Текст книги "Повесть о верной Аниске"
Автор книги: Ольга Гурьян
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Глава одиннадцатая
ШЁЛКОВЫЙ ШНУРОК
усты трещали, ветки свистели – кони вихрем пронеслись по лесу. Потом поскакали по мягкой земле, кругом шумели колосья – видно, не разбирая дороги, топтали спелую ниву. Потом остановились, затрубили в рог. Загрохотали цепи – наверно, спустился подъёмный мост. Копыта зацокали по каменным плитам.
Тут Аниску сняли с седла, внесли в дом, положили на скамью и оставили одну.
Она повозилась, повертелась, выпуталась из чёрного плаща. Смотрит – помещение большое, вроде пиршественного зала, а порядку в нём не видать. На каменных стенах богатые ковры, а сквозь прорехи сквозняки дуют. По углам паутина нависла пыльными шатрами. На полу ногами наследили и не подметено – объедки валяются. Видно, где пировали, там кости на пол плевали, а нет того, чтобы за собой прибрать. И что это за люди в таком свинюшнике живут?
Тут в дальнем конце залы открылась дверь, и вошла дама в богатом, расшитом гербами платье. За ней семенил маленький паж, в обеих руках нёс тяжёлый шлейф её платья.
Увидев Аниску, дама ускорила шаги, и паж споткнулся о большую говяжью кость. Дама обернулась на ходу, ударила пажа по лицу и, подбежав к Аниске, низко присела и сказала:
– Приветствую вас, прекрасная принцесса! Надеюсь, вы доехали благополучно?
Аниска, сообразив, что и как сказала бы Анна Ярославна, ответила небрежно:
– Ваши слуги непочтительные грубияны.
Дама испугалась и быстро спросила:
– Это который же? С рыжей бородой или с сивыми усами? Лысый или плешивый?
Аниска гордо ответила:
– Стану я глядеть на их лица! Вы, может быть, не знаете, что я невеста французского короля!
Вы ошибаетесь, прекрасная принцесса, – ответила дама с хитрой улыбкой. – Вы теперь невеста моего сына, графа Рауля.
И в самом деле дама была похожа на Рауля, только, конечно, постарше. Такая же лупоглазая и нос крючком. Дама заискивающе улыбалась и говорила:
– Мой сын Рауль полюбил вас с первого взгляда. Он сам мне признался, что при виде вас раскалённая стрела пронзила его сердце. С тех пор он не ест и не спит – всё мечтает о вас одной. И конечно, мой Рауль моложе и красивей короля.
– Кому что нравится, – сказала Аниска. – Кто любит редьку, а кто спелое яблочко.
– Как вы сказали? – с недоумением переспросила графиня и сейчас же опять затараторила: – К тому же наш род более древний и знатный, чем род короля, и по всей справедливости следовало бы сидеть на троне не этому слабому королю Генриху, а смелому королю Раулю. Без сомнения, у нас самих хватит вассалов, чтобы поднять восстание и свергнуть короля. Но мы надеемся, что теперь, когда вы выйдете замуж за моего сына, ваш батюшка, великий князь, конечно, поддержит наши справедливые притязания и пришлёт нам на помощь своих славных богатырей.
– Это ещё бабушка надвое сказала, – небрежно проронила Аниска.
– Что вы говорите? – переспросила графиня. – И к тому же мы ничуть не беднее короля, а, пожалуй, и побогаче У нас и этот замок и дворец в Сэнлисе и дома и земли в других местах. На наших фермах бесчисленные крепостные собирают наш урожай, а их жёны прядут шерсть и ткут тонкое полотно.
– Эка невидаль! – гордо проговорила Аниска. – Из полотна шубы не сошьёшь.
Как вы сказали? – переспросила графиня.
Вдруг в комнату вбежал граф Рауль и, нетерпеливо оглядываясь, вскричал:
– Где княжна?
Графиня проговорила сладким голосом:
– Ах, мой сын, любовь ослепила вас, и вы не видите то, что у вас под самым носом. Вот принцесса!
– Эта? – закричал граф Рауль. – Эта? Это её служанка Анике, а не принцесса. – И, бранясь самыми нехорошими словами, он кричал: – Наградил меня бог бестолковой мамашей! Такое простое дело, как похищение принцессы, и то нельзя вам поручить!
Он схватился за голову и зашагал по комнате.
– Если мы отпустим Анике, если она вернётся к своей госпоже, если она – о проклятие! – всё расскажет, как явиться на глаза Анне Ярославне? Уж не удастся мне ее вторично похитить!
Успокойся, мой сын, – ласково сказала графиня. – Мы отрубим Анике голову, и уж тогда она помолчит.
– Нет, нет, – сказал Рауль и поморщился. – Она хорошая девочка, и жаль лишать её радости жизни. Лучше заключим её навеки в подземную темницу.
– А там можно подсыпать ей яд, – подсказала графиня.
– Нет, нет, зачем это? Пусть живёт. Лучше просто заковать ей шею, и руки, и ноги в крепкие цепи.
Аниска в ужасе переводила глаза с одного лица на другое и вдруг бросилась бежать. От страха будто выросли у неё крылья. Увидела лестницу, понеслась вверх, прыгая через ступени. А графиня с Раулем бежали следом, догоняли.
Лестница становилась всё уже и круче и вдруг упёрлась в низкую дверь. Аниска вбежала, захлопнула дверь и прислонилась к ней всем телом. За дверью раздался злобный смех графини.
– Ха, ха… – хохотала она. – Попалась ты как мышь в мышеловку. Уж отсюда тебе не выбраться!
С грохотом защёлкнулся тяжёлый замок.
Аниска бросилась к окну – оно забрано толстой решёткой. Аниска с размаху двинула плечом, и то ли отчаяние придало ей силы, то ли эта решётка заржавела и держалась на одном гвозде, только вдруг она вылетела и чуть не увлекла за собой Аниску.
Аниска посмотрела ей вслед и видит, что далеко внизу по узкому парапету разгуливает тот злодей с рыжей бородой. А решётка упала ему прямо на голову и рассыпалась в прах. А рыжий заревел как бык и убежал. А на лестнице опять шаги, под дверью смех, голос графини:
– Ах, негодная самозванка, думаешь, выломала решётку и уже на свободе! Окно высоко, а под башней ров с водой. Попалась, попалась, тут тебе и конец. Подожди, скоро уедет Рауль обратно, некому будет заступиться. Тогда я прикажу тебя повесить на длинной верёвке.
«Эх, дали бы мне сейчас эту верёвку, – подумала Аниска. – Я бы по ней спустилась и убежала».
Она печально подошла к окну, а под самым окном растёт высокое дерево, только до него рукой не достать. Притянуть бы ветку к окну, да нечем.
А стражи внизу уж не видно. Знать, испугались, как бы она ещё что-нибудь в окошко не выкинула, не зашибла бы их. Самое бы сейчас время убежать. Как бы до ветки добраться?
Тут она вспомнила, что на ней французское платье на спине шёлковым шнурком зашнуровано. Заложила она руки за спину, повертелась, изловчилась, нащупала узел, дернула, выдернула шнур. Стоит, глазом примеряет: хватит ли того шёлкового шнурка петлёй на ветку закинуть.
Без петли как раз хватит, а петлю завязывать не хватит. Аниска сняла с головы золотой Анны Ярославнин венчик, привязала его к шнурку, дёрнула – крепко. Ещё paз выглянула в окно – никого не видать. Эх, была не была!
Забросила шнур – венчик мимо ветки скользнул, не долетел. Ещё раз замахнулась, забросила – зацепил венчик ветку, листья посыпались. Тут она притянула ветку к окну и привязала к гвоздю от решётки.
Встала она на подоконник, обхватила руками ветку и на животе поползла к стволу. Только доползла, ржавый гвоздь не выдержал, выскочил, и освобождённая ветка взвилась вверх, но Аниске уже было не опасно. Она быстро спустилась с дерева, прыгнула в ров, переплыла на другую сторону, выкарабкалась на берег и ну бежать!
Глава двенадцатая
ТЕНЬ ЗАМКА
ниска бежала, бежала, из сил выбилась. Уж ей кажется, будто ноги сами по себе бегут, а она вся совсем бесчувственная – и глаза не видят, и уши не слышат, и живот есть не просит. А бегут ноги в голубых башмачках, сами через лужи перепрыгивают, через камни перескакивают, о малые песчинки спотыкаются. Ой, бегите, бегите, не спотыкайтесь, не подвёртывайтесь – подальше бы убежать, поверней укрыться, пока её не хватились. Вот она бежит, бежит, оглянется – ещё темнеет замок вдали, как мрачная гора, четверть неба заслонил. Она опять бежит, бежит, оглянется – ещё верхушки башен на краю неба вздымаются. А уж не хватает дыхания – остановиться бы. Остановилась она, оглянулась – не видать замка, небо чистое.
«Куда ж я бегу? – подумала она. – Может быть, совсем не в ту сторону, куда Анна Ярославна поехала? Надо бы мне дорогу спросить».
А спросить не у кого. Кругом поля, уже хлеб начал золотиться, а людей незаметно.
Пошла она потихоньку, на обе стороны осматривается видит невдалеке за изгородью избушка. Входит во двор, В там маленький мальчугашка – лет пяти или шести, играет со своей младшей сестрёнкой – лепит ей из грязи пирожки, в она довольна, суёт пирожки в рот, вся перемазалась. На мальчишке одна рубашонка, девчушка совсем голенькая.
– Здравствуйте, – говорит Аниска.
Тут детишки увидели её, смотрят, глаз не сводят, молча пятятся. Мальчик тянет сестричку за руку, прячет за своей спиной. Вот глупые, чего они испугались?
– Как тебя зовут? – спрашивает Аниска и протягивает к нему руку.
А он уж упёрся в стенку, дальше отступать некуда, шепчет:
– Бодо, я Бодо, барышня.
– Скажи мне, Бодо, как в город пройти?
Он молчит, только глазами хлопает. Совсем дикий какой то. Кого бы ещё спросить?
– Слушай, Бодо, может быть, твоя мама знает?
Бодо шепчет:
– Пошла в замок, отдать вам нашу курицу и пять яиц.
А девчушка как услышала про курицу, залилась горьким плачем, зовёт:
– Ко-ко! Ко-ко!
– Нет твоей ко-ко! – сердито шепчет Бодо и дёргает за руку. – Замолчи, а то барышня разгневается.
А девчушка ревёт в голос.
– Не плачь, – говорит Аниска, – вот я найду свою княжну, выпрошу тебе другую курицу и петуха в придачу. Не надо плакать. Петух-то кука-реку, курочка-то кудах-тах-тах, из яиц цыплятки вылупятся – цып, цып, цып! Ой, да замолчи ты!
А девчушка уж икать стала, так наплакалась. Аниска вздохнула и спрашивает:
– Что ж вы одни здесь? Остальные-то где?
– Сестра в замке шерсть прядёт, отец на замковом лугу сено косит, братик под замковой стеной на виселице висит за то, что кролика в замковом лесу поймал.
Испугалась Аниска – и замка-то давно не видать, а его чёрная тень и до этого места пала. Надо скорей дальше бежать.
Вот она бежит, бежит, добежала до опушки леса. А там молодой парнишка собирает жёлуди в мешок. Увидел он Аниску, на колени бухнулся, сдёрнул шапчонку с нечёсаных волос, дрожащим голосом спрашивает:
– Барышня, вы из замка? Не гневайтесь на меня. Я ничего плохого не делал. Если я собираю жёлуди, чтобы прокормить нашу свинью, так уж мы отдали за это в замок одного поросёнка. И если отцу было приказано сделать загородку вокруг замкового огорода, чтобы зайцы из лесу не пробрались туда и не погрызли замковую капусту, так мы уже работали там два дня, а сегодня меня управляющий замком отпустил…
– Ах, пожалуйста, собирай жёлуди, если тебе надо, – прервала его Аниска. – Мне это совсем всё равно. Ты мне только скажи, как мне пройти в город?
Парень смотрит на неё, глазки выкатил, рот распустил, всей пятернёй в голове чешет.
– Пройти? – говорит. – В город? – говорит.
– Ну да, в город, – отвечает Аниска. – Чего ты вылупился?
Тут у парня глазёнки заблестели, он хитро усмехнулся и таково вкрадчиво спрашивает:
– В город пройти? Ай-яй-яй! А почему вы, барышня, пешком и одни в город собрались? А где ваши слуги и почему вы не верхом на коне? А почему на вас платьице мокрое да порванное? Я было подумал, не приключилась ли с вами какая беда на охоте. Да нет, не похоже. Ох, здесь дело нечисто! А может быть, вы вовсе не барышня и не из замка? А мо жет, ты поганая ведьмина дочка и бродишь в наших места: воровать да колдовать, чтобы наши нивы засохли, и скот подох, и у людей в костях завелась хворь? Может быть, ты, упаси боже, на нашу госпожу графиню зло задумала? Ага, молчишь? Вот я тебя сейчас отведу в замок, и тебя там казнят, а мне будет награда!
С этими словами он бросился к ней, но Аниска не растерялась, подставила ему ножку. Он полетел вверх тормашками, жёлуди посыпались из мешка, а она не стала дожидаться и скорее побежала прочь. Один раз она оглянулась и увидела, что всё небо закрыла тёмная тень.
Глава тринадцатая
СТАРУШКА
это уже настали сумерки.
Аниска совсем выбилась из сил, упала на придорожный камень, закрыла лицо руками, плачет:
– Ой, бедная я, несчастная я уродилася! И куда путь держать, сама я не знаю! И где меня погибель ждёт, я не ведаю! Избежала я яда, топора и петли, а придёт мне конец на чужой стороне. Ой, уж не видеть мне родимого батюшки, семерых моих милых братиков. Как-то они там без меня живут! Не видать мне ласковой подружки Анны Ярославны. Небось ждёт меня, ищет, слёзы льёт.
Плакала она, плакала и вдруг слышит – кто-то идёт, медленно тащится. Отняла Аниска руки от глаз, видит – бредет по дороге старушка, маленькая, тощенькая, вдвое согнулась под тяжёлой вязанкой хвороста. Идёт и сердито себе под нос бормочет.
Подошла старушка к Аниске, остановилась, оглядела с ног до головы, а потом осмотрела с головы до ног, а потом скосила глаза и ещё сбоку взглянула, усмехнулась, подмигнула и заговорила:
– Ох уж эти мне молодые да нежные – из-за всякого пустяка слёзы льют. Вот я, старая, как тяжело несу, а не плачу.
Аниска пожалела старушку, подвинулась и говорит:
– Садись, бабушка, отдохни!
Старушка присела бочком, на Аниску поглядывает и ворчит:
– Ну и времена настали. И солнышко не так тепло греет, и дорога в лес вдвое длинней стала. А хворост тяжёлый, будто дубовые брёвна. Верно, отсырел от непогоды.
А какая там непогода! День-то был ясный, пригожий, и вечер хороший, и вчера не хуже было. Аниска пожалела старушку и говорит:
– Дай, бабушка, я тебе вязанку до дому донесу.
Старушка головой закивала, захихикала и говорит:
– Донесёшь ли? Я и то запыхалась, а ты, молодая да балованная, и поднять не сумеешь.
– Донесу, – говорит Аниска.
Взвалила она вязанку на плечи, пошла. А старушка семенит сзади, выговаривает:
– Ох уж эти молодые, к работе не приученные! За какое дело ни возьмутся, ничего толком не сделают. Вот теперь хворостину потеряла, да такую хорошую. Что же, мне всю дорогу за тобой подбирать, что ты уронишь?
Аниска тащит вязанку, молчит, а сама думает:
«Вот противная старушка! Что она надо мною издевается? И что у ней на уме – доброе или злое? Вот брошу я её противный хворост, убегу, пока не поздно, от греха подальше».
Однако же жалко ей эту ветхую старушку, идёт, несёт.
Вот приходят они к старушке домой, Аниска вязанку на земляной пол скинула, хочет идти, а старушка не пускает.
– Запарилась ты, отдохни немного. А я сварю кашу, накормлю тебя.
А уже вечереет, а ведь Аниска-то с Анной Ярославной уехали в лес до завтрака, да и после у ней ни крошки во рту не было. Только сейчас вспомнила, какая она голодная.
Сидит Аниска, отдыхает, а старушка кашу варит, большой ложкой мешает в котле и говорит:
– Ты, видно, не здешняя? Что-то мне твоё лицо незнакомо, а я тут всех в округе знаю.
Аниска смутилась и отвечает:
– Я из дальней деревни, а здесь мимоходом.
– А из какой же ты деревни? – спрашивает старушка.
Аниска сразу не придумает, как французские деревни называются, и говорит:
– Такая деревня – небольшая. Я забыла, как называется.
– Это бывает, – говорит старушка. – Иной человек не то что деревню, а собственное имя не может вспомнить.
– Я помню, помню, – говорит Аниска. – Я хорошо помню.
А старушка опять спрашивает:
– Платье-то на тебе какое, не крестьянское?
– Какое платье? Моё? А это старое платье. Это платье мне дала моя тётя, а тёте дала – как это сказать по-французскому? – жена дедушки. А ей дала – ну как это? – внучка дяди. А ей дали дядя, тётя, брат, сестра, соседка…
– Вот как! – прервала старушка. – Выходит, твоему платью износа нет. Все его носили, а оно всё новое.
Вот каша сварилась. Налила старушка полную миску, – сидят едят. Старушка-то по зёрнышку клюёт, а Аниска за обе щеки уписывает. Поели они, ложки вытерли, старушка перестала улыбаться и говорит:
– А теперь отвечай мне по всей правде, сознавайся. Ты из замка убежала?
Аниска испугалась. Все слова, какие только знала, сразу перезабыла, быстро-быстро бормочет:
– Нет-нет-нет! Я не понимаю. Какой замок? Большой или маленький, синий или красный, деревянный или каменный? Я… я не убежала, не прибежала, не видела, не слышала. А ты почему догадалась?
– По всему, – говорит старушка. – Вы, молодые-то, собой гордитесь, думаете, старики все из ума повыжили. А я ещё не слепая, не глухая, я всё замечаю. Платье-то на тебе дворянское, а ты со мной на одном камушке сидела, мою ношу тащила. Это ни одна, барышня себе не позволит. Значит, платье на тебе чужое и сама ты не то, что кажешься. И к тому же ты мокрая вся. С чего бы это? Здесь поблизости нет речки, и намокнуть ты могла только в замковом рву. Как ты туда попала? Кабы по добру ушла, тебе бы опустили подъемный мост. Значит, ты тайком убежала. Сознавайся, кто ты, и какая с тобой приключилась беда?
Аниска заплакала и сказала:
– Я не здешняя, я из Киева. Злые люди хотели украсть мою княжну. Я нарочно её платье надела, они меня украли. Они меня заперли и хотели убить. Провалиться мне на месте, если я вру!
Старушка выслушала и ну смеяться! Хохочет, по бокам себя бьёт, ладонями всплёскивает, сквозь смех едва выговаривает:
– Ай, я умная, ай, я хитрая, ай, я всех вас насквозь вижу. Вы, молодые, много о себе воображаете, а я вас вокруг пальца оберну. Ой, дурочка, ах, дурочка, обмануть меня хотела, а я сразу поняла, что никакая ты не барышня, а простая девчонка. Ох, сейчас лопну от смеха!
Аниска смотрит на неё, думает:
«Вот противная старушонка! Я ей моё горе поведала, а ей смешно».
Наконец старушка перестала смеяться. Уж не трясётся, нос и рот ладонью утёрла и заговорила:
– Что же мне с тобой делать, с глупенькой, с молоденькой? Придётся мне тебя пожалеть. Так слушай же меня внимательно. Скоро ночь, а ты устала и не сможешь уйти далеко. А днём тебе тоже нельзя уйти, чтобы люди тебя не увидели. А люди по всей округе на замковой земле живут, на весь век к ней прикреплённые, и в замке наша жизнь и смерть. Кто тебя увидит, тотчас тебя схватит и в замок вернёт.
– А меня уже видели, – сказала Аниска. – Маленький Бодо и ещё парнишка на опушке. Уж они грозились.
– Это плохо, – сказала старушка. – Они хоть сами и не сумели тебя поймать, да расскажут своим отцам, матерям, и тут тебе конец придёт.
– Что же мне делать? – воскликнула Аниска.
– Придётся тебе переодеться, – сказала старушка. – Они тебя по платью запомнили, а лица не приметили. Я тебе дам моё праздничное платье, оно хоть старенькое, а чистое. Эту ночь ты у меня переночуешь и ещё на завтрашний день здесь останешься, а уйдёшь уж завтра вечером. Сюда никто не заглянет, так что ты не бойся. И ещё вот что я тебе скажу. Хоть ты и бойко тараторишь по-нашему, а всё равно люди сразу признают, что ты не здешняя. И мой тебе совет – поменьше разговаривать – лучше помолчи. А теперь ложись спать – время позднее.
– Бабушка! – воскликнула Аниска. – Чем мне вам отплатить? Я-то думала, вы противная, а вы вот какая добрая!
– Эх вы, молодые, всех по внешности судите. Вот хотела бы я посмотреть, чем тебе твоя княжна за верную службу отплатит!
Глава четырнадцатая
ДВЕНАДЦАТЬ КАМЗОЛОВ
а прощание старушка показала Аниске дорогу, как добраться до ближайшего городка, и дала ей горшочек каши.
– Если будешь бережно есть, тебе на два дня хватит, а в городе другие люди накормят. В городе узнаешь, куда твоя княжна проехала и давно ли. А может быть, она тебя там дожидается, раз уж вы такие верные друзья.
Всю ночь Аниска шла, а как стало светать, устала, проголодалась. Забралась подальше в кусты, достала горшочек, развязала тряпицу.
– Я немножко съем, одну корочку. Мне подольше хватит. – Съела корочку. – Ещё одну горстку съем.
Сама не заметила, как весь горшочек очистила, донышко выскребла – пусто, ни одной крупинки не осталось. Вздохнула Аниска, зевнула разок-другой, легла на бочок и заснула. Когда солнышко закатилось, она проснулась, потянулась так сладко, что косточки хрустнули, протёрла глаза и осмотрелась кругом – куда же теперь идти? Сюда-то она в темноте шла, а ночью все кошки серы, все деревья одинаковы. Которые позади остались, а какие впереди растут – не разберёшь. Пошла она наугад, шла, шла, совсем заплуталась и попала в такую чащобу, что впереди себя на два шага не видно. И луна за облаками скрылась – ну совсем темно.
Вдруг видит Аниска – вдали светится огонёк. Она и шла на него.
Видит: это разложен костёр, над костром на верк кая коза жарится, а вокруг сидят двенадцать мужиков. Такие нечёсаные, бородой по глаза заросли, камзолы на них рваные – видно, давно они из лесу не выходили, добрым людям на глаза не показывались.
«Дровосеки, – думает Аниска. – А может быть, угольщики. Нет, у угольщиков лица почерней будут».
Подошла она к ним, поклонилась и говорит:
– Можно, я у вашего костра посижу, отдохну недолго, а вы мне объясните, правильно ли я иду в город, не заблудилась ли?
Они говорят:
– Садись. Сейчас жаркое поспеет, мы тебя угостим.
Сидят они, смотрят, как коза румянится, жир на угольях шипит.
Один из них и говорит:
– Как тебя зовут и зачем тебе надо в город?
Она отвечает:
– Зовут меня Аниска, а в городе меня подруга ждет.
Он говорит:
– А я Жано, по прозвищу Срежь-кошелёк.
Второй говорит:
– Я Жако – Трах-по-голове.
Третий говорит:
– Я Мельхиор – Нож-в-бок.
Тут она поняла, куда попала, скорей вскочила, хотела убежать, а они её за руки схватили и опять посадили на место.
Она взмолилась:
– Добрые разбойнички, не убивайте меня. Вам от этого никакой пользы не будет, а меня подруга в городе ждёт.
Они смеются и говорят:
– Зачем нам тебя убивать? Мы честные разбойники. Бедных людей не трогаем, а грабим тех, у кого есть что взять.
– Тогда, – говорит она, – отпустите меня.
– Нет, – отвечают, – не отпустим. Живём мы тут без женской заботы. Все обносились, камзолы у нас драные. Сшей нам по новому камзолу – тогда отпустим.
– Из чего ж я вам камзолы сошью? – спрашивает Аниска. – У меня ничего нет.
– Это не твоя забота – у нас найдётся. Вот поужинаем, а там ты с нас мерку снимешь и с утра сядешь за работу.
Поели они и Аниске дали. Затоптали костёр, взяли её за ручки и отвели в пещеру. А там всякого добра целые горы навалены – и фламандские сукна, и византийские дорогие оксамиты. Чего только нет!
Нашлись и ножницы – золотые кольчики, и костяной игольник с золотой иглой, и золотой напёрсток: у домовитой горожанки вместе с поясом отняты были. А ниток нет. Расщипали они шёлковое покрывало на нитки, дали ей, а сами ушли и тяжёлую дверь заперли за собой на замок.
С утра Аниска села за работу. Весь день шила, не разгибая спины, и к вечеру первый камзол кончила. Срежь-кошелёк померил и похвалил. На второй день она сшила второй камзол. Через двенадцать дней все двенадцать готовы.
Она говорит:
– Я всё по уговору выполнила. Теперь отпустите меня. Меня в городе подружка ждёт.
– Дольше ждала, меньше осталось. Не можем мы тебя отпустить. Скоро зима, а у нас нет тёплых плащей Без плащей, в камзолах, мы замёрзнем и заболеем. Ты уж нас пожалей, сшей нам по плащу. Тогда отпустим.
– Из чего же я вам тёплые плащи буду шить? У меня нет ничего.
– А это не твоя забота.
Притащили ей мехов целую гору. Тут и беличьи шкурки, и пышный бобровый мех – проезжего купца ограбили.
Вот Аниска села, сидит, шьёт, спины не разгибает. И через двенадцать дней сшила все двенадцать плащей. Она говорит:
– Теперь я всё по уговору выполнила. Отпустите меня в город, меня подружка заждалась.
– Дольше ждала, меньше осталось. Мы тебя отпустим, кто же нам старые камзолы залатает?
Села она камзолы латать. Не простые заплатки кладёт, а старается покрасивей. Одну заплатку вырезала полумесяцем, другую сердечком, третью цветком ромашкой, четвёртую лучистой звездой. Сама латает, а про себя думу думает:
«Неужто в родной дом не вернусь, неужто не свижусь с отцом да с братиками. И Анка-подружка меня заждалась. Скоро и ждать перестанет. Как мне отсюда выбраться? Добром меня не отпустят. Притворюсь, что мне уходить не хочется».
Разбойники к ней привыкли, обращаются очень хорошо, только из пещеры не выпускают. Срежь-кошелёк приносит ей лесные ягоды. Трах-по-голове выбирает ей за ужином лучшие куски. Нож-в-бок поймал живую белочку, принёс за пазухой, только рыжий хвостик наружу торчит. Подарил Аниске, чтобы ей в пещере не скучно было.
Наложила она заплаты на все двенадцать камзолов. Они на них любуются, насмотреться не могут, говорят:
– Какая же ты мастерица! Нам такой второй вовеки не найти.
Она отвечает:
– Заплаты неплохие, а камзолы-то грязные. Постирать бы надо, а воды нет.
– А это не твоя забота. Мы тебе воды натаскаем.
– Нет, – говорит Аниска. – Эта вода не годится. Надо мне проточную воду, чтобы грязь подальше унесла. Надо мне песок, чтобы пятна оттереть, надо мне крепкий древесный сук, чтобы пыль выколотить.
Они говорят:
– Это надо в лес идти, к ручью.
Отомкнули они тяжёлый замок, распахнули двери, выве её из пещеры. Она щурится от солнечного света. А весь золотой и багряный – осень уже наступила.
Привели разбойники Аниску к ручью, сами сели на бережку, сторожат, а она стирает, старается. Трёт камзо песком, древесным суком, будто вальком колотит. Отстирала первый камзол, показывает:
– Хорошо ли?
– Ох, хорошо, лучше не бывает.
Взяла она второй камзол. В ручей опустила, песком трет, древесным суком колотит. Отстирала.
– Хорошо?
– Ох, хорошо!
Взяла она третий камзол, опустила в воду, зовёт:
– Трах-по-голове, подойди-ка сюда!
Он откликается:
– Чего тебе?
А она:
– Да подойди ты поближе!
Он подошёл, а она как размахнётся и древесным суком его трах по голове.
Сук пополам, голова цела. Разбойники хохочут!
– А ну-ка, ещё разок попробуй!
Трах-по-голове трёт голову рукой и тоже смеется:
– Ещё тот сук не родился, чтобы мою башку расквасить.
А Аниска чуть не плачет, размахивает обломком, кричит:
– Настоящие вы разбойники, совести у вас нет! Я двенадцать плащей смастерила, двенадцать камзолов сшила, двенадцать починила и ещё три отстирала. Остальные сами достираете, небось руки не отвалятся. Не стану я о вас заботиться, раз вы обещались меня отпустить, а сами слово не держите.
Разбойники посмеялись досыта и говорят:
– А девчонка-то права. Нехорошо мы поступили. Впрямь по-разбойничьи. Смастерила она нам двенадцать плащей, двенадцать камзолов сшила, двенадцать починила, три постирала. Уговор дороже денег. Отпустим её.
И отпустили.
– Уходи поскорей, как бы мы не передумали!