Текст книги "Эпоха Куликовской битвы"

Автор книги: Ольга Кузьмина

Соавторы: Александр Быков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

Тогда отвечает Михаиле Александрович, московский боярин, князю Дмитрию Ивановичу: «Господин князь великий Дмитрий Иванович! Нет, государь, у нас сорока бояр московских, двенадцати князей белозерских, тридцати новгородских посадников, двадцати бояр коломенских, сорока бояр серпуховских, тридцати панов литовских, двадцати бояр переяславских, двадцати пяти бояр костромских, тридцати пяти бояр владимирских, пятидесяти бояр суздальских, сорока бояр муромских, семидесяти бояр разянских, тридцати четырех бояр ростовских, двадцати трех бояр дмитровских, шестидесяти бояр можайских, тридцати бояр звенигородских, пятнадцати бояр угличских. А посечено безбожным Мамаем двести пятьдесят три тысячи. И помиловал Бог Русскую землю, а татар пало бесчисленное множество».

И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «Братья, бояре и князья и дети боярские, суждено вам то место меж Дона и Днепра, на поле Куликовом, на речке Непрядве. Положили вы головы свои за святые церкви, за землю за Русскую и за веру христианскую. Простите меня, братья, и благословите в этом веке и в будущем. Пойдем, брат, князь Владимир Андреевич, во свою Залесскую землю к славному городу Москве и сядем, брат, на своем княжении, а чести мы, брат, добыли и славного имени!» Богу нашему слава.

ПРИЛОЖЕНИЕ 9

В этой песне описывается уникальный случай, когда простая рязанская женщина сумела вызволить из полона «всю Рязань». Видимо, основой для песни послужили реальные исторические события. Возможно, упоминаемый в песне «Царище татарский» из Синей Орды – не кто иной, как хан Тохтамыш. В 1382 году, уходя от сожженной Москвы, он на обратном пути разорил Рязанскую землю и увел с нее большой полон. Вызволять свою родню из этого полона и отправилась Авдотья-Рязаночка.

Вспомним о том, как относились к полону русские князья того времени. Они в каждой докончальной грамоте требовали от своих бывших противников полон вернуть, но, похоже, никто его не возвращал. Из полона выкупались только ближайшие родственники или наиболее ценные княжеские воеводы. Простым же людям оставалось надеяться только на себя или на чудо.

Интересно, что в этой песне ордынский царь не является отрицательным персонажем. Он выступает как сила страшная, но справедливая. Действительно, хан Тохтамыш обеспечил для Руси 13 лет стабильной мирной жизни – с 1382 по 1395 год. В народе он остался последним ордынским царем, при котором была возможна справедливость и законность.

Впрочем, в основу этой песни лег не только сюжет о нашествии Тохтамыша 1382 года. «Увы тебе, стольный Киев!» – не напоминание ли это о Батыевом нашествии? Кроме того, в песне говорится о «старой Рязани», а не о столице Рязанского княжества времен Тохтамыша – Переяславле-Рязанском. События разных времен в народной песне тесно переплетаются. Строгая историческая достоверность в народной песне уходит на второй план. Может, вовсе и не было никакой Авдотьи-Рязаночки, и не заявляла она, явившись к грозному ордынскому царю: «У меня к тебе обидное дело», – но в песне ярко выразилась мечта вот так, в лицо предъявить свои обиды разорявшим землю и уводившим людей в полон царям и князьям.

ОБ АВДОТЬЕ РЯЗАНОЧКЕ

 
Начинается доброе слово
Про Авдотью-женку, Рязанку.
Дунули буйные ветры,
Цветы на Руси увяли,
Орлы на дубах закричали,
Змеи на горах засвистали.
Деялось в стародавние годы.
Не от ветра плачет сине море,
Русская земля застонала.
Подымался царище татарский
Со своею Синею Ордою,
С пожарами, со смертями.
Города у нас на дым пускает,
Пепел конским хвостом разметает,
Мертвой головой по земле катит.
И Русь с Ордой со ступилась,
И были великие сечи…
Кровавые реки пролилися,
Слезные ручьи протекали.
Увы тебе, стольный Киев!
Увы, Москва со Рязанью!
В старой Рязани плач с рыданьем:
Носятся страшные вести.
И по тем вестям рязанцы успевают,
Город Рязань оберегают:
По стенам ставят крепкие караулы,
В наугольные башни – дозоры.
Тут приходит пора-кошенина.
Житье-то бытье править надо.
Стрелецкий голова с женою толкует,
Жену Авдотью по сено сряжает:
– Ох ти мне, Дунюшка-голубка,
Одной тебе косить приведется,
Не съездить тебе в три недели,
А мне нельзя от острога отлучиться,
Ни брата твоего пустить с тобою,
Чтобы город Рязань не обезлюдить.
И Авдотья в путь собиралась,
В лодочку-ветлянку погрузилась.
Прощается с мужем, с братом,
Милого сына обнимает:
– Миленький мой голубочек,
Сизенький мой соколик,
Нельзя мне взять тебя с собою:
У меня работа будет денно-нощно,
Я на дело еду скороспешно.
После этого быванья
Уплыла Авдотья Рязанка
За три леса темных,
За три поля великих.
Сказывать легко и скоро,
Дело править трудно и долго.
Сколько Авдотья сено ставит,
Умом-то плавает дома:
«Ох ти мне, мои светы,
Все ли у вас поздорову?»
А дни, как гуси, пролетают,
Темные ночи проходят.
Было в грозную ночку —
От сна Авдотья прохватилась,
В родимую сторонку взглянула:
Над стороной над рязанской
Трепещут пожарные зори…
Тут Авдотья испугалась:
– Ох ти мне, мои светы!
Не наша ли улица сгорела?
А ведь сена бросить не посмела:
Сухое-то кучами сгребала,
Сучьем суковатым пригнетала,
Чтобы ветры-погоды не задели.
День да ночь работу хватала,
Не спала, не пила, не ела.
Тогда в лодчонку упала,
День да ночь гребла, не отдыхала,
Весла из рук не выпускала.
Сама себе говорила:
– Не дрожите, белые руки,
Не спешите, горючие слезы!
Как рукам не трястися,
Как слезам горючим не литься?
Несет река головни горелы,
Плывут человеческие трупы.
На горах-то нет города Рязани,
Нету улиц широких,
Нету домов ного порядка.
Дымом горы повиты,
Пеплом дороги покрыты.
И на пеплышко Авдотья выбредала.
Среди городового пепелища
Сидят три старые бабы,
По мертвым кричат да воют,
Клянут с горя небо и землю.
Увидели старухи Авдотью:
– Горе нам, женка Авдотья!
Были не милые гости,
Приходил царище татарский
Со своею Синею Ордою,
Наливал нам горькую чашу.
Страшен был день тот и грозен.
Стрелы дождем шумели,
Гремели долгомерные копья.
Крепко бились рязанцы,
А татар не могли отбити,
Города Рязани отстояти.
Убитых река уносила,
Живых Орда уводила.
Увы тебе, женка Авдотья,
Увы, горе горькая кукуша!
Твое теплое гнездышко погибло,
Домишечко твое раскатилось.
По камешку печь развалилась.
Твоего-то мужа и брата,
Твоего-то милого сына
В полон увели татары!
И в те поры Авдотья Рязанка
Зачала лицо свое бити,
Плачем лицо умывати.
Она три дня по пеплышку ходила,
Страшно, ужасного лосом водила,
В ладони Авдотьюшка плескала,
Мужа и брата кричала,
О сыне рыдала неутешно.
Выплакала все свои слезы,
Высказала все причитанья.
И после этого быванья
Вздумала крепкую думу:
– Я пойду в след Орды, в след татарской,
Пойду по костям погорелым,
По дорогам пойду разоренным.
Дойду до Орды до проклятой,
Найду и мужа и брата,
Найду своего милого сына!
Говорят Авдотье старухи:
– Не дойти тебе Орды за три года.
Пропадешь ты, женка, дорогой,
Кости твои зверь обглодает.
Говорит Авдотья старухам:
– То и хорошо, то и ладно!
Дожди мои косточки умоют,
Буйные ветры приобсушат,
Красное солнце обогреет.
Говорят Авдотье старухи:
– В Орде тебе голову отымут,
Кнутом тебе перебьют спину.
– Двум смертям не бывати,
А одной никому не миновати! —
И пошла Авдотья с Рязани:
Держанный на плечах зипунишко,
На ногах поношенны обутки.
И поминок добыла своим сватам:
Пояса три да три рубахи.
– Найду их живых или мертвых,
В чистые рубахи приодену.
Шла Авдотья с Рязани,
Суковатой клюкой подпиралась.
Шла она красное лето,
Брела она в грязную осень,
Подвигалась по снегу, по морозу.
Дожди ее насекают,
Зимние погоды заносят.
Страшно дремучими лесами:
В лесах ни пути, ни дороги;
Тошно о лед убиваться,
Поголому льду подаваться.
Шла Авдотья с Рязани,
Шла к заре подвосточной,
Шла в полуденные страны,
Откуда солнце восходит,
Смену несла своим светам:
Три пояска да три рубахи.
Шла, дитя называла,
Мужа и брата поминала.
Тогда только их забывала,
Когда крепким сном засыпала.
Шла Авдотья близко году,
Ела гнилую колоду,
Пила болотную воду.
До песчаного моря доходила.
Идут песчаные реки,
Валится горючее каменье,
Невидать ни зверя, ни птицы;
Только лежат кости мертвых,
Радуются вечному покою.
В тлящих полуденных ветрах,
В лютых ночных морозах
Отнимаются руки и ноги,
Уста запекаются кровью.
И после этого быванья
Веют тихие ветры,
Весна-красна благоухает,
Земля цветами расцветает.
Женочка Авдотья Рязанка
На высокую гору восходит,
Берега небывалые видит:
Видит синее широкое море,
А у моря Орда кочевала.
За синими кудрявыми дымами
Скачут кони табунами,
Ходят мурзы-татаре,
Ладят свои таборы-улусы.
Тут-то Авдотью увидали,
В рассыпную от нее побежали:
– Алай-булай, яга-баба!
– Алай-булай, привиденье!
Голосно Авдотья завопила:
– Не бегайте, мурзы-татаре!
Человек я русского роду.
Иду в Орду больше году,
Чтоб вашего царя видеть очи.
И в тупору, и в то время
Авдотью к царищу подводят.
Блестят шатры золотые,
Стоят мурзы на карачках,
Виньгают в трубы и в набаты,
Жалостно вроги играют,
Своего царища потешают.
Сидит царище татарский
На трех перинах пуховых,
На трех подушках парчовых.
Брови у царища совины,
Глаза у него ястребины.
Усмотрел Авдотью Рязанку,
Заговорил царище, забаял:
– Человек ты или привиденье?
По обличью ты русского роду.
Ты одна-то как сюда попала?
Ты не рыбою ли реки проплывала,
Не птицей ли горы пролетала?
Какое тебе до меня дело? —
И женка Авдотья Рязанка
Его страшного лица не убоялась:
– Ты гой еси, царище татарский,
Человек я русского роду,
Шла к тебе больше году,
Сквозь дремучие леса продиралась,
О голые льды убивалась,
Голод и жажду терпела,
От великой нужды землю ела.
Я шла к тебе своей волей,
У меня к тебе обидное дело:
Приходил ты на Русь со смертями,
С пожарами, с грабежами.
Ты разинул пасть от земли до неба,
Ты Рязань обвел мертвою рукою,
Катил по Рязани головнею,
Теперь ты на радости пируешь…
Ей на то царище рассмехнулся:
– Смело ты, женка, рассуждаешь,
Всего меня заругала!
Неслыхал я такого с роду.
А не будем с тобою браниться.
Давай, Рязанка, мириться.
Какое тебе до меня дело?
Говорит Авдотья Рязанка:
– Ты увел в полон моего мужа и брата,
Унес моего милого сына.
Я ночью и днем их жалею,
Покажи их живых или мертвых.
Я одену их в чистые рубахи,
Поясами их опояшу,
Покричу над ними, поплачу,
Прозапас на них нагляжуся.
И царь на Авдотью дивится:
Орда молодцов видала,
Такого образца не бывало!
Не князь, не посол, не воин —
Щепочка с Рязани, сиротинка,
Перешла леса и пустыни,
Толкучие горы перелезла,
Бесстрашно в Орду явилась…
– Гой вы, мурзы-татаре,
Приведите полоняников рязанских,
Пущай Авдотья посмотрит,
Жив ли мужее с братом,
Тут ли ее милое чадо!
И полон рязанский приводят,
И Авдотья видит мужа и брата,
Живого видит милого сына.
И нестрела с тугого лука спрянула,
Не волна о берег раскатилась,
С семьей-то Авдотьюшка свидалась.
Напали друг другу на шею,
Глядят, и смеются, и плачут.
Говорит царище татарский:
– Жалую тебе, женка Авдотья,
За твое годичное хожденье:
Из троих тебя жалую единым,
Одного с тобою на Русь отпущаю.
Хочешь, бери своего мужа,
Хочешь, бери себе сына,
А хочешь, отдам тебе брата.
Выбирай себе, Рязанка, любого.
И в ту пору и в то время
Бубны, набаты замолчали,
Роги и жалейки перестали.
А женка Авдотья Рязанка
Горше чайки морской возопила:
– Тошно мне, мои светы!
Тесно мне отовсюду!
Как без камешка синее море,
Как без кустышка чистое поле!
Как я тут буду выбирати,
Кого на смерть оставляти?!
Мужа ли я покину?
Дитя ли свое позабуду?
Брата ли я отступлюся?..
Слушай мое рассужденье,
Не гляди на мои горькие слезы:
Я в другой раз могу за муж выйти,
Значит, мужа другого добуду.
Я вдругой раз могу дитя родити,
Значит, сына другого добуду.
Только брата мне не добыти,
Брата человеку не где взяти…
Челом тебе бью, царь татарский,
Отпусти на Русь со мною брата!
И в то время женка Рязанка
Умильно перед царищем стояла,
Рученьки к сердцу прижимала,
Немигаючи царю в очи глядела,
Только слезы до пят протекали.
Тут не на море волна прошумела,
Авдотью Орда пожалела,
Уму ее подивилась.
И царище сидит тих и весел.
Ласково на Авдотью смотрит,
Говорит Авдотье умильно:
– Не плачь, Авдотья, не бойся,
Ладно ты сдумала думу,
Умела ты слово молвить.
Хвалю твое рассужденье,
Славлю твое умышленье.
Бери себе и брата, и мужа,
Бери с собой и милого сына,
Воротися на Русь да хвастай,
Что в Орду не напрасно сходила,
На веках про Авдотью песню сложат,
Сказку про Рязанку расскажут…
А и мне, царищу, охота,
Чтобы и меня с Рязанкой похвалили,
Орду добром помянули.
Гей, рязанские мужи и жены,
Что стоите, тоскою покрыты?
Что глядите на Авдотьину радость?
И в те поры мурзы-татаре
Своего царища похваляют,
Виньгают в трубы и в роги,
Гудят в набаты, в бубны.
Я вас всех на Русь отпущаю.
Гей, женка Авдотья Рязанка!
Всю Рязань веди из полону,
И будь ты походу воевода.
И тут полоняники-рязанцы
Как от тяжкого сна разбудились,
В пояс Орде поклонились,
Молвили ровным гласом:
– Мир тебе, ордынское сердце,
Мир вашим детям и внукам!
И не вешняя вода побежала,
Пошла Рязань из полону,
Понесли с собой невод и карбас
Да сетей поплавных – переметов,
Чем, в дороге идучи, питаться.
Впереди Авдотья Рязанка
С мужем, сбратом и с сыном,
Наряжены в белые рубахи,
Опоясаны поясами.
После этого быванья
Воротилась Рязань из полону
На старое свое пепелище,
Житье свое управляют,
Улицы ново поставляют.
Были люди, миновались,
Званье, величанье забывалось.
Про Авдотью память осталась,
Что женка Авдотья Рязанка
Соколом в Орду налетала,
Под крылом Рязань уносила.
 

ПРИЛОЖЕНИЕ 10

Нижегородские земли в XIV веке часто подвергались разорению. Чаще жгли и грабили только Рязанское княжество. Но нападение татар на Нижний Новгород в 1377 году и поражение русских войск на реке Пьяне было событием исключительным. Русские проиграли бой не из-за малочисленности, а потому что оказались не готовы к сражению. Находясь в военном походе, они предались пьянству и развлечениям, «словно – они дома у себя были».

Повесть составлялась в литературном кругу митрополита Киприана и вошла в Троицкую летопись. Это своеобразное предупреждение русским воеводам и князьям.

ПОВЕСТЬ О ПОБОИЩЕ НА РЕКЕ ПЬЯНЕ

В год 1377 перешел из Синей Орды за Волгу некий царевич по имени Арапша, и захотел он пойти ратью на Нижний Новгород. Князь же Дмитрий Константинович послал об этом весть к зятю своему, ко князю великому Дмитрию Ивановичу. Князь же великий Дмитрий, собрав много воинов, пришел ратью к Нижнему Новгороду с войском большим и грозным.

И не было никаких известий о царевиче Арапше, и возвратился великий князь в Москву. А против татар он послал воевод своих, а с ними рать владимирскую, переяславскую, юрьевскую, муромскую, ярославскую. А князь Дмитрий Суздальский отправил сына своего, князя Ивана, да князя Семена Михайловича, а с ними воевод и множество воинов.

И собралось великое войско, и пошли они за реку за Пьяну. И пришла к ним весть, что царевич Арапша на Волчьей Воде. Они же повели себя беспечно, не помышляя об опасности: одни – доспехи свои на телеги сложили, а другие – держали их во вьюках, у иных сулицы оставались не насаженными на древко, а щиты и копья не приготовлены к бою были. А ездили все, расстегнув застежки и одежды с плеч спустив, разопрев от жары, ибо стояло знойное время. А если находили по зажитьям мед или пиво, то пили без меры, и напивались допьяна, и ездили пьяными. Поистине – за Пьяною пьяные! А старейшины, и князья их, и бояре старшие, и вельможи, и воеводы, те все разъехались, чтобы поохотиться, утеху себе устроили, словно – они дома у себя были.

А в это самое время поганые князья мордовские подвели тайно рать татарскую из мамаевой Орды на князей наших. А князья ничего не знали, и не было им никакой вести об этом. И когда дошли до Шипары, то поганые, быстро разделившись на пять полков, стремительно и неожиданно ударили в тыл нашим и стали безжалостно рубить, колоть и сечь. Наши же не успели приготовиться к бою и, не в силах ничего сделать, побежали к реке к Пьяне, а татары преследовали их и избивали.

И тогда убили князя Семена Михайловича и множество бояр. Князь же Иван Дмитриевич, жестоко преследуемый, прибежал в оторопи к реке Пьяне, бросился на коне в реку и утонул, и с ним утонули в реке многие бояре и воины, и народа без числа погибло. Это несчастье свершилось второго августа, в день памяти святого мученика Стефана, в воскресенье, в шестом часу пополудни.

Татары же, одолев христиан, стали на костях и весь полон и все награбленные богатства здесь оставили, а сами пошли изгоном, не подавая вестей, на Нижний Новгород. У князя же Дмитрия Константиновича не было войск, чтобы выйти на бой с ними, и он побежал в Суздаль. А новгородские жители убежали на судах вверх по Волге к Городцу.

Татары же пришли к Нижнему Новгороду пятого августа, в среду, в день памяти святого мученика Евсигния, накануне Спасова дня, и оставшихся в городе людей перебили, а город весь и церкви и монастыри сожгли, и сгорело тогда в городе тридцать две церкви. Ушли же поганые иноплеменники из города в пятницу, разоряя нижне-новгородские волости, сжигая села, и множество людей посекли, и бесчисленное количество женщин, и детей, и девиц повели в полон.

В том же году пришел прежде названный царевич Арапша, и повоевал, и пожег тогда Засурье.

И в том же месяце августе приехал князь Василий Дмитриевич из Суздаля в Нижний Новгород. И послал он людей, и повелел вынуть из реки из Пьяны тело брата своего, князя Ивана. И привезли того в Нижний Новгород, и сотворили плач над ним, и похоронили его в каменной церкви святого Спаса, в притворе, на правой стороне, через неделю после госпожина дня, двадцать третьего августа.

ПРИЛОЖЕНИЕ 11

В своем завещании Дмитрий Донской во многом повторяет распоряжения своих предков. Он «приказывает» Москву своим четырем сыновьям. За Владимиром Андреевичем Хоробрым сохраняется право на владение «третью» городских доходов.

Дмитрий Иванович прямо называет своим наследником старшего сына Василия. Именно он должен был стать после смерти отца великим князем Московским. Однако в грамоте есть любопытная оговорка. В случае, если Василий умрет, ему должен наследовать следующий сын Дмитрия Донского по старшинству, а не сын Василия. Вспомним, что Василий Дмитриевич был женат на дочери великого князя литовского Витовта, причем сам Дмитрий Донской этого брака не одобрял. Видимо, Дмитрий Иванович опасался, что если на великом княжении окажется внук князя Витовта, то все Московское княжество может уйти под власть Литвы.

Этими опасениями за целость московских владений объясняется та руководящая роль, которую Дмитрий Иванович предоставляет своей жене. Власти матери подчинен и Василий Дмитриевич.

ДУХОВНАЯ ГРАМОТА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ДМИТРИЯ ИВАНОВИЧА (1389 ГОД)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа, се Аз, грешный худой раб божий Дмитрий Иванович, пишу грамоту душевную целый своим умом. Даю ряд сыном своим и своей княгине.

Приказываю детей своих своей княгине. А вы, дети мои, живите заедино, а матери своей слушайте во всем.

А приказываю отчину свою Москву детям своим, князю Василию, князю Юрию, князю Андрею, князю Петру. А брат мои, князь Владимир, ведает свою треть, чем его благословил отец его, князь Андрей. А сына своего, князя Василия, благословляю на старший путь в городе и в станах моего удела двою жеребьев половина, а трем сыном моим половина, и в пошлинах в городских половина. А тамга из двою моих жеребьев княгине моей половина, а сыном моим половина. А восмьничее мои два жеребья княгине моей. А на старший путь сыну моему, князю Василию, Василцево сто и Добрятиньская борть с селом с Добрятиньским. А бортъницы в станах в городских, и конюший путь, и соколничии, и ловчии, тем сынове мои поделятся ровно. А численных людей моих двою жеребьев сыном моим по частем, а блюдут с единого.

А се даю сыну своему, князю Василию, Коломну со всеми волостями, и с тамгою, и с мыты, и с бортью, и с селами, и со всеми пошлинами. А волости Коломеньские: Мещерка, Раменка, Песочна, Брашева с селцем с Гвоздною и с Иванем, Гжеля, деревни Левичин, Скулнев, Маковец, Канев, Кочема, Комарев с берегом, Городна, Похряне, Усть-Мерьско. А из Московъских сел даю сыну своему, князю Василию: Митин починок, Малаховъское, Костянтиновъское, Жырошкины деревни, Островъское, Орининьское, Копотеньское, Хвостовъское, у города луг Великии за рекою. А из Юрьевъских сел даю сыну своему, князю Василью: своего прикупа Красное село с Елезаровъским, с Проватовым, да село Васильевъское в Ростове.

А се даю сыну своему, князю Юрию, Звенигород со всеми волостями, и с тамгою, и с мыты, и с бортью, и с селы, и со всеми пошлинами. А волости Звенигородские: Скирменово с Белми, Тростна, Негуча, Сурожык, Замошъская слобода, Юрьева слобода, Руза городок, Ростовци, Кремична, Фоминьское, Угож, Суходол с Ыстею, с Истервою, Вышегород, Плеснь, Дмитриева слободка. А из Московъских сел даю сыну своему, князю Юрию: село Михалевъское, да Домантовъское, да луг Ходыньскии. А из Юрьевских сел ему: прикупа моего село Кузмыдемъяньское, да Красного села починок за Везкою придал есм к Кузмыдемъяньскому, да село Богородицьское в Ростове.

А се даю сыну своему, князю Аньдрею, Можаеск со всеми волостми, и с тамгою, и с мыты, и с бортью, и с селы, и со всеми пошлинами, и с отьездными волостями. А волости Можаиские: Исмея, Числов, Боянь, Берестов, Поротва, Колоча, Тушков, Вышнее, Глиньское, Пневичи с Загорьем, Болонеск. А Коржань да Моишин холм придал есмь к Можаиску. А се волости отъездные: Верея, Рудь, Гордошевичи, Гремичи, Заберега, Сушов, да село Репиньское, да Ивановъское Васильевича в Гремичах. А Колуга и Роща сыну же моему, князю Андрею… А из Московских сел ему: Напрудьское село да Луциньское на Яузе с мелницею, Деуниньское, Хвостовьское в Перемышле, да луг Боровъскии, а другии противу Воскресенья. А из Юрьевских сел ему Олексиньское село на Пекше.

А се даю сыну своему, князю Петру, Дмитров со всеми волостями, и с селами, и со всеми пошлинами, и с тамгою, и с мыты, с бортью. А се Дмитровские волости: Вышегород, Берендеева слобода, Лутосна с отъездцем, Инобаш. А из Московских волостей князю Петру: Мушкова гора, Ижво, Раменка, слободка княжа Иванова, Вори, Корзенево, Рогож, Загарье, Вохна, Селна, Гуслеця, Шерна городок. А из Московских сел князю Петру: Новое село, Сулншин погост. А из Юрьевских сел ему прикупа моего село Богородицьское на Богоне.

А се даю сыну своему, князю Ивану: Раменеице с бортники и что к нему потягло, да Зверковъское село с Сохоньским починком, что отошло ото князя от Владимира. А Сохна сыну же моему, князю Ивану. А в том уделе волен сын мои, князь Иван, который брат до него будет добр, тому даст.

А се благословляю сына своего, князя Василия, своею отчиною, великим княженьем.

А сына своего благословляю, князя Юрия, своего деда куплею, Галичем, со всеми волостями, и с селами, и со всеми пошлинами, и с теми селами, которые тягли к Костроме, Микульское и Борисовское.

А сына своего, князя Андрея, благословляю куплею же деда своего, Белым озером, со всеми волостями, и Вольским с Шаготью, и Милолюбскии, и с слободками, что были детей моих.

А сына своего, князя Петра, благословляю куплею же своего деда, Углечем полем, и что к нему потягло, да Тошною и Сямою.

А се даю своей княгине из великого княженья у сына у своего, у князя у Василия, из Переяславля Юлку, а из Костромы Иледам с Комелою, а у князя у Юрия из Галича Соль, у князя у Андрея из Белоозера Вольское с Шаготью и Милолюбьскии ез. А из Володимерских сел княгине моей Ондреевьское село, а из Переяславских сел Доброе село, и что к ним потягло. А из удела сына своего, княжа Васильева: Канев, Песочну, а из сел Малиньское село, Лысцево. А из княжа удела из Юрьева: Юрьева слобода, Суходол с Иетею, с Истервою, да село Андреевское, да Каменьское. А изо княжа удела из Оньдреева: Верея, да Числов, да село Луциньское на Яузе с мельницею. А из княжа удела из Петрова: Ижво да Сяма. А что есм дал своей княгине из удела сына своего, княжа Васильева и изо княжа из Юрьева, изо княжа из Оньдреева, изо княжа из Петрова, волости и села, а что Бог розмыслит о моей княгине, и те волости и села во чьем уделе, то тому и есть.

А се даю своей княгине: свои примысл Скирменовъскую слободку с Шепковым, Смоляные с Митяевъским починком, и с бортью, с Вышегородскими бортники, Кропивну с бортники, с Кропивеньскими и с Исменьскими, и с Городошевскими, и с Рудьскими, Желескова слободка с бортью, с Ивановым селом с Хороброва, Исконьская слободка, Кузовская слободка, и что княгини моей прикуп, и что к ней потянуло, то моей княгине. А по которая места слободские волостели судили те слободы при мне, и княгини моей волостели судят по та же места, как было при мне. А что княгини моей купля Лохно, то ее и есть. А на Коломне мои примысл Самоилецев починок с деревнями, Савельевский починок, Микульское село, Бабышево, Ослебятевское, а то княгини моей. А что ее село Репеньское и прикуп, то ее и есть. А из Московских сел даю своей княгине: Семциньское село с Ходыньскою мельницею, да Остафьевское село, да Илмовьское. А из Юрьевских сел даю ей: куплю свою Петровское село, да Фроловское, да Елох. А Холхол и Заячков, то моей княгине. А что ми дала княгини Федосья Суду на Белеозере, да Колашну, и Слободку, и что благословила княгиню мою Городком да Волочком, та места ведает княгиня Федосья до своего живота, а по ее животе то княгине моей. А теми своими примыслы всеми благословляю княгиню свою, а в тех примыслех волна моя княгини, сыну ли которому даст, по души ли даст. А дети мои в то не вступаются.

А которые деревни отнимал был князь Владимир от Лыткиньского села княгини моей к Берендееве слободе, а те деревни потянут к Лытъкиньскому селу моей княгини.

А по грехом, которого сына моего Бог отнимет, и княгиня моя поделит того уделом сынов моих. Которому что даст, то тому и есть, а дети мои из ее воли не вымутся.

А даст ми Бог сына, и княгини моя поделит его, взяв по части у больших его братьев.

А у которого сына моего убудет отчины, чем есм его благословил, и княгини моя поделит сынов моих из их уделов. А вы, дети мои, матери слушайте.

А по грехом отнимет Бог сына моего, князя Василия, а кто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княжеский Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгиня. А вы, дети мои, слушайте своей матери, что кому даст, то тому и есть.

А коли детям моим взяти дань на своей отчине, чем есм их благословил, и сын мои, князь Василий, возьмет с своего удела с Коломны и со всех Коломенских волостей триста руб. и сорок и два руб. и княгиня моя даст ему в то серебро с Песочны 50 руб. без 3, а с Канева двадцать руб. и два руб. А князь Юрий возьмет с Звенигорода и со всех с Звенигородских волостей двести руб. и семьдесят руб. и два руб., и княгиня моя даст ему в то серебро с Юрьевы слободы пятьдесят руб., а с Суходола полпятадесять руб., а с Смоляных 9 руб., а с Скирменовъские слободки 9 руб. А князь Андрей возьмет с Можайска и со всех волостей Можайских сто руб. и семьдесят руб. без трех, а с отъезных мест семьдесят руб. без двух, и княгиня моя даст ему в то серебро двадцать руб. и полтретья руб. с Вереи, а с Числова полста руб., а с Заячкова двадцать руб. и два, с Холъхла десять руб., с Желесковы 9 руб., с Исконьские слободки пол-сема руб., с Кропивны полсема руб. А князь Петр возьмет с своего удела сто руб. и одиннадцать, и княгння моя даст ему в то серебро с Ижва тридцать руб. А князь Иван даст князю Василию с Сохны пять руб., а с Раменеиця даст князю Петру пять руб. А то возьмут в тысячу руб., а будет боле или меньше, ино по тому расчету.

А переменит Бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду, и который сын мой возьмет дань на своем уделе, то тому и есть. А что есм подавал своей княгине волости и села из уделов детей своих, и свои примысл, и слободы, и села, и Холхол, и Заячков, а с тех волостей, и с слобод, и с сел что возьмет княгини моя, то ей и есть. А дети мои в то не вступаются.

А из тех волостей, и слобод, и сел, что есм вынимал у детей своих из уделов, а подавал княгине своей, а кому будет жалоба сиротам на волостели, и тем людям учинит исправу княгиня моя. А дети мои в то не вступаются.

А что есм дал сыну своему, князю Андрею, Заберегу, за то дети мои все дают оброк святому Спасу пятнадцать руб. на год на спасов день.

А се благословляю детей своих. Сыну моему старшему, князю Василию: икона Парамшина дела, цепь золота, что ми дала княгиня Василиса, пояс золот велики с каменьем без ремени, пояс золот с ременем Макарова дела, бармы, шапка золота.

А сыну моему, князю Юрию: пояс золот новые с каменьем с жемчугом без ремени, пояс золот Шышкина дела, вотола сажена.

А сыну моему, князю Андрею: снасть золота, пояс золот старый новгородский.

А сыну моему, князю Петру: пояс золот с каменьем пегии, пояс золот с калитою да с тузлуки, да наплечки, да алам.

А сыну моему, князю Ивану: пояс золот татаур, да два ковша золоты по две гривенки.

А что ся останется золото, или серебро, или иное что но есть, то все моей княгине.

А что ся останет стад моих, тем моя княгиня поделится с моими детьми по частям.

А что будет моих казначеев, или что будет моих дьяков прибыток мои от мене ведал, или посельских, или тиунов, или кто женился у тех, те все не надобе моей княгине и моим детям.

А приказал есм свои дети своей княгине. А вы, дети мои, слушайте своей матери во всем, из ее воли не выступайте ни в чем. А который сын мои не имет слушати своей матери, а будет не в ее воли, на том не будет моего благословенья.

А дети мои молодшие, братья князя Василия, чтите и слушайте своего брата старшего, князя Василия, в мое место, своего отца. А сын мои, князь Василий, держи своего брата, князя Юрия, и своих братьев младших в братстве, без обиды.

А хто моих бояр имет служити моей княгине, тех бояр, дети мои, блюдите с одиного.

А хто сю грамоту мою порушит, судит ему Бог, а не будет на нем милости Божьей, ни моего благословенья ни в сии век, ни в будущий.

А писал есм сю грамоту перед своими отци: перед игуменом перед Сергием, перед игуменом перед Севастьяном.

А туто были бояре наши: Дмитрии Михайлович, Тимофеи Васильевич, Иван Родивонович, Семен Васильевич, Иван Федорович, Олександр Андреевич, Федор Андреевич, Иван Федорович, Иван Андреевич.

А писал Внук.