Текст книги "Не любовью единой (Новеллы о женских судьбах)"

Автор книги: Ольга Воронцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Давайте и мы задумаемся, тяготел ли над Валерией Мессалиной непреклонный рок или она пала жертвой случайного стечения обстоятельств.

* * *

Мы будем пользоваться привычным нам христианским летосчислением. По этому календарю, в 9 году от Рождества Христова, то есть более чем за тридцать лет до описываемых событий, первое сокрушительное поражение от варваров-германцев потерпели римские войска. В топях междуречья Рейна и Эльбы в глухом Тевтобургском лесу нашли свой конец сразу три легиона с полководцем Лоллием Квинтилием Варром и тремя легатами – всего тридцать тысяч отборных и опытных римских солдат и почти столько же вспомогательных войск. В Риме император Август, говорят, бился головой о стену с криками: "Квинтилий Варр, верни легионы!"

Это было не просто военное поражение. Римляне никогда не сражались исключительно ради воинской славы, их всегда интересовал конечный итог военной кампании – захват новых колоний, куда следом за римским легионером приходил римский купец. Но на этот раз поражение Варра граничило с катастрофой. При вести о неслыханном позоре могли последовать восстания покоренных народов на неспокойном Востоке. Могущество Римской империи впервые за многие годы серьезно пошатнулось. Риму срочно были нужны новые солдаты и – главное – деньги на новые войны в Германии. Много солдат и очень много денег.

Консулы-суффекты (то есть первые в очереди на должность консула на ближайший год) Марк Папий Мутил и Квинт Поппей Секунд предлагают внести изменения в старый закон Юлия Цезаря об ограничении прав безбрачных и бездетных граждан Рима. Закон Папия-Поппея моментально получает одобрение сената, и отныне все состояние богачей, которые умирали бездетными, наследовал "общий отец" – Рим. А проще говоря, наследство поступало в государственную казну, то есть в распоряжение императора.

Под другие статьи закона Папия-Поппея – о прелюбодеянии и разврате подпадали все незамужние римлянки, по той или иной причине не имеющие мужей. Даже долго оставаться вдовой римская женщины не имела права. Только из-за всеобщего возмущения римлян срок вдовства был продлен до трех лет. После этого женщина волей-неволей должна была снова выходить замуж. Одновременно был ограничены срок помолвки, то есть отныне римлянину нельзя было обручиться, например, с трехлетней девочкой и спокойно наслаждаться холостой жизнью, якобы в ожидании того счастливого мига, когда невеста достигнет брачного возраста. Было ограничено и число разрешенных разводов.

Короче говоря, всем римлянам было приказано жить исключительно семьями и плодиться. Несогласных тащили в тюрьму, а все их имущество отписывали в казну. Отныне любовь в Риме регулировалась законом и тем же законом любовь для женщин ограничивалась любовью к мужу. Все остальное по закону считалось развратом и прелюбодеянием и тоже подлежало наказанию. (В скобках заметим, что много лет спустя этот закон раз и навсегда отменил муж Мессалины император Клавдий, который при Тиберии сам вдоволь нахлебался принудительного семейного счастья с двумя первыми женами.)

Так, одним махом решив проблему с будущим пополнением римских легионов, император Август Октавиан тем не менее должен был что-то делать с мятежной Германием, причем безотлагательно. И он направляет туда нового военачальника, способного исправить положение.

Зовут этого полководца Тиберием, он тот самый рогатый муж Юлии, родной дочери императора Августа, и сын новой жены Августа Ливии. Перед этим Тиберий провел успешные карательные операции против восставших Паннонии и Далматии (нынешних Венгрии и Хорватии), но в Германии никаких особых побед не одержал.

Тем не менее в 13 году Тиберий триумфатором возвращается в Рим, и император Август назначает его своим формальным соправителем. А на место Тиберия в Германию отправляется новый командующий, двадцативосьмилетний Германик, старший брат будущего императора Клавдия. На войну Германик едет вместе со своей женой Агриппиной и их младшим годовалым сыном Гаем Цезарем, будущим императором Калигулой.

В следующем 14 году Август умирает. Старший сын Ливии Тиберий, родившийся еще до ее брака с Августом, становится императором.

Все эти события еще, казалось, не имеют никакого отношения к Валерии Мессалине, которая и родится-то лишь через одиннадцать лет. Но Парки уже прядут незримые нити ее судьбы.

* * *

В Риме в те годы еще не сложилась настоящая царская власть с прямым престолонаследием. К тому же римские императоры, еще не отягченные христианской моралью, меняли жен, как перчатки. Каждая из новых жен входила в императорский дворец Палатин вместе со своими детьми от предыдущих браков. В итоге после смерти каждого императора оставалась масса наследников с более или менее законными правами на престол. Кто из претендентов станет императором, зависело от того, кто из них успеет раньше других воспользоваться своим правом, каким бы сомнительным оно ни было. Времени для этого отводилось крайне мало – пока не остыло тело уже бывшего императора. И здесь многое зависело от той женщины, которая находилась ближе остальных к этому остывающему телу.

Последняя по счету жена императора Августа Ливия держала смерть своего мужа в тайне до тех пор, пока по ее приказу не был умерщвлен молодой Агриппа Постум, единственный прямой потомок Августа по мужской линии, его родной внук. Только после этого было официально объявлено о кончине императора, и его место занял сын Ливии Тиберий.

Потом посланный убить Агриппу трибун в присутствии свидетелей доложил императору Тиберию, что приказ его матери Ливии выполнен. Тиберий сделал большие глаза и громко заявил, что такого приказа не могло быть, а убийца внука Августа должен предстать перед судом сената. Никакого суда, конечно, не было, дурака-трибуна поскорее убрали с глаз подальше.

Так что стал ли Тиберий императором в результате случайности или "непреклонной необходимости", как писал Тацит, судите сами. Но он им стал, и это повлекло целую цепочку дальнейших событий, повлиявших на судьбу еще не родившейся Мессалины.

* * *

Одним из таких событий была смена главнокомандующего Верхней и Нижней Рейнскими армиями в Германии.

Сначала ими командовал другой сын Ливии Друз Старший, который получил прозвище Германик. Солдаты его любили и сражались под его командованием всегда удачно. Полководец, который всегда побеждал, естественно, пользовался популярностью и в Риме. Ведь каждая его победа сопровождалась гладиаторскими боями и прочими зрелищами, а из покоренной Германии сплошным потоком шли крепкие рабы и красивые белокурые рабыни.

Друз Старший Германик походил на героев недавнего прошлого, когда Рим еще был республикой. Многие сенаторы, лишившиеся власти при императорах, были бы рады видеть Друза своим новым принцепсом. Они считали – и, наверное, не без оснований, – что бесхитростный воин не захочет мараться в постоянных придворных интригах и восстановит республиканский строй, а сам продолжит заниматься своим любимым делом – войной. Пожелай Друз Германик стать императором, он, наверное, им стал бы, повернув свои армии на Рим. Многие здесь еще помнили, что именно так стал диктатором Рима Гай Юлий Цезарь. Наверняка это понимал и Друз. А главное, понимала это и его мать Ливия, жена покойного императора Августа. Август отобрал ее у мужа и женился на ней, когда она была беременна Друзом на шестом месяце. Все в Риме были уверены, что на самом деле Друз был сыном Августа. Только сама Ливия и Август знали, что это не так.

Но Друз падает с лошади и ломает ногу. А через несколько дней умирает от заражения крови. Командование очередной операцией берет на себя легат Квинтилий Варр – и погибает вместе с шестьюдесятью тысячами римских солдат. Исправлять положение, как мы уже знаем, отправился старший брат Друза Тиберий.

Особой воинской славы он не стяжал и вскоре вернулся в Рим. Возвращение Тиберия организовала его мать Ливия, видевшая, что ее супруг, престарелый император Август, долго не протянет. Так и получилось. Тиберий стал императором, а на его место в Германию отправился его племянник, сын Друза Старшего, которого звали Германик Юлий Цезарь.

Помимо красоты своей матери, которая была дочерью Марка Антония, Германик унаследовал воинскую славу отца. Ни у кого из римских легионеров и в мыслях не было, что сын великого полководца может оказаться бездарностью. Кроме того, новый главнокомандующий прибыл в армию вместе с женой, красавицей Агриппиной, и малюткой сыном. Можно себе представить восторг воинов! Ведь тем самым молодой генерал как бы подчеркивал: поражений больше не будет и порукой тому присутствие в военном лагере моей жены и младенца сына.

* * *

Весть о кончине императора Августа привела к мятежу в Верхней Рейнской армии, которой, кстати, командовал Гай Силий, отец будущего любовника Мессалины. Ветераны требовали повести их на Рим и там отпустить в отставку. За это они были готовы свергнуть императора Тиберия и поставить на его место Германика. Молодой главнокомандующий явно растерялся.

С одной стороны, Тиберий был его родным дядей и даже отчимом (умирающий Август успел приказать Тиберию усыновить своего племянника). С другой – жена Германика Агриппина явно хотела стать императрицей и постоянно пилила мужа за его нерешительность.

Германик совсем потерял голову и пошел на поводу у бунтовщиков. Он начал увольнять ветеранов. Больше того – он приказал выдавать им при отставке деньги. Армия стремительно разлагалась, денег и отставки требовали уже не ветераны, а молодые легионеры. Начался настоящий бунт. Солдаты убивали своих командиров и грабили полковые денежные ящики. Офицеры прятались кто куда. Солдаты их находили и убивали. Лишь немногие пытались подавить бунт. Именно тогда впервые стало известно имя молодого центуриона Кассия Хереи, который усмирил свой отряд, зарубив нескольких смутьянов. Через много лет меч уже трибуна (полковника) Кассия Хереи прервет жизнь императора Калигулы. Но тогда среди бунтовщиков Кассий Херея с оружием в руках пробивался к палатке своего главнокомандующего, где крохотный мальчик Калигула испуганно жался к своей матери Агриппине при каждом новом предсмертном крике очередной жертвы взбесившейся солдатни.

Только тогда Германик понял, что он натворил. Он упал на колени перед своей женой и, прижавшись лицом к ее животу – Агриппина была снова беременна, – заплакал. Агриппина подхватила на руки их двухлетнего сына и вышла из палатки к озверевшим солдатам. Как ее не убили сразу, одни боги ведают. Потом говорили, что солдаты устыдились вида беременной внучки Божественного Августа с мальчонкой на руках. Как будто пьяная от вина и крови солдатня могла чего-нибудь устыдиться! Но факт остается фактом Агриппина заставила бунтовщиков выслушать мужа. А у того то ли хватило своего ума, то ли Агриппина подсказала, что надо говорить. И Германик воспользовался своей беременной женой как щитом.

– Жена и сын мне не дороже отца и государства, – начал он свою речь перед солдатами, – но его защитит собственное величие, а Римскую державу другие войска. Супругу мою и детей, которых я бы с готовностью принес в жертву, если бы это было необходимо для вашей славы, я отсылаю теперь подальше от вас, впавших в безумие, дабы эта преступная ярость была утолена одной своей кровью и убийство правнука, убийство невестки Тиберия не отягчили вашей вины.

Дальше он говорил о величии Рима, о том, что надо отмстить за гибель Варра и трех легионов, и еще много слов. Но его уже не слушали, даже самые оголтелые бунтовщики чесали себе затылки. Ведь одно дело убить своего центуриона, за это, конечно, по головке не погладят, но саму голову могут оставить на месте. И совсем другое дело – поднять руку на внучку Божественного Августа и невестку императора. Вот за это голову снесут точно. Легионеры быстро смекнули, как им тут же, не сходя с места, заслужить прощение за свои бесчинства. Они начали вязать самых крикливых. А чтобы те потом, на суде и следствии, не болтали лишнего, всех так называемых зачинщиков тут же в кутерьме и закололи.

Так Агриппина сделала Германика для начала просто полководцем. А дальше ей предстояло лепить из своего мужа великого полководца. Для Агриппины и ее сыновей это был единственный путь к высшей власти в Риме.

* * *

Второй шаг Агриппины на этом пути связан с первым походом ее мужа против германского вождя Арминия, который шесть лет назад близ Тевтобургского леса истребил легионы Квинтиллия Варра.

Командир передового отряда Луций Стертиний, ускакавший на разведку, обнаружил в лесу значок девятнадцатого легиона Квинтиллия Варра. Германик поворачивает свою армию в Тевтобургский лес, чтобы отдать последние почести погибшим шесть лет назад римским солдатам. Войска вступают в старый лагерь Варра.

Полуразрушенный вал и неполной глубины ров свидетельствовали, что здесь держали последнюю оборону уже остатки разбитых легионов. Вокруг по всему полю белеют скелеты, где по одиночке, где наваленные грудами. На опушке леса с деревьев на римских легионеров скалятся черепа, прибитые варварами к стволам. Еще дальше в лесу видны следы жертвенников, где варвары принесли в жертву своим богам пленных трибунов и центурионов первых центурий армии Квинтиллия Варра.

Римляне молча предали погребальному огню останки трех легионов и насыпали над ними курган. Получив донесение об этом, император Тиберий вынес порицание Германику. По мнению императора, не следовало приводить армию к этому месту, так как вид убитых и непогребенных товарищей только ослабил боевой дух легионеров. И похоже, он был прав.

Когда на следующий день начались стычки с неприятелем, римские легионы дрогнули и отошли в лагерь, начав срочно его укреплять. А затем началось общее отступление римского войска. Обоз с ранеными и больными сильно затруднял отступление. Варвары наседали, щипая римское войско со всех сторон.

И тут произошло то, что чуть не поставило крест на еще не начавшейся военной карьере Германика. В римском лагере, который охранял единственную переправу через Рейн, откуда-то распространился слух, что Германик разбит и несметные полчища варваров уже на подходе. Все бросились к мосту через Рейн, чтобы разрушить его. Можно представить себе, какая царила паника!

Неровный свет факелов, гаснущих под порывами ледяного ветра, орущие и бегущие в разные стороны солдаты, растерявшиеся офицеры. И тогда командование на себя взяла Агриппина, которая ждала мужа возле этого единственного моста через Рейн. Только те легионеры, кто видел это своими глазами, могли бы рассказать, как удалось молодой женщине перекричать орущих и визжащих от страха мужиков, но и этот факт из римской истории остается фактом.

При возвращении легионов Германика их встречал не начальник предмостного укрепления, а Агриппина, которая распоряжалась, кого отправить в лазарет и куда какой манипуле (роте) стать на постой. Она же своей рукой раздавала награды особо отличившимся легионерам, на которых указывали ей муж и его офицеры.

За свой первый поход Германик удостоился первой полководческой награды от императора Тиберия и ликования римского народа. Люди говорили друг другу, что они не ошиблись, сына великого полководца ждет еще более великое будущее, и даже, быть может, скоро он станет... Тут римляне замолкали и подозрительно оглядывались вокруг.

Победы Германика над варварами следовали одна за другой. Рано или поздно такие разговоры не могли не дойти до Тиберия. И тогда он впервые вслух выразил недовольство женой племянника.

– Неспроста ее заботы! – говорил он своей матери Ливии. – Не о внешнем враге она помышляет, домогаясь преданности воинов. Нечего делать полководцам там, где женщина устраивает смотры манипулам, посещает подразделения, заискивает раздачами, как будто ей недостаточно для снискания благосклонности возить повсюду сына главнокомандующего в простой солдатской одежде и выражать желание, чтобы его назвали Цезарем Калигулой. Эта женщина подавила мятеж, против которого было бессильно имя самого принцепса, мое имя!

Это не придуманный мною монолог императора Тиберия, а его подлинные слова, аккуратно записанные придворным стенографом и хранившиеся в архивах императорского дворца Палатина.

Тиберий нутром чуял, откуда ему грозит опасность. Уж слишком молодая жена его племянника Агриппина напоминала характером его мать Ливию, когда той было столько же лет, сколько сейчас Агриппине, а сам Тиберий был всего на несколько лет старше этого щенка Агриппины – сопливого мальчишки Калигулы. И для Ливии, и для Тиберия было ясно, чего добивается Агриппина.

На мужа она, ясное дело, давно махнула рукой. Свой шанс стать императором тот бездарно упустил сразу после кончины Августа. Теперь вся надежда Агриппины была на ее младшего, третьего сына, которого звали Гай Цезарь, а солдаты ее мужа ласково называли Калигулой (Сапожком) за то, что мать наряжала мальчика как настоящего римского легионера, только в маленьких сапожках.

У каждого легиона обеих Рейнских армий были, как полагается, собственные орлы – значки, при утере которых легион расформировывался. Но отныне у всех германских легионов, вместе взятых, теперь был живой "орел" мальчишка, который жил и воевал вместе с солдатами.

Время летит быстро. Не успеешь оглянуться, и наступит момент, когда этот мальчик, пока вооруженный пусть маленьким, но настоящим римским мечом, сумеет метнуть настоящий увесистый дротик римского легионера. Очень далеко полетит этот дротик, запросто может сбить с престола императора Тиберия.

Между тем войска Германика вышли к "Океану", за которым была только мифическая загробная страна здешних варваров – Валгала. Осталось лишь отомстить варварам за позор Квинтиллия Варра (и заодно – за позор собственного первого похода, который тщательно скрывался). И тогда Германика ждет невиданный триумф в Риме!

Германик поворачивает войска в глубь Германии и разбивает в решительном сражении проклятого Арминия. Отныне позор смыт кровью десятков тысяч варваров. За последним орлом последнего легиона Квинтиллия Варра, который варвары зарыли в лесу, Германик отправляет Гая Силия с тремя легионами. Отец будущего любовника Мессалины возвращается к Германику с орлом и победой.

Уже было очевидно, что предстоит еще одна летняя кампания, и варвары запросят мира. Но как раз в это момент Германик получает письмо от императора Тиберия. Дядя приказывает своему племяннику сдать командование войсками и прибыть в Рим отпраздновать дарованный Германику сенатом триумф. Довольно успехов, довольно случайностей, пишет Тиберий. Дядя напоминает племяннику, что сам Божественный Август посылал его, Тиберия, в Германию девять раз и он, Тиберий, добился там благоразумием большего успеха, нежели силою.

Германик, вернее, Агриппина пытается сопротивляться. Под ее диктовку муж пишет императору, что для окончательной победы ему нужен всего один год. Но Тиберий, понимая, с кем имеет дело, отвечает, что если все еще необходимо вести войну, то пусть Германик оставит другим возможность покрыть себя воинской славой, например своему родному брату Друзу. Возразить тут нечего. Надо либо подчиниться приказу императора, либо... пойти по пути Юлия Цезаря через Рубикон и свергнуть императора Тиберия силой своих армий. Почти наверняка Агриппина уговаривала мужа пойти по второму пути, но Германик долго колеблется, а затем все-таки выбирает первое – и тем самым подписывает смертный приговор себе и Агриппине.

Из Рима его и Агриппину император отправляет на Восток, назначив Германика правителем всех заморских провинций. Титул громкий, но отныне за спиной Германика не стояло ни одного солдата. Одновременно новым управляющим Сирией Тиберий назначает Гнея Пизона, известного своей непомерной жаждой власти и богатством жены Планцины. Хитрый лис Тиберий знал, что он делает. За спиной Гнея Пизона стояли его легионы, а Германик прибыл к нему только с женой и личной охраной.

Все приказы "правителя всех заморских провинций" правитель одной конкретной Сирии демонстративно не выполняет. Несколько раз при личных встречах Агриппина улаживала их конфликты, грозившие перерасти в рукопашную. А после одного из обедов у Пизона Германик неожиданно заболевает странной болезнью. Агриппина в отчаянии, ведь она уже не раз находила у них в доме остатки человеческих трупов, начертанные на свинцовых табличках заговоры и заклятия с именем Германика, полуобгоревший труп, сочащийся гноем, другие орудия ведовства. Но поздно... Ее муж, дважды упустивший императорский престол, который сам шел ему в руки, умирает. Сын еще мал, ему всего семь лет. Защиты от гнева Тиберия и козней бабки его мужа Ливии искать Агриппине негде.

Сильная духом, она предприняла отчаянную попытку переломить судьбу, обратившись напрямую к римскому народу. Римляне потребовали привлечь убийц Германика к ответу. Как писал Тацит, "возбуждение народа достигло крайних пределов: никогда прежде не позволял он себе столько тайных пересудов о принцепсе и столько молчаливых подозрений". На стенах домов по ночам появлялись надписи: "Тиберий, отдай Германика!"

Тиберий почувствовал, как шатается под ним престол. Мертвый Германик мог совершить то, что не удалось ему живому – свергнуть императора. И Тиберий отдает Пизона суду сената. Гней Пизона в суде не сказал ни слова в свое оправдание. Потом говорили, что у Пизона оставались письма Тиберия с приказом убить Германика. Но он не огласил их, обманутый лживыми обещаниями сохранить ему жизнь. Из суда Пизона относят домой на закрытых носилках, чтобы граждане Рима не растерзали его по дороге. А дома его уже ждал подосланный убийца. Смертный приговор Пизону объявил сам Тиберий, но только на следующий день, уже после смерти подсудимого. О наличии компроментирующих Тиберия писем говорит и то, что Плацину, жену Пизона, никто не тронул, а имущество, которое в подобных случаях конфисковывалось частью в пользу родственников пострадавшего, то есть в данном случае Агриппины и ее детей, а частью в казну, Тиберий специальным указом оставил сыну Гнея Пизона.

Пар был выпущен, римский народ был удовлетворен "справедливостью" Тиберия. И император вплотную занялся Агриппиной и ее детьми.

– Ты, дочка, считаешь оскорблением, что не царствуешь? – сказал он ей на одном из званых обедов и протянул яблоко.

Агриппина демонстративно отказалась принять угощение из рук императора, показав тем самым, что не доверяет Тиберию и ждет, что сам принцепс собственноручно отравит ее, как отравили по его приказу ее мужа.

Она была сослана Тиберием на один из островов в Тирренском море и там зверски убита. Но до этого ей пришлось пережить весть о казни Тиберием ее двоих старших сыновей. Убить третьего ее сына Калигулу император Тиберий почему-то не решился. Вероятно, потому, что мальчишкой заинтересовалась его мать Ливия и взяла сироту к себе. Чувствуя, как Тиберий, которого она сделала императором, все больше и больше выходит из-под ее контроля, Ливия решила подготовить ему достойную смену. И это ей удалось в полной мере.

Родной правнук Ливии и ее воспитанник Калигула задушил подушкой ее родного сына Тиберия в 37 году от Р.Х. и стал императором Рима. Агриппина добилась-таки своего, хотя и случилось это через четыре года после ее смерти. Но хотя матери Калигулы уже не было в живых, благодаря неуемному стремлению к власти Агриппины колесница римской истории из всех возможных путей уже свернула на тот, где в конечном итоге она переедет судьбу другой матери – Мессалины.

Сложись обстоятельства по-другому, Мессалину ждала бы обычная судьба римской матроны. Про закон Папия-Поппея вы уже знаете. А незадолго до рождения Валерии Мессалины император Тиберий потребовал еще больше ограничить вмешательство женщин в чисто мужские дела.

* * *

Перед очередным заседанием по сенату поползли слухи, что сегодня на заседание прибудет сам принцепс. Но все сроки прошли, пора было начинать, если сенаторы собирались сегодня попасть домой, а Тиберия все не было. Сенаторы растерянно переглядывались и галдели, лишь Цецина Север загадочно улыбался и молчал. Наконец он поднял руку.

Сенаторы смолкли, как по команде, оборвав свои разговоры на полуслове. В зале воцарилась мертвая тишина. Все знали, что в последние дни Север проводил все вечера на Палатине и, похоже, был в большом фаворе у императора.

Выйдя вперед, Цецина Север помолчал для важности, а потом, играя хорошо поставленным голосом записного оратора, начал сначала тихо, а затем с каждым следующим словом прибавляя по полтона. Сенаторы напрягли слух, но уловили только конец его фразы.

– ...И потому следует запретить высшим должностным лицам империи, уезжающим к месту новой службы в провинцию, брать с собой жен, – сказал Цецина Север и, замолчав, обвел взглядом скамьи сената.

Его коллеги явно не ожидали такой повестки дня.

– Присутствие женщины неминуемо связано с осложнениями, из-за их роскоши в мирное время, из-за их страхов в военное, – продолжил развивать свою мысль Цецина Север. – Из-за них римское войско в походе уподобляется орде варваров. Этот пол не только слабосилен и не способен к перенесению трудностей, но если дать ему волю, то и жесток, тщеславен и жаден до власти. – По обычаю римских ораторов, не любящих ходить вокруг да около, а ясно и коротко излагающих суть того, что они хотят сказать, сенатор Цецина Север сразу перешел к главному: – Они выступают перед воинами, прибирают к рукам центурионов – и вот недавно женщина распоряжалась управлением когорт, боевыми учениями легионов.

Сенаторы многозначительно переглядывались и согласно кивали головами. Теперь всем стало ясно, что имеет в виду их коллега и кто на самом деле стоит за его спиной. Император Тиберий, едва усидевший на престоле, когда управлением когорт и боевыми учениями легионов Германика распоряжалась его жена Агриппина, не желал переживать страх заново. Новых Агриппин в Риме не должно быть.

Между тем Цецина Север продолжал:

– Пусть сенаторы сами припомнят, что всякий раз, когда происходят осуждения за лихоимства, в большей части преступлений бывают повинны жены; вокруг них тотчас же собираются худшие люди провинции; женщины предпринимают и совершают всевозможные сделки. В своих приказаниях женщины чаще упорны и неумеренны, и те, которые некогда были обузданы законами, а теперь освободились от этих оков, норовят распоряжаться не только дома и на форуме, но в войсках.

Цецина Север еще раз обвел взглядом зал и пошел на свое место. Секунду-другую сенаторы молчали, а потом заговорили все разом. Поднялся невообразимый шум. Вперед выбежал Валерий Мессалин и замер с поднятой рукой. Шум постепенно умолкал. Сенаторы начали шикать на своих не в меру болтливых соседей. Сенатор Мессалин был единственным среди них, кто мог своим ораторским искусством отреагировать на любой негласный приказ принцепса так, что ни один доносчик потом не смог бы обвинить оратора в неуважении к инператору.

– На войну, разумеется, нужно идти только тем, кто способен носить оружие, – дипломатично начал свою речь сенатор Мессалин и тут же виртуозно оправдал свою славу лучшего оратора в сенате, опровергнув сам себя: – Но есть ли для возвращающихся после бранных трудов более чистое и добродетельное отдохновение, чем даруемое супругой? Вы считаете, что испорченность жен совращает мужей? – иронически поинтересовался сенатор Мессалин. – Но разве всякий холостяк безупречен? Тщетно прикрывать нашу мужскую слабость, выискивая для нее другие названия: если жена в чем бы то ни было преступает должную меру, виноват в этом муж. Несправедливо из-за безволия нескольких отнимать у мужей подруг, делящих с ними и счастье, и горести, и, покидая пол, по природе слабый, предоставлять его собственной невоздержанности и чужим вожделениям. Ведь и в присутствии мужа едва удается сохранить нерушимость супружеского союза; что же произойдет, если жены на долгие годы будут забыты, словно они получили развод? Поэтому, противодействуя непорядкам вне Рима, следует помнить и об охране нравов в самом Риме.

Сенаторы сдержанно загудели, и в их гуле ощущалось явное одобрение мыслям коллеги. Валерий Мессалин удачно обошел все подводные камни и даже ухитрился бросить камень в огород самого императора, причем так ловко, что схватить его за язык было невозможно. Сенат забаллотировал предложение Цецины Севера, притворно разводя руками и покачивая головами: дескать, и рады бы, да действительно нельзя. При этом многие нервно поеживались. Но на этот раз речь шла не о новых налогах и даже не об осуждении на смерть кого-нибудь из их рядов. Речь шла об основе основ империи – семье.

Валерий Мессалин на ступенях сената продолжал развивать свою мысль уже в тесном кругу своих друзей.

– Как вы думаете, может ли порядочная женщина, будучи в здравом уме и ни в чем не нуждаясь, во всеуслышание объявить себя проституткой? – Сенатор комически поддернул подол тоги, имитируя поведение жриц любви в переулках возле городского рынка. Но тут же посерьезнел и поднял ладонь, призывая следить за ходом его мысли. – Не стать проституткой, а именно объявить себя таковой. Так прямо сказать всем своим соседям, знакомым и родственникам, а также квартальному начальству: "С сегодняшнего дня прошу считать меня проституткой". Между тем так вынуждены поступать даже знатные римские матроны. Вот до чего дошло дело! Потомки напишут о нашем времени: были в Риме бесстыдные женщины, которые отрекались от прав и достоинств матрон, сами объявляя себя проститутками, чтобы уйти от кары законов.

В голосе сенатора Мессалина чувствовались искреннее возмущение и горечь.

– О каком стыде может идти речь и зачем нужны незамужней римской матроне ее "права и достоинства", если по закону Папия-Поппея в любой момент ее могут разорить, и тогда ей уж точно остается только пойти в публичный дом, чтобы заработать себе на кусок хлеба. Уж лучше заранее на словах объявить себя гулящей. Напомню вам, друзья, что речь идет о наших с вами женах и дочерях. – Мессалин невесело усмехнулся и замолчал.

Молчали и его собеседники. Хмуро молчал его дальний родич Марк Валерий Мессалин, жена которого была снова беременной, и гадалки предрекали ей появление на свет девочки с трагической судьбой.

* * *

Прошло двенадцать лет. Императора Тиберия уже давно не было в Риме. Еще в год рождения Мессалины он решил уехать из Вечного города, который ненавидел. И Рим платил ему той же монетой, причем сторицей. Тиберий избрал для жительства остров Капри и туда перенес свой императорский двор. Больше ни разу до конца жизни Тиберий не был в Риме, даже на похороны своей матери Ливии, умершей в 29 году, он не приехал.