Текст книги "Книга стихов(CИ)"
Автор книги: Ольга Денисова
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
1988 г.
КОНФЛИКТ
Последними словами вас ругаю,
бешусь от вашей вежливой улыбки.
Не понимаю вас, не понимаю!
Все ваши доводы пусты, ничтожны, зыбки!
Я вашей честности, увы, не разделяю –
правдивости не вижу в вашем жесте.
Не понимаю вас, не понимаю.
Мне никогда не быть на вашем месте!
Я вас не узнаю╢! Я вас не знаю...
Дискуссия закончена. Довольно.
Не понимаю вас, не понимаю...
Как холодно, как горестно, как больно.
1988 г.
* * *
Зима. Труба. Картонный дым над крышей.
Я на огни морозные иду.
Я выгляжу навязчивой и лишней,
демонстративно верящей в беду.
По снегу белому, по этой зыбкой глади,
с вмерзающим в ладонь мою кольцом,
с непобедимой гордостью во взгляде,
наверное, с обиженным лицом –
куда иду? А вам какое дело?
Мне нравится мой одинокий путь.
Там, за спиной,– все так осточертело!
Смогла уйти – приду куда-нибудь.
1988 г.
МУЗЫКАЛЬНАЯ ШКОЛА
Титаны музыки в позолоченных рамах,
паркет зеркальный отражает эхо.
Сольфеджио, игра на фортепианах,
пространства, жаждущие топота и смеха.
И чей-то голосок, немного тонкий,
и пение о белоснежно-чистом,
и воздух жаркий от волнения, ломкий,
а за окном – волшебный свет искристый.
Как жаль, что я не буду в этой школе
ни с кем делить счастливую улыбку!
Длинноты, ноты, шаткие бемоли,
труба, перебивающая скрипку...
1989 г.
* * *
То не служба в храме божием,
не певчие поют.
В музыкальной школе ангелы
экзамены сдают.
Разлетаются их платьица
крылышками на плечах.
Верно, и они поплатятся
за небесный свет в очах.
Что кому из них достанется?
В райских кущах вас встречать,
одиноко в башне маяться
или колыбель качать?..
Над поверженными гениями,
над оглохшими давно
продолжают они пение
прекрасное свое.
1989 г.
* * *
Зачерствел, надломился февраль.
Вот и все. И конец февралю.
Запинаясь о снежный хрусталь,
воздух мартовский медленно пью.
Мимо булочной, мимо детей,
опьяненных ванильной волной,
мимо черных и влажных ветвей,
закачавшихся вдруг надо мной.
Через грязный, в окурках бульвар,
мимо злых озабоченных лиц,
под победные звуки фанфар
от тепла ошалевших синиц.
Я войду в нелюбимый свой дом –
в этот омут холодных речей,
в этот дьявольский ящик с окном
для горячих весенних лучей.
1989 г.
РАЗГОВОР С ЗЕМЛЯКОМ НА МОСКОВСКОЙ УЛИЦЕ
Здравствуй, московский Колумб
с предгорий Урала!
Ну, как здесь туземцы?
Перья в прическах носят?
Или это у них прически такие?
Все так же на "а" говорят
и этим гордятся,
уверенные, что интеллигенты
рождаются с ними в беседах?
Толкаются на остановке,
гостиниц не строят,
по любому поводу становятся в очередь,
с наслаждением огрызаются
и наступают на пятки,
и все объявления-вывески
им известны?
Нам-то что –
мы ко всему привыкши.
Мы из глубинки,
мы, так сказать, из центра.
А москвичом быть
действительно
очень трудно.
Ведь мы уже посмотрели
Париж и Прагу,
где каждый встречный –
тоже столичный житель.
1989 г.
* * *
Опять с тобой кататься на метро!
В миры искусственные медленно спускаться.
В твоих глазах нахально отражаться,
но вежливо помалкивать про то.
Под мраморными сводами стоять,
играя в ожидание с толпою,
но электричку чувствовать спиною –
поверьте, чувствам можно доверять.
И целых пять минут лететь потом
с тобой, прижавшись к поручням вагона,
запоминая космос за окном
и запах твоего одеколона.
Запоминая скрежет тормозов,
все эти тянущие, тягостные звуки,
там, наверху, зажатые до слов
о неизбежности, о долге, о разлуке.
1989 г.
Стихотворения 1991-2000 годов
* * *
Ты помнишь, синие тюльпаны
цвели над газовой плитой?
Мы разливали чай в стаканы
до кромки бледно-золотой.
И ждали – вот метель уймется,
вот чай остынет, а потом
ночная жница замахнется
на нас сверкающим серпом.
И отразятся неизбежно
два полумесяца в глазах.
Звенит в стакане ложка нежно.
О, если бы не этот взмах!
Не этот жест, готовый к бою,
не хладнокровная луна!..
Считали бы и мы с тобою
ночные звезды у окна.
1991 г.
* * *
Просто так – смотреть на тебя,
как на картину,
вернее, как на ее фрагмент.
О, как ты прекрасен!
Ты и сам об этом не знаешь.
Но ведь и я не об этом, нет.
Я просто так – смотрю...
Восхищаюсь!
Русский музей, Эрмитаж, Лувр –
ничто не сравнится
с твоими плечами,
невозмутимыми
к восторгам дур.
Но как ты живешь
в своих белых кроссовках?
Любишь ли
возвращаться домой?
Что сквозит в этих жестах,
улыбках, уловках?
Что сулит тебе крест
под забойной "фирмой"?
1991 г.
СТИХИ ДЛЯ НАУМА*
Утешающий – имя тебе...
Утешитель!
Легкомысленный мой
повелитель,
нестрогий учитель!
Не прощаюсь с тобой.
Я навеки –
с тобой не прощаюсь.
Со своею судьбой
я сегодня легко обращаюсь.
Слово – Бог, оттого
люди слово мое опорочат.
Не скажу ничего,
что глаза мне твои
напророчат.
Отойду от ресниц,
от обочины черного рая.
Там до самых границ
повторяют меня, повторяют.
И какое бы трудное ты
ни придумал решенье –
даже имя твое
для меня –
утешенье.
1991 г.
* Н а у м – в переводе с древнееврейского – "утешающий".
Я ЛЕТОМ – ДЕРЕВО
Я летом – дерево. Зеленое. Ура!
Я летом – дерево. Я – листья и цветы.
Я – ствол и корни, ветки и кора.
С землей, водой и небом я "на ты".
Я летом – дерево. Я радуюсь теплу.
Я жду дождя, я ветер обнимаю.
Я не сержусь на сплетницу-ветлу.
Я звезды слышу, космос понимаю.
Я летом – дерево. И я расту, расту...
Растут побеги новые и крона,
где каждому окрепшему листу
есть свой удел и собственное лоно.
Я летом – дерево. Не трогайте меня!
Не обдирайте на мочало кожу.
Давно минувшие события дня
на кольцах времени я вам же подытожу.
1991 г.
* * *
Какие-то девки в цветастых платках,
какие-то бабы в шаленках.
Сидят на скамейке – нет правды в ногах –
и лузгают семечки звонко.
Смеются, кошелки свои теребят,
считают свои чемоданы.
Митяя рябого лениво бранят –
вчера был до чертиков пьяный.
Притихли. Че смотришь, мужик городской?
И снова смеются – продрогли.
Скорей бы отседа вернуться домой.
Туфлишки-то, ишь, как промокли.
1991 г.
* * *
Я одна стою на поле боя.
Руки-ноги целы, я жива.
Небо, как и прежде, голубое,
и зеленая вокруг меня трава.
Кончено. Повержены кумиры.
Их величества упали мордой вниз.
Долго будут мастера сатиры
смаковать растоптанный девиз.
А потом забудут. Всех забыли.
Не бывает вечного огня.
Сильные, зачем вы уступили?
Победительницей сделали меня.
1991 г.
* * *
Заросла вся Россия крапивой –
жжет, неможется, колет, болит.
Старый конь с поседевшею гривой
красным оком за нами следит.
До чего же мы, братцы, простые!
Что бы там ни случилось – пущай.
Улетели орлы золотые,
и железные звезды – прощай.
Никому-то теперь не обидно –
всех одна укротила беда.
Ничего-то нам больше не стыдно,
щи крапивные – тоже еда.
Напоролась заря коммунизма
на зубчатые башни Кремля.
До какого еще катаклизма
доживешь ты, родная земля?
1992 г.
* * *
Дожила до умных врагов,
до молчания добрых друзей,
до приветливых дураков,
источающих злой елей.
Дожила до сухих глаз,
до непрочной своей судьбы,
до коротких и ясных фраз,
до всего лишь одной тропы.
Буду мирно доить коз
в просвещенном своем хлеву.
Говорят, до седых волос
я когда-нибудь доживу.
1993 г.
КЛЕН
Не лимон, не сладкий апельсин,
не ливанский кедр, привычный к зною,–
под моим окошком клен один
с легкомысленно кудрявой головою.
Без дождя свежа его листва,
вьются пчелы, рядом строя соты.
И для проявленья естества
не нужны ему мои заботы.
Знаю каждый вздох его и взгляд.
Ах, какого вымахал он роста!
Ветер дует – семена летят.
У него все в этой жизни просто.
1993 г.
* * *
Трещат кузнечики, вещают соловьи –
как много слов у жителей Земли!
Как много в мире разных языков –
язык людей, животных и богов.
Из перепалки осени с зимой,
из спора между небом и землей
мне почему-то хочется извлечь
живую человеческую речь.
Весь мир словами можно объяснить,
за слово можно даже полюбить.
Но чтоб тебя, мой милый друг, обнять,
мне надо слов совсем не понимать.
1993 г.
ГЛАЗА МОЕЙ СОБАКИ
Миндалевидные, ресницами ловимые,
загадочные, грустные, ранимые.
Два темных ока – лежбище теней –
живут в молочной тишине своей.
Мерцающие за ветвями сливы,
светила, создающие приливы,
в каштановой изнеженной стране,
где море ласки обещают мне.
Там радуются счастью человека.
Храни вас Бог, храни вас третье веко,
ползущее из палеоглубин
прозрачным панцирем неотвратимых льдин.
За слабой дымкой вашей пограничной,
за тканью сетчатой, за кротостью привычной
луч солнечный заканчивает путь.
Уже не вырваться, назад не повернуть.
1993 г.
ПАМЯТИ САРИЭН
Ах, какие ножки, ах, какие глазки!
Слушать ей хотелось и стихи, и сказки.
Так она послушна, так она любима –
быть одной на свете ей невыносимо.
Знает она больше, чем любой прохожий,
даже чем вот этот, с очень умной рожей,
ведь ее ни разу ни за что не драли.
Этим и гордилась. Ее Сари звали.
Если уж резвится – до изнеможенья,
если извинится, то до уваженья.
Я – ее подруга, ею восхищалась.
Как она со мною тонко обращалась!
Не нужны ей были ни слова, ни жесты,
глупыми казались ей людские тесты.
Лучшая награда для нее – сарделька.
Ведь она такая умная эрделька!
Жили мы когда-то с ней в одной квартире...
Быть она хотела самой верной в мире.
1993 г.
НАСЕКОМОЕ
За темное облако месяц нырнул,
небесный скиталец в окно заглянул.
Он крылья уверенным жестом сложил
и взглядом не двигаться мне предложил.
Сверкали огромных фасеток глаза,
как будто сюда надвигалась гроза.
Но он был спокоен, протяжно вздохнул
и цепкую лапку ко мне протянул.
Смотреть на него больше не было сил,
хотя, может быть, он защиты просил,
а может быть, просто устал от всего.
Но я испугалась молчанья его.
1993 г.
ВОРОНИЙ ГЛАЗ
(Очень грустная трава)
Шум листвы над головою,
нежный запах спелых слив.
Над фасолевой грядою
шмель выводит свой мотив.
Кто малиновые дебри
перелезет, тот – мертвец.
Там пасутся злые вепри,
волки глупых жрут овец.
Там огромные собаки
рыщут в поисках детей,
леопарды-забияки
сразу прыгают с ветвей.
Людоеды ходят скопом.
Зазевался – и в мешок.
А потом едят с укропом
всех под самый корешок.
Я туда ходить не буду –
я тихонько подкрадусь.
Погляжу туда отсюда,
сливами вооружусь.
Посмотрю одним глазочком...
Что такое? Вот-те раз!
Там ворона потеряла
свой любимый правый глаз.
Долеталась, доглазела!
Правы взрослые вполне.
Я на грядку плакать села –
жалко птичку было мне.
1993 г.
* * *
Как было хорошо тогда!
Дожди водили дружбу с нами,
а полуночная звезда
сверкала чистыми лучами.
И мы, рожденные в ночи,
ее лучи воспринимали.
Светили пламенем свечи
и всеми чувствами сияли.
На этом небе мы одни –
счастливые посланцы ночи.
Но шли за нами злые дни
и разрывали небо в клочья.
1993 г.
* * *
Встретились, сошлись, поговорили.
Выпили хорошее вино.
Сигаретку вместе покурили.
Посмотрели в грязное окно.
Но и этого с меня довольно,
глупостями больше не сорю.
Ты меня не видишь – это больно.
И не слышишь, что я говорю.
Не смеюсь – поэтому ты шутишь.
Я тебе не лгу – ты снова лжешь.
Я твоя, но ты моим не будешь.
Я с тобой. А ты куда идешь?
1993 г.
* * *
Ах, эти муки любви –
эти невежества муки,
слабые знанья мои
непостижимой науки.
Знать бы ее до основ,
до предсказанья событий,
до все решающих слов,
до гениальных открытий.
1993 г.
СОГДИАНА*
Растревожит ли старая рана,
опостылят ли промахи дня,
Согдиана, зову, Согдиана!
Где же ты, Согдиана моя?
Помнишь, как под раскидистой грушей
я верблюжью пряжу пряла?
Согдиана, согрей мою душу,
расскажи мне, какой я была.
Боевые неслись аргамаки,
охранять нас от полчищ и орд.
Куропаток на ужин и маки
приносил черноглазый мой согд.
Эти серьги, монисто и платье
он купил мне за дюжину коз.
И теперь для него на закате
я готовлю напиток из роз.
Что ночами нам южными снилось,
я давно позабыла в веках.
Помню, как я на пламя молилась
с драгоценной Авестой в руках.
Поутру умывалась в арыке,
запекала с фисташками рис,
а потом на базарные крики
шла с корзиной по улочке вниз...
Нет давно моего каравана.
По снегам пролегает мой путь.
Помню я о тебе, Согдиана!
Только ты меня не позабудь.
1993 г.
* С о г д и а н а – один из древнейших центров цивилизации, в сере-
дине I тысячелетия до н. э. – государство на территории Средней Азии.
* * *
Я – плоть твоя, ребро твое шальное,
я – глупое заблудшее дитя,
твое воображение больное,
что разрушает разум, не шутя.
Я – просто вымысел, раскрашенная маска,
какой-то бессловесный манекен.
Но я еще и бабушкина сказка,
не слышимая, в общем-то, никем.
Я – та, которая все время будет,
которая реальнее всего,
которая жалеет, а не судит,
и поцелует сына твоего.
1993 г.
* * *
Мы расстались. Но, Боже мой,
в этом ли дело?!
Как свежо это утро,
как близко мечты!
Сколько глупостей
наговорить я успела!
– Это только слова... –
улыбаешься ты.
Замечательно все –
и трамваи, и люди,
и трава, и собаки,
и бежевый кот!
Мы с тобою, наверное,
счастливы будем –
через миг, через час,
через день, через год.
Мы расстались. Но встретимся.
Может быть, скоро?
Очень быстро по небу
плывут облака.
Все прекрасно вокруг.
И прекрасен мой город.
Ах, зачем эта ночь
так была коротка...
1993 г.
* * *
То там, то здесь сверкнет гроза,
нам обнажая вены Бога.
Прольется чистая слеза,
и полегчает всем немного.
На землю упадут плоды,
пробьются снова к небу всходы,
чтобы до утренней звезды
учить язык родной природы.
Ее отдельные слова
звучат как будто бы знакомо.
Но что ответила трава
на грозные раскаты грома?
Что ветер в роще просвистал?
О чем над речкой шепчет ива?
И почему растет кристалл
в своей гробнице молчаливо?
1993 г.
* * *
Есть символы у вещих снов –
из будущих времен приветы.
Есть признаки у лживых слов,
есть просто верные приметы.
Но не хвались, мой друг, не мни,
что все возможно подытожить.
Есть знаки Неба и Земли,
но лучше нам их не тревожить.
1993 г.
БЕЛЫЙ ТИГР
В джунглях Бенгалии влажной,
там, где реки поворот,
немолодой и отважный
тигр белоснежный живет.
Любят бенгальские тигры
щурить глаза на него,
любят затеивать игры
и выяснять – кто кого.
Не подводили ни разу
белого тигра клыки.
Только милей его глазу
мутные воды реки.
Там, за излучиной хмурой,
где розоватая хна,
с точно такою же шкурой
ходит тигрица одна.
Очи ее голубые –
небо Бенгалии всей,
лапки ее молодые
белого снега белей.
Многое в жизни он знает,
а про нее – ничего.
Пусть никогда не поймает
хитрый охотник его.
1993 г.
ДВА МЕДВЕДЯ
"Со временем созвездие Большой Медведицы
исчезнет с небосклона Земли..."
Из учебника астрономии
Небесная медведица моя,
куда ведешь ты этого упрямца?
Он напоролся на "Железный гвоздь"*
и звезды высыпал из плюшевого ранца.
Он упирается – аж всеми четырьмя!
Но не ревет, а дышит тихой сапой.
До шара голубого хрусталя
ему охота дотянуться лапой.
Лизнуть Луны блестящий леденец,
толкнуть созвездье под названьем Лира,
сбежать от матери. Охота, наконец,
отведать меду в самой чаще Мира.
Но все пройдет. Он станет мудрецом
и, о тебе скорбя, расскажет другу,
с каким самоотверженным лицом
водила ты его по заданному кругу.
1993 г.
* "Ж е л е з н ы й г в о з д ь" – Полярная звезда, – в созвездии Малой
Медведицы.
ГЛАВНЫЙ ВОПРОС
Люди – ничего не говорят,
ничего не видят и не слышат.
Книги – синим пламенем горят.
Небеса – и те почти не дышат.
Только эхо или тишина,
слабый оттиск или отраженье.
И по этим признакам должна
я сказать, куда идет движенье.
Будет смерть, похожая на сон,
или пробуждение от света?
У природы есть один закон –
уходить от ясного ответа.
У нее какой-то свой расчет,
не зависящий от пристального взгляда.
Ни одна наука не рискнет
объяснить, зачем ей это надо.
1993 г.
АВГУСТ
Когда летят из райских гнезд
плоды невинных наслаждений,
приходит месяц близких звезд
и метеорных наваждений.
Давно забытые слова
во мне желают возродиться,
и так легко под знаком Льва
мне жребием своим гордиться.
Есть много сил, и не болит
душа от звездного эфира,
когда потоки Персеид
пересекают Полюс Мира.
Планетам – начинать с нуля.
Им надо снова звать пророка.
Не торопись, Земля моя,
срываться с ветки раньше срока.
1993 г.
* * *
Зачтутся вам, бездарные поэты,
вся ваша сдержанность, что трусости сродни,
все ваши подлостью пропахшие советы
и вера, что ранимы вы одни.
Все вычтется из вашей жизни «веской» –
любовь правительства и денежный успех –
из каждой строчки вашей полудетской,
из ваших чувств и откровений всех.
А что останется, то вам не будет лестно.
Желаю вас так близко не узнать!
Читать вас никому не интересно.
Да и зачем вас, в сущности, читать.
1993 г.
* * *
Хочется или не хочется,
умолим – неумолим,
позвони, а то все кончится
многотомником моим.
Для меня стихи – отечество,
не грозит мне ничего.
Но спаси хоть человечество
от безумья моего.
1993 г.
* * *
Вы можете меня ругать,
вы можете меня пугать,
над каждым шагом можете смеяться.
Но я от вас не отвернусь,
я вас нисколько не боюсь –
до сердца моего вам не добраться.
Не делайте холодных глаз,
не говорите жарких фраз
и за спиной меня не обсуждайте.
Ведь и у вас одна спина,
она – непрочная стена,
а кто стоит за той стеной – соображайте.
Вы можете меня судить,
вы можете меня убить,
вы можете со мной не попрощаться.
Но вы не знаете, куда
уходят жизни поезда
и как там с вами будут обращаться.
1993 г.
* * *
Освободи меня ото всего,
дай вырваться из мысленного круга.
Зачем наказываешь смертью друга?
Ведь я не убивала никого.
Не может быть, чтоб жизнь моя была
объяснена так просто и жестоко.
Без друга плохо, страшно, одиноко,
каких бы новых дружб я ни вела.
Ужели, Господи, не знаешь ты меня?
Зачем в меня сомнение вселяешь?
Зачем испытываешь, что ты проверяешь
за веком век, день изо дня?
1993 г.
ПРИВЕТ ЮРИЮ ШЕВЧУКУ
Осень – время лосиного гона,
время смены звериных одежд,
время долгого-долгого стона
улетающих в небо надежд.
Посоленная снегом равнина
да прощания диких гусей...
Осень – это еще паутина,
что меняет улыбки друзей.
Осень – это веселая краска
для краснеющих клюквой болот.
Осень – это последняя ласка
в ожиданье кровавых охот.
Это время сходящихся в стаю
молодых и матерых волков.
Это время, которое знаю,
сторонясь вездесущих стрелков.
1993 г.
ПАМЯТНИКИ
На старой улице Советской,
где нет ни мира, ни труда,
вожди с восторженностью детской
зовут неведомо куда.
Толпятся каменные гости
у скверов и библиотек.
Им дела нет до нашей злости,
им надо отстоять свой век.
Как много требует отваги
коммунистическая даль!
Окаменевшие бедняги,
за все-то вас сегодня жаль.
1993 г.
КРОВЬ
Теплая, соленая, живая,
красная, как древний океан,
в руслах вен, меня не замечая,
из далеких добиблейских стран
кровь течет – по замкнутому кругу,
сквозь меня, в другие времена,
слушая небесную подругу
с именем космическим Луна.
Ради шутки или интереса
нужен ей неблизкий этот путь?
Почему в крови моей железо,
а не медь, не марганец, не ртуть?
Красная-прекрасная такая,
в унисон тебе шумит прибой.
Но когда идет волна крутая,
страшно море сравнивать с тобой.
1993 г.
* * *
Не грязной жадной побирушкой –
хочу хозяйкой быть земле.
Хочу мужчинам быть подружкой,
не помышляющей о зле.
Для этой девочки богиней
хочу остаться навсегда.
Хочу понять рисунок линий,
что чертит мне моя звезда.
Хочу быть формулой соцветий,
зрачком – невидящим глазам.
Хочу знакомой быть планете,
любимой внучкой – небесам.
Друзьям хочу быть вечно новой,
любимому – душой родной.
К заблудшим людям – не суровой,
и милосердию – сестрой.
1993 г.
* * *
Из каждого глотка весны
растят в себе пыльцу тычинки.
Сосут растительные сны
из листьев жадные личинки.
Презрев подводное жилье,
парят над озером стрекозы.
И точат хищное копье
предусмотрительные осы.
Но ничего они не ждут,
какими мерками ни мерьте.
Никто не говорит про труд
и жизнь, что будет после смерти.
1993 г.
РЫСЬ
В детстве шла дорога лесом,
по-весеннему цвела.
Небо – голубым навесом,
вся черемуха бела.
Пахло дегтем, лошадями.
Я смотрела на зверье.
Поднималось над лесами
лето пятое мое.
Птицы пеньем заходились
и, наверно бы, зашлись.
Вдруг дубы зашевелились –
спрыгнула на землю рысь.
Хоть смотрели друг на друга
мы всего лишь только миг,
дикая моя подруга,
я запомнила твой лик!
Ну, а ты меня узнаешь?
Вот поеду я зимой...
Шуткой ты не испугаешь
меня больше никакой.
Рысья шкура серебрится,
будто в небе Млечный Путь...
Если встретимся, сестрица,
то обняться не забудь!
1994 г.
ЩЕНОК
Молока попьет – и на бочок.
Не собачка – маленький бычок.
Не умеет лаять и рычать,
а умеет лишь одно – мычать.
Будет он веселым и большим.
Будет он таким, как мы решим.
А пока он слабенький щенок
и без мамы очень одинок.
Мы – страшилища. Но это не беда!
Вот тебе игрушка, вот – еда.
Грустный хвостик и печальный глаз...
Как ты, глупенький, еще полюбишь нас!
1995 г.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ СОБАКИ
«Придет серенький волчок...»
Что ты знаешь, когда так глядишь на меня,
слов каких твое сердце ищет?
Где-то лодка плывет в золотых камышах,
и голодный Анубис рыщет.
Дай мне теплую лапу твою, малыш,
мы с тобою пока что вместе.
Слишком тихо со мной ты опять говоришь,
слышу я только запах шерсти.
Может быть, так и надо: всегда служить
без печали, без слов, без меры.
Не гадать, не предвидеть, а просто – жить
по законам своей же веры.
Не считать, сколько сделали мы добра.
Вседозволенность только бесит...
Никого не забудет сын Бога Ра –
на весах наши души взвесит.
1995 г.
ЭРДЕЛЬТЕРЬЕР
Как солнце июля, он ярок.
Он нужен, как добрая весть.
Он дорог, как ценный подарок.
Он прав, потому что он есть.
Он то, что всегда остается
со мной и в мороз, и в жару.
Он то, что еще отзовется,
пусть шепотом я позову.
Прочел он цвета русской ночи
и выучил запахи дня.
Он смелый и преданный очень,
он верит, как в Бога, в меня.
Живем и как будто не тужим.
То эдак у нас, то вот так.
То служим друг другу, то дружим...
Как жаль – ты не любишь собак!
1995 г.
СЛИШКОМ КОРОТКИЙ ВЕК У СОБАКИ
Слишком короток век у собаки.
Впереди – расставания боль.
Только призраком будет во мраке
охранять она вашу юдоль.
Или, может, помчится рысью
за созвездием Гончих Псов,
чтобы где-то за звездной высью
откликаться на новый зов.
Но пока вы идете рядом,
смерть – всего лишь далекий сон.
И сейчас человеку надо
верить, что невозможен он.
Жарко дышат собачьи пасти.
На, возьми, человек! Лови!
Голос верности, запах счастья,
краски жизни и цвет любви!
1995 г.
ЯШМА – ЭРДЕЛЬТЕРЬЕР
Царь зверей ты наш, король терьеров!
Нет высоких для тебя барьеров,
нету страшных нор, холодных рек.
Ах, какая ты большая стала!
Яшма – первый камешек Урала,
талисман ты наш и оберег!
Бархатный бочок, прямая спинка,
носик – замша, лапка – апельсинка.
В общем, королевский экстерьер!
Борода, усы, вагон геройства
и – всепобеждающее свойство
помнить, что она – эрдельтерьер.
1995 г.
* * *
Соседка – алкашка, сосед – наркоман.
У каждого есть увлеченья.
Я бросила книгу на старый диван –
ничто не имеет значенья.
Оранжевый свет в половину окна,
холодное синее небо.
Похоже, сияет Венера одна –
без мужа, без денег, без хлеба.
Неплохо бы платье нарядное сшить,
я в нем окажусь посмелее.
Советует радио весело жить,
советует жить веселее.
1996 г.
* * *
Радио слушать – не слышать себя.
Давай поедем слушать землю!
И там, травинку теребя,
я силы всей земли приемлю.
Давай о жизни говорить,
а не о призрачном эфире.
И то, чего не может быть,
еще случится в этом мире.
И ты еще, мой друг, поймешь –
есть что-то тихое, простое.
Смотри, как скромно эта рожь
роняет семя золотое.
1996 г.
БЕЛАЯ МАШИНА
На излете осени –
белая машина.
Едем мы на желтый
пограничный свет.
Потому что осень
ехать разрешила.
Ну, а кроме осени,
никого здесь нет.
Желтые деревья,
медная поляна,
золотые песни
солнечных синиц.
Весело считать мне
в зарослях бурьяна
взмахи твоих быстрых
бронзовых ресниц.
Белая машина –
славная корзина
для грибов душистых
и медовых трав.
Вот она промчалась
мимо магазина,
из опавших листьев
облако подняв.
1996 г.
НОЧНЫЕ СТРАХИ
Собака прижалась бочком –
ей хочется быть с человеком.
Косится звериным зрачком,
мигает таинственным веком.
Пустые собачьи дела:
запутался в шерсти репейник,
охота побольше тепла
и чтоб расстегнули ошейник.
Из доисторических снов
охота вернуться обратно.
И страшно остаться без слов,
и что говорить – непонятно.
1996 г.
* * *
Не люблю я эти песни,
не люблю я эти лица,
не люблю я эти книги,
и газеты не люблю.
Слушаю я только небо,
чту прозрачную водицу,
а читаю только листья –
очень много новостей.
Не хочу я знать английский –
я и русский-то не знаю.
Не хочу я жить в Париже –
у меня своя судьба.
Ни за что я не надену
эти модные обертки –
в них мне будет несподручно
мотыльков определять.
1996 г.
ЭРДЕЛЬКА
Хороша моя подруга,
у нее веселый вид.
Я теперь ее прислуга,
и служу ей без обид.
У нее четыре лапы
и набор таких манер,
что последние растяпы
скажут: "Вот идет терьер".
Если шорохи у двери
и грабители идут,
ждут огромные потери
всех, кого не ждали тут.
Сразу тысячи опасных,
злых, оскаленных зверей
в выражениях ужасных
путь укажут до дверей.
Если я чернее тучи,
то со мной грустит она;
если счастья светит лучик,
счастьем вся она полна.
Если я не возражаю
и молчу – она молчит,
если не соображаю –
что-то тихо прорычит.
Но, как правило, резвится
и заводится сама,
чтобы я могла развиться
до природного ума.
Хороша моя подруга,
у нее веселый вид.
От смертельного недуга
безнадежных исцелит.
1996 г.
ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЙ СОН
Полцарства – за поцелуй,
полжизни – за рукопожатье.
И только за этот взгляд
с жизнью расстаться могу...
1996 г.
* * *
Безумные друзья мои
вином и кофием поили.
Любили устные бои
и книги толстые любили.
Еще любили город свой,
не замечая в нем уродства.
Карман, хронически пустой,
считался знаком благородства.
Любили девушек любить
и даже целые народы,
меня не смея отделить
от окружающей природы.
1996 г.
* * *
Вам бы только крепкую водку пить,
вам бы все о родине говорить.
Вам бы только биться – рога вперед,
вам бы аргументами оскалить рот.
Ну а мне, неграмотной, все равно –
водку пить, шампанское иль вино.
Ну а мне, уставшей вас разнимать,
некогда о родине вспоминать.
Потому что надо в поле идтить,
потому что надо хлеб растить,
потому что надо завтра жрать,
потому что надо детей рожать.
А иначе – кто же будет пить
и снова о родине говорить?
1996 г.
* * *
Почему-то любовь – кровь,
почему-то дурак – враг,
почему-то беда – да,
а век – это человек.
1996 г.
* * *
Катись! На поезде. С девчонками. Не жалко.
Хоть всю Россию – вдоль и поперек.
Мне нагадала злющая гадалка,
что без меня ты будешь одинок.
До одури целуйся – сколько хочешь,
пей горькое и сладкое вино.
Полмира заморочь – ты заморочишь!
Мне, уверяю, будет все равно.
Мне будет все равно, я уверяю.
Пускай Земля слетит с своей оси,
я ничего уже не потеряю.
Я не ревную – даже не проси.
Как сыр, катайся в масле приключений,
гори огнем на чаше бытия!
Нет, я не стою этих увлечений.
Не этих увлечений стою я!
1997 г.
* * *
"Я вернулся в свой город..."
О. Мандельштам
Чугунное литье оград,
рабочих улиц перебранка.
Но, поправляя свой наряд,
спешит куда-то ижевчанка.
Ей нет еще и двадцати,
она – девчонка из журнала.
Она надеется найти
все то, что в жизни я искала.
Ей хочется других столиц,
где нет ни фабрик, ни заводов.
Ей дела нет до встречных лиц,
до этих бань и огородов.
А я – приветствую завод,
ограды, улицы, строенья.
Пускай девчонке повезет
на встречи и на возвращенья.
1997 г.
* * *
Когда не помогают президенты,
лихие всадники летят на лошадях,
на лимузинах ездят диссиденты
и нищие сидят на площадях.
Чужая жизнь горит, как сигарета,
судьба стремится вырваться из рук,
а по прямой летящая комета
вдруг замыкает нас в порочный круг.
Что делать мне, увы, не посвященной
в расклад земных, а также звездных сил?
Как мне молиться, сроду не крещенной,
о чем просить, никто не объяснил.
Но я прошу, кого – сама не знаю,
но я молюсь – неведомо кому.
И только потому не умираю,
что доверяюсь русскому уму.
1997 г.
* * *
В нищей России поют соловьи,
слышится робкое листьев дыханье.
Снится купальнице сон о любви,
бархатный шмель полетел на свиданье.
Бедный прибрежный пустынный лужок,
запах асфальта, бензина и водки.
Зыбкий мосток на другой бережок –
там городские гуляют красотки.
Что им сказать о пришедшей весне?
Я ли весенних цветов не жалею?
Но улыбаться не хочется мне,
да и о родине врать не умею.
И ничего тут поделать нельзя.
Мир не изменится в этом сезоне.
Даже друзья – уезжают друзья
май коротать в золотой Барселоне.
1997 г.
УЛИЦА ПУШКИНСКАЯ
Где-нибудь еще растут каштаны,
лиственницы, липы, тополя,
но мои излечивает раны
Пушкинская улица моя.
Здесь дома стоят, как монументы
уходящих в прошлое эпох,
и такие помнятся моменты,
что невольно подавляешь вздох.
Мы уйдем – она все так же будет.
Мы пришли – она уже была.
Защитят, обнимут, приголубят
каменные два ее крыла.
Утреннюю, залитую светом,
вдаль зовущую по тихим вечерам –
я люблю ее зимой и летом
так, как любят песню или храм.
1997 г.
* * *
Старый город – новый город,
два пригорка до пруда.
За прудом – кузнечный молот
время делит на года.
Вдоль по улочке старинной
мы, беспечные, идем
за краснеющей рябиной,
просто – за хорошим днем.
Город старый – город новый.
Здесь такой народ живет:
нам – приятный, вам – суровый.
Это кто уж как поймет.
1997 г.
ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР
Ты – мой воображаемый кумир,
ты – добрый знак, ты – предрассудок честный.
Ты тоже мой, но параллельный мир –
мир сказочный, непознанный, прелестный.
Ах, этот мир губительных зеркал –
отважных слов и мужественных взглядов.
И не таких он путниц привлекал
смертельной строгостью торжественных обрядов.
Я вижу время – лучше не зови.
И мне вполне достаточно мгновений
от жалкого веселья до любви,
от счастья до мучительных сомнений.
Да и тебе не стоит повторять
чужих дорог, чужого безрассудства,
пока не научусь я отделять
все бездорожье мира от беспутства.
1997 г.
* * *
Снова миром правит лето.
Предъявил июнь права.
Солнцем ласковым согрета,
о любви поет трава.
Шьются платья, сарафаны,
босоножки – нарасхват.
Пишутся в стихах романы,
люди с небом говорят.
Летом – счастье, летом – розы,
летом – сильная гроза.
Летом даже наши слезы –
просто божия роса.
1997 г.
ВЕСЕННЯЯ ПЕСЕНКА
Шумит в крови адреналин,
витает в воздухе бензин,
и ничего не разобрать от смога.
Который час, который год,
и все-таки куда ведет
вот эта распрекрасная дорога?
Черемуха струит эфир,
как будто пролили кефир,
как будто вмазали по дереву сметаной.
Ах, знаю я, чем мне грозит
черемуховый альдегид –
тоской сердечной и сердечной раной.
Вся мировая соль земли
солит артерии мои,
вся мировая соль мозги терзает –
какой еще ингредиент
блокирует во мне фермент,
когда и для чего – никто не знает.
Зачем нам столько вещества,
меняющего существа,
зачем гормон следит за мной так строго?
И отчего который год
опять черемуха цветет?
Как много непонятного, как много!
1998 г.
* * *
Когда не радует работа,
когда устану от людей,
а равнодушная дремота
угробит парочку идей,
