Текст книги "Страж ее сердца (СИ)"
Автор книги: Оливия Штерн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Алька прижалась спиной к стене, так, чтобы ее было сложно увидеть из комнаты, потом очень медленно, затаив дыхание, выглянула – и тут же, с силой зажав рот рукой, метнулась обратно. В окна гостиной светила луна, и в косом пятне хрустально-белого света Алька разглядела тень. Крылатую тень.
Крагх.
Но, во имя Пастыря, что крагху делать в доме приора Надзора?
"Уж точно не поговорить пришел", – мрачно подумала она, медленно, неслышно пятясь.
Затем нащупала рукой деревянные перила и легко, на цыпочках, поспешила наверх. Живот свело от страха, под ребрами как будто катались крупные ледяные градины, скреблись друг о дружку и болезненно сжимали сердце.
"Куда он потом пойдет? Зачем здесь? Что – или кого – ищет?"
Наверное, она успела – успела добраться до второго этажа до того, как крылатая тварь из-за Пелены миновала гостиную и вышла в коридор. Судорожно стискивая дрожащие руки, Алька припустила по коридору, прямо к спальне Эльдора.
Плевать, что он сказал не показываться на глаза. В доме крагх, самый настоящий, а это куда важнее, чем нежелание одного приора видеть одну двуликую.
Алька даже стучать в дверь не стала, просто открыла ее, проскальзывая в комнату, замерла, озираясь. Эльдор преспокойно спал в кровати, и его обнаженная грудь казалась темной на фоне белоснежных простыней. Алька вдохнула поглубже и, стараясь ни о чем не думать, а заодно поменьше смотреть на полуголого мужчину, шагнула вперед.
– Ниат Эльдор, – шепотом.
Он засопел чуть громче, пошевелился и… не проснулся. Во сне его лицо казалось куда моложе, чем во время бодрствования, морщины разгладились и, казалось, на губах мелькает призрак улыбки.
– Ниат, – позвала Алька, протянула руку и легонько коснулась горячего плеча.
В тот же самый миг ее резко и больно дернули вперед, и она, задыхаясь от ужаса, уткнулась лицом в шершавую простынь. Сверху ее придавило совершенно каменное тело стража.
– Та-ак, – протянул сквозь зубы Эльдор, от его дыхания на затылке шевелились волосы, – какого крагха тебе здесь нужно, Алайна? Я приказал тебе держаться от меня подальше…
– Чу… жой… – прохрипела она, чувствуя, как сжимают шею стальные пальцы. Того и гляди, переломит…
– Что ты там щебечешь, птичка?
Одним резким движением он перевернул ее на спину и замер, угрожающе нависая, положив пальцы на горло.
– Чужой в доме, – просипела Алька. Ее внезапно прошиб пот, потому что Эльдор как-то особенно пристально рассматривал ее, взгляд гулял по лицу, по шее, по вырезу ночной сорочки. А потом он словно очнулся.
– Откуда ему здесь быть, – прошептал сердито, – какого крагха тебе надо?
Еще немного, и она расплачется. Да почему же, почему он не верит?
– Пожалуйста, ниат Эльдор, – голос дрожал, перед глазами все плыло, – внизу, в гостиной, чужак. И, кажется, крагх…
– Чушь, – пробормотал мужчина, – откуда ему…
Но потом вдруг молниеносно отпустил Альку, прислушался к чему-то. Разом потеряв к ней интерес, нырнул рукой под кровать, и достал оттуда кривой клинок.
– Сиди здесь, – короткий, хлесткий приказ.
Алька судорожно замотала головой. Нет, здесь еще страшнее…
Но приор уже не обращал на нее внимания. Босиком, ступая мягко и совершенно неслышно, подошел к двери, приоткрыл ее. Постоял, слушая тишину… И вынырнул в темноту коридора.
Алька нашла в себе сил слезть с кровати и пошла следом. Это глупо, страшно глупо, но она не может сидеть и ждать, в полной неизвестности. Медленно двигаясь следом за приором и не теряя из виду его худощавую, перевитую мускулами спину, Алька неслышно спустилась по лестнице. Эльдор свернул в коридор, который вел в их с Тибом комнату. И в этот миг что-то огромное, мохнатое бросилось на приора. Алька только и сообразила, что мохнатое – это крылья, огромные, растрепанные…
Все было как в кошмарном сне. Ни возгласа, ни вскрика. Звон столкнувшихся клинков. Пятно лунного света ложится на мускулистое тело крагха, который легко отшвыривает приора с дороги, устремляясь вперед, к ней.
Алька сглотнула.
Всего мгновение… До того, как ее не станет. Почему? Почему – именно она?
Сверкнул клинок, что-то просвистело в воздухе – и тело крагха, покрытое перьями, судорожно дернулось, из распахнутого рта плеснуло кровью.
– Ты… Ты-ы… – прохрипел страшно, уже закатывая глаза, но протягивая корявые пальцы к Альке.
И все. Крылья распластались по полу, чудовище дернулось в последний раз и замерло. Алька уперлась руками в стену, чтобы не свалиться. Голова закружилась, колени подогнулись. Приор Эльдор задумчиво постоял над крагхом, затем выдернул из его спины меч и невозмутимо принялся вытирать с него кровь. Прямо о крылья мертвеца.
А потом Алька услышала:
– Он к твоей комнате шел, Алайна Ритц. Он шел на твой запах, ведь твоя постель пахнет тобой. Ты понимаешь? Он пришел за тобой. И мне это совсем не нравится.
– Но я…
– Я понимаю, что ты ничего об этом не знаешь. Но все происходящее – это ли не повод пожалеть о том, что я привел тебя в свой дом?
– Вернете в тюрьму? – прошептала Алька, опускаясь на пол, – отрубите руки?
Эльдор оторвался от созерцания тела поверженного врага и уставился на нее так зло, что Алька не выдержала и опустила взгляд. Его прям перекосило от ярости, это было видно даже в потемках.
– Не городи чепухи. Я уже не мальчик, чтобы перерешивать. Но, – тут Эльдор задумался на минуту, и эта минута показалась Альке вечностью, – Тиба следует отдать в хорошую школу. И озаботиться защитными артефактами, расставить их вокруг дома…
ГЛАВА 6. Запланированное путешествие
Злость и ощущение собственной беспомощности – очень плохая комбинация эмоций. Примерно то же в последний раз Мариус чувствовал, когда ему-таки донесли, что Ровена ходила к знахарке и избавилась от ребенка. Мариус даже не был уверен в том, что то был его ребенок, но какая-то светлая, не заляпанная грязью частичка его души билась в агонии и вопила, что именно его.
Этот же тошнотворный коктейль злости и беспомощности он сполна ощутил снова, стоя над убитым крагхом и глядя на худенькую, стриженную под мальчика девушку в тонкой рубашонке.
Он злился на нее – потому что она теперь жила в его доме, и он был вынужден каждый день лицезреть двуликую, на себя – потому что нечто странное произошло с ним самим, как будто провернулось с щелчком внутри, и оттого он больше просто не мог ее ненавидеть, на весь мир – потому что с приездом в Роутон все пошло наперекосяк, казалось, небесный купол дал трещину, и она, змеясь, с треском бросает вниз все то, что составляло его веру.
Он не мог больше ненавидеть девчонку только потому, что она была двуликой. Не мог – и все. Как будто видел самого себя со стороны, барахтающегося в луже с отбросами. А она медленно подходила, протягивала худую руку, отчего теплело на сердце, и все гадкое, мерзкое, что накопилось в памяти, отваливалось грязными хлопьями, оставаясь далеко позади. Сам же он… судорожно хватался за ее слабые тонкие пальчики, все четче осознавая: если она уйдет, ему будет еще хуже.
И оттого Мариус ощущал себя беспомощнее слепого котенка – потому что не понимал, что же происходит вокруг него, зато начинал понимать, что происходит с ним лично.
Единстенное, что пока стало ясно – то, что магистр Святого Надзора что-то скрывает, и то, что крагх приходил за мелкой. Он, Мариус, совершенно был неинтересен ночному гостю. Чудовище пришло, считай, за соплеменницей. То, что он не подумал и убил крагха, не допросив, вызывало колкое, едкое раздражение. Убил, да. Потому что сердце вдруг екнуло – а ну как достанет девку. Это уже потом рассудок протестовал, мол, а что такого? Что случилось бы, дотянись крагх до двуликой? Но в те мгновения что-то дернулось глубоко внутри и не позволило чудовищу… получается, убить такое же чудовище.
Он собственноручно отвез мертвого крагха в отделение Надзора и злорадно наблюдал, как блевали в углу двора подчиненные, которых он заставил рубить тело твари на части, а потом зарыть в углу двора. Почему рубить? Таков порядок, так учили Стражей, и Мариус не считал нужным отступать от традиций. Потом он уединился в кабинете и нарочито долго заполнял рапорт. А мыслями все равно пребывал дома, и перед глазами, в призрачном лунном свете, двуликая в этой своей прозрачной рубашечке, которая не столько скрывает, сколько подчеркивает маленькую грудь, и почти беспрепятственно позволяет разглядеть темный треугольничек внизу живота.
Крагх знает что творилось.
Мариус был точно уверен в том, что люто ненавидит всех двуликих, которые когда-либо ему встречались.
А потом оказалось, что – нет, ошибся, и как глупо ошибся… просто слов нет, как глупо.
Он посадил отвратительную кляксу на бумагу, выругался, думал – переписать отчет – но затем оборвал себя. Незачем. И без того дел по горло.
До конца дня он планировал отвезти Тиберика в частную школу для мальчиков, где готовили будущих студентов академии Естественных наук. Если к тебе в дом является крагх, который при этом желает зарубить твою рабыню, от маленьких детей всяко лучше избавиться. В школу сдать, то есть. А еще он собирался там же, в Эрифрее, посетить лавку лучшего артефактора столицы и набрать у него сигнальных и охранных артефактов для дома. В конце концов, там оставался он сам, Марго, Робин и… В общем, главный источник беспокойства.
Он отложил перо и устало потер глаза.
Ночное нападение, двуликая рабыня, которую он заполучил себе на беду, убитый Фредерик, Око Порядка – все выстраивалось в бестолковую мешанину цветных кусков мозаики и не желало складываться ни во что понятное. Но одно стоило признать: он, Мариус Эльдор, уже стал на скользкую дорожку ереси. И случилось это даже не тогда, когда не сказал всю правду Магистру. Тогда, когда спросил – у тебя есть крылья?..
* * *
Он уже заканчивал работу и собирался домой, чтобы забрать Тиба и с помощью артефакта телепортироваться в Эрифрею, как в дверь тихонько и очень нерешительно постучали.
– Входите, – стальным тоном приказал Мариус.
Но вместо ожидаемого недотепы-местного архивариуса отдела увидел ту, кого менее всего желал видеть – и при этом отдавал себе отчет, что увидеть не отказался бы.
Ровена за прошедшие годы совершенно не изменилась. Все та же роскошная грива светлых волос, вьющихся, оттенка спелой пшеницы, все те же зеленоватые глаза, немного кошачьи. Маленький, легкомысленно вздернутый носик, красиво очерченные скулы и щеки с ямочками. Все те же тонкие, породистые запястья, украшенные браслетами, все та же осиная талия и нескромный вырез, позволяющий заглянуть несколько глубже, чем положено.
Она была как лучик света посреди мрачного кабинета. Заблудившийся солнечный зайчик.
И внезапно Мариус растерялся, так, что даже привстал, опираясь ладонями о полированную столешницу. Он не знал, что сказать бывшей жене – жене, которая его предала, которая убила их ребенка, но которую он полюбил когда-то. И память о том, как Страж Надзора впервые поцеловал прекрасную девушку, еще не умерла, не покрылась слоем пыли и праха.
Потом он взял себя в руки. Давно ведь оставил прошлое прошлому, так к чему все это? Зачем она пришла? Просто повидать? Но Ровена была не из тех женщин, которые что-то делают "просто". Так какого крагха?..
– Ты, – буркнул он, садясь обратно за стол.
– Привет, – тихо сказала Ровена, и ее голос отдался в голове звоном маленьких хрустальных колокольчиков, – привет, Мариус… Я слышала, что ты вернулся, но все никак не находилась свободная минутка, чтоб зайти.
Она неторопливо вошла, прикрыла за собой дверь и огляделась в поисках свободного стула. Таковой стоял прямо напротив стола, и Ровена, едва заметно улыбнувшись своим мыслям, села.
Мариус пожал плечами. Он не знал, что ему говорить и как себя вести. И было это… невероятно больно, неприятно и тошно – оттого, что по-хорошему надо предательнице засветить в глаз, но не может… И потому, что не привык бить жену, и потому, что Ровена была так же красива, как и в день их свадьбы, в день, когда Мариус Эльдор совершил одну из самых поганых ошибок в своей жизни – женился на женщине столь же эффектной и пустой, как перезвон золотых монет.
– Что тебе надо? – наконец спросил он, разбивая тяжелое молчание.
Ровена только бровью повела и снова улыбнулась – но уже не уверенно, а как-то жалко.
– Да вот… пришла посмотреть на нового приора Роутона. Рада за тебя, очень рада. Всегда знала, что ты добьешься хорошей должности.
– А что ж не дождалась? – не удержался, съязвил Мариус.
И вспомнил, как вернулся домой раньше времени и застал ее, в супружеской постели, стонущей и извивающейся от страсти под желторотым юнцом. Тогда… он чуть шею не свернул сынку местного богатея, но опять-таки, Ровена не дала. Орала так, что стекла тряслись. И именно тогда на него наконец снизошло озарение, что Ровена – попросту пустышка, причем пустышка красивая, но совершенно не уважающего своего мужа.
А теперь вот сидит перед ним, вытянулась в струнку, руки сложила на подоле дорогого платья.
– Все ошибаются, Мариус. И я тоже… ошиблась. Я всего лишь женщина, и могу…
– Ну конечно, – от злости кровь в голову бросилась, – ребенка ты нашего тоже по ошибке убила, а?
Ровена тяжело вздохнула, промолчала и опустила глаза.
– Я… – прошептала она, и ее тихий голос коснулся натянутых нервов как крыло мотылька, – я так сожалею… Мариус… обо всем, что сделала тогда. Если бы ты знал.
Мариус нарочито громко захлопнул крышку чернильницы и принялся складывать бумаги в стопку.
– Ты пришла, потому что у твоего нынешнего мужа не все гладко с деньгами, а?
– Нет.
– Ну надо же, вид оскорбленной невинности…
– Я пришла, потому что так и не смогла тебя забыть, неужели непонятно? – Ровена резко поднялась со стула, ее волосы рассыпались по плечам золотым манто, – я пришла, потому что мне хотелось тебя увидеть. Правда, хотелось, Мариус. И я… я скучала, хочешь верь, хочешь не верь.
– Не верю, – он поднялся из-за стола, – прости, но у меня дела.
– Ты взял в дом двуликую, – хмуро сказала Ровена, – об этом весь Роутон судачит. Зачем, Мариус? Тебе нужна любовница без претензий? Чтоб постоянно рядом, под боком? В соседней комнате?
– А если и так? – усмехнулся. Внезапно стало любопытно, как себя дальше поведет Ровена. И Мариус даже ощутил нечто вроде удовлетворения, когда красивое, правильное лицо разочарованно вытянулось. Но Ровена тоже могла держать себя в руках и быстро сделала вид, что ей все равно.
– Не противно, с опечатанной? – презрительная усмешка на красивых губах, чуть тронутых блестящей помадой.
– Тебе что за дело? – вот теперь он уже в самом деле начинал злиться.
– Мне? Я бы предпочла занять ее место, Мариус.
Она сказала это, как будто случайно. Картинно зажала ладошкой рот, словно сама испугалась тех слов, что вылетели. А потом:
– Прости… я…
И, всхлипнув, выскочила из кабинета, подхватив пышный подол платья, стуча каблучками по деревянному полу.
Мариус успел только увидеть, что хорошенькие ушки Ровены сделались ярко-рубиновыми. Похоже, она и впрямь сболтнула лишнего. Вот что это было, только что? Она хлопнула дверью, а в кабинете остался легкий, чуть терпкий запах ее духов. О-о, Мариус хорошо помнил этот аромат, плетение цветущего жасмина и терпкой нотки лимонной цедры. Ему тогда казалось, что он готов сцеловывать этот аромат с ее белой тонкой шеи, а потом – с ключиц, прихватывая губами кожу в яремной ямке. Воспоминание мелькнуло перед мысленным взором – и рассыпалось уродливыми серыми хлопьями действительности. Ну не дурак ли?
Он подавил в себе внезапный и совершенно неуместный порыв броситься за бывшей женой. Незачем. Все кончено, покрылось коркой пепла и предано забвению. А ему нужно торопиться домой, чтобы забрать Тиба и передать его из рук в руки Энгеру Фирсу, старинному приятелю и директору школы.
Пока ехал домой, нахлестывая Графа, Мариус все думал, и голова лопалась от попыток осмыслить все происходящее. В самом деле, ему более чем достаточно Ока Порядка, Магистра, Фредерика, крагха, двуликой… Чтобы еще думать про Ровену.
Но все равно думалось.
И, конечно же, не в том ключе, как бы этого хотелось Ровене.
Вспоминались по большей части ее ежедневные стенания по поводу того, что опять нечего надеть, и что жалованье Стража слишком мало для человека, который каждый день рискует жизнью ради спокойствия земель Порядка. Покрасневшие от слез кошачьи глаза Ровены, прозрачные, зеленые. Она ведь искренне полагала, что отсутствие в гардеробе последней новинки сезона – трагедия. И в контраст сразу же другие глаза, графитово-серые, но при этом очень чистые и какие-то светлые, что ли. Да, в глазах фье Ритц жили отблески того внутреннего огня, который заставлял ее, сдыхая от голода, от боли в изувеченном лице, от безысходности, растить сводного брата. Тиберик был обузой, да еще какой. Но за год он не умер, не заболел и, хоть и был худеньким, но отнюдь не выглядел изможденным, в отличие от.
Впрочем, на пирожках Марго фье Ритц тоже слегка поправилась, даже грудь вернулась на то место, где ей полагается быть.
Тут Мариус рассердился. Мысли снова заворачивали не в ту сторону, куда было нужно. Нужно – о том, что он планировал предать Магистра. А получалось – про грудь под тоненькой тканью сорочки.
* * *
Когда он подъехал к дому и бросил вожжи подбежавшему Эндрю, солнце скрылось за тяжелой дождевой тучей. Порыв ветра растрепал полы форменного сюртука Надзора, похлопал по лицу холодными ладонями. Осень окончательно вступила в свои права, но, глядя на особняк, на седую черепицу, Мариус внезапно решил, что осень к лицу его старому дому, темнеющему этаким древним изваянием в объятиях иззолоченных яблонь.
Он поднялся по ступеням парадного крыльца и вошел в холл. А там уж его ждали: маленький Тиберик, приодетый по сезону, с добротным кожаным чемоданом, Марго с пакетом пирожков и двуликая в теплом платье в коричневую клетку.
– Ну, я вижу, Тиберик готов, – сказал Мариус, осмотрев собравшихся.
– Готов, – пискнул малыш, – Марго мне с собой пирожков собрала.
Мариус подошел к нему, взъерошил коротко остриженные русые волосики и в очередной раз подумал, как хорошо, что взял Тиба, что может о нем заботиться.
– Целуй Марго, и отправляемся.
Тиберика не нужно было просить дважды.
Пока нянечка и малыш расцеловывались, Мариус нащупал в кармане волчок артефакта, мимолетом подумал о том, что в Эрифрее будет теплее, потому что она на юге, а Роутон – почти самый север земель Порядка.
– Ниат Эльдор, – сиплый голосок Алайны Ритц заставил вздрогнуть, – пожалуйста, возьмите меня с собой.
Хмуро глянул в ее сторону. Девушка стояла, судорожно сжав на груди руки, и смотрела себе под ноги. Как всегда. Она почти никогда не смотрела в глаза, но внезапно сейчас это разозлило. Какого крагха? Разве он плохо с ней обращается? Разве хоть единожды наказал? Даже после того, как Алайна разукрасила физиономию сына полицмейстера синяками и ссадинами? Тогда, правда, он сам едва не добавил мерзавцу, но вовремя вспомнил о том, что не стоит сразу же ссориться со всеми важными людьми Роутона.
– Не возьмем, – резко выдохнул он.
И только тогда удостоился взгляда Алайны, рассерженного и опечаленного одновременно.
– Пожалуйста, ниат, – теперь в ее голосе захлюпали непролитые слезы, – мне так важно знать, где и как будет жить Тиберик. Я… я буду держаться от вас подальше, чтобы…
– Не возьмем, если не наденешь шляпку с вуалью, – повторил Мариус, почему-то чувствуя себя последней сволочью.
Алайна недоверчиво посмотрела на него, пытаясь понять, шутит или нет.
– Что? – буркнул он, – сходи за шляпкой, я подожду. У меня еще будут дела в Эрифрее, придется прогуляться по городу. Я ж тебя одну не брошу, а?
Личико Алайны подозрительно дрогнуло, а потом она бегом умчалась к себе.
– Алечка боится, что все будут на нее смотреть, – прокомментировал Тиб.
Марго же добавила сварливо:
– А вам, ниат, лишь бы над бедной девушкой поизмываться. Ей и без того досталось, бедняжке. И теперь – ни семьи, ни мужа, ни детей.
– При чем тут муж и дети? – Мариус развел руками, – Марго, милая, ты вообще о чем?
– А при том, что кто ее возьмет, с этим уродливым синим пятном на пол-щеки.
– Ты смотришь на меня так, как будто я его ей сделал, – проворчал он, – на старого приора так надо было смотреть. Ну и – да, двуликих опечатывают так, чтоб это было сразу видно, и чтобы ни у кого из жителей земель Порядка не возникало сомнений насчет того, с кем они имеют дело.
И – очень не вовремя – снова мысли о том, что Магистр наотрез отказался показать Око Порядка. А еще о том, что, возможно, это именно дневник Максимуса, замаранный в крови, лежал на его столе, и о том, что у самого Мариуса в бюро припрятан тот лист бумаги, который он подобрал в комнате Фредерика.
Он посмотрел на лестницу, по которой торопливо спускалась Алайна Ритц. Шляпка оказалась очень уместна: густая вуаль надежно прятала верхнюю половину лица вместе с печатью. Только губы и узкий подбородок было видно.
Алайна молча подошла и стала рядом, а Мариус с удивлением отметил, что она выше, чем ему казалось. Макушкой до уха достает. И при этом такая тонкая и хрупкая, что, кажется, пальцем тронешь – зазвенит. А он ей на шею наступал…
– Так, – он прочистил горло, – ну все, Марго. Мы отправляемся и вернемся к ночи. Будьте осторожны, если что, уходите из дома. Хотя, думается, никто вас не навестит…
Он взял за руку Тиба, поднял его чемоданчик и оглянулся на двуликую.
– Подойди ближе. Портальный артефакт захватывает тех, кто находится в радиусе не более шага.
Девушка молча подошла и стала рядом, задев его тяжелой юбкой. А потом подобрала рукой подол, так, как будто боялась запачкать ее о сапог приора.
– А мы что, полетим? – подал голос Тиберик.
– Полетим, да, – пришлось поставить чемоданчик на пол, чтобы достать артефакт.
Прикинув мысленно расположение школы, Мариус накрутил настройки, кивнул всем.
– Закройте глаза, чтоб не тошнило. Тиб, тебя это особенно касается. Марго, мы отправляемся.
И привычным уже движением вжал кнопку, активируя портал.
…Он не предусмотрел только одно: ни Тиберик, ни Алайна раньше не путешествовали таким образом, и поэтому, когда эрифрейская мостовая резко ткнулась под ноги, Тиб попросту сел на попу, а девушка пошатнулась так, что пришлось ее придержать за локоть, чтоб не упала.
– Простите, – прошептала она, высвобождая руку, – простите меня…
– Прекрати постоянно извиняться, – рыкнул Мариус.
И когда его начало раздражать то, что она его боится до дрожи в коленках? Глаза прячет, постоянно просит прощения, даже за то, в чем не виновата.
– П-простите, ниат…
Он отвернулся, поднял Тиба с земли и указал на начало широкой липовой аллеи.
– Нам туда, парень.
Закрытая школа Энгера Фирса располагалась в одном из тихих центральных кварталов Эрифреи. Это был трехэтажный особняк, с яркой бордовой крышей, облицованный красно-серым гранитом. На территории располагался небольшой сад, где могли гулять воспитанники, и лужайка, где эти же воспитанники играли в мяч.
Сейчас вокруг было тихо и безлюдно, только дворник сметал мокрые листья с крыльца. Сад был наполнен влажным шелестом, пахло прелой листвой и грибами. В окна первого этажа были видны классные комнаты, и как раз мальчик в форме отвечал урок.
Уверенно шагая вперед, Мариус покосился на Тиба: глазенки малыша зажглись интересом, но он все равно крепко держался за руку сестры. Лицо Алайны было скрыто темной вуалью, но вперед она шагала тоже довольно бодро. Понимала, что мальчику нужно получать образование. Да и к чему лишний риск, если еще какой крагх наведается?
– Тиберик, я хочу, чтоб ты старался, – сказал Мариус, – это важно, понимаешь? А если у тебя что-то не будет получаться, ты всегда сможешь спросить у старших товарищей. Ну, или у меня, когда я буду тебя проведывать.
– А Алечка тоже будет?
– Тоже будет, – эхом откликнулся он, – куда ж мы ее денем.
Потом он оставил брата и сестру на площадке перед входом, а сам отправился в кабинет директора. Постучался и, услышав голос Энгера, вошел.
Фирс, всегда довольный жизнью весельчак, стоял у окна с миниатюрной чашечкой кофе и сходу заявил:
– А я вас сразу заметил. Твои родственники, м-м?
– Нет.
Мариус всегда поражался тому, как люди могут настолько не меняться с годами. Фирс не менялся последние лет десять: совершенно лысый, в очках в толстой роговой оправе, с аккуратной темной бородкой. Сам кругленький как шарик, но одетый настолько дорого и элегантно, что эта излишняя полнота кажется этакой эксцентричной деталью туалета. Энгер словно застыл во времени. Про себя Мариус точно знал, что жизнь его побила изрядно, оставляя отметины в виде шрамов, ранней седины и чрезмерной язвительности.
– Тогда кто? – Фирс прищурился сквозь очки, – а, впрочем, неважно. Ты малыша хочешь ко мне определить? Ну что ж ты, дружище, не стой, присаживайся.
Мариус послушно опустился в огромное кожаное кресло.
Ему нравилось в кабинете у Энгера. Нравилось то, что всегда тепло – Фирс не скупился на обогревающие кристаллы, то, что в воздухе витают запахи кофе и ванили. Старинная мебель с резьбой, тяжелые бархатные портьеры цвета мха тоже нравились. В кабинете Энгера Фирса на Мариуса нисходили спокойствие и совершенно детская безмятежность – те чувства, которые должен ощущать человек в храме Пастыря. Но в храме Мариус постоянно задавался вопросами, на которые не имел ответов, и оттого чувствовал себя несчастным, а в кабинете Фирса просто радовался тому, что сам он – есть, и старый приятель Фирс тоже жив и здоров, и потому его неизменно охватывало легкое, искрящееся, такое мимолетное чувство счастья.
– Значит, ты привел мне ученика, – начал Энгер.
– Он сирота, его родителей убил крагх, – сказал Мариус, – ему пять с небольшим. Я знаю, что маловат еще, но он кажется мне смышленым. И… Энгер, не обижай его. Парню и без того досталось.
– А кто это с ним там? Эта изящная ниата с вуалью?
– Сестра его.
Энгер еще раз посмотрел в окно, затем сказал:
– Хорошо, что ты начал забывать Ровену.
– Странные выводы, – Мариус усмехнулся, – это всего лишь сестра мальчика. Кстати, его зовут Тиберик Ритц.
– Никаких выводов, – Энгер энергично махнул рукой, – ты меня знаешь. Я просто радуюсь, что ты перестал себя казнить, что в твоей жизни появились новые люди.
– Я теперь приор Роутона.
– Ну, тем лучше, тем лучше… Э, погоди. Так ты уехал из столицы?
– Уехал, – вздохнул Мариус, – вот, теперь охраняю северные окраины.
– Ну вот, и выпить не с кем будет, – Энгер шутливо схватился за сердце, – впрочем, с тобой толком и не выпьешь. Ты ж у нас олицетворение всей святости Надзора. Идеальный просто собутыльник, все оставишь другу.
Мариус пожал плечами.
– Ну, что есть.
– А знаешь, хорошо, что ты мальчонку привел. У меня как раз есть четверо таких вот малышей, я под них даже отдельную группу организовал. Пока только грамота и начала арифметики. Думаю, он вполне потянет.
– Если будут сложности, то…
– Ай, не беспокойся. Я приставлю к нему кого-нибудь постарше. У меня есть очень смышленые парни, некоторые даже изобретательством занимаются.
Они поболтали еще некоторое время, вспоминая былые времена, потом Энгер засуетился, сказал, что нехорошо заставлять ниату так долго ждать. Спустились во двор, застали Алайну на коленях перед братом. Она его обнимала, крепко прижимая к себе, что-то шептала на ухо и гладила по голове. Тиб раскраснелся и шмыгал носом, но не плакал. Посмотрел ясными глазами на Энгера, а Мариус вдруг уверился в том, что все будет хорошо – по крайней мере, с этим маленьким наследником семьи Ритц.
Насчет себя самого такой уверенности уже не было.
– Алайна, Тиб, – сказал он, – это директор школы, ниат Энгер Фирс. Тиберик, ниат Фирс берет тебя в школу…
– И даже будет отпускать на каникулы, если ниат Эльдор за тобой будет приезжать, – довольно сказал Энгер, – ну что, юный Ритц, ты готов радовать нас всех своим прилежанием к учебе?
Тиб сжал руку сестры и кивнул.
– Да, ниат Фирс.
– Спасибо, – подала голос Алайна, – спасибо, ниат Фирс. Тиберик будет очень, очень стараться. Он ведь понимает, что это нужно, очень нужно ему самому. Так ведь, Тиберик?
Малыш важно кивнул. Окинул всех собравшихся взглядом. А потом спросил:
– Ниат Эльдор, вы правда будете меня навещать? А я буду вас ждать. И тебя, Алечка, тоже буду ждать.
* * *
Осень в столице куда мягче, чем в Роутоне. Мариус не без удовольствия осматривался, в послеобеденное время центральные улицы Эрифреи были полны людей, звуков и цвета. Все двигалось и перемешивалось, темные сюртуки служащих, белые воротнички, шляпы, пышные юбки. Крытые экипажи, лошади всех мастей – рыжие, гнедые, в яблоках. И витрины кафе и магазинов, броские, декорированные кленовыми листьями из желтой и коричневой бумаги, пузатыми оранжевыми тыквами, плетеными косичками из тонких прутьев и соломы.
В одной руке он нес тяжелый сверток с охранными артефактами, другую согнул в локте – на предплечье, подрагивая, лежала узкая ладонь Алайны Ритц. Ее пришлось изрядно уговаривать, чтоб взяла под руку, и чтобы все это выглядело естественно. Не было видно ее выражения лица из-под вуали, но она сжимала губы так, что, казалось, решается на нечто невероятное.
– Я… я не могу, – шептала она, – простите…
Не могу или не хочу?
И только когда Мариус рыкнул на нее, обреченно подошла и положила ладошку на жесткий рукав сюртука. Ну, подумать только, как будто обесчестил.
Теперь она шла рядом и молчала, и даже в ее молчании Мариус чувствовал обвинение во всех возможных грехах. Зачем только с собой взял?
– Тебе чего-нибудь хочется? – спросил он, желая разбить тяжкое молчание.
– Нет, ниат Эльдор. Спасибо. Ничего не нужно. Вы и без того так много сделали для Тиберика… и для меня…
– Надеюсь, ты не думаешь, что я просто избавился от него, потому что он мне мешал.
– Нет, что вы, ниат Эльдор. Я понимаю, что Тиберику все равно нужно было в школу. И потом, это нападение…
Она умолкла и покачала головой.
– Да, ночной визит интересен, с какой стороны ни глянь, – согласился Мариус, рассеянно посматривая по сторонам.
Они находились в квартале Эрифреи, следующем за Королевской площадью. Здесь было полным-полно фешенебельных ресторанов с открытыми террасами. Мариус заприметил свободный столик и потянул Алайну туда. Она, словно почувствовала неладное, начала упираться, пришлось шикнуть – сразу обмякла, покорно засеменила следом.
– Не надо, – пискнула едва слышно.
– Почему? Я проголодался. Или ты хочешь рядом постоять, м? Шляпку свою можешь не снимать, я не заставляю.
В итоге он, как и подобает ниату с должным воспитанием и образованием, отодвинул стул и помог Алайне Ритц на нем расположиться. Сам же уселся напротив и взял меню.
– Выбери, что будешь.
Она вздрогнула, кивнула и вяло взялась за свою папку.
