Текст книги "Игры кавалеров"
Автор книги: Ольга Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Ольга Лебедева
Игры кавалеров
1. ДВЕ ВЕРНЫЕ ПОДРУГИ
Человек в узорчатой расшитой полумаске черного шелка, скрывавшей верхнюю половину лица, затеплил свечу, и ее неверный свет медленно, точно нехотя выхватил из полумрака комнаты лица пятерых молодых людей. Все были закутаны в темные плащи, и лишь шестой, сидевший особняком, был облачен в белое одеяние на манер римской тоги. Он единственный остался без маски, и даже призрачное сияние свечи не могло скрыть смертельную бледность, заливавшую его тонкое, с аристократическими чертами лицо.
– Итак, господа, все в сборе, – свистящим шепотом произнес он. – И господин кандидат. Кавалеры святого Гименея приветствуют вас.
Молодой человек в белой одежде с достоинством поклонился.
– Сроки вышли, жребий брошен, и узы Гименея уготованы вашему покорному слуге.
Председательствующий усмехнулся, однако в уголке его тонкого, кажущегося бескровным рта обозначилась и пролегла горькая складка.
– Видит бог, все это время я стремился к процветанию и благоденствию нашего союза. Вам не в чем меня упрекнуть.
Пятеро кавалеров дружно кивнули, шестой же скрестил на груди руки. Ученые мужи двояко трактуют сей жест: иные видят в нем выражение спокойствия и отдохновения, прочие же – неуверенность и душевное смятение.
– Место и время вам известны. Кандидатура – тоже. Вполне достойная девица старинного рода. Разумеется, пребывает в полнейшем неведении относительно вновь открывшихся обстоятельств ее биографии, понятных всем присутствующим.
Человек в узорчатой полумаске сделал паузу.
– Я размышлял относительно превратностей жребия и путей осуществления оного. Полагаю, похищение будет в данном случае наиболее уместным.
Пятеро кавалеров переглянулись, после чего наиболее субтильный телом из всех предупредительно поднял руку.
– Говори, достойный Прокофий, – велел председательствующий.
– Полагаю, магистр, в похищении нет необходимости. И почтенные кавалеры со мною согласны. Ваши достоинства и личность не нуждаются в наших привычных уловках. Достаточно вам указать пальцем, и ваша избранница с радостью отдаст вам руку и сердце. И все остальное, разумеется.
При последних словах Прокофия прочие кавалеры неожиданно расхохотались, громко и развязно. Точно пребывали не на тайном сходе секретного ордена, а сидели на веселой и разухабистой гусарской пирушке.
– Благодарю вас, други, и тебя, Прокофий, в особенности, – ответил магистр. – Если только все расчеты и выводы нашего благодетеля верны, все прочее пройдет как по маслу.
– Касательно девицы никаких сомнений, благодетель меня в том заверил при нашей последней личной встрече, – твердо сказал кавалер. – Одна как перст, прозябает в провинции, в полнейшем неведении о своем нынешнем положении и…
– Довольно, – жестом остановил его человек в узорчатой полумаске. – В таком случае все решено. Повеселимся, господа, во славу Гименея!
Ответом ему были приветственные клики, и теперь сомнений не оставалось – так дружно и зычно могут кричать одни лишь военные!
– А господин кандидат ужо поучится нашему нехитрому ремеслу! – подмигнул магистр человеку в белом. – Быть ему первым злодеем в нашей комедии? Ну, или хотя бы последним?
– Быть, быть всенепременно! – дружно заорали кавалеры, с которых уже совсем спал флер мистической тайны. Теперь это были шестеро молодых людей, жизнерадостных, разбитных. И словно по мановению волшебной палочки на столе вдруг очутились, откуда ни возьмись, бутылки шампанского, хрустальные бокалы, а магистр водрузил по краям массивные бронзовые подсвечники. Вмиг стало светло, шумно, кое-кто уже и стягивал маску. И только человек в белой одежде задумчиво сидел у стены, не принимая участия в общем веселье. Казалось, его снедала какая-то навязчивая мысль, не дававшая ему покоя.
В руках кандидат в кавалеры святого Гименея сжимал крохотную лаковую миниатюрку. На ней было изображение особы, о которой шла речь на сегодняшнем собрании. Он смотрел на черты ее лица и, по всему видать, ничего не замечал и не слышал вокруг. Даже пристальных и острых взглядов, которыми его изредка награждал магистр. И тогда в глазах человека в узорчатой маске вспыхивал холодный огонь, и его лицо приобретало выражение гордости и высокомерия.
Ну и зима выдалась нынче в Осиновке! Снежная, злая, с ядреным морозцем и ночными метелями, от которых за окном до утра пуржила круговерть белых вихрей, неустанно постукивая в стекла, норовя забраться в щели рам ледяными сквозняками и выстудить дом. Редко когда солнце проглядывало сквозь волнистые тучи, словно тоже слепленные из снега, повисшие над имением армадой задумчивых белоснежных парусных кораблей. В эту пору так уютно сидеть долгими зимними вечерами за самоваром, топленным по-настоящему, сухими сосновыми шишками, прихлебывать из старой и оттого любимой с детства фаянсовой чашки ароматный чай и предвкушать скорое Рождество.
А вместо этого теперь приходится трястись в санях и надуваться от злости, как индюшка. Хотя этот урядник Сомов кого хочешь доведет до белого каления! Это же надо – не сказать, а даже просто подумать эдакое!
Перед Оленькиными глазами услужливо всплыла урядничья физиономия – с обвисшими щеками, двойным подбородком, двумя щетками жестких соломенных усищ и тупыми, рыбьими глазами навыкате.
«Все улики говорят, госпожа Ланская, что барышня, сиречь девица Ларионова, самолично сбежала из дома вместе с новоявленным женихом. Есть и приметы этого г-г-господина…»
И это – о ее любимой и единственной подруге! Рассудительнее и практичнее которой и в целом свете, наверное, не сыскать. И уж во всяком случае, в их уезде – наверняка!
Оленька с негодованием запахнулась в широкую полость бараньей дохи. Она не любила всяких изнеженных дамских штучек во всем, что касалось дороги: если бы Оленька родилась в библейские времена, то уж точно мчалась бы степями в седле бесстрашной амазонкой, нежели ездила бы в паланкине, под опахалами покорных и безмолвных слуг! И санками умела править, и сдержать на скаку свою любимицу – горячую и порывистую Рыжую могла без посторонней помощи. Ни снег, ни ветер с изморозью ей не помеха на зимней дороге. От них лицу одна польза – лучше массажа для кожи и сыскать невозможно!
– Скоро ли уже Ларионовка? – недовольно пробурчала она, беспокойно поглядывая по сторонам. Возница, рослый и молчаливый мужик Пров, обладатель необъятной бороды цвета вороньего крыла и железных рук, с легкостью гнущих подковы, лишь покосился на нее и вздохнул. Молодая барыня и сама знает – вот поворот у просеки, по правую руку Заячья заимка, а там, глядишь, и до ларионовских подать рукою.
Оленька фыркнула и раздраженно рванула жесткие, курчавые завитки каракуля. Лучшая подруга средь бела дня исчезает из собственного имения, где уже несколько лет оставалась единственной и полновластной хозяйкой. Куда, спрашивается, зачем, а самое главное – с кем?
У молодой хозяйки Ларионовки не было секретов от Ольги Ланской. У них и фамилии начинались сходно, и родство душ такое, что водою не разлить. И это при том, что характеры девушек прямо противоположные, и темперамент, и образ мыслей, не говоря уже об окружении. Ланские жили по всей России, поддерживая отношения даже между самыми отдаленными родственниками. Татьяна же, остававшаяся пока что в девичестве Ларионовой, была одна как перст.
Но зато у нее есть милый друг Оленька. И своей подруги задумчивой и мечтательной Татьяне с лихвой хватало, дабы плыть под парусами штормовым житейским морем своей жизни.
Отца Татьяна потеряла в семнадцать лет под Аустерлицем. Капитан Ларионов до последнего удерживал позиции двух батарей – своей и соседней, над которою принял командование. Прямым попаданием разметал их залп неприятельских пушек. Погиб капитан геройски и оставил дочь одну в изрядно разорившемся имении. Только и осталось от отца, что серебряный нательный крестик, записная книжка в кожаном переплете и полуобгорелая ассигнация Императорского банка, на одной стороне которой было, как положено, пропечатано: «Любовь к отечеству», а на другой – «50 рублей». Ассигнацию она сберегла на горькую память, записную книжку сунула куда-то в шкап, а крестик схоронила – до поры, до времени.
Отплакала Татьяна по отцу, похоронила крохотную урну с прахом – пепел, пыль да земля с разгромленной батареи, что полагались ей заместо убиенного отца-офицера – и взялась за хозяйство. Нужно было поскорее забыться, разогнать смертную тоску. Да и дела поджимали. Первым делом выгнала вора-управляющего и сама, несмотря на юные годы, засела за счета и амбарные книги. А заодно решила поближе ознакомиться с бухгалтерской премудростью, поскольку девица Ларионова все на свете привыкла решать и делать сама.
В то время в России была очень популярна книга «Исследования о природе и причинах богатства народов» шотландского экономиста Адама Смита. Татьяна мужественно прочла ее знаменитую первую главу о разделении труда, главы о том, откуда взялись деньги и цены на товары. И тут ее одолела неудержимая зевота.
С сожалением окинула она взором толстенный том и… тут же распрощалась с глубокомысленными рассуждениями мудрого англичанина о заработной плате, прибыли на капитал, земельной ренте. И лишь в самом конце чуточку почитала о ценности серебра в течение последних четырех столетий. После чего ее взяла натуральная русская тоска!
Для военного совета была немедленно вызвана Оленька, и после недолгого обсуждения подруги решили нанять дельного управляющего. Карл Францевич, происходящий из ингерманландских немцев, в те поры волею суровой воинской годины был заброшен в их губернию из сожженной Москвы и прозябал коллежским секретарем, письмоводя в уездном суде с жалованьем 500 рублей ассигнациями в год. Немец оказался совершеннейшим душкой, за полтора года навел в имении порядок и заодно, в особенности, полюбил здешнюю рыбалку. Целыми днями он просиживал на бережке тенистого пруда за околицей Ларионовки с удочками, изредка принимая доклады по хозяйству от пары расторопных бабенок-ключниц, определенных ему в помощницы.
Татьяна первое время усердно проверяла все расходы. Даже нарочно завела самодельно сшитую приходно-расходную книжку счетов по части управления Ларионовкой, в которую полгода регулярно вписывала все доходы и расходы. После чего успокоилась, доверившись во всем рачительному немцу, сумевшему обустроить имение, и вернулась к своему привычному, тихому и размеренному образу жизни.
Женихов в округе подходящих как не было, так и нынче не осталось. Хотя в первые послевоенные годы многие московские семьи, прежде проводившие в Белокаменной всю жизнь, за исключением отдыха за границей, на водяных курортах и летних пасторалей в родовых имениях и усадьбах, еще были разбросаны по центральным губерниям Российской империи. Но едва Наполеон был изгнан и посрамлен, как они потянулись обратно, либо в северную столицу, счастливо избежавшую нашествия двунадесяти языков во главе с бесноватым корсиканцем. Соседи же Ларионовых из числа молодых людей по большей части служили в армии, многие и вовсе не воротились с полей брани.
Поэтому наши подруги довольствовались обществом друг дружки и не торопили судьбу. Обе свято верили, что блистательное женское счастье непременно поджидает их где-то за поворотом. Об этом каждой, и Оленьке, и Татьяне, частенько случались верные приметы на Крещение в образах блестящих молодых людей с положением в обществе и, разумеется, писаных красавцев. И за границею, в Германии, у Ольги имелся нареченный, весьма неглупый и симпатичный молодой человек, Владимир Оболенский.
Татьяне было в ту зимнюю ночь и еще одно видение, суть которого она поняла смутно. Ключница Настасья предположила, что привидевшийся молодой барыне ледяной пруд с вмерзшими повсюду серебряными рыбками, ослепительно блиставшими чешуей, сулят грядущее богатство. Но Татьяна ключницу высмеяла.
– Будто не знаешь ты, Настасьюшка, что после геройской гибели Дмитрия Федорыча одна я осталась в нашем роду, как перст, – усмехнулась она в ответ на слова глупой бабы, божившейся, что сия примета не врет. – Потому наследства ждать неоткуда. Разве только котел со златом-серебром на дне пруда прячется? Да ведь наш Карл Францевич сколько оттуда выудил – все уклейки да берши с карасиками. А злата с серебром – ни понюшки!
И тут вдруг приключилось такое! Средь бела дня, а точнее, в темную ночку смиреннейшая и рассудительная Татьяна надумала сбежать из дома. И с кем? С женишком, новообъявившимся, о котором Оленьке ни сном ни духом известно не было! А еще подруга называется…
Теперь же Оленька спешила в опустевшую Ларионовку не праздного любопытства ради. Карл Францевич прислал ей краткую весточку с конюхом – в имении девицу Ланскую дожидается человек, по виду столичная штучка, с письмом для нее. А письмо – от милого дружочка, Татьяны. Вот теперь, чай, все и откроется!
2. ПОСЛЕДНЯЯ ТОЧКА
Дворянин, поджидавший Оленьку в усадьбе ее лучшей подруги, был невысокого роста и изящного телосложения. Узкий сюртук его походил скорее на корсет, а цветок в петлице, хоть и слегка увядший, свидетельствовал о том, что этот денди привык следить за собой даже в такой глуши, заснеженной и безмолвной, где на пустынных дорогах безраздельно правят бал вьюги и ледяные ветра.
– У вас ко мне письмо? – коротко кивнув вместо приветствия, первым делом спросила она.
– Сударыня…
Гость оглядел ее с головы до ног внимательным взором, что выглядело бы почти неприличным, если б не исключительные обстоятельства их встречи. Тут уж, как говорится, не до светских условностей!
– Вы в действительности Ольга Петровна Ланская? – уточнил он.
– Действительно, сударь, – в нетерпении пожала плечиками Оленька. – А вы кто, новый полицмейстер? Вам, быть может, и пачпорт требуется?
– Нет, не полицмейстер, – нервно качнул он красивой, благородной формы головою с изящными завитками темно-русых кудрей на висках. – Но у меня и вправду личное письмо для вас…
– Так давайте же, чего рассусоливать! – грубоватым тоном потребовала Оленька. Так она сейчас тщетно пыталась скрыть от незнакомца свои тревогу и волнение, нараставшие в ее сердце с каждой минутой все более.
Сургуч на конверте был сломан и почти весь раскрошился. Это был еще один дурной знак!
«Сердечный дружочек Оленька!
Прости, что не свиделись. Уезжаем нынче в Петербург без всякого промедления. Со мною мой счастливый избавитель, ему я обязана своею честью, добрым именем и самою жизнью. Всеволод Георгиевич человек в высшей степени благородный и порядочный. Он составит мое счастие, теперь в том уж нет моих сомнений. Я непременно навешу тебя, когда выйдут все сроки. У меня нынче все хорошо, а в скором времени, даст Бог, будет еще лучше.
Твоя всем сердцем Таник».
Оленька Ланская стремительно перечитала письмо вдругорядь, да так и впилась глазами в последнюю строчку. Сердце ее стремительно заколотилось, яркий румянец выступил на щечках с очаровательными ямочками.
Вот оно! Так и знала… Сбылись ее худшие предположения. И смертельная бледность стала быстро заливать ее лицо.
– Вам дурно? – с участием наклонился к ней приезжий дворянин. – Позвольте предложить воды?
Он не проявил никакого видимого интереса к содержанию письма, да оно и понятно – сургуч-то изломан. Небось не удержался, заглянул, мошенник. Это ведь только про дам вечно твердят, что-де любопытны, кавалеры же и прочие люди света – наихудшие сплетники из всего рода человеческого.
Но, даже прочитав от корки до корки, истинного содержания этого письма Татьяны Ларионовой к Ольге Ланской никто не мог бы понять в целом свете. Потому что именно в нем спустя долгих пятнадцать лет их дружбы Оленька увидела тайный знак. И он означал лишь одно – смертельную опасность!
– Давай уговоримся раз и навсегда, Олюшка, – сказала тогда Татьяна. Разговор этот происходил знойным июльским полднем, на берегу того самого пруда в Ларионовке, где в ту пору была обустроена купальня для юных барышень. Обе девочки пребывали в том возрасте нежного отрочества, когда все надежды розовы и смутны, люди прекрасны, а впереди ожидает лучезарное счастье, огромное, блистательное и оттого немного пугающее.
– Что бы с нами ни случилось в жизни, ничто не должно сломить нашей дружбы.
– Ничто, – клятвенно выдохнула Оленька. Но тут же возразила, по своей давней привычке во всем докапываться до самой сути.
– А если что-то окажется сильнее нас? Нашей дружбы?
Обе девочки глянули друг на дружку, глаза в глаза, и вдруг дружно прыснули. В ту минуту им казалось странным и невероятным, что нечто способно помешать им, встать на пути или даже – невиданное дело! – разлучить их. Правда, каждая понимала, что когда-то начнется взрослая жизнь, обе будут важными дамами и выйдут замуж. Причем непременно за гвардейских офицеров – заветная мечта Тани, которую Оленька в принципе разделяла!
– И все-таки, Таник? – затормошила подругу Оля. – Мы же не станем просто так сдаваться, верно?
– Не станем, – подтвердила юная барышня из Ларионовки. – Если враги окажутся сильнее нас, мы… мы… Мы пошлем друг другу письма! – просияла она.
– А если письмо перехватят? – усомнилась всегда немного скептически настроенная Оленька. Она была прирожденной реалисткой с младых ногтей и уже тогда стремилась во всем расставить точки над «i».
– Ну и пусть перехватывают, – с жаром продолжила Таня. Она уже все обдумала заранее, вооруженная опытом десятков французских и немецких романов, проглоченных долгими зимними вечерами или спасаясь от летней жары в беседке, увитой плющом и плетьми дикого винограда. – Слушай, что я скажу.
Выслушав подругу, Оленька пришла в полный восторг. В самом деле, план Татьяны был одновременно и прост, и удивительно хитроумен. Весь секрет таился в тексте их будущих писем, в одной-единственной точке, а еще точнее – в ее отсутствии.
Подруги и прежде обменивались записочками в кокетливых конвертиках с вензелями, вкладывая в надушенные листочки бумаги лепестки здешних диких роз или нежные цветки фиалок. Но отныне они решили использовать тайный знак.
– Это станет нашим с тобою секретом, – важно сказала Таня. – О чем бы мы ни писали друг дружке, теперь в конце последнего предложения мы не будем ставить точку. Это должно означать, что все хорошо и расчудесно. А коли случится беда и понадобится помощь, точку надобно поставить.
План Татьяны был и в самом деле прост как все гениальное. Воображая себя героинями все тех же романов, девочки знали, что любое письмо, а тем паче с просьбой о помощи можно перехватить. И тогда отсутствие точки в одном из предложений может насторожить лютого врага или коварного завистника. Зато присутствие ее в конце последней фразы никого не насторожит. В этом и заключалась тайна.
– Это будет наш с тобою секрет, – пообещала Таня. – Смотри же, не забудь.
Конечно, это была всего лишь тайная игра, детская шалость. Но использовать ее в их девичьей переписке было так увлекательно и романтично, что обе девушки мало-помалу привыкли пропускать в своих письмах последние точки. Иногда одна из них забывала условный знак, иногда – специально проверяла подругу. И так продолжалось все время их дружбы, и ни одна из девушек не подозревала, что однажды придет день, когда их секрет понадобится по-настоящему, всерьез.
«…У меня нынче все хорошо, а в скором времени, даст Бог, будет еще лучше», – вновь перечла Оленька злополучную последнюю строку Таниного послания, каждое слово которой, каждая буква, казалось, наливалась сейчас прямо на ее глазах тревогой и ощущением таинственной, неведомой опасности. А главное – точка.
Она беззвучно кричала ей о том, что подруга попала в беду. И оттого все письмо было ложным, приобретало иной, скрытый смысл. И она, Ольга Ланская, непременно расшифрует его, докопается до малейшей крупинки смысла.
А сейчас пришло время обратиться к этому странному почтальону!
Она оборотилась к молодому человеку.
– Теперь я хотела бы знать, кто вы такой, сударь. И откуда у вас письмо Татьяны Ларионовой?
– Я Оленин, сударыня, – поклонился тот. – Евгений Михайлович, к вашим услугам, ежели позволите…
– Хорошо, Евгений Михайлович. Откуда это письмо?
– Она сама отдала его мне. Просила передать лично вам, в собственные руки.
– Где Татьяна? – вдругорядь перебила его Ольга. Решительная, уверенная, порывистая в движениях, она сейчас была поистине прекрасна, так что молодой человек невольно залюбовался ею.
– Ну?
– Боюсь, сударыня, что у меня не очень хорошие вести, – вздохнул тот.
– Это я и без вас знаю, – отрезала Ольга. – Дальше!
Дворянин посмотрел на нее с недоверием.
– Но откуда, сударыня? О том, что вправду приключилось с Татьяной Дмитриевной, не знает ни одна живая душа…
– Вы, сударь, верно, ослепли? – с видом снисходительного превосходства обратилась к нему Ольга. – А я, по-вашему, мертвая душа, что ли?
«Маменька сейчас была бы мною довольна», – с озорством подумала она. «С этими мужчинами, моя душечка, надо сразу брать быка за рога и непременно показывать, кто тут главный», – явно представила она хрипловатый смех старой барыни Настасьи Федоровны.
Молодой человек потупил взор, а наша героиня назидательно прибавила:
– Уметь читать надобно, сударь. В особенности между строк. А теперь давайте рассказывайте, что привело вас ко мне. Чай, письмо могли и с кучером отправить, так?
– Так, – кивнул дворянин. После чего заметно побледнел, на его скулах выступили желваки, что говорило о характере сильном и решительном. И в следующую минуту выпалил:
– Меня привела к вам огромная симпатия и безмерное уважение к госпоже Ларионовой. И, прежде всего, потому, что ей угрожает страшная опасность.
– Вот как? – прищурилась Ольга.
Уж коли милого дружочка Таник с нею рядом нет, кому-то нужно взять в свои руки бразды спокойствия и рассудительности. И она никоим образом не выказала страха или даже видимого волнения. Лишь пристальнее взглянула на своего странного и нежданного гостя.
– В чем же напасть?
– Она угодила в руки весьма дурного человека, – ответил Оленин. – И сие неприятное обстоятельство усугубляется еще и тем, что она полагает его особою, достойнейшей во всех отношениях. Даже…
Он замялся.
– Даже ее любви, вы хотите сказать? – осведомилась Ольга, строго поглядывая на молодого человека.
– Увы, – тот развел руками.
– Постойте, что-то я не пойму, – озадаченно пробормотала Ольга. – А вы-то, сударь, какое ко всему этому имеете касательство? Окромя вашей симпатии – о том отдельная речь!
– Ах, Ольга Петровна, – вздохнул Оленин. – В том-то и вся беда. Ведь я – в некотором роде подручный этого ужасного человека.
– Как это? – недоумевающим тоном протянула наша героиня. – Бандит, что ли?
– Именно что он, – с готовностью воскликнул молодой человек самым отчаянным тоном. – Истинный бандит, сударыня. И достоин самой лютой казни, поверьте.
Ольга сокрушенно поджала губы.
– Час от часу не легче, – пробормотала она, недоверчиво глядя на Оленина. – Ну-ка, сударь мой, расскажите все как на духу – что да как. И тогда уж мы решать будем, казнить вас али миловать.
И она знаком велела прислуге подать кофею. По всему видать, разговор им предстоял не из легких.
