Текст книги "Тайна песчинки"
Автор книги: Оскар Курганов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
– Интересно, что бы они сказали? – спросил Хинт.
– Они бы отправили нас с вами в лечебницу. Кажется, так когда-то поступали с изобретателями, которые всех донимали своими абсурдными идеями.
– Я бы хотел избежать этой участи, – с улыбкой сказал Хинт и поблагодарил всех за ту помощь, которую они ему оказали.
– Мы только слушали вас, – пожал плечами мастер.
– Это, если хотите знать, главное.
– Что именно?
– Мне нужно было, чтобы меня слушали. Я сам себе не верил. А что касается разбивания песчинки, то я все-таки буду продолжать опыты, – с упрямой настойчивостью сказал Хинт.
– Только не очень шумите об этом, – посоветовал мастер. – Люди в самом деле могут подумать что-нибудь этакое. – Он многозначительно повертел пальцем перед своей головой.
Он шел по душистому и влажному лугу, среди высокой травы и ярких цветов, шел долго и беззаботно. Но неожиданно перед ним возникало бурное море, он не замечал ни бури, ни волн и постепенно погружался в воду. Волны подхватывали его, а он вступал с ними в неравную борьбу. И в этот момент просыпался и уже не мог уснуть.
Сон этот Хинт видел и в детстве, и в студенческие годы, и во время войны. Он повторялся с вариациями или какими-нибудь новыми деталями. Казалось, что Хинт смотрит один и тот же фильм или читает одну и ту же сказку. Константин уверял, что в детстве действительно был такой эпизод – они шли по лугу и попали к скалистому берегу моря. Хинт же ничего этого не помнит. А сон все чаще и чаще повторялся. И тот же Константин уверял брата, что это к неудачам.
Хинт всегда посмеивался над отгадчиками снов, но Константин настаивал на своем: будет неудача.
А весна тысяча девятьсот сорок восьмого года оказалась для Хинта необычайно удачливой. Он испытал еще одну мельницу, действовавшую «на удар» – дезинтегратор. Дезинтегратор использовался для угля и соли, а Хинт приспособил его для песка. Пришлось изменить всю конструкцию, переоборудовать колесо, на котором были укреплены «пальцы», хотя бы приблизительно рассчитать необходимую скорость вращения. Он помнил предупреждение механика и «не очень шумел» о разработанной им конструкции дезинтегратора. Еще меньше Хинт шумел о том, что он собирается на этом аппаратике разбивать песчинки. Но тот самый механик, который скептически отнесся к идее «разбивания песчинок», приходил к Хинту в лабораторию и просиживал с ним над чертежами до позднего вечера. Хинт вычерчивал детали дезинтегратора, вел все расчеты, а механик проверял их. Иногда он поправлял Хинта и при этом с удивлением спрашивал:
– Наши технологи приходили к вам?
– Да, приходили.
– Ну, и как они отнеслись к вашей затее?
– Трудно сказать. Во всяком случае, никакого восторга я не заметил, – сказал Хинт.
– Это уже хорошо. Я думаю, что вам пора создать маленькое «акционерное общество».
– И вы вступите в него? – радостно спросил Хинт.
– Нет, я слишком занят. Но я знаю механика, который, пожалуй, будет вам полезен. Только не сразу оглушайте его, постепенно подготовьте его к вашей идее.
Глава четырнадцатая
Так случалось, что в самые трудные периоды на пути Хинта появлялись самые нужные помощники. Константин по этому поводу сказал, что есть какой-то «ангел-хранитель», наблюдающий за изобретателями и в нужную минуту посылающий им спасительную помощь.
Хинт не был склонен поддерживать эту версию своего брата. К тому же все дальнейшие события, связанные с его изобретением, свидетельствовали как раз об обратном – «ангел-хранитель» в тяжелые минуты просто бросал его на произвол судьбы. Но в те дни тысяча девятьсот сорок восьмого года, о которых я рассказываю, кто-то послал Хинту самого нужного человека – механика Виктора Рюютеля.
Он пришел на завод по каким-то своим делам. Хинт узнал, что он тоже родился на острове Саарема, что его деревня Кингли находится в двенадцати километрах от того самого хутора, где родился и вырос Хинт, что все его детские годы прошли на море и он, так же как и Хинт, мечтал о шхунах, парусниках, каравеллах, кругосветных плаваниях. Хинт и Рюютель вспоминали о каменистой и чахлой земле острова Саарема, земле, которая дает обильные плоды не потому, что идут или не идут дожди, а только потому, что она орошается потом жителей острова.
Рюютель, человек немногословный, только успевал вставлять словечки «да, да», или «конечно, помню», когда Хинт возвращался к своему детству и веселой жизни на берегу моря.
И, уже без всякой видимой связи с воспоминаниями о детстве, Хинт спросил у Рюютеля:
– Скажите, пожалуйста, вы не знаете, чем можно разбивать песок?
Наступило долгое неловкое молчание. Хинт полагал, что его собеседник сейчас поднимется, подозрительно посмотрит на того, кто предложил ему этот вопрос, и, вежливо попрощавшись, уйдет. Но Рюютель не уходил. Он только сидел и молчал. Это уже подбодрило Хинта.
– Вы понимаете, вам, механику, легче будет определить, на каком аппарате можно разбивать песок.
Рюютель посмотрел на него долгим, внимательным взглядом, он как бы не совсем понимал смысл той операции, о которой говорит ему Хинт.
– Что значит «разбивать песок»? – спросил Рюютель.
– Ну, как вам сказать… – Хинт вынул свою тетрадь и начал что-то чертить. Он вообще привык разговаривать, помогая себе какими-то расчетами или чертежами, которые он тут же делал на чистом листе бумаги. – Вот, допустим, самая обыкновенная песчинка, и я хочу ее расколоть. Мне нужно знать, что там внутри.
Рюютель продолжал молчать.
– Как вы относитесь, – продолжал Хинт, – к дезинтегратору?
– Я знаю такую машину, на ней, кажется, дробят уголь или что-то вроде этого.
– Да, я узнал, – сказал Хинт, – что это широко распространенная машина. Она изобретена еще в середине XIX века, и с ее помощью дробят соль, уголь, иногда глину – в общем, это очень простая штука. Но, если на этой штуке дробят угольную пыль, почему нельзя попробовать разбивать песчинки?
– Конечно, – ответил Рюютель.
– Это не кажется вам глупым или абсурдным?
– Нет, не кажется.
– Меня не сочтут сумасшедшим? – продолжал Хинт.
Рюютель усмехнулся и сказал:
– Почему же? Эта мысль кажется мне разумной.
– Вы инженер?
– Да.
– Учились в Таллине? – продолжал свои расспросы Хинт.
– Нет. В Москве.
– Вот как, – вставил свое обычное словцо Хинт.
– Во время войны я воевал в эстонском корпусе, был тяжело ранен, лежал в госпитале в Москве и еще до конца войны поступил в институт. Вот и все.
Хинту сразу же понравился Рюютель, и он предложил ему:
– Не хотите ли помочь мне?
– В чем?
– Ну, приспособить этот дезинтегратор для песка?
– Попробую.
Так началась новая страница этой удивительной истории.
Глава пятнадцатая
Виктор Рюютель мог часами сидеть в маленькой лаборатории, что-то вычерчивать, обдумывать, но все это делать молча. В лаборатории все забывали, что он сидит в уголке за крохотным столиком и упорно, настойчиво создает какие-то новые конструкции.
– Почему вы решили, что нужен дезинтегратор? – неожиданно спросил Рюютель у Хинта.
– А вы можете предложить что-нибудь другое?
– Нет. Я просто хочу знать: уверены ли вы в том, что дезинтегратор откроет нам что-то новое?
– Я думаю, что он поможет нам создать новый технологический процесс, – ответил Хинт.
– Интересно, что это за процесс.
Хинт показал Рюютелю то, что он обнаружил во время длительных и непрестанных опытов. Об этом он еще никогда никому не говорил. Это казалось ему слишком неожиданным и простым, чтобы можно было на этом строить какую-то теорию или догадываться о каких-то возможных открытиях. Он помнил этот вечер, когда впервые мысль о дроблении песчинок заставила его высыпать на стальную плиту самый обыкновенный песок и бить по нему самым обыкновенным молотком. Для человека постороннего, если бы он неожиданно вошел в лабораторию, эти удары молотком по пустой наковальне по меньшей мере выглядели бы странными. На заводе уже поговаривали о том, что Хинт утратил свою обычную общительность, живость, веселый характер. Он стал угрюмым, молчаливым. Все, что не относилось к песку или даже, вернее, к песчинкам, как бы находилось за гранью его интересов. И если бы начальника лаборатории застали за этим занятием – разбиванием песчинок молотком, – вряд ли он остался бы на заводе «Кварц».
Он никому не рассказывал и о том вечере, когда он впервые взглянул на песчинки через микроскоп. Вот они перед ним, разбитые им песчинки. Они никак не были похожи на все то, что он видел до сих пор.
Дело в том, что длительное исследование песчинок убедило Хинта, что природный песок не приспособлен к быстрому схватыванию, к активному превращению в прочную каменистую массу. Все песчинки, которые доставляются на завод, напоминают маленькие шарики, треугольники, многогранники, кубики. Все они кем-то были завернуты в тонкую, едва заметную пленку или даже, вернее, в прозрачный колпачок. Мало того, этот колпачок кто-то закупорил и даже отшлифовал. И так каждая песчинка, каждая песчинка. Кто же все это сделал? Кто совершил эту гигантскую работу? Как могло случиться, что миллиарды и миллиарды песчинок оказались в колпачках, да еще тщательно отшлифованных, отполированных?
Так размышлял тогда Хинт.
Он очень любил гулять по берегу моря. Он совершал эти прогулки в полном одиночестве – иногда с рассвета до захода солнца. Могло показаться, что он избегает людей, боится общения с ними. Во всяком случае, все попытки отвлечь его от этих прогулок ни к чему не приводили. А он занимался, в сущности, наблюдением за песком, приглядывался к песчинкам, подсматривал за ними, часами лежал на песчаном морском берегу, особенно в штормовые дни, и следил за передвижением песчинок.
– По-видимому, – говорил он мне, – в мозгу есть какая-то запрограммированная машина, которой я просто дал задание следить за песчинками и думать о них. И мозг, не уставая, и днем и ночью – наяву и во сне – делал свое дело. И вот однажды я наконец понял – за миллионы лет песок совершает гигантские путешествия. Под влиянием ветра и воды, а может быть, и химических процессов каждая песчинка облекается в какую-то едва заметную пленку.
Я говорю – может быть, так как природа этой самой пленки еще не совсем ясна. Во всяком случае, вода – соленая, морская, горные потоки, дожди – за миллионы лет делает свое дело. Потом песчинка переносится с места на место, сталкивается с другими песчинками, обрабатывается, шлифуется, превращается в шарик, или кубик, или треугольник, которые лежат перед нами Да и ветер, перенося песчинку с места на место, тоже выполняет функции неутомимого шлифовщика.
Все это Хинт рассказал тогда Рюютелю, а тот сидел перед Хинтом как зачарованный, слушал, молчал и обдумывал каждое слово.
Впервые перед ним открылся мир, с которым он сталкивался каждый день и который оказался таким таинственным и сложным.
– Это еще не все, – продолжал Хинт.
Песчинки, спрятанные в этих колпачках, как бы утратили свою активность, свою цепкость, свою «жизнеспособность». Вот почему известь не может склеить эти песчинки, и если делает это под влиянием высокой температуры в автоклаве, то прочность этой связи очень невелика. Именно поэтому человечество так восторженно встретило появление нового клея – цемента.
В тот день, когда ученые предложили заменить известь цементом, все строители мира считали, что наступил новый век строительной техники. Действительно, цемент склеивал песок и гравий или щебень в прочную массу. В сравнительно короткий срок превращал эту массу в не менее прочный искусственный камень. Словом, мы вступили в век железобетона, так как именно цемент дал возможность создавать прочные железобетонные конструкции. А какую роль сыграли железобетонные конструкции во всей мировой цивилизации, Рюютель, конечно, знал…
Он знал и то, что количество цемента определяет мощь и потенциальные возможности каждого государства. Цемент, а стало быть, и железобетон люди поставили рядом со сталью, чугуном, нефтью и электроэнергией. Цемент и железобетон вошли в арсенал волшебных сил тяжелой индустрии, без которой не может развиваться ни одно современное государство. Короче говоря, цемент стал знаменем технической мощи.
– Так вот, – усмехнулся Хинт, – теперь я хочу доказать, что цемент нам не нужен.
Рюютель посмотрел на Хинта долгим взглядом, как бы пытаясь понять по его усталым глазам – серьезно ли говорит об этом его новый друг.
– То есть как не нужен? – спросил он.
– Очень просто. Не нужен, и все. Но надо прежде всего создать аппарат, с помощью которого могли бы разбивать песчинки, освобождать их из плена, сдирать с них пленку. Словом, вернуть им первозданный вид и первозданные силы.
– Вы уже пробовали это делать? – спросил Рюютель.
– Да, конечно.
– И что же?
– Я отформовал первые кирпичи.
Хинт открыл ящик своего стола, положил на стол обыкновенный силикатный кирпич.
– Ну и что? – сказал Рюютель.
– Этот кирпич отформован из песчинок, которые я разбил, обнажил лабораторным дезинтегратором. Прочность этого камня увеличилась по крайней мере в пять раз. Если мы будем выпускать силикатный кирпич из таких песчинок, то он не только затмит славу красного кирпича, но даже и бетона.
– И в этом камне нет цемента? – спросил Рюютель.
– Ни грамма, – ответил Хинт.
– Ну что ж, – сказал Рюютель, – ради такого дела стоит потрудиться.
– Я подумал, что лучше всего для этого дела может подойти дезинтегратор, – сказал Хинт.
– Где же его достать? – спросил Рюютель.
Рюютель помолчал, как бы перебирая в памяти все возможные места, где мог в это время применяться дезинтегратор, но Хинт улыбнулся и сказал:
– Не будем его искать. Мы уже его сконструировали.
Глава шестнадцатая
Это очень простая машина. Она действует по принципу беличьего колеса. Но в этом беличьем колесе установлены пластинки, или, как их называют, «пальцы», о которые должны разбиваться песчинки. Все дело в скорости вращения этого колеса. Роль белки здесь играет песчинка.
Дезинтегратор состоит из двух таких колес. Они вращаются друг против друга. Изобретатель должен определить, на каком расстоянии надо укрепить пластины-«пальцы», с какой скоростью должны вращаться эти беличьи колеса.
И над этим они трудились почти без отдыха. Их можно было застать на заводе и в воскресные дни, когда все их друзья уезжали на пляж или на рыбную ловлю; и вечером, и даже ночью.
В это время Хинт уже не занимался ни песком, ни известью, а только металлом. Пять различных конструкций новой машины были созданы им в примитивных условиях маленького кирпичного завода. Правда, ему помогали друзья, которые специально для них оставались в вечерние часы, чтобы обработать ту или иную деталь будущей машины.
Хинт вспоминает об этом периоде с необычайной радостью. Хоть это было время трудное, может быть, даже самое трудное за всю историю этого открытия. Это было торжество его веры в людей. Ему помогали все: и механики, и слесари, и литейщики, и токари. В маленькую комнатушку лаборатории приходили даже незнакомые люди и спрашивали: может быть, надо чем-нибудь помочь?
Именно в эти дни Хинт хотел поговорить с Юрием. Он не видел его более трех лет. Он порой тосковал без него, особенно в минуты отчаяния, когда казалось, что дело, которому он отдает столько сил, энергии и времени, подвигается очень медленно, а иногда и заходит в тупик.
Хинт все еще не разрешал себе отдыхать в воскресные дни. Наоборот, в эти дни он мог более спокойно трудиться на заводе – его не отвлекали на текущие химические анализы. Но все же он решил в один из воскресных дней отправиться к Юрию.
После войны Юрий вернулся в места своего детства – в деревню Вилья, женился и был доволен своей жизнью. Все это Хинт узнавал из редких писем, которые присылал ему Юрий. Теперь он хотел с ним встретиться, поговорить, рассказать обо всех своих делах.
Хинт приехал в деревню Вилья, где он не был с того самого дня, когда бежал из немецкого концентрационного лагеря. Здесь как будто ничего не изменилось. Правда, Ян уже построил себе новый дом. Юрий же жил вместе со своим тестем.
Хинт и Юрий отправились в тот самый лесок, где они в последний раз отдыхали осенней ночью.
Они сидели и говорили о будущем, хоть прошлое незримо стояло перед их глазами. Они почему-то не хотели возвращаться к этому прошлому, не хотели вспоминать обо всем том, что сблизило и породнило их. Может быть, это было связано с тем, что Хинт был теперь целиком занят новым делом, а война, лагерь, побег, партизаны, смертельная опасность – все это как бы ушло в другой мир. И все-таки между Хинтом и Юрием возник разговор о доверии к людям.
– Ты все такой же? – спросил Юрий.
– Не знаю, – ответил Хинт.
– Я вижу, что все такой же. Все люди для тебя очень хорошие, все они благородные, чуть ли не ангелы. Не так ли?
– Не знаю, – уклончиво ответил Хинт.
– Чем ты занят? – спросил Юрий.
– Это сложное дело – я пытаюсь делать более прочный камень для домов.
– Более прочный? – переспросил Юрий. – А зачем он нужен? Разве ты собираешься жить более ста лет?
– Не знаю, – ответил Хинт. – Не все же надо делать только для себя.
Юрий ничего не ответил и только предложил:
– Не будем философствовать. Пойдем обедать.
Но Хинт торопился. Он знал, что Юрий за обедом много выпьет, будет удерживать его до самого вечера. А он не имел права тратить так много времени на развлечения.
– Пойдем, проводи меня до автобуса. Меня ждет Хелью.
Они медленно шли к автобусной остановке и молчали. Им как будто не о чем было говорить. Их связывало нечто большее, чем дружба. Они спасли друг другу жизнь. Их объединил не только лагерь, но и та смертельная опасность, которая сопровождала их на протяжении всего побега. И все-таки они остались разными людьми. Хинт решил ему об этом сказать, хоть потом, когда он сел в автобус, пожалел об этом.
– Ты знаешь, Юрий, я очень дорого уплатил за это право – всем говорить только правду.
– Разве это право надо покупать? – спросил Юрий.
– Нет. Это так говорится, – продолжал Хинт. – Мы с тобой много пережили, поняли, какая это дорогая штука – жизнь, свобода, работа. И вот теперь, когда мы все это получили, мы просто не имеем права только работать, жить и пользоваться свободой. Это, кажется мне, могут и животные. А вот люди должны делать что-то большее.
– Что именно? – спросил Юрий.
– Ну, понимаешь, – ответил Хинт, – мы во время побега находили все новые и новые возможности для спасения. Наш мозг все время работал. Наши силы и энергия действовали, как точный механизм. Почему же мы теперь, когда никто нас не преследует и нам не грозит смертельная опасность, должны предаваться течению жизни? Почему?
– Я делаю свое дело в колхозе, и как будто неплохо, – ответил Юрий.
– Я слышал, ты много пьешь, – сказал Хинт.
– Это осталось от военных лет.
Они подошли к автобусу, где стояли три женщины с корзинами, возвращавшиеся в Таллин.
– Прости, если я тебя чем-то обидел, – сказал Хинт.
– Нет, ты меня не обидел, – ответил Юрий, – но что-то ты не договариваешь. Ты чем-то недоволен. Может быть, я тебя плохо принял.
– Что ты! – усмехнулся Хинт. – Ты меня очень хорошо принял. Но я огорчен, что мы не можем найти с тобой общий язык. Может быть, ты пойдешь на завод? Будем вместе трудиться?
– Изобретать? – спросил Юрий.
– Ну, хотя бы, – сказал Хинт.
– Нет, с меня хватит того, что уже люди изобрели.
– Вот видишь, ты довольствуешься тем, что люди для тебя изобрели, а мне хочется что-то изобрести для людей.
– Ты опять начинаешь философствовать, Иоханнес… Вот твой автобус.
Хинт вскочил на подножку автобуса, помахал из открытого окна.
– Приезжай в Таллин! – крикнул он.
– Хорошо. Спасибо, – ответил Юрий и быстро зашагал к своему дому.
Хинт понял, что они будут встречаться все реже и реже, хоть воспоминания военных лет не позволяют ему ни обижаться на Юрия, ни упрекать его в чем-то. Все-таки он хороший и смелый парень.
Что ж, не все должны изобретать. Да и правильно ли он делает, что занимается всем этим, неожиданно для самого себя подумал Хинт. Может быть, разумнее было бы сооружать дома или заводы. Ведь он учился именно для того, чтобы строить, и в дипломе у него так и написано: «инженер-строитель».
Но эти мысли, навеянные встречей с Юрием, начали рассеиваться, когда Хинт подъезжал к Таллину. Вновь, как и в минувшие дни, на него надвинулась вся тяжесть забот, которая не давала ему покоя ни днем ни ночью. Эти заботы он нес сам, хоть ему и помогал Виктор Рюютель.
Но Виктор был механиком, в сущности, он был поглощен только удачей или неудачей конструкции дезинтегратора. В случае неудачи Виктор мог с полным основанием сказать, что дезинтегратор это не та машина, которая может рубить песок. И все. Он никому ничего не обещал и ни перед кем не должен держать ответ. А Хинт, хоть и был по натуре человеком немногословным, сдержанным, но все-таки уже не раз рассказывал и своим коллегам, и своим братьям о громадных перспективах того нового дела, которым он занят. Его встречали только одним вопросом:
– Ну как твои песчинки, Иоханнес?
В эту ночь Хинт почти не спал. К обычным волнениям, связанным с его изобретением, прибавились и раздумья, которые возникли после встречи с Юрием. Ему казалось, что в мирное время они никогда не расстанутся с Юрием, что люди, испытавшие так много, прошедшие через самые различные опасности, не могут так разойтись. Но оказалось, что мирные годы испытывают дружбу с еще большей придирчивостью, чем военные.
Не всякая дружба выдерживает это испытание.
Он вспомнил и других своих товарищей военного времени, с которыми он теперь редко встречался. Стало быть, не опасности сближают людей, а общность интересов, дум, надежд.
Хинту казалось, что эти взгляды были заложены в нем в те детские годы, когда отец и старший брат Ааду, пусть в шутливой форме, но все же задавали один и тот же вопрос: «Что ты сделал для людей?» Теперь-то он понимает, что это слишком трудный вопрос, на который не так-то легко ответить даже в зрелом возрасте. Каждому человеку кажется, что он очень много делает для людей, даже тому человеку, который ничего для них не делает. Но в детские годы, когда он открывал для себя большой и новый мир, этот вопрос в их семье стал своеобразным критерием добра и зла.
Обо всем этом он думал в ту ночь после возвращения из деревни Вилья. На рассвете, так и не уснув, Хинт отправился на завод, где, к его удивлению, он уже застал Рюютеля.
– Почему так рано? – спросил Хинт.
– Мы собрали дезинтегратор. Пойдемте. Мы только ждали вас, – ответил Рюютель.
Они прошли через весь двор к небольшой деревянной будке, стоявшей на склоне холма. Издали эта будка напоминала скворечню. Именно в ней, будке этой, была смонтирована первая опытная машина, первый дезинтегратор. Другого места на заводе не было, да Хинт и хотел все делать вдали от лишних глаз. Будка же показалась ему самым удобным местом для испытания дезинтегратора.
Вот он стоит – маленький, приземистый, отнявший у них целый год жизни. И какой жизни!
Рюютель насыпал песок в бункер, плотно закрыл кожух и сказал:
– Ну что, можем включить мотор?
Хинт не сразу ответил. Он хотел еще все тщательно осмотреть, ощупать каждый винтик. Он знал, что за ними следит весь завод, хоть в будке этой были только он и Рюютель. Обо всем, что произойдет здесь, сразу же узнают и те, кто их поддерживал, и те, кто относился к ним с явным равнодушием. Он стоял и молчал.
– Ну что, включить? – опять спросил Рюютель.
– Включайте, – ответил Хинт.
Рюютель повернул рубильник. Мотор зашумел, «беличьи колеса» начали вращаться. Они стояли и молча слушали эти первые звуки новой машины. Хинт мысленно представлял себе все, что происходит внутри этой машины за плотно закрытым кожухом. Песчинки ударяются о металлические «пальцы», пытаются вырваться из машины, попадают на новые «пальцы». А в это время прозрачная пленка, в которую природа облекла песчинки, разбивается, разваливается, да и сама песчинка делится на два, на три, а может быть, на очень много осколков.
Так казалось Хинту.
Песок после обработки в дезинтеграторе высыпался по специальному желобу, и Хинт долго не решался взять его в руки. Рюютель наклонился, насыпал песок на ладонь, осторожно выгребая его из маленькой жестяной коробки. Потом пересыпал песок из своей ладони на руку Хинта.
Хинт приглядывался к песчинкам, но никак не мог понять, делает ли дезинтегратор то дело, ради которого он его создал. Он понес коробку с песком в лабораторию. Потом отправил его на формовку.
Более точный ответ даст первый кирпич, отформованный из этого песка.
Хинт шел за этим кирпичом, как мать следует за своим младенцем, только-только начинающим ходить. Вот песок смешали с известью. Вот из этой смеси изготовили кирпичи. Вот их передали в автоклав. Теперь надо было ждать восемь часов.
Только через восемь часов они получат ответ – может ли их дезинтегратор помочь сдирать с песчинок вековую пленку. И делать это не в малых дозах, а все в возрастающих масштабах, достаточных для производства тысяч и даже миллионов искусственных камней. Эти восемь часов должны решить судьбу всего изобретения. И не только Хинт или Рюютель, но и все, кто был в этот день в цехе, ждали того момента, когда кирпичи с условным знаком Хинта выкатят из автоклава.
И этот момент наступил. Хинт понес кирпич в лабораторию на испытания. Нет, он не понес его. Он бежал с ним через весь двор, а за ним бежали Рюютель, мастер цеха, все принимавшие участие в монтаже дезинтегратора и формовке кирпича.
Испытания показали, что кирпичи эти приобрели большую прочность, но не такую, чтобы можно было торжествовать победу. По-видимому, песчинки еще не до конца открыли свою тайну. Правда, директор завода сказал, что весь строительный мир радуется, если прочность силикатного кирпича повышается даже на десять процентов, а он, Хинт, добился чуть ли не ста процентов.
– Нет, – сказал Хинт, – это все крохи. Что-то я не додумал в дезинтеграторе.
Машина была демонтирована, промыта, каждая деталь изучена. Не было ни опыта, ни элементарных теоретических расчетов. Шли ощупью. Хинт предложил еще больше увеличить скорость вращения «беличьих колес» и уменьшить расстояние между пластинками-«пальцами».
Хинт и Рюютель почти все свое время проводили в дощатой будке, где монтировались и демонтировались, испытывались и проверялись все новые и новые конструктивные варианты машины. И только пятая модель Хинта принесла им серьезную победу. «Путь от первой до пятой модели был выложен формулами», – сказал как-то Хинт. Дело в том, что мощь, ударная сила, производительность дезинтегратора зависят от многих, очень многих обстоятельств. Толщина «пальцев» и расстояние между ними. Длина «пальцев» и их форма. Скорость вращения колеса. Величина колес. Металл, из которого они сделаны.
– Словом, тысяча и одна возможность, – сказал я Хинту.
– Нет, нет! – вскричал он. – Миллион и одна.
И среди этого миллиона возможностей надо было найти ту единственную, которая стала бы теоретической формулой дезинтегратора. Хинт и Рюютель просиживали над этими расчетами дни и ночи. Они конструировали новую модель дезинтегратора и только убеждались, что еще далеки от цели. Так продолжалось до создания пятой модели.
В лаборатории появились силикатные кирпичи, по крепости, стойкости, прочности конкурирующие не только с испытанным столетиями красным кирпичом, но и с фаворитом века – бетоном.
