Текст книги "Искатель. 1985. Выпуск №3"

Автор книги: Ольга Ларионова

Соавторы: Виталий Гладкий,Григорий Кошечкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Это чучельник, – сказал Сусанин. – Вернее, чучельница.

– Женщина-таксидермист?!

– Вот именно. – Варвара уже привыкла к эмоциям, которые вызывала ее несколько экстравагантная профессия. – Мне предстоит создавать зоологический музей Земли Тамерлана Степанищева.

– Прелестно! Но – с завтрашнего дня. А сегодня – праздник. Переодевайтесь, Варюша, – и под Майский дуб!

– Вот это не получится, – возразила Варвара, не рискуя признаться, что в атласе растительности Тамерланы ничего похожего на дуб не припоминалось. – В чемоданах не наряды, а роботы.

– Да ну? – Брови снова взметнулись.

– Белой рубашки у вас не найдется? Мужской?

– Найдется, и как раз вашего размера. А сейчас идите-ка и выкупайтесь с дороги. Вон туда, мимо трапезной. Купальник есть?

– На мне.

– Там сейчас никого, одни аполины. Приятного омовения!

Но Варваре не удалось сделать и десяти шагов, как на ее пути возник некто долговязый.

– Степуха миа, что я вижу – новенькая, и прехорошенькая! Разрешите отрекомендоваться: Солигетти, скромный гений.

– Норега.

– Что вы делаете сегодня вечером?

– Ем и пью. Под дубом.

– Четыреста чертей и спаржа в майонезе, совсем забыл! В таком случае куда вы направляетесь сейчас?

– К морю. Но у меня нет купальника.

Едва ей удалось сделать несколько шагов, как из двери причудливого пустого сарая – по всей вероятности, трапезной – выдвинулся, как бушприт, громадный нос.

– Новенькая. Прилетела с этими невежами. Последние, естественно, не накормили. Придется взять на себя. Разрешите представиться: Артур Келликер, эколог.

– Варвара Норега.

– Столы и стулья реквизированы, но мы можем расстелить в трапезной циновку. Какую кухню вы предпочитаете?

– Я эврифаг. Могу удовольствоваться сырой рыбкой.

– Вы меня безмерно огорчили! Ваше лицо почему-то заставило меня надеяться на то, что я найду в вас достойного сотрапезника. В нашей Пресептории проживает сто шестьдесят два консумента, не считая юного наследника четы Пидопличко, но ни в одном…

Она круто повернулась, рискуя быть крайне невежливой, и нырнула в тень зеленой галереи, причудливыми уступами сбегающей вниз, навстречу шуму и запаху тамерланского моря.

Бухта была ограничена двумя далеко выдвинутыми в море горами; средневековый замок (причуды выветривания) – на левой, метеостанция с грузовым фуникулером – на правой. Узкая дуга пестрого галечника. Над нею, на монолитной плите, – три ангароподобных сочлененных корпуса лаборатории. Виадуки стрельчатых пирсов, уходящих от каждого корпуса далеко в море.

Все так мирно, красиво, и нет, пожалуй, ни одной детали, которая наводила бы на мысль о том, что это все-таки не Земля.

Варвара вошла в море. Вода была теплая и какая-то безразличная. В море сразу ощущалось, что это не Земля.

В бок легонечко толкнули. Варвара изумилась и на всякий случай пошла в глубину – естественный прием прирожденного ныряльщика. Надо хорошенько разглядеть того, кто к тебе пристает. А приставал некрупный аполин – он ходил кругами над купой сиреневых водорослей и как-то по-собачьи дружелюбно вилял хвостом.

Из зарослей выпорхнуло нечто радужное – Варвара не сразу признала морского фазана, редкой красоте которого выло уделено в атласе Сусанина предостаточно места. Аполин цапнул красавца поперек живота, не повредив шести кружевных плавников, подлетел к девушке, галантно переложил добычу из пасти в правую клешню и неловко преподнес свой дар. «Спасибо», – сказала Варвара. Пузырьки воздуха вырвались у нее при этих звуках, и аполин испуганно шарахнулся в глубину.

Варвара вынырнула, легла на спину и резким движением подбросила фазана вверх. Плавники затрепетали, слились в единое радужное сияние, словно на воду медленно опускалась причудливая японская игрушка, а потом рыбка сложила свои плавники и крошечной торпедой без всплеска ушла в глубину.

Аполин, обиженный, что его подарком пренебрегли, больше не показывался, и девушка без помех проплыла метров двести. Оглянулась – белые полукружья лабораторных корпусов утопали в пятнистой растительности. Пора было поворачивать назад

Но через несколько гребков она почувствовала, что ее догоняют. Изрядная стая аполинов шла весьма странным образом – в середине просматривалось несколько особей, двигавшихся плавно и неторопливо, зато все остальные являли собой самый беспорядочный эскорт. Едва завидев Варвару, к ней устремились сразу пять или шесть довольно крупных самцов, отличающихся ярко-лиловой полосой вдоль хребта, сразу поведших себя с развязностью старых знакомых: один даже прилег рядышком, задрал хвост и легонечко хлопнул им девушку по спине.

– Но-но, полегче! – крякнула Варвара. – Утопите еще по простоте душевной…

Топить они ее, естественно, не собирались, но явно решили преподнести еще один подарок – они приподняли бесформенный зеленовато-бурый мешок над поверхностью воды, на Варвару пахнуло мерзким запахом прелых водорослей, и вдруг она увидела растерянную щенячью мордочку с подрагивающими вибриссами.

Это был детеныш ламантина… нет, пожалуй, кого-то покрупнее, но неважно, кто именно, а главное, был он новорожденный, и по мутной пленочке на глазках нетрудно было догадаться, как ему плохо.

– Да держите же его, держите! – крикнула Варвара, и аполины послушно подставили плавники-клешни.

Звереныш разинул пасть, успел хлебнуть воды и заперхал.

– Э-эй, на берегу! – отчаянно закричала Варвара. – Да кто-нибу-у-удь!!!

Из крайнего павильона вылетела белохалатная фигура, скатилась по пирсу вниз, шлепнулась в крошечную лодчонку.

По мере того как спаситель приближался, Варвара рассмотрела стандартный халат, наброшенный прямо на голые плечи. Был он бос, бородат и прекрасен в степени, для мужчины прямо-таки недопустимой. «Ну вот и смерть моя», – сказала себе Варвара.

– Зелененький… – пробормотал бородатый с тихим восторгом. – Ну, давайте, давайте…

Он свесился с кормы, опустил руки в воду; звереныш отчаянно трепыхнулся и принялся тыркаться в намокший белый рукав.

– Ах ты, дурашка, думаешь, если белое, то обязательно мамино брюхо? – Он засопел и потащил увесистого малыша в лодку. – Тяжеленький, килограммов на сорок…

Не обращая на девушку ни малейшего внимания, он побежал к распахнутым дверям, неловко прижимая «зелененького» к животу.

* * *

«Майское дерево», к дубу, как она и подозревала, отношения не имеющее, было украшено лентами, бумажными цветами, надутыми резиновыми перчатками и одним ленивцем среднего калибра. Посторонний глаз мог бы принять его за игрушку или на худой конец за чучело, но Варвара сразу увидела, что он жив-здоров. Во главе стола рядом с невестой восседала великолепная Коня, сиявшая столь ослепительно, что к ней, как к яркой погремушке, тянулся единственный здесь грудной малыш – вероятно, отпрыск четы Пидопличко.

Варвара обернулась к сидевшему рядом юноше, который касался еще моложе из-за аскетической худобы:

– Простите, вы не знаете, как полное имя Кони? А то мне как-то неудобно ее так называть…

– Консуэло, но она не любит, когда к ней так обращаются. А мое имя Теймураз, и я очень не люблю, когда меня зовут Темрик.

Она кивнула, невольно задержала взгляд на оливковой рубашке и пришла к выводу, что хозяин того белоснежного великолепия, которое одолжила ей Кони, определился. Она хотела поблагодарить, но в этот миг оглушительно хлопнули бутылки шампанского, и пробки не без умысла полетели в ленивца, свешивающегося с дерева.

– Разве на Тамерлане нет сухого закона? – спросила девушка.

– Ну, нет такой планеты, где его не нарушили бы ради свадьбы. Но не называйте эту тарелку Тамерланой… Слишком высокопарно.

– За Степуху! За нашу Степуху! – разом подхватили все вокруг, и Варвара с удивлением узрела, как все бокалы наклонились и капли вина с языческим благоговением пролились на землю.

– Следуйте общему примеру! – шепнул Теймураз.

– Не могу, – так же шепотом отвечала она. – Я не делаю того, что для меня… как бы сказать… неорганично.

Юноша посмотрел на нее удивленно. Варвара, насупившись, жевала какую-то душистую травку с черепашьими яичками. Сидеть бы сейчас на стене, свесив босые ноги, всматриваться в кофейную даль неземного моря, по-звериному принюхиваться к прелому вечернему духу прибрежных зарослей и потихонечку вживаться в то, что ты все-таки не на Земле и это надолго. Дневное знойное марево сгустилось, обернувшись хорошо взбитыми вечерними облаками, и небо стало сразу много ниже, так что до изжелта-зеленого свода было рукой подать и от него время от времени отделялись золотые блестки, падающие вниз так неспешно, как будто они делали это не из уважения к здешнему тяготению, а по собственному капризу…

Но в инструкциях по Тцмерлане ничего о подобном явлении не говорилось.

Варвара облизала вилку, тихонечко постучала ею по рукаву Теймураза и скромно указала вверх.

– Внимание: небо!!! – крикнул он, срывая голос. И в тат же момент завыла сирена.

За долю секунды все были на ногах.

В стороне Амбарной площади что-то кракнуло, как распахивающийся сундук, засвистело, и по крутой параболе пошел, расправляя куцые крылышки, автоматический зонд; осьминоги, подобрав бурдюки, ныряли в парковую зелень. Безмятежное спокойствие хранил один малолетний ленивец, на котором не дрогнул ни один зеленый волосок.

Что же касается первенца планеты, то он, воспользовавшись тем, что родители смотрят в небо, вцепился в скатерть и сдернул ее со всем содержимым, сопровождая сей террористический акт победным воплем.

А с вечернего неба, мерно покачиваясь, падали на землю гигантские медузы. Сейчас они не казались уже золотыми, а отдавали изжелта-розовым. Очень трудно было судить об их размерах, потому что создавалась иллюзия, будто они растут по мере приближения. Падали они в море, и Сусанин, рявкнув: «Биосектор, за мной!» – первый помчался к пляжу, а за ним – все сто шестьдесят человек Пресептории и три космолетчика. Впереди мчалась, подобрав узкий подол, новобрачная.

Все разом высыпали на пляж и остановились. В море, к неуемной радости аполинов, падали никакие не медузы, а невиданной величины снежинки – двух, трех, трех с половиной метров в диаметре. Они шлепались в воду с хрустом, разламываясь на бесформенные ноздреватые куски; были они бутафорски неправдоподобны, и только одна промазала и тяжело хряпнулась о гальку на самой черте прибоя, и кибы, выхватывая всевозможные датчики из своих бурдюков, плотной цепью двинулись на нее.

И это было все.

Небеса опустели, и аполины, наглотавшиеся снежной массы, пошли в глубину.

И тогда кто-то с чувством сказал:

– Во Степуха дает!..

И все восторженно зашумели. Жених скинул ботинки и полез в воду за последним кусочком льда и, выудив, понес на протянутых руках невесте. Степка Пидопличко обиженно взревел и уже не успокаивался, пока его не понесли спать. Варвара угрюмо насупилась, раздумывая, как бы незаметно последовать примеру первенца планеты. Она поискала глазами Теймураза, и тот, оценив ситуацию, бесцеремонно схватил девушку за рукав рубашки и со словами: «Так мы с тобой еще недоговорили…» – потащил на прежнее место.

– Извини, – сказал он, – но у того, кто обращается на «ты», всегда априорное преимущество.

Варвара кивнула. До сих пор она терпеть не могла подобных форсированных сближений, но сейчас она была благодарна Теймуразу за мальчишескую естественность.

– А ты, собственно, кто тут есть? – спросила она.

– Гелиотермист. Закончил аккумуляторный колледж… Здесь на – двухлетней стажировке, но думаю, что еще задержусь. Степуха на редкость привязывает.

Варвара ловила эти коротенькие фразы и невольно косила глазом – искала Кони. Она подошла к столу вместе с пожилым человеком. Все кругом засуетились, сдвигаясь и освобождая ему место, но он повернулся и пошел вдоль стола, пока не заметил рядом с Варварой единственный свободный табурет. Сел, так что его ножки со скрипом вдавились в землю, налил себе шампанского и замер, больше ни к чему не прикасаясь. От него пахло прелыми водорослями и еще какой-то травой.

И тут Варвара почувствовала по его усталой оцепенелости, по неприятию всей этой праздничной суеты – как же он бесконечно стар.

Ей стало жалко его, и она поискала глазами, что бы такого положить ему на тарелку.

– Друзья мои! – раздался властный и спокойный голос. – Полемические страсти отвлекли нас от приятного повода, по которому собрались здесь мы, гости этой планеты. Гости, но не хозяева, прошу не забывать этого. А теперь ваш тост, Лерой!

Варварин сосед поднялся и воздел руку, в которой бокал скорее угадывался, чем был виден. Лерой. Она сегодня уже слышала эта имя, но вот в связи с чем?..

– За прекрасных дам, да благословят их небеса! – проговорил он глубоким колодезным басом.

– Вот какой у нас дед! – шепнул Теймураз, подымаясь вместе со всеми мужчинами. А Кони крикнула через весь стол:

– Лерой, не забудьте и вашу новую соседку по коттеджу!

Но Лерой опустил опорожненный бокал на голубую миллиметровку, заменявшую скатерть, словно ничего не расслышал.

– Скажите, – порывисто обернулась к нему Варвара, – а не приходилось ли вам находить здесь природное мумиё?

Теймураз дернул ее за рукав, но было поздно. Лерой медленно, всем корпусом повернулся к девушке, и она увидела вблизи его лицо с бесчисленными складочками, дважды перебитым носом и лиловыми скорбными глазами.

– Мумиё? – медленно переспросил он. – Зачем же искать? Гораздо проще получить его в лабораторных условиях. Возьмите мышку. Полевку. Горную.

За столом затихли.

– Се-реб-рис-ту-ю.

Варвара всей кожей чувствовала, как все сто шестьдесят человек плюс три космолетчика переводят взгляд с Лероя на нее и обратно. Над верхней губой начали собираться маленькие капельки пота. Этот спектакль пора было прекращать.

– Это принципиально? – спросила она деловым тоном.

– Весьма. Но это только начало.

За столом застонали. Лерой невозмутимо продолжал:

– К травке, именуемой гетеропаппус седеющий, необходимо присовокупить зизифору пахучковидную, оносму ферганскую, а также лук… многолиственный, если я не ошибаюсь.

– А чеснок? – мстительно вставила Варвара. – Для симметрии.

– О! Вы далеко пойдете, моя юная натуралистка, с такой интуицией. Чеснок – компонент непременный, равно как и эфедра хвощевая, и щетинник зеленый, и, конечно, кипрей.

– Вульгарис? – не сдавалась Варвара, прикладывая, впрочем, все усилия для того, чтобы голос у нее не дрожал.

– Кипрей, кипрей, кипрей… Так, запоминайте: кипрей мохнатый, кипрей высокогорный и кипрей тянь-шаньский.

– Это одно и то же! – с отчаяньем возразила она.

– Ну, знаете, тогда нам не о чем больше разговаривать! – И он отвернулся.

Теймураз наклонился к ее плечу:

– И что ты к нему пристала? Далось тебе это мумиё!

– Я к нему пристала? – взъерошилась Варвара. – Да мне ведь нужно восстановить старинный рецепт – знаменитое снадобье «мумиен-пульвер», им придворный таксидермист Петра Первого обрабатывал экспонаты Кунсткамеры, и они, между прочим, просуществовали целые века!

– Я теперь твоему существованию не завидую…

– Темрик, перестань секретничать с новенькой! – снова возникла царствующая за столом Кони. – Варюша, вы уже двадцать четыре часа на Степаниде. На сказочной, неповторимой Степаниде. Теперь за вами тост.

Мало ей было одного Лероя! Конечно, она всего-навсего маленькая сколопендра, особенно когда пребывает в ярости, но и они все просто фанатики со своей Степухой.

– За то, – сказала она, подымая бокал, – за то, что эта планета ничем не отличается от нашей Земли.

Она отпила глоток, поставила бокал на миллиметровку и пошла прочь.

За спиной была тишина.

Она нашла свой коттедж по запаху, исходящему от Лероевых трав. Разделась. Опрокинулась в жесткую прохладную постель. Ладно. Сегодняшний день не в счет. Завтра работа, приемка помещения. А после обеда можно будет начать монтаж аппаратуры, то есть монтировать-то будут кибы, нужно только ходить за ними по пятам и следить, чтобы они какую-нибудь моечную камеру не приспособили вверх ногами. А это очень утомительное занятие…

В окошко постучали.

– Я сплю, – зарычдла Варвара.

– И на здоровье, – раздался голос Сусанина. – Утречком, пока кибы всю аппаратуру не кончат по разметкам раскидывать, вам там делать нечего. Так что брошу-ка я вас на капусту. В восемь на пирсе, радость моя!

* * *

Фелюга обогнула мыс, и воздух сразу же наполнился запахом гниющих водорослей, рыбы. Аполины проделали еще два—три дружных курбета, разом повернулись и отбыли в сторону островов. Благоуханная бухта. И под вонью – скрытая опасность…

Теймураз управлялся с парусом отменно, и берег (вместе с запахом) стремительно надвигался.

– Ага, кибы уже навалили целую кучу капусты, – удовлетворенно заметил Теймураз. – Когда пристанем, ты в воду не прыгай.

– Тогда давай к камню, – сказала Варвара.

– Это не камень. Это корова.

Варвара, позабыв все свои тревожные ощущения, чуть не вывалилась за борт.

– Ты, что? – изумился Теймураз.

– Естественная реакция человека, впервые увидевшего стеллерову корову…

– Почему впервые? Тебе же вчера аполины теленка подарили!

– Это зелененького-то? А я думала, ламантеныш.

Тем временем кибы-осьминоги, как тридцать три богатыря, восходили из глубин морских, волоча сетчатый кошель с водорослями.

– Видишь – трепыхается внутри? – сказал Теймураз. – Наша задача состоит в том, чтобы не пропустить ничего.

По его сигналу один из кибов выдернул из водорослей полутораметровую членистую тварь, напоминавшую скорпиона. Красавец задрал хвост со смертоносным тельсоном, жутко заклацал клешнями, стараясь ухватить киба за щупальца.

Варвара молча уселась на корме, свесив босые ноги в воду.

– Купаться будем? – спросила она.

– Здесь не хотелось бы, сама видела, какие гады на дне. Зайдем за мыс, тогда спустим парус, и пусть Сусанин хоть зеленеет. Тем более что, по всему, ты на работе будешь иметь дело с Параскивом. Ты – молчунья, а у него синдром бесконечной проблемонеразрешимости. Он будет тебе изливаться, потому что всем остальным он уже до чертиков… Ты вообще ныряешь?

– Ныряю, – сдержанно сказала она. – Сносно.

– Тогда можешь приступать. Здесь скорпионий пляж кончился.

– А ты?

– Сейчас, только управлюсь с парусом.

Варвара медленно отстегнула пояс с неизменным ножом.

– Знаешь, у меня странное ощущение: вчера эта свадьба, нынче – капуста… Дни замелькали как-то мимо меня. Что-то происходит, а, я плаваю широкими кругами и ничего не вижу…

Теймураз рывком затянул какой-то узел, фыркнул:

– Не кручинься – все увидишь. Ты уже в гуще событий, только… как бы это тебе понагляднее… не в фокусе.

Варвара кивнула и без всплеска ушла под воду.

И все было совсем не так, как вчера. Вода, колючая и враждебная, была полна каких-то золотистых теней, которые начисто скрадывали ощущение глубины. Они притягивали своей неопределенностью, и Варвара тихонечко двинулась им навстречу, держась метрах в пяти от поверхности.

Тени отступили, но неизменно оставались где-то в трех—четырех метрах от нее, словно она сама была тем самым проектором, который создавал весь этот театр.

Она осторожно пошла в глубину – тени по-прежнему маячили кругом, то обретая четкость, то размываясь; все было так, словно кто-то настраивал фокусировку, столь быстро проходя точку наилучшей видимости, что Варвара не успевала ничего толком разглядеть. Но как будто бы это был город… Вот опять на миг явилось видение сказочного замка с прозрачными колонками, разлетающимися балюстрадами, лесенками и расписными фризами… Или нет?

Варваре вдруг почудилось, что ее воля как-то передается всей этой колдовской системе, и она напряглась, стараясь уловить ритм постоянно меняющейся фокусировки и включиться в него, и тело вдруг стало острым и звонким, как металлическая антенна, и ритм отыскался – это было биение собственного сердца, и с каждым его ударом, разносящимся под водой, с цепенящей, ужасающей яркостью вспыхивало видение легких золотящихся куполов, игольчатых минаретов, змеящихся виадуков – и все это с каждой пульсацией теряло солнечную янтарную прозрачность, обретая тягостность темной бронзы, и все труднее давался следующий удар…

Что-то черное, постороннее метнулось к ней сверху, и тут же локоть обожгло острым ударом нейростимулятора. Животная воля к жизни привычным толчком послала тело вверх. И тут же захлестнул страх: глубина!

Впервые в жизни она потеряла ощущение глубины.

Ее уже тащили вверх, и ока понимала, что это необходимо – сама она вряд ли всплыла бы. Но когда она наконец вынырнула и вдохнула теплого солоноватого воздуха, ей стало так худо, что впору было снова тонуть.

– Знаешь, Тем, я ведь ни рукой, ни ногой, – шепотом призналась она. – Подгони корыто…

Теймураз кивнул, внимательно вглядываясь в ее лицо, но от замечаний воздержался. Просто повернул и поплыл к фелюге, которая, тяжело осев, хлюпала приспущенным парусом совсем неподалеку.

Варвара перевернулась на спину, раскинула руки и закрыла глаза. Хорошо… Вот и все по-прежнему, неподалеку хрюкают аполины, и теплая, живая вода прибавляет силы. Все так же, как и все эти девятнадцать земноводных лет, когда море не просто одаривало ее выносливостью, приспособляемостью, ранним развитием и не только сделало каждый сантиметр ее кожи чутким, как язык хамелеона; главным было то, что в равной мере и внутри ее все было словно промыто проточной морской водой, чисто, звонко и натянуто, как хрустальная нить, и тысячезвучный резонанс чужой боли или восторга, лжи или высшей красоты так переполнял ее всю, что в ушах звенело и хотелось рот разинуть на манер глубоководной рыбы, выброшенной на берег.

Зашелестела рассекаемая бортом волна, Теймураз крикнул:

– Руку давай! – и рывком втащил ее в лодку.

Он стоял в плавках, в прилипшей к мокрому телу рубашке, и его трясло.

– С-сколько я там проб-болталась? – спросила Варвара, обнаруживая, что и ее бьет такая же неуемная дрожь.

– Шесть минут. С большими секундами.

– На пределе!..

Он смотрел на нее как на чудо морское.

– Ладно, не удивляйся, – сжалилась она над ним, – я ведь нэдо, рожденная в воде, – слыхал? Полжизни в море провела, отсюда и минуты лишние.

– Ты ляг на дно, не так холодно будет.

– П-перебьюсь…

Он причалил подальше от лабораторного пирса, чтобы кто-нибудь не пристал с расспросами. Быстро провел по каким-то тропочкам через парк. По ступенькам своего домика Варвара поднималась уже с трудом, спать хотелось – хоть ложись на пороге. Но Теймураз коротко бросил:

– В душ. И погорячее.

Пока она отогревалась, он сварил кофе, густой, сладковато-соленый и, наверное, с какой-нибудь лероевской травкой, и теперь нетерпеливо ждал, когда же ьна допьет свою чашку. Она сердито вскинула ресницы и впервые так близко увидела его узкое оливковое лицо с тяжелыми веками и мокрой прядью волос. Лицо было напряженным.

– Ну, спас красну девицу, – сказала она, морщась от горечи, – чего же тебе еще?

– А красна девица, как выяснилось, оказалась морской ведьмой. Ну да с твоими способностями я разберусь в следующий раз. Сейчас выкладывай, что ты там видела? Это важно…

* * *

Она ждала, когда подплывут аполины, лежа на воде и закинув руки за голову. Первым объявился крупный самец с характерными темно-лиловыми обводами вдоль нижней челюсти. Он, как самый обыкновенный земной дельфин, взлетел вверх метра на полтора, изогнулся в пируэте и шлепнулся на воду, окатив девушку фонтаном брызг. Четыре самочки заплюхали следом. У Варвары руки сами собой потянулись – погладить крутолобую голову. Так ведь нельзя. Вчера она все дотошно выпытала у Кирюши Оленицына про «синдром Лероя». Оказывается, вот так приголубишь девяносто девять ласковых скотинок, и ничего, а сотую погладишь – и этот сотый после твоего ухода разобьет себе голову о причальную стенку.

Значит, надо как-то держаться середины: с одной стороны, обходиться без нежностей, а с другой – все время поддерживать контакт, чтобы не удрали. Сегодня она решила обстоятельно проверить, было ли вчерашнее происшествие нормой здешних чудес или редким феноменом. Если все повторится, надежда будет только на аполин.

Кирюша, правда, заверил, что на них можно положиться.

Они ныряли все вшестером, с каждым разом уходя все глубже и глубже. Вода, спокойная, безразличная, подслеповато помаргивала отдаленными янтарными искорками и не желала показывать никаких фокусов.

Значит, все происшедшее на капустной фелюге было случайностью. Она обернулась – горизонт был чист, и солнце начало склоняться к красновато-бурым зазубренным горам. Золотой призрачный парус, точно плавник гигантской акулы, бесшумно шел прямо на них, толкая перед собой внушительную волну высотой в двухэтажный дом. Варвара забила ладонями по воде, привлекая внимание аполин.

– Братцы, ныряем! – крикнула им Варвара.

Белолицые самочки принялись передразнивать Варвару, по-аистиному щелкая клювами и даже высовывая языки.

– Сейчас вам будет ох как не смешно, – сердито сказала девушка, – да и мне тоже. Вы будете нырять вместе со мной?..

Варвару изумляла и бесила такая беспечность. Но в этот момент «парус», до которого оставалось каких-нибудь тридцать метров, беззвучно растаял, и на его месте обнаружилась совершенно неправдоподобная промоина в самой середине волны. Девушка даже зажмурилась и потрясла головой, настолько это зрелище противоречило всем очевидным законам природы: слева и справа от их резвящейся компании прошли два гребня с янтарной накипью, а их самих – и ее, и всех аполин – едва качнуло на подозрительно спокойной дорожке.

Варвара уже начала думать, что все это ей только показалось, но тут волны дошли до берега и с грохотом обрушились на пирс, так что из горбатых корпусов повыскакивали перепуганные лаборантки.

Она рванулась к берегу, закиданному тиной, медузами. Вылезла на галечную полосу, брезгливо встряхиваясь, и первым делом наткнулась на двух лаборанток, которые укладывали на кусок клеенки что-то зеленовато-бурое и обмякшее.

– Помочь? – спросила Варвара.

– Идите в душ, – недружелюбно ответила одна из них.

Они подняли клеенку и потащили, держа за углы и семеня от тяжести. Варвара двинулась следом и на пороге наткнулась на Параскива, в свитере и кардинальских плавках, с замотанной шеей.

– Я вам гарантирую, что все это бесполезно, – уныло проговорил он так, словно продолжал недавно прерванный разговор. – Мы ютимся друг у друга на голове, и я не могу оборудовать мало-мальски приличную реанимационную… Что нам шлют? Мясо, которое буквально ломится в двери Пресептории, чтобы попасть к нам на кухню, и забывают про оборудование и инструменты. И это называется гуманизм. Бережное отношение к чужой фауне…

Он сокрушенно, по-стариковски кивал головой после каждой фразы, но пропустить Варвару в душевую не догадывался.

– А Степанида идет к нам на поклон. Да не идет – бежит. Выплескивается. Швыряет к нашим ногам своих подкидышей и волком воет – разумные и гуманные, помогите!..

Варвара стиснула зубы и пошла к только что возведенному зданию таксидермической мастерской, которое в ее отсутствие обживали Пегас и Пегги – роботы-неразлучники, как она их прозвала. Пегас, двухмозговой препаратор-моделировщик, напоминал корыто, зажатое между двумя бурдюками; Пегги, сложнейший биохимический передвижной комплекс, являла собой причудливо сбалансированную пирамиду емкостей, анализаторов и тонких, как вибриссы, микроманипуляторов.

Сейчас она развлекала Теймураза космобиологическими анекдотами.

– Та-ак, – протянула Варвара, – а растворы отфильтрованы? Вчерашние шкурки дезинсекцированы? Голокристаллы обработаны? А?

Пегги развернулась к ней, взболтнув в верхней прозрачной емкости мышьяковокислый натр:

– Пигалица земноводная. Гавиалиха усатая. Амбистома сублимированная…

– Отключись на шестьдесят минут!

Разом наступила тишина.

Теймураз ошеломленно глядел в пространство – перебранка робота с человеком впечатляла.

– Никогда не женись, – мрачно посоветовала Варвара.

В его спокойных бархатных глазах метнулся кошачий блик.

– Теперь я вижу, что начальство было право, когда оснастило станцию только безгласными кибами, – проговорил он задумчиво. – Если хочешь, я помогу тебе демонтировать речевой блок у этой патологической хамки.

– Не надо. Во-первых, я все время одна, и мне просто необходимо на ком-нибудь разряжаться, а честить безответную скотину – это все равно что бить лежащего. А во-вторых, я ее нарочно запрограммировала так, что она заведомо невоспитаннее меня. Это избавляет от комплекса неполноценности. Да, как человек не вполне воспитанный, я должна спросить: ты зачем пожаловал?

– Да вот принес… – Он развернул кулечек – полетели клочки голубоватой шерстки. – По-моему, это была кошка. Голубая и травоядная. И врожденно ручная.

– Возможно, – сказала Варвара. – Была. А теперь есть только загубленная шкурка, которую не потрудились как следует очистить от жира – и высушить. Не говоря о всем прочем.

– Знаешь, мне как-то казалось, что самое главное – эту шкурку снять, а потом, чуть подсохнет, и набивать ватой.

– Ну да, оптимистическая формулировка: никогда не пробовал, но думал, что сумею.

– Ну, это же делают и школьники…

– Это делают школьники, обученные азам таксидермии. Азы я тебе преподам. Выло бы желание.

– Тогда давай прямо сейчас!

– Только тапочки какие-нибудь надену, а то мое все в море утонуло. Волна была сильная и какая-то нестандартная.

– Да? – загорелся Теймураз. – А поподробнее…

Но поподробнее и на этот раз не вышло. Экран внутренней связи засветился, и послышался раздраженный голос Сусанина:

– Норега! Почему вас нет на рабочем месте?

– Потому что рабочий день уже кончился.

– А я-то включил вас в полевую группу…

– Когда?

– Выход завтра в семь. Возьмете регистрирующую аппаратуру, которую можно навьючить на одного киба. Оперативное совещание сейчас, в конференц-зале.

– Лечу!

Экран погас.

– Ты, кажется, готова была ему на шею броситься, – насмешливо заметил Теймураз. – Ну, пошли, покажу тебе этот… зал.

«Конференц-зал» оказался тупиком коридора, заваленным традиционной для дальних планет надувной мебелью. Колченогий киб варил кофе, рядом с ним безучастно сидела Кони. На экране, наспех пришпиленном к стене, словно золотые синусоиды, ходили, играючи, морские змеи, демонстрируя невиданный энергетический баланс.

– Вызвать бы у них синдром Лероя, – задумчиво проговорил кто-то из собравшихся.

– Отвлекаемся, отвлекаемся! – прикрикнул Сусанин, постучав пальцем по экрану, – изображение тут же сдвинулось, явив узкую прибрежную полоску. – Поскольку вылазку считаем не экспедицией, а воскресной прогулкой разведывательного типа, в виде исключения допускаю демократию. Так горами идем или берегом?

– Умный в гору не пойдет! – крикнул Солигетти.

– Серафина?..

– Согласна с Солем.

– Артур? Учти, пойдешь за главного.

– Ну, я априорно за побережье, хоть рыбки половим, костерок разведем…