Текст книги "Драгоценный дар"

Автор книги: Памела Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Ты чудо, любовь моя, – произнес он, обнял ее и изо всех сил прижал к себе.

Сердце его до краев наполнилось любовью и нежностью, состраданием и жалостью, неуверенностью и страхом. Казалось, еще чуть-чуть – и оно или разорвется, или выскочит из груди, не выдержав напряжения не находящих выхода эмоций.

Что же будет с ней, со мной, с нами обоими? – думал Марк, целуя ее волосы. Как она, как мы выпутаемся из этого кошмара? И выпутаемся ли вообще? Или она предстанет перед судом присяжных и мерзавец Брэндон будет красноречив как никогда и потребует для нее смертной казни, а эти тупицы, ни черта не понимающие и не желающие даже вникнуть в суть дела, согласятся с ним?

Нет! Нет, ни за что! – мысленно выкрикнул он. Я люблю ее, я хочу провести с ней всю свою жизнь! Она не такая, как все другие женщины! Она думает не только о своих удовольствиях, но и о том, в чем нуждаются другие. Она пожертвовала своей свободой и независимостью, чтобы маленький больной мальчик продолжал жить. Она была и продолжает быть верной слову, данному умирающему отцу, невзирая ни на что. И я спасу ее! Чего бы мне это ни стоило! Даже если придется схватить ее в охапку, запихнуть в самолет и увезти прочь из этой проклятой страны, где ценой человеческой жизни можно купить право посидеть в кресле городского главы!

Но сначала я испробую все остальное. Время пока есть. Немного, но есть. Эдди прав, слишком уж много улик, указывающих на Джинни. Слишком много. Я узнаю, кто их подтасовал. Узнаю, чего бы мне это ни стоило. Перетрясу все и всех. Расслабляться некогда. Итак, к делу!

Марк нежно коснулся пальцем подбородка Вирджинии, заставил ее взглянуть ему в глаза и произнес:

– Нам необходимо продолжать. Немедленно. Отнесем еду туда и приступим.

Он сопроводил свои слова четкими жестами, не оставляющими сомнений в его намерениях. И она кивнула в ответ согласно и покорно, хотя и несколько разочарованно.

Джинни, я хочу, чтобы ты поняла меня правильно. Я люблю тебя, ненаглядная моя, люблю всем сердцем, всей душой. И я спасу тебя, чего бы мне это ни стоило. Даже если придется пойти на преступление. Понимаешь? Я клянусь! Но в первую очередь я обязан испробовать все легальные способы. И ты должна мне помочь. Поэтому, как бы нам ни хотелось сейчас забыть обо всем дурном и отдаться чувству, мы не имеем права уступать своим желаниям. Постарайся понять меня, прошу. Я не знаю, объяснял ли тебе Эд, насколько серьезно положение, но оно на самом деле угрожающее. А если с тобой что-то случится, мне не жить. Так что буду драться за тебя не на жизнь, а на смерть. Но ты мне помоги.

Конечно, любимый, я сделаю все, о чем ты попросишь. Все!

Тогда в первую очередь расскажи, каковы были твои отношения с мужем и его родными, друзьями, знакомыми. Со всеми, кого вспомнишь. Ты должна понимать, что если убила не ты, то кто-то из близкого его окружения, кто-то из тех, кто знал, как именно свалить вину на тебя.

Конечно, я понимаю. Я много раз думала, кто бы это мог быть. И первый, кто всегда приходит на ум, это, конечно, Крис. Кристин Десмонд, дочь моего мужа от второго брака. Я была его пятой женой, между прочим. Но Крис – единственный ребенок Лайонела.

Почему? – удивленно спросил Марк.

Если бы ты знал Десмонда, то спрашивал бы не о том, почему она единственная, а как ей вообще удалось появиться на свет. Он ненавидел детей и все, что с ними связано. Ты бы видел выражение его лица, когда я – наивная простота – вскоре после свадьбы решилась спросить, хочет ли он, чтобы я забеременела. Я думала, его удар хватит. Он не то что покраснел, а побагровел от ярости и заорал: «Ты что, дура, совсем спятила? Думаешь, мне одной дряни мало? Неужели не понимаешь, кретинка, зачем я на тебе женился? Да чтобы она наследство не могла получить после меня, вот зачем! По закону все тебе отойдет, ей только жалкие крохи достанутся!» Я так опешила, – продолжала Вирджиния, – что даже попятилась. Не знаю, чем Крис перед ним провинилась, но он откровенно ненавидел ее. Впрочем, после уже я поняла, что она отвечает ему тем же. А тогда единственное, что пришло на ум, был вопрос: почему не написать завещание и не лишить ее всего? Я и задала его. Но Десмонд не был расположен вдаваться в подробные объяснения. Буркнул что-то насчет налогообложения и большей безопасности для него лично.

Так, ясно, – отозвался Марк. – Про дочь я, естественно, тоже думал. Но улик пока никаких. Даже косвенных. Хотя, надо сказать, в случае, если тебя признают виновной, она точно получит все. Если, конечно, нет еще претендентов. Я имею в виду законных. Так что ей, безусловно, выгодно было обставить дельце так, чтобы кинуть тень на тебя. Но отвлечемся на минуту от Кристин. Кто еще ненавидел твоего мужа, чтобы убить, и тебя, чтобы подставить в качестве главной подозреваемой?

Вирджиния слегка пожала плечами, встала, прошлась по библиотеке, на несколько мгновений задержалась у окна, выходящего на озеро, вздохнула. Вернулась на место.

Лайонела мало кто любил. Он был не тот человек, чтобы вызывать просто добрые, теплые чувства, не то что любовь. Жесткий, жестокий и эгоистичный, он не понимал окружающих и их слабостей, даже не стремился. Считал, что если ему удалось пробиться на самый верх, приехав в Чикаго из какого-то захолустья в возрасте тринадцати лет, то и другие в состоянии сделать то же самое. А если не делают, значит, не хотят. Не знаю даже, помог ли он хоть кому-то на этом свете. Кроме меня… И не знаю, почему он выбрал меня… Не понимаю… Я ведь не скрыла от него про Джерри… И он согласился платить. Это удивляет меня до сих пор.

Она снова глубоко вздохнула, помассировала руками виски, прогоняя неприятные воспоминания.

Итак, кто еще ненавидел моего мужа? Ну, в первую очередь следует назвать одного из его деловых партнеров… не знаю точно, партнеров или помощников, но это не важно. Есть такой мистер Раскин. Он занимает какой-то пост в том фонде, который возглавлял Лайонел. Не могу сказать тебе ничего конкретного по поводу их отношений – муж никогда не посвящал меня в свои дела, – но однажды, когда мистер Раскин приезжал к нему сюда с какими-то бумагами, они крупно повздорили. Лайонел орал так, что слышно было, наверное, на противоположном берегу озера. А потом, когда я зашла позвать его к телефону, то увидела, каким взглядом Раскин смотрел ему вслед. Если бы взгляд мог убивать, Лай умер бы в тот день. Точно.

Так, мистер Раскин из фонда. – Марк сделал пометку в записной книжке, взглянул на Вирджинию. Та сидела, сосредоточенно нахмурившись, и смотрела в одну точку, явно погруженная в воспоминания. – Кто еще?

Еще как-то раз была непристойная сцена по поводу некоей миссис Треверс. Лайонел переспал с ней то ли на одной вечеринке, то ли после нее, но сделал это так неосторожно, что муж сразу узнал.

Лайонел изменил тебе?!?!?!??! – Марк наставил множество вопросительных и восклицательных знаков, пытаясь передать степень своего потрясения. Он и представить себе не мог, как мужчина, сумевший заполучить в постель такую женщину, как Вирджиния, может позариться на кого-то еще.

Ее смех был полон грусти и сарказма.

Изменил? Нет, дорогой мой Марки, ты употребляешь неправильное время. Он не изменил, а изменял. Постоянно. Не знаю, каждый ли день, или через, я ведь не присутствовала при всех его развлечениях подобного рода. Только когда он приволакивал очередную партнершу домой. А было это в среднем один-два раза в неделю.

Домой?!

Да, Марки, да, любовь моя. На мою долю выпало и такое унижение. Я сначала не хотела тебе признаваться – слишком уж стыдно, – но потом решила, что лучше тебе знать обо мне все. Какая я слабая, беспринципная, алчная. Терпела даже такое ради денег.

Ты терпела не ради денег, вернее не из-за алчности, а из-за верности. Верности и честности, – ответил ей Марк.

Верности? Честности? – Красивое лицо Вирджинии исказилось усмешкой самоосуждения. – О чем ты говоришь, Марки? Дело было в элементарном малодушии. Мне бы плюнуть на все и уйти. Уйти после первого раза, когда застукала его. А я не смогла. Осталась. Иногда даже из окна смотрела, как подъезжает его «мерседес» и он вылезает оттуда с очередной потаскушкой. Но молчала, ни словом не возражала. Помнила, как он избил меня, когда я сцену закатила… – По щекам ее катились слезы, жгучие слезы стыда и унижения.

– Джинни, Джинни, девочка, ну ради бога, не плачь. Не надо. Все уже позади, – обхватив ее за плечи и целуя, приговаривал Марк. – Ну же, маленькая моя, ну, успокойся. Не надо, он не стоит твоих слез. Не стоит.

Она несколько раз жалобно, по-детски всхлипнула, но постаралась взять себя в руки, достала платок и вытерла глаза. С трудом улыбнулась ему и жестом сказала, что готова продолжать.

Так вот, по поводу этой Треверс. Ее муж каким-то образом узнал и примчался сюда. Лайонела не было дома, так что я приняла его и пригласила подождать в гостиной. Он не сразу сказал, зачем пришел, но потом, когда я представилась, начал кричать, оскорблять меня, спрашивать, почему я не слежу за своим мужем, говорить, что я ни черта не стою в постели, коль скоро тот бегает за каждой юбкой в городе. В общем, устроил отвратительную сцену. А когда появился Десмонд и мне удалось-таки ускользнуть, я услышала, как Треверс обещал пристрелить его «как блудливого пса». – Она шмыгнула носом, грустно усмехнулась воспоминанию. – Но, насколько я поняла, у той девицы, что была застрелена вместе с Лайонелом, семьи не было. Она была на работе, верно? Так что этот вариант отпадает.

Да, что касается второй жертвы, ты права, – согласился Марк. – Но это не исключает возможности того, что убийцей был кто-то из ранее обманутых Десмондом мужей.

Строго говоря, – написала Вирджиния, – убить его мог любой. Кто угодно. Я не знаю ни единого человека, кто хорошо относился бы к нему. По крайней мере, искренне, в глубине души. Вид-то делали многие. Любила его, пожалуй, одна только служанка…

Габриэлла? – Марк почти что не удивился. Он сразу вспомнил, что та неловко себя чувствовала в его присутствии и старалась поскорее исчезнуть.

Нет. Габи хорошая, честная женщина. Я имею в виду Эдвину Марлоу, которая проработала в этом доме около тридцати лет. Ее наняла еще первая миссис Десмонд. А Лайонел уволил примерно за месяц до смерти.

8

Марк ощутил первый проблеск надежды.

Эдвина Марлоу? Кто она такая? В деле о ней даже не упоминается. Расскажи-ка поподробнее.

Эдвина был в этом доме на привилегированном положении, – начала вдова Лайонела Десмонда. – Ей позволялось многое, очень многое. Я бы даже сказала, слишком многое. Но кто я такая, чтобы судить? Эдвина пробыла в доме больше тридцати лет, я же всего четыре с небольшим. Но меня с самого начала удивили их с Лайонелом отношения. Они держались друг с другом почти как старые супруги. Не пойми меня неправильно, я не хочу сказать, что они любили друг друга или что-то подобное, вовсе нет. Лай вообще никого не любил. Не способен был. Да и Эдвина была женщиной крайне жесткой. Впрочем, может, я не совсем права. Может быть, она-то как раз и любила его. По-своему. По крайней мере, она всегда встречала его, когда он возвращался с работы или еще откуда-то, подавала виски, газеты, камин загодя растапливала. С одной стороны, делала все, что, в общем-то, и положено служанке, но, с другой…

Вирджиния подняла на Марка глаза, слегка улыбнулась, увидев, с каким вниманием он относится к ее рассказу, окинула рассеянным взглядом комнату и, обладай даром речи, несомненно, ахнула бы. Кофе, позабытый на столе, давно остыл, а любовно приготовленные ею закуски имели уже довольно-таки жалкий, заветренный вид.

Марки, я же хотела накормить тебя, и вот что натворила!

Она чуть не расплакалась от огорчения столь искреннего, что он не устоял, подошел к ней, легко чмокнул в нос и схватил первое, что попалось под руку. Пожевал, прислушался к внутренним ощущениям, проглотил и запихал в рот остаток, одновременно тянясь за вторым сандвичем.

– Божественно! Просто фантастически вкусно! – воскликнул огромный детектив, жмурясь от удовольствия, как котенок, которому чешут за ухом. – У тебя настоящий талант в области кулинарии!

Вирджиния не скрыла улыбки удовольствия. Блаженный вид Марка передал ей его восхищенную речь почти дословно. Она нежно похлопала его по руке, приглашая продолжать, подхватила кофейник и умчалась в кухню, откуда вернулась через несколько минут с другим, наполненным не подогретым, а заново сваренным кофе.

Они позволили себе роскошь провести еще минут десять, сидя прямо на столе, тесно прижавшись друг к другу, неторопливо потягивая кофе и обмениваясь нежными взглядами, беглыми поцелуями и легкими, но полными для них обоих значения прикосновениями.

Но вот еда закончилась, а с ней и повод отложить на время дальнейшие тягостные раздумья, воспоминания и признания. Молодые люди заняли свои места за компьютерами, и влюбленный Марки, беседующий с новообретенной подругой, превратился в сурового детектива Стэтсона, строго и обстоятельно допрашивающего главного свидетеля преступления.

Ты остановилась на отношениях твоего мужа и старой служанки.

Вообще-то она была не такой уж и старой, – ответила Джинни. – Ей было, полагаю, около сорока пяти, максимум сорок семь. На десять лет моложе него. И она неплохо выглядела.

Она была замужем? – вмешался Марк.

Нет, насколько я знаю, у нее ни одной родной души не было на свете. Да и откуда, если она тридцать лет прожила в одном доме с Десмондом? Пойми, Марки, он был настоящим тираном. Он бы не потерпел, чтобы даже его прислуга тратила время на кого-то, кроме него.

Марк задумчиво потер переносицу.

Странно. Он ведь знал о твоей привязанности к брату и терпел ее, верно?

Вирджиния тяжело вздохнула, так тяжело, словно у нее сердце готово было разорваться.

Верно, но не совсем. Он действительно знал, что я на все готова ради Джеррика, и сделал меня заложницей этого чувства. Поставил условие, чтобы я посещала его не чаще раза в месяц. В противном случае угрожал прекратить платить за санаторий. Мне пришлось покориться, потому что он следил за мной. Однажды, когда я тайком отправилась навестить малыша раньше положенного времени, он устроил страшный скандал. Снова ударил меня. И сказал, что, если я буду продолжать «своевольничать», он вышвырнет меня на улицу без единого цента. Лайонел Десмонд не выносил, когда кто-то был привязан к кому-то другому, а не к нему. Просто не выносил. Не знаю, может, у него и с Крис такие отношения сложились из-за того, что девочка обожала мать. Она однажды рассказывала мне о ней. Ты бы слышал, сколько в ее голосе было тоски и муки, когда она сказала: «Вот так я в шесть лет осталась сиротой». Представляешь, какой ужас, Марки? Шестилетний ребенок считает себя сиротой при живом отце!

Выходит, Кристин не приняла тебя как врага? – спросил Марк. – Раз делилась с тобой такими подробностями?

Поначалу нет. Впрочем, и потом… Ну, как бы тебе это объяснить? Даже не знаю. Ее поведение изменилось после того случая, ну, когда я в первый раз узнала, что Лайонел мне изменяет. Она стала относиться ко мне с жалостью и с легким оттенком презрения. Смотрела так, словно хотела сказать: «Почему ты терпишь? Где твоя гордость? Почему не отомстишь за себя?» Однажды даже откровенно спросила: «Джин, какого черта ты не наставишь рога старому козлу?».

И что же ты ответила? – поинтересовался Марк.

А что я могла ответить? Ведь никто не был в курсе моих обстоятельств. Про Джерри, я имею в виду. Я не могла и не хотела рассказывать о нем каждому встречному-поперечному. Довольно и того, что Десмонд знал и пользовался своим знанием. Он был очень дурным человеком, Марки. И неудивительно, что закончил свою жизнь именно так. Он заслужил свой конец целиком и полностью. Впрочем, – перебила себя Вирджиния, – я говорила об Эдвине. Так вот, я всегда недоумевала, что же привязывало ее к мужу так крепко. Ему ведь нередко случалось оскорблять ее и словом, и делом, но ее это не смущало. И ты не поверишь, но ей многое сходило с рук. Такое, что не сошло бы обычной прислуге. Помню, однажды, когда он дал ей пощечину, она ответила тем же. Я как раз проходила мимо по коридору, так глазам своим едва поверила, не сдержалась и ахнула. Лайонел повернулся, смерил меня таким взглядом, словно готов был убить, медленно подошел к двери и закрыл перед моим носом. Ни слова не говоря. А на щеке его пылал отпечаток руки Эдвины. Можешь себе представить?

Едва ли. – Марк задумчиво взглянул на молодую женщину, потом снова на экран, перечитал заново ее последние слова, помотал головой и написал: – Почему ты никому не рассказывала об этом?

Да меня, собственно, никто и не спрашивал, – ответила она. – Меня вообще практически ни о чем не спрашивали. Я же не могу говорить, разве ты не заметил? В больнице ведь такое удобство, как компьютер, не предусмотрено. А писать записки дело хлопотное и времени требует большого. Врачи еще проявляли какое-то терпение, а вот твои коллеги, увы… Так что только мистер Бернштейн начал задавать мне вопросы.

Ясно. – Что и говорить, Марк с каждой минутой, с каждым следующим словом Вирджинии видел, что существовало немало других возможных подозреваемых, но ни одного из них толком даже не допросили, кроме Кристин. Почему? Потому что дельце вытанцевалось как раз такое, что было на руку неуважаемому господину генеральному прокурору? Похоже, так оно и есть. Что же касается дочери покойного, то она была главным свидетелем обвинения. – Ну хорошо, Джинни, я понял, ты не могла никому ничего толком сказать, даже если бы кто-то и хотел слушать. Но теперь я внимаю твоим словам как небесному откровению. Так что давай вернемся к твоему рассказу о служанке. Какова все же была ее роль в доме? Судя по всему, не только готовить и пыль вытирать.

Нет, конечно нет. Она была скорее домоправительницей. Готовкой занималась Габриэлла, она же убирала практически весь дом, кроме спальни мужа. Это да покупка всего необходимого, ну и еще забота о постельном и столовом белье было обязанностью Эдвины. Она и несла себя по дому гордо, словно… – Молодая женщина пожала плечами, пытаясь подобрать сравнение, но сдалась и махнула рукой, так ничего и не придумав. – Ты, наверное, скажешь, что у меня болезненное, извращенное воображение, но мне иногда приходило в голову, не была ли она любовницей Лайонела?

Вполне вероятно. Я бы сказал, более чем просто вероятно. Извини за бестактный вопрос, но каковы были сексуальные пристрастия твоего мужа? – спросил Марк.

Лицо несчастной молодой женщины вспыхнуло, словно его окатили кипятком. Она тяжело сглотнула, кинула быстрый взгляд на Марка, снова сглотнула, облизнула мгновенно пересохшие губы. Как, неужели и через это унижение ей придется пройти? Но как сказать ему? Ему, этому мужчине, который внезапно стал для нее самым дорогим человеком на свете! Как описать тот позор, то бесчестье, которым она покупала благополучие сводного брата?

Он… Нет, Марки, не спрашивай, не могу! Я лучше умру, чем… – Вирджиния спрятала пылающее лицо в ладонях и отчаянно затрясла головой.

Марк сидел, потрясенный ее яростной вспышкой, и молча смотрел, как сотрясаются хрупкие плечи этой женщины, которую ему хотелось заключить в объятия и унести куда-нибудь далеко-далеко, где никто не найдет, и спрятать там от безграничной жестокости мира. Как мог всеми внешне уважаемый и почитаемый бизнесмен, президент многочисленных фондов, чье состояние выражалось восьмизначным числом, так обращаться с ней – чудесной, нежной, ласковой Джинни?

Он заскрипел зубами от ненависти к покойному, вскочил, кинулся к ней, упал к ее ногам, схватил тонкие руки и заставил посмотреть ему в глаза.

– Джинни, я люблю тебя, люблю больше всего и всех на этом чертовом свете. Твой подонок муж заслужил то, что с ним случилось. Даже если это сделала ты, я тебя не буду ни винить, ни презирать. Я бы жизнь отдал, чтобы быть с тобой, а он… он был на тебе женат и так мучил! Так терзал! Да я бы сам, собственными руками убил эту грязную скотину, клянусь!

Ее карие глаза, неотрывно следившие за ним, засияли огнем любви, а губы приоткрылись, взывая и моля. И он не сдержался, да и не хотел сдерживаться. Пусть на миг, на мгновение, но он покажет, докажет Вирджинии, что она может быть любимой.

Их поцелуй был долгим и сладостным. Сердца бились в унисон, руки, лихорадочно переплетаясь, гладили, ласкали, брали и давали. Они задыхались от невыносимой, невыразимой, несказанной смеси страсти и нежности, два одиноких, измученных жаждой путника в пустыне под названием Жизнь, нашедших и обретших друг друга в прохладном благотворном оазисе у источника по имени Любовь…

Пронзительный телефонный звонок помешал поцелую перерасти в нечто большее. Марк указал Джинни на трезвонящий аппарат, вопросительно вскинул брови. Она недоумевающе пожала плечами и показала: ответь ты.

Их безмолвная беседа была прервана появившейся на пороге Габриэллой.

– Мистер Бернштейн спрашивает, здесь ли детектив Стэтсон, и если здесь, то может ли он поговорить с ним. Что я должна ответить?

Марк поднялся с колен, несколько смущенный, что их застали в таком положении.

– Я возьму… – Голос его сорвался, не дав закончить фразу с первой попытки. – Я поговорю с ним здесь. Благодарю вас. – И, дождавшись, когда служанка выйдет, снял трубку. – Стэтсон слушает.

– Марки, еще раз здравствуй. – Голос Бернштейна был мрачнее и утомленнее, чем при первом их в этот день разговоре. – Хотел предупредить тебя по поводу встречи. Мне тут необходимо отлучиться на пару-тройку часов. Вернусь в офис не позднее пяти тридцати и буду ждать твоего звонка. Так тебя устроит?

– Да, вполне.

– У тебя все в порядке? Есть прогресс?

– Все узнаешь, когда увидимся. И учти, разговор будет серьезный, – предупредил его Марк.

– Это уже кое-что. А то я подустал от пустой болтовни.

– Меняй профессию. В твоем деле почти все пустая болтовня, хоть и стоит немало.

– Эй, приятель, помилосердствуй, хоть ты не втыкай нож в спину. И так тошно…

– Извини, Эдди, я не хотел. Самому не очень весело. Ладно, договорились, позвоню.

Он быстро вернулся к Вирджинии, наклонился, обнял и написал:

Это Эдди. Мы должны встретиться с ним сегодня вечером и обсудить, что делать дальше.

Карие глаза раскрылись широко-широко, губы, чуть припухшие от пылкого поцелуя, вздрогнули.

Ты собираешься скоро уходить?

Он расслышал жалобные нотки в холодном мерцании букв на мониторе и нежно чмокнул любимую в щеку.

Настоящий мужчина всегда уходит. Но лишь затем, чтобы вернуться. Ясно?

О Марки, я верю, что ты настоящий мужчина, – выдохнув, написала Вирджиния и кокетливо покосилась на него. – Почувствовала, когда ты прижимал меня. Но почему бы тебе не доказать это окончательно прямо сейчас?

Увы, ее коварный призыв не произвел на него желанного впечатления.

Если бы я сделал так, как ты просишь, то доказал бы лишь то, что я настоящий самец. А настоящий мужчина это нечто совсем другое. Он в первую очередь думает о том, как защитить любимую, и лишь затем – как удовлетворить ее физически. Ясно, соблазнительница?

Джинни хихикнула, потом удовлетворенно вздохнула.

Ты даже не представляешь, Марки, как удивительно я себя чувствую. Словно меня окружили теплым и мягким облаком, удивительно нежным и в то же время абсолютно твердо-непроницаемым для окружающего мира. Это облако – твоя забота. И мне в нем спокойно и надежно. Впервые в жизни.

Вот и отлично. Но чтобы так было всегда, мы сейчас должны продолжить нашу работу. Согласна? – спросил Марк.

Что ж, как скажешь, – покорно ответила она.

Итак, вернемся к этой Эдвине. Если она была любовницей твоего мужа, то почему он ее выгнал?

Понятия не имею. Неужели ты думаешь, что он обсуждал со мной свои решения? Мое положение в этом доме было почти таким же бесправным, как у Габриэллы. С одной лишь разницей – я вынуждена была терпеть его в своей постели.

Марк грозно нахмурился, непроизвольно сжал кулаки.

Почему ты не подала на развод? Если бы у тебя был приличный адвокат, он смог бы добиться, чтобы ты получила кругленькую сумму.

Ха! Лайонел предупредил меня, что, если я попытаюсь «выкинуть», как он выразился, нечто подобное, он добьется аннулирования брака. И знаешь, я ему поверила. Может, и зря, но… В конце концов, он требовал от меня не так и многого. Я научилась терпеть и справляться с его требованиями.

Да? Тогда скажи, откуда и почему у тебя появился пистолет?

О, я купила его. На следующий день после того отвратительного случая, когда Лайонел практически изнасиловал меня, пока я была без сознания, ну, после того как я застала его с женщиной в первый раз…

Ты не говорила мне об этом.

Не хотела. Это была гнусная сцена, и Лайонел вел себя как последнее дерьмо. Ты спрашивал, каковы были его сексуальные пристрастия? Не знаю, чем он занимался с другими, но ему доставляло особое удовольствие приходить после этого ко мне и… ну, сам понимаешь. В тот первый раз я пришла в ужас. Хотела покончить с собой. Купила пистолет. Сняла номер в мотеле, сидела на кровати, держала его у виска. Потом подумала о Джерри, о том, что его ждет, если я убью себя. И вернулась. А пистолет остался. Его последующие визиты не стали менее противными, но я говорила себе, что он мой муж и терпеть его моя обязанность. Во всяком случае, по отношению к брату. И я терпела. Вот, Марки, теперь ты знаешь обо мне самое скверное. И если захочешь плюнуть, развернуться и уйти, то не мне тебя винить, – закончила Вирджиния и долго сидела, не поднимая глаз.

Не болтай ерунды, – ответил Марк. – Никуда я не уйду. А если уйду, то только с тобой. Давай не будем больше возвращаться к этой теме. Тебе не повезло, ты вышла замуж за животное – скверное, грязное, пошлое и подлое. Но откуда ты могла знать? Скажи мне лучше, кто еще, кроме перечисленных тобой людей, мог желать покончить с Десмондом?

Вирджиния горько усмехнулась.

Да, в общем-то, если быть предельно честной, то я сама. Я же говорила, что не помню. И я боюсь. Боюсь, Марки. Ужасно, смертельно боюсь момента, когда черная пелена, скрывающая от меня события того дня, спадет и я вспомню, что именно я спустила курок. Ведь они были убиты из моего пистолета. Кто же мог это сделать, кроме меня? Кто? Он был у меня в кармане халата, когда я спустилась вниз.

Но ты же сказала, что мысли о Джерри помешали бы тебе, разве нет? – напомнил ей детектив.

Да, я почти уверена в этом. К тому же не вижу причины, которая вынудила бы меня выстрелить. К его изменам, к развлечениям с другими женщинами я давно привыкла. Они меня не волновали. Нисколько. Поначалу да, я мечтала подкрасться и всадить в него всю обойму. Но скоро все прошло. Он стал мне глубоко безразличен. Я терпела его как неизбежное зло. Так почему же я должна была вдруг начать палить? Да еще в его девицу? Она-то в чем виновата была? С какой стати мне ее убивать? – Вирджиния уныло пожала плечами. – Не знаю и не понимаю. Но и не отрицаю совсем такой возможности. И все пытаюсь разобраться, что же это был за грохот, который заставил меня спуститься.

Давай, Джинни, давай попробуй еще раз. Начни с самого начала. С утра. Вот ты проснулась и что дальше?

О, это было прекрасное утро. Ведь я должна была поехать в санаторий на свидание с моим малышом и провести день с ним.

Как? – удивился Марк. – Как же ты оказалась дома во время убийства? И кто знал, что ты должна была уехать на весь день?

Лайонел знал. Он ведь следил за частотой моих визитов. Габриэлла была в курсе. Она накануне испекла для Джеррика его любимое печенье. Габи очень добрая женщина, настолько, что я как-то не выдержала и поделилась с ней. Она очень мне сочувствовала. Да вот, собственно, и все.

А уволенная служанка? Она могла знать?

Ну, в принципе могла. День был выделен постоянный – последняя пятница каждого месяца. Тогда же и Габриэлле полагался выходной. Я, конечно, ничего не говорила Эдвине, но, учитывая ее отношения с Лайонелом, полагаю, она была в курсе.

Ясно. Что насчет Кристин?

Нет, не думаю. Вряд ли она вообще знала, что у меня есть брат. Не думаю, чтобы Десмонд обсуждал с ней такие вещи. Он вообще почти не разговаривал с ней, даже когда она приезжала в гости, что случалось нечасто.

Ну хорошо. Вот ты проснулась, и что дальше? Кто где был?

Лайонел уже уехал, когда я спустилась вниз. Он всегда уезжал рано, когда у Габи бывал выходной в рабочий день, так что я позавтракала в полном одиночестве. Потом не торопясь оделась, вызвала такси и…

Такси? А почему ты не поехала на своей машине?

Накануне что-то приключилось с зажиганием, и я оставила ее в мастерской. Такси прибыло в полдень. Я заехала в торговый центр, что на углу Джеймс и Пятьдесят пятой, набрала кучу всяких игрушек и поехала в санаторий. И только там узнала, что не могу увидеть Джерри. Он был в изоляторе. Ветрянка. И сколько я ни просила, сколько ни уверяла, что уже переболела ею, меня к нему не пустили. Так что я оставила подарки и сразу вернулась.

Во сколько это было?

Около двух. Я поднялась к себе, побродила, подумала, чем бы заняться, решила принять ванну. Вода всегда действовала на меня успокаивающе, а я очень расстроилась из-за того, что не смогла увидеть Джерри…

Сколько времени ты провела в ванне?

Думаю, с полчаса, минут сорок. Я не смотрела на часы. Спешить мне было некуда. Потом перекусила и просто валялась на кровати, читала. Вскоре услышала звук приближающейся машины. Это Десмонд приехал домой с очередной подружкой.

В котором часу?

Думаю, в начале четвертого.

Ты должна была быть в особняке в это время?

Нет. Обычно я возвращалась после семи.

Он знал, что ты дома?

Откуда? Я не звонила, и машины моей не было на обычном месте. Но мое присутствие его бы не смутило и не остановило. Я же тебе говорила, он часто привозил девок домой. Ему это было в кайф.

Ясно, продолжай.

Я надела наушники, чтобы не слышать, и продолжала читать. А потом раздался этот грохот. Я удивилась и испугалась. Сама не знаю чего. Нашла в тумбочке пистолет, сунула его в карман и на цыпочках спустилась вниз. Дверь гостиной, где он обычно развлекался, была закрыта. Я подкралась ближе, взялась за ручку, повернула и потянула дверь на себя. – Пальцы Вирджинии, только что проворно танцевавшие по клавишам, остановились.

Да, и что дальше?

Она покачала головой.

Не помню. Не помню, хоть убей. Каждый раз на этом месте возникает пустота. Все, после этого – ничего. До тех пор, как пришла в себя в больнице. Ты веришь мне, Марки? Веришь?

Верю. Почему же нет? Временная амнезия – явление, широко распространенное у людей, переживших тяжелую физическую или психическую травму. У тебя же была и та, и другая. Ты или упала и ударилась головой, или же тебя ударили. Не помнишь?