Текст книги "Темная история"

Автор книги: Ольга Шумская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Гостиница была небольшой и совершенно обычной; сетевой отель, коричневое здание, разукрашенное желтыми квадратами. После нескольких часов путешествия и перелета Габриэль едва обратила внимание на интерьер собственного номера – ей нестерпимо хотелось выйти на улицу, вдохнуть воздух, знакомый еще со студенческих времен, посмотреть на здание своего университета.

В Лондоне она посещала художественную школу, расширяя уже полученное образование в несколько ином направлении, но ее ступенькой в мир образов и линий, в мир архитектуры и планирования был Берлин.

Второе образование было больше прихотью, чем насущной необходимостью: художественная школа в Лондоне не могла стать каким-то существенным дополнением к уже полученному в Берлине диплому архитектурного факультета, но Габриэль, с достойным лучшего применения упрямством привыкшая выкладываться до предела, три месяца назад все-таки закончила учебу.

В эпоху цифровых технологий образование позволяло ей работать дистанционно, и, строго говоря, ее больше ничего не удерживало в Лондоне. Можно было уезжать… но куда?

Она не могла вернуться в Бельгию, в полный цветов и зеркал зачарованный дом в Дисте – жилище ее бабушки, Лауры ван дер Стерре.

Габриэль знала, что бабушка консервативна в отношении многих вещей, и ей сложно будет принять и понять развод. К тому же возвращение в Бельгию было опасно и по иной причине – той, главной, из-за которой она ушла из родительского дома в никуда, оставив позади всю свою жизнь…

И не пропала, хоть и отчаянно боялась, что сгинет. Выжила, поумнела, научилась бороться.

Пути назад не было.

Нельзя было и появляться на родительском пороге. Нельзя было признать, что отец с самого начала был прав насчет нее; что той, что была рождена в волчьей стае, не стоило даже пытаться стать послушной собакой.

И все же – легко было менять города и страны, но невозможно было сбежать от себя самой…

– И все-таки это твоя рабочая конференция, что мне там делать?… – Габриэль бросила на своего спутника косой взгляд. Искать информацию в сети не хотелось, она бы предпочла, чтобы Филипп просто рассказал ей все сам. – И я, кстати, до сих пор не знаю, чем ты занимаешься.

Последняя фраза вышла слегка неловкой – как будто их угораздило провести вместе ночь, а познакомиться удалось лишь с утра; Габриэль уставилась в асфальт, чтобы не встречаться с ним глазами.

– Сейчас узнаешь. – Филипп иронично хмыкнул и тут же получил локтем в бок. – Будешь знать, как соглашаться непонятно на что после одного жалкого стакана бренди.

– Если б я могла, то покраснела бы, – пробормотала Габриэль себе под нос. – Увы, физиология не та. Что ж… Берлин, мы идем!

Гостиница находилась не так далеко, в трех остановках от выставочного комплекса, и Габриэль была втайне благодарна Филиппу за то, что он согласился идти пешком.

Берлинская осень была теплее лондонской; послеполуденное солнце окрашивало еще не опавшие листья в цвета золота и крови, а в воздухе все еще витал призрак сентябрьского тепла.

Габриэль потянула Филиппа в пекарню – и вышла оттуда счастливой обладательницей бумажного стаканчика с кофе и умопомрачительно пахнущего кренделя с сыром. МакГрегор очень по-английски вздернул бровь, но в итоге обзавелся тем же набором.

Ей всегда было легко в Берлине. В глубине души Габриэль считала этот город своей территорией, а Филиппа – лишь временным, случайным гостем на его прямых, широких улицах, и от этой перемены ролей ей было неожиданно комфортно.

Ее Приключение шагало рядом, и девушка взглянула на него поверх кофейного стакана.

Нет, не приключение. Загадка. Загадка, поневоле заставляющая ее быть осторожной – теперь, когда прошел первоначальный шок и странное очарование первой встречи. Теперь, когда она среди бела дня увидела следящую за ним сущность. О чем беспокоился МакГрегор – тогда, озираясь через плечо на темных улицах Лондона?… Что почудилось ей в этом баре, среди тепла и света?…

И все же, невзирая на это, в его компании ей было спокойно, как никогда.

Хороший психотерапевт, наверное, сказал бы, что это неосознанная реакция на все то, во что превратилась ее жизнь; что она просто старается вышибить клин клином… но Филипп вовсе не был тем идеальным английским джентльменом, каким показался при первой встрече. Его секреты не были безобидными, Габриэль чувствовала это всем своим существом.

– Итак, – она выбросила в урну пустой стаканчик и демонстративно выудила из кармана телефон, – ты заставляешь меня прибегать к крайним мерам.

– Женщина, имей терпение. – Филипп с непонятным выражением покосился на засветившийся экран. – Неужели нельзя подождать каких-то пять минут?

– Это нужно было сделать еще вчера. – Девушка отступила от него на шаг и улыбнулась, когда логотип фирмы наконец-то сменился шахматной доской пунктов меню. – Итак… Филипп МакГрегор…

Сдвоенный сине-белый символ возник на экране мобильного; взгляд Габриэль скользнул ниже, уперся в незнакомую аббревиатуру. C.I.P.

Commission internationale permanente…

Она мысленно перевела, без труда читая на французском, втором языке Бельгии: Международная Комиссия по испытанию огнестрельного оружия.

За длинным, сложносочиненным названием крылся простой и незатейливый смысл. Испытания оружия, тесты, проверка безопасности. Как можно проверять безопасность у оружия?… Оксюморон.

Она вновь скользнула взглядом по эмблеме организации и запоздало поняла, что рядом с первым кругом, стилизованным земным шаром, располагался второй – круг прицела.

Имя Филиппа нашлось быстро; он оказался специалистом по баллистике, тестировщиком оружия и, вопреки перечисленным ранее полевым навыкам, директором лондонского филиала Комиссии.

…Неожиданно.

Сложно было представить этого ироничного, сумрачного хулигана в роли человека, способного оценивать широкий спектр технических показателей.

Шотландец мрачно нахохлился, подняв воротник плаща, и зашагал вперед, демонстративно сунув руки в карманы.

– И это все? – почти разочарованно донеслось у него из-за спины. – Ты тестировщик оружия?

– Все, – со вздохом отозвался Филипп, бросив на нее косой взгляд через плечо. – Деньги, как известно, не пахнут. Никаких мрачных секретов. И мы пришли.

Габриэль ускорила шаг, догоняя его, и оказалась у рамки входа в выставочный павильон. Территория комплекса была огромной, но последняя крупная выставка была давно, в августе, и сейчас на внушительных пространствах практически не было народа.

Филипп предъявил пропуск равнодушному охраннику, и они прошли через рамку, окунувшись в безмолвие огромных площадей.

– Если увидишь в расписании что-то интересное, сделаю тебе пропуск, – сказал он, направляясь к прямоугольному многоэтажному зданию, сделанному из стекла и бетона. Аллея деревьев, ведущих к входу, уже обронила листья, и голые ветви отчаянно тянулись к высокому осеннему небу.

– Посмотрим, – уклончиво отозвалась Габриэль. Здесь, в Берлине, она не чувствовала чужого присутствия за их спинами – но само знание, как выглядит то, что следит за ними, давило тяжелым грузом. И выносить это становилось все сложнее; ей требовалась передышка. Побыть одной, проверить, не прицепилась ли эта дрянь и к ней… – Просто покажи мне, где все это проходит… и я пойду.

– Куда? – Ей все-таки удалось его удивить. МакГрегор слегка помедлил, уже протянув руку к двери.

– Филипп. – Габриэль остановилась и скрестила руки на груди. – У меня нет вещей, и, раз я здесь на три дня, мне нужно пройтись по магазинам. Увидимся завтра, на конференции.

– Увидимся завтра, – отозвался Филипп. Его волосы трепал ветер, и светлые пряди лезли в глаза, скрывая их выражение; момент удивления прошел, и сейчас на его лице нельзя было прочитать ничего.

Отчего-то Габриэль почувствовала себя так, словно совершает предательство. Она повернулась и пошла на выход, с каждой секундой все ускоряя шаг.

* * *

Филипп проводил ее взглядом – и отвернулся лишь тогда, когда Габриэль скрылась за воротами.

Ощущение чужого взгляда, присутствия за плечом, неотвязно маячившего где-то на периферии всю ту долгую лондонскую ночь, пропало, и Филиппа больше не тянуло озираться и искать, откуда может прийти опасность. Берлин был чист от непонятной чертовщины – и, пожалуй, не отпускать от себя Габриэль было попросту глупо.

…Что ж. У нее были свои секреты. Своя жизнь, никаким боком не касающаяся его.

И он был последним человеком, кому следовало лезть в чужие тайны. Пусть предлог, выбранный для побега, и ощущался неприятной ложью.

МакГрегор приложил пропуск к панели и потянул на себя стеклянную дверь. Та подалась бесшумно и плавно, пропуская его внутрь здания. Филипп поднял глаза на стойку, за которой сидела невозмутимая светловолосая секретарша, но его взгляд не задержался на лице девушки, скользнув выше – туда, где на стене были подсвеченные изнутри логотипы.

Бело-зеленый, больше похожий на герб футбольного клуба, знак австрийской компании. Эмблема его собственной организации, земной шар и круг прицела. Строгие буквы немецких фирм. И, наконец, витиеватый вензель, заключенный в круг; старинный герб известной во всем мире бельгийской фабрики.

Филипп так долго и пристально смотрел на последний символ, подсвеченный холодноватым синим цветом, что секретарша обеспокоенно двинулась, переменив положение.

– Я могу чем-то помочь?…

Двери лифта сбоку от него открылись бесшумно, и Филипп не ответил девушке, потому что почувствовал спиной чужой взгляд.

– МакГрегор, – язвительный, откровенно недобрый голос шагнувшего из лифта человека был нежеланным осложнением.

– Ферле, – холодно отозвался Филипп, разворачиваясь к старому знакомому всем корпусом. Взгляды скрестились, как дуэльные рапиры старых времен.

Ему было чуть за тридцать, этому худощавому мужчине с художественно взъерошенными светло-русыми волосами; подвижное лицо с тонкими чертами странно оживляли прозрачные зеленовато-голубые глаза, в которых за какую-то секунду мог смениться добрый десяток эмоций.

Сейчас во взоре Даниэля Ферле светилась откровенная насмешка; ее без труда можно было проследить и в тоне его голоса, окрашенного мягким чужим акцентом.

Валлонец, из французской части Бельгии. Представитель той самой компании, чей экзотический вензель столь упорно рассматривал Филипп над стойкой.

Больше, чем представитель. Наследник.

Старый неприятель, неведомо зачем желающий стать союзником; беспринципный, чересчур умный, завораживающе алогичный человек, чьему блестящему интеллекту и деловой хватке была обязана своим текущим успехом бельгийская корпорация.

– Чем обязаны, МакГрегор?… – Даниэль медленно обошел Филиппа по кругу; свет висящих на длинных шнурах трапециевидных ламп лился сверху, высвечивая мельчайшие детали его лица и одежды. – Ты все-таки передумал и согласился провести нам повторные тесты? Я нахожу странным, что лучший специалист C.I.P. отказывает «Флемалю» в столь простой – и отнюдь не бесплатной – любезности.

До блеска вычищенные ботинки; со вкусом скроенный темно-серый костюм, наводящий на мысли об ателье с историей. Тонкие, четкие черты лица, почти хищные в искусственном свете холла. Серебристый шарф небрежно висел на шее, одним концом почти касаясь пола, невзирая на то, что Даниэль был лишь немногим ниже Филиппа.

МакГрегор мстительно порадовался, что все-таки удосужился прийти в костюме, потому что иначе совершенство Ферле действовало бы на нервы вдвойне. Порадовался – и тут же захотел обратного, захотел отличаться от человека перед собой всем, чем только возможно.

Иррациональная, непонятная антипатия. Взаимная, если судить по их – к счастью, чертовски редким – встречам.

– Нет, я не передумал. И не припомню, чтобы ты был хозяином конференции. – Филипп сохранял на лице отстраненное спокойствие, но знал, что не продержится долго; не под взглядом старого недруга, прекрасно знающего, на какие кнопки следует нажимать, чтобы вызвать эмоциональную, яростную реакцию жертвы.

Даниэль издал негромкий смешок и неторопливо пошел к двери. Он двигался плавно, как танцор, и в этой изящной, подчеркнутой текучести тоже было какое-то смутное оскорбление. Филипп отвел глаза.

– Нет, МакГрегор. Пока – нет. Но ты задумайся о моем старом предложении… пока можешь. Пока оно в силе, – слова были отравлены ядом, тонким и сложным по составу, как все, что касалось Даниэля. – Пока кто-то вообще что-то тебе предлагает.

– Нет, – ответ прозвучал сквозь зубы, и Ферле еле слышно рассмеялся, выходя в дверь. Взамен него в здание просочились сразу трое новых посетителей, все – мужчины чуть младше Филиппа, одетые в безукоризненные костюмы, контрастирующие с общей живостью поведения. Галдящая ватага наполнила холл шумом и жизнью, вызвав неодобрительный взгляд секретарши.

– О, МакГрегор! – опознал его один из развеселой троицы, и разномастный галдеж сменился приветствиями. Филипп с ухмылкой кивнул в ответ – они работали под его началом в лаборатории.

– А где байк?… – влез в разговор второй. В его глазах светилось предвкушение, истоки которого Филипп очень хорошо понимал.

– И не надейся, – шутливо бросил МакГрегор. – Оставил дома. Еще не хватало, чтобы я служил вам примером, как красиво свернуть шею!

Компания хором застонала, но Филипп ухмыльнулся вновь и нажал кнопку лифта; нежданный привет из Лондона все-таки поднял ему настроение

Габриэль

Утро Берлина – хмурое, раннее. Холодно на улице, и выходить не хочется вообще – но надо, я же теперь спутница какой-то важной шишки, неведомо как связанной с оружейной индустрией, о да.

Дух противоречия силен, и я по-прежнему напяливаю на себя все те же джинсы и кожаную куртку, пусть и поверх новой ярко-синей рубашки. Бабочка-морфо, голубой металлик, видимый издалека.

Пусть.

Семинар проходит в квадратном офисном здании, в большом зале, где все из стекла, дерева и металла. Профессионально, стильно, не очень уютно – но участников это не смущает, кругом стоят картонные стаканчики с крышками (кофе) и шуршат бумажные пакеты (булочки и пончики из ближайшей кофейной); Германия великолепна.

Незаметно зеваю. За окном зала – вьется осенний виноград, лохматые кустики какой-то осоки, Carex sp., вид неопределенно-мутный, всегда ненавидела систематику злаков. Сад при офисе. Мимо осок быстро шагает полноватый деловитый мужчина в пиджаке нараспашку – сейчас начнется доклад. Поспать бы.

Первый день мозгового штурма, голова болит и не проходит – немецкий, вновь немецкий, сложные термины и незнакомые слова, надо как-то выяснить до конца расписание конференции и как следует разобраться в темах докладов. Ненавижу чувствовать себя новичком. Некомпетентным, ничего толком не понимающим новичком.

За окном – все та же осень, золото и увядающая зелень.

Красиво, но грустно.

Передо мной плюхается на стол стакан, источающий дивный аромат кофе; на стул рядом падает Филипп, еле заметно улыбаясь и распространяя запах дорогого парфюма. «Что-то там rouge[10]10
  Красный (фр.)


[Закрыть]», безошибочно узнаваемые мускус и амбра, от которых у меня невольно подкашиваются коленки. Перевожу дыхание, молюсь всем богам, чтобы он не заметил моей реакции, и благодарю этих же богов за то, что сижу, – иначе б упала, сраженная наповал дивным ароматом.

Черт тебя возьми, Фил, не сбивай меня с рабочего настроя.

Подумав, озвучиваю эту фразу, но с совсем другими эмоциями и подчеркнуто глядя на кофе с булочкой, чтобы не было ошибки в интерпретации.

– Не сбивай меня с рабочего настроя.

– Какой рабочий настрой без кофе и еды, – отмахивается мое искушение, снимая плащ.

Кажется, я поперхнулась кофе. Или булкой. Или всем сразу.

Под плащом у него футболка. Черная. С волком. Драные джинсы и потрепанные ботинки. Зачем, спрашивается, вообще нужен был этот плащ? И зачем, спрашивается, я вчера переживала за свой внешний вид?

Два идиота-рокера, разливающие кофе и хрустящие булками с сыром на конференции, невероятно важной для всей оружейной индустрии.

Замечательно.

Я уже люблю эти конференции. Наш докладчик сегодня – Удо Вайлахер, двухметровый массивный профессор технического университета, человек, способный объяснить чудеса баллистики так, что их поймет и ребенок. И я. Чудо.

В подкрепление своих выкладок профессор воодушевленно тыкает лазерной указкой на проектор. Он присоединен к ноутбуку, идет презентация. На белом экране во всю стену – кадр из компьютерной игры, разукрашенный комментариями и мультяшными рожицами. Аудиторию накрывает волна веселья.

Вайлахер смеется мягким глубоким смехом, объясняет свою идею на примере детских рисунков. Сравнивает: кадр из игры, на экране кровь и тела. Есть углы, есть ракурсы, есть физические и механические поправки, которые, что удивительно, учитывает игра – популярная среди молодежи и взрослых «стрелялка».

Следующий кадр – «Звездные войны. Эпизод VI».

– Нет, мы не будем изучать творчество Лукаса, но можем очертить рамки того, к чему будет двигаться оружие будущего. Strange are the ways of the Force[11]11
  Странными пути Силы являются (англ.)


[Закрыть], – лукаво усмехается в бороду Вайлахер, на безукоризненном английском цитируя фразу из «Звездных войн». – Этот фильм – пример ушедшей далеко вперед научной идеи. Вместо когерентного луча, характерного для лазерных зарядов, бластер выстреливает сильно сжатый сгусток энергии, источником которого служит высокоэнергетичный газ. К сожалению – или счастью, – наши технологии еще не настолько развиты, чтобы уйти от обычных боеприпасов к оружию, использующему совершенно иной тип зарядов.

Очередной пример на экране – неудачный боевик; сцены стрельбы, недостоверные и невероятные.

– Как мы видим на этих примерах, большинство представляет себе технические характеристики огнестрельного оружия лишь по образу на экране, не стремясь глубже вникнуть в достоверность происходящего. Есть выбивающиеся из общего ряда, выгодно отличающиеся от доступных широким массам продукты, но даже они не полностью учитывают все особенности новейших разработок. Понимание физики и механики процесса – это то, к чему надо стремиться.

Мы послушно стремимся и выгодно отличаемся, и так до самого вечера, когда уставшие от постоянного процесса мышления мозги отпускают на вольные пастбища – то бишь погулять в город.

Где-то там, в городе, меня ждут обещанные Филиппом черно-белые кеды, и, судя по насмешливому блеску в его глазах, он об этом не забыл. Он остается поговорить с Вайлахером, а я ухожу, предварительно условившись о месте встречи, чтобы вволю побродить по ночному городу.

* * *

Берлин.

Потрясающий, величественный, в свое время надоевший до зубовного скрежета, суровый Берлин.

Этот город великодушно отпустил меня в свое время, как отпускают прочь широким жестом неверную любовницу, которая так и не смогла оценить всей его надежности и величия.

Еще одно место, где я почти дома: понятные указатели, прямые улицы, выпечка с сыром, хороший кофе… Почти. В этом почти – целая Вселенная, полная черной беззвездной пустоты. Вселенная возведенного в абсолют Порядка, в котором я задыхаюсь, которой я чужая.

Мне искренне, серьезно нравится Германия. Но мое сердце, вопреки всему, что было, навеки отдано моей маленькой, сказочной Бельгии – с ее любовью к природе, огромным трудом и потрясающим, совсем не немецким умением видеть во всем радость жизни, недоступную суровому тевтонскому духу.

Нельзя любить двоих одновременно – и Берлин всегда останется вторым номером, нелюбимым, но упорным ухажером.

Пусть.

И я не сразу понимаю, что сегодня мне скучно на улицах этого города.

Впрочем, скука моя продолжается очень недолго, потому что в условленном месте на площади я встречаю Филиппа. Он награждает меня своей еле заметной фирменной усмешкой, он одет, словно бомж или рокер, он ухмыляется и настойчиво тащит меня куда-то по улице, вдоль тихо роняющих листья осенних деревьев.

Мы выбираем проклятые кеды, ругаясь в процессе, как будто знакомы сотню лет, и я беззаботно и с облегчением закидываю свои туфли в купленный тут же рюкзак, готовясь окунуться в берлинскую ночь.

В воздухе отчетливо пахнет прелой сыростью осени, тяжелые тучи грозят дождем, но на душе у меня весна.

Я торможу Филиппа у памятника Фридриху и произношу перед монументом пафосную и почтительную речь. Филипп хохочет, не в силах понять моей внезапной любви к скульптуре, за что и получает шутливо в бок локтем. Мы смеемся, мы счастливы.

Я не думала, что такое вообще возможно – для меня; чувствовать себя в безопасности рядом с кем-то, тонуть в этой странной атмосфере понимания без слов… неужели так действительно бывает?…

Ткнувшись носом в закрытую дверь облюбованной кафешки, вынужденно тормозим у большой светящейся буквы. Станция заправки едой, куда деваться.

«Внимание, изменение режима питания!» – на манер навигации тревожно сигналит организм.

Эй, где наша не пропадала… и вот уже над головой недобро горит желтая буква. Желтая опасность, ага, а как же.

Пахнущий всеми видами бытовой химии чизбургер рушится в желудок. Тот потрясенно молчит, не в силах поверить, что над ним совершили такое надругательство.

А колы не хочешь?… – мстительно думаю я. В ответ слышно лишь недоброе молчание обиженного организма.

Шараханья по столице заканчиваются на Жандарменмаркт, когда перед нами внезапно вырастает огромный собор, над которым клубятся темно-синие грозовые тучи. Филипп почему-то замирает, запрокинув голову и пристально смотря на высокие шпили, и – вынужденно – замираю рядом и я.

Немецкий собор, самое величественное сооружение Берлина… Тучи недобро наплывают из-за его куполов, как бы намекая, что неплохо бы уверовать – иначе молнией в зад, еретики поганые.

Морально готова. Ради такой красоты – уверую. В Аллаха, Азазеля, Фрейда и Люцифера одновременно.

В призрачном ночном свете здание выглядит оплотом всех призраков и духов Германии…

Я невольно обхватываю руками плечи, пытаясь прогнать воспоминания о том, что видела, и вижу, как с затаенным удивлением рассматривает меня Филипп. Но нет, в этом городе нет того негласного надзора – и легко притвориться, что лондонский кошмар мне попросту почудился.

Трава еще зеленая, и я бы с удовольствием на нее плюхнулась, подстелив куртку, но Филипп явно отдает предпочтение скамейке, и мне не хочется спорить. О брусчатку ударяются первые тяжелые капли дождя, и я с удовольствием запрокидываю голову.

Мой взгляд скользит по надписям над входом, ежусь, перевожу вслух, нещадно перевирая смысл:

– Я буду с вами до самого конца мира…

Ночь для призраков, ночь для кошмаров, ночь… создана для чего-то еще. Капли дождя по брусчатой мостовой, гулкий бой часов на башне Собора… кто тут – призрак? Кто кого боится в туманной взвеси дождевых капель?

Мокрая деревянная скамейка, раскидистое дерево, рассеянный свет на гранитных стенах… Страшно? Отчего-то ни капли.

Величественная громада собора нависает над нами, он суров и монументален, и остается лишь пожалеть, что я не знаю его истории.

Я всегда хотела знать все. Будь я Фаустом… кстати, о Фаусте, Мефистофеле и знании.

– Фил.

– Да?

Набираю воздуха в грудь и на одном дыхании выпаливаю вопрос, мучающий меня с момента нашей встречи.

– Почему ты со мной возишься?

Фил, если сейчас ты скажешь, что просто меня пожалел, – я развернусь и уйду навсегда.

Он даже не задумывается перед ответом.

– Потому что я так хочу.

Говоря это, он не смотрит на меня. И хорошо, потому что несколько секунд подряд я не могу справиться со своим лицом, на котором, как всегда, огромным шрифтом написаны все испытываемые мною эмоции.

Филипп поворачивает голову и слегка улыбается. В его серых беспощадных глазах – затаенное, неподдельное тепло, согревающее мне душу.

Я думаю, догадываюсь, почти знаю наверняка, что таким своеобразным способом он отдает какой-то долг своему прошлому… быть может, кто-то тоже пришел на его зов в полной дождя и тоски ночи?…

– Пойдем?

– Пойдем, – соглашаюсь я и принимаю предложенную руку.

Берлин, ночь

На них напали уже на пути назад. Неожиданно, внезапно, вопреки ощущению безопасности, с которым у нее всегда ассоциировался Берлин.

Они миновали мост через реку, пройдя под постаментами с мифологическими скульптурами, и Габриэль хулигански перегнулась через перила, бросив на МакГрегора полный насмешливого вызова взгляд через плечо. Внизу плескались темные воды реки, Шпрее, так похожие на октябрьскую Темзу вчерашнего… нет, уже позавчерашнего дня.

Казалось, что с того момента прошли годы. Габриэль незаметно оперлась коленом о перила, фиксируя свое положение, и медленно, нарочито плавно выпустила бортик.

– Прыгай, – скептически посоветовал Филипп, остановившись на расстоянии пары шагов от нее. В его голосе не было тревоги. – Вылавливать не буду.

– Штраф тридцать евро. – Габриэль разочарованно оттолкнулась от перил и шагнула вперед. – И не дождешься.

Он не ответил, но она и без того могла отчетливо представить уже знакомую едва заметную усмешку на лице.

Дождь прекратился, и они оба по молчаливому согласию завернули в ярко освещенную фонарями аллею, ведущую к небольшой площади с выключенным фонтаном.

Асфальт сменился брусчаткой, мокрой от воды, и Габриэль немедленно поскользнулась, вовремя ухватившись за подставленную руку Филиппа; с досадой мотнула головой, умеряя шаг.

МакГрегор иронично покосился на нее и вновь сунул руки в карманы плаща.

– Ну и зачем?

Поначалу Габриэль не поняла вопроса; пришлось перевести взгляд на скульптурную группу в центре площади, чтобы сообразить, куда их вообще занесло.

Она не сразу вспомнила, как называется фонтан, но узнала Нептуна по трезубцу и морским обитателям. Мифология, начавшаяся скульптурами на мосту, продолжалась и здесь, но у ног божества морей сейчас не плескалась вода – фонтан был выключен.

Концентрические круги брусчатки расходились по площади, заканчиваясь темными аллеями парка и высоким строительным забором с левой стороны. За забором главенствующей высотой на местности маячил строительный кран, в вышине подсвеченный страховочными огнями.

Дождь начался вновь; площадь казалась вымершей. Свет оранжевых фонарей окрашивал мокрую брусчатку в цвета огня, отражаясь от гладкой поверхности камней.

Габриэль осторожно прошлась по дорожке смешавшихся стихий и легко оперлась о край бортика, повернувшись спиной к Нептуну. Филипп двинулся с места не сразу, а когда все-таки приблизился к фонтану, то принялся неторопливо обходить его по кругу, рассматривая свиту Нептуна и причудливые фигуры морских обитателей. Девушка повернула голову, отыскивая его взглядом, но божество морей с трезубцем заслоняло обзор.

МакГрегор остановился с противоположной стороны фонтана; Габриэль не могла увидеть, что привлекло его внимание.

Отсутствие воды в бассейне фонтана с лихвой компенсировали небесные хляби; струи воды полились по внушительной фигуре властелина морей, указывавшего трезубцем в небо, словно Нептун приказывал ливню хлынуть в полную мощь.

– Прячемся, – крикнула она и, смеясь, накрыла голову руками. Укрыться было негде, и Габриэль побежала к входу в парк, поскальзываясь на брусчатке, но каким-то чудом так ни разу и не упав.

Ей показалось, что Филипп что-то крикнул вслед, но Габриэль обернулась, лишь нырнув под сень высоких сосен, принявших на себя всю ярость ливня. Она отыскала его взглядом, и у нее перехватило дыхание.

МакГрегор стоял на границе круга брусчатки и асфальтовой дороги, ведущей в парк. Дождь лился на его непокрытую голову, но это было меньшей из проблем.

Он был не один.

Наверное, они вышли из-за строительного забора – эти четверо, одетые в черное и по самые брови натянувшие облегающие вязаные шапки. Берлинская шпана, безработные хулиганы, не способные и не желающие заниматься ничем, кроме нелегальной деятельности.

Ее самой первой, бездумной реакцией было броситься на помощь – но Филипп резко дернул головой, встретившись с ней глазами, и Габриэль закусила губу, сообразив, что он не хочет ее вмешательства. Непроизнесенное ругательство замерло у нее на губах, когда чужаки окружили МакГрегора.

– Поздновато для прогулок, – протянул кто-то из четверки; его немецкий был искажен восточным акцентом.

Предводитель, коренастый и невысокий, многозначительно покосился в сторону входа в парк, и Габриэль увидела, как нехорошо сузились глаза Филиппа. Ей не было страшно; почему-то самым сильным чувством сейчас была досада – на этих чужаков, испортивших прогулку, замаравших в ее глазах ночной Берлин.

Чтоб вы провалились.

Филипп неторопливо провел рукой по лицу, смахивая капли дождя.

– Заняться нечем? – его голос был спокойным, без малейшей нотки страха, и это, казалось, еще больше раздразнило нападающих. Габриэль увидела их изменившиеся, напряженные позы – стая готовилась атаковать.

Она поискала взглядом камеры и все-таки еле слышно выругалась с досадой, увидев, что видеонаблюдение было направлено лишь на фонтан. Площадь была пустой, и в такую погоду вряд ли следовало ожидать, что кто-то из прохожих сподобится вызвать полицию, – хотя бы уже просто потому, что все добропорядочные берлинцы давно уже почивали в уютных кроватях, готовясь к новому рабочему дню. Город просыпался рано…

Сама Габриэль вызвать полицию не могла: мобильный телефон, надоевший и в своем роде опасный, оставался в гостинице.

Нужно завести новый номер.

– Да вот как раз нашли занятие. – Немецкий предводителя был лучше, не таким акцентированным, но все же нес в себе мягкие обертона чужого языка. Скорее, турки, а не арабы. – Давай деньги, – он кивнул в сторону парка, – а то придется взять с твоей подружки. Натурой.

Вместо ожидаемого укола страха Габриэль почувствовала прилив злости – и, словно в зеркале, увидела отражение той же мрачной злости на лице Филиппа. Угрозы, шантаж, попытки запугать… на каком этапе вместо страха возникает раздражение? Усталость?

– Ничего нового, – в голосе МакГрегора сквозило странное разочарование. Габриэль затаила дыхание, заметив, как он склонил голову; напряжение в воздухе грозило прорваться в любой момент. – Ну давай, попробуй.

Лидер банды оказался умнее прочих: он не полез в драку, резко кивнув паре своих подручных. Те, как и положено спущенным с цепи псам, поджарым доберманам, четко выполняющим команды, угрожающе двинулись к Филиппу.

МакГрегор стоял посреди площади, не двигаясь с места, и его лицо было сверхъестественно спокойным – словно он просто вышел на прогулку во двор и ничего особенного не происходит. Первый из бандитов шагнул вперед, выбросил руку, хватая Филиппа за ворот шинели; второй держался чуть поодаль, настороженно следя за странно равнодушной жертвой.

А затем события раскрутились, как сжатая в тугую пружину спираль. Габриэль не успела рассмотреть, что именно сделал Филипп, но первый из нападающих громко простонал и согнулся, прижимая к животу руку, только что удерживавшую шинель. Второй бандит рухнул вниз, получив хороший пинок в бок; перекатился по мокрой брусчатке и почти сразу вскочил, скалясь, как разозленный пес. Шапка, утерянная в самом начале заварушки, обнажила кудрявую копну темных волос, мокрых от дождя. Турок скользнул рукой в карман спортивной куртки и выудил некий предмет. Раздался еле слышный щелчок, и оранжевый свет фонаря отразился от металла.