Текст книги "F 20. Балансировать на грани (СИ)"
Автор книги: Ольга Вечная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Работа увлекала, забирая все наше свободное время, в выходные мы развлекались тем, что высмеивали глупейшие фильмы по телевизору, ленясь лишний раз выходить из дома. Время летело невероятно быстро, что нам обоим было на руку. Каждый новый день без рецидива прибавлял Олегу уверенности в себе, я постепенно прошла все курсы лечения, мужественно терпела, когда Олег вечерами ставил мне болезненные уколы, которые, к моему огромному сожалению, он одобрил, а вот безвкусные таблетки, прием которых не составил бы труда – вычеркнул. Нина не понимала, как я после случившегося с его женой могу доверять Олегу ставить себе уколы, да и вообще принимаю именно те лекарства, которые он для меня покупает. Мои знакомые осуждали мое слепое доверие его советам, лишь я в глубине души чувствовала, что это тот самый канат, который в данный момент вытягивал его из болота.
Очередная зима миновала, оставляя позади период спячки не только природы, но и большинства людей, существование которых без солнца равносильно коме. В город пришла долгожданная всеми весна, наводя на мысли об отпуске, да и вообще о чем-то новом и приятном. Мы с Олегом сменили гардероб, на мою премию со сделки с москвичами купили небольшую квартиру на окраине, которую собирались сдавать в аренду, решили приобрести котенка. Я летала в облаках, строя планы на будущее, изредка посвящая в них ни с чем не спорящего Олега.
А потом ниши жизни покатились в ад. Канат натянулся до предела, рискуя порваться в любой момент, потопив нас обоих.
* * *
– Все будет хорошо. Аля, возьми себя в руки.
– А что для Вас значит «хорошо»?
Он сидел на лавочке в нескончаемом коридоре, спрятав глаза за ладонями, его светлые волосы были зажаты между пальцев и торчали в разные стороны, как щетка веника. Он не шевелился, но я чувствовала, как сильно ему было стыдно. А я не могла подобрать слов, способных донести до него, что на наши отношения его ошибки не повлияют, чтобы он не натворил.
– Аля, ты здесь? Он тебя послушает, надави на него. Аля?!
– Я тут.
– Я пыталась поговорить с ним, но он отключил телефон.
– Потому что в сложившейся ситуации он не доверяет ни Вам, ни Николаю Николаевичу.
– Зато он доверяет тебе.
– И Вы хотите, чтобы я его предала.
– Я не хочу, чтобы ты нашла его в наполненной кровью ванной, как мне приходилось делать два раза! – сорвалась мать Олега, – Мой мальчик очень, – ее голос дрогнул, – умный, он лежал в теплой воде, которая не мешала крови сворачиваться. Ты себе представляешь, что значит найти своего ребенка умирающим по собственной воле?
Стало вдруг холодно, словно кто-то открыл окно, и в мою кожу тысячами ледяных иголочек вонзился зимний воздух, стараясь хоть немного остудить раскаленный мозг, прояснить спутанные мысли и успокоить бешеное сердцебиение. Поежившись, я огляделась – коридор по-прежнему был пустым и бесконечным, тихим и отстраненным от проблем людей, приходящих в эти стены, окрашенные бледной краской. Типичный, шаблонный коридор с десятком деревянных дверей, прячущих от взоров пациентов докторов. Антураж этого места говорил сам за себя, предупреждая, что здесь стирается всякая индивидуальность просящего помощи человека. Больные приходят в психбольницу за тем, чтобы врач выправил их мозги так, чтобы они стали походить на «нормального» человека в его представлении. Олег говорил, что любые мозги можно исправить.
Лишенные отличительных черт коридоры, заурядные люди с ксерокопией чьего-то разума вместо подаренного природой и одной целью на всех, – сделать так, чтобы уже никогда сюда не возвращаться. Олега отбросило на точку отсчета, с которой он стартовал менее двух лет назад, выбравшись из похожих стен.
Я впервые сопровождала его в больницу, он не хотел, чтобы я привыкала к этому месту.
– Аля, поговори с врачом, если не можешь поверить моим словам. Извини, у меня пациент, я не могу разговаривать. Позвоню тебе вечером.
Инна Викторовна положила трубку, а я подошла к ссутулившемуся Олегу, занимающему место напротив кабинета психиатра, который он покинул менее десяти минут назад. Села на корточки, обнимая его холодное лицо ладонями.
– Мой хороший, – прошептала.
Он кивнул, опуская глаза. Напряжение его тела, его нервной системы невольно передалось мне, как электрический ток по прямой цепи. Я сжала его виски, стараясь надавить на воображаемые кнопочки, способные отключить его мигрень.
– Я не хочу в больницу. Я смогу справиться сам.
– Я знаю, поедем домой.
– Поедем.
Мы шли в обнимку мимо кабинетов с надписями, сливающимися в жирные черные полосы, потому что я плакала. Беззвучно и скупо. Позволяя соленым полоскам портить дневной макияж. А он держался за меня и смотрел вперед или перед собой. Тогда мелькнула мысль: главное, чтобы не оглянулся. На улице было до такой степени светло, что мы, переступив порог здания, сощурились. Обманчиво яркие лучи все еще по-зимнему холодного солнца отражались от белого снега, рассеиваясь в воздухе. Мои глаза щипало от потекшей туши.
– Ты плачешь?
– Глаза слезятся из-за снега, – я надела темные очки и повела его к машине.
Его ошибка стоила нашей фирме нескольких миллионов. Винила ли я его? Винила ли я себя? Или Сергея, который, не послушав московских клиентов, продолжал доверять Олегу, экономя на новом системном администраторе?
– Мы справимся.
Его руки дрожали. Или мои. Возможно, это просто холодный порывистый ветер. Мы всегда ищем в природе отражение наших эмоций, намного легче жить, зная, что не одному тебе плохо, что вся планета борется вместе с тобой. За тебя.
– Ты останешься в больнице только тогда, когда захочешь сам. Хорошо? – сжала его ладони так сильно, что он дернулся и посмотрел на меня пустыми, серыми глазами.
– Это не из-за болезни.
– Я знаю. Такое могло случиться с каждым, – я и искренне в это верила.
– Но случилось именно со мной.
– Нам просто не повезло. Так бывает.
– Я контролирую своих бесов.
– В этом нет никаких сомнений. Милый, поехали домой?
Я села за руль и, ожидая, пока припаркуется загородившая проезд машина, задумалась. Сегодняшнее утро отличалось от десятков предыдущих лишь тем, что я успела погладить ему рубашку. А еще мы занимались сексом, но это было не так редко, чтобы заострять внимание. В ванной комнате заело дверь, поэтому пришлось разломать замок. Уже в лифте я вспомнила про утюг и вернулась проверить, не забыла ли его выключить. А на улице было столько белого снега, сколько бывает лишь в середине зимы, но никак не в конце марта. Были ли это знаки судьбы? Зачем я вообще ищу в своей жизни какие бы то ни было знаки? Неужели я стала настолько слаба, что готова свалить на пробегающую дорогу черную кошку возникновение своих неподъемных проблем?
Увольнение проходило тяжело, весь офис словно вымер, врос в мебель: стулья на колесиках, прямоугольные или угловые столы, погрузившись с головой в работу. Если бы коллеги могли, они бы залезли в мониторы и отсиделись там. Подобные ситуации случаются в каждой компании. И всегда находится виноватый.
Тяжелее всего мне далось присутствие при скандале, полных желчного яда криках Сергея, которые я пропускала через себя вместе с потоком оскорблений, никогда ранее в моем присутствии не произносимых ни одним мужчиной, и которыми он поливал опустившего голову Олега. В тот момент уже бывший сисадмин «ЭД точка ру» не защищался, его чувства выдавали лишь пальцы на левой руке. Когда Олег порезал себе вены впервые, он задел сухожилия, и теперь средний, безымянный пальцы и мизинец на левой руке не сгибались полностью, и сильно дрожали, когда Олег нервничал. Я видела такое лишь пару раз во время занятий сексом, когда Олег был на пике возбуждения. Мы смеялись над этой его особенностью.
– Шизофреник! Псих! Убожество!
Я не обязана была слушать эту грязь, было бы лучше подождать за дверью.
– Идиот! И как я мог повестить на такое?!
Но я стояла рядом, ловила каждое слово, стараясь принять часть гнева Сергея на себя, разделить чувство вины Олега настолько, насколько это было возможным.
– Пошел с глаз моих и чтобы я тебя никогда больше не видел!
Виноваты были все. Сам Олег, те, кто поверили в него, те, кто пытались ему помочь. Увы, пострадавших было намного больше, чем виноватых.
Вероятно поэтому Сергей, не зная, как выплеснуть раздирающие его грудь эмоции, поднял трубку и вызвал скорую, предупредив, что нужна помощь психиатра.
Возможно, если бы Олега положили в больницу, Сергею стало бы легче пережить инцидент, но я не позволила сделать этого. После разговора с врачом я увезла Олега домой, пообещав, что его никогда не положат в больницу против его воли.
* * *
– Милый, сходишь за бутылкой вина?
Сегодня впервые за несколько месяцев к нам с Олегом домой пришли гости. Коротко поздоровавшись, он скрылся в спальне, погрузившись в чтение научно-фантастического рассказа, который ему посоветовала Нина, а мы с Катей и Машей остались сплетничать на кухне. К слову сказать, я впервые разговаривала с Катей после того, как Олег ко мне переехал. Она сама напросилась под предлогом того, что соскучилась по брату, ведь он редко выходил из дома в последние месяцы, еще реже общался с родственниками, предпочитая их обществу либо мое, либо книги. Не забыв посоветоваться с Олегом, я пришла к выводу, что не против визита своей бывшей лучшей подруги, но, решила пригласить Машу, чтобы было кому разряжать атмосферу. Кстати, бутылка испанского вина была куплена для той же самой цели, правда, с количеством я не угадала. Не хватило.
Когда Олег, закутавшись в теплый шарф, переступил порог квартиры, в кухне воцарилась полная тишина. Отсутствие «лишних ушей» должно было лишь сильнее развязать языки давно не видевшимся подругам, но мы молчали. Потому что пришло время главных вопросов. Катя залпом осушила бокал с красным сухим, подавилась и несколько секунд кашляла, растягивая время. Маша с энтузиазмом поглощала креветки, а я делала вид, будто считала, что в терпком напитке растворен смысл бытия, и если я еще немного напрягу зрение, докопаюсь до истины. Ну, хоть до какой-нибудь.
– Как у тебя на работе? – наконец, спросила Катя. Вопрос мог бы показаться обычной попыткой поддержать разговор, но я сразу поняла, что Катя имеет в виду именно события пятимесячной давности.
– Сейчас уже все в норме.
– А отношения с начальством?
– Сергей не смог меня уволить, потому что я единственная, кто был в курсе всех деталей договора с москвичами, – усмехнулась я, вспоминая метания шефа. – Сейчас, кажется, он стал относиться спокойнее. Страховка покрыла убытки, мы практически ничего не потеряли, – моя способность прятать ложь за улыбкой была врожденной. Кроме того, лгать о работе я умела восхитительно, слишком часто данное умение помогало нам остаться на плаву, особенно когда компания только зарождалась.
– Мы очень боялись, что тебе придется уйти следом за Олегом.
– Первое время было непросто находиться в офисе, но нам с Олегом нужны были деньги, я не могла просто развернуться и уйти.
– Отец предлагал помощь. Олегу следовало взять деньги хотя бы на лекарства.
– Катя, я же сказала, что мы справимся сами, – стало совершенно ясно, что Катя выступала сейчас в роли разведчика, засланного ее родителями на территорию «противника», чтобы выведать беспокоившую их информацию.
– Аля, нет ничего плохого, чтобы принять помощь от близких людей, – произнесла она наставительным тоном Николая Николаевича, который всегда говорил так, словно его слова являются истиной в последней инстанции. Вероятно, Катя долго тренировалась перед зеркалом. Представляя себе ее репетиции, я начинала злиться, не отдавая себе отчета, что перегибаю палку.
– Катя, ты и твои родители можете сколько угодно мне навязывать свою «медицинскую» точку зрения, я не сдам Олега в психушку. Последние недели он чувствует себя много лучше, чем раньше. Мы справимся сами.
– Да ты посмотри на себя!
– То есть?
– На кого ты стала похожа. Ты похудела килограмм на пять, не меньше. Постарела, – видимо, на моем лице отразилась некоторая гамма эмоций, заставившая Катю быстро добавить: – Ты никогда не выглядела старше двадцати семи, – и продолжила дружелюбнее: – Аля, мы прекрасно знаем, насколько тяжело жить с больным человеком. Пойми, что ты не одна, мы можем помочь. Скажу большее, мы обязаны помочь, потому что он наш родственник, а ты ему ничего не должна.
– Зато он вам должен, да? – мой наполненный на одну треть вином бокал спикировал сначала мне на колени, а потом на плитку, после чего звонко треснул, расщепившись на три части. – Несчастные родители, у сына которых поехала крыша! Проглотив позор, они вынужденные тащить на себе безнадежного шизофреника, откупаясь от своей совести самыми дорогими таблетками, которые, вероятно, должны помочь ему. Так, да? Ты тоже считаешь, что Олег тебе должен что-то? – взорвалась я.
– Аля… – Катя соскочила следом со мной со стула и взмахнула руками.
– Хочешь знать, что я на самом деле думаю? Это только вы виноваты в том, что он заболел. Когда из-за своей ошибки Олег потерял единственного по-настоящему близкого человека, вы все отвернулись от него. Переложили ответственность за его жизнь на плечи врачей, заменили любовь и поддержку нейролептиками.
– Все, я ухожу, – Катя направилась к двери, но меня было не остановить:
– Послушай меня и запомни раз и навсегда. Олег вам более ничего не должен. Он мой, слышишь? Мы справимся сами со всеми рецидивами, которые нам уготованы, мы накопим на лекарства и решим, что для него лучше, а что нет. И ты, и твои родители могут перестать, наконец, мучиться угрызениями совести, я о нем позабочусь.
– Ты одна не справишься, – Катя резко обернулась, – Аля, он уже подставил тебя на работе, ваше самолечение приведет к тому, что он забудет выключить утюг или газ, спрыгнет с балкона или порежет себе вены, как это случалось в прошлые разы. Ты понятия не имеешь, с какой проблемой столкнулась. И отказываешься слушать что-либо. Мы заботились об Олеге так, как было нужно. Заметь, каким он был, когда вы познакомились, и каким стал сейчас.
– Он не ляжет в психушку, – отрезала я.
– Ты один раз уже взяла на себя ответственность, и ваша фирма потеряла бешеные деньги. Хотя мы тебе говорили. И я говорила, и папа. Да все! Виновата только ты.
– Я знаю. Да поймите уже, наконец, что это была случайность. Он все лишь забыл поставить офис на сигнализацию, что могло произойти с кем угодно. Нам просто не повезло. Если бы он не болел, то никто бы и не подумал раздувать из этой ситуации скандал. Знаешь, я сама часто уже в машине пытаюсь вспомнить, выключила ли плиту, и возвращаюсь в квартиру проверить. Так давай и меня положим на пару недель в больницу?
– Аля, он обречен. Раскрой глаза уже. Он убил человека и никогда себе этого не простит. Это истина, которая существует независимо от того принимаешь ты ее или нет.
– Катя, абсолютно все врачи ненамеренно убивают. И я могу поставить свою душу в споре на то, что от ошибок твоего отца не раз отбывали на тот свет пациенты на операционном столе, просто об этом никто так и не узнал. Олег ошибся, в результате чего он лишился Алины, потерю которой так и не смог до конца пережить. Но ему обязательно станет лучше. Он сам так говорит, и я буду верить ему, а не вам.
– И ты думаешь, что у тебя получится что-то такое, что не получилось у лучших врачей?
Далее одновременно случились сразу три вещи. Щелкнул замок входной двери, пронзительно зазвонил сотовый Маши, а мой взгляд упал на осколки разбитого бокала. Осколки моей жизни, которая крошилась при соприкосновении с титановой проблемой бесконечно любимого мной мужчины. Олег появился в дверях.
– Что здесь происходит?
– Я уронила бокал, – сказала я, поджимая нижнюю губу, с трудом сдерживая слезы.
– Аля, только не плачь, – Олег подошел и крепко меня обнял. В последнее время, когда у меня уже не было сил сдерживать слезы, я била посуду и рыдала над осколками. Он верил, что причина в разбитых чашках.
Его свитер был холодным, как и руки, которыми он меня прижал к себе. Как всегда большой, прохладный, чокнутый, но самый настоящий из всех окружающих меня людей. Крепче вцепилась в воображаемый мной канат, я спросила:
– Ты купил вино?
– Вино? – удивленно переспросил он.
И я разрыдалась.
* * *
Олег
Свет от настольной лампы создавал причудливые тени на стене. Вернее, благодаря искусственному свету я, погруженный в темноту спальни и лепящий фигурки из бумаги, вырванной из моих бывших дневников, созидал театр, одновременно являясь режиссером и кукловодом. Лучше всего мне удавался костер. Для этого я сминал несколько листов вместе. Некоторое время катал их между пальцев, чуть вытягивая вдоль и – вуаля – костер, призванный согревать бумажных человечков и животных, готов.
Обрывки воспоминаний о моем глубоком детстве сводятся к тому, как отец обучал нас с Катей основам оригами. Много времени было потрачено на это занятие, особенно, когда выключали свет в квартире, и делать было совершенно нечего. Папа, по традиции игнорируя диван, садился прямо на пол, приглашая нас с Катей устроиться рядом, и мы втроем мастерили розы, кораблики, драконов, собачек и прочих участников задуманных событий, а потом с помощью фонарика инсценировали собственные представления. Какими бы ни были сюжеты наших историй, рано или поздно главные его герои попадали в беду, и были тяжело ранены, например, в результате сражения с динозавром. И каждый раз, в самый последний момент, когда надежды на спасение не оставалось, появлялся я, то есть, мой бумажный человечек. Он был врачом, как отец, в смысле мой отец. Отважный доктор, преодолевая мыслимые и немыслимые препятствия на своем пути добирался до места схватки, быстро расправлялся с врагами (если враги не хотели, чтобы мой герой с ними «быстро» расправлялся, я начинал громко жаловаться, после чего мама приказывала, чтобы папа с Катей сделали по-моему), и вылечивал остальных героев. У меня всегда была цель – помочь, спасти, именно ради нее совершались подвиги. Я бредил врачеванием лет с трех, как говорит мама. Мечтая стать похожим на отца, я бинтовал Катиных кукол и прикладывал к их пластмассовым телам стетоскоп, заметьте, настоящий.
– Олег, ужинать будешь? – магию момента развеял свет из коридора, когда Аля распахнула дверь спальни.
– Не сейчас. Я занят, – ответил не грубо.
– Чем же? – она плотно прикрыла за собой дверь и подошла.
– Смотри, что у меня получается. Перед тобой поляна, видишь? В центре нее горит костер, – указал на темную стену, освященную неровным овалом.
– А это ящерица?
– Нет, собака.
– Совершенно не похоже на собаку.
– Вообще-то я более двадцати лет не занимался ничем подобным. Не придирайся.
– Хорошо, – Аля обнимает меня и прижимается к моей спине, – ты подумал над моим предложением?
– Каким? – делаю вид, то не понимаю о чем она, сам же внимательно рассматриваю собаку-ящерицу, пытаясь понять, что не так, почему у поделки получились такие короткие передние лапки.
– Насчет бизнеса. Ты уже полгода ничем не занимаешься, а у нас свободная квартира простаивает. Помнишь, я показывала тебя приблизительный подсчет прибыли, если мы начнем ее сдавать посуточно? Местоположение удобное – хоть и не центр города, но рядом с остановкой.
– Сначала нужно сделать ремонт, обставить ее, дать объявление, – прикинул.
– Вот именно. Работы море, а я со своими проектами и без того ничего не успеваю. Машин бывший молодой человек как раз занимается сдачей квартир в аренду. Он неплохо зарабатывает.
Киваю Але и сметаю все свои поделки в пакет, который несу к мусорному ведру. Мое главное увлечение последних пары месяцев кажется глупым и детским, когда речь заходит о деньгах. Если бы Аля только знала, как сложно думать, когда бесы в голове водят хороводы и поют песни, причем, не попадая ни в одну ноту. Вероятно это потому, что у меня у самого нет музыкального слуха, откуда ему появиться у моих демонов?
* * *
Они постоянно мне шепчут что-то, причем все разом и в оба уха. Раньше они просто повторяли за мной слова по нескольку раз, создавая аналог эхо, словно я говорил в пустой огромной комнате или пещере. Теперь они стали наглее. Шепчут, шепчут, шепчут, а не разобрать ни предложения, ни мысли.
«Срочно позвонить и заказать банк уже давно закрыт, но нужно пойти на балкон и взять свечу…»
И лишь на балконе я понимаю, что свечи мы храним в коридоре на верхней полке, а в коридоре меня осенят, что свечи мне и вовсе не нужны. Бесы, захватившие мою душу, внушают мне свои мысли.
Я смотрю на Алю, читающую книжку на диване. Она очень похудела за последнее время, потому что я стал плохо за ней ухаживать, не могу контролировать, обедает она в офисе или нет. Даже вход в здание Flowers мне заказан после того, как я забыл тем страшным вечером поставить на сигнализацию серверное помещение, и какие-то умельцы, которых поймали через пару недель, вынесли половину оборудования, а оставшиеся сервера отформатировали, лишая нас написанного за последние пару месяцев кода. К счастью, моя официальная должность в компании не подразумевала какой-либо материальной ответственности, поэтому Сергей не смог подать на меня в суд.
Ее волосы собраны на затылке в небрежный пучок мягкой резинкой, растянутые домашние штаны облегают круглую попку, приглашая погладить или даже легонько шлепнуть. Аля лежит на животе, и носок ее левой ножки, спрятанный под шерстяным цветастым носком, чертит произвольные фигуры в воздухе. Она хмурится и делает пометки на полях. Аля не показывает мне, что именно читает, но я и так знаю, что это очередная книга о шизофрении. В последнее время она стала слишком активно интересоваться моим заболеванием и методами лечения.
Она поднимает голову, широко улыбается мне и посылает воздушный поцелуй розовыми мягкими губами. Уже два года, как я единственный ежедневно пробую эти губы на вкус, вдыхаю аромат тонкой нежной кожи, ощущаю влажность ее возбуждения. Аля мне не изменяет, несмотря на мою затянувшуюся депрессию. Она сама так говорит, и я ей верю. Пока что верю.
Улыбаюсь ей в ответ и опускаю глаза в свою книгу, но тут же снова поднимаю, когда Аля окунается в чтение. В груди екает, а в голове раздается хлопок, словно все мои бесы разом ударили в ладоши.
«Взять со стола пульт от телевизора и подоконник заставлен цветами, которые кричат, не переставая, и мешают нам спать».
Разозлившись, я хватаю пульт и решительно подхожу к подоконнику, резко отдергиваю штору и понимаю, что там нет никаких цветов. Вообще в квартире Али не имеется растений. Оборачиваюсь и смотрю на нее. Как они могут мешать нашему с Алей спокойному сну, если их не существует? Вопрос ставит в тупик.
Впервые у меня появились слуховые галлюцинации, или, говоря проще, голоса в голове, после того, как мой несчастный организм напичкали таблетками.
– Олег, почему ты на меня так смотришь? – Аля приподнимается на руках, она уже не улыбается.
Неужели она подмешивает в мою еду лекарства? Делаю шаг назад, упираюсь спиной в стену и вздрагиваю. Она каким-то образом узнала, что я не пью нейролептики, и теперь пичкает меня ими тайно. О Боже…
– Олег, что случилось? Не пугая меня, пожалуйста, – она привстает на колени, ее домашняя майка сползла с плеча, практически полностью оголив аккуратную левую грудь с напряженным сосочком, но меня сейчас волнует другое, – Олег?
* * *
Аля
Контролем называется процесс обеспечивающий достижение цели.
«У меня все под контролем. А ты обещала мне верить».
Посуда в нашем доме стала биться каждый день. Каждый чертов гребанный день, когда он со мной не разговаривал, когда он грустил, когда он начинал говорить сам с собой.
Что есть контроль, когда нет цели? Разве можно что-либо предпринимать, когда ты не знаешь даже примерных координат пункта назначения? Я понятия не имела, в какую сторону мы движемся, и движемся ли.
«Нет ничего страшнее, чем увидеть своего ребенка в луже его собственной крови», – сказала меня как-то его мама.
Своих детей у меня пока нет, поэтому, допускаю, что я не смогу понять чувства Инны Викторовны, могу лишь сказать, что мне не довелось испытать в жизни нечто ужаснее, чем каждый день замирать напротив входной двери в свою квартиру, психологически настраиваясь увидеть своего любимого мужчину мертвым или умирающим. Отказывающимся жить. Бросающим меня.
Каждое утро, перед тем как уйти на работу, я целовала голову Олега: лоб, виски, затылок, макушку, в зависимости от положения, в котором он спал. Олег не знал об этом маленьком ритуале, но я всей душой надеялась, что наполненные заботой касания моих губ помогут ему разгладить колючие, доставляющие дискомфорт мысли, прояснить затуманенные лекарствами эмоции.
Я жила с человеком, мечущимся от депрессии к маниакальной заботе обо мне по сто раз на дню. Как я могла раньше не замечать странностей его поведения? В какой момент его курс на выздоровление поменялся? В одну из сотен ситуаций, когда он, не думая о себе, словно щитом заслонял меня от внешнего мира своим балансирующим над безумием рассудком?
Разрыдаться в одиночестве – теперь самая большая роскошь, на которую можно рассчитывать. Совесть не позволяет мне снять гребанный номер в гостинице, чтобы пожалеть себя как следует, потому что это эгоистично по отношению к нему. Каждую свободную минуту я стремлюсь провести с Олегом, чтобы он не дай Боже не почувствовал себя никому не нужным. Как было после потери единственного родного ему человека несколько лет назад.
Недавно он спросил, изменяю ли я ему, и мне показалось, что мой ответ был ему безразличен, просто хотелось услышать правду, чтобы знать. Олег перестал вести дневники, с каждым днем все меньше интересовался внешним миром. Замыкался в себе.
Каждый день я мысленно занимаюсь поиском виновного в возникновении его заболевания, снова и снова прокручиваю в голове известную мне информацию о событиях, повлекших за собой первый рецидив. Катя сказала, что мне необходимо кого-то обвинить, чтобы избавиться от угрызений собственной совести. Пусть так, но враги были определены с математической точностью.
Очагом зарождения его «бесов» стала Алина, вернее, случившееся с этой несчастной девушкой. Изрядно подлили масла в огонь родители, которые вычеркнули своего ребенка из жизни в момент, когда он облажался. В тот сложный для Олега период никто не задался вопросом, какого ему было хоронить Алину? Всех беспокоило лишь то, что он дал ей слишком много лекарства, отчего хрупкое сердце дало сбой, а ослабленный после аварии организм не выдержал.
Подобно тому, как кошки убивают своих слабых и больных детенышей, родители Олега перестали считать его человеком после определения диагноза. Он перестал быть для них личностью, претендующей на собственную жизнь, способную обходиться без снисхождения.
Объединившись против всего остального мира «нормальных людей», мы строили свой собственный. По крайней мере, я старалась мастерить каркас, ежедневно придумывая ему причину встать с кровати.
– Как продвигается ремонт? – Я заполняла холодильник купленными в супермаркете продуктами.
– Нормально, – пожимает плечами, – мне не понравилось, как покрасили стены, завтра будут переделывать.
– Неровно? – высыпала из пачки в вазочку перед ним обжаренные кешью.
– Если освещение дневное, создается иллюзия, что стены идеальные, но когда включаешь лампы, появляются светлые пятна. В общем, я не доволен, – берет горсть орехов и отправляет в рот, а я, быстро переодевшись в удобную одежду, принимаюсь за ужин. Готовлю я достаточно быстро, потому что заранее налепила котлет и заморозила в морозилке.
– Как на работе? – спрашивает Олег, высыпая из пакета оставшиеся орехи.
Олег
– Потерпи, милый, скоро будет горячий ужин. Не порть аппетит, – отодвигает от меня лакомство. Она хочет, чтобы я как можно больше съел за ужином, – изучаю ее исподлобья. Уже несколько дней я стараюсь не есть то, что она готовит, и, кажется, чувствую улучшение.
– Так что на работе? – повторяю вопрос.
– Ничего интересного. А, чуть не забыла. Представляешь, Вера Анатольевна уволилась.
– Не может быть.
– Сама не могу поверить. Ей предложили место на госпредприятии, и она воспользовалась возможностью смотаться от меня как можно скорее. Все-таки я научилась давать этой ведьме отпор. Благодаря тебе, кстати, – целует меня в щеку и возвращается к плите. Аппетитно пахнет приготовленным мясом и картофелем, заедаю слюну орехами, которых украдкой заграбастал целую горсть, пока Аля не видит.
– Теперь, как я понимаю, ты работаешь вместе с Дмитрием?
Она поворачивается, грозит мне пальцем:
– Прекрати таскать орехи, я же слышу, как ты хрустишь, – смеется, когда я прячу руки за спиной. – Да, с Дмитрием, но, надеюсь, ненадолго. Скоро они подыщут кого-нибудь на должность Веры Анатольевны.
– Вы теперь каждый день будете общаться?
– Вероятно, – пожимает плечами, – а ты ревнуешь что ли? – ставит передо мной тарелку с ужином.
Я чувствую горечь во рту, и чем вкуснее пахнет ужин, тем сильнее ощущается привкус одиночества.
– А у меня ест повод? – беру вилку и мешаю картофель, искривляющая губы улыбка выходит слишком вымученной.
– Конечно, нет, Олег, не выдумывай, – садится рядом со мной, наливает себе чай, – мы с тобой уже обсуждали, что ты у меня единственный.
– Просто жду, когда тебе надоест возиться с шизофреником, – «если еще не надоело», – продолжаю мешать еду, представляя себе стройную фигуру блестящего бизнесмена, который сейчас каждый день общается с моей Алей, соблазняя ее перспективами «нормальной» жизни.
– Ты опять несешь чушь, – отпивает из чашки, – кушай, а то остынет.
Я машинально подношу вилку с порцией мяса ко рту, и тут меня осеняет.
– А ты почему не ешь? – прищуриваюсь.
Она пожимает плечами.
– Что-то не хочется. Я завтра доем, что останется.
«Вернее, выброшу отравленную нейролептиками еду в унитаз, чтобы ты ничего не заподозрил о нашем воссоединении с Дмитрием», – мысленно заканчиваю за нее.
– Олег, что опять случилось? Я что-то не так сказала? – подносит руку к моей щеке, я ее грубо отталкиваю.
– Олег, перестань, пожалуйста. Я боюсь, когда ты такой.
– Какой?
– Как будто ненавидишь меня.
– Опыт убийства жен у меня имеется, от тебя этот факт никогда не скрывали, – поднимаюсь и ухожу в ванную комнату, а потом, после часа отдыха в горячей воде, иду в зал и несколько часов смотрю телевизор, пока она читает в спальне. Я уснул на диване, скорчившись от холода и беззвучно ругаясь со своими бесами, гадая, сколько мне нужно не есть, чтобы галлюцинации прошли. Бесы сказали, что около двух недель, но я же умный человек, я понимаю, что Аля может подмешать отраву в воду. Например, испортить фильтр или как-то засунуть в кран… Я не смогу просчитать все варианты, психиатры, надоумившие ее, вместе с Дмитрием, очень коварные, они давно уже составили миллион планов, как затащить меня обратно в больницу. Но я тоже не дурак, я буду бороться с ними.
