Текст книги "Модель событий"

Автор книги: Ольга Лукас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Конечно, не имеет. Почти все поговорки про смерть таковы.

– Насчёт поговорок не спорю. Но зачем нужно вкалывать даже после смерти? К чему эта суета, недостойная вечности?

Эрикссон выразительно хмыкнул и смерил ученика взглядом, полным такой ядовитой нежности, что Дмитрий Олегович запоздало прикусил язык. Но было конечно же поздно.

– Видишь ли в чём дело, мой маленький специалист по вечности... Если оставить нас без интересного занятия, отнимающего весь... ну, скажем так, эквивалент силы, помноженный на эквивалент свободного времени... то мы начнём творить идеальные миры.

Дмитрий Олегович недоверчиво взглянул на учителя: готовится очередная порция ментальных колотушек? Но нет. Вместо этого на столе перед ним возникли бутылка виски (односолодового), книга «Братья Карамазовы» (Ленинград, 1978 год издания) и беруши. «Напиться, заткнуть уши и почитать, например, Достоевского – вот и всё, что мне надо для счастья», – часто мечтал в последнее время Дмитрий Олегович.

– Я подарю тебе немного счастья. Всё-таки когда-то исполнение желаний было моей профессией, – пообещал Эрикссон, и в тот же миг бутылка, книга и первоклассные затычки для ушей исчезли. – Но сделаю это лет через десять, не раньше. А пока постарайся поверить. Хорошие парни и девушки, ну те, которые при жизни не травили своих учителей, после смерти отправляются в некий ничем не ограниченный отпуск. Они могут увидеть арктические снега и африканские пустыни, посетить одноэтажную Америку или пятиэтажную Россию, рассмотреть гробницы ацтекских вождей и заброшенные города в джунглях, подняться на вершину японского небоскрёба, спуститься в жерло вулкана или на дно морское, побывать на каком угодно представлении и понять любой язык, увидеть шедевры, спрятанные в самых надёжных хранилищах... Словом, есть, где разгуляться, как вы любите говорить. Можно оказаться где угодно, силой мысли переместив себя даже туда, куда на самом деле попасть невозможно. Можно вообразить себе мир, идеальный, любой, в мельчайших подробностях, немедленно в нём очутиться и населить приятными людьми.

– Пока не вижу ничего чудовищного, – не удержался от комментария «маленький специалист по вечности».

– Это пока, – отрезал Эрикссон. – Не велика доблесть – идеальный мир себе сотворить, а ты попробуй сделать этот мир герметичным. На такое способны только мастера не ниже пятой ступени. А им, как мне рассказывали, никакого дела до идеальных герметичных миров уже нет. Ну а если идеальный мир не удалось закупорить, то в него обязательно просочится какая-нибудь посторонняя жизнь. Ветер песчинку занесёт, прорастёт травинка, корнями раздвинет стенки идеального мира, и вот уже в него бегут крысы, тараканы и ящерицы, так что вскоре становится непонятно, что тут создано силой мысли, а что зародилось само. Как ты знаешь, мы, мёртвые, не имеем права причинять зло живым существам. И они этим пользуются: обрастают шерстью, когтями и клыками, выбираются на сушу и заявляют о своих правах. Тогда остаётся одно: менять место. Забирать с собой самых любимых и самое желанное и удирать, предоставляя мир самому себе. А это безответственность – кому-то ведь всё равно придётся разгребать этот свинарник, поэтому новичков за идеальные миры наказывают. Так что лучше уж пускай вторая ступень занимается любимым делом, чем так. И поможешь им – ты!

– А мои родители... – начал было Дмитрий Олегович.

– Забудь про это! – приказал Эрикссон. – Я понимаю, где находится то самое «не моё дело», в которое не стоит лезть. И не лезу в него. Не знаю я ничего про твоих родителей, кроме того, что... ты их... Но тебе повезло, в самом деле тебе повезло. Мы сейчас отправимся туда, где ты очень давно не был, но страстно мечтаешь побывать. А я, напротив, был только что и не стремлюсь попасть снова.

– Звучит заманчиво, – потянулся Дмитрий Олегович. – Неужели мы с вами вот прямо сейчас отправляемся в бордель?

– Хуже. Гораздо хуже. Мы отправляемся в твой родной город.

– Я, что ли, свободен? – недоверчиво спросил ученик.

– Нет, конечно. Будем искать тех двоих, которые ещё живы, но уже почти готовы к повышению.

– А какой мне с этого интерес?

– Да почти никакого. Кроме того, что договоры с твоими родителями подписывал один из этих ребят. Так случайно вышло.

Константин Петрович вбежал в приёмную и набросился на Наташу. По его словам, выходило, что она только что всё испортила и теперь из-за её халатности мир находится на грани гибели. Наташа уже пару раз наблюдала господина начальника в таком состоянии, поэтому даже спорить не стала, хотя прекрасно знала, что ругать её не за что, с миром всё в порядке, да и у Тринадцатой редакции дела обстоят весьма неплохо.

– Ты меня вообще слышишь? – строго спросил Константин Петрович.

Наташа неторопливо поднялась, подошла к нему и, не говоря ни слова, обняла сурового руководителя. Тот вздрогнул, как будто его ударили, и сделал пару вялых попыток вырваться, но Наташа не обратила внимания на эту остаточную рефлекторную нервную деятельность и погладила его по голове.

Постепенно Константин Петрович успокоился и затих. Так они и стояли посреди приёмной – может быть, две минуты, а может быть, несколько веков. Даниил Юрьевич незаметной тенью проскользнул в свой кабинет и (хотя повод был незначительный) установил около каждой двери, ведущей в приёмную, небольшой барьер. Некоторым ситуациям не надо слов, не надо свидетелей, им надо просто дать возможность происходить так, как они пожелают.

Почувствовав, что коммерческий директор пришёл в себя, Наташа отступила на шаг назад, оглядела его одобрительно и вернулась на своё место.

– Я вас не обидела? – осторожно спросила она. Всех, кроме Даниила Юрьевича, Наташа называет на «ты», а насчёт Константина Петровича сомневается и каждый раз решает этот вопрос заново. Сейчас, определённо, наступило время «вы».

– Извини, это я, конечно, не прав, – помотал головой Цианид и изобразил, будто бы он стирает с доски всё, что было написано раньше. – Давай забудем то, что я сказал, хорошо?

– Уже забыла, – улыбнулась Наташа.

– Какая же ты хорошая, – вздохнул Цианид. – А я так давно не был у бабушки. Только бабушка умеет обнимать меня так, что голова сразу встаёт на место. Ну, вот как ты сейчас. Я стоял и думал: всё, в субботу беру у шефа машину и еду к бабуле в Пушкин. Живу практически рядом, но вот то, что к ней на электричке надо ехать, меня из себя выводит. Вечно в вагоне сидят какие-нибудь гопники и гогочут. Да. А ещё я боялся, что вот сейчас вбежит Лёва и устроит бойню. Прости... Я ведь к шефу шёл, а тут на тебе сорвался. Ты не обиделась? Ну, насчёт сравнения с бабушкой?

– Да нет, конечно. Я бы обиделась, если бы Лёва вбежал и всё испортил. Мы же обнимались совсем не про это.

– Какая же ты мудрая, какие же мы тут все иногда дураки бываем, – покачал головой Константин Петрович и просветлённо побрёл к Даниилу Юрьевичу.

«Иногда! – подумала Наташа, провожая его взглядом. – От комплекса неполноценности тут никто не помрёт!»

Тем временем шеф автоматически снял барьеры со всех дверей, ведущих в приёмную, даже не задумываясь и не прислушиваясь к тому, что там происходит, а просто руководствуясь своими ощущениями.

– Жертвы, разрушения, заявления об уходе уже есть? – не отрываясь от монитора, спросил он у тихонечко вошедшего в кабинет Константина Петровича.

– Вы всё слышали?

– Нет, я был занят, но надеюсь услышать от тебя, в подробностях.

– Мне надоело быть ещё и всеобщей нянькой. Почему считается, что все имеют право быть живыми людьми, и только я – каменный истукан бесчувственный, думающий исключительно о работе.

– Ты ведь сам хочешь, чтобы тебя так воспринимали.

– Нет... То есть так, но...

– Но ещё ты хочешь, чтобы я тайком от всех утирал тебе сопли. Я готов. Носовой платок, размером с театральный занавес, ждёт тебя. Садись рассказывай.

Константин Петрович присел на краешек стула, положил левую руку на стол, будто бы клянясь таким причудливым способом говорить правду и ничего, кроме правды, и начал рассказывать.

Обычно сотрудники Тринадцатой редакции идут к Даниилу Юрьевичу с самыми неразрешимыми вопросами. Когда же дело не требует решения, или решение очевидно, но хочется об этом поговорить, они отправляются к заместителю шефа. Константину Петровичу это даже льстит. Во всяком случае, ещё совсем недавно льстило. Но на этот раз то ли что-то прогнило в мировой системе верёвочек, то ли коллеги нарочно сговорились вывести его из себя.

После обеда к нему в кабинет заглянула Наташа и попросила разрешения прийти завтра на работу немного попозже, потому что у неё возникли проблемы в институте. Оказалось, что какой-то преподаватель – злобный и желчный тип, и, возможно, ещё и женоненавистник, – не читая, вернул ей курсовую и заявил, что ему и так всё ясно: курсовая написана кем-то другим, потому что такие смазливые девчонки сами никогда ничего не делают. Им некогда – они ходят к маникюрше, в солярий и на дискотеку. Константин Петрович предложил было позвонить в деканат и потребовать, чтобы преподавателя как-нибудь урезонили, но Наташа сказала, что уже сама решила эту проблему и завтра утром будет писать заявление о переводе в другую группу, просто ей обидно и хочется кому-нибудь пожаловаться. Ну, знаете, выговориться иногда бывает необходимо.

Через полчаса после того, как выговорившаяся на две недели вперёд Наташа удалилась, явился всклокоченный Лёва. Он объявил, что увольняется, прямо вот с этой же минуты, и просит только об одном – научить его писать заявление по собственному желанию в максимально ядовитом духе. Оказалось, что пиардиректор «Мегабука» встал сегодня не с той ноги и организовал питерскому сотруднику внеплановую и незаслуженную выволочку.

– Он разговаривал со мной как с зелёной эвгленой! Как с одноклеточным! – орал Лёва.

– Он со всеми так разговаривает, – попробовал утешить его Константин Петрович.

– И с тобой? Скажи, с тобой тоже?

– Со мной он вообще не разговаривает. Я ещё, по его представлениям, не развился даже в одноклеточное.

– Ну, если та-ак...

– Именно так. А для тебя, дружище, у меня есть одно дело.

После того как Лёва, озадаченный интересным и трудным делом, удалился его исполнять, на прощание пообещав не увольняться и не бузить, заявились сёстры Гусевы.

– Неужели и их тоже кто-нибудь обидел? – удивился Даниил Юрьевич.

– Вроде того. Их уже третий день подряд заливают соседи.

– И они наконец-то не выдержали и зарезали всех вокруг, включая тех, кто живёт этажом ниже, и спасся только Денис, потому что был в этот момент на внеочередной пробежке?

– Не так всё просто. Они в самом деле пошли к соседям разбираться. И финки прихватили, автоматически, как я понимаю. Но оказалось, что соседей тоже заливает. А тех соседей – тоже. Словом, во всём виновата труба, которую должен чинить ЖЭК.

– И наши доблестные бойцы отправились в ЖЭК...

– Ну да. А там оказалось, что фирма, которая занимается обслуживанием этого дома...

– Словом, никто ни за что не отвечает, кругом бюрократия, и некого даже для успокоения совести прирезать? – заключил Даниил Юрьевич.

– Что-то вроде. Поэтому мне пришлось выслушать всё, что они думают по этому поводу. А когда я во внутреннем чате поменял иконку настроения на «очень злой», явился Виталик и начал меня веселить. Он требовал, чтобы я немедленно сорвал зло на нём, а не на ком-нибудь ещё, потому что он специально пришёл пожертвовать собою, – словом, чтобы его заткнуть, я сделал вид, что мне очень весело, и выставил его за дверь. А он помчался по коридору, выкрикивая что-то вроде: «Лучшее средство от плохого настроения – Виталий Петров, спрашивайте в аптеках города». Тут мне остро захотелось сказать Марине с Галиной, что это именно он виноват в том, что их заливают соседи.

– И всё это время ты сам очень хотел пожаловаться кому-то на то, что тебя тревожит, но всех волновали только их собственные проблемы, – понимающе кивнул Даниил Юрьевич. – Ну а теперь, когда ты передал весь груз чужих проблем мне, может быть, разнообразия ради, уйдёшь с работы пораньше? Мне рассказывали, и я даже смутно припоминаю из своего прежнего опыта, что если лечь спать и уснуть, то наутро уже большая часть проблем станет делами минувшего дня, а то, что останется, разрешится как бы само собой.

– Я не могу спать. Вернее, могу, но глубокой ночью, когда становится понятно, что писем и звонков из Парижа сегодня не будет.

– Могу подсказать тебе чудесный рецепт. Когда ждёшь письма или звонка из Парижа – позвони или напиши сам. Возможно, там тоже ждут их от тебя.

– Я не могу, – покачал головой коммерческий директор и вытащил из кармана записную книжку, – вот, смотрите. Я уже отправил ей на три письма и на две SMS больше, чем она мне, кроме того, последний звонок также был с моей стороны, следовательно...

– Ну если так, – развёл руками Даниил Юрьевич, – то пойди и просто прогуляйся. Забудь об этих письмах и звонках, они только того и ждут, чтобы поскорее напомнить о себе.

– Я пробовал забыть. Не забывается, – еле слышно прошелестел Константин Петрович, спрятал в карман записную книжку и поднялся с места.

Для того чтобы успокоить Лёву и вернуть его из агрессивно-деструктивного в рабоче-созидательное состояние, нет ничего лучше сверхурочной работы. Константин Петрович это качество хорошо знает и всегда использует в интересах общего дела. Поэтому, вместо того чтобы писать заявление об увольнении, Лёва отправился на поиски Вероники. Нужно было всего ничего: сделать ей экстремально хорошо, ну или хотя бы просто хорошо, разогнать тучи, вернуть в Северное полушарие весну, в Южное – осень, а в сердца людей – умиротворение и радость.

Всякая работа была для Лёвы непримиримым врагом, поэтому он стремился поскорее его уничтожить. Получив задание – любой сложности, в любое время дня и ночи, – он тут же кидался его выполнять. «Я перехвачу её по дороге! – элегантно сообщил он Константину Петровичу. – Давай-ка сюда жетон на метро за счёт компании!» «Она не ездит на метро, – потирая руки, сообщил Константин Петрович, – обойдёшься без жетона, тем более, ты ещё за три предыдущих не отчитался!» Лёва бы ударил его, вот ей-богу, ударил, уже почти руку занёс, но зловредный Цианид, почуяв угрозу, немедленно выложил на стол все карты, так что Лёве стало не до него: работа звала за собой, а работа – куда более серьёзный враг, чем этот жалкий скряга. Узнав, что Вероника ездит на автомобиле, героический Разведчик выволок из подвала трофейный велосипед «Кама» – и только их и видели.

Велосипед ещё осенью выкинули на помойку рабочие, ремонтировавшие чью-то квартиру. Велосипед и вправду был никуда не годен, но Константин Петрович сказал, что рано или поздно мода на двухколёсный ретротранспорт вернётся и вот тогда можно будет хорошенько заработать на этой развалине. Ретровелосипед несколько месяцев занимал место на складе, сёстры Гусевы то и дело порывались его разобрать на запчасти и запихать Цианиду за шиворот или даже скормить ему на обед. Но тут, во время одного из своих традиционных ночных бдений, на велосипед случайно наткнулся Гумир. Что-то у него в очередной раз не ладилось с программой, и он, чтобы отвлечься, притащил из своей комнаты инструменты и починил велик. Даже переключатель скоростей ему добавил. Как ему это удалось – он не помнит, потому что ближе к концу работы этот гений отчётливо понял, что именно он до сих пор делал не так и как это «не так» можно исправить. Оставил и велосипед, и инструменты там, где они выпали из его вмиг ослабевших рук, и помчался усовершенствовать своё детище.

«Вот, – торжествуя, сказал Константин Петрович, когда велосипед был обнаружен, – теперь, если кто-нибудь захочет поехать по делам, можно будет взять и поехать. И на бензин тратиться не надо».

В ожидании тёплых дней, когда на нём будут ездить по делам, велосипед стоит на почётном месте в подвале. Иногда Наташа, Шурик и Денис тайком катаются на нём по складу, причём держат это в тайне и от сестёр Гусевых, готовых порвать любого, кто без их ведома потревожит на складе хотя бы пылинку, и от Константина Петровича, который считает, что если силы есть на развлечения – то надо работать!

Лёву тоже зовут кататься, но он неизменно отвечает, что если ему хочется размяться, то он закуривает и ходит туда-сюда по кабинету, а если хочется размяться ещё интенсивнее – то идёт и чистит кому-нибудь лицо.

Обгоняя автомобили, застрявшие в пробках, Лёва мчался по проезжей части, перепрыгивал через сугробы, сканировал местность зорким взглядом, пока не пристроился в хвосте Вероникиного авто. Машины двигались медленно, водители курили и слушали музыку, в какой-то момент Лёве показалось, что он сейчас замёрзнет и угодит под колёса заскучавшего в пробке автобуса – свалится от бездействия, но тут Вероника неожиданно свернула в узкий переулок, проехала насквозь пару дворов и припарковалась возле рынка. Лёва швырнул велосипед в ближайший сугроб и возликовал: где же ещё заводить знакомство с такой девушкой, как не на рынке! Сначала он поможет ей дотащить сумки до машины, потом...

Лёва шагал мимо фруктово-овощных россыпей, стараясь не терять Веронику из виду, и твердил про себя главное заклинание: «У меня был роман с баскетболисткой!»

Эта волшебная фраза позволяла ему всегда чувствовать себя на высоте в обществе рослых девушек.

В девятом классе, когда все ребята в их компании обзавелись хотя бы номинальной дамой сердца, Лёва стал стремительно терять популярность. Девушки у него не было, потому что все главные красавицы школы давно уже были заняты, а на прочих он и смотреть не желал. Впрочем, оставалась ещё одна миловидная, но почему-то не пользующаяся спросом девушка: она играла в городской сборной по баскетболу, занимала призовые места, и мальчишки всегда относились к ней не иначе, как к хорошему парню. Лёва решил приударить за баскетболисткой, а затем организовал и провёл блистательный ребрендинг своей подружки. Уже через месяц она взлетела на вершины школьного хитпарада, ещё через пару месяцев забросила баскетбол и записалась в модельное агентство, а через полгода рассталась со своим пиар-менеджером, потому что у неё как-то вдруг сразу появилось много взрослых и солидных ухажеров. Впрочем, Лёву это не очень расстраивало, потому что он мог теперь сделать популярной любую девчонку в школе, и они, зная об этом, окружили его неслыханной любовью и вниманием, даже дрались из-за него пару раз. К сожалению, этот ажиотаж наскучил ему уже к одиннадцатому классу, так что с тех пор Лёва обращает внимание только на тех девушек, которым от него ничего не надо – вроде Наташи, например. А ещё, когда кто-нибудь пытается смотреть на него свысока, он несколько раз мысленно повторяет заветную фразу: «У меня был роман с баскетболисткой!» – и это работает.

Впрочем, Вероника до сих пор ни разу не посмотрела на Лёву: ни свысока, ни на равных, ни даже снизу вверх. Она неторопливо пробиралась между лотками, кивала в ответ на приветствия знакомым продавцам, выбирала продукты. «Наверное, – подумал Лёва, когда Вероника надолго застряла перед очередным прилавком, – я выгляжу подозрительно. Хожу тут, ни к чему не прицениваюсь, ничего не покупаю. Ещё примут меня за инспектора, начнут дары подносить, а в это время она как раз возьмёт и уедет. А дары нельзя будет побросать, придётся за них благодарить, и что я буду делать с этими дарами? Всё, что надо, я и сам себе куплю».

В последний раз Лёва был на этом самом рынке в компании Виталика – Наташа попросила помочь ей с продуктами для праздничного деньрожденного стола, вот они и расстарались. Ходить по рынку с Виталиком – это одна сплошная мука. «Ой, что это у вас в бидоне? А как это сделано? Вот прямо так вот? Здорово! А дайте попробовать! Мне, правда, не очень-то надо. Ну заверните чуть-чуть. Вау, какие тут стоят красавицы! Надо посмотреть, что они продают. Конечно, я люблю виноград. С эстетической точки зрения. Сейчас посмотрю немного на виноград и пойду смотреть на ананас. Кто орёл, я – орёл? Сдачи не надо! Дайте всё, что есть, на все деньги! Ну и что я теперь буду делать с этой кинзой? И с этой аджикой? И с этими финиками? А вы всё врете, это у вас не кальмар. Кальмар маленький, сушёный и живёт в пакетике. Скажите, а вот эту капусту вы привезли из Кореи или вырастили здесь? О, сметанка! У нас в списке она есть! Дайте-ка попробовать. Кисло. А у вас? Жирно. А у вас? Сладко. А у вас? Жидко. А у вас? Не могу сказать, но что-то вот не то. А у вас? Нормально. Дайте еще попробовать. О, хорошо. И еще ложечку, эффект закрепить. Откуда сметанка? Из Луги? Хороший город, я там был. Проездом. Вообще-то я перепутал, нам творог нужен, а сметану я просто так люблю. Нет, творог пробовать не буду. Ладно, давайте сюда вашу сметану».

– А скажите, – для отвода глаз решил прицениться Лёва, – почём у вас творог?

– Иди-иди отсюда, пока половником не получил! С ним ещё такой лохматый был, очкастый, помнишь, Нина, ходил тут, у всех сметану жрал? А ну проваливай, а то охранников позовём!

«Видимо, наши приметы известны теперь всем торговцам сметаной, а также творогом, сыром и сливками», – с грустью подумал Лёва и свернул в зеленной ряд. К счастью, Вероника быстро разобралась с последними покупками, внимательно оглядела пакеты, легко подхватила их и решительно направилась к выходу. Терять время было нельзя!

– Давайте я вам помогу. – Лёва возник у неё на пути.

– Что, простите? – удивилась Вероника и посмотрела на Лёву. Сверху вниз. Но, как будто почувствовав силу заклинания: «У меня был роман с баскетболисткой!», взглянула на него как на равного.

– Сумки до машины донести давайте помогу вам, – скороговоркой пояснил Лёва.

– А с чего вы взяли, что я на машине?

– У вас обувь, – нашелся Лёва, – светлая, чистая и не по погоде. В такой удобно на педаль газа нажимать, а если ходить по улицам, то очень скоро она придёт в негодность.

– Вы частный детектив?

– Нет, – помотал головой Лёва.

– Тогда зачем вы преследуете меня от самого Гостиного Двора?

Лёва, который начал преследование гораздо раньше, слегка приободрился – всё-таки не самый распоследний он болван, хотя к тому близок.

– Ну, познакомиться, например, хотел, – ляпнул он.

– Вы выбрали не лучший способ знакомиться с современными женщинами. Если бы я была не в состоянии донести покупки до автомобиля, я бы отказалась от них, – тоном строгой учительницы произнесла Вероника и снова стала смотреть на своего собеседника сверху вниз.

– Современные женщины иногда так похожи на мужчин, что я начинаю думать: не меняемся ли мы местами? Может быть, эволюция ставит перед людьми новые задачи, и для выживания...

– Для выживания вам сейчас достаточно просто освободить проход и не задерживать меня, – кротко сказала Вероника.

– Я слышал, что многие женщины...

– Носят брюки совсем как мужчины! – насмешливо продолжила его собеседница. – А некоторые даже и курят. Впрочем, таких становится всё меньше и меньше.

– Они умирают? – уточнил кровожадный Лёва.

– Бросают, – отрезала Вероника. – А теперь я пойду в эту сторону, а вы – вон в ту, договорились?

– Подождите, вы меня неправильно поняли! – попытался протестовать Лёва.

– Хорошо, – покладисто кивнула Вероника, – тогда в ту сторону пойду я. А вы – в эту. И постарайтесь не слишком торопиться, чтобы нам опять случайно не встретиться. Жизнь велосипедиста на проезжей части, знаете ли, подвергается большой опасности.

– Вы мне угрожаете? – подпрыгнул на месте Лёва. – Вы – мне?

– В каком смысле – угрожаю? – удивлённо спросила Вероника. – Просто предупреждаю. Выхлопные газы, аварии, да мало ли что может случиться. На велосипеде такого качества я бы рискнула кататься только в тихом и безлюдном дворе.

– У нас некоторые по складу на нём катаются, – хмыкнул Лёва.

– Очаровательно, – улыбнулась Вероника. – Думаю, вам следует к ним присоединиться. Прямо сейчас. Напоминаю, что вам в ту сторону, мне – в эту. Прощайте.

И ушла. Просто вот взяла и ушла, уверенно шагая, будто и не тащила на себе все эти кабачки, помидоры, баклажаны и прочий турнепс.

Когда Лёва вышел на улицу, снег летел густыми белыми хлопьями. «Сука злобная, заморозит нас всех к чёртовой матери, Снежная королева хренова!» – ругался в темноту Разведчик, откапывая из сугроба велосипед.

Было тревожно и неуютно, будущее казалось беспросветным и тягостным: задание провалено, работа не выполнена. «Да пошли бы вы все! – свирепо подумал Лёва, налегая на педали своего подмёрзшего, но не утратившего подвижности транспортного средства. – Щас тачку на базу закину и пойду прошвырнусь по кабакам!»

После Машиного отъезда Константин Петрович взял моду приходить на работу первым, уходить – последним, да ещё и забирал с собой какие-то документы, чтобы просмотреть их перед сном, не торопясь и прихлёбывая горячий чай с мятой. Он приезжал домой, включал компьютер и иногда просто сидел перед ним, медитируя на скринсейвер в виде плавающего по всему экрану значка евро, а иногда действительно делал что-то полезное, пока силы не оставляли его окончательно. Утром он вскакивал с постели на секунду раньше будильника и мчался в уютный офис Тринадцатой редакции.

Его и раньше-то было не выгнать с рабочего места: дали бы волю, Константин Петрович поселился бы в своём кабинете и покидал его только по острой насущной необходимости. Но после того, как он однажды переночевал на работе – даже не за столом, уткнувшись носом в клавиатуру, а всего лишь на диванчике в приёмной, – дорогие коллеги принялись практиковаться по этому поводу в прикладном остроумии. Действительно смешно шутить удавалось немногим, кажется, только Денис смог не переборщить в этом деле, и то потому, что он на сей счет высказался всего один раз. Остальных же было просто не остановить: никакого уважения к старшему по должности! Константин Петрович, давно свыкшийся с прозвищем Цианид, на слово «трудоголик» почему-то реагировал очень болезненно. Так что в выходные он на работу не казал носа, а вместо этого встречался со старыми знакомыми, которых сумел найти через Интернет, и даже съездил несколько раз на ипподром с сёстрами Гусевыми.

Но как бы он ни пытался заполнить свою жизнь событиями, вопрос, от которого он убегал в работу или в необязательное общение, догонял его снова и снова, долбил клювом в темечко и лишал воли. Вопрос был такой: «Ну, и что делаем дальше?»

Вся жизнь коммерческого директора была распланирована и расписана на много лет вперёд, Машу он тоже занёс в свой жизненный график. Но её неожиданный отъезд разрушил всё. Он даже готов был смириться с тем, что ему дали отставку, и начать искать себе новую Машу, но каждый раз, когда такое решение было принято, она подавала ему какой-нибудь знак – и всё начиналось сначала.

Вот и сегодня – стоило ему на время углубиться в отчёты торгового отдела, как раздался звонок из Парижа. То есть всё произошло примерно так, как и предсказывал Даниил Юрьевич.

Маша и Константин Петрович научились рассказывать друг другу самые большие секреты под видом невиннейших баек, они понимали друг друга с полуслова, так что даже защита была им не нужна. Парижские коллеги расправились с шемобором, прибывшим из Испании. Следом за ним примчались два Бойца, которых едва удалось успокоить и выдворить обратно, не вызывая международного скандала, потому что горячие парни желали собственноручно разделаться с врагом, или с тем, кто посмел первым разделаться с их личным врагом. Совсем как сёстры Гусевы.

– Почему мы так редко созваниваемся? – спросил на прощание Константин Петрович.

– Разве редко? Я очень боюсь надоесть тебе, ты ведь так занят, да?

Константин Петрович невразумительно угукнул – он не стал вдаваться в подробности своей личной бухгалтерии, но отметил в записной книжке, что теперь его очередь звонить, и это можно вписать в ежедневник и не мучиться от неопределённости.

После очередного звонка или письма от Маши Константин Петрович ходил ужинать в кондитерскую, в которой работала её мама, Елена Васильевна Белогорская. Было поразительно, как эта неуживчивая женщина находит общий язык со своим начальником. Впрочем, начальник дал ей возможность заниматься любимым делом, да ещё и платит за это деньги, а не «обманом заманил бедную девушку в Париж, а сам не поехал».

– Явился, подлец? – на весь зал крикнула Елена Васильевна, едва завидев Константина Петровича, аккуратно вешающего пальто на крючок у входа. Посетители окинули «подлеца» любопытными взглядами – и тут же вернулись к своим пирожным и прерванным разговорам.

– Здравствуйте, я тоже рад вас видеть, – улыбнулся Цианид. Он привык к этакому залихватскому приветствию и не принимал его близко к сердцу. Тем более что в этой славной кондитерской вообще ничего не хотелось принимать близко к сердцу. Здесь, под защитой Хозяина Места, любой мог расслабиться, забыть о своих тяготах и неприятностях, и даже громкий, резкий голос Елены Васильевны звучал под этими сводами почти как пение ангелов. Ну хорошо, как пение очень простуженных и напрочь лишённых слуха, но всё же ангелов.

– Я сегодня всю ночь не спала, думала, и весь день опять думала – чем же всё-таки ты так обидел мою девочку, что ей пришлось бежать от тебя в Париж? – вернулась к своей любимой теме Елена Васильевна, едва только её голодный гость вонзил вилку в аппетитный бок яблочного пирога.

На самом деле Константин Петрович приходил сюда с единственной целью – поговорить о Маше. Разговаривать о ней с коллегами он опасался: ещё не хватало заполучить к почётному званию «трудоголик» не менее гордую приставку «влюблённый». «Влюблённый трудоголик»! А с этих ведь станется!

К сожалению, Елена Васильевна разговаривала о дочери так же, как она разговаривала обо всём; хоть не дразнилась, и на том спасибо! Ласковые прозвища, вроде «подлец», «негодяй», «ловелас», не в счёт. Ведь Константин Петрович никакой не подлец-негодяй, и уж тем более не ловелас. Он самый обычный влюблённый трудоголик, вот и всё.

Елена Васильевна очень любила поговорить о том, что Маша сбежала из города от стыда и горя. Ведь нет никаких сомнений в том, что этот злодей очкастый причинил ей обиду и боль и не хочет рассказать об этом безутешной матери, потому что у него совсем нет сердца. Знай только пироги рубает как ни в чем не бывало.

Очкастый злодей помалкивал – не мог же он, ради обеления себя в глазах этой склочной гражданки, выдать производственную тайну и сдать с потрохами и свою, и парижскую команду? Поэтому он улыбался, кивал, кое-как поддерживал разговор и даже умудрился вклиниться в яростный монолог Елены Васильевны и передать ей приветы от дочери.