Текст книги "Любовный напиток. Лучшая персидская лирика"

Автор книги: Омар Хайям

«Ты знаешь ли, о чем ведут беседу чанг и уд?..»

 
Ты знаешь ли, о чем ведут беседу чанг и уд?
«Украдкой пей, тайком люби – порядок нынче крут!
 
 
Украли славу у любви и смелость у сердец,
Ханжи влюбленных волокут на ханжеский свой суд.
 
 
Зороастрийцев-стариков винят в питье вина!
Как видно, мало юных им – и стариков не чтут.
 
 
Грех пить, грех думать о любви… Все грех, да грех, да грех!»
Рыдая горько, чанг и уд свой разговор ведут.
 
 
О философском камне встарь мечтали мудрецы,
Но не нашли его. Едва ль глупцы его найдут!
 
 
Перед закрытой дверью мы, заблудшие, стоим.
Что там, за дверью? – мучит нас пустых догадок зуд.
 
 
Вот почему дороже царств один влюбленный взгляд!
Красотки за свою любовь недорого берут.
 
 
Как счастья нам достичь? Один – все валит на судьбу,
Другой твердит: «Все перетрут терпение и труд».
 
 
Не думай, смертный человек, что прочен этот мир.
Изменчивость – его закон. Ничто не вечно тут.
 
 
Пей, с лицемеров не бери примера, о Хафиз!
И шейх, и муфтий, и мулла, и мохтасеб – все врут.
 

«Два друга сердечных, два мана хмельного вина…»

 
Два друга сердечных, два мана хмельного вина,
Старинная книга, лужайка в саду, тишина —
 
 
О жребий счастливый! Ничто не сравнится с тобой —
Ни сила, ни слава, ни полная злата казна.
 
 
Предать ради них этот рай – все равно что продать
В Египет Иосифа: слишком ничтожна цена!
 
 
Приди! Не изменится мир от поступков твоих и моих,
Греховность моя твоему аскетизму равна.
 
 
Злой ветер событий свистит над моим цветником,
Прилежный садовник – забыл я цветов имена.
 
 
В Джамшидовой чаше не видно отрадных картин —
Невиданных бедствий в той чаше картина видна.
 
 
Как после самума, поломаны стебли цветов,
Живая ограда из вьющихся роз снесена…
 
 
Терпи, мое сердце, тебя не покинет Господь,
Тобой, драгоценным, не будет владеть сатана!
 
 
Чем платит мне небо за верную службу мою?
Где милая сердцу? В руках негодяев она!
 
 
Испортился нрав у судьбы в это смутное время, Хафиз.
Где мысль мудреца? Где поэзия? О времена!
 

«Вошла в обычай подлость. В мире нету…»

 
Вошла в обычай подлость. В мире нету
Ни честности, ни верности обету.
 
 
Талант стоит с протянутой рукою,
Выпрашивая медную монету.
 
 
От нищеты и бед ища защиты,
Ученый муж скитается по свету.
 
 
Зато невежда нынче процветает:
Его не тронь – вмиг призовет к ответу!
 
 
И если кто-то сложит стих, подобный
Звенящему ручью или рассвету, —
 
 
Будь сей поэт, как Санаи, искусен —
И черствой корки не дадут поэту.
 
 
Мне мудрость шепчет: «Удались от мира
Замкнись в себе, стерпи обиду эту.
 
 
В своих стенаньях уподобься флейте,
В терпении и стойкости – аскету».
 
 
А мой совет: «Упал – начни сначала!»
Хафиз, последуй этому совету.
 

«Хоть прекрасна весна и вино веселит…»

 
Хоть прекрасна весна и вино веселит,
Но не пейте вина – мохтасеб не велит!
 
 
Сух верховный закон этих смутных времен.
Пей тайком, пей с умом, делай ханжеский вид.
 
 
Сядь, как дервиш, в углу, спрячь в рукав пиалу.
Нынче мир не вином – алой кровью залит.
 
 
Если пролил вино – смой слезами пятно,
Дескать: «Праведник я! В мире правда царит!»
 
 
Свод небес надо мной – образ кривды земной,
Счастья здесь не найдешь – только сердце болит,
 
 
Небеса – решето. Не спасется никто,
Ни Хосров, ни Парвиз… Рок людей не щадит.
 
 
Прочь отсюда – в Тебриз! Славен стих твой, Хафиз:
Покорил он Шираз – и Тебриз покорит.
 

«Что лучше сада и весны на берегу потока?..»

 
Что лучше сада и весны на берегу потока?
Чего мы, виночерпий, ждем? Налей хмельного сока!
 
 
Суть сказок о живой воде, легенд о райских кущах —
Не в том ли, чтобы от земли нас оторвать до срока?
 
 
Знать сроков смертным не дано. Цени свою удачу:
Миг счастья, выпавший тебе, считай подарком рока.
 
 
Мы все висим на волоске, готовом оборваться.
Жалей себя! Жалеть сей мир – не много будет прока.
 
 
Кому под силу приоткрыть завесу вечной тайны?
Молчи, соперник! Что тебе до вещих слов пророка?
 
 
Кого я должен предпочесть – непьющих или пьяниц?
Одной породы – и аскет, и жалкий сын порока.
 
 
И если допускает Бог все наши прегрешенья —
Что мы с тобой должны извлечь из этого урока?
 
 
Хафиз хотел испить вина, аскет – воды Кавсара…
Меж тем желанья божества запрятаны глубоко!
 

«Верный друг лозы запретной…»

 
Верный друг лозы запретной, благодарен будь Аллаху:
Мохтасеб покинул землю – мир его сухому праху!
 
 
Дочь лозы в кабак явилась – оботри-ка пот с бутылей,
Чтоб о ней не говорили, будто спряталась со страху!
 
 
Пригласи лечиться хмелем всех певцов любви в Ширазе,
Чтоб никто из них с отвычки, зазевавшись, не дал маху!
 
 
Ты, аскет благочестивый, не отмоешь винных пятен —
Хоть в семи котлах бурлящих кипяти свою рубаху!
 
 
Розовый бутон свиданья лепестки раскрыл под ветром
И запел звонкоголосо – превратилась роза в птаху!
 
 
Скромен будь, Хафиз! Иначе – твой успех припишут спеси.
Не забудь, что злой завистник на тебя клевещет шаху…
 

«Окончен долгий пост – налейте мне вина!..»

 
Окончен долгий пост – налейте мне вина!
Не нужен мне почет и слава не нужна.
 
 
Подайте кубок мне! Великий пост помянем,
Безвинные вином помянем времена.
 
 
Напьемся допьяна, чтоб в голове смешалось:
Какая мысль верна – какая не верна.
 
 
Вдохнем тот аромат забытый, о котором
Молились в кабаках с рассвета дотемна.
 
 
Душа моя совсем без пьянства омертвела —
Почуяв запах сей, вновь ожила она.
 
 
Пусть вдаль спешит аскет, не знающий покоя,
А ринд – свернет в кабак, забудет цель спьяна.
 
 
Все золото души я на вино растратил,
Теперь душа пуста, печальна и темна.
 
 
Так дайте мне вина! Я жажду утоленья.
Доколе мне страдать, стеная, как струна?
 
 
Не продолжай, Хафиз! Дороги нет заблудшим,
Чье чистое вино расплескано до дна…
 

«Я счастье здесь мечтал найти – а потерпел урон…»

 
Я счастье здесь мечтал найти – а потерпел урон.
Пора пожитки собирать – и убираться вон.
 
 
Я на себе одежды рвал, и руки я ломал,
И плакал, и пылал, как лал, как розовый бутон.
 
 
Внимала роза соловью вчера в моем саду,
Всю ночь среди ветвей звучал его печальный стон:
 
 
«О сердце бедное, терпи! Всесильный друг суров:
К твоим поступкам и словам неблагосклонен он».
 
 
Повержен бурею судьбы, не замочил ареф
Одежд, хоть волны океан вздымал со всех сторон.
 
 
Не будь несдержанным в речах, не нарушай обет,
Коль хочешь, чтоб не покарал смутьяна небосклон.
 
 
Ах, если б исполнялись все желания, Хафиз!
Тогда бы и великий Джам не потерял свой трон…
 

«Я ушел – не знает сердце, ранено тобою…»

 
Я ушел – не знает сердце, ранено тобою:
Долго ль суждено злосчастью быть моей судьбою.
 
 
Я осыплю жемчугами ради глаз прекрасных
Тех, кто от тебя прискачет с весточкой любою.
 
 
Пусть с тобой пребудет верность – Бог со мной пребудет!
Тщетно обращаюсь к небу с этою мольбою.
 
 
Если взвесят наши вины – я оправдан буду,
Но не будет оправданья твоему разбою.
 
 
А в моем смятенном сердце не погасят страсти
Даже все земные силы, изготовясь к бою!
 
 
Я небесные скрижали разобью на части —
Чтоб влюбленным не грозили небеса бедою.
 
 
Пред моим изображеньем пери розоликой
Розовый бутон в смущенье вянет сам собою…
 
 
Отвечай, когда ширазцы спросят про Хафиза:
«Он в слезах свой край покинул, изгнанный враждою!»
 

«Молитва о тех, кто в пути, – начало рыданий моих…»

 
Молитва о тех, кто в пути, – начало рыданий моих.
Скитальцам подобен я сам, а стих мой – стенаниям их.
 
 
Как вспомню о друге – слеза мои застилает глаза.
Скитанья учили меня. Я – вечной дороги жених.
 
 
Я помню родную страну и в сердце ее берегу,
В кругу моих близких друзей ее берегу от чужих.
 
 
В квартале чужих кабаков я знамя свое утвердил.
Дорогу домой отыскать ты мне помоги, проводник!
 
 
Когда ж я пойму, что грешно незрелых кумиров любить?
Пусть свыше раздастся приказ, чтоб голос соблазна утих.
 
 
Лишь утренний ветерок и ветер вечерней зари —
Наперсники тайны моей. Свидетелей нету других.
 
 
О ветер рассветный, повей мне с той стороны, где Шираз!
Родной стороны аромат – живительный сердцу родник.
 
 
Когда мы прощались с тобой, я плакал, а ты – упрекал…
Кому же пожалуюсь я? Толпе ненавистников злых?
 
 
Я слышал вчера на заре пленительный голос Зухры:
«Будь славен, великий Хафиз, слагающий сладостный стих!»
 

«Пропавший Иосиф в родной Ханаан возвратится – не плачь…»

 
Пропавший Иосиф в родной Ханаан возвратится – не плачь.
«Убогая хижина в розовый сад превратится – не плачь».
 
 
Вернется покой в эту душу, хлебнувшую горя,
Смятенное сердце по воле небес исцелится – не плачь.
 
 
Настанет весна, и на троне весеннего луга
Нас розы укроют от солнца, о певчая птица – не плачь!
 
 
Не может быть вечно враждебным вращение неба,
Навстречу желаниям нашим должно и оно обратиться – не плачь.
 
 
За темной завесою тайна грядущего скрыта,
Но радость, я верю, еще озарит наши лица – не плачь.
 
 
Паломник в пустыне, не бойся шипов мугильяна,
Шипы не помеха тому, кто к святыне стремится, – не плачь.
 
 
Что ты перенес от людского коварства и злобы —
Все знает Всевышний, все щедро тебе возместится – не плачь.
 
 
Хоть полон опасностей путь и длинна до Каабы дорога,
Не может она бесконечно все длиться и длиться – не плачь.
 
 
И ты, о Хафиз, в своем нищем, убогом жилище,
Пока есть Коран и пока еще можешь молиться, – не плачь!
 

«Лик твой – спутник мой в скитаньях…»

 
Лик твой – спутник мой в скитаньях, а дороги – далеки.
К локонам твоим привязан я рассудку вопреки.
 
 
Ямочка на подбородке мне лукаво говорит:
«В эту ямочку свалились все Юсуфы-дураки!»
 
 
Эти тысячи Юсуфов преградили путь к тебе.
Красота твоя – спасенье и лекарство от тоски.
 
 
Если мне не дотянуться до густых твоих кудрей —
Значит, сердце виновато, значит, руки коротки.
 
 
Предавайся наслажденьям ты в обители своей,
Но привратнику у входа наставленье изреки:
 
 
«Этот путник отразился в зеркале моей души,
Хоть и пыльный он, и скромный, и наряд, и вид – жалки.
 
 
Отвори ворота, если постучится в них Хафиз —
Он годами, бедный, жаждал мною утолить зрачки…»
 

«В Сабею лети, мой гонец, мой ветер, мой верный удод…»

 
В Сабею лети, мой гонец, мой ветер, мой верный удод;
В обитель высокой души – из этой юдоли невзгод!
 
 
Такому, как ты, летуну здесь нечего делать. Спеши
В тот край, где покинутый друг вестей с нетерпением ждет.
 
 
Я вижу его наяву и Бога молю за него.
Спеши: на дорогах любви недолог любой переход.
 
 
И с утренним ветром к нему, и с ветром вечерней зари
Летят караваны молитв отсюда который уж год.
 
 
Я шлю тебе зеркало-стих: взгляни на деянья Творца,
Восславь, поглядев на себя, обилие Божьих щедрот.
 
 
Чтоб войско тоски по тебе не рушило крепость души,
В стихе этом душу свою тебе верноподданный шлет.
 
 
О ты, завсегдатай души, на время ушедший из глаз,
Тебе одинокий певец хвалу всей душой воздает.
 
 
Я с помощью саза газель для верного друга сложил.
Молю об ответе и жду, когда же откликнется тот?
 
 
Сказать ли, какие слова я жажду услышать в ответ?
«Немного еще потерпи – избавлю тебя от забот.
 
 
Я шлю тебе, славный Хафиз, в подарок кафтан и коня.
Ты – музыка наших пиров. Скорей собирайся в поход!»
 

«О кумир, по праву дружбы, у которой я в долгу…»

 
О кумир, по праву дружбы, у которой я в долгу,
Ты наносишь раны другу, словно злейшему врагу.
 
 
Ты послушайся совета: перлы редких слов моих —
Лучше жемчуга, который я в шкатулке берегу.
 
 
Если у тебя осталась с вечера бутыль вина,
На призыв мой: «Помогите!» – ты ответишь: «Помогу!»
 
 
Жду: когда же удостоит посещением пьянчуг
Тот, чей светлый лик в небесном отражается кругу?
 
 
Не суди о риндах плохо, рассуди-ка здраво, шейх:
Ненавидеть Бог заставил пьяниц трезвого слугу.
 
 
Неужель ты не боишься вздохов пламенных моих?
Рубище твое – из шерсти, час неровен – подожгу!
 
 
Не видал стихов я лучше, чем стихи твои, Хафиз, —
В этом клятву на Коране дать торжественно могу!
 

«Ветру, верному удоду…»

 
Ветру, верному удоду, вестнику добра – осанна!
Он вернулся с доброй вестью из Сабеи утром рано.
 
 
Сердце, утренняя птица, пой мелодию Дауда,
Созерцай благоговейно нисхожденье Солеймана.
 
 
Позабудь печали, сердце, уповай на исцеленье:
Снова терпкий винный запах долетает до тюльпана.
 
 
Для чего ты удалялся? Почему назад вернулся?
Где ареф, понять способный побуждения султана?
 
 
О кумир великодушный, проявивший человечность,
Вновь свернувший на дорогу верности с пути обмана!
 
 
Чтобы вновь услышать голос бессердечного владыки,
Поспешал мой взор по следу кочевого каравана…
 
 
Да, Хафиз захлопнул двери тех обид. Но милосердный
Шах к нему явился с миром – заживает в сердце рана!
 

«Сердце плавилось от страсти, как металл, – напрасно!..»

 
Сердце плавилось от страсти, как металл, – напрасно!
Страстно я пылал, взалкавши, но взалкал – напрасно.
 
 
Устремляясь пылким сердцем к сокровенной цели,
В этом мире я скитальцем нищим стал напрасно.
 
 
Горе мне! В своей погоне за бесценным кладом
К благородству вероломных я взывал напрасно.
 
 
«Князем твоего собранья, – ты сказал мне, – буду!»
Словно раб, тебя весь вечер я прождал напрасно.
 
 
Слава ль о моем распутстве удержала шаха?
Так иль нет – но обещанье ты мне дал напрасно.
 
 
Если бьется голубь сердца, было б справедливо,
Чтобы голубь этот в сети не попал напрасно.
 
 
Сколько сил я зря растратил на дорогах страсти!
Без наставника пошел я в тот квартал напрасно.
 
 
Алых уст, подобных лалу, зря я страстно жаждал,
Кровь из сердца, как из чаши, расплескал напрасно.
 
 
Сколько разных ухищрений ты, Хафиз, придумал!
Но взаимности добиться ты мечтал напрасно…
 

«Чего ты хочешь? Рви цветы, вино рекою лей!»

 
«Чего ты хочешь? Рви цветы, вино рекою лей!» —
Так роза утром говорит. Что скажет соловей?
 
 
«Пока ты молод, расстилай ковер свой в цветнике,
Любуйся красотою роз, нарциссов и лилей.
 
 
Благоухай, как вешний сад, будь гордым, как самшит,
А станом зависть вызывай у стройных тополей.
 
 
Когда раскроется бутон прекрасных уст твоих —
Кому подарит счастье он? Тому, кто всех милей.
 
 
Сегодня – праздничный базар, тебя на части рвут.
Коль цену красную дадут – товара не жалей!
 
 
Не забывай, что красота – лишь свечка на ветру.
Свечу таланта засвети от красоты своей.
 
 
Кудрей роскошных аромат струится к небесам —
Пускай стремится к небесам твоей души елей!»
 
 
У шаха нынче в цветнике собранье певчих птиц.
Пропой газели им, Хафиз, ширазский соловей!
 

«Ты лети, рассветный ветер, к той, что в дальние миры…»

 
Ты лети, рассветный ветер, к той, что в дальние миры
Изгнала меня, скитальца, гонит на гору с горы!
 
 
Может, сладостная спросит: «Где мой верный попугай?»
Попугаи любят сахар, хоть учены и мудры.
 
 
Или, одолев надменность, о влюбленном соловье
Обольстительная спросит: «Жив ли он до сей поры?»
 
 
Не поймаете силками птицу мудрую, ловцы,
А поймаете улыбкой, если только вы добры.
 
 
Пусть она, с другим пируя, вспоминает иногда
О влюбленном безответно и не званном на пиры.
 
 
Ах, не знаю: почему же не желают знать меня
Эти стройные газели, черноглазы и хитры?
 
 
«Лишь один я замечаю в красоте твоей изъян»:
Нету дара постоянства, несмотря на все дары.
 
 
Диво ль, коль от слов Хафиза, сладкогласого певца,
Небожители запляшут под мелодию Зухры?
 

«Я просил: «Султан красавиц, окажи мне милость!»

 
Я просил: «Султан красавиц, окажи мне милость!»
Ты сказала: «У скитальца сердце заблудилось!»
 
 
Я молвил: «Побудь со мною!» Ты: «Прощай!» – сказала.
Это сердце состраданью в неге не училось.
 
 
Что за дело мягко спящим до шипов колючих,
На которых в годы странствий спать мне приходилось?
 
 
Ах, как мне знакомы цепи локонов тяжелых!
Этой родинки коварство как мне часто снилось!
 
 
А пушок над верхней губкой – письмена, которых
У других красавиц видеть мне не доводилось.
 
 
Лепестки нарцисса стали лепестками розы —
Так лицо твое от хмеля в цвете изменилось.
 
 
Я сказал: «О ты, чьи кудри полночи темнее,
Опасайся, чтобы горе утром не явилось!»
 
 
«О Хафиз, – она сказала, – сердцу не прикажешь:
Очень часто сердцу ближе то, что удалилось…»
 

«Мы – пьяницы! Не стали нам сердца повиноваться…»

 
Мы – пьяницы! Не стали нам сердца повиноваться.
Привыкли мы алкать любви и чаши домогаться.
 
 
Нам причинили много мук бровей тугие луки.
Желая поражать сердца, а в руки не даваться.
 
 
О роза, на твоем челе печаль – печать похмелья!
Нам, диким макам, суждено с таким клеймом рождаться.
 
 
Коль наш зарок не пить вина смутит виноторговца,
Скажи, мы больше никогда не будем зарекаться!
 
 
О старец магов, помоги заблудшим забулдыгам:
Мы сбились с верного пути, должны тебе признаться.
 
 
Ты не гляди в бокал с вином – взгляни на наши лица:
На них – клеймо, которым лишь избранники
клеймятся.
 
 
«Хафиз, все образы твои – мираж! – она сказала. —
А тем, чего на свете нет, как можно вдохновляться?»
 

«Тот, кто дал твоим ланитам…»

 
Тот, кто дал твоим ланитам алый цвет весенних роз,
Мог бы дать покой страдальцу, льющему потоки слез.
 
 
Тот, кто смоляную косу превратил в тугой аркан,
Мог бы вызволить беднягу из кольца твоих волос.
 
 
Разонравилась мне повесть о Фархаде и Ширин
В миг, когда рабом любимой стал герой-каменотес.
 
 
Мой удел – довольство малым, коль иного не дал бог.
Тот, кто дал одним богатство, – нищету другим принес.
 
 
Мир – красавица-невеста, за нее калым велик:
Жизнью выкуп платит каждый, кто посватался всерьез.
 
 
Мой удел – в саду лужайка, вдалеке от суеты,
Лишь бы ручеек струился, кипарис высокий рос…
 
 
О Хаджи Кавам! Рукою вечной скорби схвачен я.
От разлуки у Хафиза кровью сердце облилось.
 

«Ты прекрасна, как Иосиф! – утверждает весь Шираз…»

 
Ты прекрасна, как Иосиф! – утверждает весь Шираз.
Люди лгут – я убедился: ты прекрасней во сто раз!
 
 
Не хочу сравнить с тобою ни Хосрова, ни Ширин.
Совершенство – вне сравнений и не требует прикрас!
 
 
Посрамит любую розу губ твоих тугой бутон —
Столь прелестного бутона не росло в садах у нас.
 
 
Кипарис застыл на месте, увидав твой стройный стан.
Сладкий голос твой услышав, онемел певучий саз.
 
 
Ты сказала: «Все желанья эти губы утолят!»
Отчего же не пошла ты дальше этих сладких фраз?
 
 
Обещала, что за это ты возьмешь в уплату жизнь.
Я боюсь, что ты задаром жизнь возьмешь – и кончен сказ.
 
 
Стрелы взоров беспощадно осыпают щит души.
До чего же меткий выстрел у ленивых этих глаз!
 
 
А когда, стрелок искусный, ты нас гонишь с глаз долой —
Реки слез глаза влюбленных исторгают каждый раз.
 
 
Прочитай письмо Хафиза! Он – ковер у ног твоих.
Для него одно словечко, мимолетный взгляд – приказ.
 

«Твоего изображенья не сотрут в душе года…»

 
Твоего изображенья не сотрут в душе года,
Плавной поступи любимой не забыть мне никогда.
 
 
Страсть к тебе такое место заняла в моей душе,
Если головы лишусь я – не утешусь и тогда.
 
 
Образ твой из воспаленной головы моей вовек
Не изгладится – какая б ни грозила мне беда.
 
 
Все забудет сердце, кроме груза страсти и тоски,
Кроме грусти о любимой – а она со мной всегда.
 
 
Сердце связано навеки прядями твоих волос —
Не видать ему свободы вплоть до Страшного суда.
 
 
Извинительно для сердца мчаться за тобою вслед:
Для больного есть лекарство – как же не спешить туда?
 
 
Если ж кто-нибудь не хочет стать скитальцем, как Хафиз, —
Пусть не дарит безответно сердца той, что так горда!
 

«Иди к нам, строгий суфий!..»

 
Иди к нам, строгий суфий! Бокалы не пусты.
Вино, коль приглядеться, – зерцало чистоты.
 
 
Спроси у пьяных риндов о тайнах бытия:
Вовек их не узнает тот, кто блюдет посты.
 
 
Анка́ не поддается тенетам и силкам.
Открой свои ловушки: в них ветер пустоты!
 
 
Я прекратил погоню за мудростью, когда
Вдруг ощутил поводья любви и красоты.
 
 
Мне служба у порога дает немало прав:
Нет-нет да и посмотрит хозяин с высоты!
 
 
Срывай цветы веселья, какие бог пошлет,
Поскольку не придется в раю нам рвать цветы.
 
 
О сердце! Юность прахом, беспутная, пошла,
Хоть в старости яви мне достойные черты.
 
 
Одну-другую чашу ты осуши – и прочь
Ступай, не напивайся до полной слепоты.
 
 
Хафиз – мюрид Джамшида: он в чашу до зари
Глядит и с шейхом Джамом беседует на «ты».
 

«Сокровища души моей – все те же, что и были…»

 
Сокровища души моей – все те же, что и были.
И тайна, и печать на ней – все те же, что и были.
 
 
Я тот же задушевный друг, немного захмелевший
От запаха колец-кудрей – все тех же, что и были!
 
 
Я не прошу рубинов в дар и россыпей жемчужин:
Скупцы не сделались добрей – все те же, что и были.
 
 
Твои уста, чей алый цвет моей окрашен кровью, —
Все те же, сколько кровь ни пей, все те же, что и были!
 
 
Моя религия – любовь, я – основатель веры.
Озера полных слез очей – все те же, что и были.
 
 
Тобой убитый – на тебя я снова уповаю:
Глупцы не сделались умней – все те же, что и были.
 
 
Всё так же дичь арканишь ты кудрями смоляными,
Силки давно минувших дней – все те же, что и были.
 
 
Хафиз, кровавых слез из глаз еще прольешь немало!
Истоки счастья и скорбей – все те же, что и были.
 

«Вчера один аскет-отшельник зашел в питейный дом…»

 
Вчера один аскет-отшельник зашел в питейный дом,
Нарушил он свои обеты – и напился вином.
 
 
Уснул. Во сне ему явилась подруга юных дней.
И старец воспылал любовью – и тронулся умом.
 
 
Разбойник, мальчик-виночерпий, явился наяву —
И старец этот мир покинул, и пил вино в ином.
 
 
Огонь ланит, подобных розам, поджег его гумно —
И сердце старца встрепенулось и стало мотыльком.
 
 
Нарциссы юных глаз пропели волшебную газель —
Сам Саади вдруг показался болтливым стариком.
 
 
Фанатик-суфий, накануне разбивший свой бокал,
Стал мудрецом, как только выпил бокал одним глотком.
 
 
Спасибо, утренние слезы, похожие на дождь:
Вы льетесь, чтобы превратиться в жемчужины потом.
 
 
Дворец возлюбленного шаха теперь – твой дом, Хафиз:
И сердце, и душа поэта туда ушли тайком!