Текст книги "Свои продают дороже"

Автор книги: Ольга Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

И ПЕРЕД НЕЙ ВСТАЕТ МИНИСТР

Рассадка за столом на официальных завтраках, обедах или ужинах требует строгого соблюдения признанного служебного или общественного положения гостей. Нарушение этого основного правила рассадки может быть истолковано как сознательное нанесение ущерба как лично гостю, так и стране, им представляемой, что может привести к неприятным последствиям или осложнениям в отношениях.

Э. Я. СОЛОВЬЕВ. Этикет

Змей. 4 ноября

Шестидесятилетие Владимира Ивановича Кадышева в армии отмечали если не пышнее, то искреннее и шире, чем незадолго до этого такой же юбилей министра обороны. Поздравительные письма и подарки доставляли ему с почты бумажными мешками. Перевозя их на дачу, Кадышев сломал заднюю подвеску своего «Мерседеса».

Не без скрытой ревности к любимцу армии и флота министр дал в его честь прием.. Врученный юбиляру орден многих разочаровал, и в тостах гостей стал склоняться «герой России» – разумеется, как бы с маленькой буквы и с определениями «подлинный», «народный» и даже, истине вопреки, «незаметный».

Момент был щекотливый. Последний майор за столом понимал: что вручено, то вручено, и кадышевский крестик невозможно обменять на звезду Героя. Топорные намеки, стало быть, произносились как упрек министру, который мог бы представить Кадышева к награде сообразно заслугам, да, видно, не захотел, еще раз плюнув в душу спецназу всех родов войск. При этом несостоявшийся Герой против его воли оказался знаменем для оппозиции и красной тряпкой для министра и команды.

Можно было не сомневаться, что Кадышев потрепыхается в этом качестве недолго и спустя приличествующее время будет с почетом отправлен на пенсию.

Поэтому, когда юбиляр встал, призывая гостей к молчанию, это вызвало некоторое даже недовольство в рядах его непрошеных защитников: рано, еще не все высказались.

– Вот тут говорят: «Герой, герой…» Помилуйте, за что такая несправедливость?! – произнес Кадышев и потянул театральную паузу. Гомон стих. У многих мелькнула шальная мысль: «Сейчас Змей врежет. Хлопнет дверью – терять ему нечего». А Кадышев, оправдывая свое прозвище, обвел стол ровно ничего не выражающим взглядом казенного фотопортрета. – За что такая несправедливость, – повторил он, – по отношению к настоящим героям?! Я-то уже двадцать лет геройствую только на словах. – Снова пауза. Кадышев отсалютовал рюмкой и провозгласил:

– За подлинных героев – за нашу армейскую молодежь. Ей труднее, чем было нам!

– Ну, Володя, чтоб это был не последний твой орден! – оценив дипломатичность Кадышева, провозгласил министр. Его рука с рюмкой, протянутая к рюмке юбиляра, повисла в воздухе. Кадышев поднялся и, высмотрев кого-то в конце длинного стола, позвал:

– Таня! Ну что ты прячешься, иди сюда!

В наступившей тишине из-за стола встала маленькая гибкая женщина-девочка и, шурша по полу шлейфом вечернего платья, направилась к Кадышеву. Вспыхнули софиты заскучавших было телевизионщиков. Нацеленные на юбиляра камеры стали разворачиваться. Загромыхали стулья: сидевший рядом с Кадышевым главком внутренних войск встал, чтобы уступить свое место, и за ним вскочила половина стола.

В армии чтят субординацию. Главком не мог сидеть в конце, на месте маленькой женщины. Ее стул занял сосед справа, подполковник, за ним передвинулись полковники и генералы. Когда женщина подошла к Кадышеву, кресла для нее и главкома были свободны. Гости разбирались, где чья тарелка, но больше глазели на даму.

– За любовь! – Кадышев приобнял ее, не позволяя сесть. – За вашу любовь ко мне и за мою Татьяну, без которой меня сейчас не было бы среди вас. Я считаю, что этот орден больше заслужила она, чем я!

Вынув орден из коробочки, Кадышев поднял его над головой. С дальнего конца стола, где сидели адъютанты, к нему плыл передаваемый из рук в руки граненый стакан.

– Сапоги вы армейские, – умильно заулыбался Кадышев. – Напоить хотите?!

Он опустил орден в стакан, и кто-то до краев наплескал туда водки. Потянувшись стаканом к рюмке помрачневшего министра, Кадышев пояснил вполголоса:

– Два раза вытаскивала меня с того света. У меня же сердце никудышное. Другая бы молодая жена – ахи, охи, лишние пять минут промешкала и этак невзначай стала бы молодой вдовой с квартирой, дачей и всем прочим.

А Татьяна… Реаниматерь моя, Татьяна.

Министр встал и поцеловал Татьяне руку.

Опять загромыхали стулья. Гости поднимались, и кто-то переспрашивал, что сказал Кадышев министру, кто-то закрыл обзор установленной за спинами телекамере, и его пытались усадить. Суета, впрочем, быстро улеглась. И тут на весь зал прозвучал деловитый вопрос не рассчитавшего голоса журналиста:

– Это у него какая по счету?

Татьяна вскинула голову. В волосах сверкнула гранатовая диадема.

– Последняя, – сказала она мгновенно покрасневшему журналюге. – Не сомневайтесь: последняя!

* * *

Хотите знать, как становятся миллионерами, великими учеными, премьер-министрами? Рецепт успеха прост: открывайте биографию Коко Шанель, Марии Кюри, Маргарет Тэтчер и читайте. Ах, вы хотите не знать, а стать'!

Тогда вам придется изобрести свой рецепт. Уж такое это блюдо – успех, что его надо готовить каждый раз по-новому.

Кадышев, кумир младших офицеров, собутыльник генералов, дачный сосед и приятель депутатов и министров, был всего-навсего полковником, да и то это звание заработал на кабинетной работе: служил в «Воениздате» то переводчиком с польского, то редактором. Это не командир полка, единоначальник полутора тысяч душ. К таким бумажным воякам относятся с иронией, если не с презрением.

Но только не к полковнику Кадышеву.

За последние пять лет он написал двенадцать романов, на которые литературные критики не обратили никакого внимания по той причине, что были они увлекательными и простыми, как семечки. А в армии Кадышева читали взахлеб. Его романы переиздавались с надпечаткой «Продано 2000000 экземпляров». Если учесть, что с каждой проданной книжки Кадышев получал десять процентов, он был не беден даже по «новорусским» меркам.

Но полковников у нас хватает, успешных коммерческих писателей тоже немало, и пять из каждых ста граждан России живут очень даже неплохо. Однако ни полковников, ни писателей, ни тем более богатых не носят на руках, не пишут им: «Владимир Иванович, моя девчонка выходит за другого, что делать?» – и не дежурят у них во дворе, чтобы увидеть и потом рассказывать знакомым. А Кадышева, случалось, и на руках носили, и писали ему постоянно, и, как весна или осень, обязательно болтался под окнами кадышевской городской квартиры какой-нибудь солдатик-дембелек, специально поехавший домой через Москву, чтобы посмотреть на автора «Морского Змея».

Все это заставляло журналистов писать о «феномене Кадышева», и чаще всего не в хвалебном тоне: средний автор среднего чтива – за что ему такая слава?

Между тем причина успеха Кадышева лежала на поверхности. Не отдавая себе в этом отчета, журналисты сыграли тут свою роль.

По воле политиков армия двадцать лет не вылезала из локальных войн, не приносивших ей ни чести, ни славы.

Ее обворовывали собственные генералы и смешивали с грязью журналисты и правозащитники. Поэтому армия не верила ни политикам, ни генералам, ни журналистам, ни правозащитникам. В таких обстоятельствах начинают ждать героя – Минина и Пожарского, Жанну д'Арк, маршала Жукова. А если героя нет, его выдумывают. Кадышев и выдумал боевого пловца по прозвищу Морской Змей.

Морской Змей воплотил все мечты армии и ответил на все вопросы. Обнищали, служивые? А вот Морской Змей в отпуске выпотрошил набитый золотом галеон, затонувший несколько столетий назад в Карибском море.

Ненавидите «думаков» (еще бы, ведь они утверждают нищенский бюджет на армию)? А Морской Змей втихаря Пришил одного депутата Госдумы, работавшего на мафию. Неудачи по службе? У Морского Змея имеется на этот случай афоризм: «Ходим по бомбам, а поскользнемся на дерьме». Ну и так далее.

Как это часто бывает, читатели приписывали подвиги Морского Змея Кадышеву, тем более что в молодости он сам был боевым пловцом, и на обложках печатались его портреты тех лет, в гидрокостюме и со сдвинутой на лоб маской для подводного плавания. Прозвище литературного героя прилипло к его автору, потеряв прилагательное Морской. Остался Змей. Невольная мистификация зашла так далеко, что, впервые увидев Змея настоящего, многие чувствовали себя разочарованными. Им казалось, что Змей должен быть лет на двадцать моложе.

Надо еще добавить, что женщины романами Змея не восторгались уже потому, что в каждой книжке он давал герою новую жену или любовницу, а под конец избавлялся от нее. То она оказывалась дрянью, изменявшей герою с каким-то барменом. То выяснялось, что ее подослали враги. А стоило герою найти себе достойную пару, как она погибала при самых трагических обстоятельствах.

ПРОВЕРКА СЛУХА

Если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол», не верь глазам своим.

КОЗЬМА ПРУТКОВ

Тарковский. Тот же день

Парадокс: две женщины надоедают меньше, чем одна, хотя, казалось бы, должно быть наоборот.

Розовый пробор в чистых сединах, «Ролекс» на лапе – Виктор Саулович Тарковский, долларовый миллионер, полулежал на диване в комнате отдыха, а Наташа с Валей, птички-ласточки, работали язычками по эрогенным зонам. Одна сверху вниз, другая снизу вверх, торжественная смычка намечалась в районе пупка. И так-то у них складно получалось, и так они хорошо знали свое место, что Виктора Сауловича прошибла слеза от умиления. Хорошо, что их двое. Подружки. А поначалу цапались. Валя появилась у него раньше и пыталась отстоять позиции, а Наташа справедливо полагала, что недочитанная книга всегда интереснее, чем любимая, но старая, прочитанная вдоль и поперек, наугад с любого места и для разнообразия задом наперед. Теперь все поняли, сосульки, и довольны тем, что имеют.

Язычки встретились у пупка и разошлись.

– Андрей Никитич ждет, – не прерывая трудов, напомнила Валя.

Виктор Саулович легонько шлепнул ее по затылку:

– Не отвлекайся. Подождет.

Он брал реванш за тюремную черняшку. Все-таки как несвобода меняет человека! Сейчас ему было стыдно за свои недавние заискивания перед этим сопляком, и потому Виктор Саулович с особым удовольствием называл прокурорского Андрюшкой и заставлял ждать.

Интересно, с чем пришел, казенная душа?.. Да, так и осталась казенной. Считается, что Виктор Саулович не купил его, а как бы взял напрокат. Младший советник юстиции по-прежнему служил в прокуратуре и не взял из рук Тарковского ни копейки. Виктор Саулович поступил мудрее и тактичнее: принял на работу его жену и сразу же отправил ее в законный отпуск – какая работа, когда она на седьмом месяце. Между прочим, спас молодую семью, а то дамочка совсем уже было навострила лыжи от своего бедного, но честного.

Любопытная закономерность: почему-то идеалистам всегда достаются стервы. Или они потом стервенеют, пожив на макаронах с хлебом? Во всяком случае, дамочка поняла Виктора Сауловича с полуслова, гоняться за ней с пачкой долларов не пришлось. А вот Андрюшка, узнав имя ее нового нанимателя, тут же примчался выяснять отношения. Волосы дыбом, ноздри раздуваются – приятно было посмотреть. Что характерно, до сих пор он Виктора Сауловича, благодетеля, ненавидит… И если пришел, то с делом, понял Тарковский.

Неужели нашел?!

Прикосновения быстрых язычков сразу лишились всякой приятности. Стало просто щекотно, и все.

– Зовите, – приказал птичкам-ласточкам Тарковский.

Он вдруг так заторопился, что собственноручно застегнул «молнию» и не позволил девицам подмазать губы. – Скорей, мартышки! В приемной марафет наведете – вы мне пока не нужны.

Встали, утираясь ладонями. По Вальке сразу видно, что с хрена сорвалась, а Наталья – Снегурочка, лед, ручку поцеловать боязно.

Снимая с губы прилипший волосок. Снегурочка процокала к двери, распахнула:

– Прошу, Андрей Никитич.

– Андрюша! – Виктор Саулович встал навстречу и одарил младшего советника юстиции неподдельной улыбкой. – Хорошо, что ты заглянул, а то света белого не вижу с этими финансами-романсами. Кто бы, думаю, пришел, развеял… – Подавая прокурорскому руку, он с удовольствием заметил, что рубашка на животе осталась не застегнутой. Понял, чем я тут с птичками-ласточками, какими финансами?.. Понял, по глазам вижу. – Ну, садись, садись… Хотя у вас принято говорить «присаживайся»?

– Это у вас так принято, а я слова «садись» не боюсь, – холодно ответил молодой человек. Впрочем, сейчас он уже тянул на «мужчину» и даже на «господина»: подстрижен под модный «бобрик», лицо приятно округлилось, галстучек-костюмчик, атташе-кейс… Что делают с человеком лишние пять сотен долларов в месяц!

– Выглядишь на сто миллионов, Андрюшка! – не замечая угрюмого тона прокурорского, продолжал Виктор Саулович. – Дернешь рюмашку?

– Мне еще на службу ехать, – буркнул младший советник юстиции.

– Так я тебе «антиполицайчику» дам заесть…

Виктор Саулович отвернулся к бару, набулькал хрустальный стопарик водки. Один, конечно. В том и смак, понятная обоим издевка: как сантехнику. В зеркало было видно, что прокурорский скорчил кислую гримасу.

– Не до того, – отрезал он и раскрыл кейс. На свет появилась видеокассета.

У Тарковского сладко заныло сердце. «Достанешь мне Умника – озолочу твою стерву», – мысленно пообещал он.

– Отвернитесь, – вдруг потребовал прокурорский.

– Закрой глаза и скажи: «Ам!», – развеселился Виктор Саулович.

Прокурорский был серьезен.

– Это важно. Для чистоты эксперимента.

Виктор Саулович честно захлопнул бар, чтобы не подглядывать в зеркало. Но в полированную крышку все равно было видно, как прокурорский подошел к видеодвойке, сунул кассету в пластмассовый ротик. Тарковский закрыл глаза. Для чистоты эксперимента.

И услышал знакомый переливающийся бас:

– Да, я сочиняю сказки для взрослых. А что вы хотите, если вся печатная продукция – сказка, кроме таблиц логарифмов? По-вашему, история – не сказка? Тогда почему я изучал в школе одну историю, поколение моих детей – другую, а внуков – третью?

Умник! Эк его занесло! Интересно, кому он мозги пудрит?

– Написать абсолютную и полную правду вообще невозможно. Представьте, вы решили начать роман с нашего нынешнего разговора. Для полной, исчерпывающей картины вам пришлось бы описать этот кабинет: сообщить названия двух с половиной тысяч книг, размеры полок…

Тарковский открыл глаза и посмотрел сначала на отражение в дверце бара. Не поверил себе, обернулся. Картинка на экране, как назло, сменилась. Довольно долго камера скользила по корешкам каких-то книг. С изумлением, близким к ужасу, Виктор Саулович заметил в углу экрана примелькавшийся логотип первого телеканала.

Умник, законспирированный супершантажист, пудрил мозги всей России.

– ..Потом придет черед биографий, вашей и моей, – вы же хотите полную правду, значит, должны описать всю нашу жизнь, а это, как вы сами понимаете, невозможно…

Нет, засомневался Тарковский, просто голоса похожи. Умник любил поерничать, Умник тараторил и в то же время ухитрялся тянуть гласные: «со-ажительница» – словом, нахальный провинциал, штурмующий столицу подручными средствами. А здесь говорил посолидневший Умник – неспешно, веско. И странный его выговор пропал. Чтобы так измениться, нужны годы, а не месяцы.

В поле зрения показались руки, вертевшие сталинскую трубочку с прямым черенком, потом камера скользнула выше – крест на ленте. Понаделали этих новых орденов… Ага, и старые у него имеются… Военный! Полковник!

Проглотив готовое сорваться с языка «Нет! Ошибка!», Виктор Саулович зажмурился.

Голос был тот самый.

– В чем обвиняют меня критики? «Масскульт, рыночная литература!». Но, позвольте, разве Достоевский не был рыночным писателем? А Некрасов? Вот уж кто всем рыночникам рыночник: освоил самую массовую, непаханную по тем временам читательскую среду – крестьянскую. Правда состоит в том, что хорошая книга хорошо продается…

Тарковский снова раскрыл глаза. И встретился взглядом с глядевшим в камеру полковником. Старик, хотя и крепкий.

– Сомневаюсь, – сказал Виктор Саулович. – Как ты на него вышел, Андрюшка?!

Прокурорский выглядел смущенным.

– Да не вышел – наткнулся. Заскочил домой пообедать и слышу с кухни его голос. Я чуть с ума не сошел.

Оказалось, у жены телевизор был включен… Вообще странное впечатление: с первых слов – точно Умник, потом чем дольше слушаешь, тем сильней сомневаешься.

А уж когда увидишь – не может он быть Умником, и все тут. Это ж Кадышев, его вся страна знает.

– Я не знаю, – сухо заметил Тарковский. – Герой какой-нибудь?

– Писатель.

Виктор Саулович развел руками. Книжек он давно не читал – хватало финансовой отчетности.

– Он каких войск полковник?

– Был боевой пловец, если не врет, а сейчас – бумажных войск. Редактор в «Воениздате».

– Юридической литературы?

– Нет, художественной. А сам он пишет боевики, юридически достаточно подкован, чтобы не путать следователя с оперативником.

Виктор Саулович задумался, подыскивая обтекаемую формулировку для следующего вопроса. Андрюшка до сих пор не знал, чем шантажировал Умник Тарковского, и знать ему это было незачем. Между тем интересовавший Тарковского вопрос, если задать его в лоб, звучал бы так: «А представляет ли он, к примеру, механизмы вывоза валюты?»

– Редактор редактору рознь, – пошел окольным путем Виктор Саулович. – Скажем, у главного редактора есть право подписи…

– Имеет ли он дело с финансами? – понятливо уточнил прокурорский. – Он очень успешный писатель, таких единицы. Я думаю, до кризиса, пока рубль был дорогой, успел сколотить где-то за миллион долларов.

Виктор Саулович кивнул. Миллион – не те деньги, которые хранят в наволочке. Да и положить его в банк и жить на проценты – популярная мечта тех, у кого миллиона нет. А у кого есть, знают, что капиталом надо управлять, иначе останешься с кучей красивых и бесполезных пластиковых карточек, как Леня Голубков с «Мавродиками». Словом, у миллионера достаточно квалификации, чтобы разобраться в сути финансовой аферы другого миллионера.

– Садись, давай думать, – приказал Тарковский, распахивая дверцу бара.

Налитый для Андрюшки стопарик остался на подносе. Тарковский взял два чистых и набулькал «Камю». Не бог весть что, но Виктор Саулович любил этот коньяк с восьмидесятого года, когда завезли его к Олимпиаде в неимоверных количествах и продавали рублей, помнится, по сорок. Он тогда сколотил свои первые сто тысяч – опять же рублей, о долларах и речи не шло – и попивал этот пахнущий заграницей «Камю», чувствуя себя богаче, чем сейчас, когда закруглил третий десяток миллионов настоящих американских денег.

– Мне ведь правда на службу, – стал отнекиваться младший советник юстиции.

– Сиди! – повысил голос Тарковский и просительным тоном добавил:

– Ты не представляешь, как он мне нужен, Андрюша. Не мести ради – с местью я уже перебесился… – Бормотание телевизора мешало. Махнув через плечо пультом-лентяйкой, Виктор Саулович выключил звук. – Но сам посуди: пока Умник звонил, а я платил, была относительная гарантия, что он не пустит компроматы в ход. А после того звонка из Думы он пропал. Испугался… Теперь я для него отработанный пар: требовать у меня деньги опасно, а значит, ничто не мешает ему заслюнить документы в конвертик и отправить вам в прокуратуру. Я устал жить с такой бомбой под задницей.

– Документы?

– Ну да. Я даже знаю, у кого он их купил, – признался Тарковский. – Но тот человек скоропостижно скончался. Клянусь, без моей помощи.

– Достаточно, – оборвал его прокурорский. – Виктор Саулович, не ставьте меня в двусмысленное положение. Если вы взяли на работу мою жену, это не значит…

– Не бойся, лишнего не скажу, – не дослушал его Тарковский. – Да если бы и сказал, слова к делу не подошьешь. Фирма та ликвидирована, отчетность пошла на свалку – кроме той, которую Умник прибрал к рукам…

А вообще я бы на твоем месте не задирал нос, Андрюшка.

Если ты такой щепетильный, то почему шил мне дутое дело? Ладно – штрафные санкции, но зачем было меня в каталажку бросать? Начальство приказало?

– Виктор Саулович… – порозовел младший советник юстиции.

– Все, Андрюша, все. Похоронено и забыто. Перед законом я чист, ты встречаешься со мной не как с подследственным, а как со знакомым, и по знакомству даешь бесплатные советы. Это не возбраняется. Выпьем, и дай мне совет…

Подавленный Андрюшка быстро клюнул стопарик Тарковского своим, опрокинул, зажевал шоколадкой.

По-плебейски пил, как водку. Добавить, что ли, его супружнице, чтоб мужу на приличную выпивку хватало?

Виктор Саулович покатал коньяк во рту, проглотил и растер по небу оставшиеся на языке капли.

– Первое, – по пунктам начал он. – Куда обращаться, чтобы в частном порядке сделали экспертизу фонограммы?

Андрюшка глядел в пол.

– Я уже думал сравнить запись Умника с этой, – он кивнул на телевизор, где немо шевелил губами полковник, – и никаких сомнений не было бы. Только ведь нет фонограммы, Виктор Саулович.

– Так что ж ты!.. – взвился Тарковский.

– Дело против Умника не возбуждали, стало быть, и кассету не сохранили, – пояснил Андрюшка. – Я как получил ее с диктофоном, так и сдал в тот же день. Честно говоря, я даже рад. А то вы стали бы требовать эту запись и поставили бы меня в двусмысленное положение.

– Цепочка! – сплюнул Тарковский. – Ладно, второе.

Помнишь, мы говорили, что Умник выражается протокольными фразами, как юрист со стажем? А этот полковник…

– Нет, юридического образования не имеет. Но он писатель.

– Был бы актер – я бы понял: вошел, так сказать, в образ и шпарит сегодня за юриста, а завтра за уголовника.

– А писатель… – засомневался Тарковский.

– Так ведь актер говорит не своими словами, а теми, которые сценарист написал… Виктор Саулович, я и не утверждаю, что Кадышев – Умник. Голоса вроде бы похожи, а в остальном по каждому пункту натяжка: не однозначно «да», а скорее «может быть». Мне Умник представлялся ментом, сотрудником УБЭП. И помоложе лет на пятнадцать. А главное возражение против Кадышева – зачем ему заниматься шантажом, с его-то положением и деньгами?

Тарковский покачал головой:

– Ну, как раз это я понимаю. Власть, Андрюшенька.

Власть сладка, а тайная власть сладка вдвойне. Как он прокурора-то вашего, а?

Тарковский посмотрел на полковника. Проверить его банковские счета, и, если даты поступлений совпадут с датами, когда Виктор Саулович платил Умнику… Подпрягать к этому Андрюшку не стоило: и не согласится, да и нет у него, законника, возможностей сделать все втихаря. Собственно, деловой разговор был на этом закончен.

– Пообедаем? – предложил Тарковский и со стариковской мстительностью припомнил Андрюшке:

– Тебе кашу с тюлькой или снизойдешь до рябчиков?

Младший советник юстиции вспыхнул:

– Я же сказал: мне на службу! Если я вам больше не нужен…

– Ты мне нужен всегда! – отечески улыбнулся Тарковский. – Но, раз уж Родина зовет, ступай, Виктор Саулович потерпит. Скажи супруге, чтоб звякнула в бухгалтерию. Ей там вроде бы квартальная премия положена. – И, больше не глядя на раскрасневшегося Андрюшку, он позвонил в приемную:

– Наталья! Шишкина ко мне!

И кофе.

Не успел прокурорский уйти, как птичка-Снегурочка впорхнула с чашкой на подносе и с порога уставилась на экран:

– Ой, Виктор Саулыч, а нельзя звук включить? Там моего дядю показывают!