Текст книги "Внимание - чудо-мина !"

Автор книги: Овидий Горчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Назначен сюда в охрану, товарищ полковник!

– Вот как! Ну, на этой работе ты долго не продержишься! – усмехается полковник. – Вот-вот немец в город ворвется. Слышишь? Окружают. С трех сторон гремит. Как бы не окружили. Советую ехать с нами.

– Приказ, товарищ полковник, – отвечает, едва заметно пожимая плечами, Черняховский.

– Что ж, до встречи, лейтенант! – говорит полковник, залезая в машину.

Захлопнув дверцу, он тихо добавляет:

– До свидания, "Тося"!

В канонаде уже можно различить отдельные пулеметные очереди. Это на окраине...

Черняховский запирает дверь в проходной, со стороны двора, изнутри, запирает ворота особняка, ловко перемахивает через ворота.

Улица пустынна. На воротах, на ограде белеют свежие листовки. Черняховский подходит к воротам, освещает фонариком листовку.

"Дейче зольдатен!"

Обращение к немецким солдатам. Опомнитесь, образумьтесь! Против кого вы воюете? Переходите на нашу сторону!..

Нет, сейчас их этим не возьмешь.

Он освещает фонариком часы на руке: товарищи должны с минуты на минуту подъехать. А вон и грузовик – полуторка с голубым огнем в прорезях зачехленных фар.

Когда полуторка останавливается у дома номер семнадцать, из открытого кузова выпрыгивает с автоматом на груди Коля Гришин. Он крепко жмет руку Черняховскому.

– Все в порядке, товарищ командир! – возбужденно рапортует он Черняховскому. – Разведывательно-подрывная группа "Максим" уходит из города последней.

Внезапно из-за забора дома напротив к грузовику протягиваются четыре грохочущие зеленые струи трассирующих пуль. Звенит разбитое стекло. Из пробитого радиатора брызжет вода. Из простреленных шин со свистом вырывается воздух. Падая, Коля Гришин срывает с шеи ремень автомата, открывает ответный огонь по деревянному забору.

Из кузова спрыгивают разведчики-подрывники группы "Максим". Их человек пятнадцать, почти все с автоматами.

Кто-то бросает автомат укрывшемуся за машиной Черняховскому. Командир взвода ППД бьет по забору, по трепетным язычкам сине-багрового пламени в пламегасителях автоматов.

– Вперед! – зовет он, перебегая через улицу, ведя на бегу огонь.

Враг явно не ожидал такого оборота. За забором – топот бегущих ног.

Черняховский пинком распахивает калитку. Его ребята с разбегу ныряют через невысокий забор.

В проходном дворе им удается настигнуть трех диверсантов. Двое убиты наповал. Третий, раненый, пускает себе пулю в рот. Четвертый – высокий, белобрысый – уходит, пропадает в ночи...

Перед рассветом 24 октября, за какой-нибудь час до прихода немцев, полковник Маринов взрывает один из четырех пролетов Холодногорского виадука.

Взрыв точно рассчитан. Технически и психологически.

Целым мост нельзя оставлять: немцы заподозрят подвох, начнут искать, наткнутся на радиомины. А так – без особого труда отремонтируют пролет, пустят по нему машины и танки. Об этом по радио сообщат разведчики. И вот тогда-то взорвется первая радиомина, за ней – не сразу, а погодя – вторая, третья. Пока от виадука не останется лишь бесформенная груда железобетона, под которым найдет себе могилу гитлеровская солдатня.

На условленном километре Чугуевского шоссе полковник Маринов нашел все свои подразделения, кроме группы лейтенанта Болтова. Ждать нельзя – немцы уже рядом.

А ведь группа Болтова – это "тосовская" группа. В ее распоряжении грузовик с секретными радиоприборами! Ключи от "кухни с календарем семнадцатого года..."

С тяжелым сердцем дает полковник Маринов команду: "По машинам!"

Шоссе запружено отступающими войсками. Хлещет ледяной дождь. Хорошо хоть, что погода совсем нелетная – "юнкерсов" и "мессеров" и в помине нет. Ведь одного "юнкерса" достаточно, чтобы разбомбить "газики" с ТОС, чтобы провалить операцию спецминирования... Одного "юнкерса" или одной спички, поднесенной к бикфордову шнуру, если колонне Маринова будет угрожать окружение. Потому-то и смотрят минеры с благодарностью на хмурое, затянутое дождливыми тучами небо.

Позади операция "Харьков", двадцать три дня напряженного, смертельно опасного труда.

Впереди – сто тридцать километров пути. Но какого пути!

За Чугуевом кончается асфальт. За Чугуевом – разливанное море, все дороги развезло.

То и дело минеры вытаскивают свои машины из размытой грязной колеи. А дождь не унимается, хлещет все сильней. За один день, затратив суточный рацион горючего, колонна продвигается всего на... семь километров. С такой же скоростью движутся войска 38-й армии генерал-майора Цыганкова.

За спиной не умолкает грохот артиллерии: немец напирает.

Все готово в каждой из машин колонны: капсюль-детонатор, бикфордов шнур, двухсотграммовая шашка тола, похожая на кусок хозяйственного мыла. И конечно, заветный коробок спичек, спрятанный подальше от дождя.

Но это значит – вся операция насмарку. Без специальных радиоприборов не разбудишь спящую красавицу "Тосю" и ее подруг...

Чугуев, Печенеги, Великий Бурлук, Валуйки...

Особенно трудно преодолевать затопленные жидкой грязью балки. На одну из таких балок пришлось затратить целые сутки.

Почти семь суток воюет колонна, затерявшись в потоке серошинельных войск, с осенним бездорожьем. И наконец впереди за мутной пеленой дождя замаячили крыши станционного поселка недалеко от Валуек.

К счастью, фронтовики Юго-Западного так измотали в сражении за Харьков гитлеровцев, что они совсем выдохлись и намертво застряли в размокшей степи. Сотни меченных черными крестами танков Клейста выходят из строя. Даже транспортеры на полугусеничном ходу и машины повышенной проходимости увязают в гиблых балках. Авторемонтные базы и команды остаются далеко позади, да и у них не сыщешь запасных частей для машин трофейных, ненемецких марок – разных "шкод" и "ситроенов".

Туже всего приходится команде лейтенанта Болтова, которая базировалась в гигантском здании Госпрома на площади Дзержинского. Из Харькова Болтов и его команда выбрались вовремя на своей полуторке, но потом попали в пробку, застряли совсем недалеко от места сбора оперативно-инженерной группы полковника Маринова.

Гитлеровцы уже перерезали железную дорогу Харьков – Купянск, последнюю из семи важнейших железнодорожных линий, связывавших Харьков с другими городами страны. Оставалось свободным одно только Чугуевское шоссе.

Когда "газик" Болтова добрался до Рогани, шоссейную дорогу уже простреливали немецкие пулеметы. Потом в машине насчитали полтора десятка пулевых пробоин.

Немцы лупили бронебойно-зажигательными. А если бы одна такая пуля попала в бензобак?

Лейтенант Болтов не знал, разумеется, какие именно немцы обстреляли его машину и, надо полагать, не задумывался над этим. А были эти немцы из разведывательной моторизованной роты одного из полков 68-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Георга фон Брауна. Немцы тоже не ведали, кого они обстреляли, не знали, что если бы им удалось остановить эту машину с ТОС, то, возможно, совсем иначе сложилась бы судьба генерала фон Брауна...

Не в один переплет попадала команда лейтенанта Болтова – бравый старшина Базенков, младшие командиры-старший электромеханик Базин, радист Крайнев и электромеханик, он же водитель "газика", Хохлов.

Где-то под Печенегами им пришлось отбиваться от целого эскадрона немцев, швыряя в кавалеристов толовые шашки вместо гранат.

Они тоже тонули в балках и продирались в давке на переправах.

Все они знали: Маринов и Ясенев вынесли бы приборы ТОС на руках, взорвали бы ТОС только в самый последний, безвыходный момент.

Дважды попадали они под бомбежку.

С превеликим трудом добравшись наконец до железной дороги за Валуйками, команда Болтова пересела со своей техникой на поезд и благополучно доставила ТОС сначала в Воронеж, а оттуда, на автомашине, на Воронежскую радиостанцию.

И вот, улыбаясь счастливыми улыбками, они стоят перед командирами, перед Мариновым и Ясеневым, и лейтенант Болтов рапортует о том, что радиоприборы ТОС доставлены в целости и сохранности!..

– Спасибо, товарищи! – взволнованно жмет им руки полковник Маринов. Здорово вы нас выручили! Поздравляю, друзья, с наступающим праздником Октября!..

Новоселье – тосовцев поселили в комнате на третьем этаже здания радиостанции – совпадает с праздником. Девушки-радиотехники, работающие на станции, непрерывно заводят пластинки: радиостанций используется как маяк для советских самолетов. По случаю праздника миловидная Аня, старшая среди девушек, подбирает самые популярные, самые любимые пластинки – песни Леонида Утесова, Клавдии Шульженко, Лидии Руслановой и первые военные песни, которых еще совсем мало в граммофонной записи.

И вот радисты лейтенанта Болтова танцуют с девушками под эту музыку, а в ушах все еще звучит грозная какофоническая музыка недавних бомбежек.

"Говорит Воронеж!.."

Первыми выслушивают тосовцы на радиостанции сообщение о состоявшемся накануне в Москве торжественном заседании, на котором по поручению ЦК партии выступил Председатель ГКО... Сталин указал на усиление опасности, нависшей над страной. Это видно и по фронтовым сводкам: положение под Москвой остается критическим, враг штурмует Севастополь, 3 ноября наши войска оставили Курск. Войска Юго-Западного фронта, отошедшие на рубеж восточнее Прохоровки, Волчанска, Изюма, ведут оборонительные бои против все той же шестой армии и второй армии фельдмаршала фон Вейхса на Воронежском направлении...

И всех "мариновцев" в Воронеже до глубины души потрясает сообщение о параде на Красной площади в Москве в день двадцать четвертой годовщины Великого Октября... Гитлеровцы ломятся к воротам Москвы, Геббельс вопит, что двадцать четвертый год Советской власти будет ее последним годом, а на Красной площади перед Кремлем, перед Мавзолеем – парад боевых частей Красной Армии как символ надежды, уверенности в Победе!..

Часть вторая

ПЕРВЫЙ ГРОМ

"АХТУНГ МИНЕН!"

Итак, исполняется заветная мечта генерала Георга фон Брауна: фельдмаршал фон Рундштедт назначил его, командира 68-й пехотной дивизии, первой ворвавшейся в Харьков, комендантом и начальником гарнизона этого миллионного города, второй столицы богатой страны Украины!..

В первый же день после отступления русских войск на стенах города появляется "Приказ No 1" за подписью нового "хозяина города:

"...Каждый житель города Харькова, который знает места, где заложены мины, бомбы замедленного действия, подрывные заряды, или же подозревает о заминировании каких-либо объектов, обязан немедленно сообщить об этом в специальный отдел при управлении коменданта города Харькова по сбору сведений о заминированных участках. За правильные сведения будет выдаваться денежное вознаграждение в размере от 1000 до 10000 рублей. С другой стороны, каждый, кто скроет известные ему сведения о заминированных участках и не сообщит об этом в комендатуру, будет предан смертной казни.

За каждое здание, взорванное в городе Харькове, – в случае, если комендатура не будет заблаговременно поставлена в известность о готовящейся диверсии, оккупационными властями в качестве репрессии будет казнено 100 жителей города".

И, дабы никто уже не сомневался в том, что генерал фон Браун – злодей, кат и военный преступник, в приказе вдобавок говорится:

"В целях сохранения личного состава доблестного вермахта, поиски мин и очистка минных полей будут производиться руками русских военнопленных..."

Этот приказ не случайно появился первым из целой серии людоедских приказов генерала фон Брауна. Уже на подступах к городу гитлеровские солдаты и офицеры, шестой и семнадцатой армий впервые за войну всерьез заболели страшной болезнью – "минобоязнью". Это была настоящая эпидемия, пагубно отразившаяся на боевом духе войск, совсем недавно упивавшихся призрачной победой блицкрига.

Как-то в октябре СС-унтерштурмфюрер граф фон Рекнер прочитал такую запись в дневнике закадычного своего друга по орденскому замку и дивизии СС "Викинг" СС-унтерштурм-фюрера Петера Поймана (Кстати, это он командовал моторизованным взводом, бросившимся в погоню за автоколонной подполковника Ясенева. Нойману посчастливилось отделаться легкой контузией, когда политрук Бакрадзе взорвал грузовик с динамитом и тем спас технику особой секретности и колонну Ясенева.):

"Каждый шаг здесь требует величайшей осторожности. Неосторожно откроешь дверь – в действие приходит одна из этих "адских машин". В некоторых местах – сплошные ловушки. Великолепный пистолет, валяющийся на полу, подцеплен к проволочке, прикрепленной к заряду взрывчатки. В мирном самоваре спрятаны килограммы тола, который может взорваться в любую минуту. Банки с вареньем, бутылки с водкой, даже колодезная веревка, которую ты потянешь, чтобы напиться воды, – все это смертельные ловушки, от которых надо держаться подальше...

Иногда нетрудно заметить провода, ведущие к кислотному взрывателю или детонатору. Но дьявольски трудно разобрать минное устройство так, чтобы не отправиться при этом в лучший мир.

Самый простой способ разминирования – из безопасного укрытия швырнуть три или четыре гранаты в любой дом, в который ты хочешь войти. Мины сдетонируют от взрыва".

Вот что такое "минобоязнь".

И "минобоязнью" этой страдает уже и командир дивизии, комендант и начальник гарнизона города Харькова. Поэтому, пока в городе идет разминирование, генерал занимает небольшой каменный домик на окраине. Семью, занимавшую дом, старший адъютант фон Бенкендорф без лишних разговоров и особых церемоний выдворяет в сарай соседнего дома. В отличие от своего кузена главного конструктора ракет барона Вернера фон Брауна, генерал Георг фон Браун не хватает звезд с неба и не любит авантюры. Это крайне осторожный и осмотрительный генерал. Карьеру делает медленно, но верно, не отличаясь личным мужеством, зато твердо надеясь пережить своих более пылких и безрассудных коллег и дотянуть до заветного фельдмаршальского жезла. В кампании на Востоке ему везло. Без особо тяжелых потерь вел он по украинской земле свою дивизию, всегда предпочитая двигаться во втором эшелоне или резерве группы армий "Зюйд", за танкам Клейста.

Лет десять тому назад, когда Вернер уже добился получения заказа на конструкцию жидкостной ракеты дальнего действия, Георг, офицер черного рейхсвера, еще только мечтал о красных генеральских галунах, составлявших предел мечтаний юнкерского отпрыска, потомка рыцаря Тевтонского ордена. Кузены смолоду грезили о славе и почестях, но один шел к славе, выполняя заказы вермахта, другой – его приказы. Один мечтал о покорении для Третьего рейха звездных миров, другой о получении бриллиантов к "Рыцарскому кресту".

Ни один приказ генерал фон Браун не выполняет так ревностно, как приказ командующего 6-й армией фельдмаршала фон Рейхенау от 10 октября, который гласит:

"Борьба против большевиков в прифронтовом тылу ведется еще недостаточно серьезно. Вероломных и жестоких партизан и дегенеративных женщин все еще продолжают брать в плен. С франтирерами и бродячими, одетыми в полувоенную форму или полностью в гражданское платье, возятся как с порядочными солдатами... Если в тылу армии будут обнаружены отдельные партизаны, против них будут приняты жестокие меры. Они будут применяться также по отношению к той части мужского населения, которая могла бы предотвратить предполагавшиеся налеты или вовремя сообщить о них..."

Если барон Вернер фон Браун будет через два с половиной года одним махом без разбора убивать ракетами Фау-2 сотни вполне цивилизованных лондонцев без различия пола и возраста, то генералу фон Брауну тем более ничего не стоит без разбора уничтожать "русских варваров", тоже, правда, арийцев, но арийцев неполноценных, самого низшего сорта. За две недели боев за Харьков фон Браун, палач Проскурова и Винницы, создав специальное подразделение по борьбе с партизанами, в кровавых репрессиях против населения отличился превыше всех, других командиров дивизий, исключая только разве командиров дивизий СС "Викинг" и "Лейбштандарт Адольф Гитлер".

Вскоре фельдмаршал фон Рундштедт, главнокомандующий группой армий "Юг", с удовлетворением отметит в приказе: "В ходе борьбы с партизанами в полосе группы армий публично повешено и расстреляно несколько тысяч человек..."

Фактически 169, 188 и 196-й полки генерала фон Брауна превратились в карательные полки.

И Рундштедт это ценит. Хотя говорит о Брауне, отмечая его безудержную алчность и честолюбие: "У него нет убеждений, у него имеются только аппетиты!"

Кузен знаменитого ракетчика, в творческом экстазе работавшего в то время над реактивными снарядами, которыми он , надеялся поставить на колени Англию и закидать для острастки Нью-Йорк, понимал толк в "адских машинах". Поэтому, когда абвер доложил ему, что город густо засеян минами, он не стал спешить с въездом. И зачем спешить? Судя по всему, для него, коменданта и начальника гарнизона города Харькова, война кончилась. Москва вот-вот, со дня на день, будет взята, русские капитулируют, как капитулировала до них почти вся Европа. Для его, генерала фон Брауна, карьеры совсем неплохо, что он заканчивает эту большую войну хозяином четвертого по величине города Советского Союза!

Генерал со свойственной ему педантичностью знакомился со справками о Харькове, которые готовил для него абвер, со статьями, что печатали в те дни немецкие газеты. "Дейче Нахрихтенблатт", например, писала в октябре 1941 года следующее: "Основанный казаком Харьков – город большевистской Америки.

После Киева Харьков, некогда фортеция, заложенная казачьим сотником Харко, стал основной мишенью Люфтваффе. По населению (перепись 1939 года) город стоит на четвертом месте в СССР. После 1919 года до 1935 года был столицей Украины. Харьков управлял шахтами и заводами Донбасса. Советы сделали Харьков городом большевистского американизма. Самые большие здания Госпром и ЦК... На всем лежит отпечаток промышленного города... Крупный индустриально-торговый центр... В военном отношении Харьков важен не только своей оборонной промышленностью, но и как военный штаб Украины..."

Богатый город! Из рейха тучей слетятся стервятники концернов и монополий. Коменданту города не трудно будет нагреть руки здесь. Под занавес войны надо обязательно успеть урвать свою долю военных трофеев!.. Шанс в жизни, можно сказать, уникальный...

Из тех же справок и разведсводок генерал с интересом узнал, что в годы большевистских пятилеток в Харькове были построены крупнейшие не только в СССР, но и во всей Европе – скажите на милость! – гиганты машиностроительной, тракторной промышленности: Харьковский тракторный завод, Турбогенераторный завод, Электромеханический завод, станкозавод. Значительную часть машиностроительной продукции Украины выпускал рабочий Харьков, Город насчитывал тридцать пять вузов, сто тридцать пять средних школ, тридцать пять научно-исследовательских институтов. Студентов в Харькове было шестьдесят тысяч – больше, чем во всей Англии...

Впрочем, эти последние сведения уже мало интересуют генерала. У славян не должно быть своей культуры – так сказал фюрер!

Миллионный город?! Чересчур много расплодилось славян! В оккупированном Харькове – около двухсот семидесяти тысяч жителей. Пусть останется сто тысяч, но это будут покорные рабы рейха!

Чтобы харьковчане с самого начала убедились в том, что у их хозяина твердая рука, генерал фон Браун приказывает повесить на балконах домов всех главных улиц города сто шестнадцать первых попавшихся харьковчан...

Невесть из каких нор вылезают предатели: Петр Сагайдачный, Любченко и другие господа-недобитки из числа украинских сепаратистов, ярых националистов и антисоветчиков. На стендах, где еще недавно вывешивались газеты "Правда", "Известия", "Социалистична Харькивщина" теперь красуется "Нова Украина". Зловеще чернеет парадная шапка:

"Харкiв – фюреровi Адольфовi Гитлеровi!"

С разрешения коменданта и начальника гарнизона города эсэсовцы из дивизии "Викинг" заживо сжигают и расстреливают около четырехсот раненых красноармейцев в армейском госпитале на улице Тринклера – госпиталь не успели эвакуировать.

"Ахтунг! Минен!" "Внимание! Мины!" Такие щиты появляются повсюду в Харькове и под Харьковом: у мостов, на шоссейных дорогах, у железнодорожного полотна с обугленными склепами вагонов с имперским орлом и буквами: "ДР" "Дейче Рейхсбанк".

"Ахтунг! Минен!" – кричат устрашающие надписи у входа в цехи Электромеханического завода, ХТЗ, на воротах нефтебазы, на взлетно-посадочной полосе аэродрома, у каркаса подорвавшегося "юнкерса", у сгоревшего ангара.

А в минированном здании штаба военного округа с затопленным подвалом рыскают саперы с миноискателями, щупами, стетоскопами.

По минированному виадуку идут и едут гитлеровские войска.

Через минированный мост проходит немецкий эшелон.

На минированном почтамте немцы устанавливают вывеску "Фельдпост" "Полевая почта".

Мины молчат. Как клавиши рояля. Перед реквиемом, Перед прелюдами к "Сумеркам богов",

Молчат мины ТОС. Зато то и дело, днем и ночью взрываются в самых неожиданных местах МЗД, хитроумные "эмзедушки".

Всеми работами по разминированию города руководит майор Карл Гендель. Его отдел при комендатуре по сбору сведений о заминированных участках почти бездействует: жители города не знают или делают вид, что не знают, где установлены мины. Гендель неприятно удивлен – поразительно молчаливый и скрытный народ, эти аборигены!

Генерал фон Браун возмущен. Когда посреди города взрывается внезапно большое здание, он приказывает повесить в проемах окон десяток заложников. Генерал считает, что харьковчан необходимо не только унизить, оскорбить, обокрасть, но и устрашить.

– Трудный день! – сочувственно говорит фон Рекнер. – Проклятые мины! И откуда их столько у русских! Зато, экселленц, у вас сегодня чудесный обед: французское шампанское, норвежские сардины, русская икра, украинская колбаса. Только сначала надо покончить с неприятным, но неизбежным делом. Этот Штресслинг из СД мне с утра покоя не дает. Вот новый приказ о репрессиях за покушение, в результате которого был убит полковник Ланц.

Вставляя монокль, фон Браун быстро просматривает приказ.

– Ничего, Карл! Такая закуска перед обедом пикантнее анчоусов! Бедняга Ланц, он так мечтал о генеральском чине и был на семь лет старше меня. И перед самым концом кампании! Интересно, как у вас там в СД оценили голову бедняги Ланца. Что?! "Расстрелять пятьдесят коммунистов-заложников"?! За германского полковника – полсотни русских, украинцев?! Дешево ценят штаб-офицеров вермахта в СД! Ну ладно, на первый случай хватит ста! Только пусть уж СС-штурмбанфюрер Штресслинг на совесть постарается, чтобы в это число попало по возможности больше настоящих коммунистов, а не только случайных обывателей.

Карл фон Рекнер тонко усмехается:

– К счастью, экселленц, еще остались враги большевиков в России – они помогут нам. И также, к счастью, – не все большевики еще перевелись, так что Штресслингу не придется вешать безобидных горожан.

– Отдайте приказ: стрелять в живот! В целях устрашения закапывать раненых живьем.

– Яволь, экселленц! И, простите, еще один неотложный приказ: о передаче фирме Круппа и концерну Германа Геринга захваченных вами заводов,

Монокль возвращается на место. Генерал с тяжелым вздохом медленно читает приказ.

– Да, вот кто наживается на войне! "Заводы в Харькове, Запорожье, Днепропетровске, Краматорске, завод Азовсталь, завод имени Ильича..." Вы не знаете, кто это – Ильич? "Шахты и заводы в Сталино..." Ну что ж! – Он еще раз вздыхает, подписывает приказ. – Железная руда, сталь и хром для немецких танков...

Он садится за обеденный стол, вежливым жестом приглашает графа фон Рекнера последовать его примеру:

– Садитесь, граф! Прошу вас, без церемоний. О! "Вдова Клико" со штампом "Только для СС!" Символично! Благодарю вас, граф, за подарок.

– Это подарок СС-группенфюрера Герберта Гилле, экселленц!

– Передайте мою благодарность командиру дивизии СС"Викинг" и напомните мне послать ему что-нибудь взамен. Очень, очень любезно с его стороны!.. Да, такой чудесный стол и такая убогая конура! Неужели мои офицеры не могли подыскать для коменданта города лучшего дома в "большевистской Америке"?

Фон Рекнер садится, повязывает белоснежную салфетку.

– Немного терпения, экселленц! Саперы майора Генделя с ног сбились. Он уже готовит вам чудесный особняк в центре города. Кажется, у них там маршал жил. Это дом номер семнадцать на улице Дзержинского.

ПИР "ОСТЛАНДРЕЙТЕРОВ"

Когда обед кончается, граф фон Рекнер сообщает генералу на десерт приятную новость:

– Небольшой сюрприз, экселленц! По праву победителей мы реквизировали в здешнем музее один экспонат, который мы, офицеры вашего штаба, имеем честь преподнести вам по случаю взятия Харькова!

Быстро выйдя из комнаты, унтерштурмфюрер тут же возвращается с денщиком, который несет свернутый в рулон большой холст.

С помощью денщика фон Рекнер разворачивает холст. Как видно, полотно старинной работы занимает всю горницу.

С таким скромным видом, будто он – автор этого произведения живописи, фон Рекнер поясняет:

– Батальный эпизод Грюнвальдской битвы работы неизвестного немецкого мастера конца шестнадцатого века!

– Великолепно! – хлопает в ладоши генерал, – Ба! Да впереди магистр фон Рекнер, ваш великий пращур! Узнаете герб? Цвета?

– Разумеется, экселленц!

– Какая грандиозная символика: один из современных "остландрейтеров" рыцарей похода на Восток – находит в казачьем городе-крепости портрет магистра остландрейтеров эпохи величия и славы Тевтонского ордена!.. Спасибо, Карл, я тронут. Но я пошлю этот шедевр, сколько бы он ни стоил, вашему отцу – старому графу! В здешних музеях что-нибудь и для меня найдется. Обожаю обнаженную натуру, рубенсовские формы, хе-хе!.. Не женщины, а ветчинные окорока!.. Только ни слова о наших трофеях этому пронырливому оберштурмфюреру из трофейного батальона Розенберга!..

– Без нашей помощи этот субъект немногого добьется. А вот, экселленц, еще один любопытный сувенир для отца. Образец большевистской пропаганды.

Граф с улыбкой разворачивает бумажный плакат.

– Прошу! Та же символика, только с русской позиции! Генерал усмехается. Он не понимает надписи по-русски:

"Кто с мечом к нам прийдет, от меча и погибнет!" Но смысл плаката ясен по картинке: били, мол, вас на Чудском озере и в Грюнвальдском сражении, и теперь побьем!..

Карл фон Рекнер поднимает бокал с шампанским. Бокал не простой, серебряный, с тевтонским гербом фон Рекнеров – подарок отца, возившего с собой этот кубок но степям Украины во время прошлой войны.

– Экселленц! – восклицает с пафосом молодой граф. – Я пью за то, чтобы ныне этот герб побывал на Волге, на Кавказе, в Индии! Здесь, в поверженном Харькове, пью зато, чтобы герб этот ваш кузен и наш дальний родственник барон фон Браун забросил на Луну!

В горницу вбегает вдруг девочка лет семи. За ней влетает денщик, ловит ее.

– Это еще чей ребенок? – спрашивает строго генерал.

– Разрешите, я уберу девчонку! – раздается голос с порога.

Это старший адъютант барон фон Бенкендорф. Обращаясь к генералу, он говорит:

– Это ребенок семьи, которую я выселил из этого дома, экселленц. Я .уберу ее.

– Что ей надо? – спрашивает, скрестив руки на груди, генерал.

Бенкендорф переводит вопрос на русский язык. Девочка смотрит на невиданных немцев огромными голубыми глазами, сосет большой палец.

– Это мой дом, – заявляет она тоненьким голоском. – Я свою ляльку тут оставила.

Бенкендорф хватает ее за руку.

– Идем отсюда!

– Вы, барон, бессердечный холостяк! – укоризненно останавливает его генерал. – Постойте! Девочка удивительно похожа на мою Эммочку, когда ей было лет семь-восемь. Ангельское создание! Да, да! Очень похожа, если, конечно, смыть грязь с этой крошки. И чуть-чуть сгладить эти монгольско-славянские скулы.

Бенкендорф хватается за "лейку", затем с сожалением замечает:

– Жаль, не хватает света! Как тебя зовут, прелестное дитя?

– Наташа, – чуть слышно отвечает ребенок.

– Ее зовут Натали, экселленц.

– Дайте этому чумазому ангелочку конфеты. Те самые – киевские.

Денщик бегом бежит за пакетом с трофейными конфетами. Бенкендорф угощает девочку конфетой.

– Мишка! – улыбается девочка робкой улыбкой.

– Мишка? – удивляется Бенкендорф. – Ах, да! Медведи!..

– Не жадничайте, барон! – усмехается генерал, гладя девочку по светлой головке. – Дайте ей целую горсть!

Гулкое эхо взрывов разносится по улицам Харькова. Облако дыма и кирпичной пыли стоит над городом.

К большому дому с балконом подъезжает, разбрызгивая уличную грязь, трехосный "бюссинг". В кузове тесной толпой стоят обреченные харьковчане-заложники.

Все происходит поразительно быстро: двое эсэсовцев в черных шинелях появляются на балконе с веревками, привязывают по две веревки к перилам балкона петлями вниз.

В кузове "бюссинга" четверо эсэсовцев затягивают спущенные вниз петли на шеях четырех арестованных со связанными руками, откидывают задний борт, сигналят взмахом руки.

И грузовик отъезжает, едет дальше, к следующему балкону.

Болтаются в воздухе повешенные, последняя дрожь пробегает по телу, по натянутой как струна веревке.

Коля Гришин спешит мимо, подняв воротник штатского полупальто, сунув озябшие руки в карманы. Бросив взгляд на повешенных, он вздрагивает, замедляет шаг.

Серебристо-белые волосы, висячие усы... Да, так и есть! Это Климыч! А он, Коля Гришин, с фальшивыми документами спешит к нему на встречу!..

А в лесу лейтенант Черняховский, командир разведывательно-подрывной группы под кодовым названием "Максим" с нетерпением ждет Колю, чтобы узнать, что делается в Харькове.

Второй день работают в доме номер семнадцать немецкие саперы и подневольные русские военнопленные. Первые проверяют электропроводку в доме, обстукивают стены, ползают по паркету, обшаривают каждый квадратный метр миноискателем. Последние бродят по саду с щупами, таскают-тяжелый каток, роют в подвале уголь, перебрасывают его с места на место.

У подъезда стоят офицеры – майор Гендель, командир саперного батальона, лейтенант Конрад Матцке с новеньким Железным крестом на груди, СС-унтерштурмфюрер граф Карл фон Рекнер.

– Мне, – рассказывает Матцке, – памятен этот особняк. Я и мои люди следили за ним перед отступлением русских. Судя по машинам, по охране здесь жили их генералы, может быть, даже маршал, Я собирался устроить здесь в последние минуты засаду, перебить большевистскую элиту, но нарвался на охрану. Их было человек тридцать, а у меня всего три человека. Нас окружили во дворе дома напротив, бой длился почти полчаса. Когда все мои люди были убиты, я скрылся, оставив тут изрядную горку трупов...

– Мы все наслышаны о твоих подвигах, – с легкой насмешкой произносит фон Рекнер, – и имели уже честь поздравить тебя с Железным крестом. Но майор спрашивает тебя о минах, дорогой Конрад. Минировали ли русские этот особняк?