Текст книги "Визажистка"
Автор книги: Ольга Клюкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– А куда мы едем? – спросила Вера.
– В Евсеевку, в деревню нашу – это всего ничего, каких-то семьдесят километров от города. Мы его прямо завтра и схороним, чтобы милиция не докапывалась. Пацаны уже могилку роют, надо не забыть водки им завезти, – вдруг разговорился Вася, у которого оказался не такой уж и сиплый голос, а в речи проскальзывали степенные интонации деревенского мужика, хозяина.
– Интересно: искать будут или обойдется? – помолчав, обратился к товарищу Вовчик. – Может, надо было с Йориком еще построже, как следует припугнуть? Как бы менты не набежали.
– Не набегут. Они живых-то не ищут, а ты хочешь, чтобы за трупами… Бумагу какую-нибудь состряпают – и все дела. Но если уж сильно соваться начнут, откупимся, – заверил его Вася и прибавил снова с невыразимой тоской в голосе, как песенный припев: – Мы его завтра сразу и схороним.
– Зачем? – спросила Вера.
– Чего – зачем? – не понял Вася. – Хоронить, что ли? Да уж лучше, чем в печках жечь.
– Я о другом – зачем вы его… украли?
– Ты же видела, как он уперся со вскрытием, – пояснил Вася. – А нам нельзя, у нас мать сильно верующая. Будет потом говорить, что душу раньше времени выпустили, обрекли на вечные муки, – я слышал, она сильно ругалась на кого-то. Нет, нельзя нам этого. У нее всего-то два сына, и вот один…
Вера покачивалась в машине, глядя на заснеженную дорогу, и в голове у нее крутились совершенно бессвязные мысли.
Надо же, мать сильно верующая, а оба сына настоящие бандиты. А бывает и наоборот: у какой-нибудь пьяницы вырастает вдруг светило науки. Интересно, будет ли Антошка уважать ее в старости, как Вася свою богомольную старушку? А вдруг у нее тоже когда-нибудь родится второй сын? Или лучше все же девочка, дочка?
Потом Вера вдруг почему-то вспомнила миф о любви Афродиты и бога войны Ареса, у которых было пятеро детей – четыре мальчика и одна девочка.
Старшие – Эрос и Антиэрос – были похожи на мать и указывали людям на неразрывную сущность притягательной и отталкивающей силы любви.
Младшие сыновья – Деймос и Фобос, или по-другому, Страх и Ужас – унаследовали основные черты отца и сопровождали Ареса в битвах.
Имя же дочери было – Гармония. Именно она воплотила единство противоположностей своих родителей.
«Хочу дочку – свою Гармонию», – заныло неожиданно в груди у Веры, когда она, подпрыгивая на ухабах, мчалась в какую-то неведомую темень, но еще быстрее незаметно въезжала в свой сон. Потому что пространство вокруг нее постепенно становилось светлее и начало заполняться странными полупризрачными глыбами, похожими на куски льда, но только с тем отличием, что сквозь них просвечивали еще не вырубленные античные скульптуры…
– Приехали! Гляжу, прикемарила немного? – участливо заглянул Вере в лицо Вася. – Ты сейчас здесь… того, сделаешь, подкрасишь ему лицо как надо, а я пока мать схожу подготовлю. Это мой дом, а мамка на другой улице живет.
«Что я могу сделать? Я же не умею. Тем более с покойниками», – подумала про себя Вера, но Вася понял ее медлительность по-своему:
– Да ты не бойся. Он тебя не обидит.
– Я и не боюсь, – сказала Вера.
– Вот чего: я могу тебе паспорт Валеркин дать с фотокарточкой. На всякий случай. Да ты хотя бы просто синяки ему на лице замажь, и то хорошо. А то еще подумает, что били.
Вера покрутила в руках паспорт: оказывается, Валет в жизни на самом деле был Валерием Летовым, – отсюда, наверное, и прозвище.
С первой вклеенной в паспорт фотографии на Веру смотрел конопатый мальчишка с оттопыренными ушами. Со второй, должно быть совсем недавней, – парень в белой рубашке, с настороженным, словно чего-то выжидающим, взглядом. Третьей фотографии никогда не будет.
Спрятав в карман пальто паспорт, Вера вошла в дом, прошла через сени, увидела большой деревянный стол, на котором уже лежало тело покойника.
– Только ты быстренько, ладно? А то одевать надо и вообще… Мы где-то на полчасика. А ты, Вовец, на кладбище сгоняй пока – посмотри, как там дела, – отдавал распоряжения Вася. – Твоя сумка с красками вон там, в углу…
Вера открыла сумку: там действительно лежала коробка с театральным гримом, который у кого-то в свое время выторговала в театре Ленка, какие-то блестящие баночки. В этом мрачном деревенском доме с закрытыми ставнями содержимое сумки казалось оскорбительно легкомысленным, беспечным.
Подняв глаза, Вера увидела, что она теперь уже осталась в комнате совсем одна. То есть не одна – наедине с Валетом.
Тихими шагами и зачем-то на цыпочках Вера подошла к столу и, слегка зажмурившись, отдернула от лица покойного простыню.
Но она не увидела никакого лица – перед ней была застывшая маска страдания. Почти точь-в-точь такая же, как на той газетной странице, от которой она долго не могла оторвать взгляд на автобусной остановке.
Только эта маска была еще к тому же испорченной, изуродованной шрамом через всю щеку, синяками.
Ну почему ему, недавнему лопоухому мальчишке, досталась такая жестокая смерть? А за что ей, Вере, сейчас выпала эта работа?
Как все же никогда не хочется думать о грустном, о страшном, о смерти, как тяжело видеть перед собой чье-нибудь изуродованное лицо!
Но рок непостижим. О нем нет смысла ни думать, ни говорить. Но тогда можно вовсе замкнуться в себе, замереть душой в неизбывном страхе, еще при жизни окаменеть…
И Вера вдруг подумала о том, что когда-то этот страх был человечеством преодолен. Столкнувшись вплотную с ужасом смерти, древние греки сумели найти в себе силы сначала приоткрыть рот – в любом варианте античной маски: уголками губ вверх или вниз, – а потом сделать и жест, издать громкий протестующий звук.
Они придумали театр. А в театре – трагедию.
По сути дела, тем самым сделали отчаянный по своей смелости шаг в сторону жизни и света, сумели увидеть со стороны и тем самым практически свести на нет идею неотвратимости человеческого страдания.
Они просто превратили смертный ужас в зрелище, в общедоступный театр, в трагедию…
Отец, собственными руками убивший любимую дочь Ифигению…
Медея, с криком зарезавшая любимых детей…
Ну, вот и все. Представление закончено, тысячи зрителей встают со своих мест, стряхивают со щек слезы и капли пота, допивают вино, берут в руки подушечки, подложенные для удобства на каменные ступени, и с довольным видом расходятся по домам.
Жить дальше.
Несмотря ни на что – просто жить дальше.
Наверное, именно тогда, еще в глубокой древности, люди впервые бесстрашно заглянули в лицо собственной судьбе, смерти, року – и громко захлопали в ладоши.
Прости, Валерка, но другого пути у живых нет и не будет.
Твое представление закончено.
Вера взяла на кончики пальцев грим и опустила руки на холодное лицо Валета, испытывая теперь только одно чувство и желание – сделать его как можно красивее, суметь преобразить, победить безобразную гримасу смерти.
Она потеряла счет времени и очнулась, когда в комнату начали входить какие-то люди.
– Родненький, сынок, как будто спит спокойненько! – зарыдал за спиной Веры женский голос. И тогда она отошла в сторону, догадавшись, что ее работа принята самым пристрастным и самым несчастным в мире судьей.
– Я скоро в город поеду, кое-что докупить надо, отвезу тебя, – сказал шепотом Вася и что-то сунул Вере в карман. – Это тебе, за работу. А Вовчик передал, что он с тебя долг какой-то снимает. Ну, в смысле, за Валета, они сильно с ним дружили.
– Что? – переспросила Вера, которая никак не могла разом стряхнуть с себя странное чувство, которое испытывала впервые в жизни. Что-то очень печальное, но одновременно трагическое, торжественное.
– Не должна ты ему ничего больше. Поняла? – терпеливо пояснил Вася. – Денег не должна.
– Поняла.
– Может, приляжешь где-нибудь? Тут по идее в любом доме можно.
– Нет, все равно не засну, – покачала головой Вера.
– Они думают, что ты его девчонка, поэтому одна тут сидела. Пускай?
– Хорошо, пусть, – сказала Вера.
Вера вернулась в Саратов, когда в городе открывались магазины, в молочной февральской мгле вдоль дороги уютно светились витрины газетных киосков, круглосуточных мини-маркетов, ларьков.
– Останови на минутку, – попросила Вера, когда Вася проезжал мимо «Союзпечати».
Нащупав в кармане деньги и достав несколько сотенных бумажек, Вера на радость заспанной киоскерше скупила все толстые женские журналы, если в них хоть что-то было написано про косметику, новые прически или встречались советы модных визажистов.
– Для работы очень нужно, – пояснила Вера Васе, который не ждал от нее никаких объяснений и был погружен в свои мрачные думы. – Хочу живых людей делать красивыми. Я теперь действительно этого хочу.
* * *
Несколько раз дома сквозь сон Вера слышала, как Ленка призывно колотила по батарее, да и потом, когда она уже проснулась, с нижней площадки то и дело доносились громкие взвизги, смех, хлопанье входной двери.
«Клиентки валом валят, – невесело усмехнулась Вера. – Ничего, пусть подождут, пока я разберусь, что с ними делать…»
Вера пролистывала один за другим журналы, все больше удивляясь, как сложен и многообразен мир, куда ее вдруг занесло случайной волной.
Разумеется, можно кем угодно назваться. Но вот как сделаться действительно хорошим визажистом? Не поздно ли? Все-таки уже не восемнадцать…
«Ну нет, в самый раз, – жестко оборвала сама себя Вера, вспомнив загадочно-насмешливый взгляд Лерочки. – В древних Афинах считалось, что сорок лет – вершина развития человеческих способностей, возраст расцвета, а мне еще гораздо меньше…»
В дверь раздался звонок – пора было выбираться из-под одеяла, с Ленкой долго не залежишься.
Но на пороге стоял взволнованный Борис.
– Ты извини, я на минутку. У тебя Павла, случайно, нет?
– С чего бы это? – удивилась Вера.
– Да это я так, на всякий случай. Забежал узнать, может, он у твоей нижней соседки, и заодно к тебе на огонек погреться. И дельце одно есть. И мороз на улице.
– Заходи, – пригласила Вера. – Погрейся. Только не очень приглядывайся вокруг – я только что переехала, ремонт делать надо.
– Ладно, я только на тебя буду смотреть, – сказал Борис, но Вера сделала вид, что не расслышала, пошла на кухню ставить чайник.
– Знаешь, а меня сегодня в редакции уговаривали в городском конкурсе красоты участвовать. Вот анекдот, правда? – улыбнулся Борис, усаживаясь за кухонным столом и вынимая из кармана большую шоколадку. – Там хотят, чтобы были люди разных профессий.
– Почему анекдот? Нормально.
– Ты так считаешь?
– У тебя есть шанс всех сразить одной своей улыбкой.
– Надо же, я так и думал, что ты будешь смеяться.
– Да я и не смеюсь.
Борис снова выжидающе посмотрел на Веру:
– Так, значит, ты мне поможешь?
– Что? Я? При чем тут я?
– Ну, с макияжем, говорю, поможешь? Ты ведь у нас как-никак визажистка!
– Знаешь, раз такое дело, тебе лучше все же обратиться к более опытному мастеру, – нахмурилась Вера.
– Нет, я так про себя решил: если ты согласишься, тогда я тоже буду. А так – нет.
– Вот глупости! Да я же ничего еще не умею! Мне учиться надо! – решила выдать себя Вера. – Тебе нужен настоящий профессионал.
– Или ты, или никто, – твердо сказал Борис. – У меня к тебе с первой минуты – как бы это выразить? – неосознанное доверие.
– Но ты же никогда не видел, как я работаю! И работаю ли вообще? Да, может быть, мы просто тебя разыграли!
– Мне без разницы, что ты сейчас будешь говорить. – С этими словами Борис засунул в рот лимон и сделал такую гримасу, при виде которой невозможно было удержаться от улыбки. – Меня интересует только одно слово – да или нет. Точнее, меня интересует одно слово из этих двух. Угадала какое?
– Да, – сказала Вера.
– Я так и знал, что ты все же согласишься, – обрадовался Борис.
– Но я не это имела в виду! Ты нарочно меня подловил!
– Заметано! Так что деваться некуда. Теперь Павлушу бы только отыскать… Он, говорят, сегодня на спектакль не пришел, в театре все переполошились. Дома у матери тоже нет. Подумал, вдруг все же со своей мадам загулял?
– Вряд ли, они же тогда поссорились, – пожала плечами Вера. – Хотя лучше у нее самой спросить. Погоди, сейчас мы по нашему мобильному быстро все узнаем.
И Вера простучала по батарее начало песни про крошку, по которой кто-то так безумно скучает, что про это слышно во всем доме и днем и ночью.
«Бум, бум, бум!» – прогремела в ответ батарея.
«Бум, бум, бум!» – сразу же раздались на лестнице тяжелые шаги Ленки.
– Сила! – прошептал Борис восторженно. – Нет, все же я ошибался: нашего Павлушку только такая и сможет оживить. По крайней мере шансы на реанимацию есть.
– Ты где весь день пропадала? – обрушилась Ленка с порога на Веру. – Тут народ приходил, все услуг хотели…
– А ты сама где ходишь? Я к тебе заходил – а тебя тоже дома нет, – тут же вступился за Веру Борис.
– Да я же только подружку одну выходила проводить до автобуса. А чего ты на поминки Валета не осталась? – сразу переключилась Ленка на другую тему. – Хорошо было. Жалко, вот только Галку, соседку из второго подъезда, не застали дома. Вот кого нужно было точно с собой прихватить…
– Она что, тоже Валета… в смысле – Валеру знала?
– Не в том дело! Представляешь, насчет похорон у человека настоящий талант! Сама по характеру жестокая, любого с полслова отбривает, не подступишься. Но зато уж если плакать начинает – как крокодил, невозможно остановить. Ее вся родня и все знакомые, если что случится, первым делом зовут. Так плачет – от гроба не оттащишь…
– Н-да! Однако, ндравы у вас тут! – покачал головой Борис. – А Павлика вы с собой на поминки, случайно, не прихватили? Он сегодня в театр на «Вишневый сад» не явился – в жизни такого, говорят, с ним не было. Он там прохожего играет, пьяного на кладбище.
– Не было? – сразу изменилась в лице Ленка. – Может, что случилось? А что же ты тогда молчишь? Чего тут тогда расселся?
– Да нет, я говорю. Вот… пришел… Ищу, – несколько растерялся от такого напора Борис.
Такое ощущение, что еще минута – и Ленка начнет трясти его за грудки, выколачивать сведения.
– Но где он может быть? Может, чего случилось?
– Да кто знает, что у него на уме. – И Борис выразительно поглядел на Веру, которая поняла, что он имел в виду. – Вообще-то Павел с матерью живет, но есть еще одна квартира, после Николая которая. Он там не любит бывать, вот только если…
– Поехали, – скомандовала Ленка. – Посмотрим, с кем это он там без меня развлекается. Ты хоть знаешь, куда ехать?
– Тут недалеко. Я там даже жил одно время, с месяц примерно, с одной девчонкой… Ну вот, бегай теперь за этим артистом по всему городу, как будто мне делать нечего, – заворчал Борис.
– Поехали! – зарычала Ленка с удвоенной силой.
Ехать на такси до нужного дома действительно оказалось минут десять, не больше.
Еще несколько минут понадобилось, чтобы подняться на пятый этаж ничем не примечательного серого крупнопанельного дома и всем по очереди несколько раз нажать на кнопку звонка.
– Никого, я так и думал, – оглянулся на девушек трезвонивший последним Борис. – Не представляю, куда он мог запропаститься. Все, теперь точно не знаю. По домам.
– А ну-ка, погоди, – оттеснила его Ленка, еще раз нажала на кнопку и долго не отнимала от нее палец. – Должен подойти, от такого звонка и мертвый вскочит.
– Шуточки у тебя, однако, – вдруг разозлился Борис. – Ненормальная! Хоть думай иногда, что языком мелешь. Пошли.
Но Ленка всем своим крупным телом припала к двери и вдруг сказала:
– Вроде как кто-то бормочет. Может, радио не выключили?
– Нет там у них ни радио, ни телевизора, я точно знаю, я же жил тут, – удивился Борис. – Один диван.
– Будем ломать, – решила Ленка. – Здесь дверь-то – на соплях, еле держится.
– Погоди. Я раньше, когда ключ забывал, умел ее гвоздем открывать или чем-нибудь еще острым, – вспомнил Бориска.
– А чего же молчал? – закричала ему в ухо Ленка так громко, что Борис отшатнулся, спрятался за Веру.
Он достал брелок с маленьким ножичком, на удивление ловко открыл замок, но изнутри дверь оказалась запертой еще и на цепочку.
– Точно, здесь он, здесь, голубчик! – обрадовалась Ленка. – Закрылся изнутри, притаился. Павлик! Павлуша! Ты тута?
Из темноты послышались какие-то странные всхлипы, хрипы, непонятное хрюканье.
«Опять какой-то сюрприз», – вдруг вспомнила Вера недавнюю Ленкину «презентацию», поездку в морг, а затем в Евсеевку, и у нее по спине пробежали мурашки.
– Чего ждать-то? – сказала Ленка и с этими словами так мощно несколько раз навалилась на дверь, что цепочка порвалась и ее куски беспомощно закачались в воздухе. – Айда!
Борис щелкнул выключателем. На диване в пальто, свернувшись калачиком, лежал Павел. Он был один и тихо, беспомощно стонал.
– Что с тобой? Говори! – подскочил и начал трясти друга за плечо Борис. – Эй, ты что? Что случилось?
– Кто? Ребята? Откуда? – поднял наконец Павел всклокоченную голову. Стало видно, что он просто мертвецки, до невменяемости пьян.
– Ой, ребята? А вы чего тут?
– Две бутылки. И третья начата, – прокомментировал Борис, показывая на валяющуюся возле дивана пустую тару. – Ты почему на спектакль не пришел? Там режиссер твой взбесился.
– Проспал. Не смог я, заснул. Испугался. Ничего не смог, – залился вдруг Павел пьяными слезами. – Слышишь, Борь, не смог я. Тварь я дрожащая.
– Слышу. Это точно – еще какая тварь, – нехотя отозвался Борис. – Я бы столько в одного тоже не осилил.
– А вы не лезьте к нему теперь, нечего тут обзываться, – заслонила грудью диван Ленка. – Ему теперь покой нужен, и еще газировки бы какой-нибудь гадкой выпить, чтобы как следует проблеваться. А я ведь как сердцем чуяла, что он – скрытный алкоголик. Меня судьба только с алкашами состыковывает.
– Елена, ты прекрасна! – проговорил заплетающимся языком Павел. Он попытался было приподняться на локтях, но не смог, снова рухнул на диван.
– А ты зачем «Трою» пил? Водки нормальной, что ли, не мог купить? Зачем препарата косметического нажрался? – пригляделась Ленка к бутылкам на полу. – Это же только болячки протирать, чтобы скорее отсыхали!
– А я нарочно… Может, у меня в душе как раз болячка… э-э-э… – попытался выразить какую-то туманную философскую мысль Павел, но у него ничего не получалось, и он не нашел ничего лучшего, как растопырить руки и громко воскликнуть: – Елена, ты прекрасна! Из-за тебя погибла Троя! – А потом прибавил испуганным шепотом: – Только меня того… немножечко тошнит.
– А он не отравился? Может, «скорую» нужно вызвать? – забеспокоилась Вера.
– Не нужно никакой «скорой», я тут с ним сама разберусь, привычная. А вы идите, идите, – оттесняла спутников к выходу Ленка. – Видите, он вас стесняется, вон аж как весь позеленел от натуги.
– Пошли. Мой друг в надежных руках, – сказал Борис, выходя за дверь. – Он взял «Трою», нашел свою Елену. Счастливый человек.
Глава 5
ЛУКУЛЛОВ-ПАТИ
– Только такси! – еще раз повторила Вера, выходя из подъезда, и на этот раз Ленка промолчала. – Или ты забыла, куда мы едем?
Хотя первоначальное ее мнение было – не «профуфыкивать» зря деньги, которые можно было потратить на обустройство салона.
Похоже, Ленка постепенно входила во вкус новой жизни. Особенно после того, как Вера утром проделала над ее головой сложный эксперимент и при помощи всевозможных пенок и оттеночных шампуней придала волосам Ленки нежно-рыжий, золотистый тон.
Удивительно, но после этого на лице у Ленки как-то еще заметнее стал чувственный росчерк пухлых губ, загадочно заблестели зеленые глаза.
Но гораздо более трудным делом оказалось убедить Ленку в том, что любое платье до колен поневоле будет делать ее фигуру слишком толстой. Переворошив весь гардероб, пришлось заставить ее нарядиться в длинную, до пола, черную юбку и свободную шелковую блузу с широким вырезом, в которой она сразу сделалась ну прямо-таки величественной дамой.
И теперь эта дама по привычке рвалась втиснуться в переполненный автобус. Ни за что!
Вера и сама чувствовала себя этим вечером в особенно приподнятом настроении.
А началось все со случайного разговора с Ленкой, когда та от нечего делать, томясь в ожидании, когда можно будет после окраски помыть голову и посмотреть, какой получился цвет, взяла у Веры с книжной полки первый попавшийся альбом и начала рассеянно рассматривать репродукции.
– Слушай, – вдруг спросила она, – а вы в детстве на картинки гадали?
– На картинки? Как это? – удивилась Вера. – Хотелось бы знать, на что ты у нас вообще не гадала…
– Да как же? Неужто и на картинки не пробовала? Вот темнота. Мы так играли: берешь любой альбом музейный, вроде этого, и спрашиваешь по кругу: сейчас кто будет? Другой говорит, что, допустим, Ирка Сапожникова, в нашем дворе была одна такая девчонка. Хлоп, открываешь, а там какая-нибудь старушенция скрюченная нарисована.
– Ну и что?
– Смешно же! А вот была умора, вспомнила, – одному пацану, Вер, все время картинка выпадала, где мужик руку костлявую тянет и подписано: «Помоги». Он, кстати, потом у нас вором стал, сел годков на десять. Скажешь, не судьба?
– Она, злодейка.
– А другой мальчишка, Дрюня, помню, один раз даже заплакал. Как сейчас помню, потому что я тогда гадала – и ему какая-то древняя скульптура выпала, у которой руки, ноги и даже пиписька отломаны, только яички видно, и он вот так стоит, как будто что-то кидает… А Ирка Сапожникова к нему тогда привязалась, говорит: покажи, может, у тебя тоже так? Пристала к нему: покажи да покажи, она к нему неравнодушна была. Вот что, сейчас я на тебя тоже погадаю, вспомню детские годы. Погоди, только настроюсь.
Ленка захлопнула том «Истории искусства» и с сосредоточенным видом закатила к потрескавшемуся потолку глаза.
«Чем бы дитя ни тешилось», – подумала про себя Вера, продолжая отглаживать черное вечернее платье, которое особенно подчеркивало ее стройную фигуру.
– Раз, два, три. Кто тут Вера – посмотри! – объявила Ленка, открывая наугад альбом, и вдруг громко взвизгнула: – Ой, мамочки родные!
– Чего там такое? – поинтересовалась Вера, не отрываясь от работы, – она уже гораздо меньше обращала внимания на бесконечные выходки соседки.
– Мамочки, да это же вылитая ты, Вер! – изумилась Ленка. – Никогда бы не поверила, что бывает такое сходство! Это же твой прямо двойник! Гляди сюда – и глаза, и рот, и ноги прямо один к одному сходятся! Вот только у этой волосы длиннее и развеваются. А если ее постричь как тебя, то и не отличишь. Как будто с тебя нарисовали!
– И не говори, с меня, причем еще в пятнадцатом веке, – улыбнулась Вера, заглядывая к подружке через плечо. – Это же «Рождение Венеры» Боттичелли. Видишь, она из пены морской родилась, стоит на раковине…
– Да какая, к шутам, разница, что в пятнадцатом веке, – начала серчать Ленка. – Я тебе точно говорю, Вер, – одно с тобой лицо. Нарочно будут с тебя рисовать, и то так похоже не получится. Вот смотри, если волосы убрать.
И Ленка закрыла ладонью ту часть репродукции, где у Венеры волнистыми прядями развеваются на ветру волосы, еще больше подчеркивая ее рождение из бурной морской стихии.
– Вообще что-то есть. Вот только она Венера, а я Вера. Одного слога не хватает, – согласилась Вера, еще раз посмотрев на репродукцию, которую много раз видела, но никогда прежде не рассматривала с такой автобиографической точки зрения.
– Вот и я про то. Какого-то одного слога не хватает и волос длинных, а все остальное – вылитое. Давай я теперь на себя погадаю, – снова захлопнула книгу Ленка.
Но ей не повезло: выпала почему-то знаменитая «Смерть Марата», где мертвый мужчина откинулся в ванне, сжимая последнее послание в ослабевшей руке.
Ленка тихо выругалась и закрыла книжку, сказав:
– Это не про меня. Про мужика какого-то. – Но потом подумала и грустно добавила: – Хотя, может, про моего Вовчика, а? Вдруг с ним что случится от передозировки? Наркомашки, они знаешь, как мало живут? Пять лет еще от силы, да и то если все время детокс делать…
– Каких деток делать? – переспросила Вера, у которой не было до сих пор тесного знакомства ни с одним наркоманом. – В смысле, женщины все время нужны? Ну… как сладости?
– Если бы деток! Я сказала: детокс – полная очистка крови так называется. У них в компании один паренек есть, из богатеньких, – он уже пять раз прочищался, а все равно толку нет. Этот Олежка вообще смертник, уже в глаз колется.
– Не выдумывай, как это – в глаз? – содрогнулась Вера.
– Ну, в веко, вот сюда, чтобы следов не было заметно, – пояснила Ленка, оттягивая пальцем нижнее веко. – Чтобы родители не догадывались, продолжали ему денег отсыпать. Гляди, а этот на картинке такой же тощий, на моего Вовчика похож.
– Да нет же, это случайность, – начала утешать ее Вера. – Могла бы какая-нибудь другая картинка попасться, не эта…
– А почему тогда эта?
– Случайно же.
– Вот и я о том: почему именно она? Ты знаешь? Вот то-то, и я о том же, – покачала головой Ленка. – Вот увидишь, что-нибудь случится.
Вера до сих пор раздумывала: стоит ли рассказывать Ленке про странные, суицидные настроения Павла, о которых ей поведал Борис?
Кто знает, как она это воспримет?
А теперь, глядя на несчастную Ленку, Вера тем более решила пока про это молчать. Кстати говоря, при виде мертвого Марата в ванне ей тоже почему-то стало сильно не по себе.
А еще Вера подумала, что, если как следует разобраться, она действительно жила долгое время в своем, отдельном мире, где ей почти что ничего не было известно о другой, неприглядной стороне жизни. И вот теперь как будто бы вдруг родилась, вышла на берег, как мифическая Вера-Венера.
Не ждали? Здравствуйте, как у вас здесь? Почему так хреново?
Правда, разница в том, что Вера все же, увы, не богиня. И потому надо учиться на этом, новом берегу жить среди людей, постигать их законы, принимать жизнь такой, какая она есть, без прикрас…
Есть ли что-нибудь на свете труднее этого?
Появление на званом вечере двух эффектных молодых особ вовсе не оказалось незамеченным среди публики ресторана «Злата».
Две красивые молодые женщины – одна стройная, длинноногая, с модной короткой стрижкой, а вторая – томная рыжая толстушка с откровенным декольте – вошли в зал и сразу же принесли с собой атмосферу легкого скандала.
Как-никак на фуршеты в провинции принято приходить со своей «второй половиной» или по меньшей мере с любовниками, поэтому кое-кому первым делом пришла на ум вполне определенная мысль: уж не лесбиянки ли пожаловали? Или девушки в поисках клиентов?
Под впечатлением утреннего гадания по альбому Вера вдруг вспомнила, что в сознании древних на самом деле существовали две Венеры – Венера Урания, или любовь созерцающая, возвышенная, рожденная от неба, и так называемая Венера Пандемос – простонародная, богиня телесной красоты.
И сейчас они с Ленкой как раз и представляли двух таких разных Венер, а вместе – совершенную женщину.
– За мной должок, – подкатился сразу же к Вере с веселой улыбочкой Роман Анатольевич и, несколько понизив голос, доверительно сообщил: – Ведь я теперь, красавица, твой должник. Вы бы только слышали, девчата, как я сегодня на совете директоров блеснул перед всеми эрудицией! Ну, когда речь зашла про Медею и медовуху. Вы уж меня не выдавайте, ладно?
– Ни в коем случае, – кивнула Вера и сразу решила перейти к делу: – Вы что-то говорили о возможной работе.
– О работе? – удивился вице-президент. – О какой такой работе?
Господин Сумятин пожал плечами, наморщил лоб и улыбнулся обезоруживающей улыбкой мальчиша-плохиша.
– Ну, с Гераклом, – подсказала Ленка. – С богатырем.
– Ах, насчет ролика? Проект уточняется, пока не могу сказать ничего нового. Погодите, вы же, Верочка, кажется, тоже артистка?
– Визажистка, – строго поправила его Ленка.
– Ах да! – обрадовался Роман Анатольевич. – Славненько, что напомнили. У меня ведь была идея познакомить вас со своей супругой – она всех визажистов в городе знает как пять пальцев… на своей ноге. Пойдемте, я думаю, у вас найдется о чем поговорить.
– Вы так думаете? – слегка растерялась Вера и оглядела огромный стол, заставленный по-фуршетному варианту тарелками с красивыми бутербродами, фруктами, сладостями. – Может, сначала все же следует перекусить? Познакомьте нас лучше с самыми вкусными здесь закусками и посоветуйте, с чего стоит начать.
– Естественно, нам некуда торопиться, – согласился Роман Анатольевич, накладывая себе на тарелку корзиночки из теста с горками салатов, аппетитные грибочки. – Вот эти грибочки особенно рекомендую!
Торжественный прием был построен по специальному сценарию, чтобы концертная программа незаметно разбавляла чинное поглощение закусок.
На маленькую сцену-ракушку по очереди выходили певцы или артисты, исполняли в честь супруги Сумятина, «прекрасной Юлии», свой номер, а потом говорили тост. После этого наступала очередная пауза, во время которой гости с приятными улыбками передвигались вокруг стола, угощались, обмениваясь друг с другом ничего не значащими фразами и ожидая, кто будет их развлекать следующим номером.
Зато сама именинница – немолодая дама с иссиня-черными волосами – вела себя на редкость оживленно: она то громко, по-детски, хлопала в ладоши, то лезла с кем-то обниматься или просила исполнить понравившийся номер на бис.
– Смотри-ка, и этот здесь! – вдруг прошептала Ленка, сильно толкая Веру в бок. – Олежка, про которого я говорила, что он в глаз колется. Ничего себе, оказывается, сегодня у его мамашки день рождения. Ну и занесло же нас с тобой, Венера. В самые верхи! Помнишь, я тебе говорила? Они же страшные богачи!
От возбуждения Ленка даже перестала жевать и принялась на повышенной скорости перебирать глазами гостей.
– Слушай, Вер, значит, где-то тут и дядька его должен быть. Марк – самый крутой в городе «водочный король». Олежка рассказывал, что он только что с женой разошелся, новую себе ищет. А сестра его младшая за границу с каким-то хахалем сбежала и деньжищ с собой хапанула как следует. Вот у них тут жизнь, представляешь? Денег куча, а счастья ни шиша. Кто же из них этот Марк? Интересно, очень интересно на него посмотреть.
– Зачем?
– Как это – зачем? Жених богатый.
– Интересуешься?
– Ну уж прям, я про тебя, Вер, думаю, – улыбнулась Ленка. – Ты у нас теперь одинокая. А мне и Павлуши пока хватит.
Ленка на минуту куда-то исчезла, а потом снова пристроилась рядом с Верой, горячо зашептала:
– Вон тот, с лицом таким длинным, как у лошади. Он и есть Марк Семенович. Нет, Вер, тебе такой не подойдет. Какой-то еврей надутый. Но, говорят, богатый – кошмарное дело!
Вера посмотрела, куда потихоньку показывала соседка: у мужчины, стоящего во главе другого конца стола, и впрямь был такой надменный и недовольный вид, будто он еле-еле сдерживал по отношению к присутствующим сильнейшую личную обиду. И к тому же лицо его выделялось среди окружающих каким-то особым кирпичным оттенком. Как снова пояснила Ленка, этот Марк Семенович был младшим братом «прекрасной Юлии» и главой фирмы «Алкей». Своему родственнику, мужу сестры, он доверил должность вице-президента.
