Текст книги "Повесть о верной Аниске"

Автор книги: Ольга Гурьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава шестая
ПОИСКИ

мальфея Никитишна спустилась из горенки по белокаменной лестнице да на широкий двор. Тут она хлоп и ладоши, и подбежали к ней два младших дружинника, поклонились и спросили:

– Что повелите, Амальфея Никитишна? Какую изволите задачу задать?

Она отвечает:

– Вот вам моя задача – пойдёте по городу Киеву, найдёте девчонку Аниску и сюда притащите.

Они говорят:

– Девчонок Анисок-то много, Любую тащить или у ней есть примета?

– А у ней примета – семеро братьев.

Вот идут два молодых дружинника, пересмеиваются, плечами пожимают. Ведь выдумают же задачу – найди иглу в копне сена, головастика в Днепре-реке, девчонку Аниску в огромном городе!

Идут они по улице, прохожих девчонок за косы хватают, спрашивают:

– А как тебя по имени звать?

Девчонки в слёзы, визжат:

– Ой, отстаньте!

Народ собирается, осуждает.

– Это что за безобразие! – хмурятся, сейчас шею намнут.

Притрухнули молодые дружинники, перестали девчонок за косы дёргать, идут, призадумались.

Сами не заметили, как вышли из городских ворот. А за теми за воротами кузнецы свои домницы поставили. Стоят домницы на высоком глиняном основании, внизу печи в круглые дыры вставлены сопла мехов – мужики-домники беспрерывно нагнетают воздух: железо варят. А железо-то, будто тесто из квашни ползёт, густое, мутное, стекает в гнёзда, остывает круглыми крицами – пар, жар, угар в лицо пышут. А подле домниц кузницы. Кузнецы с подручными то железо проковывают, куют и лопаты, и мечи, и топоры, и ключи, и шлемы, и стремена, и ножницы. И лошадей тут же подковывают.

Немыслимый стоит шум: молоты грохочут, лошади ржут, железные пластины дребезжат, мужики свистом перекликаются – своего голоса не слышно. Приложили молодые дружинники ладони рупором ко рту, завопили:

– А-нис-ка есть здеся-а-а?

Им отвечают:

– А ми-сок тут не-ет-у-ти!

Они кричат:

– Не мис-ки, А-ни-ис-ка!

– А мис-ки в Гон-ча-ра-ах!

Плюнули молодые дружинники – здесь, мол, толку не добьешься, – пошли в Гончары.

В Гончарах под оврагом печи для обжига, а народу не видать. Сидят гончары по своим землянкам – на гончарных кругах лепят горшки и корчаги, кувшины и жбаны, черпаки и светильники. Деревянные круги вертятся, скрипят – по всей местности идёт треск, будто кузнечики в июльский полдень завели на лугу хоровод.

Вот показались два мужика, тащат на длинной доске сырые горшки обжигать.

– Эй! – закричали дружинники, поспешили гончарам на-речу, а склоны у оврага глиняные, скользкие. У одного дружинника ноги врозь разъехались. Он на одной ножке заплясал, да не удержался, брякнулся, гончаров сбил, они доску уронили, горшки все помялись. На крики да ругань другие гончары повыскакали.

– Носит вас здесь!

Пришлось дружинникам, ничего не узнав, поскорей убираться отсюда.

Уж к самой реке спустились. Здесь на берегу бабы вальками бельё колотят.

– А не знаете ли вы, молодицы да красные девицы, где Аниска проживает? – спрашивают дружинники. Побросали бабы вальки, спины распрямили, смотрят на них, глаза вылупили, а одна бабёнка, которая побойчей, говорит:

– А котору вам Аниску? У нас тут Анисок, как семечек в подсолнухе. Есть Аниска-кривая – под плетнём проживает. Есть Аниска-убога – к ней дальняя дорога. Есть Аниска-богата – без крыши её хата. Есть Аниска…

– Нет, нет, – говорят дружинники. – Нам таких не надо. Нам получше бы.

– И получше есть, на пальцах не перечесть. Какая ваша Аниска?

– Наша Аниска о семи братиках.

– Так бы сразу и сказали. Идёмте, я вас провожу.

Подошли они к Анискиному двору. Эта бойкая баба кличет:

– Эй, Аниска, выйди поскорей – дело есть!

Высунула Аниска голову в дверь, спрашивает:

– Какое дело? Мне некогда.

Дружинники говорят:

– Требует тебя княжна Анна Ярославна в свои хоромы.

Баба ахнула, руками всплеснула, валёк уронила.

А Аниска обрадовалась и говорит:

– Ой, вправду? А вы не врёте? Милая она, хорошая моя, помнит обо мне! Вы ей скажите, выберу времечко, непременно приду, навещу её. Сегодня некогда – хлеб пеку, завтра рубахи буду чинить, послезавтра избу белить, а в четверток обязательно приду. Так и скажите. Приду, мол, в четверток и гостинец принесу – репку со своего огорода.

– Ишь ты какая ловкая! – говорят дружинники. – Некогда ей! Ежели княжна требует – вынь да положь. Так как же решаешь? Пойдёшь добром или тебя насильно тащить?

– Зачем насильно? – говорит Аниска. – Я с радостью пойду. Только подождите немножко, а то у меня хлеб в печи сго… Ай, что это вы?

А они подхватили её под мышки и поволокли прочь.

Глава седьмая
БАШМАЧКИ

огда Аниску привели в княжий замок, Анна Ярославна бросилась ей навстречу, обнимала её, тискала, дергала, кричала:

– Ах ты моя милая! Ты моя хорошая! Если бы ты только знала, как я тебя люблю! Уж я ждала-ждала тебя, думала, не дождусь.

Она сама повела Аниску переодеваться, подарила ей цветное платье и башмачки со своей ноги. У Анны-то Ярославны ножка маленькая, узенькая, с высоким подъёмом, в Аниска-то всю жизнь босиком шлёпала, растоптала пятки. Не лезут нарядные башмачки, никак ногу в них не втиснешь.

– Этому горю можно помочь, – сказала Амальфея Ни миишна, взяла большие ножницы, надрезала башмачки в двух местах, натянула Аниске на ноги. Надрезы под длинным подолом вовсе не заметны.

Встала Аниска на ноги, стоит качается. Так жмут башмаки, будто железные. Будто с каждым шагом по раскалённым угольям ступаешь. Ступила шаг, ступила другой, улыбается, а у самой на глазах слёзы.

Тут прибежала девушка, доложила, что княгиня Анну Ярославну к себе требует. Все ушли, и Аниска осталась одна.

Села она на пол, губу закусила, стягивает башмачок. Фу, еле стянула. Сидит Аниска на полу, смотрит на свои босые ноги, распухшими пальцами шевелит – шевелятся! «Недолго отдохну и опять обуюсь». Ан нет, ноги будто вдвое больше стали – не лезут башмачки, и всё тут. Аниска и так и этак их тянет-натягивает. Не лезут – вот напасть.

И вдруг слышит, кто-то смеётся.

Подняла Аниска глаза, а в дверях стоит мальчик.

Уж взрослый парень – лет четырнадцати, а такой чудной. Белый и румяный, как девчонка. Длинные волосы в кудри завиты, и на них шапочка с пёстрым пером. Кафтанчик на нём розового шёлка, короткий, чуть ниже пояса, а на ногах голубые суконные чулки и башмаки такие же. Стоит и смеётся. Как закатился, остановиться не может. Отведёт глаза в сторону, опять на Аниску посмотрит, опять зальётся смехом.

– Ты чего зубы скалишь? – сердито спросила Аниска и показала ему кулак.

Тут уж ему вовсе удержу не стало. Вдвое согнулся, руками всплёскивает, хохочет.

Аниска совсем рассердилась. Встала, зашлёпала босыми ногами по полу, подошла и башмачком его прямо по макушке, по шапочке стукнула.

Он перестал смеяться, выпрямился, поклонился и залопотал непонятное. Показывает себе на грудь и говорит:

– Пертинакс.

«Перти, петри, и не выговоришь, но понять можно – по нашему будто Петруша». Аниска тоже показала себе на грудь:

– Аниска.

– Анике, – повторил Петруша, сел рядом с ней на пол, снял с ноги голубой башмак и протягивает Аниске. Она примерила – ну прямо по ней. Он ей второй подаёт.

Тут Анна Ярославна возвратилась от княгини, увидела, как они рядышком сидят, прищурила глаза, плечиком дёрнула, одним уголком рта усмехнулась и проговорила:

– Ай да Аниска! Мне французский король пажа прислал, чтобы он мне прислуживал, а он, вишь, тебе угодить старается?! Надели на тебя цветное платье, ты уж думаешь, что сама стала княжна.

Аниска в ответ вздохнула и говорит:

– Если я тебе не угодила, прошу прощенья. А лучше отпусти меня домой. Там без меня хозяйничать некому.

Анна Ярославна кинулась ей на шею, целует, уговаривает:

– Ну вот глупая какая! Уж сразу и обиделась. А я тебя никуда от себя не отпущу. Будем вместе, неразлучные, из одной мисочки есть, на одной кроватке спать. Чего ты дома не видела?

На этом и помирились.

Глава восьмая
СБОРЫ

нягиня-матушка порешила, что до границы Анну Ярославну будет сопровождать большая свита. А от границы та свита обратно возвратится, и уж в самую Францию поедут с княжной только Амальфея Никитишна и Аниска. Вот стали их готовить в дальнюю дорогу. Стали их спешно обучать французскому языку, чтобы они могли там объясняться, а не хлопали глазами, как деревянные.

Анна Ярославна уж так-то хорошо учится по-французски – няньки-мамки даже все удивляются.

– Ах умница ты наша, разумница! Да как это у тебя складно получается! И слова-то все непонятные, а выпеваешь, будто соловушка. Ввек тебя не наслушаемся. Порадуй нас, ещё словечко по-французскому вымолви!

Анна Ярославна легко учится, а Аниска того легче. Она мимоходом на кухню заглянет, с французскими поварятами поболтает. Она на конюшню забежит, с французскими конюхами беседу заведёт. Она с Пертинаксом как сорока трещит, ссорятся да мирятся, помирятся и опять поссорятся. С каждым днём всё быстрей лопочет. Анна Ярославна даже обиделась, выговаривает Аниске:

– Ты, пожалуйста, не думай, что ты меня способней! Велика важность – языку обучиться. Что ты ещё знаешь? А я историю учила про Троянскую войну, и как Александр Македонский на Индию походом пошёл, и как царица Савская к царю Соломону в гости приехала. Слыхала про такое? То-то же! Ты дальше своей грязной землянки ничего и не видела. А мне монах рассказывал и про небо, и про землю, как земля плоская, а вокруг огорожена высокой стеной, а кверху стена закругляется, и получается небо. И про разных животных. Знаешь, что такое слон? Не знаешь и молчи! А он такой – у него коленки не сгибаются, если упадёт, не может встать. А писать ты умеешь? А я умею. Так что ты со мной не равняйся!

Девочки-то легко языку обучились. А с Амальфией Никитишной один смех. Сегодня два слова вызубрит, а назавтра уж позабудет. Однако ж «да» и «нет» научилась говорить.

Учитель её по-французски спрашивает:

– Какой день недели есть сегодня?

Она отвечает:

– Нет!

Учитель спрашивает:

– Покрывало на вашей голове синее или красное?

Она отвечает:

– Да.

Вот умора!

Среди прочих подарков король прислал Анне Ярославне двух прекрасных коней – один белый, как лебедь, другой чёрный, как вороново крыло. В ихней стране все дамы верхом скачут. Стали обучать княжну с Аниской верховой езде. Анна Ярославна на белой Лебеди, Аниска на вороном коне. Анну Ярославну подсаживает в седло граф Рауль. Такой из себя видный и статный. Глаза чёрные, круглые, тонкие усики над губой. На кого-то он похож? Уж так похож, а не вспомнишь – на кого?

Аниску подсаживает паж Петрушка-Пертинакс. А как захотели Амальфею Никитишну взгромоздить на коня, она вся затряслась, руками отмахивается, ногами упирается.

– Да не снесёт меня конь – опрокинется. Да не стану я позориться на старости лет. По мне и носилки хороши.

Носилки так носилки. До границы всё равно все в носилках поедут. Носилки поместительные, спокойные, на ремнях к четырём иноходцам подвешенные. Качаются, будто люлька с младенцем. Иной раз и укачает, да за спущенными занавесками никто не заметит…

Внизу на Подоле соседки то и дело наведываются к Анискиному отцу.

– Ах, какое вам счастье привалило! С чего бы это?

– А за какие такие услуги вашу Аниску к княжьему двору взяли?

– Я бы от такого богатства хоть ребятишкам бы обнову купила. Вишь на них рубашонки грязные и рваные.

– Вы бы какую-нибудь бобылку прибрать позвали. Она бы недорого взяла. Чего жалеть-то?

– Небось дочка вам всего нанесла-надарила? Счастье-то какое!

Маленький Пантелеймонушка открыл рот, пискнул:

– Аниска ни разу…

Евлашка с Епишкой его одёрнули:

– Молчи, несмышлёныш!

Хоть бы угостили чем, – говорят соседки и уходят недовольные. – Жадные какие, прибедняются…

Вот и настал день отъезда. За сборами да за хлопотами ни разу не успела Аниска с отцом и братьями свидеться. Попрощаться не пришлось. Анна Ярославна ни на шаг её от себя не отпускает, паж Пертинакс как телёнок следом ходит. А граф Рауль издали круглым чёрным глазом за ними следит.

– Прощай, прощай – придётся ли свидеться!

Глава девятая
ДИКИЙ КАБАН

утешествие было совсем не скучное, а очень весёлое. Лето стояло жаркое – дороги все подсохли. А попадется топкое место – слуги настилы положат. А встретится река – брод отыщут или перевозчика кликнут.

Ехали они проторённой дорогой, ехали полями и лугами и дремучими лесами. В зелёном лесу полянки поросли цвета ми, ручьи журчат, птички чирикают. Проехали русскую землю, вступили в чужие страны. Люди не наши, любопытно им на киевскую княжну, на её богатый поезд посмотреть И встречают везде хорошо.

Как проезжали городами, большими и малыми, выходили из городских ворот им навстречу девушки в белых платьях, с венками на голове, провожали в городскую ратушу, а там пир и угощенье, скоморохи кувыркаются, музыканты в бубны бьют.

В городе Кракове в их честь изо всех окон ковры вывесили, и кто за теми окнами жил, чуть сами на мостовую не вывалились, так усердно на княжну глазели. Тут они у краковского князя во дворце отдыхали целую неделю. Анна Ярославна и Аниска очень веселились, а Амальфее Никитишне кушанья не понравились – не по-нашему готовят.

В городе Регенсбурге – большой город, хоть и поменьше Киева – принимали их купцы, торговавшие с Русью – рузарии, поднесли Анне Ярославне хорошие дары и с песнями катали их в лодках по голубому Дунаю-реке. Ничего, неплохая река. К нижнему течению, говорят, пошире будет. Ну уж с Днепром ей никак не сравняться.

Но города большие и маленькие встречались не так уж часто. И деревни были редкие и убогие. Больше ехали лесами.

В свите епископа все были молодые и весёлые: и рыцари, и пажи, и писцы, и даже повара и конюхи. Один епископ был совсем старый, даже уже седеть начал. Но в молодости, наверное, тоже был весёлый, потому что не запрещал им развлекаться. Только когда они собирались поохотиться, он говорил:

– Дети мои, будьте осторожны. В лесу могут напасть на вас всевозможные свирепые звери – единороги, медведи и даже дикие кабаны.

Амальфея Никитишна ничего не говорила, потому что весь день спала в носилках и только просыпалась покушать.

Вот они сажали на кулак соколов, кликали борзых псов и скакали в глубь леса развлечься – поохотиться.

Уж так хотелось бы увидеть единорога, у него посреди лба витой острый рог. Но единорог им ни разу не попался, а всё больше зайцы да белки и один раз лиса. Уж она водила-водила их, завела в бурелом, а сама пропала.

Ах как было весело! На ночь слуги ставили шёлковые шатры, и Анна Ярославна с Аниской лежали рядышком на пуховике и слушали, как ручей шумит и сова ухает.

Аниска шептала:

– А вдруг леший придёт и украдёт нас? Ты не боишься?

Анна Ярославна дёргала плечиком и отвечала:

– Вот ещё! Стану я всякого лешего пугаться!

Сова ухала: «Угу! Угу! Я ваш сон берегу. Спите сладко, просыпайтесь весело».

Ах весело, весело, как весело было!

Днём, когда наступала самая жаркая пора, выбирали тенистое местечко, слуги расстилали на траве скатерть, ставили на неё чашки и миски и серебряные кубки. Анна Ярославна с Аниской и молодые рыцари садились вокруг на шёлковых подушках. Поодаль повара разводили костёр, и комары пугались дыма и все улетали. А поварята несли на больших блюдах жареных гусей-тетеревей и всякие закуски.

Вот как-то сидят они в полдень, пьют и едят, и молодые рыцари наперебой смешат Анну Ярославну с Аниской. И епископ тоже шутки шутит. А Амальфея Никитишна на каж слово удивляется, кивает головой и говорит:

– Вуй, вуй. Нон, нон, – это по-французски значит да и нет.

И вдруг в кустах треск. Трещат кусты, гнутся, раздви гаются, и оттуда выходит огромный дикий кабан. Чёрная щетина у него на спине встала дыбом. Из пасти торчат два длинных острых клыка. Морда свирепая. Злобные глазки кровью налитые. Такой огромный – весь мир застлал. Ничего за ним не видно – ни неба, ни леса. Один кабан, дикий кабан-кабанище. И идёт этот ужасный кабан прямо на Анну Ярославну. Анна Ярославна завизжала и упала в обморок. Молодые рыцари все повскакали, в кусты кинулись, впопыхах епископа сбили с ног. Амальфея Никитишна ползёт на карачках, верещит:

– Вуй-вуй-вуй!

Аниска глядит, ужасается:

– Ой, сейчас он её насквозь проткнёт. Была Анна Ярославна, и нет её. Была, а сейчас не будет.

А страшный, дикий кабан уж совсем близко, ступает копытами на скатерть и прямо идёт на бесчувственную Анну Ярославну.

Аниска вся захолонула – ой, жалко, жалко подружку! Не выдержала она, бросилась вперёд, растопырилась, закрыла княжну.

А перед прибором Анны Ярославны стояло золотое блюдо с яблоками. И ужасный кабан подходит к этому блюду, поворошил яблоки рылом и зачавкал, жрёт яблоки. Тут храбрый рыцарь, граф Рауль вылез из-за куста, вынул из ножен свой острый кинжал и всадил кабану меж лопаток. Кабан рухнул и издох.

Анна Ярославна очнулась, кинулась Аниске на шею, плачет и говорит:

– Милая моя, хорошая моя. Ты мне жизнь спасла, своим телом заслонила. Я тебе этого вовек не забуду!

Слышали? Во второй раз она поклялась Аниске вовек своё спасенье не забыть. А на сколько времени этот век протянется? Долгая ли Анны Ярославнина девичья память?

Граф Рауль со стуком опустил кинжал в ножны и громко сказал:

– Прекрасная госпожа! Это ведь я убил кабана!

Глава десятая
ПРЕДАТЕЛЬСТВО

ак-то утром, когда слуги убирали шатры, повара жарили мясо на вертелах, а молодые господа гуляли на лужайке в ожидании завтрака, паж Пертинакс отвёл Аниску в сторону, оглянулся, не слышит ли их кто, и шепнул:

– Готовится страшное предательство!

– Петруша, ты врёшь, – сказала Аниска.

– Ничего я не вру, – с жаром зашептал Пертинакс. – Пусть, если я хоть словечко скажу неправды, из чистого неба прольётся дождик и кругом намочит меня!

Аниска посмотрела на небо – дождика не предвиделось – и спросила:

– Откуда ты знаешь?

– Я подслушал, – ответил Пертинакс, нагнулся поближе и чуть слышно зашептал ей на ухо. А у Аниски глаза на лоб выкатились, рот раскрылся, ресницами она моргает, брови хмурит.

Пертинакс кончил свой рассказ и воскликнул:

– И что теперь делать, ума не приложу!

Аниска поджала губы, вздохнула и сказала:

– Можешь не прикладывать, не стараться – всё равно ничего у тебя не получится.

Пертинакс не обиделся и спросил:

– А как же быть?

– Да помолчи ты, пожалуйста, – говорит Аниска. – Мельтешишь тут, как мотылёк, не даёшь мне собраться с мыслями. Отойди в сторонку, а я буду думать.

Вот она думала-подумала, всё обдумала, пошла к Анне Ярославне и ну поёживаться да покряхтывать, будто ей не можется. Анна Ярославна испугалась и спросила:

– Что с тобой, моя верная Аниска?

– Ox, – сказала Аниска. – Истомилась я вся. Дома-то небось каждую субботу в баньке парилась, а теперь, поди, целый месяц ни разу как следует не мылась.

– Ах, – сказала Анна Ярославна. – И я бы помылась, ты бы мне спинку поскребла. А то, по здешнему обычаю, всякими благовоньями прыскаешься, а мыться не приходится. Да и негде.

– А я знаю где, – сказала Аниска. – Вот ручеёк-то какой чистый течёт. Только очень уж мелко, по колени не будет. А подальше пойти, он небось станет поглубже, хватит и по шейку.

Анна Ярославна обрадовалась, захлопала в ладоши, воскликнула:

– Ах, пойдём поскорей!

– Лучше верхом поедем, – сказала Аниска. – Может, придётся подальше пойти – ножки у тебя притомятся.

Побежали они к конюхам, велели поскорей седлать Лебедя и Ворона. А Амальфея Никитишна услышала и спрашивает:

– Вы куда собрались?

Аниска отвечает:

– У нас аппетит совсем пропал, про еду вспомнить противно. Думаем немножко погулять. Верхом-то нас протрясёт, авось есть захочется.

– Погуляйте, – говорит Амальфея Никитишна, – Только далеко не забирайтесь. Когда завтрак подадут, я пошлю за вами пажа Пертинакса.

Сели они на коней, поехали по течению ручья и вскоре нашли глубокое место. Такое хорошее, будто его нарочно для их купанья приготовили. Воды достанет под самые подмышки, вода прозрачная, на солнце нагрелась. Дно чистое, видно, как там рыбки взад-вперёд шныряют и цветные камушки поблёскивают. Кругом ива и бузина густо разрослись. Стоят зелёной стеной, от чужого любопытного глаза надёжно укрывают.

Вот они разделись, попрыгали в воду, плескаются, друг другу спинки песком потёрли, покупались вволю и вышли на берег.

Аниска и говорит:

– Дай мне твоё французское платье разок примерить как оно мне будет к лицу? Может, я в нём покрасивей стану.

Анна Ярославна засмеялась и говорит:

– Моё платье на тебе не будет вида иметь. Плечи у тебя широкие, как у мужика, и нос курносый. Но ты не огорчайся, я тебя всё равно люблю.

– А если любишь, – говорит Аниска, – позволь мне хоть разок в твоём платье покрасоваться! Конечно, мне далеко до тебя и второй такой раскрасавицы на всём свете не сыскать. А всё же хочется мне хоть разок полюбоваться на себя. Примерю я твоё французское платье, посмотрюсь в воду, как в зеркало, и поскорей сниму. Не бойся, я осторожно – не порву!

– Чего мне бояться, – говорит Анна Ярославна. – У меня таких платьев много. Хочешь, так меряй.

Сама помогла платье натянуть, сама ей на спине зашнуровала, Аниска просит:

– Дай мне ещё твой золотой венчик на голову вздеть, чтобы уж всё было одно к одному.

Анна Ярославна сняла венчик, сама Аниске на голову надела, волосы ей поправила.

Тут Аниска вдруг как отпрыгнула от неё, побежала к коням, да не к своему Ворону, к Анны Ярославниному, к белой Лебеди. Вскочила она в седло, плетью коня хлестнула и ускакала.

– Куда ты? – кричит Анна Ярославна, а уж Аниска далеко. Не видать её.

Прискакала Аниска на дорогу, по которой им предстояло днём путь продолжать. Здесь она придержала поводья, пустила коня шагом. Едет она, исподлобья на придорожные кусты поглядывает, а сама белая как полотно, вся дрожит, и зубы стучат. Едет Аниска и думает:

«Узнают меня или не узнают? И что-то со мной сделают? Убьют иль живу оставят?»

И вдруг из-за поворота дороги выскакивают четверо незнакомых мужчин. Доспехи на них кожаные, большие мечи на перевязи висят. Лица закутаны шарфами по самые глаза, у одного из-под шарфа рыжая борода торчит. Схватили они белую Лебедь под уздцы, рыжий накинул на Аниску свой плащ, всю её с головой закутал, запеленал, так что ей не шевельнуться, не вздохнуть, не крикнуть.

Один из них посадил Аниску перед собой в седло, рукой крепко придерживает, чтобы она не могла вырваться. А она и не рвётся, смирно сидит. Они гикнули на коней, как помчались.

Сидит Аниска смирно, ничего ей под плащом не видно, куда это её везут. А сама думает:

«Хорошо, что Пертинакс про предательство подслушал, как готовится на дороге засада, Анну Ярославну выкрасть. Хорошо, что злодеи не признали меня и по платью приняли за княжну. Лишь бы подольше не признали, чтобы Анна Ярославна успела опасное место проехать. Ах, что-то со мной тогда будет? Что-то со мной сделают?»