Текст книги "Искатель. 1985. Выпуск №3"

Автор книги: Ольга Ларионова

Соавторы: Виталий Гладкий,Григорий Кошечкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Ты двигайся повыше, – тихонечко подтолкнул ее в спину Теймураз, – а то еще кто-нибудь из этих красавцев обратит на нас…

Он не успел договорить, как они уже обратили. Голубой зверь – увеличенная копия гризли, только чуточку поизящнее – привстал на задние лапы и потянулся к карнизу. Но апельсиновая росомаха с реактивным воем метнулась к незадачливому мишке, оседлала его загривок и принялась лупить по голове.

– Ну, побаловались, и будет, – степенно изрек дед, загоняя в ракетницу обойму микропарализаторов.

Тщательно прицелясь, он вогнал крошечную ампулку в дымчатую медвежью скулу. Гризли всхлипнул и свернулся калачиком.

– Вперед, молодежь, вперед и вверх, – тревожно проговорил Лерой. – Чует мое сердце, что это было только начало.

Варвара прижала покрепче теплый сверток к животу и двинулась вверх по карнизу, выверяя каждый шаг и глубоко вдыхая утренний терпкий воздух. Какой же холодной компьютерной нелюдью должен быть тот гипотетический центр, который подчинил себе все окрестности Пресептории, если рядом может существовать такой вот хоть и не разумный, но буйный и прекрасный мир, принявший, не задумываясь ни на миг, их крошечного Степку, вылизавший его, накормивший и готовый защищать как себя самого?!

– Стоп, – сказал Лерой, – под нами уже метров десять, даже перистый удав не допрыгнет. Всем сесть. Тёмка, дай две ракеты, желтую и голубую. Да ноги-то не свешивайте!

Два зонтичка поднялись на белых стеблях, что на кодовом языке дальнепланетчиков означало: «Идите ко мне!» Варвара, изрядно проголодавшаяся, с удивлением смотрела на спящего Степку.

– Странно, – сказала она, – а почему он есть не про– сит?

– А ты как думаешь, за каким занятием мы его обнаружили? – усмехнулся Теймураз. – Он сосал свою приемную мамашу, эту помесь тигры со шваброй, как хороший форвакуумный насос.

– Не торопится Артур, – вздохнул Лерой. – Темка, еще две ракеты, но с большим интервалом.

Ракеты одна за другой вознеслись на прерывистых туманных нитях. Лерой покачал головой, вынул тяжелый десинтор и положил его рядом с собой. Но в тот же миг послышался характерный гул, и внизу, под нависающей скалой, показался дымчатый шар величиной со среднего мастодонта. Он деловито полз по земле, приплюскивая студенистое брюхо, и производил бы неизгладимое впечатление, если бы все не знали, что это всего-навсего вертолет, идущий на подушке и под защитным силовым куполом. Очутившись под сидящими на карнизе людьми, машина остановилась, сбросила защитный колпак и плавно пошла вверх. Параекив распахнул боковую дверцу и выставил бороду. По мере того как в свертке, который прижимала к себе Варвара, он узнавал искомое дитя, борода эта опускалась все ниже и ниже.

– Принимайте бандероль! – не удержался Теймураз, одновременно хватая за пояс девушку, которая потянулась к Параскиву, совершенно забыв, что они все-таки находятся на высоте четвертого этажа. – Варька, угробишься, да еще и о чужим дитем!

Келликер, сидевший на управлении, плавно подвел машину вплотную к карнизу, и живая посылка благополучно перекочевала в кабину вертолета. Чуткая машина качнулась, как поплавок на воде, и отошла метра на два. Все невольно проследили за ней – и замерли: прямо над вертолетом кружила лиловая шаровая молния.

– Вниз!! – рявкнул Лерой. Машина, не промедлив и доли секунды, ухнула вниз и, едва коснувшись земли, снова оделась дымчатой, напряженно звенящей защитой.

Видно, Артур, обладавший феноменальной реакцией, автоматически выполнил команду более опытного товарища и был прав.

Человека такая молния не поразила еще ни разу.

На любые машины, летающие и плавающие, она нападала всегда.

Но сейчас, как ни странно, молнию «заинтересовал» вовсе не вертолет – она кружила вокруг догорающей голубой ракеты, словно обнюхивая этот светящийся василек.

– Рассредоточиться, быстро, – отрывистым шепотом бросил Лерой. – Варя – вверх, Темка – вниз по тропинке, ползком!..

Варвара уже усвоила, что приказания Лероя выполняются без малейших раздумий или промедлений, поэтому она стремительно ринулась вверх по карнизу. Уже чувствуя наваливающуюся беду, она обернулась – молния оставила в покое догорающий светлячок и теперь по спирали скользила вниз, делая виток за витком вокруг почти невидимого дымчатого стебля, на котором росла ракета.

И траектория эта неминуемо должна была привести ее к Теймуразу, сжимавшему ракетницу.

Тугая огненная струя, словно вода из брандспойта, ударила вверх: Лерой, расставив ноги и привалившись лопатками к скале, обеими руками держа над головой десинтор, пытался поставить на пути молнии плазменную преграду.

Молния отпрянула и на несколько секунд зависла неподвижно, словно раздумывая. Затем она с неуловимой для глаз быстротой расплющилась, растеклась в лиловато-пепельное треугольное полотнище. Затем этот лоскут скользнул вниз, точно флаг, сорвавшийся с древка, и каким-то своим краешком слегка мазнул по раскалившемуся десинторному стволу.

Гул непрерывного разряда оборвался, огненная струя растаяла в воздухе. В ту же секунду Варвара почувствовала, что каждый нерв ее тела сводит мучительная судорога, граничащая с болью ожога. Превозмогая эту боль, она вытащила из-за пояса нож и вогнала его в трещину скалы. Пальцы слушались плохо, но теперь она знала, что не сорвется с узкого карниза. Тогда, все так же держась за рукоятку ножа, она осторожно повернула голову и посмотрела назад.

Шагах в десяти торчали ребристые подошвы Теймуразовых ботинок – он тоже распластался на тропинке, вжимаясь в камень.

А вот между ними никого не было.

Держась за рукоятку ножа, она свесилась вниз и увидела наконец Лероя: раскрыв руки, он лежал на зеленом островке мха, в двух шагах от закутанного в защитный кокон вертолета.

– Темка, веревка есть? – крикнула Варвара. – Быстро вниз!

* * *

Лерой открыл глаза и вместо неба увидел над собой коробчатый свод вертолетной кабины. По тому, что вертолет стоял на земле с незапущенным мотором, а Параскив с Келликером, присев на корточки, неподвижно застыли по обе стороны походных носилок, глядя на его сложенные руки, – по всему этому Лерой понял, что умирает.

Он вспомнил ослепительную вспышку, когда внутри головы брызнул во все стороны сноп горячих искр. И сейчас затылок покалывало, но, кроме этого, не было никакой боли – впрочем, не было вообще никаких ощущений, только пахло паленой шерстью. Обожженное тело, которого он не видел, потому что не мог пошевелиться, было надежно сковано анестезирующей блокадой.

Лерой беспокойно повел глазами вокруг, и тут дверца кабины отворилась, напустив зеленых бликов солнечного леса, и друг за другом, пряча ободранные ладони, влезли Варвара с Теймуразом; они приблизились и тоже замерли, недвижные и молчаливые.

Он представил себе, какой жалкой, беспомощной развалиной должен казаться всем этим людям, глядящим на него сверху вниз. Он постарался улыбнуться и сказать что-то веселое, и сквозь щелку одеревеневших губ послышалось:

– Ло-пух…

– Что, что?. – переспросил ошеломленный Теймураз.

– Лопух… голо… голосемянной…

Теймураз прижался к Варвариному плечу, нашарил ее запястье и стиснул так, что кисть отнялась.

– Радиола… Семенова…

Он с видимым усилием поднял опаленные ресницы, обвел взглядом всех присутствующих. Мысленно несколько раз качнулся, собираясь с силами, будто перед прыжком, хотя прекрасно понимал, что тело его останется неподвижным. Наконец губы снова разжались, словно раскололся кусок сухой коричневой глины, и он как будто даже несколько удивленно произнес:

– Аст-ра… просто аст-ра… – Последовала пауза, в которой не было ничего от его прошлых академических, многозначительных пауз. – Фе-ру-ла. Вишня… тянь-шаньская. Жимолость узкоцвет-ко-ва-я… Сирень…

Это было нелепо и страшно – последние свои минуты он тратил на пустую забаву, какую-то одному ему понятную дразнилку, которой он так часто досаждал Варваре, но почему-то при этом он смотрел не на девушку, а на Теймураза, в его влажные от слез огромные глаза, мерцающие Краснова-тыми бликами.

И звучали слова, и диковинный сад вырастал из этих слов;

– Полынь рутолистая… Облепиха крушиновидная…

Словно песня, словно заклинание:

– Марь душистая…

Закрылись веки.

– Таволга…

А потом настала тишина. И все ждали, ждали, ждали…

* * *

Вертолет перемахнул через горы, предусмотрительно держась километрах в сорока от моря, и приземлился на специальной площадке, затаившейся в долине возле Ящеричного хребта, как раз посредине между космодромом и Пресепторией… Две верткие одноместные машины с конусными излучателями на радиаторе, подрагивая на холостом ходу, ждали у самых ворот.

Из ангара вырвался санитарный вездеход со сверхвысокой защитой, лихо подрулил к дверце вертолета и опасливо приоткрыл боковой люк.

Из люка высунулись женские руки.

Теймураз придержал дверцу кабины, и девушка просунула в эту щель Степку, завернутого в изрядно подмокшее махровое полотенце. Руки выхватили у нее живой сверток и исчезли в глубине вездехода. Щиток люка со стуком захлопнулся, и это был единственный звук, сопровождавший всю операцию передачи. Первая машина охранения, взяв с места, вылетела за ворота вертолетной площадки, за ней устремился вездеход, замыкающая машина не отставала ни на метр. Маленький караван рванул вверх по ущелью, направляясь к космодрому. Все правильно. Домик на космодроме, надо думать, прикрыт надежнее, чем любое подземное убежище Пресептории. А звездолет уже идет сюда.

Они сидели на узких жестких скамеечках и глядели перед собой. Пока вертолет трясло, руки Лероя, сложенные на груди, то и дело соскальзывали и со стуком ударяли костяшками пальцев об пол; Теймураз осторожно складывал руки.

Теперь все было тихо, и только поскрипывала полуоткрытая дверь кабины, которую раскачивал ветер.

– Темрик, будь другом, – попросил Артур, – выведи на середину поля большой грузовик.

Теймураз послушно спрыгнул на асфальт и побежал через всю площадку к ангару. Варвара немного помедлила, потом тоже выпрыгнула из вертолета и пошла следом. Исполинский зонтичный орешник, росший вплотную к задней стенке ангара, тянул свои перистые лапы над самой крышей.

Внизу кормилось конгломератное семейство: чесучовые белки, распахнув рукава своих кремовых балахончиков, слетали с нижних ветвей, обрывали орешки и вспархивали обратно; пегие голоносые вомбаты, похожие на морских свинок и перекормленных боксеров одновременно, объедали листву, а между ними нахально шастала пара крошечных тенреков с голубыми иглами.

И все они были просто очаровательны – такие большеглазенькие, крутолобенькие, курносенькие… На шорох шагов подняли мордочки и уставились с доверчивым и жадным вниманием – только позови, только погладь, только разреши прижаться к ногам…

Варвара засунула руки в карманы и, сердито нахмурясь, наблюдала за пестрыми зверьками, покачиваясь с пяток на носки и обратно. Неужели никто не чувствует исходящие от них меленькие, вибрирующие волны приниженности, суеты и увядания? Неужели и Лерой не чувствовал?

Сюда бы хорошую комплексную экспедицию, с грамотными систематиками, с экологами-эволюционистами… А то каждый биолог, попадая на Степуху, первым делом отправляется в Коровью бухту и уже оторваться не может от стеллеровых телят, прикидывая, как эдакую малюточку перебросить на Землю. Еще бы здесь мамонтенка поймать, так и вообще никаких других проблем бы не возникало, кроме того, как восстановить их земные популяции.

Но комплексную могут послать только на ту планету, которая занесена в Красную Галактическую Книгу и требует немедленных спасательных мер.

Так что начинать придется ей. Грамотно составленные голографические ряды – вот что необходимо в первую очередь. И – раскопки. Выявить начисто вымершие виды, учесть обреченные, взять на заметку впадающие в необратимую всеядность…

В ангаре взревел двигатель, и приземистый грузовик, пятясь, выполз на поле. Вертолет приподнялся и, зависнув над платформой, начал бережно опускать на нее свое брюхатое тело, одновременно подбирая шасси.

– Ты где гуляешь? – крикнул Теймураз, высовываясь до половины.

Варвара побежала по полю и запрыгнула на высокую подножку, уже когда грузовик мягко тронулся с места.

Узкая дорога влилась в слоистый шоколадно-ониксовый каньон, и это уже была ЕЕ дорога, и машина была ЕЕ грузовиком, и впереди был перевал, а еще дальше высились мегалитические глыбы ворот ЕЕ Пресептории, где Ждал ЕЕ дом и ЕЕ работа, и море, и немые аполины, и запах сушеных трав с половины Лероя.

И главное, у нее был уже настоящий друг, который пришел, как и приходят настоящие друзья – сам собой, совершенно естественно и однозначно.

Она скосила глаза и поглядела на Теймураза – лицо у него было напряженное, чужое, властное. И очень взрослое.

И чем больше она всматривалась в это лицо, тем отчетливее становилось у нее подозрение, что в той полноте жизни, которую она только что для себя открыла, ей все-таки чего-то не хватает…

Как будет не хватать Лероя.

– Темка, – сказала она, – а сколько ему было лет? Девяносто?

– Теперь это не имеет значения, – ответил он, помолчав.

– Да, конечно. И как это его взяли на дальнюю точку?

– А его никто не брал. Оказался здесь проездом и остался. Подменял метеорологов, кухню обеспечивал, атлас составлял…

Как просто это звучит! Но, кроме того, были и далеко не очевидные вещи. И то, что никто и никогда не называл его по имени. И почему он, нелюдим, пошел все-таки с их отрядом. И то, как он носил на себе запахи загадочных трав. И главное, зачем он произносил эти нежные, неуместные предсмертные слова: жимолость… марь душистая… таволга…

Была в этих словах какая-то настойчивая тайна, они требовали, чтоб их запомнили и перевели на другой язык, и непонятнее всего – к кому же они были обращены?

* * *

На узкой галечной полоске, возле массивной каменной глыбы, два часа назад установленной над могилой Лероя, выжидающе маячила чья-то фигура. Только бы не Сусанин!

– Ну, прощай, Моржик, – сказала Варвара черногубому аполину, с которым она проплавала эти два часа буквально «плечо к плечу». – Только не затоскуй тут без меня и не наделай глупостей. Вон и девочки твои скучают… Иди, иди!

Она сильными гребками пошла к берегу, пока не услышала под собой шорох гальки. Тогда вскочила и выбежала на пляж.

Человек, ожидавший Варвару, оказался сухощавым нигерийцем с отнюдь не экспедиционными кудрями врубелевского Демона. На свадьбе она видела его издалека – во главе стола.

– Меня зовут Жан-Филипп, – проговорил он приветливым тоном, каким, наверное, разговаривают с новичками лаборантками члены Высшего Галактического Совета.

– Я знаю, – сказала Варвара, залезая мокрыми ногами в подогретые сапожки.

– Мне говорили, что у вас… м-м… несколько своеобразный взгляд на природу некоторых феноменов данной планеты, – проговорил он с несвойственной, наверное, ему заминкой. – Поэтому я решил побеседовать с вами.

Он посторонился, полагая, что она направится в поселок.

– Мне не хотелось бы далеко уходить. – Варвара помотала головой, всматриваясь в темно-кофейную гладь воды.

– Тогда, может, перенесем нашу беседу часа на два?

– Не исключено, что я здесь и заночую, – сказала Вар-. вара.

– А вы ночью-то не замерзнете? – уже другим голосом, обыденным, домашним, забеспокоился Жан-Филипп.

– У меня халат с подогревом, – сказала она, накидывая капюшон на мокрые волосы.

– И к какому резюме вы пришли?

Варваре захотелось сморщиться, но она автоматически сдержалась. Но тут же сообразила, что темно, и скривилась:

– До резюме ли! Сегодня не было ни одного, даже плохонького миража. То ли они избегают этой бухты, то ли мешают аполины, то ли темно… Завтра поплыву в обед.

Она промолчала о том, чего, собственно говоря, добивалась и что возникло так слабенько, так отдаленно, что было опасение принять желаемое за действительное.

Импульс боли, болезни, неблагополучия – те самые конвульсивные волны какой-то беды, которая исходит только от раненого или умирающего животного и которые она ощутила возле Золотых ворот. Действительно ли она засекла их?

– Скажите, пожалуйста, – медленно, словно подчеркивая всю важность вопроса, проговорил Жан-Филипп, – какова основная компонента того излучения, которое вы принимаете?

Варвара вскинула голову, так что капюшон упал на спину и с шелестом отключился – ведь она ни словом не обмолвилась о своем чутье. Но Жан-Филипп знал и даже не сомневался, что излучение – многокомпонентное, и с ним не нужно было лишних слов.

– Гравитация, – отвечала она кратко и уверенно.

– Расположение центра?

– На осевой линии между воротами. Расстояние от берега нужно уточнить. Использую тень от островов.

– Только в гидрокостюме!

Она безмерно удивилась, что он этого не понимает:

– Без костюма меня явно принимают за аполина… во всяком случае, пока я в их группе. А это гарантия безопасности. Но вот за кого меня примут в костюме – не знаю.

– То есть вы полагаете, что гипотетический глубинный центр – назовем его хотя бы так – обладает анализатором?

– И притом дистанционным.

– И этот центр не природное образование и не живое существо, а некоторая квазимыслящая система, установленная здесь гуманоидами, построившими саму Пресепторию?

– Вряд ли стоит допускать, что сюда прилетали представители двух различных цивилизаций…,

– Разумно. Но тогда как объяснить тот факт, что наделенный какими-то исполнительными приспособлениями мозг – запрограммированный гуманоидами мозг! – допустил гибель трех человек?

Варвара зябко поежилась, кутаясь в свой длинный халатик. Длинный и пушистый, как бурнус. Бурнус? Откуда всплыло это слово? «Перебирая шерстинки бурнуса…» А, это оттого, что в первую секунду Жан-Филипп померещился ей врубелевским Демоном. Бывает.

Но ассоциация – штука безошибочная. Стоит на досуге подумать, почему это вдруг «шерстинки бурнуса…».

– Я допускаю, – взвешивая каждое слово, проговорила она, – что не в каждом из нас видят человека. И не всегда.

– Как это – не всегда? – совсем по-стариковски всполошился Жан-Филипп. – Вы, голубушка, таксидермист, а не кибернетик, поэтому не отдаете себе отчета, что вычислительная система не может действовать по настроению или капризу!

Он вдруг спохватился и восстановил академический тон:

– Гуманное начало – вот первый закон, который в той или иеой форме вкладывается в любую систему, обладающую свободой воли. Вы строите модель сложнейшей кибернетической системы, но отказываете в элементарной логике или ей самой, или тем гуманоидам, которые ее программировали. И, несмотря на всю несуразность своих позиций, вы так уверены в себе, что не боитесь противостоять абсолютно всем сотрудникам экспедиционного корпуса Степаниды. Не так ли?

– Да, – сказала Варвара.

– В вашем возрасте и с вашим стажем пребывания на дальних планетах я бы на это не решился.

Варвара смотрела в море, золотящееся вечерними звездами, и толчки глубинного холода не давали ей согреться. И Жан-Филипп, и все остальные их просто не чувствуют, но не в этом суть. Беда в том, что они не допускают источника этого холода.

– Да, – сказала Варвара, – стаж у меня крохотный, всего несколько дней. Да, я попала сюда прямо-таки из-за школьной скамьи, где выучила наиглавнейшее и наигуманнейшее правило дальнепланетчиков: все сотворенное чужим разумом бесценно и неприкосновенно. Но я слишком много имела дела с мертвым зверьем, и для меня существует еще один закон, не менее важный: я в ответе не только за тех, кого приручила, но и за тех, кого приручила не я. И здесь, на Степаниде, эти законы противоречат друг другу.

– Если это противоречие искусственно привнести, – изрек Жан-Филипп.

– Оно самоочевидно. Давным-давно неведомые пришельцы, может быть, и исповедовавшие гуманизм, но только не земной, устроили здесь не то биологический полигон, не то базу отдыха. Натащили с разных планет всевозможного зверья и всех одомашнили. Создали регулирующий центр с целым набором исполнителей. Хозяева отбыли, а программу не выключили. Но десятки тысяч лет одомашненные виды просуществовать не могут, они потихоньку вымирают. Еще бы – в них заложен такой чудовищный комплекс инстинктов, по которому уничтожаются все агрессивные – а следовательно, и наиболее активные – детеныши. А сейчас положение усложняется еще и тем, что этот вычислительный центр совершенно запутался, решая, к какой категории отнести нас, и от перенапряжения он может такое учинить… Нам приносят из леса брошенных детенышей. Не слабых, выпавших из гнезда или норы – нет, наиболее сильных и жизнеспособных. Милых и кротких – мамаше под брюшко, активных и агрессивных – вон из норы. Как удалось заложить в генную память такой принудительный отбор, который перебивает инстинкт материнства? Не знаю. Но садик процветает, очаровашки прыгают, кувыркаются, клянчат подачки. Умильно? Вот мы и умиляемся, вместо того чтобы сесть и разобраться, что же тут происходит.

– Ну, хватит, – сказал Жан-Филипп. – Модель, созданная вами, чудовищна. Не понимаю, как вы можете так говорить о планете, которая вас приютила и которая, пусть при посредстве пока не разгаданных факторов, подарила нам хотя бы один утраченный на нашей планете вид животных.

– Подарила… – устало отозвалась Варвара. – Мы этих телят просто воруем.

– Я допускаю, что вы принимаете некоторые формы излучений, недоступные среднечеловеческому организму, – продолжал Жан-Филипп, великолепнейшим образом игнорируя ее реплику. – Такие феномены случаются, Но интерпретируете вы свои ощущения совершенно превратно. И этически недопустимо по отношению к тем высокоразумным гуманоидам, которые посетили до нас эту планету. Дело в том, что ни в полосе шельфа, ни в глубинах не наблюдается ни малейших следов какого-либо сооружения. Не говоря о городах и вычислительных центрах. Мы самым тщательным образом прозондировали морское дно. Ни малейших следов даже самого простейшего сооружения там нет.

И словно в ответ на его слова раздался шум – расшалившийся аполин взлетел над водой и плюхнулся у самого берега. При этом он мотнул длинной шеей, делавшей его похожим на ихтиозавра, и точным броском швырнул им под ноги звонкий блестящий предмет.

Варвара нагнулась, на ее ладони лежало подобие десятигранной гайки из – пористого золотистого металла.

* * *

Варвара повернулась спиной, и Теймураз защелкнул пряжку креплений. Целый месяц они мастерили эту сбрую со съемочной аппаратурой – один комплект для Варвары, два – для аполинов. Кстати, они уже вертелись вокруг лодочки, стая развязных юнцов, среди которых особенно выделялся Вундеркинд. Время от времени они зашвыривали к ногам людей добровольную дань: кирпичики, патрубки, диски, все из золотистого металла – парафиновой бронзы.

– Э-э, полегче! – Теймураз прикрылся локтем. – Зубы повышибает!.. Мерси. Гран мерси. Опять нам нагорит за подводный грабеж.

Руководство категорически запретило самовольный подъем экспонатов, но аполины придерживались собственного мнения.

Варвара прыгнула в воду.

– Пошли на макет! – крикнула она и, с силой плеснув ладонями по воде, что значило «Внимание, все за мной!», нырнула под днище, где был подвешен условный домик с резными башенками, колонками и нашлепками, в которых угадывались уникальные экспонаты из парафиновой бронзы, явно утаенные от начальственного ока.

Варвара медленно и четко, чтобы всем было видно, поднесла руку к съемочной камере и нажала на широкую клавишу.

Тотчас же брызнул свет (для первого раза – не очень яркий), застрекотал аппарат. Аполины шарахнулись, но ни один не удрал.

Десять секунд сиял свет, работала камера. Затем все автоматически выключилось. Можно было всплывать.

– Есть! – крикнула Варвара, вылетая на поверхность. – Фу… Не перетрусили… Что тебе, Моржик? Включить? Нет, здесь нельзя, только внизу. Сейчас отдышусь, и повторим.

– Слушай, пойду-ка я вместо тебя!

– Не стоит, у нас контакт редкостный… Ну, нырнули!

Она ныряла до изнеможения, и каждый раз стрекочущая камера все больше привлекала любопытных аполинов.

– Умотали, звери, – едва шевеля языком, проговорила она, в последний раз переваливаясь через борт лодки. – Тяни макет, Темка, припрячем его на острове, а то еще прознают про нашу самодеятельность…

– Не успеют… На подходе два звездолета, утром была связь – значит, уже на орбите. Глубоководники, палеоконтактисты… Словом, сплошные корифеи. Не до нас будет.

Лодка ткнулась в берег, по инерции выползла на гальку. Они прошли мимо могилы Лероя – громадный монолит из лиловато-коричневой яшмы казался теплым и чуть ли не живым. Они привычно коснулись его кончиками пальцев. Это был их маленький обычай, их обряд. У них уже очень многое было на двоих, вплоть до подводного заговора с участием аполинов; еще на большее они были готовы друг для друга, и тем не менее Теймураз был для Варвары все равно что глубь морская: на тридцать метров еще как-то она тебе принадлежит, а вот что дальше – только догадывайся, лови всякие смутные и не вполне корректно интерпретируемые излучения.

– До завтра, – сказала она. – Легкой тебе бани.

Теймураз кивнул – ему сейчас предстояло сдавать Жану-Филиппу очередные аполиньи трофеи, и головомойка была обеспечена.

Варвара проводила его взглядом, потом невольно оглянулась на Лероев камень. Парчовая яшма казалась отсюда однотонной, сглаженные углы и странные пропорции монолита создавали впечатление нечеловеческой тяжести и усталости. Лероя похоронили на том месте, где он любил стоять, глядя на море. Может, и он чувствовал странные импульсы, рожденные в кофейной глубине, и заставлял себя не верить в их реальность? Камень притащили от самых ворот Пресептории, там было несколько глыб, непонятно для чего предназначавшихся, но вот яшмовая только одна. Она и лежала поодаль. «Уцелела плита за оградой грузинского храма…»

Да что за наваждение – одно и то же стихотворение, на одном и том же месте! Мало она хороших стихов знает, что ли? Варвара фыркнула и побежала в свой таксидермический корпус, прыгая с одного пестрого камешка на другой.

Сублимационный зал встретил ее двадцатиголосым ворчанием форвакуумных, насосов, запахом перегретого машинного масла и неожиданным после полуденного пляжа морозом.

У крайних, самых вместительных камер, куда можно было бы поместить и крупного носорога, возился Пегас. В корыте у Пегаса лежал только что вынутый экспонат – серебристый овцеволк. Варвара подсунула руки под курчавое мерлушковое брюхо и легко, словно это была плюшевая игрушка, вынула чучело из корыта. Собственно говоря, это было не чучело, а мумия – легкая, совершенно обезвоженная ткань. Это со шкурами всяческая возня – выделка, лепка модели, строительство каркаса… Просто удивительно, сколько сил это отнимало у таксидермистов, пока не был изобретен метод сублимационной сушки. А теперь только сунуть зверюгу в жидкий азот на пару часов и потом – на простой морозец градусов в тридцать. И насос включить. Вода из организма прямо так мельчайшими кристалликами льда и будет уходить. Сублимироваться. Вот и вся процедура.

Настолько все просто, что и делать ей здесь нечего.

Она повернулась и пошла наверх, в двухсветную скульптурную мастерскую. Здесь-то посложнее, ведь на кухне нашлось несколько таких шкур, что страшно становилось за убожество собственной фантазии. А фотографий нет, не говоря уже о голограммах. Как тут изготовишь каркас? Она поставила овцеволка в уголок, подошла к рабочему столику и сняла с глиняной фигурки мокрую тряпку. Модель в десятую натуральной величины должна была изображать сумчатую длинношерстную жабу. Варвара дошла до пределов своего воображения, но зверюга не выглядела живой. Каких-то деталей не хватало. Может, достоверности позы?..

Стены мастерской пожелтели – на Степуху скатывался стремительно угасающий вечер. Спину уже поламывало от усталости – как-никак, а каждый день с шести утра и до темноты, с одним перерывом на заплыв с аполинами.

Она села на пол, положила подбородок на коленки. Старый, очень старый вычислительный центр. Вот что крутилось в подсознании, выбрасывая на поверхность ассоциативного водоворота то стихи Пастернака с седеющим Кавказом и развалинами, то образ Лероя, уходящего к морю, чтобы не видели его глубокой старости. Даже говорил он перед смертью совсем не то, что хотел, – боялся, что слова любви будут в его устах просто смешны… Застарелая боль дряхлых Золотых ворот. Жан-Филипп – поседевший демон… Старость. Этот ключ давно был под рукой, и только само слово не приходило на ум – ведь так трудно думать о старости в девятнадцать лет!

Она поднялась одним толчком, побежала в маленький холл, где имелся экран связи. «Теймураз! Теймураз! Темка!» – Она стучала кулачком по номерной клавише, но экран был темен – значит, в своем коттедже Теймураза нет. Она набрала аккумуляторную – тоже нет. Подумав, осторожно нажала клавишу с шифром Кони – и там никого. Трапезная? Пусто. Да что же происходит в Пресептории, если даже в трапезной вечером нет ни одного человека?

Она включила Главную (сиречь единственную) улицу. Первый квартал – никого. Второй – никого. Поворот к Майскому лугу – бегут. У Майского дуба – столпотворение.

Та-ак.

Она выскочила на улицу как была – в халатике, перемазанном глиной и с засученными рукавами. Побежала. У дуба ничего особенного она не увидела, просто под деревом стоял автоприцеп со здоровенным экраном, на котором мелькало множество лиц. Все до единого были незнакомыми и заполняли пространство экрана так плотно, что не было видно, откуда ведется передача. Собственно, вестись она могла только с космодрома.

Итак, они уже сели. Оперативно. И сразу же сцепились с первопоселенцами, во всяком случае, перед самым экраном, расставив по-боцмански ноги и заложив руки за нагрудник клеенчатого передника, стоял Сусанин. Он и «те, с экрана, говорили, перебивая друг друга.

– Как же, – рычал Сусанин, – свернули мы работы! У нас тут телята-сосунки, их в глубь материка не отправишь!

– Ничего, ничего, – весело и категорически отвечали с экрана, – половину завтра отгрузите на наш корабль, остальных – назад, в естественные условия. Людей оставите минимум.

– Позвольте, позвольте. – Жан-Филипп не выдержал и стал рядом с Сусаниным. – Кто распоряжается на Земле Тамерлана Степанищева?

– Мы, – отвечали веселые нахалы с экрана. – С момента нашего приземления тут – мы. И вы это знаете.

Варвара подобралась к Теймуразу и дернула его за халат:

– Темка! Кто это еще на нашу голову?

– Стратегическая разведка Галактического совета, вернее, только океанологи – Голубой отряд. Между прочим, имеют право занести нашу Степуху в КГК, со всеми вытекающими.

Красная Галактическая Книга была, собственно, не книгой, а списком планет, где надо было принимать чрезвычайные меры.