Текст книги "Игры кавалеров"
Автор книги: Ольга Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
3. ГВАРДЕЙЦЫ ГИМЕНЕЯ
Женское сердце в отличие от мужского стучит иначе. И как тело питается кровью и воздухом, так душа женщины жива любовью и тонкими, исключительными чувствами.
В начале просвещенного XIX века сердце российской женщины так же тянулось к любви, как и в прежние времена. Но идеалом прекрасного пола прочно утвердился образ мужчины на военной службе. Лишь офицерские эполеты прельщали восторженные девичьи сердца, лишь воинская служба считалась наиблагороднейшей. Исключение дамами делалось лишь для дипломатического поприща их будущего избранника, но и только!
– Офицер… – шептали во сне сотни трепетных губок. – Только офицер!
И не просто офицер, а непременно состоящий в гвардии! Это был предел мечтаний и одновременно лучезарный идеал для всякой русской барышни, в особенности живущей в провинции.
Не была здесь исключением и Татьяна из тихой и дремотной Ларионовки.
– Тебе, душечка, нужен человек солидный, во фраке и с положением, – наперебой твердили маменьки, норовя убаюкать сердца своих дочерей. Но те упорно мечтали о гусарских поручиках, лихих рубаках-майорах и геройских полковниках, благо 1813-й год был временем молодых генералов, баловней судьбы, таких как любимец света, румяный Милорадович, знавший своих солдат в лица и по именам.
– Ах, маменька, во фраке – это скушно, – капризно надували губки непослушные дочки. – То ли дело – красная венгерка со шнурами! А сабля в серебре? А горячий конь под седлом!
– Конь да сабля – вот и весь капитал твоего гвардейца, – резонно осаживала дочку практичная родительница, разумно помалкивающая о сладких грехах собственной молодости. – Да еще бесчисленные долги и сплошные распутства.
– А я хочу в Петербург! – безапелляционно отвечала на маменькины доводы упрямая дочь. И это был весомый аргумент!
Гвардейские офицеры русской армии во времена Отечественной войны 1812-го года, как правило, были весьма обеспеченные молодые люди, происходившие из богатых дворянских фамилий, в отличие от армейцев, доходы которых невелики. Только родительские капиталы позволяли им содержать себя и вести разгульный образ жизни, полагавшийся в гвардии само собою разумеющимся. А где его и вести, как не в столице!
– Это же самое главное! – не раз говорила Таня Оленьке в минуты задушевных бесед, когда подруги делились друг с дружкою самым сокровенным. – Если мужчина служит в Гвардии, стало быть, в Петербурге! Если бы ты знала, мон шер, как мне осточертели здешние избы и проселки, мокрые косогоры и нескончаемый осенний дождь. А в столице – свет! Балы, выезды, приемы…
Она мечтательно закрывала глаза, и Ольге казалось в те минуты, что лицо ее подруги озаряет нездешнее сияние столичной жизни. Наша героиня даже подозревала, что Татьяна всерьез сожалеет, что война милостиво обошла их края стороной.
В здешних имениях не квартировали офицеры, тут не стояли штабы, лишь армейские резервы натужно месили грязь стоптанными сапогами, торопясь на запад, где постепенно отдалялась далекая канонада фронта. Местные барышни откровенно скучали и, собираясь кружками в долгие тоскливые вечера, уныло щипали корпию для раненых в лазаретах, утешая хотя бы таким образом свои патриотические чувства. Но в душе жаждая совсем иной жизни, отличной от их привычного, серого существования, ограниченного домашним кругом, рукодельем да редкими выездами в гости.
Молодая помещица Ларионова знала о гвардейцах буквально все. Но особенно ее восхищало, что эта блестящая столичная служба предоставляла известные выгоды по сравнению с обычной армейской. Гвардия давала офицеру преимущества сразу в два класса чинов.
– Коли бы мой муж был гвардейским офицером, – не раз говаривала Татьяна, – то служил бы безупречно, не то что всякие повесы и маменькины сынки. И потому, выйдя в отставку из гвардии, к примеру, будучи капитаном, получил бы сразу полковничий чин!
– И была бы ты полковницей, шер ами! – смеялась в таких случаях Ольга, нежно обнимая подругу. – И так же ездила бы в свою Ларионовку на лето – денежек-то, чай, у гвардейцев обыкновенно бывает маловато, с приемами да балами, а?
Обе вздыхали, при этом думая все об одном. Ни той, ни другой девушке судьба не даровала богатых родителей, и строить виды можно было только лишь на местных женихов. А здешние кавалеры были все как один мелковаты душою, да и телесно слишком уж тучны – ни тебе полета души, ни мужского обаяния. Только и оставалось – вздыхать.
Впрочем, у Оленьки имелся сердечный друг Владимир Оболенский, и собою хорош, и человек серьезный, с планами на ее счет. Да вот беда – до сего дня пребывал за границей, в германском городе Геттингене, где проходил очередной курс каких-то мудреных наук, названия которых Оленьке и выговорить-то было делом весьма затруднительным.
По всем этим причинам Ольга отнеслась бы к неожиданному демаршу подруги с пониманием – уж коли и чудить, так в молодые годы! Но тайный знак в Танином письме призывал ее к решительным действиям, и она устроила господину Оленину форменный допрос. То, что ей довелось услышать, уже с первых слов молодого дворянина повергло ее в глубокое смятение.
– Избранник госпожи Ларионовой – особа мне известная, – первым делом сообщил Оленин. – Еще не будучи знакомым с ним приватно, довелось мне неоднократно встречать в самых аристократических петербургских гостиных этого господина. Гвардеец, весьма хорош собою, обходителен, и притом горит во взгляде особенная, мужская дерзость, делающая его обладателя крайне опасным для дам.
– Скорее, для мужей, – поправила его Ольга, и Оленин согласно кивнул.
– Такие люди, Ольга Петровна, вообще страшны для любого неприятеля. И в бою возьмут верх, и в светской беседе обнаружат тонкое знание предмета. А уж женскому сердцу, тем паче неискушенному, устоять против этакого молодца просто нет никакой возможности.
– Вот как? – сухо заметила Ольга.
Она слушала Оленина со всевозрастающим интересом, однако не упускала случая вставить реплику или уточняющее замечание. Так рыцарь перед решительною битвой проверяет амуницию, крепка ли, не даст ли слабины щит и нет ли на мече опасных зазубрин. Девушка чувствовала: предстоит бой, и не шуточный. А ставка тут – судьба и доброе имя ее лучшей подруги!
– Именно, – подтвердил Оленин. – Хотя мне известен случай, когда один такой герой, лихой рубака и наездник, гвардейский офицер, к тому ж, несмотря на грудь, увешанную крестами, добытыми в сражениях с французом, сам пал на любовном поле брани. Доселе владел обширной коллекцией дамских сердец и вдруг безнадежно и страстно влюбился в некую княжну.
– Странно, что вас это удивляет, – поджала губки Оленька. – Но коли сия история не имеет к нашему делу прямого касательства…
– Имеет, сударыня, – покачал головою Оленин. – Господин, о котором я теперь имею честь вам рассказывать – граф Всеволод Орлов. Тоже из гвардии. Он-то и есть избранник вашей подруги.
– Стало быть, из гвардии, – удовлетворенно вздохнула Ольга, впервые за всю беседу.
– Вы правы, сударыня…
Оленин странно посмотрел на нее, точно ожидал в словах своей прекрасной собеседницы какого-то подвоха.
– Именно гвардия. Но только вовсе не та, что вы думаете…
И он отчего-то криво усмехнулся.
– Что вы имеете в виду, сударь? – вдругорядь нахмурилась Ольга.
– Выслушайте мою историю, и вы все поймете, – с неожиданной мягкостью, почти нежно взглянул на нее Оленин. – А после уж давайте решать вместе, что нам делать дальше.
Когда к дяде Евгения, Петру Кирилловичу Оленину, обер-секретарю императорских архивов, обратился с личной просьбою некий граф Орлов, старого чиновника это отчасти удивило и в известной степени заинтриговало. Но чем далее вникал Петр Кириллович в суть вопроса, бывшего одновременно и предложением, тем более проникался уважением к остроте ума и проницательности графа.
На первый взгляд просьба Орлова проистекала из чистой воды любопытства, понятного для блестящего офицера гвардии, наконец-то всерьез озаботившегося своей будущностью в смысле имущественного положения. Война шла к победному концу, Наполеон в панике бежал, бросив остатки армии, а российский гвардеец всерьез подумывал о женитьбе. Вот только невесту граф Орлов желал не из высшего общества, а, как ни странно, из числа провинциальных барышень на выданье, которых во всякое послевоенное время становится не в пример более в сравнении с мирными годами.
– Буду с вами откровенен, – сразу признался Орлов в приватной беседе с архивным червем. – Дела мои неважны, состояние поистощилось, и помочь могла бы выгодная женитьба. Потому и прошу вас нижайше, любезнейший Петр Кириллович, изучить родословные древа, кои могли захиреть в последние годы. Или, к примеру, оборваться на поле брани. Не осталось ли где наследниц женского пола, быть может, и не прямого свойства, из числа дальних родственниц? Быть может, они и по сей день пребывают в неведении относительно своего изменившегося наследственного положения? И вовсе не подозревают, что в столице найдется достойный человек – и не один, спешу вас сразу уверить! – желающий составить счастье всей их жизни.
Старый лис понял молодого с полуслова. Он из своих доверенных источников знал, что война больно ударила по благосостоянию большинства первых фамилий России. То одно, то другое дворянское имение закладывалось в Государственном банке. В скором времени эта же судьба должна была постигнуть большую часть не только именитых родов. Так что некий маркиз де Кюстин, посетив Россию, с изумлением напишет в своих заметках: русский император ныне не только первый дворянин своего государства, но также и первый кредитор собственного дворянства!
И Петр Кириллович с жаром принялся за дело, сдувая пыль со старинных манускриптов, роясь в церковных книгах, скрупулезно изучая сводки военных потерь и реестры пропавших без вести в лихую годину неприятельского нашествия.
В скором времени он пришел к ошеломительному открытию. Оказывается, в России, совсем неподалеку от двух столиц – холодного официального Петербурга и негласной столицы капитала, богатой, купеческой Москвы прозябало минимум три молодых барышни в полнейшем неведении о том, что они уже год как могли бы претендовать на богатые наследства оборвавшихся старинных дворянских родов. Капиталы их пребывали в целости, многие и приумножились, будучи помещены в заграничных банках; поместья же избежали разорения войны и большей частью отошли государству, в то время как их вполне можно было востребовать, имея документы на право наследство.
Другое дело, что такого рода лакомые документы мог выправить именно Петр Кириллович, большой знаток русской старины и дока по части отслеживания родственных связей и сопоставления оных. Только он мог узреть в обособленном древе какого-либо дворянского рода веточку или даже единственный росток, привитый вследствие брака с другого могучего древа, ныне уже увядшего. И доказать эту связь, что зачастую пахло большими, огромными деньгами и богатыми родовыми имениями, Петр Кириллович сумел бы, разумеется, при известной ловкости и личном интересе.
Вот тогда граф Орлов и предложил обер-секретарю взаимовыгодную сделку.
В те поры у красавца-графа образовался узкий кружок приятелей, отпрысков старинных дворянский фамилий, пребывавших подобно Орлову в финансовых и имущественных затруднениях.
– Они будут рады составить счастье какой-нибудь провинциальной дурочки, коли вы, Петр Кириллович, сделаете ее богатою наследницей, – заверил Оленина-старшего граф. – И при этом, поверьте, готовы оценить ваши услуги по достоинству!
Дядюшка Евгения согласился не медля. И дальнейшее было уже, как говорится, делом техники. Обговорив сумму своего вознаграждения в каждом конкретном случае, Петр Кириллович, однако ж, выставил еще одно непременное условие. Граф должен был принять в «предприятие», как они отныне договорились именовать свое деловое соглашение, племянника Петра Кирилловича, молодого Евгения, служащего по дипломатическому ведомству.
– Полагаю, вам, граф, мой протеже придется по сердцу, – заверил Орлова дядюшка. – Я принимаю участие в судьбе юноши, поскольку дал в том твердое слово его родителям по достижении Евгением совершеннолетия. Устроил его в дипломатический корпус, выхлопотал службу за границей… Но семья его, мягко сказать, небогата, а молодость требует своего.
– Почту за честь, – поклонился знатоку архивных дел граф Орлов. – У нас уже сформировался узкий круг, так сказать, потенциальных женихов. Этакая гвардия Гименея, жаждущие успешного супружества…
Орлов криво усмехнулся, и ответом ему была тонкая, понимающая улыбка обер-секретаря.
– Все достойнейшие люди, смею вас уверить, – заметил светский лев. – И мы почтем за честь принять в свой круг вашего племянника.
– Благодарю, – с достоинством поклонился дядюшка, еле удерживаясь от настойчивого желания потереть руки. – Стало быть, я как пойнтер на охоте, буду выслеживать для вас болотную дичь?
– Именно что болотную, – довольно хохотнул в ответ граф. – Сами посудите, любезный Петр Кириллович, что и взять с этих провинциальных дурочек окромя их будущего капитала?
– А коль скоро я выслежу для вас достойную добычу, дело уж за вами, – шутливо погрозил графу обер-секретарь. – Впрочем, полагаю, такие блестящие светские львы, как вы, граф, способны увлечь в свои сети и глупенькую куропатку, и осторожную глухарку, и жирненькую тетерочку.
– Именно, – засмеялся Орлов. – Клянусь своею фамилией, перед истинным мужским обаянием им не устоять. Орлы всегда выследят добычу, только шепните им на ухо – где и кто.
И два пройдохи, старый и молодой, подмигнули друг другу.
– Так я и оказался в доверенном, строго секретном кругу этих пресловутых «гвардейцев Гименея», – признался Евгений, прерывая на миг свой удивительный рассказ. – И пребывал бы там и по сей день – молодость, знаете ли, не порок. Но сейчас желаю покинуть сей сомнительный кружок, оттого и вызвался встретиться с вами под предлогом доставки письма от Татьяны Дмитриевны.
Ольга немного помолчала, обдумывая историю Оленина. После чего слегка пожала плечиками.
– Все это, безусловно, интересно и занимательно, сударь, – сказала она. – Но только мне невдомек, при чем здесь моя подруга?
– Вы разве еще не поняли, сударыня? – тихо спросил Оленин, глядя на Ланскую. Лицо его стало бледным, и на нем резко обозначились глаза, горящие странным, почти что лихорадочным блеском.
– Что именно, сударь? – холодно уточнила Ольга.
– Единственно то, что ваша подруга, госпожа Ларионова – богата, – последовал ответ молодого человека.
Как ни крепилась Ольга, но при этих словах Оленина она громко расхохоталась.
– Это вздор, сударь, – заявила, наконец, сумев взять себя в руки, Ольга. – После смерти папеньки Татьяна бедна как церковная мышь. Все, что у нее есть, – эта Ларионовка с сотней душ, да пруд, да лесные угодья…
– Все это сейчас не имеет ровным счетом никакого значения, – покачал головою Оленин. – Неужто вы до сих пор не поняли – госпожа Ларионова не случайно стала добычей этой своры охотников до богатых наследниц? Она – наследница. Это доказал мой дядюшка, чтоб ему пусто было…
Ольга почувствовала, как сердце медленно падает куда-то вниз, на самое донышко ее существа.
– Чья? – пролепетала она.
– Князя Мещерского, – медленно произнес молодой человек. И совсем уж еле слышно прибавил: – Того самого.
– Мещерского?
Ольгины глаза округлились, она взирала на Оленина в полнейшем изумлении. – Золотого вдовца? Измаильского «Турки»? «Али-Бабы»?
И теперь Оленин лишь молча кивнул.
А Ольга медленно опустилась на стул. Силы вдруг покинули ее в мгновение ока. Столь невероятным было известие, только что сообщенное этим странным, застенчивым молодым человеком!
4. НАСЛЕДСТВО РУССКОГО АЛИ-БАБЫ
О московском князе Мещерском, обладателе сокровищ Измаила, с давних пор ходило немало легенд в высшем свете. Несмотря на то что старый князь давно почил в бозе, а самих драгоценностей никто толком и в глаза не видел. Тем не менее уже двадцать четвертый год со времени взятия неприступного форпоста на Дунае не скончались всяческие толки и пересуды о турецкой казне, якобы зарытой янычарами паши, покуда в крепости шел яростный шестичасовой бой. Сейчас крепость уж год как стала российскою, но до сих пор искатели приключений нет-нет да и появлялись в ее окрестностях с ломами и заступами.
Так или иначе, но в скором времени после достопамятной военной кампании князь Мещерский, участвовавший в штурме, будучи генералом инженерных войск, ушел в отставку, ссылаясь на слабое здоровье и старческую немощь. А буквально на будущий год отстроил себе роскошный дворец в Орехово, в пяти верстах от московской заставы, и стал вести жизнь на широкую ногу, с загулами и кутежами, достойную разве что героев арабских сказок «Тысячи и одной ночи».
Поговаривали, что князь сыскал-таки сокровища паши, но не в самом Измаиле, а соседней бессарабской деревушке. Там золото, серебро, жемчуг и чеканные монеты в кувшинах были во множестве зарыты под грязным пологом самой обыкновенной конюшни, где держали тягловых лошадей турецкие фуражиры. Ссылались на инженерные таланты князя, его удачливость, но были и другие слухи, помрачнее. Якобы Мещерским был захвачен пленник, рассказавший князю все о спрятанной казне, да так и сгинувший затем бесследно.
Сам Мещерский тоже умер в одночасье. В самый разгар пирушки с прусским посланником и парой ветеранов измаильской компании князь вдруг густо побагровел, стал хватать ртом воздух, точно рыба, вытащенная на лед. Минута, другая, и случился апоплексический удар.
Пикантность ситуации заключалась в том, что у князя вовсе не оказалось наследников, могущих подтвердить свои претензии не только по прямой, а и по всем побочным родовым линиям. Будто бы документы, что еще могли пролить хоть какой-то свет на его родственные связи, дотла сгорели во время московского пожара в городе, захваченном Бонапартом. Государь велел принять ореховское имение и все капиталы покойного князя в государственное призрение сроком на двадцать пять лет. После чего, буде к тому времени не сыщутся законные наследники, передать все имущество в казну, на государственный счет и во благо отечества.
– Мой дядя, чтоб ему пусто было, раскопал что-то в архивах. Некий документ, подтверждающий отдаленное родство вашей Татьяны Ларионовой, а стало быть, и права ее наследства всего состояния князя Мещерского.
– А вы, кажется, тому не слишком рады?
– Тому есть причины, – слегка покраснел молодой человек. – Но вы совершенно правы, сударыня: я нахожу это наследование противным всем моим планам и видам на будущее.
– Ладно, об этом потом, – кивнула Ольга. Однако про себя решила непременно вернуться к сему щекотливому вопросу при первом же удобном случае.
– Да велико ли состояние князя?
– Боюсь, что весьма, – вздохнул молодой человек. – Именно потому на него и положил глаз граф Всеволод Орлов. Поверьте, он не стал бы прилагать таких усилий ради… ради…
Оленин на миг замялся.
– Ради пустышки? Вы это хотите сказать? – пришла ему на помощь Ланская.
Тот промолчал, но Ольге и без того было ясно. Ее лучшая подруга, кажется, угодила в руки авантюриста!
– Где она сейчас? Когда вы ее покинули?
– Вчерашнего дня, ввечеру. И с утра уж вас дожидаюсь.
– Как она, здорова ли? – с тревогою спросила Ольга. – И где они теперича?
– Слава богу, – ответил Оленин. – Орлов и его люди остановились на ночлег в старом замке графа Потоцкого. Там все изрядно заброшено, но несколько комнат пока еще довольно сносны. Где сейчас – не знаю.
Ольга размышляла всего минуту. После чего решительно заявила.
– Полчаса на сборы и – едем. Мы должны их догнать и вызволить Татьяну из лап этого Орлова. Сейчас я накажу кучеру, чтобы запрягал сани пошире.
– Я готов, – с жаром воскликнул молодой человек. Однако тут же замялся. От Ланской не укрылось его смущение.
– Что-то не так, сударь?
– Дело в том, что с Орловым нынче четверо подручных, и все как на подбор люди бывалые, – пояснил Оленин. – В гвардии абы кого не держат, сударыня.
– В этом я уже убедилась из вашего рассказа, – холодно заметила она. – Пройдохи, авантюристы и лгуны, избалованные сыночки из богатых семейств, привыкшие все получать по первому требованию. Но уверяю вас, сударь…
Ольга крепко сжала кулачки.
– Со мною этот номер не пройдет. И ежели они хотят войны, они ее получат.
– Биться я готов, – покачал головою Оленин. – Но признаться рассчитывал, что мы возьмем тут подмогу. Пару десятков мужиков покрепче – и мы их одолеем.
– Ишь ты, Аника-воин, – прищурилась Ольга, по-новому взглянув на молодого человека. – С эдакой армией да по зимнему тракту нам их не догнать, уж больно тощи ларионовские лошаденки. Но прежде меня другое интересует, сударь вы мой. Чего ради вам принимать столь большое участие в судьбе незнакомой вам девицы? Вы же, помнится, сами являетесь этим… кавалером Гименея?
Последние слова она произнесла с большим презрением, так что молодой человек вновь побледнел.
– Увы, это было так, – признался он. – Но лишь до той минуты, как я увидал портрет госпожи Ларионовой. С той минуты я дал себе клятву вызволить ее из рук Орлова и его разбойничьей шайки.
– Так и впрямь большая симпатия? – с любопытством уставилась на него Ланская.
– Великая, сударыня, – вздохнул молодой человек.
– Да вы просто романтический герой, – усмехнулась Ольга. – А я-то уж, признаться, думала, что они давно перевелись в России.
– Злодеи-то не перевелись, как видите, – пожал плечами Оленин. – А столь сильных чувств, сродни тем, что я питаю ныне к госпоже Ларионовой, не испытывал допрежь, признаюсь честно.
– Что ж, быть по-вашему, – усмехнулась Ольга, испытующе глядя в глаза молодого человека. – А насчет войска вы отчасти правы. Но нам помогут не мужики, а кое-кто другой.
Она немедля вызвала к себе ларионовского управляющего Карла Францевича. Бедный немец выглядел подавленным и глубоко несчастным – столь поразил и напугал его внезапный отъезд хозяйки. О его причинах он толком ничего не знал и лишь изредка повторял одну-единственную фразу:
– Татьяна Дмитриевна велела присматривать за имением. И обещала вскорости… обещала вскорости… вскорости…
Что обещала вскорости незадачливая беглянка, Ольга с Олениным так и не смогли выяснить у перепуганного старика. В итоге Ольга махнула на него рукою, чтоб помолчал, и торопливо написала записку на подвернувшемся под руку клочке бумаги.
– Пошлешь ко мне на усадьбу самого расторопного мужика верхами, – приказала она управляющему, поминутно кивавшему в ответ на каждое ее слово. – Пусть дождется молодого барина, который нынче непременно явится ко мне в гости. Пусть передаст ему эту записку да выберите там самых резвых лошадей. И пусть барин без промедления нас догоняет.
Ланская оборотилась к Евгению и прибавила:
– Ждать его будем у Потоцких до полудня завтрашнего дня. А там – как бог даст.
Вручила записку Карлу Францевичу и наказала:
– Ни минуты не мешкай. Дорог каждый час.
Управляющий, беспрестанно охая и причитая, отправился снаряжать гонца. Ольга же окинула взглядом опустевшую гостиную, где, кажется, только лишь сейчас была ее любезная подруга да на минутку вышла, и развела руками.
– Ну, вот и все, сударь мой Евгений Михайлович. Пора и нам собираться.
– Осмелюсь спросить, сударыня, – учтиво осведомился Оленин. – Сведущ ли ваш знакомый в военном деле? Умеет ли обращаться с огнестрельным оружием?
– Почему это вас беспокоит? – чуть сощурилась Ольга, испытующе глядя на молодого дворянина.
– Полагаю, холодным оружием нам не одолеть людей Орлова, – ответил Оленин. – Все пятеро – лихие рубаки, обладающие к тому же недюжинной физическою силой. Сам граф имеет немало боевых наград, еще с дела под Аустерлицем, и прочие кавалеры тоже.
Ольга некоторое время смотрела на него, точно намереваясь заглянуть в его сердце и прочесть истинные намерения молодого человека, что бы ни таилось сейчас в его порывистой, чувствительной душе.
– Удивляюсь все же я на вас, сударь, – покачала она прелестной головкой, так что локоны заструились по ее плечам изящными волнами завитков. – Вы ведь тоже не выглядите могучим силачом или античным героем Ахиллесом. И тем не менее готовы вступиться за женскую честь против бывших сотоварищей, по вашим же словам, изрядных головорезов. Да еще и заодно с одинокой слабой девицею!
Оленин в ответ пожал плечами.
– Письмо я вам доставил, сударыня, а далее уж моя забота. Но видит бог, госпожу Ларионову я в беде не оставлю. Уж коли дядя эту кашу заварил, видать, племянничку тогда и след ее расхлебывать!
– Ну нет, возразила Ольга. – Уж не знаю, какие резоны и вправду у вас, господин Оленин, а я свою лучшую подругу в беде тем паче не брошу. Что же до моего приятеля, то ему ни пистолет, ни сабля не потребны. В известном смысле, конечно же. Потому что у него имеется другое, более совершенное оружие, если только его мозги в последнее время не закисли от скучной германской жизни. Хотя в это мне и с трудом верится.
И она выразительно постучала себя изящным тонким пальчиком по лбу.
– Со своим умом и изобретательностью мой друг способен одолеть много больше неприятелей, нежели пятеро самоуверенных индюков, гвардейских офицеров, уж поверьте, – убежденно проговорила Ланская. – Я в него верю. А нам меж тем пора в путь. Коли вы, конечно, не передумали?
Ольга лукаво глянула на Оленина. Тот сдержанно поклонился и быстро вышел из комнаты. Ланская не сомневалась: спустя минуту он уже будет ждать ее в санях. А Ольге предстояло собраться в дальнюю дорогу.
Зима стояла ветреная, студеная, и надлежало позаботиться о тысяче самых разных мелочей и безделушек, без которых для уважающей себя дамы невозможно никакое путешествие. И уж тем паче – поход на войну!
