Текст книги "Сказания о русских витязях"

Автор книги: Орест Сомов

Соавторы: Владимир Левшин,Александр Попов,Константин Батюшков,Михаил Чулков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

Приключения Вельдюзевы

Сие крылатое чудовище, – продолжал Видостан, – подхватя его, поднялося столь высоко, что он потерял из виду землю, и летело столь быстро, что скорое стремление воздуха и притом ужас захватили у него дыхание и лишили чувств. Напоследок, когда он опамятовался, то увидел себя на пространной каменистой степи, коей конца не мог он усмотреть. Сие зрелище в таковой привело его страх, что он опять упал в обморок. Наконец, пришед паки в чувство, стал он рассуждать, что ему зачать в сей крайности; сие размышление завело его в глубокую задумчивость, из которой извлекло его стенание. Он оглянулся туда, откуда оное происходило, но только не мог ничего усмотреть, что страх его еще более умножило. Между тем стенание продолжалося, к коему мало-помалу Вельдюзь привыкая, осмелился напоследок уведать его причину.

Чего ради, следуя на сей жалобный голос, пришел он к зеленому камню, на котором сидела преужасной величины ядовитая жаба. Камень, который она покрывала, трепетал под нею и, испуская стон, произносил иногда жалобы человеческим голосом. Сие чудо опять привело в ужас Полотского князя, однако ж любопытство его одержало над оным верх. Отважился он изведать сию тайну, но не знал, каким образом то учинить; сомневался он спрашивать о том у камня, думая, что он ему ответствовать не может, хотя и произносил некоторые слова на персидском языке, но другой дороги к узнанию сего чуда ему не оставалось. Персидский язык он разумел, и так не трудно ему было на оном изъясниться, чего ради, приступая к нему, спросил у него, что он такое и о чем приносит жалобы.

– Я был подобный тебе человек, – ответствовал ему камень, – и жалуюсь на несчастное мое состояние, в которое привел меня лютый волшебник со всеми моими подданными. Ежели сердце твое, – присовокупил он, – удобно к жалости, если человеколюбие природно тебе, незнакомец, так избавь несчастного владетеля от сего ужасного бремени, которое его терзает и очарование его удерживает.

– Как же я могу это сделать? – спросил его Вельдюзь, коего робость при каждом камневе слове усугублялась.

– Это нимало не мудрено, – ответствовал ему камень, – вооружись только бесстрашием и сбрось с меня ужасную сию жабу.

Просьба сия весьма поколебала смелость Вельдюзеву: боялся он отважиться на столь опасное предприятие, которое самому ему угрожало смертью. Он бы скорее покусился на оное, ежели б имел при себе оружие, но похищение его случилось в такое время, когда он к браку, а не к сражению готовился; следственно, и вооружаться не имел причины. Долго сожаление его боролось с робостью; выискивал он разные способы погубить лягушку; иногда хватался за камни, которыми усыпана была степь, но и те отказывали ему в помощи, ибо не мог он никак отделить их от земли. Между тем камень не переставал его просить об избавлении своем словами и стенанием, что в Вельдюзе умножало сожаление и терзание совести, которая укоряла его медлением во вспомоществовании несчастному. Приходило ему на мысль, что бедная его Милослава и он сам могут подвергнуться подобному же злоключению; вообразилось ему и то, что хотя он и не подаст сему несчастному помощи, однако ж не избудет смерти, которую бесплодная сия пустыня ему приуготовляет; припомнилось ему и пророчество Полелино, которое по тех пор не обещало ему с невестою его благополучия, пока не спасет он столько же несчастных князей от смерти, скольких лишил жизни своим свирепством. Сии размышления начали напоследок укреплять его смелость и ласкать надеждою, что он поступком сим может несколько умилостивить разгневанных на него богов.

Утвердившись в сих мыслях и призвав на помощь Чернобога, подошел он смело к жабе, дабы сорвать ее с камня. Лягушка, усмотрев его намерение, начала ужасным образом дуться и, бросая на него пламенные свои взгляды, устрашала его изблеванием на него яда, которым она вся была наполнена. Сие несколько было его по-остановило, но белый его дух, приставленный к нему на добрые дела, умножая в нем сожаление, возбуждал его к бесстрашному исполнению сего предприятия. Воспаленный поощрением его, Вельдюзь бросился без страха на жабу и, схватя ее, начал тащить с камня, за который она весьма крепко держалась. Сколько употреблял полочанин силы на сорвание ее, столько она его грызла и зияла на него пламенем, дабы его отогнать. Однако же Вельдюзь, сколько ни был ею терзаем, не оставлял ее и наконец, ополчась всеми силами, сорвал ее с камня. Тогда лягушка, превратясь в превеликого слона, вскричала к нему преужасным голосом: «Ты победил, несчастный, и разрушил очарование сего персиянина и его подданных, но за то сам от повелителя моего претерпишь месть, лютейшую сто крат его наказания». Окончив сии слова, слон схватил его своим хоботом и помчался с ним весьма быстро.

Великодушный Вельдюзь хотя и обманулся в своем мнении, что, спасая другого, уменьшит свое несчастье, однако ж не каялся, что избавил государя с целым его владением от вечного стона, и соглашался охотно потерять свою жизнь за спасение многих несчастных. Едва сие он подумал, как услышал следующие слова, нисшедшие от пламенного облака: «Злоба привлекает наказание, а добрые дела награждение» – ив самое то время слон исчез, а он очутился в прекрасной долине, которая усыпана была благовонными цветами и окружена плодоносными деревьями. При виде сего приятного позорища страх его исчез и наступила радость; пал он на колени и приносил благодарность свою всем богам, а наиболее тому, который его столь чудесным образом исторгнул из челюстей смерти.

По принесении своей молитвы, сел он под дерево для отдохновения и начал наслаждаться оного плодами; вскоре после того застиг его сон, ибо солнце склонилось тогда уже к морю. Отдохновение его продолжалось спокойно до самой зари, и уже Фев начал показывать блистательные свои лучи, как он почувствовал, что нечто за пазухою у него шевелится; проснувшись от того, увидел он, что это кролик, который искал у него спасения от волка, гнавшегося за ним и бывшего от них уже недалеко. Храбрый Вельдюзь, почувствовав к сему малому зверьку сожаление, встал тотчас и вознамерился его защищать, но, не имея оруясия, принужден был схватить камень, который, по счастью, ему попался. Оным поразил он столь сильно хищного зверя, что растянулся тот мертв перед его ногами. В то самое время избавленный кролик превратился в прекрасную девицу, имеющую зеленые волосы, а платье лазоревого цвета.

– Я чрезвычайно много тобою одолжена, великодушный иностранец, – сказала она Полотскому князю, – и потщусь за услугу твою тебе заплатить, представя тебя моей тетке, которая недалеко отсюда живет; она волшебница и может услужить тебе при нужном случае.

– Я уже довольно заплачен, сударыня, – ответствовал ей удивленный превращением ее Вельдюзь, – услужив такой прекрасной особе, какова ты, и почту себе за большое одолжение, ежели ты удостоишь мне сказать, кому я имел счастье помочь, смертной или богине, ибо по виду твоему нельзя тебя инако сочесть, как бессмертною.

– Ты не совсем ошибся, – отвечала она, – я русалка недалеко текущего отсюда источника, а этот волк, от которого ты меня избавил, был сатир здешних лесов. Ты сам ведаешь, – продолжала она, – сколь сии животные влюбчивы. Этот урод беспокоил не токмо одну меня, но и всех моих подруг своею любовью, однако ж ни одной из нас не мог прельстить гнусною своею харею; все его презирали и ругались козлиными его прелестями. Это столько его рассердило, что он определил достать то силою, чего не мог получить по склонности. Я была из всех та несчастная, над которою вздумал он оказать свое свирепство. Завсегда искал он случая найти меня одну, что ему и удалось было сего дня, но храбрая твоя рука спасла меня от его наглости.

По сих словах нимфа начала было снова благодарить Вельдюзя, но он просил ее досказать ее приключение, на что она в угодность его и согласитесь.

– Сего дня проснувшись, я, – продолжала нимфа, – против обыкновенного очень рано, вздумала прогуляться, пользуясь утренним воздухом, как сей мерзкий сатир, который беспрестанно меня караулил, дав мне удалиться от моего источника, напал на меня нечаянно. Я, дерзость его заплатив наперед пощечиною, предприяла от него спасаться бегством; а чтоб лучше от него скрыться, приняла я на себя вид кролика и бросилась в кустарник. Но леший, приметя мою хитрость и превратяся сам в волка, погнался за мною и, конечно б, меня поймал, ежели б помощь твоя не предускорила его дерзости.

– Я очень рад, сударыня, – сказал ей Вельдюзь по окончании ее повести, – нашед случай тебе услужить, только дивлюсь, какая сила помогла мне лишить жизни сего полубога.

– Я и сама этому дивилась, – присовокупила нимфа, – да и теперь сего не постигаю.

Потом, подумав несколько, спросила у Вельдюзя, не имеет ли он при себе какой вещи, которая силу его умножает.

– Нет, никакой, – ответствовал полочанин.

– Постой! – вскричала она, увидев на руке его перстень. – Покажи мне свою руку. Вот он-то тебе помог, – продолжала она, указывая на перстень. – Где ты его достал?

– От матери моей, – ответствовал князь.

– Он мой прежде был, – сказала нимфа, осматривая его прилежно. – Я не скажу тебе, – примолвила она, закрасневшись, – откуда я его получила, а скажу только то, что, играя в нашем источнике с моими подругами, уронила я его с руки. В самое то время пришли к нам на берег промышленники искать жемчужных раковин, кои в источнике нашем родятся; они, видно, нашед мой перстень, продали, который, переходя из рук в руки, достался напоследок твоей матушке. Я бы от тебя стала его требовать, ежели б ты не услужил мне столь много, ибо перстень сей, кроме того, что подает чрезвычайную силу тем, которые им владеют, имеет еще и другое дарование. Обороти его к ладони своей камнем, – продолжала она.

Вельдюзь ей повиновался и в самое то время увидел перед собою крылатого коня, который его спрашивал, куда прикажет он ему себя везти.

– Никуда теперь, – ответствовала ему нимфа, прося притом Полотского князя, чтоб он опять поворотил камнем кверху, что когда было учинено, то конь паки стал невидим.

– На этой лошадке довольно я поездила, – сказала нимфа удивленному Вельдюзю, улыбаясь, – а теперь ты на ней можешь разъезжать, сколько изволишь.

Полочанин возблагодарил ее за толь важное для него уведомление, на что нимфа отозвалась, что мало бы она ему возблагодарила, если б одним только сим объявлением ограничила свою благодарность.

– Я хочу тебя познакомить с моею теткою, – присовокупила она. – Поезжай ты теперь к ней на своем крылатом коне, ибо он всюду сам дорогу знает, лишь только назначь ему, куда ехать. Я тебя стану у нее дожидаться, ибо я прежде тебя к ней поспею.

Проговоря сие, наяда исчезла, а Вельдюзь, удивлялся сему приключению, остался рассуждать, ехать ли ему к волшебнице, которая была ему совсем незнакома. Наконец, подумав, что нимфа не преминет его ей препоручить и что волшебница может ему при нужном случае помочь, вознамерился к ней ехать, чего ради оборотил свой перстень камнем к ладони, как русалка его научила, чтоб вызвать из него крылатого коня.

Конь тотчас явился и спрашивал у него, куда прикажет он себя везти.

– К тетке сей нимфы, – сказал Вельдюзь, – которой ты прежде служил и которая давеча со мною разговаривала.

– Очень изрядно, – отвечал ему конь, – ты будешь там в минуту.

Вельдюзь сколько удивлялся его разговорам, столь не менее и виду, ибо цвет его шерсти подобился белизною своею снегу; стан имел он полный и статный, голову гордую и украшенную густою гривою, состоящею из золотых волос и которая перевита была голубыми лентами и по местам блистала дорогими каменьями; хвост его из таких же был волос, как и грива, и украшен был подобно; крылья имел он весьма пространные, состоящие из белых, розовых и золотых перьев, весьма прекрасно расположенных; копыта были у него золотые же; а глаза его блистали так, как звезды; узда, чепрак и седло его усыпаны были крупным жемчугом и бриллиантами.

– Скажи мне о своем происхождении, – спросил его Полотский князь. – В рассуждении твоего вида и свойства и богатого убора, должно быть оно немаловажно.

– Ты не обманулся, – ответствовал ему конь. – Я внук того славного коня, который родился из крови Медузиной, когда Персей отрубил красавице сей голову. Музы меня весьма возлюбили, чему позавидовав, Фортуна лишила меня их милости самым странным образом…. Некогда поехала на мне Каллиопа, – продолжал конь, – к некоторому славному витязю на поклон с одою, приказав мне как можно поскорее скакать, желая застать его дома. По несчастью моему, дорога к нему была очень крута и бугриста, на которой я, споткнувшись, упал и сшиб с себя музу, которая, в падении своем вывихнув себе ногу, не осмелилась поехать к своему ирою, боясь быть осмеянною там. Сие столько ее рассердило, что оду свою в тот же час она изорвала, а меня заключила на вечное жилище в этот перстень. Вот сколь опасно и малым раздражить рифмотворное животное! Сей перстень подарила она потом своему любовнику, а тот этой нимфе, которая давеча с тобою говорила. Далее истории своей я не знаю, потому что с тех самых пор, как нимфа в последний раз велела мне войти в сей перстень, не видал я света до самого этого дня и не ведал, в чьих руках я находился. Теперь я твой слуга, – продолжал он, – ибо рок мой таков, что кто этот перстень имеет, тот мною один и повелевает.

По окончании своей повести просил он Вельдюзя, чтоб он на него сел и испытал его быстроту. Полотский князь не умедлил желания его исполнить, а конь помчался быстрее всякой стрелы и принес его через несколько минут в волшебницын замок, который в красоте, по описанию Вельдюзеву, – присовокупил к тому Видостан, – малым чем моему уступает.

Волшебница и племянница ее, которая тут уже была, встретили его очень ласково и осыпали учтивостями за храбрый его поступок с сатиром. Проводя в покои, старались они угостить его всем тем, что вкус и обоняние могут изобрести наилучшего. После чего просили Вельдюзя, чтоб он объявил им, какому человеку одолжены они столь великою услугою, каковую он им оказал, в чем он их тотчас и удовольствовал. По выслушании его повести изъяснили они ему свое сожаление о его несчатьях, причем волшебница обещалась ему во всем том принимать участие, что до него касаться не будет. Во исполнение чего тот же час разослала она сильфов для разведывания о судьбе его невесты, и что ежели они ее найдут, то бы принесли ее немедленно к ним в замок.

Сильфы тотчас полетели, а Вельдюзь остался благодарить Преврату за ее попечение, которое она о делах его воспринимала.

– Благодарность моя очень бы умеренна была, – сказала на то волшебница, – ежели б я ее ограничила одною сею услугою. Нет, я хочу тебе услужить так, чтоб по крайней мере мог ты завсегда памятовать, что, услужа моей племяннице, а тем и мне, услужил не неблагодарным.

После того топнула она ногою, проговорила несколько слов, отчего тотчас пол в комнате раздвинулся, а из отверстия явился пред них арап, имея в руках вооружение из чистого золота, то есть броню, щит, копье, лук и колчан со стрелами. Указывая на оное, Преврата:

– Вот чем, – сказала Вельдюзю, – хочу я свидетельствовать тебе мою благодарность: это вооружение защитит тебя от поражения всякого человека, если только противник твой выше человеческой силы чего при себе иметь не будет. Это все принадлежало бедному моему мужу, которого погубил лютый волшебник, наш неприятель. Этот злодей никогда б не мог одолеть моего супруга, ежели б у него не украли препоясания и меча обвороженного, которые принадлежали к сему доспеху и имели в себе сверхъестественную силу и сохраняли его от всякого волшебства. Впрочем, не совсем еще вооружение сие лишилось своей силы: кроме того, что не пронзительно, возбуждает оно великую храбрость в том, кто его на себе имеет, и притом умножает весьма силу. Итак, пожалуй, прими его от меня, – продолжала волшебница, – в знак моей к тебе благодарности и надень его теперь же на себя для предосторожности от всякого неожидаемого случая.

Вельдюзь, поблагодарив ее за подарок, надел на себя вооружение, и когда они готовились описывать его в нем пригожство, то в самое то время прилетевший один из посланных сильфов привлек их на себя внимание.

По смущенному виду его заключили было они, что он Милославы не нашел, чего ради волшебница начала уже было ему и выговаривать за его неисправность, но ответ его привел их всех в такое удивление и ужас, каких они не ожидали, ибо он объявил, что Милославу сыскал было он на острове, узнав ее по тому описанию, какое ему об ней сделали, и, рассказав ей о своем посольстве, хотел было ее взять и к ним понести, как в самое то время приехал к ним в колеснице, запряженной аспидами, ужасный исполин, который, вырвав у него из рук Милославу, увез ее с собою, а он, не имея силы ей пособить, принужден был лететь назад, чтоб уведомить их о сем печальном приключении.

Когда сильф окончил свое повествование, то Вельдюзь, возбуждаемый любовью и негодованием, предприял гнаться за сим похитителем. Волшебница старалась его уговорить, чтоб он не вдавался без размышления в опасность, и обещалась наперед разведать, кто таков сей похититель, и потом уже приобрести хотела приличные способы к освобождению Милославину. Но полочанин, горя нетерпением, не внимал ее словам и, поблагодарив ее приличным способом, пошел от нее. После чего, сев на крылатого своего коня, приказал ему гнаться за исполином, которого и нагнал он вскоре над сею ужасною горою, в которую превращены мои подданные.

Неустрашимый сей князь, увидев любезную свою Милославу у страшного сего Болота, устремился на него с копьем, думая его оным сразить, но в самый тот миг исполин зинул на него пламенем, которым обжег у него ту руку, на коей был перстень. Вельдгозь, почувствовав боль, отдернул ее к себе, отчего, повернувшись у него перстень камнем вверх, принудил крылатого коня скрыться, а всадник полетел стремглав на утыканную копьями и мечами гору.

Стенание и вопль печальной Милославы, последовавшие за его падением, представили ему смерть ужаснейшею: страшная гора готовила ему неизбежимую кончину, которая бедную его невесту оставляла навек во власти у лютого Волота. Низверженный Вельдюзь почал призывать на помощь и богов и людей, но все его слова погибали в воздухе бесполезно. Уже падение его оканчивалось; свирепые змеи подняли головы и разинули свои пасти, чтоб его растерзать, уже коснулся он остриям копий и мечей, как множество сильфов, подхватив его, отнесли к волшебнице, его приятельнице, которая, увидев его, стала ему выговаривать ласковым образом за его стремление и дерзость, с каковою он отважился напасть на такового врага, коего и сама она трепещет.

Едва окончала волшебница сии слова, как ужасный гром и молния сорвали с покоя, в коем они находились, крышу, и в то самое время с превеликим вихрем слетел к ним исполин, который, обратясь к Вельдюзю, сказал ему страшным голосом: «Дерзновенный! ты осмелился отнимать у меня мою невольницу и напасть на меня посередине воздуха, но, будучи мною свержен, убоялся умереть. Ты не стоишь по трусости твоей смерти, но за дерзость твою не стоишь и жизни; и за то и другое должен ты претерпеть такое состояние, которое заставит тебя ужасаться и живота, и смерти». По окончании сих речей засвистал он преужасно; тогда предстало пред него шестеро премерзких карлов, которым приказал он ободрать с него вооружение, а перстень его взял к себе. После того, прошептав нечто, взял Вельдюзя за ногу и бросил в отверстие покоя.

Устрашенный Вельдюзь, летя из покоя в рощу, коею окружен был волшебницын замок, почувствовал в себе легкость и, обратя на себя глаза, увидел, что он более не человек, но обезьяна. Сие горестное превращение столь его опечалило, что он охотно соглашался тогда потерять и жизнь свою, но животолюбие принудило его схватиться за ветви дерев, между коих он упал. По счастью его, схватился он за них так удачно, что падение его они остановили. Свойство нового его состояния способствовало ему безвредно слезть с дерева на землю, на которую сошед, вдался он в превеликую печаль, но страх воспрепятствовал ему быть долго в таком месте, подле коего находился ужасный его неприятель. Побежал он оттуда, проклиная исполина и тужа о бедной своей приятельнице, коей волшебник не преминет мстить за его избавление. Напоследок, бегая около двух месяцев по лесам, добежал он до моего замка, где, напав на него, мои собаки принудили его взлезть на дерево и дожидаться моей помощи. Вот все приключения твоего зятя, – продолжал Видостан, говоря Светлосану, – а окончание им я уже тебе рассказал прежде; теперь осталось мне досказать тебе мою историю.