шотландцем или лучше родиться и вырасти в Глазго, чтобы понять суть этого соперничества. Может, и так, я могу говорить только о том, что пережил сам, о том, что это значило для меня лично.

Слово «ненависть» не очень красиво звучит, но в спорте оно имеет свое место.

И не только ненависть, а еще некоторая доля агрессии, хитрости и злости необходима, чтобы заставить себя бороться, стремиться показывать свои лучшие качества. Конечно, это временная ненависть, исчезающая сразу после окончания поединка, но в течение матча и до матча, во время подготовки, без нее никак не обойтись.

Злость нужна и в повседневной жизни. Я часто злюсь, и это позволило мне добиться успеха. В спорте, в паре с ненавистью, злость может помочь достичь многого. Очень часто это именно то, что отличает великого футболиста от просто хорошего, и позволяет посредственным игрокам постоянно держаться на самом высоком уровне.

В том дерби воздух был пропитан ненавистью. Я вдохнул его полной грудью и воспользовался этой ненавистью в своих интересах. Я прекрасно знал, что дело в религии, и хотя я не понимал суть разногласий и не хотел влезать в этот спор, решил, все же, воспользоваться ситуацией.

Я католик, а они были протестантами. Это мне было понятно.

Однако это совсем не означало, что я должен был бегать по полю и кричать (или даже думать): «Я католик! Ты протестант! Я тебя убью!»

Тем не менее, я знал, что я представлял собой для фанов «Селтика», и что важнее, знал, насколько принципиально было выиграть у «Рейнджерс». Это был шанс одержать победу, пусть и небольшую, над врагом, десятилетиями не дававшим им спокойно жить как на стадионе, так и вне его пределов.

Их ненависть не ограничивалась футболом, но мне передалась именно футбольная ненависть, и именно эту ненависть я мог сделать своей и воспользоваться ей, чтобы стать сильнее.

Это добавляло мне злости, потому что я очень хотел вписать свое имя в историю «Селтика». Их враги стали моими, и до самого финального свистка я ненавидел их так же сильно, как они.

Что касается причин ненависти фанов по отношению друг к другу, мне она кажется просто нелепой. Я изучил историю противостояния, узнал, что корни проблемы следует искать в Северной Ирландии и в дискриминации, которой ирландские иммигранты подверглись в Шотландии.

Умом я понимаю, что продолжать ненавидеть друг друга не имеет смысла. Сейчас 2000‑й год, зачем переносить конфликт из политики в спорт?

Как я уже сказал, в ненависти нет ничего предосудительного. Можно ненавидеть «Рейнджерс» всеми фибрами своей души. Но ненавидеть кого–то, только потому что он протестант, из–за событий, произошедших далеко и давно, по–моему, глупо.

У каждого есть право выражать свой протест, право защищаться, иногда это становится даже обязанностью. Но когда люди погибают из–за конфликта, произошедшего много столетий назад, войны, которую ни они сами, ни их отцы, ни деды не начинали, совершенно неправильно продолжать уничтожать друг друга.

Когда террористы из ИРА или боевики–монархисты убивают женщин и детей, их нельзя ничем оправдать. Или когда четырнадцатилетний подросток в Белфасте заявляет: «Это моя земля, я здесь родился и я здесь умру», этому тоже нельзя найти оправдания.

Больше всего меня беспокоит, что детей воспитывают в духе ненависти, не объясняя им настоящих причин вражды между противоборствующими лагерями. У этих детей нет выбора. Их лишили собственной воли.

Представляю, как юный протестантский парнишка в Глазго только начинает любить футбол. Он может видеть на поле меня, Хенрика Ларсона или Тома Бойда, и восхищаться нашим талантом и нашим стремлением побеждать. В нормальном мире именно так дети становятся болельщиками: сначала они влюбляются в конкретного игрока, а затем – во всю команду.

Но наш протестантский мальчишка никогда не сможет болеть за «Селтик». Он никогда в нас не влюбится. А это в корне неправильно.

Даже когда кто–то не учит ненавидеть, а учит просто не любить, это плохо, так поступают только извращенные умы.

И все же, сказав все это, я не имею права осуждать фанов «Рейнджерс» и «Селтика», протестантов и католиков за взаимную ненависть.

Я осознаю, что я представитель другой культуры. Та среда, в которой я воспитывался и рос, влияет на мои убеждения и мысли. Иначе и быть не может. В моей культуре, в моем сознании, подобная ненависть абсурдна.

Но именно потому что я не из Глазго, потому что мне не прививали все эти понятия, я не смею говорить людям, что они поступают неправильно. Я никогда не сталкивался с теми проблемами, с которыми сталкивались они, я не воспитывался в этой среде.

Не думаю, что так должно быть. Уверен, что–то может поменяться – стоит людям только захотеть.

Но я сомневаюсь, что они готовы к переменам. Иначе они бы сделали хоть что–нибудь. Возьмите школы, например. Людовика ходила в одну из немногих смешанных школ в Глазго. Все остальные – либо католические, либо государственные, а это, по существу, означает, протестантские, потому что все католики посещают католические школы.

Эти дети вырастают, воспринимая других не такими, как они. У них ограниченные представления, они не умеют думать.

Мне кажется, если люди действительно хотели бы перемен, они бы позволили своим детям самим принимать решения. Они бы сказали: «Ок, сейчас мы слишком разные, нам никогда не удастся примириться. Может, хотя бы наши дети однажды смогут это сделать».

Но они так не говорят. Они просто передают свое невежество и ненависть по наследству. Наверное, потому что в глубине души боятся, что однажды у их детей или внуков все–таки получится достичь мира и согласия, и тогда ненависть, которой они пропитали свою жизнь, потеряет всякий смысл.

Так или иначе, мы проиграли то дерби 0:2, как, впрочем, и следующие два.

Мы легко расправлялись почти со всеми остальными командами в лиге, а вот «Рейнджерс» оказался для нас слишком крепким орешком. Большую часть чемпионата мы их догоняли и никак не могли догнать, но чувствовалось, что стоит нам чуть–чуть прибавить – и мы их обойдем.

Однако мне казалось, что судьи к нам не очень благосклонны.

И я открыто заявил об этом в интервью итальянскому журналу, после чего меня стала цитировать шотландская пресса. Мои слова перекрутили, и вышло так, что якобы я обвинил судей в предвзятом отношении к «Селтику», потому что большинство из них являлись протестантами.

На самом деле я так не говорил, а просто отметил, что поскольку протестанты составляют 80 процентов населения, вполне разумно, если 80 процентов судей тоже будут протестантами. Вот и все, и мое высказывание можно было трактовать, как угодно. Естественно, из мухи сделали слона, что, наверное, не прибавило ко мне уважения со стороны судей.

К сказанному хочу добавить, что всем известно, насколько трепетно относятся рефери к большим клубам. В Италии даже есть соответствующий термин – «sudditanza psicolygica», который дословно можно перевести как «психологическая покорность».

По сути это означает, что судья помимо своей воли проявляет лояльность к более сильным, большим клубам. Например, если бы «Манчестер Юнайтед» играл против «Сканторпа» на «Олд Трафорд», обслуживающим этот матч судьям было бы очень непросто заставить себя назначить пенальти в ворота манкунианцев.

Так происходит не обязательно потому, что рефери с предубеждением относится к более слабой команде или потому что он плохой человек. Это связано с тем, что судья обязан обеспечить соблюдение правил игры. Если он должным образом выполняет свою работу, тогда лучшая команда выигрывает. А лучшей командой в нашем примере неизменно будет «Манчестер Юнайтед». Если же судья назначит пенальти в пользу «Сканторпа», что поможет им победить, тогда будет сложно сказать, что выиграла лучшая команда, так как понятно, что это не так. Следовательно, если лучшая команда не смогла победить, значит, судья плохо выполнил свои обязанности.

Именно этот страх неудачи, боязнь сделать что–то неправильно прочно оседает в сознании судьи и влияет на все его решения. Если Майкл Оуэн бежит на защитника «Уимблдона», и, вступая с ним в контакт, падает, судья, скорее всего, назначит пенальти. Почему? Частично потому что Оуэн – быстрый, искусный форвард, а защитники «Уимблдона» считаются неповоротливыми игроками, которые постоянно привозят себе пенальти. Но свою роль играет и то, что «Ливерпуль» – великий клуб, в то время как «Уимблдон» – маленькая, провинциальная команда.

Но когда Нил Раддок сталкивается с Гаретом Саутгейтом, вряд ли пенальти будет назначен. Почему? Частично потому что «Астон Вилла» имеет больший авторитет, чем «Кристал Пэлэс», а частично – потому что Раддок многими воспринимается как грубый, медленный игрок, в то время как Саутгейт – прекрасный центральный защитник, умеющий идеально рассчитывать свои действия.

Я не хочу сказать, что у судей есть какие–то инструкции, и что они специально проявляют большую благосклонность к определенным командам или игрокам. Но они действительно позволяют на себя влиять. Отсюда «психологическая покорность».

Но это еще не все. В некоторых случаях присутствует элементарный страх перейти дорогу сильным и влиятельным клубам, которые в отместку могут навредить карьере данного судьи. В конце концов, ассоциация назначает судей и определяет, каких из них повысить, а каких – уволить.

А ассоциация состоит из клубов, и в ее руководящих структурах мнение некоторых их этих клубов имеет больший вес. Почему? Потому что они больше и, следовательно, больше зарабатывают. В конце концов, ведь футбольные ассоциации – не благотворительные организации. Они существуют для того, чтобы приносить доход. «Манчестер Юнайтед», выиграв чемпионство, даст ассоциации больше денег, чем когда тот же титул завоюет «Брэдфорд».

Все это не пустые разговоры, которые ведет Паоло Ди Канио. В поддержку моих слов – статистика. Вернитесь назад и проанализируйте процентные соотношения, посмотрите трансляции, поговорите с игроками. Чтобы в ворота «Манчестера» на «Олд Траффорд» назначили пенальти, Яаап Стам должен вытащить автомат и сделать из нападающего соперников решето, но даже в этом случае, скорее всего, начнутся жаркие споры по поводу того, стрелял он в штрафной площади или в нескольких сантиметрах за ее пределами.

Данная проблема характерна не только для Британии. Эта «психологическая покорность» существует в каждой стране, в любом виде спорта. В Италии с этим дело обстоит так же плохо, если не хуже.

Вы удивитесь, но «Селтик» – наверное, единственный гранд, который не пользуется «психологической покорностью» в своих интересах. Это потому что в Шотландии все делается для блага «Рейнджерс». На их стороне пресса, лига, судьи.

Даже когда мы играли с такими командами, как «Рейс Роверс» или «Дамфермлайн», судьи были против нас. Так происходило потому, что в Шотландии борьба за чемпионство всегда идет между двумя командами, и засуживая нас, арбитры, таким образом, помогают «Рейнджерс».

Еще раз повторю: я не знаю, делается ли это намеренно или нет. Хочу надеяться, что у большинства судей это происходит на подсознательном уровне. Но я также знаю, что есть и такие арбитры, которые относится к «Селтику» с предубеждением.

Некоторые в течение всей игры не дадут ни одного штрафного в твою пользу, несмотря на то, что соперник весь матч бьет тебя по ногам. Такие судьи, на мой взгляд, просто посмешище.

В моем случае, теперь, когда я являюсь футболистом «Вэст Хэма», ситуация еще хуже по трем причинам. Прежде всего, наш клуб не настолько великий. За нас играют несколько футболистов с непростым характером, и у общественности о нас сложилось определенное мнение. Во вторых, я иностранец, а это всегда мешает. И в-третьих, я Паоло Ди Канио, и я уже успел заработать себе дурную славу.

Еще до случая с Полом Алькоком в Хиллсборо, меня считали симулянтом, который может «нырнуть» и начать требовать от судьи штрафного или пенальти. Да, я не могу молчать, когда сталкиваюсь с несправедливостью. Но что касается «ныряния», о чем я уже неоднократно заявлял, я ни разу не симулировал с тех пор, как стал выступать в Британии.

Надо признать, что в Италии действительно не считается зазорным падать, когда вступаешь в контакт с соперником. Но с момента приезда в эту страну я, как британцы, стал считать, что лучше в таком случае остаться на ногах. Терпеть не могу «нырять», ненавижу. Но меня, почему–то, постоянно в этом обвиняют. Хотя каждый раз после спорного эпизода, люди смотрят повтор, и не находят убедительного доказательства симуляции. А это потому, что ее там и в помине не было.

Я просто гораздо быстрее и обладаю лучшей техникой, чем большинство защитников. Я показываю им мяч, они бросаются на него, но к тому времени, как успевают до него добраться, я перекладываю мяч на другую ногу или убираю его в сторону, или делаю еще какой–нибудь финт, и защитники остаются с носом. Не забрав мяч, они бьют меня по ноге. И так как большинство игроков обороны габаритнее и тяжелее меня, я теряю равновесие и падаю на газон.

Это физика в чистом виде. Но никто не желает этого признавать.

Я не помню ни одного достойного арбитра в тех матчах, которые сыграл в Британии. Честно. Ни один судья не оставил меня довольным. Это постоянная битва: я играю не только против соперника, мне еще приходится бороться с арбитром.

В сезоне 1999–2001 я заработал, по крайней мере, восемь стопроцентных пенальти, которые так и не были назначены.

Дошло до того, что я уже не жду свистка. На «Аптон Парк» судьи не ставят пенальти. Наоборот, они показывают мне карточки за симуляцию. Иногда я настолько не верю арбитру, что прошу своих партнеров самим прорываться к воротам вместо того, чтобы отдавать мне передачу в штрафную. Ведь все равно против меня обязательно нарушат правила, а арбитр на это никак не отреагирует.

Если вы защитник одного из клубов Премьер – Лиги и вам нужно остановить Ди Канио в штрафной площади, лучшим способом будет просто меня толкнуть, нежели пытаться отобрать у меня мяч по правилам. Если против меня не фолить, я могу вас обвести и забить гол. Но если вы меня просто собьете, все будет в порядке, потому что непреклонный арбитр даже и не подумает назначить одиннадцатиметровый.

Но шутки в сторону. Это серьезная проблема.

Сотни тысяч болельщиков не поддерживают ни «Арсенал», ни «Манчестер Юнайтед», ни «Рейнджерс», и в каждом матче над ними просто издеваются.

Судьи должны обеспечивать безукоснительное соблюдение правил, и гарантировать, что игра пройдет честно и открыто. Это означает, что они обязаны принимать справедливые решения, и в случае нарушения правил наказывать игроков той или иной команды в равной степени. И, наоборот, совсем не означает, что они могут свистеть без разбору в интересах только одной стороны.

Футбольной Ассоциации следовало бы инициировать открытое обсуждение качества судейства. Но вместо этого она просто защищает арбитров, всегда и везде, в независимости от обстоятельств, как было в случае с Полом Деркином, который в прошлогоднем дерби между «Вэст Хэмом» и «Арсеналом» показал Тревору Сиклеру две желтых карточки в течение одной минуты. Арбитры для Ассоциации – это некие священные коровы, которых никому не позволено критиковать.

И все же судьи – это неотъемлемая часть игры, такая же, как угловые флажки, ворота, или игроки. Это просто люди, им свойственно ошибаться, мы все это знаем. Но они очень редко, а некоторые вообще никогда, признают свои ошибки. Почему? Ведь признаться в том, что ты неправ, еще не значит, что ты слабый, это просто значит, что ты обычный человек.

Думаю, вряд ли кто–то надеется, что судьи станут безгрешными. Я точно на это не рассчитываю. Я просто хочу, чтобы они были честными, чтобы их работа находилась под контролем, как моя. Футбольная Ассоциация должна открыто давать судьям оценку, объясняя, почему судью «А» уволили, а судью «В», наоборот, повысили. Тогда лучше станет всем.

Знаю, некоторым арбитрам такие правила вряд ли придутся по душе, но думаю, большинство, все–таки, не будет возражать. Они поймут, что закулисные игры только вызывают подозрения и еще больше усложняют их работу.

Мне пришлось ждать 6‑го марта – четвертьфинала Кубка Шотландии, чтобы, наконец, насладиться радостью победы над «Рейнджерс». То, что это случилось на «Селтик Парк», сделало вкус победы еще слаще. Мы вышли вперед спустя 11 минут после начала поединка, а затем я забил второй гол с пенальти на 19‑й минуте. Когда мяч вонзился в сетку, я услышал 50.000 голосов, скандировавших мое имя. Это было что–то невероятное.

Мы играли хорошо, создали много опасных моментов и старались не упустить победу. В конце игры каждый раз, когда мы касались мяча, даже когда просто останавливали мяч после вбрасывания из–за боковой, зрители приветствовали нас так громко, что чувствовалось, как дрожит земля. Шум стоял просто оглушительный, такого я раньше никогда не слышал, и с каждым нашим касанием мяча он становился все громче и громче.

Тот матч – мое лучшее воспоминание о шотландском дерби, наверное, потому что оно оказалось единственным, в котором я победил.

Через десять дней мы снова играли против «Ренджерс». За семь туров до конца чемпионата мы отставали от них на пять очков. Победа в родных стенах позволила бы нам сократить отставание до двух очков, и дала бы реальный шанс на завоевание титула. С другой стороны, поражение увеличивало отрыв до восьми пунктов и фактически в девятый раз подряд дарило им чемпионство.

Как они, так и мы были заведены до предела, поэтому игра превратилась в настоящее побоище. В ход пошло все: шипы, локти, головы. Мы лупили друг друга безжалостно. На 44‑й минуте Брайан Лаудруп забил гол в наши ворота, а потом Марк Хатли и Макэй получили красные карточки, оставив команды доигрывать матч вдесятером.

Я делал, что мог, борясь впереди вместе с Хорхе Кадете. Пьера Ван Хойдонка продали за неделю до матча вследствие спора с МакКанном по поводу условий контракта. Нам очень не хватало голландца.

После финального свистка фаны «Рейнджерс» стали бурно праздновать успех на своей трибуне, распевая «Десять подряд! Десять подряд!»

Я был опустошен. Я опустился на колени. Мне было страшно обидно. Мы отдали «Рейнджерс» двенадцать очков в четырех последних встречах. Даже если бы мы выиграли хотя бы два из четырех матчей, мы бы сейчас шли на первом месте, имея преимущество в четыре пункта. А вместо этого праздник был на их улице. В очередной раз.

Я уходил с поля, опустив голову, когда ко мне подбежал Ян Фергюсон. Весь матч он в буквальном смысле слова охотился на наших футболистов, играя чрезвычайно грубо. Я не против борьбы, пусть даже временами переходящей грань дозволенного. Иногда это бывает необходимо, но Фергюсон полностью вышел за рамки. Он не был подлым или бескомпромиссным, как Рой Кин, например. Он был просто зверем на поле.

И все же, с моей точки зрения, игра завершилась после финального свистка. Я никогда не переношу свои обиды из одного матча в другой. После окончания поединка нужно забыть все плохое, что произошло на поле, и неважно, что это было.

Но Фергюсон наклонился ко мне и прокричал мне в ухо: «Пошел ты, ублюдок!»

Сначала я не поверил своим ушам. На это потребовалось несколько секунд.

Мы только что проиграли матч и чемпионат перед собственными болельщиками на «Селтик Парк» – нашем храме, и этот Ян Фергюсон, это ничтожество, смеет подходить и оскорблять меня без причины.

Это называется бить лежачего ногами. Если бы он сказал что–нибудь саркастическое, например, «Здорово вы выиграли титул» или что–то в таком же духе, все бы было иначе. Я бы его просто послал куда следует и все.

Но нет, он намеренно оскорбил меня, чтобы еще больше унизить «Селтик».

Я не собирался этого терпеть.

Я повернулся и погнался за ним по полю. В это время он направлялся к своим одноклубникам, праздновавшим победу в другом конце поля. Я не мог дать ему улизнуть.

Он стал убегать от меня, и было очевидно, что он напуган. Наконец, я его догнал и схватил, но борьба оказалась непродолжительной. Вмешались другие игроки и разняли нас.

И хорошо, потому что я бы точно из него сделал отбивную. Не думаю, что еще когда–нибудь в жизни я был настолько разъярен. Даже не сомневаюсь, я бы отделал его так, что мало бы не показалось.

Вскоре после этого Томми Бамса уволили. Это был болезненный удар для меня. За время его работы мы стали сплоченным коллективом, и это увольнение было самым настоящим абсурдом.

Руководство могло бы подождать еще несколько недель, дав Томми закончить сезон достойно. Но вместо этого они просто вышвырнули его вон. Теперь я понял, что за люди находятся во главе «Селтика».

Для меня сезон был окончен на оптимистичной ноте. Я был назван Игроком Года по версии Шотландской Профессиональной Футбольной Ассоциации. Быть признанным – это огромная честь для меня. Брайан Лаудруп стал обладателем Премии Футбольных писателей (уже 6-ой по счету игрок «Рейнджерс», получающий данный трофей). Но мне безразлично. Намного более важным, я считаю, быть удостоенным награды в качестве игрока.

На церемонию награждения я одел килт. Этим жестом я хотел выразить свое почтение Шотландии, стране, которую я полюбил. На самом деле, я провел немалую работу по изучению шотландских кланов. Я купил специальную книгу и выбрал себе килт клана «St Andrews». Это был незабываемый вечер награждения.

Я был готов пересмотреть условия контракта с «Селтиком». Я надеялся на долгосрочный контракт, подумывая о том, чтобы играть на «Селтик Парк» до окончания карьеры. Бета и Людовика полюбили Глазго, да и я искренне верил, что нашел свой второй дом, фантастическое место, где я по–настоящему был бы счастлив.

Перед летним перерывом, Морено Роджи приехал в Шотландию, и мы пошли на прием к МакКану.