Текст книги "Евангелие от Крэга"

Автор книги: Ольга Ларионова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

Один шаг – и вот они втроем уже стояли среди заброшенных домиков того первого селенья, в котором очутилась дружина после зловещего медового Ущелья, которое отнюдь не было медовым.

– Безлюдье гарантировано, – жестко отчеканила она. – Говори, сибилло!

Шаман зябко поежился – между домишками свистел пронизывающий ветер. Неминучая осень царствовала здесь вовсю, выметая все следы человеческого духа.

– Убьют князюшку, порешат милосердного… – сибилло залился неподдельными слезами. – О нем ты заботишься, а о сибилле бесприютном подумала?

Ну вот, только этого ей и не хватало – тащить еще и этого юродивого к себе на Игуану!

– Твой мир здесь, и ты – не беззащитная женщина, – безжалостно отрезала принцесса. – Могу перенести тебя на другую дорогу, если трусишь. Прикинешься всемогущим – сойдет. Отрастишь на каком-нибудь баране шерсть до земли…

– А кто тебя живой водой напоил, забыла? – взвыл шаман.

– Ну так что тебе?

– Амулет! Амулет, молнии мечущий! Только чтоб никто не знал.

– Не давай, – спокойно проговорила Паянна. – Со страху своих перешибет.

– Естественно. Вот возьми другой, огонь рождающий.

Шаман боязливо принял легкую золотистую безделушку с колдовскими рунами вдоль боковой стеночки. Если бы он был сведущ в земном языке, то прочитал бы загадочные буквы: ВАСИ. Волшебные руны означали, что зажигалка изготовлена умельцами-раритетчиками из Валдайской Артели Скобяных Изделий.

– Я уже сказала, что мои воины будут время от времени за вами приглядывать, если что – очутишься на другой Дороге.

– Хорошо б на Морскую, погреть кости на бережку… – мечтательно проблеял шаман.

– Он еще привередничает! – фыркнула Паянна.

Было в ее выжидательной позе что-то такое, что заставляло мону Сэниа предполагать, что тихрианка ждет, когда с сибилловыми капризами будет покончено, чтобы перекинуться с ней парой слов наедине. Поэтому она представила себе самую большую из всех подушек, валяющихся на полу княжеской палатки, и без лишних объяснений отправила сибиллу прямо туда. Исчезновение шамана не произвело на женщину ни малейшего впечатления – она продолжала сохранять невозмутимость эбеновой статуи.

– Говори, – по-королевски бросила джасперянка.

– Князя убьют, – непререкаемость тона граничила с равнодушием.

– Что, и тебя спасать в этом случае?

– Нет. Ты – белокожая сибилла, ты все можешь. Достань живой воды.

– О, древние боги! И как это я сама не догадалась… – естественное недоверие одной незнакомой женщины к другой вспыхнуло у нее совершенно закономерно. – Значит, достать живую воду… и отдать тебе?

– Не стоит – у нас ведь не только каждое слово услышат, по и каждую нитку пересчитают. Могут украсть. Так что отдай этому трухлявому, его за дурачка держат, обыскивать не будут.

– Хм. Что ж ты не посоветуешь князю призвать к себе сибиллу посмышленее?

– Да какого? На нашей дороге настоящий всего один, да и тот еще не в летах; остальные липовые.

И снова возникла пауза, словно чернокожая женщина не решалась о чем-то попросить.

– Ты говори уж все, Паянна; неизвестно, когда мы еще встретимся!

Тихрианка набрала побольше воздуха и задержала дыхание, точно собиралась броситься в воду. Потом решительно тряхнула головой:

– Хорошо. Слушай, белокожая сибилла: ты всемогуща, ты прилетаешь и исчезаешь, так что ты можешь не опасаться неудачи. Так сделай доброе дело: уничтожь всех анделисов на нашей дороге!

Мона Сэниа отшатнулась от нее – так велико было ее изумление:

– Но вы же… вы же молитесь на них?

Шквальный ветер взметнул черное одеяние, и оно жестко захлопало вокруг столпообразных ног тихрианки, прямо-таки ошеломляющих своей величиной. В то же время княжеский плащ, согревавший плечи моны Сэниа, оставался неподвижным, словно какая-то сила заслоняла принцессу от лютости надвигающейся зимы.

Она почувствовала это и беспокойно оглянулась.

– Здесь их нет, не бойся, – угадала ее мысли тихрианка. – Эти твари теплолюбивы. И крутятся там, где люди.

– Но они воскресили твоего Рахихорда, – неуверенно продолжала мона Сэниа, с изумлением отдавая себе отчет в том, что она, собственно, защищает крэгов.

– Да, временами они это делают. Но не из сострадания. Каждый возвращенный к жизни несет на себе печать: «анделисы – спасители всего сущего», словно эти слова огненными буквами горят у них во лбу. Скажи, после чудесного возвращения Рахихорда ты сама не уверовала в это?

Принцесса была вынуждена понуро кивнуть.

– А кроме того… у меня нет четких доказательств, по я полагаю, что каждый воскрешенный несет в себе заложенную анделисами информацию, выгодную…

– Информацию? – этот термин, слишком неожиданный из уст варварки, заставил мону Сэниа снова насторожиться.

– Разве на твоей дороге нет такого слова? Это означает – корзинка с разными мыслями. Вот все то, о чем сплетничают в гареме…

– Я поняла, – оборвала ее принцесса. Действительно, этот специфический термин, так неожиданно выданный транслейтором, на языке Тихри мог существовать в какой-нибудь совершенно посконной форме. – Но ведь вместе со старым рыцарем они воскресили и ребенка?..

– Вот именно. Подозреваю, что ребенок, возмужав, станет самым фанатичным пропагандистом… Опять транслейтор.

– Ты меня убедила, – у моны Сэниа нарастало какое-то предчувствие, что ей не стоит задерживаться здесь ни на одну лишнюю минуту. – И более того: могу тебе признаться, что с наслаждением вымела бы эту пернатую нечисть прежде всего с собственной планеты. А уж с Тихри – это в придачу. Но я поклялась оставить все как есть.

Паянна подалась вперед:

– Но ведь эта клятва касалась только твоей дороги?

Мона Сэниа прикрыла глаза. «Ты можешь поклясться, что сделаешь все, чтобы эти слова стали для Джаспера законом?»

Венценосный крэг промахнулся – ему следовало бы сказать «для всех миров».

– Я не могу обещать тебе, что начну что-нибудь делать немедленно, обнадеживать эту странную, полную решимости женщину у нее не хватило духа. Ты, наверное, не знаешь, но я прибыла сюда, чтобы попытаться найти ту… ту, которой князь Оцмар завещал голубую звезду.

– Об этом весь гарем уже знает, – усмехнулась Паянна. – В корзинке наших новостей эта – с самого верху. Но ведь говорят, что на ее могилу наложено заклятие – ни один человек с Тихри… там еще упоминали два мира, но я не запомнила названий – ни один не сможет отыскать ее. Ты из этих миров, белокожая?

– Да. Значит, мы пытаемся напрасно? Что же делать?

– Ну это просто. Законы волшебства хороши своей незамысловатостью. В твоем деле ничего не смогут сделать все люди трех миров. Ну так найди четвертый мир, такой, в котором отыщется смелый воин – или, если посмотреть с другой стороны, легковерный дурачок, – который не побоится отправиться с тобой в ледяной Ад.

Принцессу потрясла даже не легкость, с которой эта странная, удивительно независимая женщина подсказала ей решение, казалось бы, тупиковой ситуации; глядя на это неподвижное, застывшее, точно маска из черного дерева, лицо, она почувствовала ту притягательность которую всегда ощущала, стоя над бездной.

Маска снова дрогнула, невидимые черные губы разлепились:

– Не теряй времени, светлокожая. И запомни: нашей дорогой правит не Милосердный князь. И даже не солнцезаконники. Здесь правят анделисы, а им голубое золото не нужно. И они всеведущи, потому что, облегчая муки умирающих, они узнают абсолютно все, что происходит на Тихри.

– Разве они умеют читать мысли?

– Какой-то способ у них имеется…

– Знаешь ли ты, Паянна, что ты – самый мудрый человек из всех, кого я встретила на солнечной Тихри? – черное лицо осталось неподвижным, хотя мона Сэниа ожидала, что в ответ на ее искренние слова эта туземка хотя бы поведет своей заплетенной в косичку бровью. – Так вот, Паянна: когда я найду возможность прилететь сюда в следующий раз, я хотела бы знать – каким образом анделисам удается проникать в тайну человеческой мысли.

Черно-угольная маска качнулась в едва угадываемом кивке.

– Ну, возвращаемся…

В княжеской палатке было пусто, если не считать сибиллы, который, сидя на подушках по-турецки, самозабвенно чиркал зажигалкой.

– Ты учти, запасы волшебного огня не безграничны!

– Упреждать надо было сибиллу обездоленного!

– Цыц, обездоленный! – прикрикнула на него Паянна. – Ишь, кисеты напоясные брякают – наклянчил, наворовал…

Милые бранятся – только тешатся.

– Князь?..

– На горе, на горе. С твоими. А Чернавку спровадили на твою дорогу. Только грех это, грех, и окажет он себя…

Мона Сэниа исчезла, не прощаясь.

С подоблачной высоты, на которой она всегда появлялась, чтобы зорким оком хозяйки и воина оглядеть Бирюзовый Дол и его окрестности, ни малейшего шевеления в лазоревой чаше заметно не было, только валялся между боковыми корабликами забытый кем-то плащ, да тусклой цепочкой замерли вдоль стены, не обремененные никакими приказами сервы. Зато на просеке царило оживление: два всадника направлялись к дому, а трое дружинников валяли дурака, затеяв весьма популярную у молодежи игру, которую Юрг как-то окрестил «конно-подпространственной чехардой». В конце просеки то и дело вспыхивали на солнце пронзительные звездчатые блики – принцесса догадалась, что это переправляемые с Тихри слитки голубого золота.

Она опустилась поодаль, среди деревьев, чтобы не испугать коней. Первым всадником был ее муж, державший на руках Юхани. За ним следовал Харр, впервые, вероятно, взобравшийся на крылатого коня. Его громадные ноги не влезали в стремена, и тем не менее он держался в седле, как влитой; Флейж, Дуз и Ких поочередно рысью догоняли его першерона и, поравнявшись, вскакивали на лошадиный круп, чтобы потом соскочить, сделав в воздухе какой-нибудь замысловатый курбет.

Словно почувствовав ее появление, Юрг натянул поводья и остановил коня, озираясь.

– А вот и мамочка, – сказал он, поднимая малыша. – Грабительница тихрианского отделения швейцарского банка. С каких пор, дорогая, ты воспылала страстью к презренному металлу?

– С тех пор, как нашему Лронгу понадобилась весомая гарантия его безопасности. Сейчас расскажу.

Она поставила ногу на стремя своего звездного эрла, он поднял ее и посадил перед собою, совсем как во время их самых первых прогулок по полям бесцветника сразу после свадьбы. Которой, впрочем, и не было. Дружинники тактично поотстали, зато Харр бесцеремонно пришпорил коня своими белыми астронавтскими сапожищами, выглядевшими по меньшей мере неуместно в сочетании со средневековым камзолом, и поравнялся с ними.

Но прежде всего мона Сэниа отобрала у мужа уже изрядно потяжелевшего сына – он тут же уперся голыми светло-кофейными ножонками ей в колени и отчаянно брыкнулся.

– Мужик, – прокомментировал Харр. – Ему отцовские руки под стать, а не бабьи нежности.

– Изыди, – беззлобно огрызнулся счастливый отец.

– А где Чернавка? – вспомнила принцесса, покрепче обхватывая поперек живота неукротимого наследника.

– Сорк оставил ее на солнышке, навалил перед ней кучу лакомых блюд, сказал – на час как минимум ей хватит.

Хорошо утрамбованная сервами дорога начала плавно подыматься вверх, к темнеющему проему незапертых ворот.

– Вы все-таки не оставляли бы Бирюзовый Дол без единого стража, по-хозяйски обеспокоилась принцесса. – Касаулта, правда, еще на воздух не выходит, но все-таки…

– Да ворота же на виду, – сказал Юрг, впервые за много дней пребывающий в блаженной беспечности. – И Гуен там. Присмотрит.

– Гуен купается, я сверху видела.

– Что-что? Новенькое в орнитологии. Совы никогда не купаются, да и гарпии, насколько мне позволяют судить более чем скудные познания в этой области, – тоже. Хотя наша Гуеша что-то зачастила на птичий базар, а с кем поведешься, от того и наберешься.

Харр по-Харрада радостно заржал:

– Это надо запомнить! Когда под телегой блохи одолевают…

Его конь не выдержал и возмущенно захрапел.

– Слезай, – сказал Юрг, натягивая поводья. – Ты мне конягу попортишь своим немелодичным ржанием. Тоже мне менестрель. Эй, Ких, переправь-ка этих мустангов обратно в замок, не бросать же их в лесу, пока конюшню не отстроили.

Он обхватил жену за гибкую талию, которую не испортило материнство, и спустил на землю. Чуть пригибаясь, они прошли сквозь двойные ворота распахнутого настежь кораблика и ступили на неувядающие колокольчики Бирюзового Дола. Воздух, настоянный на солнечных лучах, был жарок и сладок какой-то древней, первобытной медвяностью; дальний гул моря и однотонное гудение пчел слагаемые полуденной тишины – налагали невесомую печать на разом пересохшие губы. В этом мареве хотелось плыть…

– Дайте-ка мальца, – жестко проговорил Харр по-Харрада, выхватывая ребенка у моны Сэниа и отступая с ним в безопасную тень привратного кораблика. – Это пахнет кровью.

VIII. А были легкими победы

Кровь, хлеставшая из неумело перерезанного горла Касаулты, еще не успела запечься. Набухшая кровью подушка гулко шмякнулась на пол рядом с посиневшим от удушья трупиком Фирюзы – здесь уж и уменья не потребовалось. И еще неизвестно, что с Чернавкой – она исчезла.

Первым стряхнул с себя оцепенение Юрг. Растолкав дружинников, застывших за его спиной, он бросился в свою спальню. На постели, взъерошив пестрые перышки, угрожающе щелкал клювом Кукушонок – закрывал собой распластавшегося по сиреневому покрывалу Шоео.

– Видел, кто?.. – отрывисто спросил командор, роясь в своих вещах. Кукушонок только покачал хохолком. А вот и плоская металлическая фляжка. Почти пустая…

Он ринулся обратно, но над изуродованным телом Касаулты снова замер в нерешительности. Потом поднял фляжку и осторожно поболтал ею над ухом.

– Еле-еле на один глоток, – пробормотал он.

Мона Сэниа молча протянула руку, и он вложил в нее серебряную посудину. Ни секунды не колеблясь, принцесса подняла крошечное тельце ребенка и, сдернув зубами колпачок, осторожно влила живую воду в приоткрытый ротик. Ничего не произошло. Она прислонила младенца к своему плечу и тихонько похлопывала по спинке, почти беззвучно что-то напевая. Внезапно в воздухе пронеслась теплая шуршащая молния – Кукушонок опустился на плечо женщины и прикрыл Фирюзу своими крыльями.

– Ты что? – инстинктивно ринулся ему наперехват командор, про себя отмечая, что точеная головка этого удивительного создания была поднята кверху; тонкий изящный клюв глядел в потолок, словно Кукушонок боялся дотронуться до темечка ребенка.

– Ей же холодно, – укоризненно прошептал Кукушонок.

Мона Сэниа зарылась носом в перья, потом медленно подняла голову.

– Дышит, – проговорила она с безмерным изумлением, словно ждала чего-то другого.

Хоронили Касаулту уже в сумерках. Недалеко от груды голубых слитков обнаружился еще один «термитник», в нем пробили отверстие и у противоположной стены выкопали глубокую могилу. Когда опустили туда тело, завернутое в серебристый плащ – сколотить гроб было просто не из чего, Харр по-Харрада забормотал было что-то про Незакатное солнце, но потом спохватился, что молитва Тихри вряд ли подходит для женщины едва знакомого ему иного мира. И замолк. Потом внутрь этой импровизированной усыпальницы покидали слитки голубого золота, до которого как-то всем не было дела, и старательно замуровали вход. У Юрга почему-то возникла твердая уверенность в том, что уже назавтра все следы человеческих трудов будут скрыты под нерукотворным узором инеистого мха.

Вечерняя трапеза напоминала тризну – да в сущности, она таковой и была. Мона Сэниа, покачивая уснувшую девочку (Харр так и не выпускал Ю-ю из своих черных лапищ), силилась представить себе лицо погибшей – и не могла. Мелкие черты, черные – жесткими завитками – волосы. Такие привораживают мужчин, все время их подкалывая и насмехаясь. О таких быстро забывают. Несомненно, кто-то из шайки Джанибаста решил взять реванш за свое поражение, с наглядной жестокостью расправившись с похищенной у них заложницей и вместо нее взяв новую – ничего не подозревавшую несчастную Чернавку, которая вместо обещанной безопасности попала прямехонько в лапы болотных выродков. Правда, оставались и другие варианты…

– Ты как-то говорила, – осторожно начал Юрг, глядя куда-то мимо жены, что члены королевской семьи могут переноситься в любое место независимо от того, видели они его или нет. Может, кто-то из принцев… ну я не хочу допускать намеренного злодейства, но ведь может случиться и приступ помешательства?..

– Нет, – твердо отрезала принцесса. – Такого не может быть. Бой на равных – да, но поднять оружие на беззащитного… Ты не понимаешь. Рука разожмется, это… это, как говорят у вас на Земле, физически невозможно. Разве что кто-нибудь из жавровой банды?

– Жители Равнины Паладинов не бывали на Лютых островах уже лет двести, возразил Эрм. – Перелететь через Внешнюю Цепь, очутиться здесь, где островок за островком тянется, как нанизанные на нитку бусины…

Действительно, островной архипелаг сверху смотрелся точно переплетение плавно изгибающихся гирлянд – во время большого отлива, наверное, можно было бы на конях пройти десятка два островов. В такой необъятной акватории выбрать ничем особенно не примечательную Игуану, да еще и в определенной ее точке, и в тот момент, когда. Бирюзовый Дол опустел, – это могло произойти с ничтожной вероятностью. Это понимал даже туповатый Пы.

– Может, аборигены? – робко подал он голос.

– На них это совсем не похоже, – с сомнением покачала головой мона Сэниа. – Да и остров необитаем. Конечно, какой-нибудь одичавший изгнанник…

– Полоумный робинзон? – усомнился Юрг. – А зачем? И куда он делся вместе с Чернавкой – ведь мы с того момента, как тут появился Сорк, не спускали глаз с ворот. Я допускаю, что, обладая цепкостью дикаря, он смог бы перемахнуть через каменную стену, есть же там трещинки, зацепочки; но перетащить еще и женское тело, пусть легкое – нет, невозможно. Здесь кто-то исчезал по-вашему, по-джасперянски.

– И все-таки королеву Ушинь надо поставить в известность о имевшем место случае вторжения… – чопорный тон Эрма свидетельствовал о том, что он накрепко вошел в роль сенешаля.

– Это само собой, – тоскливо согласился командор. – Когда нам будет что сказать.

А сказать можно было еще одно: появление в Бирюзовом Доле постороннего допускалось лишь в том случае, если кто-то из дружинников хотя бы на долю секунды принес этого постороннего сюда вместе с собой. Они, скажем, появились в запасном кораблике, предназначенном для гостей, один взгляд – и чужак уже исчезал. Чтобы вернуться сюда в любое время.

Пожалуй, все, кроме Харра, это уже понимали. Но никто не мог произнести это вслух: ведь тогда выходило, что один из сидящих сейчас в тесном кругу предатель.

– О, древние боги! – не выдержала принцесса. – А ты-то что на меня уставился и молчишь, славный менестрель? Раньше ведь рта не закрывал!

– А я все жду, когда вы мудрствовать перестанете, – спокойно изрек по-Харрада.

– Дерзишь! – рявкнул Эрм, которому тоже было не по себе.

– На том стою. А гляжу я на тебя, владетельница, потому как ты кожей светла, волосом черна, собой пригожа, летами млада, и дитя при тебе.

Все онемели, уже поняв, к чему он ведет.

– Так ту ли убили?

– Нет на Джаспере человека, который не знал бы меня а лицо, – с королевской простотой изрекла принцесса.

– Так то ж на Джаспере…

– Да ты сам подумай, что говоришь, – накинулся на него Юрг, – мы решили спасти Чернавку от твоих законников, а она, в благодарность за спасение, полоснула своей избавительнице по горлу?

– А другого не дано, – спокойно парировал Харр. – Две бабы, одно дите. Когда одна баба со своим дитем найдены убиенными, на кого думать?

– Знаешь, милый, это даже для варварской логики слишком примитивно.

– А то, что истинно, всегда просто, – пожав плечами, легко бросил менестрель. – Жизнь, смерть, злодеяние. Это как пальцем ткнуть – во, в этот кувшин. Вот я ткнул, это – истина. Вот я в руки взял – а она емкая, стерва. Внутри мно-ого чего.

Эта первобытная сентенция подействовала на всех ошеломляюще.

– Слушай, ты, гусь лапчатый, – встряхнулся наконец Флейж, – ты, конечно, поднаторел на своих пирах сиволапых караванников развлекать, но здесь…

Принцесса остановила его взмахом руки:

– Допустим, от всего пережитого Чернавка сошла с ума. Но тогда где она?

– Эх, жалость, что ваши шустрики служивые говорить не обучены… Так. В ворота она выглянула – увидала коней. Что ей оставалось? Стена. Я бы враз вскарабкался.

– Глядите, у кухонного навеса уголок осыпался – утром был цел, – это, как всегда, не ускользнуло от наблюдательного Сорка.

– Но там же обрыв, высота невероятная, – осторожно вставил Дуз.

– А она что, знала?

Сразу трое или четверо, похватав факелы, воткнутые в землю, в один миг очутились на кромке стены.

– Гуен еще там! – крикнул Ких, вглядываясь в темноту ночного моря, глухо ворчавшего у подножия обрыва, который сейчас казался уходящим прямо в преисподнюю.

– В дом, и затворитесь, – коротко бросила мона Сэниа Эрму, передавая ему девочку. – Все – вниз!

Через секунду все дружинники, подняв факелы, уже стояли, сгрудившись, на отполированном волнами камне, едва выступающем из воды. Примерно в полуполете стрелы от них на остром, кривом, как коготь дракона, утесе сидела Гуен. Она периодически встряхивалась, подымая все три хохла, потом как-то опадала, становясь вдвое меньше. Внезапно она сорвалась с места, скользнула вдоль лунной дорожки и нацелилась на какую-то бесформенную массу, всплывшую из глубины. Послышался удар, сопровождаемый всплеском.

– Гуен, назад! – крикнула принцесса. – Домой, Гуен, домой!

Птица поднялась, описывая над водой сторожевой круг, нехотя начала набирать высоту, временами как-то обвисая и едва не срываясь в вертикальное падение. Флейж догадался, ринулся наперехват – несчастная стражница промокла до последнего перышка; исчез вместе с нею.

– Ты что, велел ей охранять Чернавку? – вполголоса спросила принцесса Сорка.

– Ну да. А разве можно было иначе?

Естественно, иначе было просто нельзя. Но в программе обучения этой могучей птицы не было предусмотрено такого случая, когда из двух вверенных ее попечению людей один нападал на другого. Сейчас было трудно – да в сущности, и незачем – гадать, что произошло в стенах Бирюзового Дола, когда Гуен услышала крики Касаулты и почуяла запах крови. Одно очевидно: спасаясь от разъяренного крылатого чудовища, убийца сумела вскарабкаться по каменному откосу, но там-то ее и достал смертоносный клюв никогда не промахивающейся Гуен.

Появился Флейж и притащил с собой по-Харраду.

– Ой-ей, – вздрогнул тот, обнаружив себя на скользком камушке посреди ночного моря – ситуация для странника, путешествовавшего всю свою жизнь исключительно по суше, не вполне ординарная. – А вы не думаете, что сейчас из воды дракоша вынырнет?

Но мифический дракоша никого сейчас не интересовал; все всматривались в лунную дорожку, на которой, кажется, снова появилось что-то бесформенное. Ких сунул свой факел Пы, скинул камзол и свечечкой бухнул в воду. Плыл он неумело, как подметил Юрг – «по-собачьи»; было видно, как он протянул руку, по-дельфиньи подпрыгнул – на берегу, в непроглядной темени сбегающего к самой воде лесочка, что-то тяжко хлюпнуло. Хорошо, догадался не тащить ЭТО в Бирюзовый Дол…

Склоненные факелы закапали смолой черную дрань одежды. Скрюченные, точно обугленные руки, белый оскал безгубого уже рта. А выше – ничего. Расклеванный бесчисленными ударами череп, мозг вымыло начисто. Влажные изломы кости поблескивали в лунном свете.

Сорк наклонил свой факел совсем низко к тому, что осталось от лица. Лохмотья мышечной ткани, изрядно намокшей за все это время, казались совершенно бесцветными, но вот остатки кожи выделялись аспидной чернотой.

– Кажется, на Тихри кто-то говорил, что ее светлой коже следует немного загореть, – пробормотал он неуверенно.

Но Харру этого было достаточно. Он выдернул из ножен свой меч, и мона Сэниа впервые в жизни вздрогнула от этого свистящего звука. Он поддел влажную ткань, и она с плачевным скрипом распалась надвое, обнажая щуплое мальчишечье тело.

– Вот вам и Чернавка, – присвистнул тихрианин. – На пуп поглядите!

Смотрели-то все не на пуп, но, подняв немного взгляд, каждый мог заметить не до конца смытый серебряный кружок, от которого расходились немногочисленные лучи.

– Солнечный раб, – сказал уверенно менестрель. – Таким назначают испытание; ежели пройдет – законником станет, а не сдюжит… В лучшем случае останется в кабале до самой смерти.

– Ни хрена себе естественный отбор, – пробормотал Юрг.

– Пришли сервов, чтобы закопали, – сухо проговорила принцесса, отворачиваясь.

Продолжать вечернюю трапезу никому даже на ум не пришло. Впрочем, отправляясь на ночь в привратный кораблик, Харр по-Харрада насовал всякой снеди за пазуху столько, что полусонное хрупанье доносилось оттуда до самого утра, как из стойла.

А ненаследному принцу пришлось потесниться в своей драгоценной колыбели подарке никогда не видевшего его деда-короля.

* * *

– Я только упрежу Лронга, а то как бы до него не добрались, – командор был уже одет и застегивал клапаны серебристо-белого комбинезона. – Со вчерашнего дня он вряд ли со своего места стронулся.

Оба, не сговариваясь, подумали об одном и том же: каждый раз, когда им казалось, что для них наступила спокойная семейная жизнь, получалось так, что проходил день – и, оглядываясь назад, они с трудом могли себе представить, что ВСЕ ЭТО могло уместиться в коротенькие двадцать четыре часа.

– Будь осторожен, – чуть слышно шепнула мона Сэниа.

– Что я слышу? – изумился Юрг. – И от кого? И с чего бы?

Она вздохнула:

– Ты что-то слишком тщательно застегиваешься на все пуговицы…

М-да. Неистовая девочка прямо на глазах превращалась в классическую супругу высшей пробы.

– Еще немного, и ты начнешь мне ладанку на шею вешать…

– А что мне еще делать, муж мой, любовь моя? Я теперь немолодая, небогатая, с двумя детьми на руках. Меч возьмешь?

– А как же. Ну а теперь зови тех, кто поумнее, – Эрма, Сорка, и вместе садитесь за Звездные Анналы. Твоя чернокожая советчица права – придется искать какой-то четвертый мир.

– Да уж не соскучусь. Не задерживайся.

– Я ж на минутку! – словно собирался к соседу за спичками. – Ких, возничий мой солнечный, поехали! Подставь-ка носик, Химена…

И кораблика как не бывало. Откуда-то, почесываясь, появился Харр.

– И чего к мужику вяжешься? Ну гульнет на стороне малость, так от тебя убудет, что ли?

– Изыди!

* * *

Жена, как всегда, была права: проговорив с Лронгом не более получаса с глазу на глаз (посторонние уши подразумевались, по на этот случай пригодился язык жестов, доступный без переводчика), Юрг был представлен Паянне – друг другу они не очень понравились, – после чего он незамедлительно отбыл.

Не на Джаспер, разумеется, – прямиком в Ад. По проторенной дорожке.

– Из кораблика ни в коем разе ни ногой, – строго наказывал он Киху, вытаскивая из-под коврика две плоские канистры. – Если что, потянешь меня за тросик. Но не думаю, потому как в прошлый раз это чудище поганое на меня напоролось. Теперь остережется.

Он еще раз проверил крепление тросика к поясу и вылез наружу. Подача кислорода и обогрев, естественно, не работали, так что в узкую прорезь двустворчатого щитка просачивался ледяной до едкости воздух. После субтропиков Игуаны было как-то дискомфортно, да и сатанинские сполохи неугомонного вулкана в этот раз своей трагической красой не пленяли.

Юрг спешной рысью двинулся вперед, досадуя, что под хрустким слоем свежевыпавшего снега не видно их давешних следов. Впрочем, ошибиться было нельзя – широкая полынья дэвова лежбища виднелась прямо по курсу. Он постарался выровнять дыхание, чтобы на традиционный вопрос ответить скоренько и без запинки, и с некоторым удивлением отметил, что Скудоумец прихорошился – блестел, во всяком случае, как стеклышко. И молчал.

– Эй, кладезь премудрости, – крикнул командор, останавливаясь на самом краю, – ты что, навел марафет и разговаривать не хочешь? Зазнался?

Ветер, шурша кристалликами льда, погнал по зеркальной поверхности невесомую поземку. Случилось то, чего он боялся, не позволяя себе об этом даже думать: источника живой воды больше не существовало. Все превратилось в один замерзший пруд.

– Дезертировал, сволочь! – Юрг на всякий случай довел до сведения потенциального слушателя свое отношение к происходящему.

Дэв не отозвался.

Юрг повернулся, захлопнул щиток и потрусил к кораблику, сматывая на бегу тросик, прикрепленный к поясу, и уповая на то, что воздуха внутри шлема ему хватит, а то недоставало ему еще ангины.

За корабликом смутно угадывалась громада неприступной горы, укрытой туманом и заклятиями. Соваться туда на авось не имело ни малейшего смысла. Тем более что покинувший свое рабочее место Скудоумный Дэв мог вполне пригреться именно там.

* * *

Засаленные Анналы листались едва ли не благоговейно.

– Мирт Богдыхана, – читала принцесса. – Кто-нибудь слышал о таком?

– Вроде бы мой двоюродный дед рассказывал, – неуверенно проговорил Борб, подергивая себя за ухо, вероятно, для освежения памяти. – Да, определенно в семье о Богдыхане рассказывают. Но там побывали давно. Поколений пять назад.

– Значит, отпадает. Дальше: Ромбион. Вспоминайте, вспоминайте: четыре желтые звезды да еще одна потухшая. Годных планет для заселения три, сплошные описания райских кущ.

– А что о населении? – спросил Юрг, уже порядком утомленный.

– Ни полслова.

– Тогда положи закладку. Может, Шоео с одной из них.

Мона Сэниа почесала лайковое брюшко зверька, разлегшегося тут же на ковре лапками кверху.

– Вспомни еще раз, малыш: какого цвета было твое солнце?

– Я не мог смотреть на него. Никто не смотрел на солнце. Но я помню, что сквозь щели проникали серебряные лучи, совсем как твой огромный меч.

– А луны? Что было на небе ночью?

– Ночью я спал в дупле, а потом в домике у ет-Хриер-ета.

Попытка отыскать мир, из которого был принесен Шоео, казалась уже почти безнадежной.

Мона Сэниа кротко глянула в куполообразный потолок, восстанавливая душевное равновесие, и монотонно продолжала:

– Стылая Овчарня… Древние боги, кто-нибудь помнит это пленительное словосочетание? Нет? Ну напрягитесь… О, четыреста чертей, да мы же просидим над этими проклятыми Анналами до собственных правнуков! Здесь тысячи созвездий, чтоб им всем перетухнуть…

Увесистый том полетел в угол – хорошо, не за пределы Бирюзового Дола. Юрг осторожно обнял жену за плечи:

– Я с тобой полностью солидарен, малыш. К чертям последовательность, тем более что она никогда не была королевской привилегией. Попробуем с другого конца: до сих пор мы искали, на какой из планет мог проживать уважаемый ет-Хриер-ет. Возможностей, действительно, до… словом, множество. Сузим их круг: на какой из ПОДСТАВЛЕННЫХ вам планет это могло быть? Не понимаете?