Текст книги "Философия и гуманитарные науки"

Автор книги: Пабло Де Сантис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

– Я пришел, чтобы разоблачить заговор, – начал доктор Конде. – Заговор против меня.

– И кто заговорщики? – спросил Дюпре.

– Во-первых, присутствующий здесь профессор Новарио и еще один человек, которого я предпочитаю не называть, потому что я джентльмен, а он не может защищаться.

– Оставим щепетильность, – сказал Трехо. – Вы говорите о профессоре Гранадос.

Конде не стал возражать.

– Но я пришел сюда не для того, чтобы разоблачать Сельву Гранадос, которая мертва, и Виктора Новарио, у которого уже нет оружия против меня. Меня беспокоит другой человек: псевдопрофессор несуществующей кафедры, который преследует меня при полной поддержке факультета. Он следит за каждым моим шагом, он копается в моем прошлом, как если бы я был бывшим каторжником, клевещет на меня и пытается очернить мое доброе имя. И у него есть соучастник – человек, которого я сам лично принял на работу на кафедру, господин Эстебан Миро.

Конде повернулся ко мне.

– На чьей вы стороне, Миро? Это ваш последний шанс. Порвите с Трехо, и вы останетесь на своем месте.

– Вопросы здесь задаю я, – сухо проговорил Брук. – Так в чем суть вашей просьбы?

– Я прошу дать отставку Гаспару Трехо и уволить Миро. Я уже близок к тому, чтобы найти исчезнувшие книги Брокки, и я не хочу, чтобы какие-то грязные сплетни бросали тень на издание полного собрания его сочинений.

– У вас есть какие-нибудь доказательства, что вас подвергали травле?

– В последние месяцы Трехо только и делает, что копается в моем прошлом, и вам, Брук, это известно.

– Конде говорит правду? – спросил Дюпре.

Трехо поднялся с опущенной головой. Я подумал, что все кончено: что он раскаялся, и теперь попытается придумать достойный выход.

– Я признаю, что в последнее время я занимался расследованием деятельности доктора Конде.

– И вы отдаете себе отчет, что если вы не представите никаких убедительных доказательств, вас могут уволить и даже отдать под суд за клевету?

– Я отдаю себе отчет. И я хочу сразу же прояснить, что пришел сюда не защищаться. Я пришел как обвинитель. Я хочу, чтобы факультет возбудил уголовное дело против доктора Конде по факту убийства.

Раздраженный Конде вскочил на ноги.

– И я должен выслушивать эти грязные инсинуации, доктор Брук?! Это что, пародия на расследование? Не будем смещать акценты. Обвиняемые здесь – они.

– Спокойнее, доктор. Вы можете уйти, если хотите. Но я останусь, всегда интересно послушать, что люди думают друг о друге. А такая возможность выдается нечасто…

Конде пару мгновений раздумывал, что ему делать: уйти, хлопнув дверью, или остаться. В итоге, он выбрал и сел на место. Он ударил стулом по полу, полагая, что это заменит хлопок дверью.

– Вы считаете, что Конде столкнул госпожу Гранадос в шахту лифта?

– И, пожалуй, ему кое-что известно и о смерти коменданта Виейры.

– Ага, так я убил и коменданта тоже?! Так я кто, по-вашему, серийный убийца?!

– Я не говорил, что убили вы, но вы знаете, кто это сделал.

Брук посмотрел на лежавшие перед ним бумаги.

– Согласно заключению полиции, господин Виейра покончил с собой. Он страдал тяжелой депрессией, и судебный врач не обнаружил никаких признаков насильственной смерти. Профессор Гранадос также покончила самоубийством, хотя официальное следствие еще не закрыто.

– Доктор Брук, это здание угнетает, я это признаю, но два самоубийства за два месяца – это уже несколько чересчур, – сказал Трехо.

Зал наполнился табачным дымом. Брук постоянно бросал на Дюпре неодобрительные взгляды, но представитель министерства никак на них не реагировал.

– У вас есть доказательства, что профессора Гранадос убили?

– Главное доказательство ее самоубийства – это письмо, написанное в стихах. Убийца, столкнув ее в шахту лифта, бросил туда же и эту бумажку, чтобы ее обнаружили как доказательство. Но это было не письмо, а стихотворение. – Трехо открыл свою папку. – Я прошу, чтобы в качестве первой улики вы приложили книгу стихов «Утонувшая в клепсидре». – Он повернулся ко мне: – Миро, не окажете ли мне любезность? Мне всегда стыдно читать стихи на публике.

Я тоже всегда стыдился читать вслух стихи и тем более – опусы Сельвы Гранадос. Но это было необходимо для нашего дела. Я выбрал «Пучину» и «Башню высокого напряжения».

 
У моей любви не случилось контакта.
Вольты страсти канули в никуда.
Спаси меня, электричество, своим ударом.
Коротким замыканием сердца.
 

Я продолжил неподражаемым «Месье Гильотен», где в конце были такие строки:

 
Здесь, палач, ты был хозяином.
Но я не жертва, я – жрица.
Обезглавленная, я буду преследовать тебя во сне.
Так дай же упасть твоему окровавленному ножу.
 

Едва я нашел подходящий тон и даже воодушевился, как меня перебил декан:

– А зачем было Конде убивать Гранадос? Да, среди критиков и литературоведов существуют немалые разногласия, но это еще не повод для смертоубийства. – Брук на мгновение задумался, скорее всего вспоминая какой-нибудь эпизод из прошлого. – За исключением случая, если поводом становится борьба за кафедру, но это не наш случай.

– Еще одно доказательство. – Трехо поднялся и протянул Бруку кассету. – Незадолго до смерти Сельва Гранадос встретилась с бывшим секретарем кафедры аргентинской литературы Ириной Стерне. Она, то есть Гранадос, искала доказательства, что Конде сам выкрал книги с кафедры. И вот что выяснилось: книг никогда там и не было. Сельва Гранадос собиралась разоблачить Конде на презентации «Замен» в присутствии факультетского начальства, служащих министерства, репортеров с телевидения… но ее убили, чтобы заставить замолчать.

– Какая глупость! – взорвался Конде. – Никто не позволил бы этой сумасшедшей выступить на публике.

– Выступить мог любой. Это я могу гарантировать, – вмешался Брук. – И мне не нравится, как вы отзываетесь о Гранадос.

– Секрет, который все это время хранил Конде, прост: этих книг вообще не существует. Вообразите, какой бы разразился скандал: критик посвящает всю свою жизнь исследованию трудов одного автора, получает стипендию, кафедру, должность академика, а потом выясняется, что книг, над которыми он работал, никогда не было, за исключением одного рассказика, авторство которого к тому же весьма сомнительно.

– Вы меня знаете уже много лет, доктор Брук, – сказал Конде, и декан согласился. – Дайте мне два дня, и я вам представлю оригиналы произведений Брокки. И мне больше уже никогда не придется выслушивать злобную клевету. Кроме того, я могу прямо сейчас прочесть вам начало «Крика»…

– Мы уже знаем, как вы получили эти бумаги, – прервал его Трехо. – Вы поручили бедному сумасшедшему отредактировать сочинения Брокки.

Трехо начал рассказывать о поездках Конде в Дом «Спиноза», одновременно разыскивая в своей папке бумаги со штампом заведения.

– Вот история болезни, наше доказательство номер три. Также я прилагаю фотокопию описания симптомов этой малоизвестной болезни, которую называют синдромом Ван Хольста. Конде, который сделал себе имя на несуществующих книгах, использовал психически нездорового человека, заставив его работать на себя.

– У меня в жизни было немало врагов, но никто и никогда не говорил мне ничего подобного. Я издаю книгу, я вложил в нее столько труда и любви, а меня обвиняют в мошенничестве! Вы думаете, что мне больше нечего написать в моих книгах, как описывать визиты к этим полоумным интеллектуалам?! Это мой брат, доктор Эфраин Конде, ныне покойный, пригласил меня в дом отдыха «Спиноза».

– И как же Конде использует рукописи этого пациента? – спросил Брук.

– Конде даст ему темы и подсказывает сюжеты. Они соответствуют сюжетам и темам, которые он придумывал для якобы потерянных романов Брокки. Больной исписывает тысячи страниц, повторяется, отклоняется от темы; временами уносится мыслью в вымышленные миры, но потом возвращается к реальности. Работа Конде заключается в том, что он эти страницы правит, урезает, наводит глянец. Сначала он пишет критическую статью, а затем подбирает работу, достойную этой критики.

Я уже не помню, в каком направлении пошла дальнейшая дискуссия, пожалуй, его и не было, направления. Конде и Трехо постоянно перебивали друг друга, и слушание дела застопорилось. Мне было все ясно, поскольку я был человеком, близким к обеим противоборствующим сторонам, но Бруку и Дюпре, которые только входили в курс дела, история представлялась расплывчатой и запутанной. В какой-то момент воцарилось молчание, как если бы все устали говорить и задались вопросом, что они здесь делают. Был слышен только негромкий стук – это Дюпре стучал трубкой по ободку пепельницы. Потом он достал кисет и принялся набивать ее снова.

Брук снял очки и протер воспаленные глаза. Над столом плыло облако дыма.

– Вы опять будете трубку курить?

– Да… Вам мешает, доктор?

– Мне мешает. Все так запутанно, а тут еще ваша трубка. – Брук посмотрел на классную доску. Совершенно пустую, без всяких надписей. – Я думал, что все будет просто. Пару часов, и все. Но тут столько неясного.

– Тут все ясно… Вот эти двое, они специально все запутывают, – сказал Конде, указав на нас с Трехо. Его пугали сомнения Брука. Он был уверен, что нас осудят без всякого разбирательства.

– Неясность, неясность… Мы блуждаем в потемках, профессор Конде. Тут есть человек, который еще не выступал. Может быть, вы что-нибудь проясните?

Новарио посмотрел в сторону президиума, на Конде, на нас.

– Мне нечего сказать.

– Вы как-нибудь зависите от Конде?

– Я наблюдаю за событиями со стороны.

– Храбрец, – сказал вполголоса Трехо.

– Я не являюсь сотрудником вашего факультета. Я – приглашенный профессор и не хочу вмешиваться во внутренние дела университета, в котором я не работаю постоянно. – Он посмотрел на часы. – Кроме того, мне пора идти. Прошу меня извинить…

– Вы ничего не скажете? Вас обвинили в том, что вы заговорщик, – сказал Новарио.

– Это все в прошлом. Сейчас меня волнуют другие проблемы. Прошу прощения, если я побеспокоил вас, доктор Конде. Но сейчас я должен уйти.

Новарио колебался, не зная, должен ли он попрощаться с Бруком и Дюпре за руку. Он не осмелился посмотреть в нашу сторону. Он покинул зал, и в течение двух минут все молчали.

– Мне нужно позвонить, – сказал Дюпре, подавляя зевок.

Брук посмотрел на часы. Было уже десять тридцать вечера.

– Сделаем небольшой перерыв. Глотнем свежего воздуха.

Первым вышел Дюпре. Конде вышел за ним. Брук приблизился к нам.

– Вы, случайно, не родственник профессора Коралес де Миро? – спросил он меня.

На мгновение я задумался, сказать ли правду.

– Это моя мать. Вы с ней знакомы?

– Однажды у нас была стычка. Очень давно.

– А что случилось?

– На следующий день меня исключили из университета.

Мои руки, как будто по собственной воле, сделали извиняющийся жест.

– Не беспокойтесь, Миро. Это во времена трагических героев вина отцов возлагалась и на детей. Сейчас уже нет.

Брук вышел из аудитории. Мы слышали его шаги по лестнице.

– Четвертый антракт.[15]15
  Классические трагедии обычно состоят из пяти актов. Четвертый (последний) антракт предшествует последнему акту, где происходит развязка.


[Закрыть] Чем все закончится, интересно? – спросил я.

Мы с Трехо вышли прогуляться по подвалу.

– Я не думаю, что сегодня что-то решится. Мы еще немного поспорим и отправимся спать. Дюпре заинтересован в том, чтобы закрыть дело как можно скорее – чтобы не компрометировать Конде еще больше. Конде – один из его союзников на факультете. Брук же, напротив…

Подвал был едва освещен. В глубине царила полная темнота. Закрытые двери, аудитории, коридоры. Мы говорили о справедливости, еще не зная о том, что наше судебное разбирательство не будет значить абсолютно ничего. Здесь не играло никакой роли ни мнение Брука, ни мнение Дюпре, ни доказательства сторон, ни прения, ни даже приговор. Уже начался другой – подлинный – суд, и все здание превратилось в зал его заседания.

КОНЕЦ ЗАСЕДАНИЯ

Подземелье тонуло в темноте, скрывавшей аудитории, книжные хранилища, закрытые двери. Мы шли по коридору, который сворачивал, увлекая нас в царство теней.

Когда я учился на младших курсах, по институту ходили легенды о «сокровищах», что хранятся в подвале: пятьсот электрических плиток, конфискованных в каком-то министерстве после военного переворота; бомбардировщик без вооружения, единственный экземпляр вышедшей из употребления модели; секретная библиотека с книгами, запрещенными в тот или иной период различными правительствами; коллекция черепных коробок знаменитых людей. Я открыл дверь и обнаружил лестницу, что вела вниз.

– А что там, внизу?

– Туннели, – сказал Трехо. – Два года назад группа студентов-археологов сделала одно небольшое открытие. Здание факультета является одним из ключевых пунктов сети туннелей, что проходят под старым городом. Раньше здесь был фешенебельный отель для знатных иностранцев. Среди услуг, предлагавшихся постояльцам, был и доступ к секретным выходам к местам тайных свиданий для лиц, избегавших прессы или прибывших в страну инкогнито. Маленький, похожий на игрушечный, локомотив тащил два открытых вагона, которые развозили пассажиров по подземным туннелям к двум выходам. Я видел фотографию этих вагонов, они похожи на кабинки американских горок, но с сиденьями из красного бархата.

Я посмотрел на часы. Прошло уже больше получаса, но никто не вернулся в аудиторию. Коридор, который уводил нас все дальше и дальше от освещенной зоны, начал меня беспокоить. Я предложил Трехо вернуться и поискать остальных. Входные двери были закрыты. В центре холла стояли и спорили Конде и Брук.

– Вы декан этого факультета, доктор Брук. Если вы нас пригласили сюда, вы должны были предварительно убедиться, что все функционирует нормально, – раздраженно проговорил Конде.

– Я редко сюда захожу, в это здание. Я собрал вас здесь, чтобы избежать гласности. Что, кстати, в ваших же интересах.

Трехо спросил, а что с боковыми дверями.

– Все закрыты на ключ. Как только вышел Новарио, кто-то запер все двери.

– А Дюпре? – спросил я.

– Он пошел позвонить по телефону.

Дюпре появился из глубины коридора, лицо у него было унылое.

– Я нашел четыре телефона, но ни один не работает.

– Не могу в это поверить, – сказал Конде. – Нас заперли здесь, лишив возможности связаться с внешним миром? Кто руководит этим факультетом?

– Не беспокойтесь, – сказал Трехо. – Здесь есть ночной сторож. Пойду поищу его.

Трехо буквально взлетел вверх по лестнице и исчез из виду. Несмотря на поздний час, продолжительное заседание и наше двусмысленное положение, его переполняла энергия.

– Я так думаю, что никто уже не хочет продолжить слушание, – сказал Брук.

Конде с досадой отмахнулся. Усталый Дюпре протер глаза.

– Поэтому, если нет возражений, я переношу заседание. Дату и время назначим потом.

Никто не возражал против такого решения. Заседание, кстати замечу, так и не было возобновлено, и единственным воспоминанием, оставшимся от той встречи, стал текст, который я только что написал.

НЕДОСТАТКИ

Дюпре продолжал бродить по первому этажу в поисках телефона, но все административные помещения были закрыты на ключ.

– Мне надо было кое с кем встретиться, и теперь я не могу его предупредить. – Он посмотрел на часы. – А если ночного сторожа нет? Мы что, останемся здесь на всю ночь?

Я решил быть оптимистом.

– В любом случае мы отсюда выйдем. Должен же работать хотя бы один телефон.

– Линии обрезаны, двери закрыты. Вам не кажется, что слишком много случайностей? – спросил Конде.

– Всякое в жизни бывает, – ответил Брук. – Не стоит во всем видеть заговор. Обычные неполадки.

– Нет, я знаю, чьих это рук дело. Неужели вы не понимаете? – Конде говорил обо мне и отсутствующем Трехо. – Это они все подстроили.

Он подошел поближе к Бруку, чтобы я его не слышал. Но в здании было так тихо, что я все равно слышал их разговор.

– У Трехо дьявольский ум. Мы попались в его ловушку. Он хочет нас запугать. И в особенности – меня.

– Он неплохой человек, – защитил Трехо Брук. – Иногда у него бывают заскоки, и идеи приходят странные, но он никому не причинит зла.

– Скоро мы увидим, кто прав. А вот скажите, пожалуйста, почему он до сих пор не вернулся? Вы верите, что он на самом деле пошел искать сторожа?

Брук посмотрел на меня, словно хотел убедиться, что я знаю ответ на этот вопрос.

– Пойду посмотрю, где он там, – сказал я.

– Я пойду с вами, – сказал Дюпре.

– Конде, дайте мне ключи от кафедры. Я проверю, работает ли телефон.

Конде заколебался, а потом отдал ключи Дюпре.

– Благодарю за доверие, – сказал я.

– Не оставляйте его одного ни на секунду, – предупредил Конде Дюпре. – А то он сбежит, как сбежал Трехо, через известную только им дверь. А мы останемся тут умирать от холода до завтрашнего утра.

Мы оставили Брука и Конде на первом этаже. Брук нашел стул и, забыв обо всех, начал насвистывать танго, мотив которого преследовал меня всю дорогу, пока мы поднимались по лестнице.

Второй этаж был освещен. Мне показалось, что я услышал какой-то шум наверху.

– Трехо, – закричал я. – Куда вы подевались? Никто не ответил.

– Вы доверяете своему другу? Вы не думаете, что он шутит с нами? – спросил Дюпре.

– Вероятно, он ищет ночного сторожа на пятом этаже, – ответил я. На самом деле я очень надеялся, что это не так, и он не ходит там в одиночестве, среди этих проклятых бумаг.

– Откуда эта вода? – Дюпре с неудовольствием посмотрел на свои дорогие замшевые туфли, которым сейчас угрожал грязный поток, стекавший по мраморной лестнице. Он тащил с собой обрывки бумаги и кусочки земли.

– Две недели назад факультет залило. Труба лопнула. Здесь повсюду протечки. В тот день приходил водопроводчик, но он сказал, что работать на пятом этаже невозможно.

– Подумать только, у меня назначена встреча, которую я так долго ждал, – вздохнул Дюпре. – Это была бы чудесная ночь. И посмотрите, где я оказался. Сходи туда ненадолго, сказал мне министр, это займет час, не больше. Час! Уже полночь, холодно, и мы заперты в здании.

– Даже министр заинтересовался этим делом?

– Как видите. Когда мы выйдем отсюда, у вас и у Трехо будут крупные неприятности. Вам не стоило связываться с Конде. Даже Брук не сможет вас спасти.

Мы поднялись на третий этаж. Тут было темнее. Возле лестницы стоял стол со сломанной ножкой. Его поставили здесь два месяца назад в надежде, что кто-нибудь его починит. Дерево вздулось от воды. Я видел этот стол ежедневно, но сейчас он выглядел каким-то другим. Ночью самые обычные вещи превращаются в призраков из другого мира.

Я остановился и прислушался в надежде услышать шаги или голос Трехо, но услышал лишь шум воды, что стекала по этажам через дыры в потолке. Здание превратилось в клепсидру, капли которой отсчитывали секунды, остававшиеся до конца отведенного нам срока.

Коридор, что вел к кафедре, был затемнен, но в конце горел свет. Свет в конце темного коридора всегда кажется гостеприимным. Я снова позвал Трехо, но он не ответил.

Что-то испугало Дюпре, он издал сдавленный крик и попятился назад. Я опустил глаза и увидел неподвижного Трехо, лежавшего на спине на полу. Возле его головы расплывалось кровавое пятно.

КНИЖНЫЙ ШКАФ

Меня как будто парализовало. И это был даже не страх, а что-то сродни тому глубокому замешательству, которое испытывает человек, просыпаясь в незнакомом месте. Дюпре перегнулся через перила лестницы и принялся звать Конде и Брука. Я наклонился над Трехо, встав на одно колено прямо в воду, и услышал, что он дышит. Левая сторона его головы, где была рана, начала опухать. Вода смывала кровь.

Я слегка повернул голову Трехо и потащил его за ноги к ответвлению коридора, ведущего к кафедре, который пока еще не был залит прибывающей водой.

– Что случилось? – спросил Брук.

– Вероятно, ночной сторож принял его за злоумышленника и напал на него, – сказал Дюпре.

– Этого не может быть. Где же тогда ночной сторож? Почему он скрылся?!

Никто из них не помог мне вытащить Трехо из воды. Даже если он оправится от удара, он может умереть от воспаления легких. Они стояли на лестнице, вглядываясь в темноту наверху, но эта темнота хранила свои секреты и отказывалась давать хотя бы какое-нибудь объяснение.

Я положил Трехо в коридоре на деревянном полу и еще раз попытался привести его в чувство, но он оставался лежать без сознания, холодный и безучастный.

Брук высунулся в лестничный пролет и прокричал, глядя вверх:

– Я декан! Здесь есть кто-нибудь?

Мы, все четверо, затаили дыхание.

– Кажется, я слышу шаги, – сказал Дюпре.

– Подозреваю, что это Новарио, – сказал Конде. – Мы же не знаем, на самом деле ушел он из здания или нет.

– Новарио? А разве вы не купили его молчание? – враждебно поинтересовался я.

– Вы по-прежнему считаете, что я – убийца, несмотря на то, что сейчас произошло?

– Я уже не знаю, что и думать, – признался я.

– Не забывайте о старом соперничестве между Новарио и Гранадос. Вы не забыли, как они оскорбляли друг друга на этом псевдоконгрессе? Я думаю, Новарио убил Гранадос, Трехо об этом узнал и…

– Отложим эту дискуссию, – перебил Конде Брук. – Откройте мне вашу кафедру, там есть телефон, и мы вызовем «скорую помощь».

– И полицию тоже, – добавил Дюпре.

– И пожарных, чтобы поднять лестницу на верхние этажи, – попросил Конде.

Я хотел тоже что-нибудь добавить, но обсуждение закончилось. Дюпре протянул мне ключи; мне было доверено открыть дверь кафедры.

Я пошел по коридору, сначала – быстро и решительно, но по мере того, как я приближался к двери, мои шаги становились все менее уверенными. Это место, бывшее частью моей повседневной жизни, теперь стало для меня таким же чужим и незнакомым, как поверхность Луны. Я шел первым. Остальные отстали на пару шагов. Когда я замедлил шаги, кто-то наткнулся на меня сзади и выругался, но я имел все основания быть осторожным: дверь кафедры была приоткрыта, внутри горел свет.

– Новарио ворует книги, – закричал Конде. Он попытался меня оттолкнуть и войти первым, но по здравом размышлении остался сзади, понимая, что мог ошибиться.

Я открыл дверь. В приемной было пусто.

– Здесь кто-нибудь есть? – спросил я тихим голосом.

И тут я заметил на полу легкий слой пыли и кирпичную крошку.

Я прошел во второй зал, где тоже горел свет. Дубовый книжный шкаф был опрокинут.

Гигантские шурупы, которыми шкаф прикрутили к стене более полувека назад, не выдержали. При падении книжного шкафа по всей комнате разлетелись куски штукатурки. Книги, выпавшие с полок, были разбросаны на полу.

– Нападение на кафедру! – сказал Конде.

Дюпре поднял покрытую пылью книгу, и мы увидели на ее страницах кровавое пятно.

– И не только на кафедру. – Голос Дюпре сорвался. – Это была чудесная ночь, – добавил он себе под нос.

Брук подошел ближе, волоча ноги. Он казался подавленным и неуверенным в себе, но его голос звучал решительно и твердо:

– Посмотрим, нет ли кого-нибудь под шкафом.

Мы переглянулись. Это был один из таких моментов, когда кто-то в компании вдруг вспоминает, что его ждут в другом месте, наскоро прощается и уходит. Вот только мы не могли распрощаться и уйти.

Мы, все четверо, взялись за края книжного шкафа и попытались его поднять. При этом из шкафа посыпались книги, и он стал существенно легче. Толстенный том ударил меня по голове, и у меня из глаз искры посыпались. Мы все мгновенно покрылись пылью и раскрошенным гипсом.

Под книгами мы нашли металлическую стремянку, со сплющенными от удара ступеньками.

– Нужно несколько месяцев, чтобы навести здесь порядок, – вздохнул Конде. – Миро, я думаю, вы не будете просить об отставке, пока не закончите с этим делом.

Дюпре поднял несколько книг, и мы увидели пятна крови.

– Свежая, – сказал Брук. – Раненый где-то здесь, близко.

– Трехо?

– Вряд ли Трехо, если только кто-то ему не помог спуститься. Скорее всего это кто-то другой.

Я осмотрел Берлогу: все было в порядке. Когда мы проходили через приемную, Дюпре поднял трубку старого черного телефона.

– Нет гудка, – сообщил он.

Мы уныло переглянулись. Мы все боялись – хотя и по разным причинам – нашего таинственного врага; нас объединили общий страх, неуверенность, и запертые двери, и отключенные телефоны.