Текст книги "Три смерти и Даша (СИ)"

Автор книги: Ольга Малашкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Ольга Малашкина
Три смерти и Даша

Посвящается дяде Вите

Я внушаю людям только ужас. Так было всегда, сколько я себя помню.

Где бы я не появилась – все сторонятся меня, никто никогда не радуется моему приходу. Не удивительно, что меня редко куда‑нибудь приглашают, хотя случается и такое. Обычно меня игнорируют, старательно делают вид, что меня нет, а когда замечают, что я рядом – приходят в ужас.

Я всегда все делаю не так. Я всегда прихожу не вовремя: то – слишком рано, то – слишком поздно. И мало кто радуется тому, что я вообще пришла.

Никто меня не любит, никому я не нужна. Вернее, никто не осознает, насколько я все же нужна, несмотря ни на что.

Если не знать, кто я, то может показаться, что я непривлекательная, необщительная и ужасно закомплексованная. Но, это не так. На самом деле я весьма симпатичная – у меня темные глаза и волосы, правильные черты лица, я среднего роста и с хорошей фигурой. Я уверена в себе и очень общительна по роду деятельности. Просто я – смерть.

Да, не очень благозвучное имя, но уж какое дали. На разных языках этого мира мое имя звучит по – разному. Также разные народы не сходятся во мнении какого смерть пола. В одних языках это Она (в смысле – я), в других – Он, в третьих – Оно. Знали бы люди, что правы они все – нас действительно трое.

Людям сложно это понять, а мне сложно понять, как можно жить вдвоем. По крайней мере, когда вас трое, точно знаешь, где они, если они не с тобой. Хотя, в семье, где я родилась, Она (то есть – моя мать) была далека от понимания этих преимуществ. Она измучила Их ревностью. Она ненавидела Их, ненавидела меня, как Их ребенка, ненавидела весь мир. И на Земле лютовала тогда в основном Она. Эпидемии, свирепствовавшие на планете, уносили миллионы жизней.

Прожила Она по нашим меркам не долго. Она быстро утратила плоть, а скелет вскоре рассыпался в прах. Многие видели Ее в таком обличии, и от этого меня теперь представляют точно так же и бояться еще больше.

Они не намного Ее пережили. Оно и Он – мой братец отправились в другие миры в поисках лучшей доли, а я осталась здесь. И поклялась, что в моей все будет по – другому. Ах, да, совсем забыла сказать – у меня прекрасная семья.

В городе был химкомбинат. Почти ежедневно или, по крайней мере, не реже раза в неделю по улицам ползли ядовитые испарения. Жители города давно к этому привыкли. Они часто просыпались и ходили весь день с больной головой, часто кашляли, не простыв, и не придавали этому особого значения.

Город был маленький и ужасно пыльный. Весной листва немногочисленных деревьев быстро превращалась из зеленой в серо – зеленую. А зимой город был окрашен в три цвета: белый, серый и голубовато – серый. Никаких архитектурных излишеств в городе не было. Местное образование было представлено несколькими училищами; одним престижным колледжем, готовящим более или менее квалифицированных рабочих для химкомбината; и единственным, имеющимся почти во всех городах, педагогическим институтом, с единственным же престижным факультетом (естественно – химфаком).

Естественно, почти вся деловая, общественная и культурная жизнь вращалась вокруг химкомбината, а тем, кто не мог или не хотел в ней участвовать, словно бы и не было места в этом городе.

Несмотря на общую внешнюю неприглядность города, этот район сильно и невыгодно выделялся на фоне других.

Он состоял из старых двухэтажных домов, не ремонтировавшихся, наверное, со дня основания огорода. Летом в этих домах всегда было прохладно, а зимой – холодно. Детские площадки находились в таком состоянии, что дети предпочитали им все, что угодно: лестницы, чердаки, подвалы, небольшие рощицы и сады частных домов. Населяла этот район, в основном, местная «интеллектуальная элита: выпускники училищ, рабочие, немного интеллигенции и много потерявших себя алкоголиков и наркоманов.

В тот день вдоль неширокой дороги шла молодая женщина. Ее звали Лиля, и выглядела она так, что если вы хоть раз ее видели, то вряд ли когда‑нибудь забудете. Она не была похожа на блеклых, обезличенных женщин родного города и совсем не походила на девочек с окраин – хорошеньких, но грубоватых, с ярко раскрашенными дерзкими личиками. Фигура у нее была превосходная, черты лица правильные. Глаза у нее были карие, очень выразительные, а волосы длинные, светлые. Сейчас она была абсолютно безмятежна и спокойна. Волноваться ей было нельзя: она ждала ребенка.

Навстречу ей шла другая молодая женщина. Ее звали Роза. Ей было, как и Лиле, восемнадцать лет. И она тоже была беременна и тоже на пятом месяце. Маленького роста, хрупкая, с длинными русыми волосами и большими голубыми глазами она производила впечатление беременного ребенка. Хотя, если судить по уровню развития, в сущности, так оно и было.

Девушки встретились, улыбнулись друг другу и познакомились. С тех пор они часто гуляли вместе, часами болтали и вскоре узнали почти все друг о друге.

Лиля жила с отцом, который в ней души не чаял. Девятнадцать лет назад, когда ему было сорок, его отцовство началось с уверенного заявления, что ребенок не его. О том, где сейчас ее мать, Лиля имела весьма смутное представление и не хотела знать больше.

Как и все девушки ее возраста, Лиля искала любви и понимания. И если это можно так назвать, то нашла. На свою голову.

Что до ребенка, то она рассудила, что его незапланированное появление не повод для того, чтобы в восемнадцать лет становиться убийцей и оставила.

Роза жила с отцом своего ребенка. Скоро должна была состояться их свадьба. Роза не задумывалась, любит ли она своего будущего мужа, да и вообще редко задумывалась. Быть может, в глубине души она осознавала, что все происходящее – не предел ее мечтаний, но была слишком слабовольна для каких‑либо свершений. Главным для нее всегда была привычка, а ко всему происходящему она давно привыкла и не желала ничего менять. А если и находили на нее время от времени, приступы дикой тоски, так что ж с того.

Лиля училась на филологическом факультете местного педа. Она поступила туда потому, что ей было все равно, а ее отец преподавал там.

Склад ума у Лили был гуманитарный, и учеба давалась ей легко. Учиться ей не нравилось. И не столько учиться, сколько – посещать занятия, где по группе гуляли грязные сплетни; где строгие преподавательницы завидовали ее красоте и беременности, а манерные ломали руки и принимали картинные позы: „Ах, посмотрите, какая я утонченная и умная, не то, что вы!“ И где она прекрасно понимала, что, несмотря на ее широкий кругозор, негде не нужны филологи в это суетное время перемен. Ну, разве что, в школе, но она лучше пойдет мыть полы…

Роза училась в ПТУ, неподалеку от дома на маляра – штукатура. Появлялась она там крайне редко, в основном для того, чтобы получить стипендию. И, вряд ли, это сильно влияло на ее профпригодность – красила, штукатурила и клеила обои она и без того хорошо.

В общем, их обеих ждала непрестижная, неинтересная и низкооплачиваемая работа.

Правда, в жизни Розы теперь было одно светлое пятно – ее будущий ребенок. Его появление Роза восприняла также спокойно, как и все в своей жизни. Но теперь ее жизнь приобрела смысл, а ей с детства твердили, что смысл жизни нужен, правда, никто не уточнял – зачем.

Роза хотела мальчика, а ждала девочку. Лиля же хотела девочку, девочку и ждала.

Девушки часто ходили друг к другу в гости, но чаще бывали у Лили – у Розы дома полным ходом шел ремонт.

Так однажды они сидели в Лилиной комнате. Сгущались сумерки, но свет они не включали. В комнату проникал красноватый свет уличных фонарей, и мебель отбрасывала причудливые тени. Слышно было каждую проезжающую машину.

– Лилька, ты такая умная! – вдруг после долгого молчания сказала Роза.

– Почему ты так решила?

– Ну…Ты знаешь много. Интересно рассказываешь.

– И что с того? В жизни это мало помогает.

– Почему?

– Потому, что никому это не нужно.

Лиля встала и включила музыку: в шкафу на полке был спрятан от греха подальше магнитофон. Почти половину шкафа занимали магнитофонные записи.

– Лиль, а что это за группа? – спросила Роза.

– „Ария“. Моя любимая.

– Так это же. „металл“. – с ужасом в глазах проговорила Роза.

– Ну и что, – спокойно ответила Лиля, – Я люблю „металл“.

– Ты что? Во всех журналах пишут, что такая музыка это тлетворное влияние запада. Она пропагандирует культ насилия. Как ты можешь такое слушать? – Роза не скрывала своего возмущения.

– Спокойно. И, как видишь, до сих пор ни кого не изнасиловала.

– А еще я читала, что „металл“ плохо влияет на мозги. Что люди от него быстро тупеют.

– Кто‑то только что говорил, что я слишком умная…

– Ну, вот, и не боишься за свой ум?! Еще я читала.

– Что‑то ты слишком много читаешь. Не к добру это. Лучше бы Пушкина почитала. Или – Набокова. У меня есть. Хочешь, дам почитать?

– Не – ет, – протянула Роза, – Это все так скучно. И вообще – я не люблю читать, ты же знаешь.

– И не читай. Тебе это противопоказано.

– А не боишься, что на ребенка плохо повлияет?

– Что? – не поняла Лиля.

– Ну, музыка.

– Конечно – нет. Все эмоции я делю с ним, а мне нравится. Да и как я без рока?

– А откуда у тебя магнитофон? На какие шиши? Я же знаю, что вы живете небогато, – неожиданно сменила тему Роза.

– Это подарок…вернее – взятка. Отцу за экзамен.

– Ты же говорила, что он у тебя строгий, принципиальный и не берет..?

– Вообще – да. Но, тут уж очень удачно предложили. Он же знал, что я давно хочу, а денег нет, и не предвидится.

– Да – а. Лиль. А как там твой Фарит?

– Да, лучше бы он был не мой. Готовится стать отцом.

– И как?

– Ничего. Мальчика хочет. Уговаривает свою мать с ребенком сидеть, пока я в институте.

– И как?

– Вроде – согласилась. Не очень то я хочу ее так часто видеть, а что делать.

– Что, не любит тебя?

– Да не то, чтобы – очень. Но считает, что красота до добра не доведет. Видимо, по собственному опыту судит, я видела ее фотографии в молодости.

– Красивая?

– Не то слово. Жаль, сынок не в нее. А Вася твой как?

– Хорошо. В эту субботу наша свадьба. Ты придешь?

– Странный вопрос.

– Приходи обязательно. Если ты придешь – все надолго запомнят нашу свадьбу. Вообще, завидую я тебе, Лилька. И умная и красивая. Чего еще надо?

– А я всегда мечтала быть как ты.

– Да, ну..?

– Ты так легко относишься к жизни. Мне бы так. А мне вечно чего‑то надо, чего‑то не хватает, чего нет и не будет.

– Да, ладно.

– Только не знаю, что вам на свадьбу подарить. Да и денег нет.

– И зачем ты пошла в этот институт? Все равно после него никуда не устроишься. Пошла бы в училище – давно бы уже работала.

– Нет, я хочу высшее.

– Ну, зачем?!

– Пригодится. А если и не пригодится – хотя бы для себя.

– И куда ты с ним устроишься? Училкой?

– Типун тебе на язык! Может, я вообще отсюда уеду. Надоело мне здесь.

– Ну, куда ты отсюда уедешь? Кто тебя ждет?

– Никто. Но, это же хорошо. Если бы ждали – подготовились бы: возвели бы крепостную стену, запаслись бы продуктами и не пускали бы меня.

– Да, ладно тебе. Не расстраивайся.

– Даже не собиралась. И все равно я уеду!..

Да, у меня прекрасная семья. По началу я неплохо справлялась сама: людей на земле было не так уж много. Я наслаждалась покоем.

А потом, люди начали воевать. То есть, воевали они и до этого, но не в таких масштабах. И мне стало трудно. А что бывает, когда я не справляюсь? Правильно, – появляются легенды о вампирах, зомби, призраках, имеющие в основе реальные факты. А потом люди сами отмахиваются от них: мол, все это выдумки. Им и в голову не приходит, что я могу не справляться.

А вот к появлению чудовищ я не имею никакого отношения. Это все либо людская фантазия, либо необразованность. Например – дядя Витя – чудовище с лицом и телосложением старика, безопасное, но постоянно пристающее ко всем с просьбами. Ко мне его появление не имеет никакого отношения – я проверяла – он жив, и никто из нас не знает даты его смерти. Наверное, он откуда‑то вылез после долгой спячки потому, что раньше я его не видела. Наверное, во времена молодости моих родителей таких было много.

Так, вот: шли войны, и я не справлялась. И однажды на поле боя я встретила Его. Он, как мой брат недавно покинул другой мир и пришел сюда, почувствовав, что нужен. Я сильно растерялась, когда его увидела и выронила воина, которого собиралась забрать. Он выжил после страшной раны и всем рассказал обо мне. Позже так родились легенды о валькириях. Только не верьте им – я не толстая.

Конечно же, мы с Ним полюбили друг друга. Честно говоря, я не ожидала от себя такой влюбчивости. С улыбкой вспоминаю то время. Тогда мы много гуляли по древним городам, люди шарахались и разбегались от нас, а города менялись на глазах – людское время быстрее нашего, иначе как бы мы все успевали?

Оно я встретила, когда однажды пошла, прогуляться по космосу. Оно обитало на планете, лишенной жизни и находилось в очень подавленном состоянии. Это было не первое Оно, которое я встретила, но я не сомневалась. Я взяла его за руку и отвела к нам домой. И мы наконец‑то зажили, как и полагается, втроем, в любви и согласии. Оно полюбило нас и море, к которому часто ходило.

Мы – очень красивая молодая семья. О себе я уже говорила. Он высокий, бледный, с темными волосами, черными глазами и мужественными, чуть грубоватыми чертами лица. Оно внешне похоже на то, что люди называют ангелом (да от Него, собственно говоря и пошли эти легенды): светлые, блестящие кудри, нежные черты лица, большие синие глаза с длинными загнутыми ресницами.

Когда нас стало трое мы, наконец‑то, разделили обязанности, как положено. Он – насильственная смерть. Его встречают в бою, в драке, в темных подворотнях и на освещенных улицах и дорогах, в камерах пыток, от рук палачей с тупыми, бессмысленными лицами, в море и на небе и в миллионах других мест.

Я – смерть ненасильственная, но мучительная. Меня можно встретить в больнице, при родах, у себя дома, в гостях, на улице и в еще большем количестве месте, чем его. Еще я прихожу за самоубийцами.

Оно – смерть тихая, безмятежная и безболезненная. Оно часто приходит к старикам и иногда к детям. Но, смерть без боли и мучений такая редкость, что Оно занято меньше, чем мы. Гораздо меньше, но Оно не сидит без дела. Ведь Оно обладает феноменальной памятью. Оно помнить всех, кого мы забрали. Помнит, кто, когда и кого должен забрать. Поэтому вампиризм и прочее надолго стал только легендой. Вот только дядя Витя по – прежнему донимает всех нас, но чудовища – не в нашей компетенции.

Прошло пятнадцать лет. Дома в уже знакомом нам районе из старых превратились в аварийные. По городу ползли ядовитые испарения. Было серое утро пыльной весны.

По темному двору шла девушка. То была Даша – дочь Розы. По нездоровым канонам времени она считалась красивой, ведь была очень худенькой. Впрочем, этот город рождал таких тысячами. Независимо от моды на фигуру. Мать давно недоумевала, в кого девочка пошла – она мало походила на нее и отца. У Даши были светлые, почти совсем белые волосы, шоколадного цвета глаза и белая кожа, она была очень яркая в своей бесцветности.

Что до Розы, то она родила после Даши двух мальчиков и быстро превратилась в нервную, скандальную, вечно скучающую домохозяйку. Она ходила по дому и двору в старом халате, очень редко уходила дальше двора и была в целом вполне довольна жизнью. К тому же была она жуткой сплетницей. А еще она очень хотела, чтобы Даша после девятого класса (который оканчивала этой весной) пошла учиться на повара.

Даша подошла к неосвещенному окну на первом этаже и громко постучала в стекло. Через минуту из подъезда вышла ее лучшая подруга Лейла – дочь Лили. Девочки с детства были очень дружны. Когда‑то их даже в шутку называли сестренками.

Лили давно здесь нет. Восемь лет назад она во второй раз вышла замуж и уехала из ненавистного города, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

Муж Лили – человек сказочно богатый – давно искал себе жену столь же сказочно красивую, как полагалось ему по статусу. Но он обладал чувством прекрасного, что крайне редко встречается среди богатых людей. Он прекрасно понимал, что красота и топ – модели – это вещи прямо противоположные друг другу. Только где искать красавицу он себе плохо представлял.

Однажды он приехал по делам в этот город и случайно встретил Лилю. И недолго думая, увез ее к себе в столицу. Если бы он подумал подольше, то наверняка женился бы на женщине, пусть менее красивой, зато гораздо менее умной. Но ему и в голову не пришло, что к такой красоте могут прилагаться еще и мозги. Да и силу характера Лили он здорово недооценил. Конечно же первое время она делала все, как скажет он. А когда ей надоело, то с легкостью подчинила его себе, о чем он до сих пор даже не догадывается. К тому же через год после свадьбы к нему пришла любовь сильная и страстная, первая в его жизни. Он до сих пор любит Лилю. А Лиля относилась и относится к нему как к мебели. Никогда она не простит ему отношения к себе как к красивой кукле, да и уровень интеллекта у него сильно подкачал, говорить с ним ей было не о чем.

Лиля блистала и сражала всех наповал везде, где бы ни появлялась. Первое время муж даже не пускал ее никуда без телохранителя, пока ей это окончательно не надоело. О ней заговорили. Женщины завидовали ей, мужчины завидовали ему и восхищались ею: многие – красотой, некоторые – умом, большинство – и тем и другим одновременно.

Первое время она отчаянно скучала, ее не радовали ни тряпки, ни дорогая косметика (впрочем, совершенно при ее внешности не нужная).

Потом она стала много гулять по городу, который внешне оказался немного повеселее, чем ее родной. От скуки снова занялась филологией, защитила диссертацию и хочет и дальше заниматься наукой.

Сейчас она преподает в университете, пишет профессорскую диссертацию, много путешествует (мечта детства и юности) и более или менее примирилась с жизнью.

Лейлу она видит редко. Девушка, в чем‑то такая же прагматичная, как и мать, понимает ее, полностью оправдывает и не держит на нее зла. Поначалу, муж устраивал Лиле сцены, говорил, что не собирается воспитывать чужого ребенка; а теперь часто спрашивает, где Лиля планирует обучать Лейлу, и не лучше ли ей перебраться сюда и подготовиться к поступлению. Быть может, он предлагает это потому, что готов на все, чтобы Лиля не грустила (а грустит она часто), а может потому, что у них с Лилей нет детей и неизвестно, будут ли вообще.

Чувствует ли Лиля какую‑то особую любовь к дочери или нет, но она прекрасно понимает, что уж если препроводила ее в наш несовершенный мир, то должна как‑то помочь ей утвердится в нем. Она регулярно посылает дочери деньги, они с дедом тратят мало, зато не боятся, что денег не хватит. Она покупает дочери наряды (правда, не всегда угадывает с размером из‑за редких встреч, поэтому Даша тоже хорошо одета). Лейла же одевается просто, правда частенько укорачивает юбки и сарафаны. А еще Лиля постоянно уговаривает дочь перебраться к ней – в Москву, но Лейла всегда находит отговорки: то она деда не может оставить, то – Дашу. Не то, что бы она сильно любила родной город, но некоторые его обитатели ей дороги. А Лиля постоянно ищет новые аргументы в пользу переезда.

В отличие от Даши Лейла очень похожа на своих родителей. Она такая же высокая, смуглая, черноглазая и черноволосая, как отец. А фигура и правильные черты лица у нее от матери, и волосы тоже вьются.

Девочки шли в школу, вдыхая зловонные испарения.

– Такой родной мерзкий запах, – сказала Даша.

– Скорее бы листья появились, что ли, а то пыльно, дышать нечем, – отозвалась Лейла и добавила: Даш, а может, прогуляем сегодня, а?

– Лейла, не соблазняй меня! И так давно там не были.

– Ну, ладно.

Школа, где они учились, не выделялась на фоне района ни в лучшую, ни в худшую сторону. Уровень преподавания там был низкий, а тяга к знаниям и того ниже. Своими серыми стенами школа наводила тоску и у многих, независимо друг от друга, почему‑то ассоциировалась с многоместным крематорием.

Первым уроком была литература. Даша, как назло, сегодня не взяла с собой ничего почитать и теперь с интересом смотрела в окно. За окном тоже было мало приятного, но все же гораздо больше, чем в классе. Лейла не выспалась и тупо смотрела прямо перед собой полусонными глазами. Учительница накануне проверила сочинения, которые девятый „В“ написал месяц назад, и теперь громко делилась своими соображениями на этот счет: „Написали, в целом, неплохо, кроме…впрочем, как обычно…Арсланова. Арсланова, я к тебе обращаюсь!“

Лейла попыталась сфокусировать взгляд на учительнице: „Да?“

– Что – „да“?! Ты учебник вообще открывала? Ну, что ты опять написала?! Разве в учебнике так сказано?

– Но, Мариванна, я написала то, что думаю. У меня и учебника‑то нет, – шепнула Лейла Даше.

– У меня тоже, – ответила она.

– Арсланова, надо не думать, а писать, как положено! Что, по – твоему, учебник дураки писали?

– Не знаю, я не знакома с его авторами. Но, это мое личное мнение.

– Ах, личное!? Твоего мнения здесь никто не спрашивает! На этот счет в литературе есть правильная точка зрения. Да и кого здесь интересует твое мнение?! Есть такие? Поднимите руки! Ну, вот, что и тре.

– Меня, – высоко подняла руку Даша, – меня интересует ее мнение.

– Ах, еще одна умная выискалась! – возмутилась явно такого не ожидавшая учительница.

– Да, теперь нас здесь двое.

– Что – о?! Да как ты..?! Кстати, Шеметова, почему я не видела твоей работы?

– Я не сдавала.

– Ну, вот, а еще умничаешь!

– Маривана, а если я учебник отксерокопирую, подойдет?

– Нет, нужно от руки. Что – о-о?! Вон из класса! Немедленно!

Даша спокойно положила тетрадь и ручку в сумку и вышла. Лейла подумала несколько секунд и поступила так же.

– Арсланова, а ты куда собралась? – в очередной раз возмутилась Мариванна.

– Пойду, учебник почитаю, – не растерялась Лейла.

Она быстро догнала Дашу в коридоре и обняла за плечи. За спиной в классе Мариванна орала, что‑то громко, но не долго.

– Даш, что это на тебя нашло? – спросила Лейла.

– Не знаю. Прорвало, наверное. Интересно. А Мариванна умеет думать самостоятельно, без учебника?

– Вряд ли. Поэтому она – злейший враг собственного мнения.

– Да, ну ее! Не обращай внимания. Слушай, а может, – пойдем отсюда? А?

– Кто‑то еще недавно говорил, что нужно сделать усилие. Мы и в правду давно здесь не показывались. Пришли, так пришли. Может, пойдем – покурим?

– Нет, я бросила. А ты что – начала?

– Нет, думала – ты хочешь.

Девочки сели на подоконник в коридоре и проболтали до конца первого урока.

Следующим уроком была история.

– Убираем учебники и тетради с парт, – объявил учитель.

– И кладем на колени, – добавила Даша.

К сожалению, учитель это услышал, взбесился и заставил всех положить учебники и тетради к нему на стол.

Пришлось положить и Даше. Лейла же свой забыла дома.

„Сегодня – не наш день“, – резюмировала она, глядя на подругу.

Лейла любила историю вообще и ненавидела этот школьный предмет, она всегда недоумевала, зачем нужно знать столько дат. А у Даши просто не ладилось с историей. Обе честно прочитали вопросы на доске. Где‑то они уже это слышали…

Лейла качнулась на стуле назад: „Са – ань“.

Позади них сидел отличник, гордость класса и будущий известный химик Саня Васин. С тех пор, как девочки облюбовали предпоследнюю парту у окна, Саня оккупировал последнюю, и никакие усилия классного руководителя и других учителей не могли его оттуда выгнать.

– Сань, ты не знаешь ответ на первый вопрос?

– Да, а на все остальные ты сама знаешь?

– Нет.

– И молчишь. На, – (он вложил в руку Лейлы четыре ювелирной работы, выполненных каллиграфическим почерком шпаргалки).

– А мне? – спросила Даша.

– У нас же один вариант. Подожди. Спишу и отдам.

– Эх, ты, а еще – отличник.

На следующей перемене Саня ехидно сообщил девочкам: „А по алгебре сегодня тоже контрольная. Надеюсь – вы готовились“.

Лейла испепелила его взглядом, а Даша спокойно спросила: „Сань?“

– Что?

– Ты меня любишь?

– Ну, – обалдело ответил он.

– Я так и думала, что ты решишь за меня. Ну, хотя бы несколько заданий. Мне больше „тройки“ не нужно. А?

– Ладно.

– А мне? – спросила Лейла.

– Обнаглела, тебе в прошлый раз решал. Сегодня моя очередь, – возмутилась Даша.

Саня лукаво прищурил глаза и улыбнулся улыбкой ловеласа: „Девочки, не ссорьтесь из‑за меня! Меня на всех хватит!“

– А выдержишь? – с сомнением покосилась на него Лейла.

– Выдержу. Не бойтесь. И тебе решу, и тебе решу. И себе.

Небольшого роста, худенький и страшненький, Саня совсем не походил на юношу чьей‑нибудь мечты. Зато у него были очень красивые сине – зеленые глаза и добрая улыбка. А еще он знал множество пошлых анекдотов и из‑за этого Дашу – трижды, а Лейлу – дважды выгоняли из класса за смех на уроке. А однажды выгнали и всех троих.

Алгебра проходила в ужасно скучном беленом кабинете со старой доской и без единого цветочка. По замыслу учителя в нем ничто не должно было отвлекать от математики. А на деле ничто к ней не привлекало.

Алгебру вела престарелая, временами впадающая в маразм Александра Сергеевна. Она же с незапамятных времен возглавляла школу и ненавидела еще родителей ее нынешних учеников. Выглядела она просто ужасно, хотя за последние десять лет совсем не изменилась. Она имела круглые, совиные, безобразно подведенные глаза; нелепую прическу, напоминающую сахарную вату; бесформенное туловище и очень кривые ноги (в школьном коридоре на третьем этаже висели рисунки учеников; ухват на рисунке „Деревенская изба“ школьники давно прозвали между собой скелетом Александры Сергеевны).

С юных лет влюбленная в точную науку, она ненавидела учеников с гуманитарным складом ума, творчески мыслящих и вообще – любых, кто хоть что‑то собой представлял как личность. С юных же лет она пыталась с упорством достойным лучшего применения увлечь всех поголовно математикой. Обычно, по прошествии стольких лет, даже самые талантливые и самые тупые учителя понимают, что абсолютно всех своим предметом не увлечешь, как не пытайся, но в ее случае… блажен, кто верует.

Еще Александра Сергеевна имела постоянные конфликты с учительницей химии. Та была единственной учительницей в школе, чьему предмету всегда было гарантировано внимание лучшей части класса. Химичка хорошо одевалась, вела себя со школьным руководством нагло и часто, не во что, не ставя школьные правила, устанавливала свои порядки. Но уволить ее директор не могла – химики в их окраинную школу не шли, и учительница химии прекрасно это знала.

Сейчас взгляд совиных глаз Александры Сергеевны неспешно скользил по классу, пока не остановился на предпоследней парте у окна. Арсланова и Шеметова – альфа и омега журнала 9–го „В“ (список начинался фамилией Лейлы и заканчивался Дашиной) – давно были предметом пристального внимания и неугасающей ненависти учительницы математики, и было на то две причины. Во – первых, обе игнорировали ее предмет, проявляли преступную невнимательность на уроках, к тому же – каким‑то непостижимым образом время от времени умудрялись писать контрольные на „тройки“, и выставить им по „двойке“ за четверть не получалось ни разу. Вторая причина ненависти плавно вытекала из первой: Александра Сергеевна могла понять, хоть и не могла простить, не любовь к математике, но презрение девушек к оценкам, не понимала никогда. Все школьники, независимо от успеваемости, дорожат оценками, бегают их исправлять, выпрашивают их с родителями и унижаются из‑за них. Но только не эти две. Такого поведения учительница математики не понимала, а при ее складе ума, все, чего она не понимала, тут же вызывало ее ненависть.

Она, прищурившись, смотрела на девушек, раздумывая, какую гадость она может им сделать. Ее размышления прервал звонок с урока.

– Сдаем тетради! Оценки за предыдущую контрольную можно исправить сегодня после шестого урока, – сказала она.

– Спасибо большое, Вась, – почти хором сказали Даша и Лейла.

Естественно, после шестого урока исправлять оценки они не пошли и преспокойно направились к выходу. Но спокойно уйти им не дали.

– Арсланова, Шеметова, куда это вы собрались? – донесся им вдогонку вопрос.

– Домой, – ответила Лейла.

– Не понимаю, почему тебя это заинтересовало? – ответила Даша.

Вопрошающей оказалась Марина Лётова – отличница и не меньшая гордость класса, чем Саня Васин, но не обладающая, в отличие от него, чувством юмора.

– А оценки вы когда думаете исправлять? – не унималась она.

– У нас есть дела поинтереснее, правда, Лейла? Тебе надо – ты и исправляй.

– Мне нечего исправлять, – возмущенно произнесла Марина.

– Ну, за нас исправь, тебе же не трудно.

– Вот, еще, – за таких бездельниц! О чем вы думаете? Какие у вас будут аттестаты?

– „Тройкой“ больше, „тройкой " меньше – подумаешь! Ты бы лучше за собой следила, – продолжать бессмысленный спор Даше не хотелось, но и оставить последнее слово за Мариной она не могла.

– Я всегда за собой слежу, – ответила Марина, уверенная в собственной правоте.

– Вот и молодец. Только заучилась ты совсем. Так и молодость пройдет, – назидательно произнесла Даша, – Есть в жизни вещи поважнее учебы.

– Важнее учебы? Я тебя не понимаю! Образование – это же – путевка в жизнь. От него все зависит! Пока мы учимся – нет ничего, главнее учебы!

– Да ты что?..

Лейла не участвовала в перепалке. При последних словах губы ее задрожали, и по щеке покатилась слеза.

Увидев брезгливое недоумение на лице Марины Даша повернулась к подруге. Лейла рыдала. На лице Даши отразилось еще большее недоумение.

– Лейла, ты чего?

– Да, Маринку жалко стало. Бе – едная… Учеба – главное в жизни… Какой у – ужас!..

Марина пожала плечами и подумала: "Себя пожалей, двоечница", – и удалилась. Даша растеряно улыбнулась, взяла Лейлу за руку и увела.

Была поздняя ночь. Или – раннее утро. По тропинке среди кустов вдоль высокого забора из железных прутьев шла молодая женщина. Она шла, опасливо озираясь (было видно, что она сильно нервничает), вздрагивая от каждого шороха и пугаясь каждой тени, которые в изобилии отбрасывали высокие кусты под светом фонаря. Легкий ветерок лохматил ее густые светлые волосы. Пухлые губы были приоткрыты. Большие зеленоватые глаза всегда были широко раскрыты, как будто от испуга.

Хрустнула ветка. Женщина вздрогнула и схватилась за сердце. Из кустов вышел какой‑то мужчина. Он был на вид чуть старше ее (года двадцать два), среднего роста со смуглой кожей и волнистыми темно – русыми волосами. Глаза женщины расширились от ужаса, рот открылся в беззвучном крике и она, приподняв руки, стала отступать назад.

Незнакомец встревожено посмотрел на нее.

– Простите, я вас напугал? – спросил он.

– Не то слово. Я думала…вы…