Текст книги "Три смерти и Даша (СИ)"

Автор книги: Ольга Малашкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Маньяк?

– Маньяк? Ну…да.

– А что вы здесь делаете так поздно?

– Я? А вы?

– Да, стою тут, жертву поджидаю, смотрю – вы идете.

– Правда?

– Нет, что вы, я пошутил. И, знаете, я все‑таки – мужчина. Вряд ли какой‑нибудь маньяк на меня позарится. Хотя. маньяки бывают разные. Господи, да вы вся дрожите. Ну, не бойтесь вы меня – я вас не обижу. Давайте знакомиться. Меня зовут Антон.

– А я. Я не люблю свое имя. Зовите меня Лика.

– Лика? Ну, ладно.

В длинном двухэтажном здании за забором тускло горели два окна. Вдруг, одно за другим зажглись сразу несколько. В здании чувствовалось какое‑то движение.

– Что там? – спросил Антон.

– Психушка, – ответила Лика, – Что‑то они там забегали. Побег, наверное. Пойдем отсюда – мне страшно.

– Ну, еще бы не страшно – гулять ночью возле психушки. Пойдем. Ты так и не ответила, что ты здесь делаешь.

– Понимаешь, я родилась не здесь. В этом городе я долго пыталась найти себя, но не получилось. И однажды я поняла, что очень скучаю по своему родному городу. Здесь меня ничто не держит, и я решила вернуться туда.

– В пять утра? – удивился Антон.

– А что? Зачем ждать.

– А из какого ты города?

– Вряд ли ты о нем слышал. Там большой химкомбинат. Все дети там учат химию, все местные писатели прославляют ее, а все местные жители задыхаются от выбросов.

– И ты туда так рвешься?

– Там – моя родина. Да и здесь ничуть не лучше, только другое градообразующее предприятие.

Они, спотыкаясь, шли по немощенной дороге. Психиатрическая больница находилась в большом поселке с одноэтажными домами, невысокими заборами и садами со старыми деревьями. Поселок пережитком прошлого торчал посреди большого современного города. Видимо, место расположения больницы определял ее будущий пациент потому, что лучшие условия для побега предусмотреть было трудно. Сейчас поселок окутывали предрассветные сумерки. Было тихо, даже собаки не лаяли.

– Лик, а на чем ты поедешь домой? На поезде или автобусе? Это вообще – далеко?

– Нет, недалеко. Но у меня нет денег. Я поеду автостопом.

– Не боишься, – удивился Антон.

– Не боюсь. Я не раз это делала. К тому же – есть определенные правила.

– Какие? – заинтересовался Антон.

– Они совсем не сложные, – ответили Лика, – Одежда (особенно – для девушек) лучше всего свободная, мешковатая. Никаких коротких юбок, ничего облегающего, никакой косметики. Волосы лучше всего убрать под кепку или бандану. Голосуя нужно стоять лицом к движению. Не садиться в машину, где больше двух человек. Не садиться в машину, которая останавливается сама. Вообще

– лучше не путешествовать одному. Безопаснее всего – вдвоем. В идеале – парень и девушка.

– Интересно. Слушай, Лик, я тут подумал…Я здесь тоже совершенно один. Меня никто не любит и не ждет. В общем – можно – я поеду с тобой?

– Со мной? – Лика ничуть не удивилась, – Не боишься?

– Нет.

– Знаешь, никому другому я бы не разрешила, но к тебе я как‑то сразу прониклась доверием. Поехали. У меня там квартира. Первое время можешь пожить у меня.

Вскоре они вышли на освещенную рассветным солнцем трассу, быстро поймали машину и вечером уже были в родном городе Лики.

Мы уже долго живем вместе. Как и почти каждая молодая семья мы планируем завести детей.

Нам предстоит решить много важных вопросов. Например: ребенок какого пола будет старшим. Не удивляйтесь – в отличие от людей мы – смерти всегда точно знаем, какого пола будет еще не родившийся ребенок. Все просто – от союза двоих рождается ребенок третьего пола. Всего детей должно быть трое – по одному каждого пола.

Нам и плоть, собственно говоря, дается только для того, чтобы продлить наш род. Мы не едим, нам не нужен воздух и сон. Нам нужна только любовь. Постепенно мы стареем и плоть начинает сходить с нас. Остается только скелет и живет еще долго, пока не рассыплется в прах. Именно по этому у людей есть представление обо мне и как о прекрасном ангеле смерти и как о скелете в черном балахоне и с острой косой.

Положено, чтобы детей было трое. Положено. В этом то и вся проблема. Дело в том, что наше Оно бесплодно. То есть – не совсем бесплодно: я и Оно можем породить мальчика, но Оно не может родить девочку от союза с Ним. Но детей должно быть трое. Иначе – нельзя.

Оно осталось бесплодным очень нелепо. Просто, однажды отправилось забирать старика, прожившего безмятежную жизнь и ожидавшего безмятежной смерти. Ничего не предвещало беды. Но дух старика неожиданно разбушевался. То ли захотелось под конец сделать что‑то плохое, то ли просто накопилась не растраченная за жизнь энергия разрушения. В маленькой квартирке лопались и салютом летели на улицу стекла, мебель летала и билась о стены. Отлетело и ударилось о стену и Оно. Усмиряя старика, Оно и получило травму. Тем более, что до этого Оно не имело подобного опыта, а звать нас на помощь не стало и совершенно зря.

Но, девочка, тем не менее нам нужна. Я долго думала над этим и решила – а не сделать ли нам как люди? Люди в таких случаях берут приемных детей. Я не слышала о подобных случаях среди смертей, но это значит только то, что мы будем первыми. Почему бы и нет? Я, вообще, почти не отличаюсь от обычной женщины, ну, разве что, гораздо большим, чем у людей зарядом жизненной энергии которая не оставит меня даже тогда, когда я утрачу плоть.

Да, с девочкой нужно что‑то решать и чем быстрее, тем лучше – Оно беспокоится. Боится, что мы найдем себе другое Оно. Боится, впрочем, совершенно зря. Во – первых, мы любим наше Оно и ни на кого не променяем, а во – вторых, к счастью или к сожалению – наши браки нерасторжимы.

И девочка на примете у меня уже есть. Тем более, что все равно ее скоро заберет Он. Один раз она уже глупо и нелепо избежала Его (насильственной смерти), но во второй раз это вряд ли получится. Вот, только как ее уговорить? Ведь она может не согласиться стать смертью, а просто уйти туда, куда уходят все люди, встретившиеся с нами. Но, я попытаюсь.

А познакомились мы с ней так. Однажды я шла по маленькому, некрасивому скверу в столь же некрасивом районе столь же некрасивого города (я, конечно, понимаю, что архитектура недолговечна, но неужели людям не противно жить в таком месте?). Я должна была забрать какого‑то старика. Я не спешила. Вдруг (это при том, что неожиданность для меня почти исключена) кто‑то сзади схватил меня и приставил нож к горлу. Я очень удивилась. Люди не видят меня, если я сама того не хочу (надо ли говорить, что я не хочу), живые люди разумеется. Это позже я узнала, что люди с нарушенной психикой, особенно убийцы – могут видеть нас независимо от нашего желания. Но это я узнала позже, а сейчас я одной рукой захватила руку с ножом у своей шеи и потянула ее вниз, а другой толкнула вверх локоть и сняла захват (надо ли говорить, что я сильнее самого сильного из людей). Еще я, не целясь, пнула ногой позади себя и, видимо, попала.

Я быстро обернулась. На меня смотрел совершенно обалдевший, с позволения сказать, мужчина. С ножом. Он некоторое время недоуменно смотрел на меня, потом занес нож и шагнул вперед. Ярость захлестнула меня, и я бросилась не него. Потом я услышала: "Так, я не понял, что здесь происходит?" – и увидела знакомую руку на плече моего противника. Это был Он.

Он еще несколько раз ударил этого ненормального, а потом забрал его (не оставляют жить с такими повреждениями).

– Что это было? – удивленно спросил дух ненормального.

– Отстать, не до тебя сейчас, – ответила я.

– Милый, ты за ним пришел или почувствовал, что у меня проблемы?

– Вообще‑то я пришел за девочкой, убитой его руками. Вот, только девочка не убита. Повезло ей.

– Слушай, это не про него ты мне столько рассказывал? Он – маньяк?

– Маньяк, еще какой. Давно я с ним знаком. Кстати, Оно мне только сегодня говорило, что ему суждена нелепая смерть. Честно говоря, давно мечтал это сделать. Нет, ну это надо додуматься – на тебя напасть!

– Да – а…

– Тебя проводить?

– Не надо. Я надеюсь – он такой один. Лучше уведи его.

– Ладно.

На выходе из парка я встретила маленькую девочку, хорошенькую – со светлыми волосами и карими глазами – в розовой курточке. Я сделала так, чтобы она меня увидела.

– Что ты стоишь здесь? Уже поздно.

– Я боюсь. Говорят, что в парке маньяк.

– Глупости говорят. Никого там нет. Но, если хочешь – пойдем вместе. И, вообще тебе нужно ходить другой дорогой. Все‑таки мало ли…

Я провела ее через парк так, чтобы она не увидела лежащего там трупа.

И вот скоро ей снова предстоит встретиться с безумцем. И на этот раз Он заберет ее. А перед этим ее предаст та, кому она доверяла. Врагу не пожелаешь так умереть.

Жаль ее. Обычно я не чувствую жалости, но обычно я не встречаю человека больше одного раза. А, если встречаешься чаще – сама собой возникает симпатия.

Она не проживет даже короткой человеческой жизни, а с нами сможет дожить то, что не дожила. Сможет, но захочет ли? Я не знаю.

Было очередное серое утро. Марина, не торопясь, шла в школу. Выходила она всегда задолго до звонка, поэтому опоздать не боялась. Мимо проносились машины (она шла вдоль дороги). Девушка была настолько погружена в свои мысли, что не замечала ничего вокруг.

Непонятная истерика Лейлы поразила ее гораздо больше, чем она хотела то показать. Обычно она не обращала внимания на этих двух подружек, искренне не понимая их беспечности по поводу будущего. Ну, куда они поступят с такими оценками? Но сейчас ее рациональный ум отказывался понимать непонятную жалость Лейлы к ней и ее странные приоритеты. Что сейчас может быть важнее учебы? Сейчас нужно учиться, получать образование, делать карьеру.

Все эти мудрые мысли ей с детства внушали родители и добились своего, вскоре девочка стала думать также.

Мать Марины работала учителем физики в вечерней школе. Сама она окончила школу с медалью, а институт – с красным дипломом. Отец всю жизнь проработал бухгалтером. И у него имелась медаль и красный дипломом. И они оба в один голос твердили дочери: "Учись на "отлично", доченька. С медалью в любой ВУЗ поступишь. Окончишь с красным дипломом, на работу будет легко устроиться. Будешь хорошо работать – тебя заметят и повысят – карьеру сделаешь".

Родителям Марина верила и делала все, как они говорили. Несоответствие между словами родителей и их успехами в карьерном росте девочка почему‑то упорно не замечала.

Столь же упорно мать внушала ей, что нужно быть скромной и аккуратной, ведь одежда и внешность – не главное. Главное – ум. И Марина одевалась скромно и аккуратно: однотонные водолазки, строгие пиджаки, длинные юбки (самая короткая чуть ниже колена), простая обувь – все темных, сдержанных тонов. Волосы собраны в пучок, ни какой косметики, маникюра и украшений.

В школе она не была одинока, у нее было несколько приятельниц (все‑таки характер – такой силы подавления притягивает). Подруг у нее не было, но она в них и не нуждалась. Приходя после школы домой, сразу делала уроки (уроки она делала тщательно и быстро. Многолетняя практика.) и читала что‑нибудь полезное.

Вот только русский язык! Сколько она не зубрила правила, но всегда была патологически безграмотна. От "троек" по русскому за четверть спасали только хорошие устные ответы. Однажды, написав четвертной диктант, оценка, за который на многое влияла, Марина чуть не расплакалась. Тогда сердобольная Лейла предложила проверить Маринин диктант. Нет, это была не злая шутка. Лейла, не знавшая ни одного правила, писала без единой орфографической или пунктуационной ошибки. Даже в начальной школе, при всей детской невнимательности Лейла делала на удивление мало ошибок, с класса с пятого перестала делать совсем. Тогда Марина с возмущением отказалась от предложения – она все привыкла делать сама…

Ее размышления прервали визг тормозов и грохот. Она вздрогнула, очнулась от раздумий и увидела в паре метров от себя мотоцикл, врезавшийся в столб, и парня в черной кожаной куртке на земле. Лицо его и нога в светлых джинсах были в крови. Он тяжело дышал, глаза были полуприкрыты.

Что делать? Вызвать "скорую"? Но, у этого района есть одна неприятная особенность, телефонов там нет – не проложен кабель. И Марина побежала по безлюдным улицам в поисках человека с "мобильным". Вскоре она нашла его и вызвала "скорую".

Быстро вернулась к месту аварии – парень не перестал дышать, и это радовало. "Скорая" долго не приезжала. Обычно в таких случаях милиция оказывается на месте гораздо быстрее "скорой", но сегодня милицию никто не вызвал.

Наконец красно – белая машина подъехала к месту происшествия.

Парня подняли и положили на носилки. Видимо их слишком резко тряхнули, когда заносили в машину, потому что парень вдруг открыл глаза. Он посмотрел на Марину и улыбнулся.

– Подождите, – сказала девушка, – я поеду с вами.

– А в чем дело? – спросил полноватый веселый доктор. – Жених твой, что ли?

– Э – э-э… Да.

Марина провела в больнице несколько часов. Она сидела у дверей хирургического отделения, пока проходившая мимо медсестра не сказала: "Шла бы ты домой, деточка. Не волнуйся ты так – будет жить твой красавчик. Приходи завтра навещать".

Тогда Марина поднялась и побрела домой. В школу в тот день она не пошла. Впервые за все школьные годы. Учителя в тот день, один за другим с удивлением отметили отсутствие Лётовой, одноклассники же значения не придали, только заметили, что чего‑то не хватает. Даша в тот день пребывала в премерзком настроении. Лейла сначала решила ее не трогать, но потом подумала, что спросить все же не помешает – хотя бы из элементарной вежливости.

– Даш, ты сегодня какая‑то странная.

– Странная? Может быть.

– Что‑то случилось?

– Да, нет… Просто, настроение плохое. Сон приснился.

– Расскажи, может, скажу, что он значит.

– Такое не растолкуешь – это воспоминание.

– Ну, расскажи воспоминание. Может, полегчает.

– Это случилось, когда мне было семь лет. Я засиделась в гостях у бабушки и, когда возвращалась домой, было довольно поздно. Самая короткая дорога – через сквер. Но, ночью она выглядела просто устрашающе. К тому же, поговаривали, что там хозяйничает маньяк. Помнишь?

– Еще бы.

– Однажды там уже нашли мертвую женщину. Я, конечно, могла пойти другой дорогой, другой дорогой было так же страшно. Я стояла, не решаясь войти в сквер.

Вдруг я увидела женщину. Красивую женщину, одетую в длинный черный плащ. Скорее даже не плащ, а балахон с накинутым капюшоном.

– Что ты стоишь здесь? Уже поздно, – спросила меня она.

– Я боюсь. Говорят, что в парке – маньяк.

– Глупости говорят. Никого там нет. Но, если хочешь – пойдем вместе. И, вообще тебе нужно ходить другой дорогой. Все‑таки – мало ли…

Мы пошли через сквер. Мне стало еще страшнее. Это был какой‑то дикий, непонятный и не поддающийся описанию страх. Никогда не забуду яркое сине – фиолетовое небо и черные ветки на его фоне.

Мы вышли из сквера, и я пошла домой. Я оглянулась. Навстречу женщине шел мужчина в таком же плаще – балахоне. Я поспешила уйти.

Утром в сквере нашли мертвого маньяка, сильно избитого. Мне почему‑то показалось, что, когда мы проходили через сквер – он был уже мертв. Странно, что я его не видела. До сих пор по возможности стараюсь не ходить через этот сквер.

И до сих пор не понимаю, чего я тогда так испугалась.

– Да, ладно, не переживай ты так. Наверное, это были какие‑нибудь сектанты в балахонах. А ты просто была очень маленькая, вот и испугалась. Не бери в голову.

– Постараюсь.

– Да, ну их всех! Давай лучше с двух последних уроков свалим

– Давай.

Водитель высадил их на окраине города.

"Пойдем, здесь недалеко", – сказала Лика.

Она просто светилась от счастья. Закатное солнце золотило серый асфальт и убогие двухэтажные дома. Антон с любопытством оглядывался вокруг. Лика улыбалась ему, а потом, раскинув руки и подняв лицо к небу, закружилась: "Я дома! Дома! Дома!"

Ветер нес по улицам пыль. Снег уже растаял, а листьев еще не было. Да, и деревьев было мало. Закат, конечно, несколько сглаживал убогость, если это можно так назвать, – архитектуры; но Антон почувствовал себя неуютно. "Наверное, здесь живут агрессивные люди, – подумал он. – В такой обстановке быстро станешь агрессивным".

"Нам сюда", – сказала Лика.

Они свернули во двор, вошли в одни из темных, одинаковых подъездов и поднялись на второй этаж. Лика пошвырялась в большой щели в стене прутиком, поднятым еще на улице, и вытащила оттуда ключ. Потом открыла дверь, бросила ключ обратно в щель и захлопнула дверь, когда они вошли в квартиру.

Первым впечатлением Антона от нового места стал запах.

– Ни, хрена себе! Лика, что это за запах?

– Запах? Какой запах? А, этот. У меня шесть кошек.

– И они ждали тебя здесь все это время? Без еды, я так понимаю.

– Ну, что ты говоришь. Мама уже больше года как уехала в деревню и увезла их всех с собой.

– Жаль, запах нельзя увести.

– Ну, что ты придираешься.

– И, действительно, что это я?

Лика была такт счастлива, что Антону стало стыдно за свои комментарии. Мало ли, кто как привык. Широко открытые глаза Лики светились радостью.

Квартира была трехкомнатная. Прямо напротив входной двери находилась небольшая кухня, по дороге в кухню – ванная. В коридоре было темно – двери в комнаты были закрыты. Направо по коридору находилась небольшая комната с кроватью и письменным столом. От пола до полтолка весели кривые полки с книгами и разным хламом между ними, на полу были кипы старых газет и тоже хлам. Постель была незаправленна и смята, словно хозяйка только что встала, но покрыта толстым слоем пыли.

Во второй – большой – комнате (прямо по коридору, который тоже был сильно захламлен); были два старых шкафа (вся мебель в квартире была старой), стол и диван. Под столом была подстилка из одеяла, вонючая, видимо – для кошек, и две грязных, заплесневелых миски. А на полу все такой же хлам. Третья, маленькая, комната, смежная со второй была так заставлена, что зайти туда было не возможно.

Антон вздохнул и пошел на кухню. На столе стояла заплесневелая тарелка с чем‑то недоеденным, кружка с чайным осадком на стенках, в раковине гора заплесневелой посуды.

В кухню вошла Лика.

– Лик, ты, наверное, очень торопилась, когда уезжала?

– Ну… да. А как ты узнал?

– Да, постель не заправлена, посуда не убрана.

– Антон, ты только пришел, а уже все критикуешь!

– Я не критикую. Я вижу – ты всегда такая стремительная.

– В смысле?

– В смысле – все стремительно решаешь и делаешь. Как сегодня утром.

– Ну, да.

Общими усилиями они вымыли посуду и немного прибрались на кухне. Потом Лика поставила чайник и долго объясняла Антону, где находится магазин, и Антон туда быстро сбегал.

На обратной дороге он встретил маленького, сухонького старика с выцветшими синими глазами и головой, неровно поросшей бородой и волосами.

– Эй, парень, у тебя сигаретки не будет?

– Нет, я не курю. Уже давно.

– А спичек?

– Спички есть – возьмите.

– А хлебушек есть?

– Есть, – Антон отломил старику хлеба.

– Вотспасибочки, парень.

Лика открыла Антону дверь и взяла у него покупки: хлеб, сахар, чай в пакетиках, бублики и спички.

– Я смотрю, ты проголодался – полбуханки отъел.

– Это не я. Старика встретил, он попросил.

– Старика?! Так он еще жив! Это дядя Витя – он всегда чего‑нибудь просит.

Они открыли окно, сняв с подоконника горшки с засохшими цветами, заварили чай и уселись пить его на подоконник. На небе зажигались звезды, силуэты домов чернели в голубом сумеречном воздухе, из двора неслись пьяные песни и крики.

– Лик, а почему ты уехала отсюда?

– Антон, тебе не кажется, что ты задаешь слишком много вопросов? Все спрашиваешь, спрашиваешь…

– Нет, не кажется. Мы же так мало знакомы. Я хочу узнать о тебе больше.

– А, мне кажется, что мы знакомы целую вечность.

– Да, пожалуй. Ну, так все‑таки – почему?

– Я не люблю об этом говорить. Несчастная любовь. Предательство друзей. А виновата во всем одна моя, так называемая, подруга, которой я верила как себе.

– Ладно, закроем тему. Извини, я тебя расстроил. Ну, не переживай ты так – почти у каждого была несчастная любовь. И у меня была девушка. Я ее так любил, а она. Вспоминать не хочется.

– Да, ладно тебе. Не так уж все плохо.

– Если мы встретились, то наверное – да.

Они разговаривали до полуночи, а потом уснули в обнимку на разобранной пыльной кровати.

На следующее утро Лика слышала сквозь сон шум шагов на кухне, в коридоре, на лестнице, но долго не хотела просыпаться.

Когда она, наконец, встала, то увидела, что Антон хозяйничает на кухне. Он выдернул засохшие цветы из горшков и взрыхлил в них землю. В один из горшков он посадил одуванчик, выкопанный на улице. Он вымыл окно, стены и мебель на кухне, снял грязную занавеску, вытряхнул из холодильника, провалявшиеся там с отъезда Лики, испорченные продукты и выкинул их, а по всему холодильнику (тоже тщательно вымытому изнутри и снаружи) разложил кусочки черного хлеба, чтобы убрать неприятный запах. Сейчас Антон развел стиральный порошок в ведре и собирался мыть пол в остатках облупившейся коричневой краски. Увидев Лику, он улыбнулся ей.

– Доброе утро.

– Доброе. А ты, как я вижу – хозяйственный.

– Еще какой! А‑то скажешь, что от меня никакой пользы, да выгонишь.

– Зачем ты так плохо обо мне думаешь? Не выгоню.

– Нет? Ой, спасибо. Присоединяйся.

В тот день они вымыли пол на кухне, привели в порядок ванную и вымыли коридор. Еще Антон укрепил кривые книжные полки в Ликиной комнате, и там они вымыли пол и немного прибрались. Правда, Лика наотрез отказалась разобрать коридор и убрать старые газеты с пола.

Лика вставала поздно, Антон же, независимо от того, во сколько лег, вставал ровно в шесть утра. Пока Лика спала, он сдал в пункты приема банки, которых, почему‑то было много в коридоре, и старые газеты, а остальной хлам просто выкинул. Так за несколько дней он полностью очистил всю квартиру. Лика ничего не заметила, только удивлялась, что стало как‑то просторнее.

За те же несколько дней они помыли полы и окна во всей квартире, постирали занавески и пыльные Ликины вещи. Все три комнаты теперь обрели более или менее жилой вид. В доме стало светло и уютно. Вот, только запах несказанно бесил Антона и привыкнуть к нему он никак не мог. Но и эту проблему он решил.

Однажды он взял у соседа топор и мешок и автостопом, как учила Лика, поехал в еловый лес неподалеку от города и нарубил там полный мешок еловых лап.

Возвращаясь домой, он встретил дядю Витю.

– Сынок, а что у тебя там? – спросил старик.

– Еловые ветки.

– Дай одну.

– Возьмете, мне не жалко. Это – фитонцидное растение. Оно дезинфицирует помещение и оздоравливает воздух. (Да, я бы и тебя всего с удовольствием продезинфицировал, – подумал Антон.).

– Ой, спасибо. А сигареты у тебя есть?

– Я же говорил, что не курю.

– А спички?

– Ешь ты их, что ли, дядя Витя? На.

Антон разложил еловые ветки по всей квартире: на полу, на мебели, в шкафах и на шкафах, между оконными рамами. В квартире долго и сильно пахло новым годом, потом еловый запах несколько ослабел, но за это время запах кошек, не выдержав конкуренции, навсегда улетучился.

Денег и у Лики, и у Антона было очень мало, и они быстро кончились. Приведя квартиру в порядок они устроились на работу: Антон – грузчиком, Лика – техничкой. А по вечерам они гуляли, держась за руки.

После первой же зарплаты Антон отвел дядю Витю в парикмахерскую и купил новые рубашки себе и ему – неопрятный внешний вид старика оскорблял его.

Даша положила книги в большой пакет и уже потянулась к дверному замку, как ее окликнула мать.

– Даш, ты куда?

– К Лейле.

– К Лейле? А что в пакете? Опять книг у нее набрала!? Смотри, дочитаешься – будешь как ее мамаша – шибко умная. Только куда с этим умом потом устроишься? Не нужны никому умные‑то!

– С высшим везде возьмут.

– С высшим? Даже не думай! На повара пойдешь учиться! И специальность быстро получишь, и повара везде нужны. А с высшим – и учиться долго, и не устроишься потом никуда.

– Однако тетя Лиля устроилась получше тебя, – сказала Даша и захлопнула дверь.

Никто из Дашиных учителей и одноклассников и не подозревал об ее тяге к знаниям. Учителя и одноклассники считали ее двоечницей, которой ничего не надо было в жизни. Исчерпывающая характеристика, особенно, учитывая то, что мало кому из них было от жизни что‑нибудь нужно и еще меньшему количеству нужно что‑то действительно важное. Самое интересное, что и одноклассники, и учителя знали о ее привычке читать на уроках, последние не раз ее за это выгоняли. Но, что она читает, никому не было интересно, но все были твердо уверены, что ерунду.

Даша давно находилась в тяжелой депрессии. Безысходность существования угнетала ее. Ну, закончит девять классов; ну, пойдет учиться на повара и проработает всю жизнь в какой‑нибудь столовой. И всю жизнь она проведет в этом сером смердящем городе, и всегда ее будут окружать то, что надоело с рождения. Девушка понимала, что так нельзя, что она должна быть сильной. Должна? Нет, она никому ничего не должна.

Даша часто представляла себе, как приходить ночью на единственный в городе мост, становиться на перила и падает спиной вперед, раскинув руки. Представляла, как ее принимает черная тяжелая вода, как смыкается над ней, а она погружается все глубже и глубже в замедленном падении…

Красиво. Но, Даша твердо знала, что никогда этого не сделает. Ведь, пока она жива – всегда можно что‑то сделать, а после смерти делать будет уже поздно. Впрочем, Даша не считала смерть худшим исходом, но проверять свои догадки раньше времени не хотела.

Тем не менее, безысходность давила камнем на сердце, и Даше часто казалось, что она уже погружается, раскинув руки в черную тяжелую воду. Погружается уже давно. Это видение временами пугало ее, а временами – успокаивало.

Девушка медленно шла среди знакомых с детства домов. Обшарпанные, без малейшего намека на архитектурные излишества. И еще недавно ее подруга так же смотрела на эти стены, и они смотрели на нее, подавляя ее личность, уродуя душу и ломая волю.

Лейла пришла домой из школы и раздраженно бросила сумку на пол.

Дедушка что‑то делал на кухне, Лейла пошла к нему.

– Привет, дедуль. Что у нас на обед?

– Да, могла бы и сама приготовить! Я не обязан!

– С тобой все ясно. Так, не готовил бы.

– Ну, как же не приготовить для внучки. Суп с фрикадельками и компот. Все как любишь.

– Спасибо. Какой смешной фартук. Откуда он у тебя?

– Это бабушкин.

– Ясно.

В дверь постучали. Лейла открыла. На пороге стоял немощного вида старик.

– Привет, дядь Вить.

– Э – э-э…

– Лейла.

– Лейла, у тебя сигарет не будет.

– Я уже говорила, что не курю, сто раз уже.

– Ну, ты же курила.

– Курила не я, а Даша, да и она уже бросила.

– А…

– Дедушка дома. Де – ед! Иди – покорми дядю Витю.

– А покурить?

– Покурите после обеда. На улице.

Дедушка с дядей Витей гремели посудой на кухне. Лейла унесла тарелку и кружку с компотом к себе в комнату. Потом открыла доску и расставила шахматы на столе в комнате деда. После перекура старики всегда садились играть в шахматы.

Дедушке Лейлы было семьдесят четыре года. Когда‑то профессор филологических наук и гроза студентов, он сильно сдал после смерти бабушки и теперь имел мягкий, неуравновешенный характер и во всем слушался Лейлу.

Девушка принимала все важные и неважные решения, вела хозяйство и семейный бюджет. А дедушка время от времени ходил на родительские собрания, где равнодушно выслушивал все, что учителя думают о его внучке, и грозно сверкал глазами на учительниц, когда‑то бывших его студентками.

Учителя и большинство одноклассников считали Лейлу добродушной и туповатой. Такая всю жизнь проработает на заводе, ничего не добьется, но будет счастлива. Еще одна исчерпывающая характеристика.

Лейла действительно была добродушной. Не альтруистка, но всегда готовая помочь. А вот тупой она не была никогда. Воспитанная в интеллигентной семье и с детства привыкшая к хорошим книгам, она была начитанной и эрудированной. Здесь и крылся секрет ее безупречной грамотности. Вот, только обнаруживать свои знания в школе Лейла не спешила и правильно делала. Там ценились только подробные пересказы учебника. И, вообще, в школе девушка обычно была погружена в себя или в болтовню с Дашей, за это и прослыла тупой.

Лейла включила музыку – в шкафу на полке– от греха подальше (первый этаж все‑таки, обворуют еще) был спрятан дорогой музыкальный центр – подарок матери. Там же, как когда‑то у Лили, половину шкафа занимали кассеты и диски с музыкой. Мать и дочь были во многом похожи. И слушала Лейла рок, как и Лиля. Только вкусы были несколько другие. Она любила "Наутилус", "Калинов мост", "Черный кофе", "Ночных снайперов" и "Ногу свело". Даша (здесь было несколько ее дисков) слушала "Агату Кристи", "Кино", "Удо" и "Арию". Обе они любили "Рамштайн", благо немецкого они не знали и не понимали о чем песни.

Сейчас играли "Снайперы". Рок, в сознании Лейлы всегда ассоциировался со свободой, а конкретно "Снайперы" словно бы звали в путь. Лейла давно мечтала уехать куда‑нибудь подальше отсюда, но перспектива переезда к матери пугала – она действительно не хотела и не могла бросить деда и Дашу.

В дверь постучали. Лейла пошла открывать. На пороге стояла Даша с большим пакетом.

– Что, уже все прочитала? Быстро ты.

– Старалась.

– Да, ладно, могла бы и не торопиться.

– А я и не торопилась. Дашь еще чего‑нибудь почитать?

– Ну, нет, не дам. Бери, конечно.

– Я вижу – у вас гости.

– Да – дядя Витя. Он часто приходит, пора бы уже привыкнуть.

– Даша, у тебя сигаретки не будет? – высунулся из дедушкиной комнаты дядя Витя: Лейла сказала, что ты куришь.

– Я сказала, что она бросила. А ты, я так понимаю, еще не накурился.

– Нет.

– Вот, куряка. Кури дедушкины.

Когда девочки зашли в комнату Лейлы, Даша спросила: "Слушай, а сколько ему лет?"

– Кому? – не поняла Лейла.

– Дяде Вите.

– Не знаю.

– И я не знаю. Сколько себя помню – он был таким.

– Вот, и я о том же.

– Но, ведь стариком можно быть долго.

– Можно, но неохота. Лучше уж молодым побыть подольше.

– Да, ну. Ничем не лучше. Все учишься и учишься ничему, да тоскуешь от безысходности. А старикам не так уж плохо – они безмятежны, они уже отмучились.

– Да, ладно, все не так уж плохо. А, вообще, – у тебя все в порядке? Ничего не случилось? Что‑то ты грустная сегодня.

– Да, просто Вальку вспомнила и подумала, что она, наверное, сошла с ума потому, что жила здесь, тут кто угодно сойдет.

– Сколько она уже в психушке?

– Уже год.

– А ты все вспоминаешь. Ты же не виновата, что с ней такое случилось.

– Вроде – нет, но я не уверена. Мне все кажется, что я могла что‑то сделать. И сама понимаю, что вряд ли. Она сама придумала себе мир и ушла в него отсюда.

– Ну, и что? Многие так делают.

– Да, но не многие считают, что все в этом мире из‑за них и ради них.