Текст книги "Тайна песчинки"
Автор книги: Оскар Курганов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Глава пятая
Легко сказать – бежать. Побег надо подготовить, продумать, учесть все мельчайшие детали. В случае провала их ждет неминуемая смерть. Комендант лагеря объявил: каждый, кто попытается бежать из лагеря, будет повешен вниз головой.
И каждый день на лагерном плацу совершались жестокие экзекуции над «беглыми».
Бараки были ограждены тремя линиями колючей проволоки. Часовые, немецкие овчарки, яркие прожектора, бдительные капо, шпионаж – все это помогало фашистам держать в повиновении тысячи людей.
К тому же люди были настолько истощены, что рассчитывать на длительный побег было бы безумием. Вряд ли кто-нибудь из заключенных мог бы пройти десятки километров по лесным тропам без запасов воды и пищи. Ведь на всех дорогах стояли патрули, и человек в лагерном полосатом костюме мгновенно был бы схвачен. Стало быть, бежать надо было в какую-нибудь глубинную деревню, где можно переодеться, выждать день-два и снова бежать.
Юрий предложил Хинту пробраться в деревню Вилья, где жил его дядя. В детстве он жил у него вместе с матерью. Надо было пройти почти сто шестьдесят километров. Смогут ли они? Хватит ли у них сил?
Юрий надеялся, что в деревне Вилья их примут, приютят, переоденут, а может быть, и свяжут с партизанами. Деревня Вилья расположена вдали от дорог, на лесной опушке, а Юрин дядя принадлежал к сельскому активу. Если он жив – они найдут в нем верного человека.
Хинт верил людям. Он видел в них прежде всего самое лучшее, сердечное и доброе. Правда, Юрий говорил ему, что это дурная черта, но Хинт с этим не соглашался. Если не верить людям, зачем же жить среди них? Может быть, это осталось еще от детской игры «Что ты сделал для людей?».
Еще до войны Хинт, любивший всяческие фантастические проекты, предложил своим друзьям создать общество под девизом: «Что ты сделал для людей?» Конечно, хорошо бы такое общество создать и в лагере, но для этого надо убрать часовых. Убрать? Каким образом?
Лагерные часовые отличались жестокостью, даже садистской жестокостью. И если кто-то из них не избивал плетью падавших от истощения узников, не упражнялся в стрельбе по живым мишеням, то его уже считали «добрым и сердечным».
Во всяком случае, таким представлялся Хинту часовой, которого он называл Стариком. Он угрюмо стоял в стороне, когда они добывали торф, сжимал свой автомат и был поглощен какими-то своими думами. Юрий узнал от кого-то, что семья Старика живет в маленьком городке в Руре, а Хинт сразу сделал далеко идущие выводы – в Руре живут трудовые люди, стало быть, и наш часовой попал в охранные отряды по какой-то случайности. Хинт только ждал удобного момента для «душевного разговора» с ним. Однажды Хинт даже улыбнулся ему, когда он проходил мимо торфяного штабеля. Но Старик почему-то не обратил внимания на эту улыбку. А вскоре Старика вообще перевели на другой конец участка.
Приближалась холодная осень. Надо было принимать какое-то решение. А у них вместо «сердечного», с точки зрения Хинта, часового теперь был новый – его все называли Волчьим Зубом. Хинт понимал, что, прежде чем назначить часовым, в нем длительное время истребляли все человеческое. Волчий Зуб испытывал истинное наслаждение при виде страшных страданий людей. С каким-то садистским упоением ходил он от барака к бараку, от блока к блоку и подсчитывал жертвы минувшей ночи.
Утром мертвых выносили к широкому рву, а Волчий Зуб сопровождал эту печальную процессию бравурной музыкой – он никогда не расставался с губной гармошкой.
Установить контакт с Вольчим Зубом не было никакой возможности, и Хинт отказался от этой мысли.
Но вот произошло совершенно неожиданное. Волчий Зуб был переведен в другой блок, а к ним вновь вернулся Старик.
Хинт сразу же повеселел и начал готовиться к побегу.
Юрию удалось достать два лишних куска хлеба, две коробки спичек. Все это они спрятали в торфяных брикетах у дороги и назначили день и час побега.
Это был трудный день.
С самого утра оба они были в возбужденном состоянии. Они боялись, что выдадут себя каким-то неосторожным движением, слишком веселым взглядом или чем-нибудь еще, что преобразует человека, когда он думает о предстоящей свободе.
Юрий все время следил за Хинтом. Он знал, что Хинт попал в тюрьму два года назад именно потому, что не умеет разбираться в людях и слишком доверяет им.
До войны Хинт был назначен в инженерный отдел городского Совета в Таллине. Там к нему приходил человек, по фамилии Шинбер, из прибалтийских немцев. Он жаловался на то, что в его особняк из двенадцати комнат поселили еще одну семью. Хинт сказал ему, что наступили новые времена, и ему, Шинберу, самому было бы неудобно жить в таком особняке в то время, когда в городе так много нуждающихся в жилье.
На этом они тогда расстались.
В первые же дни войны Хинта, инженера-строителя, направили на строительство оборонительных сооружений. Он не покинул свой пост, и в ту ночь, когда немецкие танки прорвались к Таллину, Хинт перешел на подпольное положение и через своего брата Константина должен был установить связь с партизанским отрядом. И вот, совершая очередную поездку из Таллина в маленький эстонский городок, Хинт встретил человека, который показался ему знакомым. Он не мог вспомнить, где его видел. Конечно, нельзя пропустить такую возможность – встретиться и поговорить с человеком, которого давно не видел. И Хинт подошел к нему.
– Мы с вами где-то виделись? – спросил Хинт.
– Конечно, виделись, – ответил человек. – Я был у вас в городском Совете, когда вы убеждали меня, что наступили новые времена. Как видите, действительно наступили новые времена. Мой особняк опять свободен. А вы что делаете теперь?
Это был, конечно, Шинбер. Хинт решил, что на первой же станции он сойдет с поезда или уйдет в другой вагон. Но Шинбер разгадал этот замысел, и трудно даже понять, как ему удалось связаться с ближайшей станцией. Через полчаса, когда поезд подошел к вокзалу, Хинт был арестован и отправлен в тюрьму, а потом – в лагерь.
Юрий хорошо знал эту историю и, опасаясь новой встречи с каким-нибудь Шинбером, советовал Хинту ни с кем не вступать ни в какие разговоры, тем более что людей, подслушивающих, шпионящих, подсматривающих, в лагере было очень много. И все-таки Хинт счел необходимым прежде всего подумать о безопасности Старика. Ведь комендант лагеря предупредил, что за побег часовой отвечает своей жизнью.
Хинт подошел к Старику и, делая вид, что страшно занят изучением торфяного брикета, тихо сказал:
– Мы были бы очень рады, если бы вы, скажем, на один день заболели. Это возможно?
Старик, только что смотревший на Хинта спокойно и, как ему показалось, участливо, мгновенно преобразился, стал хмурым и злым, коротко спросил:
– Что вы надумали?
– Ничего, – ответил Хинт, – я пошутил.
– Не очень хорошие шутки, – сказал часовой. – Не вздумайте бежать. Вас настигнут и убьют. Вы ведь, кажется, образованные люди. Вместе с вами погибну и я.
Хинт усмехнулся, снова сказал, что пошутил. Нет, конечно, они не собираются ни бежать, ни причинять Старику какие бы то ни было неприятности. Просто ему показалось, что часовой плохо себя чувствует и нуждается в отдыхе, и он предложил ему день отдохнуть, поболеть. Разве это нельзя?
Но часовой его уже не слушал. Он подозвал начальника караула и начал ему что-то долго и торопливо рассказывать.
А Юрий всего этого не знал. Он с нетерпением ждал условленного часа, когда они должны были встретиться у торфяных брикетов и в удобную минуту побежать к опушке леса. От брикетов до опушки леса – двести метров, но именно эти двести метров отделяли их от свободы. Именно эти двести метров были той пропастью, которая проходила между жизнью и смертью.
Начальник караула, по-видимому, взволновался еще больше, чем часовой, подошел к Хинту, ударил его и крикнул:
– Никаких разговоров с часовым!
Подошел еще один часовой, и Хинта увели на дальний участок.
Юрий напрасно ждал в условленном месте.
Хинт не пришел. Побег не состоялся.
Ночью, когда Хинт и Юрий легли на свои нары, все выяснилось. Юрий только сказал:
– Я так и знал, что ты пожалеешь этого Старика.
– Нельзя добывать себе свободу такой ценой, – ответил Хинт.
В ту же ночь они поклялись, что вне зависимости от создавшихся обстоятельств должны все же бежать. И, хоть за ними будут следить, к ним будут придираться и в конце концов постараются перевести в блок смертников, откуда еще никто не возвращался, – они должны бежать.
На следующий день их отправили, как всегда, на добычу торфа. Юрий мысленно представлял себе их дальнейшую судьбу. Вот они возвращаются в лагерь, их заковывают в кандалы, ночь проводят в карцере. Утренним поездом их везут в одиночную камеру таллинской тюрьмы, там – допросы, пытки и смерть.
– Нет, мы должны бежать, и немедленно, – как бы споря с самим собой, говорил Юрий.
Начался дождь. Хинт и Юрий спрятались за торфяной скирдой. Часовой окликнул их, но они не ответили. Часовой пошел искать их к другой скирде, и они решили воспользоваться этим удобным моментом. Будто бы сама судьба помогает им в этот тяжкий для них час, и, даже не сговариваясь, они побежали к лесу. По-видимому, часовой не сразу увидел две бегущие фигуры.
Хинт все время считал, и первый выстрел он услышал, когда счет дошел до сорока трех. Лес уже был близок. Послышались автоматные очереди. В них стреляли со всех сторон. Последние метры они бежали под огнем автоматов. Хинт и Юрий знали, что преследовать их сразу не будут – могут сбежать в лес и другие узники лагеря. К счастью, торфяные болота и примыкавший к ним лес еще не были ограждены колючей проволокой.
Мне показалось, что эта история связана с тем, что Хинт назвал «подводными рифами». Я сказал ему об этом.
– Точно, точно, – ответил Хинт, – и прежде всего – с Янесом.
– С капо Янесом?
– Вот именно.
– Разве вы встречались с ним после войны?
– Если бы я только встречался – это было бы полбеды. Он появился в самый острый момент борьбы за силикальцит.
– И что же?
– Ну, это уже другая история – я не хочу забегать вперед. Но запомните это имя – Янес.
Хинт ушел в дом с котелком горячей воды, потом вернулся и сказал, что хозяйка больше в его помощи не нуждается и советует нам идти спать.
– Но, может быть, мы еще посидим? – предложил Хинт.
– Если вы только не устали.
– Нет, я не устал, – ответил Хинт и, как мне показалось, обрадовался возможности посидеть в тишине у догорающего костра и вспомнить, как бы передумать и вновь пережить события минувших лет.
– Если можно, – сказал я, – расскажите, хотя бы очень коротко, что такое силикальцит?
Хинт тихо засмеялся, сквозь смех проговорил:
– Мне всегда кажется, что все уже это давно знают. Все-таки я ужасный человек. – Потом уже серьезно добавил: – Давайте вернемся с вами, скажем, на три тысячи лет назад.
– Ну что ж, это не так уж далеко, – согласился я и приготовился слушать историю сотворения мира.
– Еще в те времена, – начал Хинт, – когда сооружались египетские пирамиды, люди пользовались песком и известью. Да-да, камни древних сооружений скреплялись раствором из песка и извести и как будто выдержали испытание временем. Да? Так вот, силикальцит мы тоже делаем из песка и извести. Давайте встретимся еще через три тысячи лет и проверим – выдержит ли это испытание силикальцит. – Хинт был весело настроен. – Конечно, между египетскими пирамидами и силикальцитом в мире были еще кое-какие события, – продолжал Хинт, – в частности, в строительном искусстве. С этим трудно спорить.
Люди во все времена искали дешевые и удобные камни для своих домов. В древности эти камни резали из скал, потом начали формовать из глины и сушить их на солнце. Кирпич этот дошел до наших дней, хотя его уже не сушат, а обжигают в печах. Из глубины веков дошли до нас и камни, о которых я уже говорил.
Так было до появления цемента, – продолжал Хинт. – Да, цемент совершил подлинный переворот в строительной технике. С его помощью люди начали делать прочные камни. Сперва кустарным способом, а потом – на механизированных заводах. Сперва в виде монолитных конструкций, требовавших трехнедельного твердения, а потом – на промышленных конвейерах, где процесс твердения железобетона был доведен до одного дня или одной ночи. Все как будто хорошо. Наступил золотой век строительной техники. Слава богам железобетона, поклонимся апостолам цемента! Они действительно преобразили привычный строительный мир. Но вот беда! Цемент – слишком дорогая штука. Для его изготовления нужно создавать большие и сложные заводы. Да и далеко не всюду их можно строить, эти цементные заводы.
И как это ни странно, научная и инженерная мысль начала искать пути ниспровержения того самого бога, которому она только вчера поклонялась. В конце концов, что такое цемент? Строительный клей. Только и всего. Но разве нельзя найти более удобный и дешевый клей или вообще обойтись без него?
Так вот, силикальцит, – тихо сказал Хинт после минутной паузы, – и есть тот камень, который создается без цемента. Только из песка и извести. Правда, для этого нам пришлось (в слове «пришлось» опять прозвучала ирония) открыть в песке кое-какие тайны.
– Из песка и извести? – переспросил я. – Иначе говоря – цемент вы заменяете известью, один «клей» другим. Выгодно ли это?
– Конечно, – ответил Хинт, – известно, что известь дешевле цемента. Даже можно сказать – намного дешевле. Но дело не только в этом. Впрочем, не будем забегать вперед. Вы убедитесь в этом, когда побываете на силикальцитном заводе. Итак, мы используем известь, как в старое доброе время.
– Стало быть, вы отбрасываете строительную науку на сто лет назад?
– Кто знает, – с усмешкой ответил Хинт, – может быть, на сто лет вперед. Вспомните – в двадцатых годах нашего века мы пользовались в радиоприемниках маленькими кристалликами-детекторами. Потом радиотехника совершенствовалась, и появились лампы, которые заменили эти кристаллики. Люди считали, что они открыли новые чудеса. Увеличивались лампы и по размерам и по количеству. Увеличивались и радиоприемники. Последние модели напоминали уже платяные шкафы. И вот теперь вернулись к тому же самому кристаллику, – правда, ученые открыли в нем тайны. Эти кристаллики называются, как вы догадываетесь, полупроводниками. И приемники стали превращаться из платяных шкафов в спичечные коробки. Маленькие кристаллики заменили лампы. А все мы восторгаемся не гигантскими, а крохотными радиоприемниками. Что же случилось, как это назвать? Мне кажется, что это процесс естественный. В том-то и сила науки, что она открывает в известных ей материалах новые и новые тайны.
Мне кажется, что и в строительном деле происходит тот же неожиданный поворот. Не так ли?
Конечно, так. Я не мог не согласиться с Хинтом. Но сидел и молчал. Я смотрел на этого почерневшего от копоти и дыма человека, на его натруженные руки, на его нахохлившуюся, задумчивую фигуру и радовался своей удаче. Не так уж часто можно встретить человека, который видит дорогу, начинающуюся далеко за горизонтом. Хоть сидит он рядом со мной и мой глаз тупо упирается в ту точку, которую Хинт уже давно миновал.
Хинт уже побывал на той далекой и невидимой для меня дороге, и, может быть, поэтому будущее представляется ему настоящим. Он уже замахнулся на того «бога», перед которым все мы с благоговением стоим на коленях или, во всяком случае, почтительно преклоняемся. Нелегкую ношу он взвалил на свои плечи, и нелегкую жизнь избрал он для себя. Впрочем, разве можно такую жизнь избрать или не избрать? Она захватывает тебя, становится властителем твоего сердца и всех твоих помыслов. Она ведет тебя по лунной дороге, соединяющей море и небо, ведет в далекие и сладостные миры будущего. И счастлив тот, кто, побывав на этой дороге, весело, по-мальчишески помешивает прутиком догорающий костер и с упоением толкует о том, что он мог бы сделать для других людей. Через двадцать лет на земле будет жить столько-то миллиардов человек. Хинт точно знает – так должно быть. Им понадобится столько-то миллионов новых домов. Хороших, красивых, удобных, дешевых, благоустроенных. Вот тогда-то силикальцит станет «волшебным камнем» века.
Он любит, этот человек, считать на миллионы и миллиарды. Как будто на его ладони лежит земной шар с его заботами и устремленными в будущее мечтами.
– Удивительно, – произношу я наконец банальную фразу.
– Вот именно – удивительно, – подхватывает Хинт. – Я все еще не могу понять, как нам тогда удалось уйти от преследования, – эсэсовцы умели охотиться на людей.
И Хинт вернулся к истории своего побега из фашистского лагеря.
Глава шестая
Еще готовясь к побегу, Хинт продумал, как он выразился, «математическую карту» всей операции. Он лежал на нарах после тяжкого, изнурительного дня и решал самые замысловатые математические задачи на тему: два человека бегут, а десять человек их догоняют. Он убедил себя, что имеет дело со сложным инженерным расчетом, при котором надо учесть все мельчайшие детали – препятствия, неожиданности, лесные завалы, густые заросли, усталость и истощение одних, свежие силы и тренировку других – словом, теоретически представить себе всю картину побега.
Иногда Хинт посмеивался над самим собой – его расчеты казались ему наивными. И все-таки они помогли им в первые, самые критические часы побега.
Наблюдательный Юрий обратил внимание на то, что в погоню за беглецами обычно посылаются одни и те же эсэсовцы – по-видимому, они натренированы, подготовлены, поднимаются по тревоге. Хинт подсчитал, что от первого тревожного выстрела до появления отряда у опушки леса проходит десять минут.
Вот то время, которое отпущено им судьбой. За это время надо пробежать по лесу восемьсот метров, а может быть, и километр. Охранному отряду придется прочесывать широкий участок леса, не бежать, а идти. Допустим, и отряд пройдет это расстояние за десять минут, но беглецы смогут удалиться еще, скажем, на шестьсот метров.
Хинт и Юрий действовали именно так: они отбежали от торфяных скирд примерно на полтора километра. Хинт все время вел счет, чтобы не нарушать разработанную «математическую карту» операции. Эта же карта предписывала им через полтора километра где-нибудь спрятаться. Они нашли заросшую травой воронку, забросали её валежником, проползли под ним и очутились в какой-то мокрой норе. Здесь они должны были просидеть час. Не меньше и не больше. Хинт подсчитал, что отряд, преследующий их, может удалиться от лагеря только на четыре-пять километров, чтобы до наступления темноты успеть вернуться в лагерь. Комендант никогда не решится оставлять на ночь лагерь с ослабленной охраной. К тому же за полтора часа может подоспеть подкрепление из Таллина: отряд должен встретить автомашины с эсэсовцами и послать их в нужном направлении. Стало быть, надо выждать час, дать возможность отряду опередить Хинта и Юрия. И тогда-то они совершат новый бросок, пройдут расстояние, которое жандармы уже не смогут пройти до ночи. А ночью они, конечно, в лес не сунутся.
Вскоре мимо воронки с валежником прошел жандарм; по-видимому, он не заметил ничего подозрительного, и шаги его постепенно замерли в лесной тишине. Хинт продолжал свой счет. Конечно, был риск – их могли обнаружить, и тогда вся «математическая карта» выглядела бы детской забавой перед смертью. Но даже торопливая маскировка была удачной. Они сидели и молчали. Счет вели шепотом – то Хинт, то Юрий. И вот снова послышались далекие шаги, потом внятные голоса – кто-то на немецком языке проклинал и лес, и беглецов, и лагерь. «Давно пора их всех перестрелять», – говорил немец. «А торф?» – спросил другой. «Черт с ним, с торфом», – ответил первый. Они прошли мимо воронки, у одного из них сапоги скрипели, и Хинт подумал: «Это Волчий Зуб». На этот раз он шел без губной гармошки.
И как только стихли скрипучие сапоги, Хинт и Юрий вылезли из воронки, прислушались и побежали в глубь леса.
– Не беги, – остановил Юрия Хинт, —теперь мы можем идти спокойно. Хоть целую ночь.
– Спокойно? – переспросил Юрий. – А в деревнях разве нет немцев? А полицаи? А старосты?
– Ничего, – ответил Хинт, – ночью все они спят.
Они пошли по лесу. Договорились, что будут по очереди считать время, чтобы приблизительно знать, на сколько километров они удалились от лагеря.
Начался дождь, и они насквозь промокли. В деревянных ботинках, одетых на босу ногу, полно воды. Но они давно привыкли к этому – не раз их выводили на торфяные болота под дождем.
Теперь надо идти и идти. Ни минуты отдыха. Во всяком случае, надо пройти такое расстояние, чтобы можно было быть уверенным в какой-то относительной безопасности. Все это Юрий шептал на ходу, стараясь все время ускорять свои шаги.
Они вышли на тропинку, которая привела их к лесной поляне.
Дождь усиливался, и Хинт решительно сказал:
– Стоп. Здесь надо пересидеть. По моим подсчетам прошел уже час. Вряд ли немцы вернутся в лес в такое время. А нам надо беречь свои силы.
Так они простояли на поляне в некотором раздумье. Прошла минута или две.
Внезапно они услышали шаги. Было уже поздно прятаться. Прямо на них с противоположной стороны леса на ту же поляну вышел промокший эстонец с охапкой хвороста. Он посмотрел на них издали, махнул рукой, как бы показывая, куда им идти, и тут же исчез в лесу.
До сих пор Хинт не знает, кто это был. Во всяком случае, первая встреча с человеком ободрила их. Они убедились, что не все принадлежат здесь к «Омикайте» – фашистскому союзу самозащиты, не все запуганы. У них будут и спасители, и доброжелатели, и сообщники.
Прежде всего надо было спрятать полосатые лагерные шапки. Хинт разгреб руками мокрую землю, уложил пропитанные потом грязные тряпки, утрамбовал землю, прикрыл ее травой. Теперь их никто не найдет. Будто им стало легче идти без шапок – они повеселели. Ветер осыпал их дождевыми каплями, они уже не ощущали усталости.
Снова лесная тропинка, и снова маленькая лесная поляна. В лесу стало темно, но они продолжали идти. Нащупывали тропинки, присматривались к каждому кусту.
Сперва им казалось, что из-за каждого дерева их подстерегает погоня. Но потом они привыкли к ночному лесу, к кустам, к лесным шумам.
Вскоре Хинт и Юрий вышли из леса и оказались вблизи маленькой деревушки.
Юрий вспомнил, что именно здесь ему приходилось ночевать незадолго до войны. Ему показалось, что в деревне жили добрые люди и они не откажут им в ночлеге или хотя бы в куске хлеба.
– Надо дождаться утра, – предложил Хинт.
Они увидели маленькую часовню, осторожно подошли к ней, убедились, что там никого нет, открыли дверь, вошли.
Первые минуты привыкали к темноте, и в это мгновение Хинт отскочил – кто-то зажег спичку.
Юрий рассмеялся:
– Я тебе ничего не говорил. Одну коробку спичек я все-таки приберег.
Они сели на холодный каменный пол. Решили спать по очереди. Вряд ли до утра кто-нибудь вздумает молиться в этой часовне. Но на всякий случай надо быть осторожными.
Юрий прижался к Хинту, чтобы согреться, и сразу уснул.
Хинт тоже хотел спать, но понимал, что надо вытерпеть. Как всегда в таких случаях, он решил чем-нибудь отвлечься. Он, например, любил подсчитывать, сколько на земном шаре паровозов и лошадей и какое соотношение между гужевой и механической силой. В эту ночь он впервые за долгое время вспомнил, что он инженер-строитель и что ему еще придется долго возрождать города и села, уничтоженные войной. Без всякой связи с этой мыслью он вдруг спросил самого себя: сколько лет этой часовне? Сто? Двести? Из какого камня она сложена? Во всяком случае, камни скреплены известково-песчаным раствором. Он начал обшаривать стену, у которой они сидели, наткнулся на какую-то щербинку, ковырнул ее. Все это он делал без всякой цели, только для того, чтобы как-то занять себя. Потом он начал шепотом подсчитывать, сколько понадобится кирпичей для того, чтобы поселить всех жителей городов мира в хороших квартирах.
Миллионы переходили в миллиарды. Хинт шептал какие-то фантастические цифры, и то ли от этого шепота, то ли от холода проснулся Юрий. Он прислушался и спросил:
– Ты что – бредишь?
– Нет, почему ты так думаешь?
– А что ты шепчешь какие-то миллиарды? Я уже давно прислушиваюсь к твоим расчетам. У тебя есть клад?
– Я подсчитываю, сколько понадобится кирпичей, – ответил Хинт.
– Для чего?
– Для новых домов.
– Это единственное, что тебя сейчас занимает?
– Конечно, я бы отдал теперь все свои миллиарды кирпичей за сто граммов хлеба, – сказал Хинт.
– Эта первая разумная мысль убеждает меня, что ты еще не свихнулся. Тебе надо поспать. Я посижу, покараулю.
Но Хинт долго не мог уснуть. Юрий это заметил и неожиданно ударил Хинта.
– Это лучший способ выбить из тебя все мысли, – шепнул Юрий. – Спи или, может быть, спеть тебе колыбельную?
Хинт прижался к Юрию и действительно быстро заснул.
Он проснулся от яркого света и вскочил. Юрий спал. Первые лучи солнца пробивались через маленькие окошечки. Хинт разбудил Юрия. Они прислушались. Доносились чьи-то голоса. По-видимому, вблизи проходила дорога. Конечно, часовня могла быть только у дороги и оставаться здесь уже нельзя.
– Надо идти, – говорит Хинт.
– Нет, теперь нельзя – пусть стихнут голоса, – возражает Юрий.
Они осторожно вышли из часовни. Хинт делал вид, что осматривает это древнее сооружение. Полосатые куртки они сняли, перекинули их через руку. Конечно, в это холодное осеннее утро никто не поверит, что им стало вдруг необычайно жарко и им приятнее остаться в нижних сорочках. Но и в полосатых куртках идти нельзя. Об их побеге, конечно, сообщили во все деревни, за их головы назначена какая-то плата – пусть небольшая, но все же для подлых людей это неплохая приманка.
Они все еще не решались отойти от часовни. Хинт продолжает играть роль хранителя древних сооружений.
– Конечно, эта часовня принадлежит к архитектурным памятникам какого-то века.
– Какого? – усмехается Юрий.
– Я думаю – семнадцатого, – серьезно отвечает Хинт.
– Не может быть – двести лет этой халупе?
– Это не халупа, – возражает Хинт. – Посмотри, какие крепкие стены. Здесь, должно быть, разорвался снаряд, но не очень повредил старую часовню.
– Ее оберегает бог, – подшучивал Юрий.
– У этого бога хорошие камни.
Хинт изучал осколок стены с таким видом, будто ему в самом деле поручили в этот ранний час определить долговечность часовни.
Голоса стихли.
– Идем, – позвал Юрий, – никого нет. Быстро идем.
– Да, надо идти, – шепчет Хинт.
Они заметили женщину, которая шла от деревни к картофельному полю.
Она уже тоже их увидела. Как быть: идти к ней навстречу или бежать от нее?
– Я подойду к ней, попрошу хлеба, – сказал Хинт.
– Нет, – ответил Юрий, – это опасно. Кто знает, может быть…
Юрий не успел договорить – Хинт побежал к лесу. Юрий едва поспевал за ним.
– В чем дело, почему ты так побежал?
– Женщина махнула рукой, указала на лес. По-видимому, в деревне немцы, – ответил Хинт.
Они углубились в лес, потом осторожно вышли на опушку леса и увидели в крайней усадьбе немецкий грузовик.
– Спасибо тебе, женщина, – шептал Хинт, – спасла нам жизнь.
Они снова побежали в глубь леса, залезли в кусты, сидели и молчали.
Только в этот момент Хинт почувствовал, что рука его что-то сжимает. Он даже не успел бросить осколок камня – кусок стены часовни.
– На кой черт тебе дался этот камень! – сказал Юрий. – Давай обдумаем, куда идти.
Юрий снова начал считать время. У них нет карты, нет даже приблизительного представления, что их ждет впереди.
– Нужна какая-то ясная цель, – сказал Юрий. – Надо где-то выйти на дорогу, и тогда мы поймем: приближаемся ли мы к нашей цели или удаляемся от нее.
– Теперь я ни о чем не хочу думать, – ответил Хинт.– Я хочу наслаждаться свободой. Впервые за два года я могу идти куда хочу, могу бежать, могу сидеть, могу стоять. Никто не кричит на меня. Это уже великая победа. А голод… Ничего, мы что-нибудь найдем.
Они были истощены, измучены, голодны, но считали себя счастливыми людьми. Хоть на каждом шагу их подстерегала смертельная опасность, но промелькнувшая смерть их уже не тревожила – она осталась там, в деревне. Они напоминали беззаботных детей.
– Давай не будем думать ни о хлебе, ни о дороге, – предложил Хинт.
– Давай не будем, – согласился Юрий.
Они сидели на стволе сухой ели – трава еще была мокрая после ночного дождя. Перед ними оживал лес со своей многообразной и яркой жизнью. Вот дятел возвестил характерным стуком о своем прилете. Вот появился еж. Острыми иглами он собирал пожелтевшие листья для своего зимнего логова. Летели на юг журавли. Хинт и Юрий провожали их долгим, грустным взглядом. На высокой ели сидела белка, и Хинт бросил в нее осколок камня, который он взял из часовни.
– Ты расстался со своим талисманом! – удивился Юрий.
– Не смейся, Юрий, – ответил Хинт. – Еще в институте, когда я был студентом, меня привлекали стены старых замков и храмов. Их ведь много у нас, в Эстонии. Тебе приходилось бывать в них?
– Конечно, мы приезжали с нашим учителем в Таллин.
– А я ходил в эти замки со своим профессором. Он говорил мне, что люди расточительны, как нищие, а должны быть бережливы, как богачи.
– Он был умным человеком, твой профессор, – сказал Юрий.
– Да, очень, – согласился Хинт. – Он-то и приучил меня к уважительному отношению к камню. «Камень, – говорил он, – это самая интересная книга».
– Почему же ты бросил свой камень от часовни?
– Теперь не время читать его, – ответил Хинт.
– А после войны что ты собираешься делать? – спросил Юрий.
– Не знаю, Юрий. Надо еще, чтобы наступило это «после войны».
– Мы ничего не знаем, что происходит на фронте, – сказал с огорчением Юрий и встал.
– Ты куда? – спросил Хинт.
– Пора нам побриться, умыться и переодеться к завтраку, – усмехнулся Юрий. – Пойду искать какое-нибудь болотце или лужу – хочется пить.
И ушел в глубь леса.
