Текст книги "Вино фей (СИ)"
Автор книги: Ольга Михайлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Глава 14. Письмо из Бата
От боли сердце замереть готово,
И разум – на пороге забытья,
Как будто пью настой болиголова,
Как будто в Лету погружаюсь я…
Джон Китс, «Ода соловью»
… Горшок, за которым наблюдаешь, никогда не закипает. Черити часто в эти дни с досадой вспоминала эту пословицу. Но вот долгожданное письмо от мисс Стивенс наконец пришло – об этом сообщила Лиззи, едва Черити вернулась домой, уйдя со службы раньше остальных членов семейства. Увидев на конверте почтовый штемпель Бата и нервный наклонный почерк, Черити затрепетала и поспешно распечатала послание.
«Дорогая Черити, я обещала быть аккуратной корреспонденткой, и мне очень неловко, что вам пришлось так долго ждать моего письма. Но ваше сообщение о приезде в Солсбери милорда Клэверинга с сестрой так сильно поразило меня, что несколько дней я просто не могла прийти в себя, видя в этом событии некий злой рок.
Я понимаю, что вы ждёте от меня достоверных и непредвзятых сведений об этом человеке, чтобы понять, чего же следует опасаться. Наверное, мой долг рассказать обо всем, но сейчас, начав обдумывать свой ответ вам, я вдруг поняла, как на самом деле неполны и отрывочны мои сведения. Однако я откровенно изложу все, что знаю, особо рассчитывая на вашу скромность, ибо мне придётся раскрыть перед вами наши семейные обстоятельства. Думаю, мне не стоит напоминать вам, что всё сказанное не подлежит разглашению.
Речь идёт о событиях прошлого сентября, когда мы с моей сестрой проводили летний сезон в Брайтоне. Туда, кстати, приехал и ваш кузен, полковник Селентайн Флинн, весьма любезный джентльмен. Мы снимали несколько комнат в гостинице Берча, одной из самых фешенебельных. По соседству с нами поселились и Клэверинги.
Скажу откровенно: до того у меня не было никаких особых оснований не любить графа с сестрой. Они были неизменно приветливы, и если порой в них проступало что-то странное, оно не очень бросалось в глаза.
Моя сестра Клэр немного моложе меня, и вас, наверное, не удивит, что она сразу была привлечена внешностью милорда, который, что и говорить, умеет расположить к себе молодых девиц. Она несколько раз танцевала с ним на муниципальных балах, но я не замечала с его стороны никакого особого чувства к ней. Казалось, он не выделял её из толпы других молодых девиц.
Каково же было её удивление, когда Клэр неожиданно получила от него письмо, причём пришло оно не почтой. Его сиятельство потрудился просунуть конверт под дверь нашего номера. Беда в том, и мне горько признаться в этом, что Клэр не сразу, далеко не сразу сказала мне об этом письме. Она всегда отличалась некоторой излишней щепетильностью, была замкнутой и скрытной. В итоге вышло так, что она поверила в чувства графа, как это свойственно юности, безоглядно и доверчиво.
Как видите, я ничего не скрываю: ни опрометчивого поведения Клэр, ни своей слепоты.
Точнее, совсем слепа я не была, ибо обратила внимание на явную перемену в Клэр. Она потеряла голову, влюбившись безумно, я же просто не понимала, что тому причиной. Однако, заметив её чувство к нему, я постоянно предостерегала её от неосторожного и глупого поведения, но Клэр, поверив в изъявление его чувств, как я понимаю, не очень-то слушала меня.
Клэр уповала, что на следующем балу граф посватается к ней. Однако его там не было, а его сестра, мисс Клэверинг, сказала, что он – на званом ужине миссис Уоррен. Клэр весьма удивила эта новость и, как я понимаю, она просто не могла понять логики его поступков.
До конца сезона его сиятельство избегал Клэр, появившись только на последнем балу у Стаффорда, но и там он даже не пригласил Клэр танцевать, словом, вёл себя так, точно они едва знакомы.
Сестра была убита его поведением, ибо, вы легко поймёте, Черити, что чем выше мы взлетаем в наших надеждах и мечтах, тем больнее падать. По её уже почти нескрываемому отчаянию я поняла, что есть что-то, чего я не знаю, что давало ей основание мечтать о браке с ним. Я потребовала от сестры правды, и тогда она показала мне полученное от него письмо.
Повторяю, я не оправдываю сестру – её поведение было неосмотрительным и неразумным. Но что может оправдать человека, который называет себя джентльменом и забавляется таким образом? Со стороны Фрэнсиса Клэверинга послать подобное письмо юной и неопытной девушке – поступок человека без сердца. Человека со стеклянными глазами.
Я привожу вам, Черити, текст этого письма. «Дорогая, день и ночь думаю о тебе… У Дарлингтона, я видел, все увивались вокруг тебя, умоляя одарить их улыбкой, но всем их мольбам не сбыться никогда, ибо рядом, нежно поддерживая тебя, не оглядываясь на этих неудачников, стоял и всегда буду стоять я. Все улыбки твои будут предназначены, я знаю, только мне одному. И в этих улыбках проступит то, что осталось недосказанным между нами. То, что можно только почувствовать, и это чувство, пронзающее душу, оставляющее глубокий след сладостных воспоминаний. Ты – словно сон, в который погружаешься медленно, желая продлить его в вечность. Знай, я полюбил тебя навсегда. Ф. К.»
Что сказать обо всём остальном? После отъезда Клэверингов сестра заболела – сказалось чрезвычайное нервное напряжение. Докторам удалось справиться с недугом, но я не могу сказать, что она поправилась. Из неё точно вынули душу. Человек же, хладнокровно совершивший это, по-прежнему наслаждается улыбками молодых леди и радуется жизни. Бог ему судья, но вы, Черити, умоляю, будьте осторожнее. Мне бы не хотелось, чтобы и вам довелось пережить нечто подобное тому, что перенесла моя бедная Клэр…»
Черити дочитала до конца, сложила листки и, заслышав на лестнице шаги и разговор приехавших из церкви домашних, торопливо спрятала письмо в свою шкатулку и заперла её.
Голову сжало обручем. Руки тряслись. Хладнокровная жестокость и безжалостный цинизм Клэверинга, описанный мисс Стивенс, был ей непонятен, и именно необъяснимость подобного бессердечия больше всего и пугала. Зачем? Довести неопытную девушку до полного расстройства чувств и запускать воздушных змеев? Что за чудовище?
Но теперь горечь и боль Флоры Стивенс на приёме у тётушки Флинн стали ей понятны.
Тут раздался стук в дверь и на пороге возник кузен Селентайн.
– Дорогая кузина, вы так быстро исчезли из церкви, что я и словом не успел с вами перемолвиться.
Черити поняла, что нужно взять себя в руки, и попыталась усилием воли овладеть собой.
– Я не сомневаюсь, что у нас ещё будет на это время, мистер Флинн, – улыбнулась она. – А что за спектакль ставят в Фортесонхилле?
– Насколько я слышал, «Школа злословия» Шеридана.
– Мне нравится эта пьеса, – отозвалась Черити, неожиданно заметив, что её ногти впились в обивку стула, и снова с тоской вспомнив несчастную Флору Стивенс.
– Однако, сестрица, сидеть в доме, когда на дворе такая благодать – просто грешно, – сказал Флинн.
Она не успела ответить. Вошла леди Дороти, и, бросив на неё быстрый взгляд, обратилась к племяннику.
– Мне надо потолковать с тобой, Селентайн.
Тот молча повиновался, но, уходя следом за леди Дороти, посмотрел на Черити излишне пристально, точно хотел ей что-то сказать, да не мог.
Но ее это ничуть не волновало. Оставшись одна, Черити рухнула в кресло, ощущая удручающую слабость, почти беспомощность, и около получаса просто бездумно просидела перед камином, глядя в огонь. Мысли, а точнее – воспоминания, проносились в голове так быстро, что Черити едва успевала следить за ними.
Вот граф с улыбкой обращается к тётушке Марджери, не выпуская из рук трости и шляпы, вот – раскланивается у церкви с местной публикой, а вот – танцует с ней, явно игнорируя всех остальных. Потом перед её глазами встало его улыбающееся лицо за карточным столом, его сильные руки и трепещущий на ветру воздушный змей, потом – странные слова о зле… Он тогда сказал что-то очень странное. Что зло можно сотворить, даже не желая того, походя. Вспомнился ей и субботний разговор у них дома. Опять странно, он же тогда чётко сказал, что никаких намерений у него нет. Может, он все же осознал непорядочность и недопустимость своего поведения в Брайтоне и раскаялся в нём? А что он такое сказал о волке, попавшем в облаву?
Постепенно Черити немного успокоилась.
В любом случае – она не подвергалась никакой опасности. Она ещё не знала любви, но понимала, что вовсе не влюблена в его сиятельство. Он не нравился ей, несмотря на красоту и богатство, ибо её слишком сильно напугала в Бате мисс Стивенс, чтобы она могла отнестись к нему без предубеждения. Последние дни, до получения письма, несколько расположили её к Клэверингу: он даже показался ей милым и любезным человеком, но, в общем-то, ей не было до него никакого дела. Раскаялся он в былых грехах или нет – это дело его совести и Бога. Если же он по-прежнему остался собой – что ей за забота?
Но постойте, опомнилась Черити. Ведь почти все девицы в городе потеряли из-за него покой и сон, и первая из них – Вирджиния! С явной ревностью следила за ним и мисс Кассиди. Да, Сесили тоже хотела привлечь внимание его сиятельства. Да что там говорить? Все девицы на выданье в церкви и на балах не сводили с него восторженных глаз!
Но что делать? Мисс Стивенс не только не поручала ей разглашать полученные от неё сведения, но, напротив, дважды повторила, что всё сказанное – сугубо конфиденциально. А без этого письма – кто же ей поверит?
Да и что там письмо… Нужно было смотреть правде в глаза. Черити понимала, что Вирджиния не поверит ни одному её слову, хотя бы и подкреплённому письмом.
Леди Дороти? Материнские амбиции и желание видеть дочь графиней, похоже, тоже были выше и здравой осторожности, и благой осмотрительности. Леди Хейвуд могла лишь подумать, что она, Черити, пытается предостеречь её из желания помешать Джин понравится графу.
Не поговорить ли с Энтони? Но после вечера у Кассиди они точно по странному уговору взаимно избегали друг друга. Винсент? Смешно. Сэр Тимоти? Он был куда разумнее леди Дороти, но он очень любит Вирджинию. Удастся ли ей убедить его? Ведь он был готов отдать дочь за Филипа Кассиди, столь мало интересуясь душой и нравом молодого человека, что это невольно наталкивало Черити на мысль, что ему важнее «пристроить» дочь, нежели думать о её счастье. Впрочем, для него в выгодном браке и было счастье. Что же говорить о браке с графом Клэверингом? Это, наверняка, по его мнению, и было самое большое счастье дочери.
Тут она вспомнила, что кузен Селентайн сегодня хотел поговорить с ней. Но о чём? Сама она знала кузена так мало, что никогда не доверилась бы ему. Он нравился ей, и мисс Стивенс сказала, что он тоже был тогда в Брайтоне, но он дружен с Клэверингом и потому не может смотреть на него непредвзято.
Но если сам граф пробудет здесь совсем недолго, если у него, как он сам сказал, нет никаких матримониальных планов – чего она беспокоится? Да, Вирджиния влюблена в его сиятельство, но если он никак не поощрит её…
И даже если он снова захочет подшутить – тут не гостиница, подсунуть письмо Джин у него не получится. В итоге Вирджиния постепенно опомнится.
Успокоив себя этими рассуждениями, Черити задумалась о предстоящем празднестве в Фортесонхилле. Она никогда не бывала там дальше парадной гостиной, и сейчас решила пойти. Главным образом, ради спектакля. Интересно, где его будут представлять?
Тут она вспомнила о роскошных нарядах мадам Дидье, и подумала, что лучше всего надеть новое розовое платье из купленной в Бате парчи – это как раз подходящий случай. Ей очень нравился рисунок на ткани: по тёмно-розовому фону стелились бледно-розовые, почти палевые цветы с нежными лепестками. Надо попросить Лиззи помочь ей с корсетом…
Среди таких приятных мыслей она услышала гонг на ленч.
За ленчем кузен, отвечая на новые жадные вопросы кузины Вирджинии, рассказывал о Клэверинге. Граф, по его словам, всегда с интересом созерцал все происходящее, не испытывая ни малейшего желания вершить судьбы мира или вмешиваться в его дела. Впрочем, он умел проявлять подлинное внимание к людям: спокойное, отстранённое, проникнутое жалостью к страданиям и озарённое лишённой горечи улыбкой по поводу их безумств. Он умел разделять людские привязанности, не поддаваясь их страстям.
– Фрэнсис любит разглядывать облака, изучать звезды, следить за сменой времён года, за осенним листопадом, за ароматным дыханием весны, всегда вздрагивает от восторга, заслышав пение дрозда в роще, часто задумывается над книгами и беседами скрашивает неподвижные часы в кругу близких. В обществе же это истый джентльмен, человек истинно светский.
«Да уж», – вздохнула про себя Черити. – «Подумать только…»
Она почти не участвовала в общем разговоре и явно томилась. Энтони задал несколько вопросов о мисс Клэверинг, и Флинн ответил, что это в высшей степени разумная и весьма красивая молодая леди.
Теперь в тоне его Черити почувствовала явную принуждённость.
Глава 15. Изрезанный портрет
Нет смерти, только смертный ум встревожен
И за себя испытывает страх;
И должен меч распасться прежде ножен,
Слепою молнией внезапно уничтожен.
П. Шелли «Адонаис»
Наконец леди Дороти поднялась из-за стола, и Вирджиния с Черити вышли за ней следом. Так как граф теперь не выделял Черити из толпы других девиц, с ней обращались куда приветливее. Разговор коснулся темы, занимавшей умы всех горожан – праздника в Фортесонхилле. Леди Дороти спросила Черити, в чё она пойдёт на спектакль, но не успела Черити ответить, как в гостиную вошла миссис Фудс с кофейным подносом, одновременно в коридоре раздался истошный визг и, едва не сбив миссис Фудс с ног, в малую гостиную влетела Лиззи.
– Леди Дороти… там, там… – ходившая ходуном рука Лиззи указывала на коридор.
Черити вскочила, не на шутку испугавшись: Лиззи была бледнее мертвеца и явно перепугана до смерти, а она была совсем не из пугливых, ибо ничуть не боялась даже мышей и пауков.
Леди Дороти тоже поднялась и в недоумении озирала горничную.
– Что стряслось, Лиззи?
Но та только трясла головой и указывала в коридор, в итоге миссис Хейвуд и Черити вынуждены были выйти из гостиной, а Лиззи, протиснувшись мимо них, понеслась вверх по парадной лестнице. Поднявшись за ней по ступеням, дамы остановились и замерли в оцепенении.
Накануне днём, как раз перед приёмом в доме, в простенке между колоннами на левой парадной лестнице был вывешен оправленный в дорогую раму портрет Вирджинии – так распорядилась сама леди Дороти.
Сейчас же в центральной части портрета на жемчужно-коричневом фоне зияла страшная дыра, пугающе чёрная, как окно в преисподнюю. Было заметно, что сделана она не очень острым ножом, которым полоснули по полотну несколько раз, вырезая изображение, но в итоге края порезов не сошлись, и куски холста сверху и внизу были вывернуты, обнажая бело-кремовую изнанку.
Сердце Черити забилось как сумасшедшее, норовя выскочить из груди. Она понимала, что это просто чья-то дурная выходка, но волнение её оттого не уменьшалось. Леди же Дороти была не столько взволнована, сколько взбешена. Глаза её метали молнии, крылья носа гневно раздувались.
– Кто посмел это сделать? – она медленно обернулась и посмотрела на Лиззи.
Та сжалась в комок и всё ещё тряслась, но категорически отвергла свою причастность к ужасному происшествию.
– Я не знаю, миссис Хейвуд, – затараторила она, – я просто испугалась, когда увидела. Я выбивала подушки в спальне мистера Флинна, а потом пошла за вазой с цветами, спустилась, а тут…
– Ты хочешь сказать, что это произошло только что? – леди Дороти сильно побледнела.
Неожиданно за их спинами раздался голос Селентайна Флинна.
– Вот тебе и на! Кто испортил портрет? – он в недоумении обошёл испорченную картину, даже попытался невесть зачем дотянуться до верхнего обреза, и потрогал раму.
За ним стояли бледный сэр Тимоти и братья Хейвуды, привлечённые шумом. Винсент явно не понимал, в чём дело, зато Энтони стоял, закусив губу, и не сводил глаз с дыры на портрете.
Леди Дороти стремительно обернулась к мужу.
– Ты видел это?
Тот повернулся к младшему сыну.
– Ты спал наверху? – и когда тот согласно кивнул, спросил, – утром, когда спускался к завтраку, это было?
Энтони пожал плечами и ответил, что он спускался по правой стороне лестницы и не заметил портрета. На самом деле портрет был заметен и с правой стороны, но Энтони по утрам всегда был сонным и действительно мог спуститься, не глядя на стены.
– А вы, Селентайн? Вы утром видели портрет?
Тот твёрдо отчеканил:
– Да, видел и ночью, когда меня проводили в спальню после приезда, и утром перед завтраком. После, перед отъездом в храм, я снова поднялся к себе за тростью, потом спустился, и мы поехали в церковь. Портрет был цел, я даже остановился полюбоваться кузиной.
Все переглянулись.
– Я бы подумал на Филипа Кассиди, да они подъехали к церкви раньше нас, а когда мы уезжали, сэр Бенджамин с сыном ушли с пастором в клуатр, – нехотя проронил Энтони. – Проберись он сюда, его бы заметили.
Он выразил, надо сказать, всеобщее мнение. Вызванные лакеи, всё это время стоявшие у входа, как оказалось, не видели никого, кроме домочадцев, и категорически отвергли предположение, что дверь хотя бы на несколько минут была оставлена без присмотра.
Черити имела комнату на нижнем этаже, и редко пользовалась парадной лестницей. Она поднималась накануне в бальный зал по просьбе леди Хейвуд, но прошла по боковой лестнице. Она вообще не видела портрета с того дня, когда рассматривала его в малой гостиной, и даже не знала, что он был оправлен в раму.
Но кто мог изуродовать его? Слуги в доме, хоть и не любили мисс Хейвуд за излишние капризы и дурные прихоти, никогда не осмелились бы на такое. Черити была согласна с Энтони, что кроме Филипа, особого зла на Вирджинию никто не держал, однако Черити видела Филипа в храме, и была уверена, что он появился там задолго до их приезда. Но если это не Филип, то кто? Конечно, это могла сделать и рассерженная Сесили, но ведь и её в доме не было – ни сегодня, ни вчера. И она тоже была сегодня утром в церкви.
Тут сзади послышалось изумлённо-гневное восклицание, и на ступенях возникла Вирджиния. Она посмотрела на погубленный портрет округлившимися глазами.
– Кто это сделал? – в её голосе проступил испуг.
Мать кинулась к дочери.
– Не волнуйся, моя дорогая, это какой-то негодяй. Успокойся.
Но Вирджиния не хотела успокаиваться. Она что-то кричала, к ней бросились отец и Винсент, что-то размеренно бубнил себе под нос Селентайн Флинн. Лиззи уверяла всех, что она тут ни при чём, хоть её никто ни в чём не обвинял, а Энтони резко бросил сестре, что им только истерик и недоставало. Но его резко одёрнула леди Дороти.
Черити, утомлённая суетой, тихо ушла к себе. В комнате её было прохладно, и царил странный запах зелени и весны. Она подошла к окну и отодвинула портьеру.
На подоконнике лежал букет, в котором лиловели васильки, алели маки, золотились солнечный девясил да бело-жёлтые ромашки.
Глава 16. Разговор на холме
И под землёй, почуяв дух отрадный,
Дразня червя, глотающего прах,
Цветами труп дохнул в могиле смрадной,
Как будто звёздный свет живёт в цветах…
П. Шелли «Адонаис»
В следующие дни в доме только и было разговоров, что об этом ужасном происшествии. Никто ничего не мог понять, но все высказывали самые причудливые предположения. Впрочем, не все. Селентайн Флинн принял предложение графа Клэверинга поохотиться с ним, исчез в понедельник на весь день, и даже не вернулся вечером, заночевав в Фортесонхилле.
Именно в это время приятели наконец получили возможность поговорить по душам – в отсутствие лишних ушей.
Клэверинг предложил другу пройтись вместе по охотничьим угодьям Фортесонхилла. В безмолвии оба поднялись на большой холм, с которого открывался вид на замок, зеленеющий вдали лес и озеро перед ним. По-прежнему храня молчание, Клэверинг присел на поваленное дерево. Флинн сразу рассказал Клэверингу об изувеченном портрете в доме Хейвудов, и умолк, ожидая реакции Клэверинга на свой рассказ.
Но тот молчал, мрачно озирая окрестности.
– Может, ты всё же соизволишь начать? – не выдержал Флинн. – Кстати, почему ты так торопил меня? Я и так приехал бы через неделю.
Граф лениво почесал плечо, надвинул от солнца шляпу на глаза и произнёс:
– Не части, Селентайн, и слушай внимательно. Мне не хотелось бы потом повторяться.
Флинн галантно склонил голову, словно обещая, что будет само внимание.
– Когда я прибыл к тётушке, – размеренно начал Клэверинг, – то убедился, что дом её поставлен во всех отношениях безупречно, за исключением одного: кроме анисовой настойки, горло промочить нечем, а я, как ты помнишь, ещё с бирманских времён люблю пропустить стаканчик виски на ночь.
– И что? – Флинн смотрел на друга несколько подозрительно. С чего бы ему тут в грехах-то каяться?
Клэверинг лениво продолжал.
– В итоге на второй день по приезде я улизнул от тётки в местный паб и заказал немного шотландского виски, подумав, что если оно придется мне по вкусу, закаду ящик. И вот, в это самое время туда пожаловали два джентльмена, как я потом узнал, мистер Фредерик Крайтон и мистер Остин Стэнбридж. Из их разговора я понял, что Крайтон соблазнил твою кузину мисс Хейвуд, а некую мисс Сесили Кассиди растлил. Но, как я понял, девицы не попались и даже присмотрели себе женихов.
– Вирджинию? – Флинн, хоть и вытаращил глаза, казалось, не удивился. – Что же, девица она пустоголовая, – пожал он плечами.
Однако после этого первого, довольно легкомысленного пассажа, Флинн стал мрачней и серьёзней. Повода для радости и впрямь не было. Дурная репутация сестры тенью падала на всю семью, в том числе и на братьев, и даже на кузенов. Нет, ничем серьёзным это не грозило, но в общественном мнении вредило, а Флинну сейчас, как никогда, важна была безупречная репутация – и его самого, и всего семейства. Ведь он, что скрывать, намерен был получить то, на что был едва ли вправе расчитывать, и новость, сообщенная Клэверингом, была совсем не кстати.
Сквозь эти мрачные размышления он снова услышал голос друга.
– Так вот, в планах блудников была ещё одна твоя кузина.
Флинн сначала не понял, потом невесело усмехнулся.
– Ну, у мисс Черити голова на месте, с этой у него едва ли выйдет.
Клэверинг покачал головой.
– Ты не дослушал. Я послал к тебе нарочного и просил приехать в субботу, чтобы обратиться к тебе с просьбой… оберечь малышку. Она мила, и я не хотел бы… Но тут случилось нечто неожиданное. В прошлую пятницу мистера Крайтона похоронили.
Флинн перестал улыбаться.
– Даже так? Отчего же он умер?
– Этого не знает и сам доктор Кардифф, подписавший бумагу о смерти, но он не исключил отравления, просто сказал, что не может понять, что было использовано.
Лицо Флинна вытянулось.
– И у него есть какие-то подозрения?
– Нет, – меланхолично проговорил Клэверинг. – Зато они есть у меня. Посуди сам, доктор со слов полицейских говорит, что в тот вечер Крайтон отпустил лакея и кухарку. В доме вообще не оставалось слуг.
– Не иначе, ждал женщину, – почти бездумно проронил Флинн.
– Я тоже так подумал, – кивнул граф, – но насколько я понял, в последние полгода у Крайтона была связь только с твоей кузиной Вирджинией Хейвуд и мисс Сесили Кассиди, её подругой. Если в гостях у Крайтона в его последний день была какая-нибудь горничная, он не стал бы беспокоиться вовсе. Зачем ради служанки отпускать лакея? Он ждал леди.
Воцарилось глубокое молчание. Клэверинг нервно вертел в руках портсигар, а Флинн, вынув зубочистку, сосредоточенно грыз её. Эта история всерьёз напугала и расстроила его. Черт знает, как некстати подобное. Убийство! Даже тень подозрения на нечто подобное в его семье убила бы все его надежды. Но он не верил в то, что Вирджиния могла совершить подобное. Несколько минут он размышлял об этом, наконец, перекусив зубочистку пополам, Флинн с досадой выплюнул её и заговорил.
– Возможно, покойнику чего-то подмешала мисс Кассиди. Что до моей дорогой кузины Вирджинии, то сомневаюсь, что она способна обстряпать подобное. Если доктор только по вскрытию мог предположить отравление, а в доме не осталось следов, – он презрительно отмахнулся, – то это стопроцентно не Вирджиния. Джин всегда была глупа как пробка, а убийство – дело затейливое. Она наследила бы в доме, как кошка, ступившая в лужу. Постой, – прервал он себя. – Или ты полагаешь, что это Черити?
У Клэверинга округлились глаза.
– Упаси Бог. У неё очень чистые глаза. Это не она. И как я понял, Крайтон только планировал обольщение малышки.
– Но, предположим, с неверным любовником свела счёты мисс Кассиди. Она, насколько я помню по былым годам, была немножко поумней кузины, и если у Вирджинии ума было как у курицы, то у Сесили – аж как у трёх. Возможно, он шантажировал её, а возможно, она решила упредить его, для распутных баб это обычное дело. И что? – Флинн склонил голову набок. – Неужто ты хочешь вывести её на чистую воду? Зачем тебе ворошить этот скандал? Отомстить за распутника Крайтона?
– Нет, конечно, но коли девице сошло с рук одно убийство, порча в крови неминуемо забродит. У неё всего два свидетеля её дурных шалостей в прошлом – это Крайтон и мисс Хейвуд. От одного она избавилась, очередь за второй.
Флинн присвистнул.
– Вот ты как полагаешь! Это логично.
– Нет, на самом деле, логики тут нет, – покачал головой Клэверинг. – Как я понял из их разговора, Крайтон, попользовавшись мисс Хейвуд, всё же подсказал ей способ обрести непорочность, и девицы побывали в Лондоне у некого Хардинга с Харли-стрит. Но раз это так, то скорее твоей кузине надо опасаться много знающую мисс Сесили, а не наоборот.
Флинна этот аргумент не убедил.
– Если Сесили хорошо знает Джин, она знает и то, что Вирджиния может проболтаться даже без всякого умысла, просто по глупости. Но, как я понимаю из твоего рассказа, обо всем знает ещё один человек, правда, со слов уже покойного мистера Крайтона, – это мистер Остин Стэнбридж. И он тоже может внезапно опочить, если мисс Кассиди станет известно о его осведомлённости.
– Может, – согласился Клэверинг. – Да хранит его небо. Я не считаю. Что должен беспокоиться о нем. Я просто подумал, а не связал ли изрезанный портрет с местью Сесили? Она не столько ненавидит Джин, сколько опасается, и вполне могла попытаться запугать её. Хотя, судя по печальной судьбе мистера Крайтона, мисс Кассили – особа решительная, и тогда изрезанными портретами дело не ограничится.
– Но если мисс Кассиди решила избавиться от Джин, зачем ей вообще было рвать портрет-то? В доме все думают, что это дело рук молодого Филипа Кассиди, отомстившего невесте за разрыв помолвки, но он подлинно не мог это сделать, ибо я за минуту до поездки в церковь видел портрет – в целости и сохранности, а Кассиди приехали в церковь задолго до Хейвудов. Это было сделано с восьми сорока в воскресение до полудня этого же дня. Это три часа с небольшим.
– В любом случае, это твоя родня, Флинн, понаблюдай за мисс Хейвуд и побереги мисс Тэннант-Росс.
– Черити-то от кого? Ведь твой ловелас мёртв.
– Других немало.
– Уж, не по нраву ли тебе пришлась кузина-то? – с тонкой улыбкой спросил Флинн.
Клэверинг лениво кивнул.
– Милая девочка, говорю же.
Флинн внимательно взглянул на дружка. Клэверинг влюблялся редко, ибо был излишне критичен и умён. Как человек светский, умел быть обаятельным, но вовсе не готов был бросить весь мир к ногам своей Прекрасной дамы. Он искал женщину-друга, что Флинн же считал глупостью. Где такое найдёшь? Фрэнсис был немногословен, внимателен и заботлив, всегда был рядом, когда кто-то нуждался в помощи, но никогда не пускал пыль в глаза.
Впрочем, он любил запускать воздушных змеев. Это было то, чего Флинн в друге не понимал.
– Ты пригласил её на танцы в Фортесонхилл?
– Нет, она просила меня не уделять ей внимания.
– Что так? – удивился Флинн.
– Насколько я понял, моё внимание может серьёзно осложнить ей жизнь.
– А, это конечно, тётушка Дороти спит и видит свою дочку графиней, – кивнул Флинн, снова начав грызть новую зубочистку. – Ты же не против сделать мисс Вирджинию леди Фрэнсис Клэверинг?
– Против, – меланхолично сообщил Клэверинг. – Я уже три года ношу старый штопаный шлафрок, уж больно он удобен, но невесту предпочту незаштопанную.
– Привередлив ты, как я погляжу, – пробурчал Флинн.
– Не больше тебя, полагаю. Ты вон выбрал себе, что получше, что же мне подсовываешь всякую гниль?
Флинн зевнул. Он уже успокоился, ибо всегда считал, что опасность, которую можно предвидеть, – это вовсе и не опасность. По-настоящему опасно только непредвиденное.
– Да ничего я тебе не подсовываю. Но что делать-то будем?
Клэверинг устало потёр лоб.
– Потихоньку во всем разберёмся. Вот что, приглашу-ка в среду мисс Сесили да внимательно пригляжусь к ней.
– Это дельно. Кстати, не пригласишь ли ты сегодня в Фортесонхилл Филипа Кассиди? Я тоже хочу приглядеться к нему. Можно пострелять бекасов. Надеюсь, твоя суровая тётушка позволит?
– Да, она любит дичь. Сейчас пошлю за ним.
* * *
Филип Кассиди не отказался от приглашения, а пока в Фортесонхилле стреляли бекасов, мистер Остин Стэнбридж только что вышедший с кладбища, столкнулся у церковной ограды с доктором Кардиффом. Врач поприветствовал сына пастора и осведомился о его невесёлом виде.
– Что это с вами, юноша?
Стэнбридж вздохнул и признался врачу, что все никак не может прийти в себя после смерти мистера Крайтона. Ведь тот в последние дни ни на что не жаловался.
Врач только вздохнул.
– Язва коварна, и иногда такое бывает. Вскрытие показало, что дела его были плохи, хоть и были ещё некоторые странности…
– Какие странности?
– У него обожжён весь желудок и горло, чего у язвенников не бывает. Возможно, он что-то выпил и отравился, его перед смертью сильно рвало.
Кардифф откланялся, а Остин в полном изнеможении опустился на скамью у церкви. Правильно ли он понял? Крайтона, возможно, отравили? Но кто? Врагов у него не было, да и яд – не мужское дело. Но если это сделала женщина – то это, скорее всего, мисс Кассиди. Крайтон ведь хвалился, что ни за что не позволит ей вертеть дырявым задом перед графом.
Вот и дохвалился… Дурак.
Но точно ли так? На минуту Остину пришла в голову мысль, что теперь мисс Кассиди в его руках, но его тут же прошиб мороз, и он покачал головой. Если Сесили и впрямь отправила Крайтона на тот свет, то узнай она, что он в курсе её похождений, он сам не даст за свою жизнь и ломаного гроша. Это все равно, что надеть поводок на бешеную собаку – кто знает, в какой миг она перегрызёт его и сорвётся с привязи? Вон, Крайтон думал, что держит её крепко. Нет, это куда как неразумно. Но что делать?
«А ничего, – сказал ему вдруг глумливый и страшный, точно гробовой голос внутри него самого. – Сиди тише воды, ниже травы, идиот блудливый, не то лежать тебе рядом с дружком твоим – одесную…»
