Текст книги "Кровавая жертва Молоху"

Автор книги: Оса Ларссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Лундбум приглашает ее в кабинет. В камине потрескивают дрова, а на подносе лежат закуски – копченое мясо северного оленя, грудки куропатки. Странно думать, что все это нарезала и принесла сюда ее Щепка или кто-то из прислуги.

Они едят, и директор шахты расспрашивает ее, как ей нравится в городе, каковы ее первые впечатления от жизни в лопарской глуши.

Потом настает время открыть пакет. Повозившись с ленточкой, Элина разворачивает коричневую бумагу – и в ее руках оказывается «Толкование сновидений» Зигмунда Фрейда.

О, об этой книге она наслышана. Наши сны – не послания предков или богов, они раскрывают наши запретные желания.

У автора много поклонников, молодой учительнице это известно. Но еще больше тех, кто порицает его как грязного еврея.

Запретные желания касаются сексуальности. Элина не решается открыть книгу, пока он стоит рядом.

– Спасибо, – снова произносит девушка. – Как вы догадались, что я знаю немецкий?

– У вас в чемодане лежал томик Гёте.

Ну да, конечно. Элине почему-то жарко. Наверное, всему виной камин. Или выпитое вино.

Она смеется. Снова благодарит. Охваченная внезапным порывом, целует обложку книги.

– Смотрите-ка, запретное желание, – бормочет Лундбум и смотрит на нее из-под мечтательно полуопущенных век.

Тут она кладет книгу на его письменный стол.

«Я сама должна сделать первый шаг», – думает она в припадке удали. И делает шаг к нему.

«Я слишком молода, слишком красива. Он никогда не решится».

И она обнимает его за шею, целует его, прижимается к нему всем телом.

Целую секунду он стоит неподвижно – Элина успевает подумать: «О господи, я ошиблась, он совсем этого не хотел!»

И тут его руки смыкаются вокруг ее тела. Его язык раздвигает ее губы. Оба тяжело дышат, потеют и задыхаются.

Элину охватывает радость. Она чуть отодвигается от него и смеется. И чувствует, что с таким же успехом могла бы расплакаться. Потому что он хочет ее. Потому что они хотят одного и того же. И все это так прекрасно и правильно.

Они раздевают друг друга – во всяком случае, расстегивают, чтобы неизбежное могло произойти. Возятся с ремнем и пуговицами. Юбка задирается вверх, брюки съезжают вниз.

Его пальцы уже нащупывают ее лоно. Она сидит на краю его стола и думает каким-то отдаленным участком мозга, что надо не перепачкать юбку чернилами – на новую денег нет.

Но на этом мысли кончаются. Он входит в нее – крепче и настойчивее, чем она ожидала.

Не отрываясь смотрит ей в глаза. Все по-настоящему, это любовь!

А какие у него умелые и ловкие пальцы! И после всего, когда он с благодарностью прижимается лбом к ее плечу, она с усилием отгоняет от себя мысль, где он такому научился, кто его этому научил.

– Стало быть, на работу ты завтра не идешь?

Сиввинг расстелил на столе старые газеты и протянул Ребекке жир для обуви и старый нейлоновой чулок. Когда она принесла ему продукты, он тут же заставил ее принести свою зимнюю обувь.

– Если ты не позаботилась об обуви весной, то сейчас самое время это сделать, – заявил он, когда она пыталась уклониться. – В любой момент может пойти снег! Хоть завтра! Пора браться за дело.

И Ребекка побежала домой за зимними ботинками и сапогами от Prada, хотя более всего на свете ей хотелось залечь у телевизора в полном одиночестве.

Теперь же они с Сиввингом сидели с двух сторон от импровизированного стола в его котельной и натирали обувь.

– Не-а, – ответила она, начищая кожу нейлоновым чулком, – пусть разбираются без меня. Мои дела будут вести Альф Бьернфут или фон Пост.

Белла лежала на спине на кухонном диванчике рядом с Ребеккой и спала, раскинув лапы и вывернув уши.

Щен, которому разрешили попользоваться оленьим рогом Беллы, лежал у ног Ребекки и жадно грыз новую игрушку. Громкий царапающий звук. Угощение было твердым, но таким чудесным. Иногда Щен делал передышку и с удовольствием клал голову на изогнутый рог, словно на подушку.

– Хорошо, – проговорил Сиввинг и тяжело поднялся, чтобы принести клей и подклеить подошву на ботинке, который он смазывал. Ботинок просил каши.

– Тогда ты поможешь мне занести дрова.

Ребекка кивнула. По весне они сложили свежие дрова аккуратной круглой поленницей корой вверх, чтобы дерево лучше просохло. Там было не меньше трех кубометров, и теперь все это богатство предстояло занести в дровяной сарай. Но ее это устраивало, она с удовольствием думала о физической нагрузке. И о том, что вечером ляжет спать с мышечной болью и ноющей спиной.

– Ты поела? – спросил Сиввинг.

– Поужинала у Кристера.

На лице соседа отразилось крайнее удовольствие, которое он, однако, изо всех сил попытался скрыть.

– Может быть, он сможет помочь нам с дровами, – небрежным тоном проговорил он.

«Он наверняка захочет помочь», – подумала Ребекка.

Кристер и Сиввинг своеобразным образом играли с ней в семью. Сиввингу то и дело нужна была помощь. И тут появлялся Кристер, он то менял кран на кухне, то расчищал снег, то чинил компьютер. Затем они приглашали Ребекку на ужин. Или просили ее присмотреть за собаками, пока они съездят в город и купят вентиль, или суперклей, или бог знает что еще. Словно Сиввинг был ее стареньким папой.

Ее все это мало волновало. Пусть развлекаются как хотят. Монса все это, разумеется, задевало. Если Кристер и Сиввинг были рядом, когда звонил Монс, она уходила в сторонку. Иногда она рассказывала Монсу: мы с Сиввингом делаем то-то и то-то. Ни слова о Кристере. Монс все печенкой чувствовал. Спрашивал: «А тот космический полицейский, он тоже там?»

Почему обязательно все именно так? Ей нечего скрывать.

Или, по крайней мере, ничего особенного. Порой она думала о его руках. О том, что у Кристера такое мускулистое тело. Иногда она думала о том, что он ее радует.

Внезапно Ребекка поняла, что забыла телефон в машине. Может быть, Монс пытался ей позвонить. Надо сходить забрать. Но сейчас это лень делать. Раньше она никогда не оставляла телефон. Брала его с собой даже в туалет, в любую минуту ожидая его звонка.

– Как там Маркус? – спросил Сиввинг.

– Не знаю. Пока я была у Кристера, он все время играл в собаку. Такое ощущение, что вся эта история его не сильно затронула.

– Бедный мальчик, – вздохнул Сиввинг. – И отец, и бабушка в могиле. У него никого не осталось. Этот род и впрямь преследуют несчастья.

– Да уж, – проговорила Ребекка и почувствовала, как что-то шевельнулось в голове, похожее на ужа, плывущего в спокойной воде.

– И отец Суль-Бритт, – добавила она, – которого задрал медведь.

– Да, у охотников случился шок, когда они обнаружили в брюхе медведя останки Франса Ууситало.

«Случайных совпадений не бывает», – вспомнила Ребекка.

В годы работы секретарем суда в Стокгольме она встречала одного полицейского, повторявшего эти слова как мантру. Его уже нет в живых. А слова застряли у нее в голове. Случайных совпадений не бывает.

Если вся семья уничтожена…

«Хотя старика задрал медведь, – подумала она. – Его никто не убивал».

Однако отбросить мысль не удавалось. Слишком много смертей в одной семье.

Сиввинг разглядывал свой блестящий зимний ботинок с чувством удовлетворения, которое можно испытывать только после хорошо проведенной профилактики обуви.

– Мать говорила мне, что отцом Франса Ууситало был сам Яльмар Лундбум, – сказал он.

Ребекка прекратила начищать обувь.

– Что ты такое говоришь? Директор Лундбум? Так это он сделал ребенка учительнице, которую потом убили?

– Угу, – ответил он. – Помню, мать говорила – дескать, многие думали, что он наконец-то остепенится, когда любовь цвела пышным цветом. Но ничего не вышло.

– Потому что ее убили.

– Да. Или все закончилось еще до того. Не знаю. Об этом потом никто ничего не говорил. Мне показалось, что мать пожалела о том, что мне об этом сболтнула, и прикусила язык. Суль-Бритт знала, но никогда об этом не говорила. Хотя я могу ошибаться, она когда-то упомянула об этом, когда была, как бы это сказать, не совсем трезва, что обижена на мужчин в общем и целом и на кого-то из своих в особенности. Тут уж мне пришлось поджать хвост. Напомнить ей, что меня тогда еще даже на свете не было.

Перед глазами Ребекки стоял портрет Яльмара Лундбума – человека, который отстроил Кируну и управлял шахтами с 1900 по 1920 год. На портрете он был изображен довольно толстым, с тяжелыми веками. Отнюдь не красавец.

– Он так никогда и не женился? – спросила она.

– Но не потому, что имел что-то против женщин. Во всяком случае, я так это слышал.

Сиввинг посмотрел на нее.

– Ну вот, – сказал он. – А теперь давай примем перед сном. И марш в кровать. Тебе завтра дрова носить, не забывай.

Ребекка пообещала.

Зима отступает. Между Яльмаром Лундбумом и учительницей Элиной Петтерссон начинается безумная любовь.

Снег вздыхает и тает. Сосульки длинные, как шпили церквей. Улицы в грязи и снежном месиве. Деревья дрожат от ожидания. В лесу снежное покрывало по-прежнему метровой толщины, но солнце начинает припекать. Теперь никому не придется мерзнуть. Приходит благословенная весна.

Они влюблены до безумия. Говорят друг другу, что никогда раньше не переживали такого чувства. Уверены, что никто раньше ничего подобного не испытывал. Называют друг друга «двойниками». Сравнивают свои руки и видят, что они необъяснимо похожи.

– Как брат и сестра, – говорят они, прикладывая ладонь к ладони, и им кажется, что они готовы остаться в спальне на веки вечные.

– Я запру дверь и проглочу ключ, – говорит Яльмар, когда Элина встает на рассвете, чтобы незаметно проскользнуть домой.

И как все безумцы, они неосторожны.

Господин директор посылает мальчика с запиской в школу.

Посыльный стучит в дверь класса и вручает учительнице конверт.

Элине не хватает терпения подождать, она молча читает письмо, стоя перед классом, а ее щеки начинают пылать.

«Фрёкен, – написано в письме. – По совету доктора я набил кальсоны снегом. Не помогает».

Она тут же пишет ответ и отдает посыльному.

«Господин Лундбум, – пишет она. – Я стою перед классом и веду урок. Так дальше нельзя».

«Если это письмо попадет в чужие руки, подумают, что в школе кончились стулья», – думает она.

В мае ночи становятся светлыми. Они лежат рядом, обнаженные, и разговаривают. Занимаются любовью и разговаривают. Снова занимаются любовью. С ним можно говорить обо всем. Ему все интересно. Он любопытен и образован.

– Расскажи что-нибудь, – просит Элина его. – О чем угодно.

А снаружи среди светлой ночи бегают куропатки и смеются, как привидения. Ухают совы. Песец плачет, как ребенок, и слушает, где под настом шуршат полевки.

Иногда они спускаются в кухню. Доедают остатки куропатковых грудок, гольца, филе северного оленя с холодным соусом и желе, холодец, пшеничный хлеб. Они пьют молоко или пиво. Любовь вызывает голод.

Народ в Кируне привык видеть директора нечасто. Он ездит по всему миру. Чаще всего – в Стокгольм. Но иногда и за границу. В Германию, Америку, Канаду.

К примеру, его никогда не бывает в Кируне летом. Нет, его не пугает, что на праздник летнего солнцестояния может пойти снег. Хуже обстоит дело с комарами и мошкарой, этим кровососущим бедствием.

Но летом 1914 года он удивляет жителей Кируны, оставшись в поселке надолго. Все думают, что это связано с войной. 28 июня эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга были убиты прямо на улице в Сараево. Вслед за этим объявления войны последовали одно за другим. Для шахты в Кируне это означает, что дела идут в гору. Король Лапландии в отличном настроении.

Но не потому, что деньги сами текут в руки. Он влюблен. В этом все дело.

Ребекка Мартинссон брела в темноте домой, обдумывая то, что ей рассказал Сиввинг о родне Суль-Бритт. Отец, задранный и съеденный медведем. Сын, сбитый насмерть машиной. Бабушка, школьная учительница, у которой был роман с самим Яльмаром Лундбумом и которую потом задушили при загадочных обстоятельствах. И сама Суль-Бритт, заколотая вилами.

В машине она нашла забытый телефон. Пропущенный звонок от Монса. Он оставил сообщение. «Привет, это я. Позвони, если будет время».

Ни слова больше.

«Что значит «позвони, если будет время»?» – подумала Ребекка и почувствовала, как ее переполняет странное чувство, смесь вины и раздражения, желание защищаться от упреков, которых он, как он сам будет утверждать, никогда не предъявлял.

По поводу этого сообщения она могла бы написать целое эссе.

«Такое ощущение, что он мне мстит», – думала Ребекка, поднимаясь по лестнице.

Щен побежал впереди нее. Завертел хвостом перед дверью ее квартиры на втором этаже. Всегда радостный и полный ожиданий – и когда надо выходить, и когда надо входить.

«Мстит – за что?» – продолжала она размышлять, слушая шипение сухой березовой коры в огне, когда растапливала печь в спальне.

Почистив зубы, Ребекка сняла с лица макияж. Щен уже улегся к ней в постель.

За то, что она не позвонила. За то, что не ответила на звонок. Ей следовало бы набрать его номер сейчас. Но ей не хотелось. Эта фраза «если будет время» убила в ней всю радость.

«Проклятье, – подумала Ребекка. – Почему он не может просто написать: «Скучаю по тебе»?»

Она написала сообщение: «Устала работала весь веч теперь спать сн».

Потом изменила «сн» на «спокойной ночи». Подумывала над тем, чтобы добавить «люблю тебя», но не стала. Отправив эсэмэску, она отключила телефон и выдернула из розетки вилку городского.

Ребекка не стала заводить будильник, ведь ей не надо завтра на работу.

Мысли ее устремились к Карлу фон Посту и собственному начальнику, Альфу Бьернфуту. Не выйти завтра в суд по своим делам на самом деле было уклонением от работы.

«Ну и пошли они все к черту», – зло подумала она.

Потянувшись, она закрыла глаза, но сон не приходил. Щену стало жарко, он соскочил с кровати и улегся под кухонным столом.

Семья Суль-Бритт. Слишком много несчастий и трагедий.

Через некоторое время она нащупала телефон, включила его и позвонила Сиввингу.

– Как произошло то происшествие, когда водитель скрылся? – спросила она.

– Что? – переспросил Сиввинг спросонку. – Что-то случилось?

– Сын Суль-Бритт, которого сбила машина. Как это произошло?

– О боже! Который час? Да ты на часы и не смотришь. Как я говорил, того, кто это сделал, так и не нашли. Такой мерзавец… бросил его умирать у дороги. Его и нашли-то не сразу. Ударом его отбросило за кусты ивы.

«Случайных совпадений не бывает», – вновь промелькнуло в голове у Ребекки.

– Послушай, девочка моя! – сурово произнес Сиввинг. – Обо всем этом ты подумаешь завтра. Спокойной ночи!

Ребекка еще не успела понять, что он отключился, когда телефон снова зазвонил, и она ответила.

Это был Монс.

– Привет! – проговорила она самым нежным голосом. Раздражение давно улетучилось.

– Привет, – ответил он. Его голос был как плюшевые мишки, теплый плед, чашка чая и массаж ступней.

Затем оба некоторое время молчали.

Кто начнет? Словно какая-то непонятная осторожность, просто жадность вкралась между ними. «Я точно не собираюсь…» и «Почему всегда я?». Возможно, и страх – что другой не ответит такой же беззащитной любовью.

На этот раз Монс решился первым.

– Как дела у моей лапочки? Я слышал сегодня новости, но это не твоя знакомая, я надеюсь?

Никаких упреков в том, что она не позвонила. Только забота.

– Нет, но у меня был очень… интересный день. Даже не знаю, с чего начать.

– Расскажи папочке.

– Ну-у-у, – протянула она, как всегда изображая, что не хочет рассказывать.

Затем все выложила. Об убийстве, о том, как ее отстранили от следствия, о своей ссоре с Альфом Бьернфутом.

Монс посмеялся, услышав о ее разговоре с боссом.

– Узнаю мою девочку, – сказал он.

Он ни слова не сказал о том, что легко мог бы подтереть себе задницу делами, лежащими на столе у главного прокурора северной части Норрланда. Он промолчал.

Ребекка смягчилась. Она понимала: останься она работать на Монса в «Мейер и Дитцингер», одном из крупнейших адвокатских бюро Швеции, получала бы зарплату в три раза больше, чем сейчас. Она знала, Монс считает, что она разменивает свой талант на ерунду, работая прокурором в лопарской тундре, что она с таким же успехом могла бы сидеть за кассой в супермаркете и что он хочет забрать ее к себе домой. Все это она знала. Но радовалась, что он не начал все это говорить.

– Очень хорошо, – произнес он своим самым чувственным голосом. – Тогда ты можешь приехать сюда и дожидаться меня с работы, лежа в постели. Наконец-то в наших отношениях появится какая-то упорядоченность.

– Я могу взять отпуск, – предложил он затем. – Может, съездим куда-нибудь? В западную Индию? У меня есть друг, который продает прекрасные тематические туры в Китай и Индию, я могу поговорить с ним. Хочешь?

– Да, поговори, – согласилась Ребекка.

Ехать ей никуда не хотелось. Но сил спорить с Монсом у нее не было. Одной дурацкой ссоры в день вполне достаточно.

Монс – он такой. Поездку в западную Индию он может забронировать, пока говорит с ней по телефону. Если он должен поговорить с приятелем, это дает ей хоть какую-то отсрочку. Внутри у нее все сжалось. Придется паковать чемодан. Иначе: «Полундра, капитан, прямо по курсу большая ссора!» Только что ей было так чудесно разговаривать с ним. И вот уже она чувствует себя загнанной в угол.

– Я люблю тебя, – сказала она, хотя внутри все ощущалось совсем не так. – А сейчас мне нужно спать.

«Я ненормальная, – подумала она. – В одну секунду меня бросает от любви к желанию бежать. Как он меня выдерживает?»

– Спокойной ночи, – сказал он. Голос звучал уже совсем по-другому.

Он не сказал, что любит ее. Она слышала, как он подумал: «Я точно не собираюсь…» и «Почему всегда я?».

Оба положили трубки.

Монс Веннгрен закончил разговор с Ребеккой. Он не чувствовал усталости, он просто не находил себе места. Эх, было бы кому составить ему компанию, он отправился бы в Riche выпить водки с мартини.

Теперь он жалел, что позвонил.

«Не надо слишком увлекаться, – подумал он. – Пытаться любить ее – это все равно что обнимать горсть песка».

«Чертова девчонка», – подумал он, разглядывая себя в зеркало.

Красавец из высших слоев? Потрепанный старикан? Он пойдет в Riche и пропустит стаканчик. Черта с два он будет сидеть один в квартире и пялиться в телевизор.

Ребекка мрачно смотрела на свой телефон.

«Довольно для каждого дня своей заботы», как сказано в Евангелии.

Телефон звякнул снова. Она подумала, что пришла эсэмэска от Монса, но это было сообщение от Кристера.

«Дикий пес, Рой и, хочешь верь, хочешь не верь, Вера носятся по дому так, что на паркете остаются царапины. Тинтин же считает, что остальных поскорее должно забрать Общество защиты животных. Надеюсь, Дикий пес скоро одомашнеет».

Плохое настроение мигом улетучилось.

Она увидела перед собой эту картину – как Вера, Маркус и Рой гоняются друг за другом вокруг стола в гостиной Кристера, в то время как Тинтин восседает на кухне, с упреком глядя на хозяина.

Ему там хорошо – Маркусу. Он хороший – Кристер. Добрый, веселый и…

Она заснула с телефоном в руке.

Прокурор Карл фон Пост, инспектор полиции Анна-Мария Мелла, а также ее сотрудники Свен-Эрик Стольнакке, Фред Ульссон и Томми Рантакюрё выехали в Курраваару, чтобы допросить Майю Ларссон.

Карл фон Пост объяснил, почему они вынуждены выехать таким составом. Не для того, чтобы кого-то запугать. Но Майя Ларссон должна понять, что на этот раз ей не удастся отмолчаться или солгать. Поэтому их должно быть много, поэтому допрос будет проводиться у нее дома.

«Гнусная брехня, – думала Анна-Мария. – Он хочет запугать ее, и к тому же он тщеславен и любит публику. Он всегда был таким, в этом поступке – весь он, как в капле воды. Шелудивый пес. Фон Пост из тех, кто приписывает себе чужие заслуги. Всегда держит нос по ветру и заботится только о собственной шкуре. Если он тебя хвалит, сразу начинаешь подозревать, что ему что-то от тебя нужно. А сам считает себя гением социальной компетентности».

Он выучил имена ее детей и всегда спрашивал, как у них дела. Мелла же терпеть не могла отвечать на эти вопросы, заданные с лживым интересом, чувствовала себя продажной девкой, когда рассказывала об увлечении Йенни верховой ездой или успехах Петтера в школе.

Теперь же он решил использовать путь до деревни длиной в полторы мили для того, чтобы преподать своим спутникам краткий курс техники ведения допроса.

– Исключительно важно установить со свидетелем особые отношения. Он должен доверять тому, кто ведет допрос.

«Неужели?» – хмыкнула про себя Анна-Мария.

– Опытный следователь считывает все, например язык тела.

Кто-то на заднем сиденье пробормотал себе под нос «угу». Свен-Эрик Стольнакке громко высморкался.

– Открытый разговор. Это то, к чему мы стремимся. Это наш метод работы. Мы не задаем прямых вопросов. Мы идем кружным путем. Опытный следователь таким образом может получить… может узнать все.

Теперь, кажется, Фреду Ульссону что-то попало в горло.

«Спасибо господи, что хоть в машине темно», – подумала Анна-Мария. Она тоже пробормотала «угу».

Майя Ларссон открыла дверь с охапкой белья в руках. Тысячи серебряных косичек извивались вокруг ее шеи.

«Такая красивая, что просто зла не хватает», – подумала Анна-Мария Мелла, которая дожила уже почти до пятидесяти, так и не дождавшись, чтобы хоть один мужчина повернул голову ей вслед на улице.

И, похоже, Майю Ларссон нисколько не испугало появление прокурора со всей его командой.

– Вы надолго? – спросила она устало. – Я могу бросить белье в машину?

– Ну… э… да, – начал было фон Пост, но к этому моменту Майя уже повернулась к нему спиной и исчезла в ванной комнате. Через некоторое время они услышали, как заработала стиральная машина.

Анна-Мария отметила раздражение на лице фон Поста, когда она и ее коллеги сняли в прихожей уличную обувь. Сам он остался в ботинках.

«В носках – это по-простому, по-деревенски, – подумала Анна-Мария. – А у высшего класса наверняка есть какая-нибудь домработница, которая подтирает за ними грязь».

– Эрьян! – крикнула Майя Ларссон, повернувшись в сторону лестницы. – У нас полиция.

На самом верху лестницы появился мужчина лет шестидесяти. Анна-Мария видела только его шевелюру. Никаких залысин. Он свысока осматривал толпу полицейских в прихожей.

– Что ты натворила, черт побери? Ограбила национальный банк?

Майя Ларссон чуть заметно пожала плечом.

«Вот тебе и доверие, и открытый разговор», – подумала Анна-Мария, ощущая всем телом, что ей хочется провалиться сквозь землю.

Они с коллегами поплелись за фон Постом в кухню. Дело шло небыстро. Каждый старался оказаться последним в надежде, что ему не хватит места и будет позволено дожидаться снаружи. Хуже школьников.

Войдя в кухню, все стали переглядываться. Фон Пост и Майя Ларссон уселись с двух сторон от магнитофона, который фон Пост установил на стол.

«Я не хочу туда садиться, – подумала Анна-Мария. – Получится слишком близко. Почему кухня такая маленькая?» В конце концов она решила присоединиться к коллегам, выстроившимся возле мойки, переминаясь с ноги на ногу, покашливая, разглядывая бахрому на ковриках, не зная, куда девать руки.

– Итак, Майя Ларссон, – начал Карл фон Пост твердым голосом, – когда с тобой беседовала Ребекка Мартинссон, ты ни словом не обмолвилась о том, что у твоей кузины Суль-Бритт был роман. Ты готова рассказать об этом сейчас?

Майя Ларссон молчала несколько секунд, которые показались всем вечностью. Затем она закурила сигарету и сделала две затяжки, прежде чем ответить.

– Я думала, следствием руководит она.

– Теперь уже нет. А я думал, что ты хочешь с нами сотрудничать. Твою кузину убили. Не странно ли, что ты не хочешь помочь полиции?

«Боже, помоги нам всем», – подумала Анна-Мария.

– Ты молодо выглядишь, – проговорила Майя Ларссон. – Сколько тебе лет?

– Сорок пять. Я просто делаю свою работу, понимаешь ли.

Фон Пост подался вперед и положил ладонь на ту сторону стола, где сидела Майя. Она отодвинулась.

– С кем у нее был роман?

– Ты выглядишь моложе. Намного моложе.

Майя чуть качнула головой вправо-влево, разглядывая его лицо.

– Пластической операции ты не делал, но ботексом пользуешься, да?

Фон Пост убрал руку. Его взгляд невольно скользнул в сторону выстроившихся в ряд полицейских.

– Нет, на самом деле нет, но…

– В этом нет ничего плохого – заботиться о своей внешности. Почему бы и нет? Особенно если тебя очень волнует, как ты будешь выглядеть в СМИ. А ногти у тебя какие аккуратные! Будь у меня деньги, я бы тоже делала маникюр в салоне.

Фон Пост открыл рот и снова его закрыл. В конце концов он спросил:

– Почему ты солгала?

– Я солгала?

– Ты не рассказала, что у Суль-Бритт был любовник. Ведь Ребекка Мартинссон спрашивала тебя об этом?

Анна-Мария беззвучно охнула. Она понимала, чего добивается Пост. Он хочет, чтобы Майя Ларссон сказала: она не лгала, Ребекка ее просто об этом не спрашивала. Ему нужно иметь доказательства ошибки, которую сделала Мартинссон. Внезапно она поняла, почему Карл фон Пост пожелал записать допрос на магнитофон и потом сделать распечатку. Чтобы все увидели в деле, что Ребекка лопухнулась.

Майя Ларссон молчала.

– Фу! – произнесла она наконец.

Карл фон Пост вопросительно поднял брови.

– Тобой двигают грязные мотивы, не так ли? Моя кузина мертва. Ее закололи насмерть. Ты мечтаешь прославиться и подставить коллегу. Ты хочешь, чтобы я сказала…

Она посмотрела на Анну-Марию и ее коллег.

– Как ему удалось устранить от расследования Ребекку? Мне интересно было бы знать.

Никто не ответил. Фон Пост откинулся на стуле и сложил руки на груди, словно желая показать, что не поддастся на провокацию. Что у него вагон времени в запасе. Что они могут сидеть тут хоть до рассвета, если на то пошло.

– И одежда на тебе дорогая, – продолжала Майя. – Одни эти ботинки, которые у тебя не хватило ума снять, прежде чем топать по коврам, которые соткала вручную моя мать. Они слишком хороши для прокурорской зарплаты. Стало быть, где-то есть жена, зарабатывающая больше, чем ты. И это тяжело, я понимаю. Если быть человеком такого сорта, как ты. Думаю, ты либо бьешь ее, либо трахаешься с кем-то на работе – только потому, что ты ненавидишь женушку и проклинаешь несправедливость жизни.

В кухне наступила такая тишина, что тиканье часов отдавалось эхом. Все знали, что жена фон Поста работает в банке и зарабатывает куда больше, чем он. Кроме того, ни для кого не было секретом, что он имеет привычку ухлестывать за юными соискательницами должностей в прокуратуре, секретарями судов и даже порой свидетельницами. Фред разглядывал свои ногти, а Свен-Эрик почесывал усы.

В голосе Майи Ларссон послышался металл:

– Готова побиться об заклад, что у твоего отца была такая же работа, как и у тебя. Только он был куда успешнее. Юрист, да? Или, может быть, светило в медицине.

Фон Пост побелел. Его отец был членом Верховного суда.

– Ты отказываешься отвечать на мой вопрос?

– Я понятия не имею, с кем у нее был роман, договорились? Мы не слишком близко общались. Знаю только, что у нее кто-то был.

– Она послала тебе сообщение…

– Да, она писала, что собирается с ним порвать. И я не рассказала об этом. О ней и без того много всякого болтали. Но больше мне ничего не известно. Ну что, я настолько разозлила тебя, что ты прикажешь на этом основании меня арестовать?

– Ты меня нисколько не разозлила, – возразил фон Пост. Голос его звучал тягуче.

– Прекрасно. Тогда, может быть, вы уедете отсюда и оставите меня в покое? Завтра утром мне предстоит кормить мою умирающую мать завтраком. Ей тяжело глотать. Это очень длительная процедура. У персонала на это времени нет.

Все поспешно забились в машину. Но едва они выехали со двора, как Свен-Эрик Стольнакке воскликнул:

– Проклятье! Остановите машину. Мне срочно нужно в туалет. Ух, как прихватило. Остановитесь, а то все произойдет прямо на сиденье.

Он поспешил обратно в дом.

Коллеги наблюдали в зеркало заднего вида, как Майя Ларссон открыла дверь. Прошло некоторое время, прежде чем она отступила в сторону и впустила его в дом.

Свен-Эрик сел на крышку унитаза. В туалет ему не хотелось. Минуты через две он спустил воду. Потом спустил еще раз. Помыв руки, он вышел наружу. Майя Ларссон и ее мужчина сидели за кухонным столом. Коротко кивнув мужчине, он сказал Майе Ларссон:

– Ты во всем попала в точку.

Она качнула головой в знак того, что ей все равно, раздавила сигарету о крышку банки, бросила окурок в банку и завинтила крышку.

– Ему удалось убрать Ребекку от расследования. А мы ничего не можем сказать по этому поводу. Ну, как бы то ни было… Прости за это…

Он обвел рукой кухню:

– Просто знай, что мы действительно хотим поймать того мерзавца, который это сделал.

Губы Майи Ларссон дрогнули, она поспешно отвернулась.

– Спасибо, что разрешили мне сходить в туалет. Кажется, начинаю стареть. Сначала неделю не можешь сходить, а потом вдруг такое… ну ладно, я пошел.

– Подожди.

По-прежнему глядя в сторону, она продолжила:

– У нее были отношения с женатым мужиком в деревне. Сам знаешь, иногда лучше полиции ничего не рассказывать. Назавтра все подростки в деревне начнут кидать камни именно тебе в окна. Ты считаешь, что я трусиха. А какая разница, с кем она спала? Она мертва. Ее уже не оживить. А тут этот чертов самодовольный петух, который хочет сделать на ней карьеру. И что, потом в газетах напишут, с кем она спала? К черту!

– Как его звали?

– Не знаю. Знаю только, что он работает в городе. А живет здесь, в деревне. У него семья, дети.

– Что-то ты больно долго, – сказал Томми Рантакюрё, когда Свен-Эрик наконец вернулся к машине.

– Да-да, – проговорил Стольнакке, возясь с ремнем безопасности. – Но такой крепыш получился – килограмма на три! Господи ты боже мой! Мучился запором целую неделю. А тут – на тебе. Знаешь, в такие минуты бываешь так счастлив, что невольно подыскиваешь имя малышу.

Карл фон Пост рванул с места так, что гравий полетел из-под колес.

Анна-Мария скосила глаза на полицейского. Он встретился с ней взглядом и чуть заметно кивнул.

Стоя в одиночестве в своей кухне, Кристер Эриксон разглядывал свою табакерку.

– Брошу, – заявил он вселенским силам. – Довольно. Завязываю.

Он выкинул табакерку в мешок для мусора, затем решительно завязал его и вынес в контейнер у выезда.

В доме продолжал буйствовать Маркус. Он ползал по полу, играл с собаками и никак не мог успокоиться. Кристер не торопил его. Ведь страх обычно подступает, именно когда ложишься спать. Со взрослыми тоже так. А завтра мальчик сможет спать сколько душе угодно.

Уже после одиннадцати он подполз к Кристеру и заявил, что теперь Дикий пес устал. Они почистили зубы, хотя другим собакам это было необязательно. Но затем выяснилось, что Дикий пес категорически отказывается спать в кровати под одеялом.

– Дикий пес будет спать только в будке, – заявил он.