Текст книги "Темная история"

Автор книги: Ольга Шумская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Проваливай, Миранда. Хватит истерик, – устало бросил Филипп. – Франк. Позаботься, чтобы Вальтер отодрал себя от койки и забрал у Сабрины ключ от моего дома. Чтобы духу ее там не было. Сейчас же.

– Сделаю, – вздохнул парень и повернулся, не слишком изящным пируэтом пристроив перед собой девчонку. Уже уходя, он повернул голову и бросил почти виноватый взгляд на Филиппа. – Эй, Волчонок. Ты бы навестил отца.

– Не твое дело, – негромко сказал Филипп.

Только когда компания байкеров скрылась из глаз, а рев моторов затих, Габриэль позволила себе заговорить.

– Кажется, ты должен мне… историю. – Она многозначительно помахала в воздухе саднящей рукой, явственно намекая, что пострадала не напрасно.

– Ты любопытна, – вероятно, фраза должна была звучать осуждающе, но в голосе Филиппа было что-то, подозрительно напоминающее веселье.

– Ты так и не ответил на мой вопрос. – Габриэль засунула руки в карманы куртки и вызывающе сощурилась, не отводя от него взгляда. – Итак?

– Могут у меня тоже быть свои секреты?… – Филипп стряхнул с рукава случайный золотой листок. Ответом ему был взгляд исподлобья, полный таких эмоций, что он дрогнул, сдерживая ухмылку. – Ох. Ладно. Только не сейчас и не здесь. Дама не желает в кафе?

– Дама желает… в тир. Здесь есть в парке. Во мне слишком много нерастраченной агрессии.

На лице Филиппа появилось странное выражение, которое Габриэль с ходу определить не смогла.

– Что ж… пусть будет тир.

* * *

Вокруг них шумел разудалым, безудержным весельем Октоберфест; последняя радость перед трезвой, холодной зимой. Берлинцы не стеснялись отдыхать, и россыпь аттракционов и небольших кафе на главной аллее парка предоставляла возможность развлечься для любых возможных возрастов.

Крики ужаса и восторга с американских горок мешались с нетрезвым гомоном опробовавших осеннее пиво берлинцев; кругом бродили люди с выигранными в различных состязаниях призами, а от разноцветной феерии костюмов буквально рябило в глазах; всеобщее веселье было заразительным и увлекало за собой, настраивая на мажорный лад.

Тир был скрыт на поляне среди деревьев; небольшой павильон, рядом с которым скучал полицейский, предлагал удивительно богатый выбор оружия для стрельбы. Филипп окинул придирчивым взглядом варианты и в итоге выудил себе нечто, выглядевшее простым и довольно старым; Габриэль предпочла знакомый бельгийский пистолет, вполне современный и вряд ли годящейся для слишком уж точной стрельбы.

– Начнем? – Габриэль подарила МакГрегору легкую улыбку, в которой проглядывало лукавое озорство. Она еле слышно выдохнула и прицелилась из своего пистолета.

Она выстрелила трижды, тщательно целясь перед тем, как надавить на спуск. Ее движениям недоставало изящной, непринужденной легкости профессионала, но результат был достаточным, чтобы впечатлить человека, который впервые видел ее в действии.

– Неплохо, – Филипп неопределенно хмыкнул, оценивая мишень. Первый выстрел можно было счесть пристрелочным, он ушел в «молоко»; оставшиеся два отверстия не затронули центр, но располагались достаточно близко, чтобы их можно было счесть безусловным попаданием. Габриэль быстро делала выводы, и умение справиться с чужим оружием заслужило ей очко на внутренней шкале МакГрегора. – Где ты училась стрелять?…

– Дома, – уклончиво отозвалась Габриэль, уже жалея о том, что позволила себе момент спонтанной глупости. Жизнь научила ее не слишком распространяться о своих умениях и пристрастиях, но сегодня и сейчас – об этом хотелось забыть.

– Отец военный? – с искренним интересом осведомился МакГрегор.

– …Что-то вроде.

Хотелось бы мне, чтобы все на самом деле было настолько просто… но рассказывать слишком долго – и, пожалуй, уже не стоит. Все позади.

– Тебе повезло, – спокойно отозвался Филипп и сощурился на мишень. – Знания не бывают лишними.

Повезло?…

Неужели все так просто?… Может быть – так просто?

Выстрелы. Раз, два. Все в цель, все в очко, твердой рукой, без промаха; так стрелял Робин Гуд. Только вместо лука и стрел – черный пистолет в руках высокого сероглазого мужчины, а вместо Шервудского леса – мишени в парке, на открытом воздухе у развлекательного павильона; золото листвы и все еще зеленая трава.

– Ты снайпер. – Трудно сказать, почему это так ее удивило. В конце концов, Габриэль уже знала, где он работает и чем занимается; следовало ожидать, что он отнесется к стрельбе так же, как относится и ко всему остальному, что было ему важно.

Всерьез.

– Ерунда, – отмахнулся Филипп и почти с нежностью провел ладонью по своему парабеллуму. Странный выбор; старинное, капризное оружие. – Просто люблю оружие. Всякое. Любое.

Я не сомневалась, что для него «любить» – синоним «знать в совершенстве».

Бываешь ли ты когда-нибудь несерьезным, МакГрегор?…

Филипп, почти не смотря, вскинул пистолет и вновь выстрелил, с хирургической точностью всадив пулю в сердцевину мишени. Габриэль недоверчиво скользнула взглядом по державшей пистолет руке, мысленно запоминая, как он стоит. Выступающие на ладони голубоватые вены принадлежали человеку, который привык к физическому труду; МакГрегор держал оружие без малейшего усилия, и было видно, что стойка ему привычна.

– Хватит, – почти смеясь, попросила она. – Посмотри, у владельца тира уже паника.

МакГрегор ухмыльнулся и согласно кивнул, протягивая оружие хозяину. Тот вздернул брови, пробормотав что-то о том, что профессионалам не стоит участвовать в любительском состязании; Филипп ответил усмешкой и согласным кивком.

Шум фестиваля остался позади, за деревьями. Они шли по дорожкам парка в умиротворенном молчании, и Габриэль больше не была уверена, что ей хочется начинать разговор; не знала, желает ли знать о своем спутнике больше, чем уже знает.

Филипп заговорил первым, честно выполняя обещание, и она мельком подумала, что нечасто встречала людей, у которых слова не расходились бы с делом.

– Утром я получил новости из Брюсселя, там ограбили оружейный склад. – Его рассказ был похож на военный доклад: краткий, лаконичный, исключительно по существу. – Украли партию оружия, которое я тестировал на испытательной станции. Без лицензии, без номера, без сертификата соответствия. Мы не успели довести до конца испытания.

– Плохо. – Габриэль не знала, как следует реагировать на подобное. – Финансовые потери?

– Репутационные. – Он поднял голову и взглянул в высокое осеннее небо; поморщился, признаваясь: – Плюс мое личное чувство неудовлетворенности от незавершенного дела.

– Могу понять. – Она не удержалась от слабой улыбки, но веселье тут же рассеялось, потому что она вспомнила только что услышанный диалог. – А Ангелы? Почему ты думал, что это они?

Филипп резко остановился и повернулся к ней.

– Тебе не стоило это слышать. – Он был недоволен, но Габриэль это не остановило.

– Уже услышала. Но… – Она знала, что некоторым тайнам следовало оставаться тайнами. Он не скрывал от нее ничего намеренно, и Габриэль вполне могла понять его нежелание распространяться о чужих секретах.

В конце концов, у нее хватало своих.

И – о чем она не забывала ни на миг – у них оставался лишь день. Один день, плюс завтрашний, завершающий вечер, и они оба пойдут своей дорогой, вернутся к обычной жизни…

Захочет ли он продолжить знакомство?

Почему-то Габриэль в этом сомневалась. Она успела составить свое представление о характере Филиппа, только что дополнив его обрывками сведений из разговора с Ангелами; он всегда казался ей человеком, способным сжечь мосты, не оглянувшись на пожар.

И в этом они тоже оказались похожи…

– Что – но? – Он все еще хмурился, и Габриэль запоздало поняла, что не закончила предложение.

– Я признаю, что у тебя могут быть свои секреты. – Она лукаво покосилась на Филиппа и с облегчением увидела промелькнувшее в его взгляде изумление. – Да, так бывает.

– Бывают женщины, которые не хотят знать все? – Казалось, что в его шутке было слишком много серьезности.

– И мужчины, которые не задают вопросов, – ее ответ был таким же серьезным, но в следующую секунду Габриэль вновь насмешливо прищурилась: – Хотя я бы ответила честно, если бы ты спросил.

Филипп рассматривал ее со странным выражением, опасливо и слегка неуверенно, как некую диковину, с которой он толком не знал, как обращаться. Габриэль затаила дыхание, бесстрашно встретив его взгляд; момент затянулся – и миновал, обернувшись обоюдной неловкостью.

– Ты вернешься на конференцию? – спросила она, первой шагнув на дорожку, ведущую к выходу из парка.

– У меня есть дела в городе, – уклончиво ответил Филипп, и на мгновение Габриэль подумала, что попросту успела надоесть ему за эти три долгих дня; подумала – и закусила губу, радуясь, что он не может видеть ее лица. – Но я бы прогулялся вечером к Собору. Чем черт не шутит, может, нарвемся на второй раунд с местным населением.

Она все еще смеялась, когда парк закончился, и перед ними открылась аллея, ведущая к центру.

– Подожди здесь, – слова МакГрегора прозвучали приказом, и Габриэль осталась на месте, вновь поразившись тому, что слушает его беспрекословно. Что-то было в нем такое, что вызывало желание делать так, как он скажет; какой-то властный, обычно присущий военным, авторитет, уверенность, что другие не могут не выполнить приказа… отчасти это раздражало, напоминая о другом человеке с такой же манерой.

О нем Габриэль думать не хотела.

За оградой парка Филиппа дожидались трое мужчин все в тех же байкерских «цветах»: двое имели холодную скандинавскую внешность, один был больше похож на итальянца или испанца. Этот южанин и заговорил первым.

С такого расстояния она не могла слышать слов, но ей вполне хватило выражений лиц – суровые, злые, обвиняющие. Состояние Филиппа можно было понять лишь по обращенной к ней спине, напряженной и прямой. Злой спине, если так вообще можно было сказать.

МакГрегор вскинул голову и что-то ответил – дерзкое, судя по тому, как вытянулись лица остальных. Тот, что был похож на испанца, сделал шаг вперед, выводя руку из-за спины, но ничего толком предпринять не успел. Филиппу хватило одного скользящего движения, чтобы оказаться у него за спиной и заломить руку, сжимающую нож. Лезвие серебристой рыбкой нырнуло в траву, посеревший от боли парень рухнул на колени.

Носком ботинка отбросив нож, Филипп выпустил руку жертвы, брезгливо и демонстративно отряхнул ладони и сказал своим собеседникам еще что-то, от чего их лица закаменели. Затем развернулся и пошел назад.

Трое остались стоять, где стояли.

Назад он шел победителем и выглядел при этом истинным англичанином: осанка лорда, легкая улыбка на лице, сменившая недавний ледяной шторм. Общее впечатление слегка портила одежда: сегодня он был в джинсах и кожаной куртке поверх довольно мятой рубашки, словно с каждым проведенным в Берлине днем все больше отряхивал с себя лондонский аристократизм, сменяя его на мироощущение улиц.

– Ваше сиятельство, вы слишком ослепительны для простого берлинского парка. Боюсь, простые бюргеры не в силах оценить подобного великолепия, – не удержавшись, съязвила Габриэль.

– Думаешь? – В его глазах мелькнуло удивление.

– Уверена, – с этими словами она наклонилась, захватила пригоршню золотых листьев, облетевших с ближайшего клена, и щедро осыпала ими не ожидающую подвоха жертву.

– Нечестно, – мрачно констатировал Филипп, вытряхивая из-за шиворота дары осенней природы. – Ты застала меня врасплох.

– На то и был расчет. – Габриэль пируэтом увернулась от попытки мести и рассмеялась, вновь оказавшись рядом с Филиппом.

Он шутливо взъерошил ее волосы, извлекая из прически заблудившийся осенний лист, и Габриэль замерла: неожиданное прикосновение отозвалось волной сладкой дрожи во всем теле. Она стиснула зубы, прогоняя опасное ощущение.

МакГрегор ничего не заметил; просто разжал пальцы, стряхивая на тротуар алый кленовый листок.

– Мне надо идти.

– Не опасно? – Она бросила настороженный взгляд в сторону трех байкеров, которые по-прежнему стояли у входа.

– У меня есть охрана, – он небрежно кивнул в сторону тройки. – Они.

– Но… это же… – Габриэль запнулась.

– Ангелы-хранители. – Филипп на мгновение приложил палец к губам, словно прося ее сохранять молчание. – Они не нападали, просто пытались доказать, что могут меня защитить. Не могут, но они не отвяжутся просто так, так что можешь считать, что я с охраной.

Смешинки, пляшущие в его серых глазах, ясно показывали, что иных объяснений она не дождется.

– Хорошо, – сдалась Габриэль.

Любопытство губит кошку, но я не кошка, я – собака, привязчивая и, пожалуй, глупая.

Пусть все остается, как есть.

Ты родился вчера, а сегодня встретил меня…

Берлин, отель «Кенигсберг», этим же вечером

– Вообще Стефан мог бы раскошелиться и на что-нибудь поприличнее. – Молодой парень с буйной копной слегка вьющихся темных волос выглянул из окна и придирчиво осмотрел площадку перед гостиницей. По брусчатке вальяжно шествовал рыжий откормленный кот; парень проводил животное заинтересованным взглядом, и в его теплых карих глазах заплясали смешинки. – И сколько отсюда, интересно, пилить до площадки Октоберфеста?…

– По-хорошему, Клаус, тебе надо в Мюнхен, – буркнул его товарищ, коротко стриженный мужчина в черной футболке и черных же брюках со множеством накладных карманов. На его предплечье бледно чернела давняя татуировка – пятиконечная звезда в сложносочиненном круге. Если как следует приглядеться, можно было, пожалуй, заметить строгие латинские буквы в обрамлении круга… но, опять же, для этого требовалось бы приблизиться – а столь навязчивого любопытства Дирк не жаловал. – Если ничего не изменилось, главная площадка Октоберфеста где-то там. И вообще, тебе заняться нечем?…

Клаус фыркнул и отвернулся от окна, скользнув безразличным взглядом по татуировке товарища: у него была такая же, и ее вид за прошедшие годы успел утратить прелесть новизны. Обведя подчеркнуто мученическим взглядом непримечательный номер отеля (серые стены, бежевые покрывала на тройке раздельных кроватей, гравюра с неведомым собором на стене), он мысленно махнул рукой на серьезного Дирка и, по всей видимости, вознамерился достать до самых печенок третьего из компании: мощного, коренастого мужчину, светившего лысиной, подозрительно напоминавшей монашескую тонзуру. Одежда «монаха» ничем не отличалась от экипировки Дирка, и на фоне двух мрачных, одетых в черное мужчин джинсы и кожаная куртка Клауса смотрелись почти оскорбительно.

– Эй, Морис, а ты чего молчишь?… – Было видно, что Клаусу, самому молодому из троицы, отчаянно скучно в серьезной, не терпящей фривольного веселья компании. – Тоже пытаешься понять, за каким чертом мы сюда приперлись?…

– Не чертыхайся. – Морис наставительно поднял вверх палец; в его водянистых голубых глазах светился укор. – Не стоит привлекать к себе внимание сил, встретиться с которыми ты еще не готов…

– Я готов, – полушутливо оскорбился Клаус, усевшись верхом на гостиничный стул. Он потянулся за спину и торжественно извлек из спрятанной под курткой кобуры серебристый пистолет. – Вот. Смотрите, я вооружен и очень опасен! – Он небрежно прицелился в стену. – Вся нечисть должна разбежаться от одного моего вида. Серьезно, мы охотники за привидениями, ха!..

Лысый мужчина покосился неодобрительно.

– Мальчик, не шути с вещами, о которых понятия не имеешь. И, если Стефан окажется прав, тебе вряд ли поможет пистолет.

В этот раз с лица Клауса слетели все намеки на шутовство; он был обижен – и, кажется, толком не знал, как возразить товарищу.

– Да ладно, Морис, ты что, вылез из монастыря траппистов? У вас там совсем чувства юмора нету? – с досадой бросил он. – И ты называешь меня мальчиком, хотя всего на пять лет старше, придумал тоже.

– Ты и есть мальчик. Мне все больше кажется, что Стефан зря отправил тебя с нами… он знает вещи, которые тебе и не снились. – Морис не позволил себе разозлиться; он разговаривал с младшим товарищем с терпеливой снисходительностью учителя, и эта интонация заставила Клауса испытать еще большее раздражение.

– Да что он знает, это все куча глупых суеверий, – с досадой возразил Клаус. Ему уже не казалась веселой идея помахать перед лицами товарищей купленным у неведомых байкеров пистолетом; его сообщники были чертовски серьезны – но сам Клаус никак не мог уверовать в важность их текущего задания.

Древние пророчества? Проверить наводку общества, носящего идиотское название Оккультной Полиции?… Да ладно.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, Клаус, – равнодушно заметил Дирк. Он достал длинный, мягко мерцающий в электрическом свете нож и проделывал с ним странные манипуляции – водил лезвием над огнем зажженной свечи, сосредоточенно следя, чтобы пламя опалило все грани. Он добавил с искренним раздражением: – Сделай одолжение, помолчи. Мешаешь.

Совет, пожалуй, был толковым, но Клаус уже завелся, и его понесло, как по барханам ралли Париж – Дакар:

– Ну да, конечно, древнее пророчество, еще с римских времен! Дохристианских, смею заметить, что уже само по себе довольно странно, – возмущенный, Клаус становился язвительным. – И Стефан ждал его осуществления в этом году – и вот, словно по волшебству, пришло известие по его секретным каналам, что место действия сейчас – Берлин. Да что за бред, так не бывает!.. И вообще, почему он сам не полетел с нами, если так уже верит этой… Полиции?…

– Неисповедимы пути Всевышнего, – ровным, гулким голосом сказал Морис, сейчас как никогда напоминая священника. – Стефан знает, что делает. И ты тоже видел текст пророчества: «Тот, что спит на островах, пробудится на третий зов, и мир охватит пламя великой войны».

– Да помню я, – буркнул Клаус, смотря, как Дирк бережно убирает в ножны очищенный пламенем церковной свечи нож. – Но Берлин как-то вообще ни разу не «острова»!

Он отлично помнил, что говорил Стефан: глава Ордена считал, что две попытки разбудить «того, кто спит» вылились в две мировые войны. Но всерьез поверить в то, что древнее латинское пророчество, записанное еще в первом веке нашей эры, может оказаться правдой?… Клаус был слишком молод и скептически настроен, чтобы всерьез верить в слова Стефана… пусть тот и был непререкаемым авторитетом во всех прочих областях его жизни.

Глава общины был страшным человеком. И дело было даже не в том, что он управлял Орденом суровой рукой полководца… практически все его подчиненные верили, что Стефан обладает оккультными силами. Клаус помнил рассказ самого Стефана, в свое время нагнавший потусторонней жути на мальчишку, воспитывающегося при Ордене: «Нужно визуализировать черный крест Голгофы на алом фоне – и помощь придет; информация будет дана… мы не единственные, кто может что-то изменить». Клаус вполне мог представить, как Стефан, высокий, еще не старый мужчина с суровым взглядом, стоит у алтаря, закрыв глаза, и визуализирует… это самое. Более того, в детстве он и сам не раз пытался последовать туманным указаниям главы Ордена – но лишь уснул в церкви и получил суровую выволочку от вот этого самого Мориса, даже тогда уже считавшегося лучшим «видящим» Ordo Stellaris.

Клаус упрямо мотнул головой, прогоняя воспоминания, и с вызовом воззрился на Мориса, ожидая его ответа.

– Ты понятия не имеешь, как это работает. И понятия не имеешь, с чем мы можем столкнуться, – сухо ответил Дирк. – Собирайся, хватит трепать языком.

Габриэль

Пальма в холле выставочного комплекса, цветные карандаши, прозрачно-светло.

Портрет – простой карандаш, мягкий серебристый фон. Как всегда, нарисовав портрет, начинаю понимать, что мне нравится– не нравится в человеке. В данном конкретном рисунке – редкостное бесстрашие и поразительная расчетливость, доходящие почти до жестокости страсти – и одновременно холодность, отстраненность. Как сочетается?…

Знаки Огня…

Специальные карандаши для скетчей, copics. Японские, дорогие, заразы. Золото листьев, теплые проблески солнца. Когда пытаешься что-то написать этим карандашом, получается эффект кисточки для иероглифов или каллиграфического шрифта. Красиво.

Еще не пробовала цвет, скетч черно-белый, строгий и резкий, как тот, кто изображен на рисунке. Фон – берлинский парк, золотая осень. Холодные серые глаза и яркие сполохи листьев в туманной дымке.

Завтра. Боги, дайте завтра солнце.

Странно, но я почти забыла Лондон; меня больше не пугает то существо, ненароком увиденное из окна дома Филиппа. Мы в Берлине – и, кажется, текущая вода, отделяющая острова от континента, все-таки стала преградой для того, о чем лучше не вспоминать…

Но зато я боюсь другого: меня тревожит наша с Филиппом странная дружба, кажется, находящаяся в шаге от чего-то иного.

Мне чертовски хочется превратить ее в нечто большее, но я уже обжигалась и боюсь разочароваться. А еще больше я боюсь, что разрушу все, потеряв самое важное, что у меня сейчас есть в жизни, – бесконечное внимание и странное понимание в этих серых глазах.

Я до сих пор не знаю, что нужно от меня ему. Но, пожалуй, знаю, что нужно мне.

Нет ошибки большей, чем попытка превратить дружбу в любовь, – мне ли не знать?…

И мне страшно даже пытаться, потому что я не хочу оказаться по другую сторону его ледяного, уничтожающего презрения. Я не хочу жить в мире, где рядом больше не будет Филиппа, не будет ночного Берлина и наших разделенных на двоих тайн.

Я сижу в университете, рисую и теряюсь в мыслях о природе страха – почти до самого вечера, когда появляется Филипп, решивший в городе свои дела. Он не в духе, и под моим изучающим, далеко не беспристрастным взглядом видно, что он настроен искать приключений. Я устала бояться – и поэтому с радостью принимаю его предложение опять пойти в город.

Но мы не уходим далеко: лишь до моего любимого места в Берлине, скамейки с видом на Немецкий Собор. И здесь мне окончательно отказывает разум.

Оборотная сторона страха – отчаянная смелость, когда совершаешь сумасшедшие поступки по одной-единственной причине: чтобы прекратить бояться.

– Фил, – говорю я, поворачиваясь к нему лицом. В его серых глазах отражаются огни фонарей, отчего они становятся дьявольски оранжевыми. Что творится с моими, карими, даже знать не хочу.

– Да?

Собираюсь с духом – перед тем как сделать величайшую глупость в своей жизни.

– Кажется, я в тебя влюбилась.

– Чем мне это грозит? – с шутливым подозрением осведомляется Филипп, явно принимая мои слова за очередную подначку.

Глубоко вдыхаю и делаю шаг к нему – шаг, сводящий расстояние между нами до нуля.

…Впервые в жизни я сама, первая, целую мужчину. И впервые в жизни, после ответного резкого и жаркого отклика, он отстраняется, держа меня на расстоянии вытянутой руки. Его руки.

Проклятье.

Призрачный холодный свет октябрьской луны заливает нас белой рекой. Тридцатое октября, канун кельтского Самхейна, время разгула нечистой силы. Вот уж точно, бес попутал…

– Эль, – говорит Филипп, продолжая удерживать меня на расстоянии. Я боюсь поднять глаза, потому что уже знаю, что увижу в серых ледяных озерах его взгляда. Мой демон продолжает, не представляя, в какую пропасть срывается моя призрачная надежда: – Подожди.

Я прикусываю губу. До боли, чтобы не ляпнуть какую-нибудь чертову глупость.

Собираюсь с духом и встречаю его взгляд. В глазах Фила – холодная настороженность пополам с растерянностью. Даже, пожалуй, шок. Ну да, конечно, мы встретились только пару дней назад, а я уже… что он должен думать обо мне?

Дура, чертова дура!

Не выдерживаю – его растерянности, своего смущения, обоюдной неловкости. Итог и выход – один, и я, не задумываясь, выбираю его, не просчитывая никаких иных вариантов.

Я киваю, делаю два шага назад – почему-то страшно поворачиваться спиной, – но затем нервы окончательно сдают.

Сбегаю. Ухожу, так и не сказав ни слова.