Текст книги "F 20. Балансировать на грани (СИ)"
Автор книги: Ольга Вечная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Мне везет, так как большинство мужчин не стало бы бить неполноценного, коим меня считают.
Больше я не курю, только утром и вечером на балконе Али.
Через некоторое время коллеги, убедившись, что я никому ничего не собираюсь рассказывать, перестали мучать вопросами. Это случилось резко, в конкретный день, я даже могу назвать дату, если потребуется, потому что в этот же самый день надо мной стали посмеиваться, так как кто-то пустил слух о том, что я импотент. Многим, кому особенно хотелось затащить Алю в кровать, очень не хотелось верить, что я ее трахаю.
А еще, она позволяла мне себя обнимать. В офисе, разумеется, это было неуместно, но за пределами… Когда я хочу. Трогать ее, целовать ее щеки, руки, шею и плечи. Ласкать, прижимать к себе. Это было очень приятно. Надеюсь, ей тоже.
Аля не скрывала, что мы живем вместе, часто при всех уточняла, не забыл ли я дома ключи, а так бывало пару раз, когда она уезжала ужинать с партнерами или клиентами, а я часами у входной двери ждал ее возвращения.
Или спрашивала, есть ли дома хлеб, что бы я хотел на ужин, просила что-нибудь купить. И прочее, прочее, прочее.
Наверное, моя истерзанная психотропными веществами нервная система постепенно восстанавливается, иначе, почему мне небезразлично такое отношение?
Я позволял ей делать все, что она хочет. Она не хотела заниматься со мной сексом, – и я не настаивал, она хотела спать со мной в одной кровати – я тоже был не против. Я ласкал ее, потому что ей это нравилось, особенно, когда я целовал шею, но я не требовал, чтобы она трогала меня в ответ, потому что чувствовал, что ей этого не хотелось. Правда, Эмилю и Эм пришлось остаться в моей квартире, которую я продолжал снимать, понимая, что Аля может выгнать меня в любой момент, опять же, потому что ей так может захотеться.
Моя сестра была в бешенстве. Я слышал, как она ругалась с Алей по телефону, обвиняла ее в всевозможных извращениях, произнося слова, значения которых не знала. А я знал, и мне было неприятно это слышать. Катя думала, что Аля меня использует, вот только для чего – оставалось загадкой. Члены моей семьи часто забывали, что я был признан полностью дееспособным, в состоянии самостоятельно принимать решения. После одного из таких разговоров Аля заплакала, и у нее пошла кровь из носа, тогда я посоветовал больше не отвечать на звонки сестры.
Мне нравилось жить у нее дома, нравилось наблюдать за ней, нравилось прикасаться к ней, пользоваться ее мылом и ее шампунем. Мы жили вместе, но не были должны друг другу что-либо, мы, как и советовал Ошо, не требовали друг от друга любви, и это было ново для нас обоих. Мы строили идеальные отношения между мужчиной и женщиной, поступали только так, как нам нравится, и никогда не обижались.
Почему-то Аля была в восторге от моих изложений, которых за год накопилось пять блокнотов. Я начал писать, находясь еще в психбольнице, когда доктор, и, заметьте, без кавычек, посоветовал мне тренировать память таким образом. Каждый вечер, перед сном, я записывал все, что со мной случилось за день, плюс свои некоторые мысли и наблюдения по этому поводу. Из этого упражнения можно было извлечь много плюсов, например, утром, прочитав такой текст, я точно мог сказать, что случилось вчера, не боясь, что что-то забыл. Данное понимание придавало уверенности в себе. Прокручивая в голове события дня, я еще раз обдумывал свое поведение, пытался определить, лучше мне или хуже. Ну и, разумеется, тренировал память.
Каждый вечер, укладываясь в постель, Аля открывала один из моих, как она говорила, «дневников», и принималась читать, как развлекательную книжку. Я не понимал, что она находит в этом такого уж интересного – обычная жизнь обычного среднестатистического слабоумного, но она читала взахлеб, не отрываясь. Иногда смеялась, зачитывая что-то вслух, иногда мне казалось, что она вот-вот заплачет. В такие моменты я не хотел знать, что именно она читает. За месяц она проглядела все мои изложения, а затем, каждую ночь, ждала очередную запись и тоже читала ее, иногда что-то обсуждая со мной после. Практически всегда она спрашивала, не против ли я. Ей казалось, что она вторгается во что-то личное. У шизиков не может быть секретов, – отвечал я, – каждый секрет шизофреника может стать причиной обострения, рецидива.
Единственная информация, которой не было в «дневниках», заключалась в том, что я давно не принимаю нейролептики, транквилизаторы и прочую психотропную дрянь. Только натуральные снотворные и глицин. Причиной этого был страх, ибо никто в мире не должен был знать о моем самолечении. Иначе мне снова начнут колоть яд насильно.
Таким образом, Аля знала практически все о моей жизни. Ей казалось, что это очень трогательно, мне казалось, что это глупо. Я мог бы и так все рассказать, если бы кому-то в мире было интересно послушать.
Перед сном я всегда делал ей расслабляющий массаж. Начинал с головы, переходил на шею и плечи. Далее руки, очень тщательно, каждый пальчик. Потом спину, поясницу, ягодицы и ноги, заканчивая ступнями. Она говорила, что рождается заново, после моих массажей. Перед первым разом, я еще раз показал ей справку и напомнил о том, что у меня отобрали лицензию, лишив права, когда бы то ни было заниматься врачебной деятельностью. Я также объяснил, что целенаправленные внешние раздражения от прикосновений мои рук воспринимаются рецепторами кожи и мышц, рефлекторными точками, и передаются в центральную нервную систему. Что любой массаж оказывает некоторое влияние на человека, и при неумелых действиях массажиста, может закончиться печально, но она лишь нетерпеливо постучала ножками по кровати и попросила продолжать. Что я и сделал.
Ей нравилось думать, что от нее зависят наши отношения, а мне просто нравилось к ней прикасаться.
* * *
Я не предполагал, что наша связь может зайти далеко, с тех пор, как мою голову захватили бесы, я перестал строить планы на будущее, но в тот раз, когда она не пришла ночевать, я понял, что сгораю заживо.
Я прождал ее всю ночь, но она так и не появилась. Я добирался с работы до дома один, так как Аля собиралась ужинать с Сергеем, ее директором, потом написала мне смс: «не жди меня». Но я не мог не ждать. Я ходил из угла в угол, смотрел в окно, вертел в руках телефон и жутко нервничал.
Взглянув со стороны на свое поведение, я понял, что ревную.
Теория Ошо, разумеется, великолепная, она идеально правильная и честная, но… Он не подумал, что делать с мужскими инстинктами, такими как чувство собственничества, желание обладать женщиной, не позволять никому из других самцов прикасаться к ней.
Тут уже не думаешь ни о каких там: это ее выбор, я не имею права менять человека, я должен принимать ее такой, какая она есть… Тут хочется просто свернуть шеи, обоим!
А грудь изнутри сдавливается так, что хочется кричать. Или выть. Или сделать себе больно, чтобы перебить неприятные ощущения. Или отключиться.
Я достал из портмоне нейролептики, вытащил пару таблеток – знакомый щелчок упаковки, и несколько минут смотрел на них, неотрывно.
Здравствуй, рецидив.
На вкус они сладковатые, – какой-то придурок догадался добавить в дрянь аромотизатор, чтобы психи думали, что глотают конфетки. Ну, те, кто еще пока что-то ощущает. Запивать следует большим количеством воды. Через десять минут, после попадания внутрь, дрянь уже поступает в мозг, почки и печень. В другие органы тоже, но в меньших количествах. Меня интересует мозг. Практически мгновенная блокировка дофаминовых рецепторов. Другими словами, мозг частично отключается, мир воспринимается через мутную призму, тормозит. Агрессия, страх, нервозность действительно пропадают, но, увы, вместе с тем происходит нарушение способности мышления и моторных навыков. Превращение человека в овощ.
Зато нет никаких мыслей в голове. Нет, вру, есть одна. Словно тебе нужно сделать что-то важное, что-то срочное и жизненно необходимое, но ты забыл что именно. Ощущения, что мысль где-то рядом, что еще чуть-чуть, и ты поймаешь ее за хвост, поймаешь и поймешь, что тебе нужно сделать. Но бесполезно. Ты, подобно коту, прыгаешь на добычу, но маленькая серая сволочь каждый раз успевает выскользнуть из-под когтистых лап, как бы близко ты ни был, как бы тщательно не подкрадывался.
Я спустил таблетки в унитаз и лег на диван, более не имея желания спать рядом с ней. Наверное, я все больше превращаюсь в себя самого, раз начинаю испытывать подобную брезгливость.
Увиделись мы только на работе следующим днем. Она была в той же одежде, что и вчера, хотя я знаю, что она терпеть такого не может. Увидев меня, Аля опустила глаза, я тоже отвернулся. Больше в течение дня мы не общались.
Ужинали дома молча. Я не спрашивал, потому что не хотел знать подробностей, она не рассказывала, щадя мои чувства. Я написал свои изложения, взял подушку и пошел спать на диван. Свет в спальне горел еще некоторое время, потом она его погасила. И пришла ко мне.
Пару минут сидела рядом, наблюдала за тем, как я имитирую глубокий сон, с помощью медленного размеренного дыхания и расслабленного лица, прикрытых век, потом сказала:
– У меня с ним ничего не было. Мы попали в небольшую аварию и полночи сидели в ГИБДД, я не стала тебе писать, чтобы ты не переживал за меня.
Хорошо, что я шизофреник, иначе я бы испытал к себе отвращение, так как, услышав, что она попала в аварию, а не занималась сексом, почувствовал облегчение. Правда, на одно мгновение, потом резко сел. В коридоре горел свет, поэтому я мог видеть ее лицо, даже выражение глаз.
– Ты ударилась? Ты ездила в больницу? – выпалил я, хватая ее за скулы и вглядываясь в глаза.
– Да, да, ездила. Все в порядке, нас просто «догнали» и слегка подтолкнули…
– Голова не болит? Не кружится, не тошнит? Точно? – мне хотелось прощупать все ее тело, чтобы убедиться, что с ней действительно все в порядке.
– Тебе нужно было спросить, где я была, раз это так сильно тебя волнует, – сказала она, убирая за спину растрепанные по плечам пышные волосы.
– Мы же договорились, что никаких требований и никаких обид.
– Но ты обиделся.
– Это лично мое дело, не забивай голову.
– Мне приятно, что ты обиделся, – провела рукой по моей щеке, очень нежно улыбаясь, смотрела как будто с благодарностью. Кажется, я опять забываю моргать.
– Олег, мне иногда кажется, что ты большой ребенок. В эти моменты мне становится не по себе, понимаешь? Ты мне нравишься, но…
– Аля, я не ребенок, – терпеливо объясняю. – Просто из-за нейролептиков моя реакция несколько заторможена. Я трачу на обдумывание мысли в несколько раз больше времени, чем нужно здоровому человеку. Иногда, я понимаю, о чем был разговор только спустя несколько часов.
– Я знаю. Твоя прямота, твои рассуждения… твоя непосредственность – все это обезоруживает, понимаешь?
– Твой друг сказал, что быть с душевнобольным то же самое, что быть с ребенком? – спросил прямо, продолжая читать в ее глазах ответы на свои вопросы раньше, чем она успевает что-то сказать.
– И он, и Катя, и Нина, и Света… Они все относятся к тебе хорошо, но никто не одобряет моего влечения. Ты меня младше.
– На четыре года. И только. Аля, у меня могут случиться зрительные или слуховые галлюцинации, я могу не успевать следить за темой разговоров, но я взрослый мужчина, дееспособный, который вправе поступать так, как считает правильным. Когда ты со мной, ты не делаешь ничего плохого или незаконного, если тебя саму не смущает моя справка, конечно. И если ты меня не боишься.
Она приблизила свое лицо и поцеловала меня. Сладко и нежно. Потом еще раз, но в этот раз я ответил. Я думал, что растеряюсь, если попаду в подобную ситуацию когда-нибудь, но нет, не растерялся. Инстинкты взяли свое, мне совершенно не потребовались мозги, когда я ее целовал. Все было совершенно естественно, натурально, по-настоящему.
– Ты колешься, – прошептала она, на что я решил, что буду бриться чаще. Она гладила мои волосы, убирая с лица, а я гладил ее плечи и спину, потом руки, потом грудь. Но уже не с целью расслабить для массажа, с целью расслабить для секса.
Аля раздевалась сама, я только помогал ей, стягивая пижаму и оголяя ее восхитительные формы, которые я столько раз трогал через ткань, пока мы спали. Смотреть на ее грудь оказалось безумно волнующе, ощущения были сильнее, чем я помнил. Затем, уже лаская пальцами и языком ее соски, чувствуя, как она ерзает по моим вздыбленным штанам, я ощутил себя полноценным, настоящим мужчиной, и это понимание меня испугало, правда, секундой позже безумно понравилось.
Она сидела сверху, голенькая и прекрасная, я целовал ее шею так, как она любила, одной рукой лаская грудь, снова спину, бедра…куда мог дотянуться, а пальцами второй играя с клитором. Она стонала сладко, искренне, безумно эротично.
– Наверное, нам нужно продолжить, – часто дыша, прошептала она.
– Тебе сейчас хорошо? – спросил я, вводя средний палец в нее, она сделала пару вращений бедрами, откинув голову.
– Мы как студенты, которые боятся перейти к главному.
– Но тебе же это нравится.
– Безумно.
– Тогда делаем так, как тебе нравится.
– Тогда, – она задыхалась, ерзая на моем среднем пальце, в то время как большим я ни на секунду не прекращал гладить клитор, – я хочу засос на шее, как тогда.
Я жадно обхватил губами ее кожу, не отдавая себе отчета в том, что в такт ее движениям толкаюсь бедрами. Наверное, со стороны это выглядело не особо красиво, скорее неприятно, но мы летали. И она улетела первая, кончая то ли очередного движения моих пальцев, то ли от легкой боли, когда я чуть укусил ее кожу. Внутри нее было так горячо, бесы…, я даже думать не мог о том, чтобы почувствовать собой, как внутри нее горячо. Не мог позволить себе мечтать о подобном!
– Я хочу еще, – прошептала она, приходя в себя, облокотившись на меня, – ты поцелуешь меня там?
В момент я уложил ее на спину и разместился у ее ног.
Она стонала, даже всхлипывала, иногда подаваясь вперед, а когда кончала, руками прижимала мое лицо к себе.
– А ты? Снимай штаны, я хочу тебя.
– У меня нет презервативов, и мне не рекомендуется иметь детей, – ответил в своей манере. Наверное, в этот момент я впервые пожалел, что отказался от стерилизации, которую мне предложили сразу, как поставили диагноз.
– У меня тоже нет… Тогда давай поменяем позу, ложись на спину, – она поднялась с дивана, – я хочу тоже ласкать тебя.
Следующие часы я помню плохо, кажется, я кончил несколько раз. Не было меня, Олега Баля, не было шизофреника с бесами в голове, думаю, Али-директора, Али – умной рассудительной женщины там тоже не было. Были инстинкты и потребности, которые кричали нам что делать, и как нужно двигаться. Наверное, мы были похожи на дорвавшихся друг до друга кроликов, позволяя себе все, что только захочется, прося друг друга делать вещи, которые требовал организм для усиления или продлевания оргазмов. Исполняли просьбы друг друга много раньше, чем мозг успевал их проанализировать.
Мы лизали и облизывали, посасывали, втягивали в себя и целовали половые органы друг друга. Слегка кусали, дразнили, помогали руками. Терлись друг от друга, тут же целовались, жадно обмениваясь слюной и продолжали. Как сумасшедшие, как обезумевшие от страсти, встретившиеся после долгой разлуки любовники.
После очередного оргазма Аля грубо оттолкнула меня, насколько ей позволяли силы, свернулась калачиком, дрожа и вздрагивая, прикрыла глаза. Кажется, последняя вспышка оказалась особенно яркой. Я аккуратно перенес ее на кровать, не реагируя на просьбы не трогать, – она боялась, что я снова начну ласкать. Мы слишком раздразнили друг друга, до такой степени, что прикосновения стали нетерпимыми.
Правда, через полчаса она приползла на мою сторону кровати и легла на грудь, жалуясь, что замерзла. А еще через два прозвенел будильник.
* * *
Аля
Когда вместо положенных восьми часов ты спишь два или три, ты по определению не можешь хорошо себя чувствовать. Но я ни разу с самого детства не ощущала себя настолько отдохнувшей, полной сил и счастливой. То, что вчера произошло между мной и Олегом, было потрясающей дикостью, в которой не было места стеснению, желанию понравиться, выглядеть красивой и эротичной, казаться лучше, чем я есть на самом деле, как случалось у меня с другими мужчинами.
Обычно на протяжении всего полового акта мои мысли были заняты тем, насколько я сексуально выгляжу, хорошо ли смотрюсь в этой позе, не слишком ли яркое освещение, возможно, сейчас видны дефекты моего тела, вдруг он думает, что мне давно пора на депиляцию или что я поправилась…
Вчера я и близко не думала о чем-то подобном. Мой шизофреник оказался сумасшедшим, безбашенным любовником, который делал все, лишь бы я улетала. Сколько же у меня оргазмов вчера было? А ведь это был только оральный секс!
Я поднялась с кровати и пошла в душ. Трогая себя под струями горячей воды, вспоминала, что он делал вчера со мной… Боже, я бы ни одному другому мужчине не позволила подобного. Сгорела бы со стыда! Он так глубоко засовывал язык, он облизывал мои бедра, тысячи раз целовал… Посмотрела на себя в зеркало. А ведь это все я! Это я просила снова и снова ставить засосы на шее, на груди, на бедрах. На запястье у меня обнаружился целый браслет из его поцелуев. А он совершенно не удивлялся этим сумасшедшим желаниям, просто кидался на меня, как голодный тигр, целуя везде, где я только не попрошу.
Через полчаса я разбудила Олега, он отправился в душ, а я уже при макияже и с прической принялась готовить завтрак, думая о том, что мне нравится заботиться об этом мужчине.
Если у меня не было желания – я не готовила. Если он не хотел помогать мне убираться, – он не помогал. И никто ни на кого не обижался, никто ничего не требовал. Мы изначально понимали всю абсурдность наших отношений, поэтому старались сделать все, чтобы еще больше не усложнять их.
Пока Олег умывался, я вспомнила то, что подвигло меня вчера вечером пойти к нему и поговорить. Его дневники. Я не ожидала, что он так сильно расстроится из-за того, что я не ночевала дома.
«Мне кажется, что я не человек, а песочная фигура, которая медленно сохнет, рассыпается и раздувается ветром»
«Моя привязанность к ней пробивается даже сквозь стотонные глыбы безразличия ко всему миру, возведенные посредством нескольких лет непрерывного приема лекарств».
«Мне всегда нравилось смотреть на женщин. Даже когда я был в невменяемом состоянии в больнице, я предпочитал, чтобы за мной ухаживала медсестра, а не медбрат. Но я уже давно перестал надеяться, что смогу испытать столь сильные чувства. Мне хочется ободрать кожу со своих рук потому, что в этот момент я не чувствую ее прикосновений, но знаю, что чьи-то другие руки ласкают ее».
«Я успел забыть, как это больно, не иметь возможности обладать женщиной, которую отчаянно хочешь».
…
Ни на секунду я не сомневалась, что это он писал не только для того, чтобы я узнала, хоть и понимал, что я в любом случае прочитаю. Он всегда говорил то, о чем думает, как бы это не шокировало меня, особенно по началу.
Было видно, что Олег не знал, как себя вести, он нерешительно замер в дверях кухни, поглядывая на приготовленную дня него тарелку с кашей. Я оттянула воротник пижамы и показала следы его любви. Кажется, он еще больше смутился, убрал мокрые пряди с лица за уши, тогда я подошла и поцеловала его в губы, а он ответил на поцелуй.
Утро прошло по обычной программе, но, несмотря на это, на работу мы опоздали. Наверное, дело было в том, что Олег успевал потискать меня каждый раз, когда я проходила мимо, на что уходило больше времени, чем мы рассчитывали. Пока я была за рулем, он вел себя смирно, не мешая мне следить за дорогой, но как только мы зашли в лифт, снова обнял, резко прижимая к себе и, подобно страстным мужчинам из мексиканских сериалов, чувственно провел ладонями по моему телу, лаская бедра, талию, грудь, через высокий воротник целуя шею. Двери лифта открылись, и половина нашего проекта, ожидающая опаздывающую на утреннюю планерку директоршу, замерла, таращась на нас. У некоторых от удивления отпала челюсть. Олег опустил руки, а я поправила платье, он пошел вперед, но я успела окликнуть, выходя следом:
– Олег, подожди, – задержала его за рукав. Он повернул голову, ожидая чего угодно, но не легкого поцелуя в губы, – до вечера, – сказала я.
Он широко улыбнулся, кивнул, и пошел по коридору в сторону кабинета системных администраторов, где пару недель назад ему, наконец, поставили стол.
– Так, чего ждем? – обратилась я к ошалевшей толпе, – в зал переговоров, – и громко цокая каблуками, пошла по коридору впереди всех.
Планерку я вела намного жестче, чем обычно. Переполнявшая меня энергия бурлила, била через край. Хотелось прыгать, жестикулировать, призывать к активным действиям. Невыспавшийся народ, угрюмо смотрел на меня, мечтая вставить спички в глаза, подозревая, что их начальница сама недалека от получения диагноза. Я настолько бойко подбадривала коллег, что, забывшись, закатала рукава кофты, открывая всем вид на мое новое украшение, оставленное губами Олега. Разработчики и аналитики захихикали, но я, вместо того, чтобы покраснеть и опустить рукав, пощелкала у себя перед глазами, привлекая внимание:
– Смотрим на мое лицо, и думаем о работе, а не о моей личной жизни, в которой, кстати, все в полном порядке, – и продолжила тему планерки.
Мы занимались оральным сексом каждый вечер. Возможно, не всегда так долго, как в первый раз, но обязательно до нескольких моих оргазмов и одного его. Когда я сильно уставала в офисе, он начинал с массажа – теперь я раздевалась перед ним полностью, ему вообще нравилось, когда я ходила по дому или спала обнаженная. Он разминал мои мышцы, изредка надавливая на особый точки – нервные окончания, было жутко больно, но после этого неизменно становилось безумно хорошо. Затем он начинал целовать мою спину и плечи, мы покупали только съедобные масла для массажа.
В офисе Баль вел себя неизменно прилично, никогда меня не компрометировал, хотя, признаюсь, поначалу переживала, что с этим могут быть проблемы. Очень редко прикасался. Точнее, лишь в те минуты, когда я вызывала его помочь мне «привести в чувства» компьютер. Он становился позади моего стула, наклонялся, прижимаясь своей щекой к моей, покрывал своей ладонью мою, держащую мышку, и проверял, что именно моему компьютеру не нравится. Это было абсолютно не навязчиво и очень приятно.
Олег был уникален, ни один мужчина не удовлетворял меня так, как он, и я говорю сейчас не только о сексе, хотя и об этом тоже.
А еще, кажется, ему становилось лучше, не зря же он написал в своем дневнике: «с тех пор, как я стал заниматься любовью, я снова начал чувствовать мир».
* * *
Как бы я ни старалась свести к минимуму общение с подругами, совсем избежать этих встреч не получалось. Мои отношения с психически нездоровым человеком неизменно становились главной темой вечера, к которой девочки умудрялись свести любые наши сплетни. Наверное, если бы одна из моих подруг стала жить с убийцей-шизофреником, мне бы это тоже не понравилось, поэтому я на них не обижалась.
– Как же ты с ним встречаешься, если он импотент! – удивлялась Маша, та самая девушка, которая рассказывала мне про него небылицы на дне рождения у Кати. Кстати, Катя никогда не приходила на встречи, если там была я. – Я специально уточнила у знакомого врача, назвала ему таблетки, которые принимает Олег. Врач сказал, что мужское бессилие вероятно в восьмидесяти пяти случаях.
– Девочки, даже если бы он был бессилен, – решила я заступиться за своего шизофреника, – вы себе даже не представляете, что он творит с помощью языка, – широко улыбнулась и быстро облизала вдруг пересохшие губы.
Девочки охнули, рисуя в головах ясно какие сцены. Они сгорали от любопытства слышать детали. Недоступное, странное и необычное всегда притягивает. А Олег к тому же был очень симпатичным шизофреником, никто не мог не согласиться с этим. Его опасность, непредсказуемость притягивали, возможно, и меня тоже, но, разумеется, хотелось верить, что я испытываю к нему более глубокие чувства.
Несмотря на все мои старания, после каждой такой встречи я возвращалась домой в неизменно паршивом настроении. Мне говорили о неизбежности рецидива, о прошлом Олега, о его нестабильности. О том, что у него никогда не будет нормальной работы, карьеры, он всегда останется просто шизиком. На всю жизнь. Говорили, что мне нельзя рожать от него, потому что пораженный ген передается по наследству. Меня спрашивали, понимаю ли я, зачем пошла на такие отношения. Чего я от них жду? Как долго планирую их продолжать? А что потом? Выгнать его на улицу? Что будет, когда мне захочется нормальной семьи, детей?
Кстати о нормальной семье. Ну, почти о нормальной. Сергей продолжал приглашать меня на свидания. Я была благодарна судьбе, что в тот раз, по пути в гостиницу мы попали в аварию. Во время ужина он говорил о моей карьере, о его помощи мне… О возможностях, которые передо мной могут вдруг открыться… Боже, я повела себя как настоящая проститука. Непонятно, что тогда на меня нашло, почему показалось, что мне обязательно переспать со своим боссом. Сергей непременно хотел, чтобы это «что-то» на меня нашло снова.
Один раз он даже предложил мне родить от него ребенка. Не прямым текстом, конечно, этот опытный в общении с людьми… вернее, с клиентами мужчина завел разговор издалека. Начал убеждать меня, хоть я и не спорила, что счастье наше в детях, ведь ничто не сравнится ощущением себя матерью, в его случае – отцом. Жаловался, что мечтает о сыне, хотя его жена, родив десять лет назад ему чудесную дочурку, наотрез отказалась продолжать размножаться. А потом он вдруг сказал про биологические часы, которые тикают, как бы мы не пытались молодиться. К счастью, на этом наш разговор прервал телефонный звонок, и я поспешила скорее убраться из кабинета. Услышала вслед: «Аля, я не шучу. Подумай».
* * *
Олег
Как-то раз я спросил у Али, хотела бы она, чтобы я перестал быть шизофреником. Она ответила, что вполне достаточно того, что я буду оставаться самим собой.
Потратив несколько дней на обдумывание ее ответа, я пришел к выводу, что она меня оставит, если мне станет хуже. А как иначе можно истолковать ее слова?
Жить намного легче, когда тебе нечего терять.
Терять вообще очень больно, поэтому, когда в моей жизни не осталось ничего, чем я дорожил, я принял решение самостоятельно взяться за свое лечение. Несмотря на то, что мой диплом давно сожжен, некоторые знания в моей голове до сих пор были живы. Когда, после перевода в новую клинику мне значительно снизили дозу лекарств, и я начал потихоньку соображать, очень медленно и мучительно я пришел к мысли, что собирался когда-то лечить людей, страдающих недугом, от которого сейчас мучаюсь сам. Моя непоколебимая уверенность, что я смогу помочь пациентам с психическими расстройствами оказалась столь сильной, что умудрилась выжить, несмотря на всю дрянь, которой меня пичкали.
Еще участь в университете, читая различную литературу, общаясь с моим ментром, пусть земля будет ему пухом, профессором Кирилловым, я пришел к четкому пониманию: шизофрения – это не заболевание, или, точнее, шизофрении не существует. Большинство лжеврачей, едва взглянув на пациента, ставят крест на его жизни, накачивая его психотропами, постепенно разрушающими его центральную нервную систему, превращая в безвольное растение, лишая возможности жить нормальной жизнью. Хотя, кто из людей мечтает жить «нормально»? За годы своей жизни я понял следующее: абсолютно все, и больные, и здоровые мечтают стать счастливыми. Не нормальными, а счастливыми!
Когда я вышел из больницы, единственной моей целью было снова научиться искренне улыбаться.
* * *
Когда мы впервые пришли в гости к ее друзьям вместе, признаюсь, мне стало очень не по себе. У меня не получилось с первого раза запомнить имена этих людей, поэтому я ни к кому никак не обращался. Я ходил за Алей по пятам, изредка выходя покурить, слушал ее разговоры с друзьями, совершенно не понимая, над чем они смеются.
В психбольнице я стал крайне мнительным, если кто-то где-то шутил, мне казалось, что надо мной. Не так. Я был на сто процентов уверен, что надо мной. Единственное, чего удалось достичь в борьбе с этим недугом, – я перестал обижаться, принимая насмешки как неизбежное.
Сегодня, каждый раз, когда все смеялись, я внимательно смотрел на лицо Али, пытаясь понять, о чем она думает. Аля бы не стала смеяться надо мной. А раз ей весело, значит, все в порядке. Как и везде, куда мы приходили с Алей и где знали про мою проблему, мужчины с недоверием поглядывали на то, как я обнимаю эту девушку, как она прижимается ко мне. Они не понимали, почему такая красотка, как Алечка, тратит на меня время.
До меня у нее были только успешные, состоятельные мужчины. Избранные.
– Олег, а ты не мог бы подробнее рассказать о своей болезни? – обращается ко мне одна из девушек. Невысокого роста, что компенсируется огромными каблуками, на которых ее ноги кажутся еще более кривыми, чем есть на самом деле. Блондинка с голубыми глазами и неправильным прикусом, портящим все впечатление о девушке, как только она открывает рот. Я хотел посоветовать ей обратиться к ортодонту, но не стал. Судя по тону, кажется, она со мной кокетничает.
– Шизофрения – это не болезнь, – отвечаю, – в большинстве случаев, это другой взгляд на мир, который чужд сначала родителям, потом психиатру, после чего последний начинает превращать пациента в больного человека.
– То есть ты считаешь, что психиатрия – это зло?
– К сожалению, во многих случаях. Психиатрия – это искусство, эта абсолютно не логическая профессия. Чтобы помочь пациенту, врачу в первую очередь необходимо его понять, а для этого нужно прочувствовать проблему, поставить себя на место этого человека, пустить внутрь переживания пациента, и лишь потом оценить насколько неадекватным является его поведение. Такое вполне возможно, но это, разумеется, большой духовный труд. Намного проще выписать психотропные средства, чтобы тот не выкаблучивался и не отвлекал на себя внимание, да и дело закрыто.
– А как же голоса? Галлюцинации?
– Все относительно. Например, что есть депрессия? Допустим, у человека кто-то умер, бросила девушка, выгнали с работы – каждый реагирует по-своему. Кто-то плюнет и пойдет дальше, у кого-то пропадет сон, аппетит, могут появиться приступы агрессии и раздражительности. Замечая, что с человеком не все в порядке, близкие тащат несчастного к врачу, тот, не вникая в его жизнь, подмахивает назначение и диагноз – получаем больного.
