Текст книги "Святой в миру (СИ)"
Автор книги: Ольга Михайлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Глава 8. Пропащий день.
Следующий день, увы, не оставил от планов мистера Коркорана камня на камне, ибо человек строит планы, но реализуются они лишь по воле Господней. За час до рассвета чёрное небо прорезала страшная паутина ртутных молний, дом потрясли раскаты грома и с разверзшихся небес стеной хлынули потоки воды. Ливень продолжался до рассвета, и Коркоран понял, что сегодня у него не будет возможности уединиться и избежать тягостных встреч, навязанных ему очаровательными гостьями Хэммондсхолла. Коркоран поприветствовал всех собравшихся в гостиной, сообщив, что сердечно рад всех видеть и, не потрудившись придать лицу подлинно любезное выражение, плюхнулся на диван, не обращая внимания на то, все ли дамы успели присесть, и озабоченно спросил у мистера Дорана, на сколько, по его мнению, может затянуться ненастье? Священник возвёл очи горе. Всё в руке Господней.
Между тем милорд Хэммонд поинтересовался ночным происшествием, и вчерашняя история подверглась общему обсуждению. Мисс Морган была заинтригована, требовала самых страшных подробностей, и восторженно поведала собравшимся про какой-то замок Гибсайд Холл, где обитает "безутешная графиня", ночью по гулким залам разносится её приглушенное рыдание. Кем она была при жизни, отчего плачет и почему стала призраком, никто не знает. А в замке Лаймпар в графстве Чешир по ночам появляется призрачная погребальная процессия с тихой заупокойной музыкой, а в поместье Ланидрок в Корнуолле по комнатам бродит призрак повесившегося джентльмена! В замке же Поуис в сумраке коридоров посетители часто видят "леди в чёрном", и чувствуют прикосновение её холодных рук.
Мистер Доран, который сильно сомневался в подлинности Хэммондсхоллского призрака, виденного мистером Коркораном, проронил расхожую шутку о высокой плотности призрачного населения этих мест. Рассказывают, что некий господин в XVI веке просто замучил зодчего, строившего ему замок, своими придирками. За что и поплатился: в его замке завелось страшное привидение. Оказывается, зодчий отомстил хозяину, сделав под окнами особые "поющие" ниши. Ветер настолько жутко завывал в них, что владелец замка вскоре сошёл с ума. Чисто английская месть...
Между тем, напав на любимую тему, мисс Морган рассказала Софи Хэммонд, которая с большим подозрением и ревностью относилась ко всему, что исходило из апартаментов мистера Коркорана, что определённого времени суток, когда появляются привидения, нет. Однако люди видят призраков либо на рассвете, либо под вечер. Мнение о том, что привидения появляются в полночь, ошибочно.
– И что делать, если увидишь привидение? – поинтересовалась Софи.
Оказалось, надо проявить галантность. Быть как можно вежливее. Спросите его, что оно тут делает, и чем вы можете быть ему полезны. Привидения не могут причинить нам вред. Их внезапное появление может лишь напугать. Они – те же самые люди, только покинувшие тело.
–Вы ведь были вежливы с призраком, мистер Коркоран?
Тот на минуту задумался, но потом заверил её, что, пожалуй, да... хоть полной уверенности в голосе мистера Коркорана не было, а на лице его снова промелькнуло выражение брезгливое и насмешливое.
–А как избавиться от привидения, вторгшегося к вам в дом? – спросила мисс Стэнтон. Она вообще-то никогда не видела призраков, но слышала о них многократно, а ещё больше – читала в романах. Там они были страшными и пугающими, однако, она заметила, что мистер Коркоран был совсем не испуган.
–Надо выяснить, – просветила её мисс Морган, – что ему нужно, и помочь. Если же это не поможет, то его можно просто выжить. Например, можно на протяжении длительного времени играть на рояле одну и ту же мелодию. Привидению это быстро надоест, и оно уйдёт.
Милорд Хэммонд был изумлён появлением привидения в своём доме. Вообще-то, на Британских островах всегда было больше привидений, чем где бы то ни было. Количество духов зависит от того, насколько это приемлемо для народа. Британские призраки – часть культуры. В Англии они были во все времена и при любом правительстве. Суды всерьёз рассматривали заявления домовладельцев, требующих снизить налоги, так как в некоторые замки Англии с привидениями трудно было подыскать жильцов. Однако всегда существовали и конторы, специализирующиеся на продаже недвижимости с привидениями. Перед куплей-продажей тщательно исследовались родословные, штудировались источники из архивов, потом дома выставлялись на торги.
–Но у нас никогда и никого не было, – развёл руками старый граф. – Как оно выглядело-то?
Но мистер Коркоран не только не добавил новых подробностей о призраке, но и, кажется, за ночь забыл старые, и тема быстро исчерпалась. Только мисс Морган напоследок заметила, что любой призрак исчезнет, если обойти вокруг него девять раз, на что мистер Коркоран ответил, что виденный им призрак был настолько любезен, что исчез без всяких усилий с его стороны.
– Призраки, наверное, страшны, но бывают дни, когда люди вселяют в меня куда больший ужас, – добавил он, поморщившись.
При этом мистер Доран заметил, что мисс Нортон бледна, и не принимает никакого участия в разговоре, столь же молчалив её братец, тоже ни слова не сказавший о привидениях.
Однако, если все мужчины, запертые в четырёх стенах, мрачно озирали пасмурное небо за окнами, то мистер Нортон – ликовал. Он уже при одном только взгляде на мистера Коркорана, появившегося в гостиной перед завтраком, потерял и самообладание, и даже – румянец на щеках. Но Кристиан снова обратил на его волнение и сбивчивое приветствие не больше внимания, чем на шум дождя за окном, лишь досадливо кивнув головой.
После завтрака призрачная тема стала совсем уж иллюзорной. Мистер Коркоран поторопился уединиться в гостиной с мистером Дораном, неожиданно затеяв обсуждение одного из самых сложных вопросов догматического богословия – христианской аскезы.
–Уже в уставе св. Бенедикта аскеза была свободна от самоистязания, – с увлечением и страстью повествовал он, – это проявилось и у клюнийцев, и цистерцианцев и, наконец, у иезуитов. Она превратилась в разработанный метод рационального поведения, целью которого было освобождение человека от иррациональных инстинктов и подчинение его поступков Высшей этике. Подобное было и основным идеалом практической жизни пуритан. И ведь какое удивительное влияние оказала наша вера на национальный тип аристократа! Холодная сдержанность, высокое самообладание, характеризующие лучших представителей английских джентльменов, идут именно отсюда! – оживлённо витийствовал он.
Мистер Доран согласился с собеседником, но не мог не заметить завуалированного стремления мистера Коркорана сделать все, чтобы никто другой не смог присоединиться к их беседе, избрав темой разговора то, что ни интеллектуально, ни психологически не могло привлечь никого из присутствующих. Он оценил скрытое злое остроумие собеседника и улыбнулся.
– Да, пуританская аскеза стремилась научить человека руководствоваться божественными догматами, – с улыбкой заметил он, и поймал ответную улыбку мистера Коркорана, сардоническую и игривую, – другими словами, воспитать в нём личность, не зависимую от движений плоти и дурных инстинктов... "Стремиться-то она стремилась, да мало преуспела", досадливо подумал он про себя, вспомнив свое вчерашнее искушение, из-за которого снова плохо спал ночь, и положил при следующем подобном искусе наложить на себя тройную епитимью, – и пусть спина искупает похоти плоти.
–Но ведь и католицизм, несмотря на его не столь строгую моральную взыскательность, не видит в этически беспорядочном существовании ничего достойного, и основание св. Франциском ордена терциариев и было попыткой наполнить повседневную жизнь аскетическим содержанием. У нас же предпринята попытка духовную аристократию монахов вне мира вытеснить духовной аристократией святых в миру, – увлечённо провозгласил мистер Коркоран.
– Верно. Люди, подчинившие свою жизнь методической регламентации, были и оставались par excellence монахами, и каждый христианин должен быть монахом в течение всей своей жизни. Перемещению аскезы в монастыри была поставлена преграда, и те глубокие натуры, которые до той поры становились лучшими представителями монашества, теперь вынуждены были осуществлять аскетические идеалы в рамках мирской жизни...
–И у некоторых это даже получалось, – рассмеялся, подмигнув мистеру Дорану, Коркоран.
Они продолжали, ни на кого не обращая внимания, свою беседу об аскетике. При этом мистер Доран хоть и понял, что его собеседником разговор был затеян лишь для того, чтобы отвязаться от восторженных взглядов девиц и охладить пыл надоедливого мистера Нортона, но не мог не отметить, что Коркоран подлинно сведущ в этих вопросах, немало думал об этом и о некоторых вещах судит явно из опыта.
Их слушали все, не вмешиваясь в разговор.
На мистера Стивена Нортона беседа произвела впечатление ушата ледяной воды. Сначала он просто ничего не понял. Брошенное когда-то мистером Коркораном высокомерное суждение о женщинах заставило его предположить, что он тоже одержим влечением к мужчинам – ничего другого он и предположить не мог, а то, что теперь декларировал Коркоран – было в его понимании просто абсурдом, суждением, лишавшем его всех надежд, просто оскорблением его любви. Аскет? Как это? Зачем?
Сам мистер Коркоран абсолютно не замечал Стивена, разговор с Дораном подлинно увлёк его. Но увлёкся и священник, тем более что от принципов аскезы его собеседник перешёл к вопросам бытийным, коснувшись и событий собственной жизни.
– Человек рождается дважды: из утробы – телом, и с того момента, когда пронзит горе – душою. Это второе и подлинное рождение. У меня появление на свет совпало час на час с бедой. Я не был даже рождён, как Дункан, вынутый из мёртвой утробы, – мистер Коркоран поморщился. – Старухи болтали, что я – сын смерти, дитя дьявола. Я слышал эти злые слова, и они меня убивали. Но ведь и спасло меня – тоже слово... Я зашиб ногу Робби, соседскому мальчишке, дразнившему меня. Миссис Эллиот, моя воспитательница, видя мою злость, слыша проклятия и обещание убить Робби, сказала, что мои слова – и вправду дьявольские. "Но ведь тогда получается, что обижающие тебя правы?" Почему эти простые слова так потрясли меня? Потом я понял. Она любила меня, и слова её были словами подлинной любви. Они обожгли меня. Слова Истинной Любви обжигают. Я умолк. Душа успокоилась. Ночь я провёл без сна. На следующий день я попросил прощения у Робби. Нельзя доказать, что ты – не сын дьявола, если ты поступаешь дьявольски. Это верно. Я дитя смерти? Нет. Я проживу до могилы с чистыми руками, сказал я себе. И мне показалось, что в душу вошёл Господь. Глупцы не понимают. Чедвик сказал, что мне не надо играть Гамлета. Я и есть Гамлет. Я понял его. Гамлета делает Гамлетом не убийство Клавдием отца и не предательство матерью его памяти. И не месть. Гамлет не может мстить. Месть – дело гнева. Но разве Гамлет в гневе? Он брезгливо смотрит на поведение родившей его и самой близкой ему по крови и, узнав об убийстве отца, – испытывает не гнев, а потрясение, но это потрясение омерзения, гадливость. Такое же, как испытываешь, глядя на гноящиеся зловонные сифилитические язвы и смрадные выгребные ямы. Хочется уйти, но уничтожать их – не хочется. Гнилое не терпит прикосновений. Перемажешься... помните... «Ведь у меня и печень голубиная – нет желчи, чтоб возмущаться злом...» Кротость не умеет негодовать. Распад вызывает жалость и отвращение. Разложение чужой души скорей способно ужаснуть, напугать, чем рассердить или разгневать. Надо бояться гнева терпеливого и ярости смиренного, но терпеливые и смиренные в бешенство впадают... только когда сокрушается, разбиваясь, сердце.
Доран долго молчал. Он снова почувствовал, что перед ним одарённый артист, выдающийся лицедей. И в то же время к нему пришло понимание, что нельзя высказывать суждения, подобные тем, что изрекал Коркоран, не разделяя их. Он видел, как корчился по ходу их беседы мистер Нортон, как нервно перекашивалось его лицо, какое отчаяние мелькало в глазах. Слова Коркорана причиняли ему боль невообразимую, и в то же время полного понимания сказанного у мистера Нортона явно не было. Он лишь вычленил из них то, что делало тщетными его надежды. Между тем сказанное несло печать понимания вещей запредельных. Никакой подлец этого бы не понял. Подлецов такие вещи вообще не интересуют и просто не доходят до них. А значит, проступала та, вторая предельная грань, позволявшая предположить в этом красавце ... по меньшей мере, мудрость совершенных.
Доран вздохнул.
– Мне всегда, как служителю церкви, Гамлет казался ... человеком праведным. Святым.
– Полно, мистер Доран. Он оставляет вокруг себя семь трупов.
– Гамлет убивает своей волей лишь короля. Ни в смерти матери, ни Офелии он неповинен. Полоний становится жертвой случайности, Лаэрт гибнет сам, а Розенкранц с Гильденстерном... Людей губит не Гамлет, а собственная низость или глупость.
–Ваше суждение жестоко, мистер Доран, но, впрочем, я и в суждениях Христа никогда не замечал ничего сентиментального.
Морган, Стэнтон и Кэмпбелл вяло перебрасывались в карты, девицы, устав слушать непонятный им разговор, тоже затеяли игру в кадриль. Мисс же Бэрил, сидя с рукоделием, внимательно прислушивалась к разговору мужчин и недоумевала. Мистер Коркоран, несомненно, говорил вещи разумные и праведные. Но эти слова делали тщетными все надежды Софи. Аскетизм и чувственность несовместимы. Мисс Бэрил считала, что наши душевные и любовные порывы можно и нужно обуздывать – недопустимо поддаваться им, как делала кузина. Но в столь молодом и красивом мужчине – такая возвышенная строгость взглядов? Не меньше недоумевала она, глядя на странное поведение мистера Нортона. Её пугал и болезненно-одержимый взгляд, которым этот молодой человек окидывал мистера Коркорана, с беспокойством наблюдала она и за его нервными движениями, опасение вызывали и его попытки быть как можно ближе к их кузену. Он вёл себя, как мисс Хэммонд, выказывая явные признаки несомненной влюблённости. Но как это могло быть? Она снова и снова вглядывалась в юношу и все сильнее удивлялась.
А дождь всё лил и лил, за окном набухала и ширилась мрачная серая пелена. После обеда Доран и Коркоран перебрались поближе к камину. Рано зажгли свечи. Мистер Нортон тоже сел неподалёку. Мисс Софи и мисс Эстер, бросив игру, снова слушали мужчин. Подошла поближе и мисс Розали, несмотря на резкий оклик брата. Священник, видя навязчивость этих людей, всё больше понимал Коркорана в его стремлении к уединению. Теперь он уразумел, что глубина суждений заставляла Коркорана скучать в кругу обывателей, и настойчиво избегая общества девиц, он не играл и не притворялся равнодушным и пресыщенным. Такого человека суета занимать и не могла, "ведь вечность – звук не для земных ушей"
Коркоран косвенно подтвердил его размышления.
– Я жалею, что лорд Чедвик уговорил меня играть. Эту роль нельзя играть безнаказанно. Гамлет, переживший пятый акт, не может влюбиться в новую Офелию, улыбаться бродячим актёрам, шутить с Горацио...
– По-вашему, роль меняет душу игравшего её? Вы изменились?
– Наверное. Хотя не сразу это заметил. Я не очень-то склонен к самонаблюдениям. Всматриваться в самого себя – верный способ до неузнаваемости исказить собственный облик. А может, причина вовсе и не в ролях.
– Вы, я заметил, сторонитесь... людей. Вы стали равнодушны к миру?
– Равнодушный не заботится ни о себе, ни о других, мистер Доран, будучи ко всему безразличен. Я же кое-чем всё же озабочен. Но в отличие от суетливого, что беспокоится обо всем на свете, меня пустяки не занимают. Я не суетлив и не равнодушен, я – бесстрастен. Только и всего. Я вижу мир. В нём есть глупцы и мудрецы, подлецы и благородные люди. Я не могу вложить мозги в голову глупца, равно глупо говорить о морали с подлецом. Люди же умные и благородные в моих проповедях не нуждаются. Чего все ждут от меня? Подлинно возвышенные умы равнодушны к бедам, прежде всего бедам собственным. В бедах же, постигающих других, они видят либо кару, либо испытание. Равно индифферентны они к счастью, и к своему – и к чужому. Чтобы жить в Духе, нужно быть спокойным, как плывущее облако или озёрная гладь. Стоит увлечься чем-либо суетным – погрязнешь в море суеты.
Трудно сказать, поняла ли его слова мисс Хэммонд, но она не удержалась от едкого замечания.
– Нам предписано думать о ближних, мистер Коркоран.
Коркоран удивлённо обернулся к ней. Его губы тронула чуть ироничная улыбка.
–Я, милая кузина, состою первым в списке попечителей своего прихода, щедро жертвую на благотворительность и добрые дела, а этой весной даже участвовал в Пасхальной лотерее. Притом – выиграл поросёнка, коего пожертвовал семейству бедного лудильщика. Добрые порывы иногда проникают, поверьте, и в моё бесстрастное сердце, – глаза Коркорана смеялись.
Когда вечер сгустил за окнами сумрак, мисс Стэнтон, занятая рукоделием, подошла и села ближе к свечам. Она не принимала в разговоре никакого участия и не поднимала глаз на кузена, хотя, как заметил мистер Доран, внимательно слушала их беседу. Её брат Клэмент, взбешённый вниманием кузины Софи к мистеру Коркорану, отыгрался на Бэрил, резким шёпотом насмешливо заметив ей, что уж она-то может не утруждать себя погоней за красавцем – всё равно не светит.
Бэрил вздрогнула, глаза её налились слезами и, поднявшись, она торопливо вышла. Кристиан Коркоран бросил на Стэнтона взгляд, в котором Дорану неожиданно померещилась ледяная злость.
Глава 9.
"Я люблю вас до безумия, до бреда, до отчаяния. Я не могу жить без вас..."
На следующее утро дождь прекратился, небо было прозрачно, а солнце сулило прекрасный день, отражаясь игривыми бликами в огромных лужах. Но земля была сыра, и легко было вообразить, что творится на болотах. Коркоран, который накануне поделился с мистером Дораном своей надеждой, что ему удастся добраться до Бандитского леса, сам признал, что это пустая мечта. К тому же, солнце вскоре скрылось, и со стороны Лысого Уступа на Хэммондсхолл пополз белый вязкий туман.
После завтрака, когда девицы уже покидали мужчин, мистер Коркоран неожиданно поднялся и остановил выходящую из столовой мисс Бэрил Стэнтон. Он медленно подошёл к ней, в удивлении на его обращение замершей, и негромко заметил, что просит у неё прощения. Она, очевидно, давно поняла, ведь женщина с такими умными глазами всё понимает, что он человек не светский, обитатель леса и дикарь, и потому порой забывает общепринятые обычаи. С этими словами он извлёк из внутреннего кармана сюртука небольшую сафьяновую коробочку.
– Брат обязан подарить сестрице серьги – я же едва не пренебрёг этой милой традицией. Простите меня, Бэрил, и примите дар моей братской любви. Это работа итальянских мастеров.
Она подняла на него глаза. На лице мистера Коркорана не было насмешки, как она ожидала. Не было и улыбки. Его удивительные глаза с тяжёлыми веками и тонущем в радужной неразличимо чёрном зрачке смотрели серьёзно, грустно, и несколько сонно. Теперь, вблизи, она рассмотрела, что это впечатление было обманчивым, просто тягота вежд создавала иллюзию их сонливости. Веки покрывали колдовские глаза почти на треть, ресницы гасили свет радужной, тот рассеивался и начинал мерцать крохотными искорками – вот почему глаза казались чарующими, но полусонными.
Бэрил показалось, что этим подарком он хотел сгладить вчерашнюю грубость её брата, сделать ей приятное, словно уровнять со всеми. Мысль эта была горька, но в её горечи было что-то приятное. Приятно было думать, что хоть кто-то не считает нужным унижать её откровенными насмешками или невниманием. Она взяла коробочку. Сидевшие за столом мужчины слушали их разговор молча. Даже Стэнтон ничего не сказал, сделав вид, что поглощён сигарой.
Подарок мистера Коркорана произвёл странное впечатление на мисс Хэммонд. Сначала она почувствовала себя рассерженной и обиженной. Если кузен взялся дарить подарки сёстрам, почему же он забыл, что у него две сестры? Но потом, поражённая неожиданной мыслью, приободрилась. Мистер Кристиан дал этой жабе понять, что считает её всего лишь сестрой – и ничем более, в ней же он видит... Здесь её мысли были прерваны. Мисс Морган и мисс Нортон, закрыв двери в столовый зал, просили мисс Бэрил показать подарок. Софи тоже поспешила к кузине.
На белом шёлке лежали серьги. Бэрил растерялась. Это были не скромные золотые украшения, каких она ожидала. Выполненные с необычайным ювелирным искусством из червлёного серебра, они были большие и таили в сердцевине подвески сдвоенные камни – чёрный агат и странный полупрозрачный минерал, отливавший голубизной. Украшение не разочаровало Бэрил, скорее, удивило, а прочитав в глазах девиц завистливое восхищение, вызванное и необычной красотой вещи, и оказанным ей предпочтением, она почувствовала, как потеплело у неё на сердце.
Мистер Коркоран был добрым человеком.
Удивило Бэрил и ещё одно обстоятельство. Уединившись, она примерила украшение, хотя никогда раньше не носила серёг: Клэмент обмолвился как-то, видя её в серьгах, что она похожа на пугало. Она тогда торопливо сняла их и никогда больше не надевала. Сейчас она оглядела себя в зеркале, и, чего никогда не делала, внимательно вгляделась в своё лицо. Серьги придавали ей странный вид, отвлекали внимание от носа, делали похожей на сивиллу, странно гармонировали с глазами. Волосы, облегающие лицо, заколотые по совету Софи сзади, придавали лицу совсем другой вид.
Она впервые в жизни почти нравилась себе – и решилась на то, что ещё вчера привело бы её в ужас. По выходу из пансиона у них был бал, всех выпускниц обязали быть в праздничных платьях и брат оплатил счёт – Бог весть почему, обычно он не баловал её, экономя на чем только возможно и выговаривая ей за транжирство. Но перед самым балом она простудилась – и платье, которое ей не довелось даже примерить, ибо его привезли поздно, сейчас висело в шкафу. Она побоялась звать горничную – и, заперев дверь, оделась сама, используя все советы Софи и собственные наблюдения за девушками.
...Боже мой, неужели это она? Бэрил даже зажмурилась. Ох, и вырез! Бэрил представила, что скажет брат, если увидит её, и торопливо переоделась.
Мистер же Коркоран полдня потратил на вытяжки и экстракты из собранных растений, сидя в крохотном подвале, в котором уютно обосновался со своими колбами, и закладывал под гербарный пресс найденные на болотах редкие растения. Мистер Доран поинтересовался, почему он преподнёс мисс Стэнтон серьги и не сделал подарка мисс Хэммонд? Кристиан пожал плечами и ответил, что украшение у него было всего одно, он купил эти серьги в Италии по случайной прихоти – они, выставленные в витрине ювелирного магазина в Милане, просто привлекли его внимание изысканностью. А подарил их Бэрил потому, что счёл, что они будут ей к лицу. У неё прекрасные голубые глаза. Доран бросил на него внимательный взгляд, но промолчал. Сам он понял, что подарок кузена сестре был знаком его симпатии к незаслуженно обиженной девушке, стремлением порадовать и утешить. Мистер Коркоран мог быть, оказывается, и чутким, и чувствительным.
Но вскоре Дорану довелось понять, что чувствительность в этой натуре проступала нечасто. Перед обедом мистер Коркоран сражался на бильярде с дядей, а после вернулся вместе со священником в подвал, где занимался изготовлением мятного масла путём перегонки с водяным паром зелёной массы. В колбу с широким горлом медленно стекала бесцветная жидкость с терпким ароматом и горьковатым холодящим вкусом. Коркоран говорил о его антисептическом и анестезирующем действии, но сам планировал использовать его для ароматизации одного изготовляемого им эликсира.
Но тут случилось то, чего он опасался давно, и чего всячески старался избежать – хоть и считал неизбежным.
В ту минуту, когда Кристиан налил себе и мистеру Дорану прекрасный французский ликёр – "эликсир здоровья", одновременно рассказывая о тонкостях приготовления знаменитого настоя трав, подлинного бальзама, который ему однажды довелось попробовать в одном итальянском монастыре, их уединение нарушил мистер Стивен Нортон. До этого отец Доран задумывался, не рассказать ли Коркорану о том, кем является этот гость милорда Лайонелла, которого тот и на порог бы не пустил, знай только, кем тот является, но приглядевшись, понял, что ни в каких предостережениях мистер Коркоран не нуждается.
Сейчас Кристиан раздвинул губы в улыбке, поспешно метнулся к вещевому мешку и наполнил для нового гостя бокал. Произнёс тост за королеву и предложил выпить стоя. Затем, удивляя мистера Дорана, четверть часа говорил не умолкая, сыпал анекдотами и забавными спичами. Мистер Стивен, однако, сумел вставить фразу о том, что хотел бы поговорить с ним без свидетелей, Доран торопливо поднялся, но Коркоран любезно извинился перед мистером Нортоном. Сейчас он не может уделить ему всё своё внимание – идёт перегонка, он закончит всё через полчаса – и будет полностью к его услугам. Мистер Нортон выслушал его со странным выражением на лице, кивнул – и поспешно вышел. Мистер Доран задумался и поинтересовался:
–Вы же сказали, что перегонка займёт несколько часов.
–Так и есть... А... вы о том, что я сказал мистеру Нортону? – Кивнул Коркоран и неожиданно весело прыснул, сразу показавшись отцу Патрику шкодливым мальчишкой. – Я подшутил над ним. Вместо коньяка я влил ему в бокал гремучую слабительную смесь, он не сойдёт теперь с ночного горшка добрых двенадцать часов. А мы успеем дважды перегнать масло, спокойно обсудить последнюю речь премьера и возможность завтрашней прогулки в лес. – Мистер Доран вытаращил глаза. Коркоран же увлечённо продолжил, – при случае, вдруг доведётся, поинтересуйтесь у него результатом. Я использовал "Венское питье" – это сложный настой сены, сеньетовой соли, очищенного мёда и спирта. Добавил и почти 50 граммов глауберовой соли. Это не опасно, не волнуйтесь, – заверил нахал священника, – к тому же прекрасно очищает кишечник. Кто знает, может, именно застой каловых масс вызывает эти нездоровые влечения? Я посоветую ему ещё и отвар коры крушины...
Священник не знал, надлежит ли ему возмутиться злой шуткой Коркорана или же рассмеяться. Тот явно всё знал о мистере Нортоне. Но если он сам пошёл на такую же мерзость ради состояния лорда Чедвика – то выказываемое им пренебрежение к Стивену Нортону – цинизм запредельный и артистизм кощунственный.
Между тем мистер Коркоран лениво продолжил, выравнивая пламя газовой горелки.
–Вы не должны сердиться. Я заметил, сколь брезгливо вы отодвинулись, когда он вошёл, из чего делаю вывод, что вы осведомлены о его склонностях. Не осуждайте меня. Моя мера носила характер упреждающей самозащиты и педагогического нравоучения: я просто хотел занять задницу этого джентльмена её настоящим делом. Сиречь, стремился вразумить, просветить и наставить заблудшего на путь истины. Намерения у меня были самые добродетельные.
Отец Доран расхохотался. Мистер же Коркоран вздохнул.
–Будем, однако, дальновидны и предусмотрительны. Этот господин не оставит попыток предложить мне свою... – он содрогнулся, – любовь. Чёрт его знает, на что этот тип может оказаться способен... нет-нет, – заметив изумлённый взгляд священника, рассмеялся мистер Коркоран, – осквернить себя я ему и сам не позволю, успокойтесь, но просто, молю, будьте поблизости. Возможно, сорвусь и я. Оттащите меня, если увидите, что самообладание изменяет мне. Я не всегда бываю джентльменом – недостаёт выдержки.
–Вам уже предлагалось подобное? – осторожно поинтересовался мистер Доран.
–Случалось. Я заметен. Кроме того, судьба свела меня с одним из таких – близко. Они – люди, и как все люди, разнятся. Арчибальд... Я сам выделил его из толпы – у него были страшные глаза – запредельной тоски и обжигающего отчаяния. Я не мог выносить такое. Постепенно мы сошлись, хотя он отстранялся до последнего. Бог весть, почему он вдруг открылся – видимо, душа не выдержала надлома. Воспитанный матерью-ирландкой католиком, он осознал себя содомитом. Он рассказал мне это – и взвыл. Как волк. – Мистер Коркоран вздохнул, – Я замечал в нём странности, но...такое... Я тогда впервые осознал ужас этого перевёрнутого либидо – для подлинного человека. Всю жизнь лгать, что изматывает и убивает. Притворяться таким же, как все. Иметь ничтожную возможность выбора партнёра только среди изгоев и подонков общества. Поминутно рисковать оскорблением или пощёчиной. Гарантированная бездетность. Преждевременное старение. Позор для близких. Одиночество в старости. Страх геенны. Есть от чего взвыть. Но в несчастном Арчибальде была ненависть к мерзости в себе, сильная воля, кристальная душа – он никогда не допустил бы этого.
–Вы говорите о нём в прошедшем времени?
Мистер Коркоран улыбнулся.
–Арчибальд жив. Я много сил положил, уверяя его, что у него есть силы это перенести. Сфера духа, стезя интеллекта не были закрыты для него. Научил аскетике. Сегодня он работает – и весьма продуктивно. О нём говорят, что он пожертвовал всем ради науки. На самом деле – он пожертвовал похотью ради чести. Достойный выбор. Но это Человек. А это... – мистер Коркоран поёжился, – он даже не задумывается, что творит. Надеюсь, его пронесёт основательно. Ужинать он, думаю, не будет.
Учёный оказался прав в своих предположениях. Мистер Нортон, пожаловавшись на недомогание, не явился на ужин. Не пришёл он и на партию в вист, на которую был приглашён Стэнтоном. Он вообще в тот вечер никого не обременил своим присутствием. Мистер же Коркоран, смеша Дорана, выражал сожаление, что не может провести наблюдения за перистальтикой кишечника мистера Нортона: это было бы интересно и поучительно, и обогатило бы науку.
Утром следующего дня Коркоран юркой белкой выскочил с ботанизиркой и охотничьей сумкой из своих апартаментов и торопливо направился к Лысому уступу, миновал топь, и углубился в лес. Вернулся к обеду, и тут же узнал от отца Дорана, что действие его дьявольской смеси кончилось: мистер Нортон был на завтраке и даже съел что-то, хоть и был каким-то зеленоватым. Мистер Коркоран пробормотав, что даже девятидневное чудо длится только девять дней, развёл руками. Обед велел подать себе в гостиную, но когда вместе с Дораном вышел из дома, направляясь по лестнице, ведущей с террасы, вниз, на ступенях его снова ждал Стивен Нортон.
Глаза Коркорана не потемнели – их чернота не допускала этого, но лицо напряглось свинцовой тоской. Мистер Нортон извинился, что его вчерашнее недомогание помешало назначенной встрече. Коркоран склонил голову на полдюйма, давая понять, что принимает его извинения и двинулся к садовой галерее, вынуждая Стивена идти следом. Оставшийся на лестнице отец Доран, подумав мгновение, обошёл галерею с той стороны, где заросли лигуструма отделяли искусно сделанные садовником альпийские горки от колонн, и вышел на голоса, присев на скамью у клумбы. Он не верил в опасность этой встречи. Гениальный артист, святой или пройдоха, этот человек способен был за себя постоять, и Доран уже давно понял это. Он видел говорящих, слова улавливал, к тому же по жестам мистера Нортона ему не составляло труда понять, о чем шла речь. Говорил Нортон, Коркоран же вяло слушал.
