Текст книги "Книга стихов(CИ)"
Автор книги: Ольга Денисова
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Денисова Ольга Ивановна
Книга стихов
Ольга Денисова
Ижевск "Удмуртия" 2013
Издание осуществлено
при финансовой поддержке
Президента Удмуртской Республики А. А. Волкова
Денисова О. И.
Стихотворения.– Ижевск: Удмуртия, 2013.– 272 с.
ISBN 978-5-7659-0745-0
В книгу стихов известной в Удмуртии поэтессы и журналиста Ольги Денисовой вошли произведения, созданные почти за 30 лет
Стихотворения 1981-1989 годов
* * *
Осенью на листьях
прилетают истины.
Желтые, красные –
разные-разные.
Падают у ног моих,
соберу букет из них.
Остальные поутру
я метлою подмету.
Разожгу костер из листьев –
для чего мне столько истин!
1981 г.
НАСТРОЕНИЕ
Кот лежит не без рисовки
на зеленом покрывале.
С частью меблировки
он меня отождествляет.
Я сижу вторые сутки
без движений и без мыслей.
Слышу, как бегут минутки
из моей никчемной жизни.
Вижу, бесполезно биться.
Я – сверчок в своем углу.
Чем быстрее время мчится,
Тем я медленней живу.
1981 г.
В ДОМЕ
Дом заброшен, в доме пусто,
занесен по крышу снегом.
Окна темны, окна грустны.
Тайна и загадка в этом.
Скрипка тоненько играет
в черном бархате гостиной.
Холодно часы считают
время жизни, жизни длинной.
Зыбко, прибрано и тихо.
Плачут свечи, да не греют.
Пламя с тенью пляшет лихо.
Звуки скрипки тихо тлеют.
Робко свечи воск роняют
в холод, в темень, в зимний вечер...
Может быть, душа оттает?
Пусть поплачут эти свечи.
1981 г.
ДИСКОТЕКА
Вьются, вьются тени
в стиле диско.
Бас-гитара плачет
низко-низко.
Пляшет свет на лицах
красный, синий.
Снова объявляют
"Синий иней".
Верткий мальчик в джинсах
узких-узких
так похож на джинна –
только русский.
Ритм стучит в висках,
как ритм вселенной.
И танцуют звезды,
Музыка – желе.
Как сердце рвется!
Музыка в сетях –
и бьется, бьется.
Мы в плену у ней
и у вселенной.
Ах, как вырваться, скажи,
из плена!
Мы с тобой танцуем
близко-близко.
Вьются, вьются тени
в стиле диско.
1981 г.
ОСЛИКИ
«Я позвоню тебе...» И дни идут,
как ослики, груженные не в меру.
Плетутся, еле тащатся. Но ждут,
свое упрямство обращая в веру.
И каждый день надеется, что вот
сейчас взорвется тишина от звона,
что может совершить переворот
лихая очередь шального телефона.
«Я позвоню тебе...» Ах, да! Про что
мы так усердно с вами говорили?..
Как много-много осликов прошло,
а мы их так и не остановили.
1982 г.
ДОРОГА МИМО АЭРОПОРТА
Мы мчались по черной дорожной стреле
сквозь пыль и бензиновый запах.
И падало солнце в просторы полей,
окрасив рубинами запад.
Сиреневый сумрак свистел за спиной,
в обочинах знаки мелькали.
Остался наш город за дальней чертой
в дыму городских магистралей.
А там впереди, на конце острия
дороги, что в небо взлетала,
висел самолет, равнодушно горя
серебряной точкой металла.
Ничей самолет... далеко... слишком мал...
Запомню такое едва ли.
Он был высоко. Пролетал. Улетал!
Но мы не его догоняли.
1982 г.
ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ ЭТАЖ
Ты говоришь мне: «Это – высота».
Я отвечаю, что живут и выше.
Не так блистательно. Спокойнее и тише.
Но разве это главная черта?
Ты хмуришься ответу моему.
Не предаешься праздному безделью.
Ты ходишь по земле, но с высшей целью,
и знаешь назначение всему.
А я средь облаков и голубей
на кухне мою грязную посуду.
И высоту ищу во всем и всюду.
И думаю, что так у всех людей.
1982 г.
* * *
Вот здесь,
в этом доме,
в глухом городке,
в Приуралье
мы после работы
на старой гитаре играли.
Звенела струна на какой-то
немыслимой ноте.
– Полегче, приятели,
струны еще оборвете! –
Последние новости
перебирались неспешно,
и пелось вполголоса
с полузабытой усмешкой.
Вот здесь,
в этом доме,
вот здесь,
в этом доме
(не где-то!),
ценили вопросы дороже
любого ответа.
И долго летели неровные
тени из окон,
к стене прижималась гитара
оранжевым боком,
и небо светлело от наших
великих сражений,
и чистые песни рождались
в часы поражений.
1983 г.
* * *
Мы вырастали из своих обнов
со скоростями, взятыми от века.
Нам досаждала нежная опека,
и мы рвались из маминых оков.
Мы открывали новые миры,
иные измеренья и законы
и низвергали вечные каноны
до небылицы детской, до игры.
Дремучих и упрямых гордецов –
как было много нас, подростков рослых,
следивших за страстями в мире взрослых
и знавших все о жизни,– мудрецов!
Где вы теперь, ученые мужи,
с кем вы теперь, мудреные девицы?
Где ваши все былые небылицы,
с кем ваши все бывалые пажи?
Мы уходили из своих дворов,
не слушая придворного пророка,
в сопровожденьи хриплого хард-рока
для новых дум и для иных миров.
1983 г.
* * *
Новый год. Морозная планета.
Небо черной льдиною в окне.
За окном зеленая ракета –
как звезда, летящая ко мне.
Вот уже неровный и неясный
на ресницах замирает свет...
Может, это жизнь чужая гаснет
в холоде снегов, пространств и лет?!
1983 г.
* * *
Не говори так твердо: «Нет!»
Как будто это слово может
избавить нас от лишних бед.
Оно лишь неудачи множит.
Не говори все время: «Да!»
Создать, построить может слово.
Оно сорваться с губ готово,
но рвется изменить всегда.
1983 г.
ИРОНИЧЕСКОЕ
Когда полуспеша
полунаступит вечер,
и полудобрый друг,
полунадев очки,
начнет плести свои
изысканные речи,
мне думать о тебе
легко-легко... почти!
1983 г.
* * *
Моя душа оделась в это тело.
А тело – в платье, что душа велела.
А платье в полночь одевало стул –
висело.
А моя душа,
не знаю, где была. А мое тело
душило душу, чуть дыша...
1983 г.
* * *
Откуда эта тень
на крыльях белоснежных?
Откуда этот свет
из черноты угла?
Откуда эта ложь
в таких ладонях нежных?
Откуда эта боль,
когда во всем игра?
1983 г.
* * *
«По этой дороге, Мастер, по этой...»
М. Булгаков
По небу тучи конницей –
все кончится, все кончится –
веками бьется истина
в томах, в домах, в висках.
Замки с законов сорваны,
и замки иллюзорные
уже давно разрушены
на выжженных песках.
Все кончится, все кончится –
угрюмо тени корчатся,
и пламя плавит светлую
озябшую свечу.
Я знаю, все кончается.
Не думай, я не сетую.
Пойдем дорогой этою,
пойдем. Я так хочу.
1983 г.
ПРОГУЛКА ПО СТАРОМУ ЛЕСУ
Сегодня все можно! Мы едем, мы едем!
Седлайте быстрее коней!
На сердце тревожно. Но с этим – но с этим
мы будем храбрее и злей.
Туда, где расходятся стороны света
и сходится время на миг,
где прячется кто-то и слышится где-то
и шорох, и шепот, и крик.
Вот здесь они шли, а вот здесь испугались –
охотника рог протрубил.
Вот в этой реке ледяной искупались,
и каждый стал тем, чем он был.
Пришпорим коней и поспеем к обеду –
у нас больше нету забот.
Мы едем, мы едем по следу, по следу
того, что прошло и пройдет.
1983 г.
* * *
Белый пластик стола,
на столе – остывающий кофе.
Я не знаю, когда
мы увидимся снова с тобой.
Мне бы только забыть
этот низко опущенный профиль...
Разговор – так себе,
и не серый, и не голубой.
Сколько можно курить!
Разметался по комнатам пепел,
улетели все ангелы,
очарованье ушло.
И летает над нами
"верблюд" под названием "Кэмел"
и никак не пройдет
сквозь стальное иголки ушко.
Говорю невпопад,
попадаю, почти что не целясь.
Только бы не молчать!
Что теперь говорить – все равно.
Я, наверно, уже
никогда-никогда не осмелюсь
посмотреть на тебя
равнодушно, как в это окно.
1983 г.
ВЗГЛЯД С УЛИЦЫ
Я пройду по улицам пустынным,
сяду на скамью у душной липы.
В этом доме грозном и старинном
мы с тобой, наверно, жить могли бы.
Там на окнах чьи-то тени тают,
сквозь портьеру музыка струится.
Застывают, падают, мелькают
крылья, знаки, очертанья, лица.
Чем бы мы с тобою были живы –
я не знаю ничего про это.
Как они чудовищно фальшивы –
эти триста тридцать три сюжета!
Только смотрит непослушный школьник,
подперевши голову руками,
вечный фильм про вечный треугольник
с совершенно равными углами.
1983 г.
* * *
Грохот колес, громы небес,
горькие запахи города,
скверы пылят, а у невест
платья белее снегов.
Шел мимо них грязный старик,
пряча ухмылочку в бороду,
в рыхлой земле, в мягкой траве
не оставляя следов.
1983 г.
* * *
Высокое небо,
бескрайнее небо
над нами.
Летают
в ночи метеоры,
веками играя.
Как хочется верить,
что в лужах
у нас под ногами
такое же небо;
такое же небо,
без края.
1984 г.
АНТЕННА
Ловить чужие голоса,
одной ногой касаясь крыши,–
я выше всех,
я выше всех,
я – выше!
Стоять себе на сквозняке,
не заводить беседы с ветром –
уметь смолчать.
Уметь молчать
о мире этом.
Ловить чужие голоса,
но ждать ненастья как награды –
удара,
молнии,
огня!
Ах, как мне это
надо.
1984 г.
УРОКИ РИСОВАНИЯ
Что мне видно из окна?
Леса легкого стена,
неба целый океан
да на горизонте кран.
А внизу – шоссе дымится,
пестрый город суетится.
Что же видно там, из леса?
Блеск всеобщего прогресса,
неба синий лоскуток,
остальное – желтый смог.
Там, на горизонте, трубы
скалят стиснутые зубы.
А внизу – прошла граница,
черное шоссе дымится.
1984 г.
* * *
Вращаться и лететь, как электроны,
придумывая новые законы
для оправданья новых скоростей.
Тупея от избытка новостей,
лететь, почти не вглядываясь в лица,
на перекрестке бесконечностей толпиться
и думать: скорость – мера бытия,
и чем быстрее, тем весомей я.
Как безрассудно и доступно это,
как безмятежны грани тьмы и света
и легок плащ обмана за спиной.
Как тяжко нас держать коре земной!
1984 г.
* * *
Высокое небо,
угрюмые дали.
И мечутся птицы
и крыльями бьют.
Вчера мои мысли
вот так же летали,
а я и не знаю,
кто дал им приют.
1984 г.
ВОСПАЛЕНИЕ ЛЕГКИХ
Ты лечила других,
я лежала на смятой постели.
Бросит куклы сестра –
не играется ей за двоих.
Там, в груди у меня,
полыхают лохматые ели
и огромные птицы
расселись на ветках у них.
Приходили врачи,
только птицы сидели на ветках.
Бились крылья в огне,
и размашисты, и горячи.
Говорили вокруг
о каких-то заморских таблетках,
и настольная лампа
свои опалила лучи.
Наконец-то пришла!
Я усталые веки прикрою.
До чего ж это солнце
сегодня нещадно палит!
Ах, ну да! Это лампа.
Вздохну всей душою и кровью.
Спросит мама: – Ну, что? –
Я скажу: – Ничего не болит.
1984 г.
* * *
Дорога все прямо и прямо –
так прямо направили взгляд.
Вдоль темной ограды и храма
идем, но почти наугад.
Мой спутник и весел, и дерзок,
но смотрит все время вперед,
и так в рассуждениях резок,
как будто воистину врет.
Но эти слова молодые!
Но светлое небо в глазах...
Как жарко горят золотые
кресты-купола в небесах!
1984 г.
* * *
Слишком тихо в этой комнате,
и птицы не поют.
Вы сказали, что не помните,
как выглядит уют.
Постоянный или временный –
это, в общем, все равно.
Вам хотелось быть уверенней
и значительнее, но
штора кухонная свесилась
в вазочку из-под конфет.
Вы стряхнули пепел весело
на затоптанный паркет.
Как шутили вы отчаянно –
мол, теперь никто не люб!
Я увидела нечаянно
беззащитность ваших губ.
1984 г.
ПЛАСТИНКА
Воскресенье.
Наши родители дома!
Белых яблонь
в саду
неземная истома,
итальянского мальчика
солнечный голос.
Та пластинка
однажды,
упав,
раскололась.
Разлетелась со звоном
на брызги,
на части.
Невзначай –
как печаль.
Неизбежно –
как счастье.
1984 г.
ИГРА В КУБИКИ
Алиса, хочешь – сядем, почитаем?
А хочешь – в кубики сегодня поиграем?
Сыграем в кубики! Трехмерное пространство!
Нас будет забавлять его упрямство.
Три плоскости, три вектора, три меры –
осколки древней триединой веры.
Что делать, девочка, у нас такое зренье,
такой обзор, такое измеренье.
Освоим кубики, Алиса, в три приема.
Построим башню, дом, забор у дома...
А впрочем – нет! Уж слишком мы примерны!
Давай-ка сделаем пространство многомерным.
1984 г.
ВОЛК
...И тогда на поляну вышел
безупречно спокойный волк.
Он, конечно, давно услышал,
как взвели на него курок,
но стоял, ожидая грома.
Не дождался – ударил свет...
В теплой шерсти – репей да комья,
у виска – почерневший след.
Взгляд протяжный, как тени елей,
как упавшая наземь плеть.
– Вы на смерть посмотреть хотели?
Что ж, смотрите – вот моя смерть!
1984 г.
* * *
Полутона!
Засилье полутонов!
Полувина
усложняющихся умов.
Метанья
между чистейшими цветами.
Мотанье,
отупляющее с летами.
Неодолимость,
засилье полутонов!..
Но надломилось
сооруженье из слов,
и я сказала:
– Эй, усложняющиеся!
Эй, вы!
У картины слоняющиеся!
Отойдите!
Я посмотрю одна,
чем оправданы
полутона.
Не толпитесь
только
у полотна!
1985 г.
СТРУНА
А помнишь, как музыка плавно
по комнате нашей плыла?
А помнишь, гитара недавно
еще семиструнной была?
Но близились тайные рифы,
но метко хлестнула волна.
И вот на изогнутом грифе
повисла седьмая струна.
Я на шестиструнной сыграю
веселую полечку, вальс.
Никто не заметит, какая –
какая струна порвалась!
1985 г.
* * *
Мзия*, Мзия! Солнечное имя,
синих сабель звон!
Все меняется или проходит мимо,
только нет, не он.
Поскорей бы дальняя дорожка –
закажу билет.
У тебя уже упала ложка
в кухне на паркет?
Я войду, и сразу жарко станет
посреди Москвы.
Зацветет в простуженном стакане
веточка айвы.
И пускай над нею закружилась
снежная пчела.
Мзия, Мзия! Радуга приснилась
мне вчера!
* М з и я – в переводе с грузинского означает «дочь солнца».
1985 г.
* * *
Ангел с золотыми волосами,
с темными глубокими глазами,
с легкими косами за спиной,
почему не говоришь со мной?
Посмотри, и я светловолоса,
посмотри, и у меня есть косы,
а глаза, хоть знаю, не глубоки,
но всегда темнеют пред грозой.
Ангел ничего мне не ответил.
Почему меня он не заметил?!
Он и это объяснить бы мог,
но земной несовершенен слог.
1985 г.
* * *
Старуха достанет узорную шаль,
накинет мне молча на плечи.
Какая меня угнетала печаль!
Как стало намного мне легче!
От этих ли шелковых тонких кистей,
что так разлетелись игриво?
От этих ли рук, что из черных вестей
вдруг вышили светлое диво?
1985 г.
МОНОЛОГ ПОД ДЕРЕВОМ
Горожанка до кончиков длинных ногтей
и участница всех мировых скоростей,
мне губительно остановиться,
я – довольно простая частица.
Служба, дружба, метро, вечерок без затей,
в перерывах – томление очередей.
Каблучком об асфальт – и довольно!
То-то в городе дышится вольно!
Горожанка до кончиков длинных ногтей,
что мне птица, сидящая в гуще ветвей,
и трава... Я без них не страдаю!
А смотри-ка – к земле припадаю!
1985 г.
ГОРОЖАНЕ
По новым и старым дорогам,
в зеленых лучах фонарей,
к назначенным вовремя срокам,
сквозь бездну стеклянных дверей,
бросая заботы в портфели
и сейф запирая на ключ,
спешат они – то корифеи,
а то созерцатели туч.
И небо над ними дымится,
но разве их этим пронять!
Им нравится вместе толпиться
и время наивно сверять.
1985 г.
* * *
Незаметное лето промчится
под веселые крики стрижей.
И над крышами станут кружиться
перелетные стаи дождей.
Я пойду мимо старого сада,
мимо тех удивительных мест,
где была так любима прохлада
и так памятен горестный жест.
Ничего-ничего не случится!
Я-то думала – сад опустел,
я-то думала – пусть покосится
хоть ограда из солнечных стрел.
1985 г.
* * *
Вам приснилась моя красота –
я не так одинока.
И не так беззащитно проста,
и не так синеока.
Это верно, пока не боюсь
разговоров о смерти.
Но, поверьте, не вечно смеюсь.
Ах, поверьте!
То уже никому не мила,
то желанна...
Разве можно влюбиться в меня
без обмана?
1985 г.
СЛОИСТЫЙ КОКТЕЙЛЬ
Сухими от жажды губами
я сделаю первый глоток.
Мы выбрали, выбрали с Вами
коктейль под названьем "Восторг".
Нет в мире соломинки тоньше,
заброшенной в этот туман.
Так сделайте так, чтоб подольше –
подольше тянулся обман.
Не надо расспрашивать, скроем
весь этот пронзительный год.
За слоем, за приторным слоем,
холодная льдинка плывет.
1985 г.
* * *
Еще смотрю в твои глаза,
но тверже, но смелее.
На травах – долгая роса,
и ночи все длиннее.
Прозрачная в реке вода
еще прозрачней стала,
и слишком яркая звезда
ко мне в окно упала.
Свежа зеленая лоза
над крышею беседки.
Еще смотрю в твои глаза –
но лист сорвался с ветки.
1985 г.
ЗИМНЕЕ НАСТРОЕНИЕ
Ну что ж, зима. Опять зима!
Все стало сумрачным казаться.
Иду – через плечо сума.
Вороны вон – и те косятся.
А мне-то что! Мне все равно.
Я не противница их шума.
Уйду – темно, приду – темно.
Все так носато и угрюмо.
1985 г.
ТЫ НАКОНЕЦ ПОСТРОИШЬ ДОМ
Ты наконец построишь дом,
а я все так устрою,
что окна засияют в нем
небесной синевою.
И эти книги на полу
на полки встанут стройно,
и станем вечером в углу
мы лампу жечь спокойно.
Не странно ли, что знаю я,
как мы с тобой поладим?
К нам будут приходить друзья –
мы их за стол посадим.
– Ну, как живете? – спросят нас,
наверное, вначале...
Или о чем, скажи, сейчас
о чем мы замолчали?
1985 г.
* * *
Мы в разных городах –
в одном трамвае ездим.
Мы снимся в разных снах –
одной мечтою грезим.
Вокруг меня всегда
во всем понятный мир,
на небесах твоих –
ни звезд, ни черных дыр.
В одних и тех же днях,
мгновениях прекрасных –
мы в разных временах,
непостижимо разных!
Не уверяй меня,
что мы в одном кругу!
На что же я тогда
надеяться смогу?
1985 г.
БЛАГОДАТНАЯ УЛИЦА
Ты можешь не поверить мне,
но есть такая улица.
Откуда в нашем городе –
не нам с тобой гадать.
Но если вдруг зажмуриться
и если так прищуриться,
то можно даже запросто
названье прочитать.
Ах, у нее название –
сплошное обещание!
Ах, у нее прохожие –
нигде забавней нет.
Притихшие, пригожие,
на пряники похожие
иль в целлофан уложенный
торжественный букет.
Ты можешь не поверить мне,
но перестань сутулиться!
И сколько можно голову
руками подпирать!
На Благодатной улице
уже давно целуются,
там все – уже целуются!
Пойдем туда гулять.
1985 г.
МЕСЯЦ
Прекрасен, я вам говорю, прекрасен!
В ущербности своей он ликом ясен.
Он дарит свет, не требуя награды,
его не утомляют наши взгляды,
а он за тучку спрятаться бы мог,–
не так уж много сбившихся с дорог.
1985 г.
* * *
Не слишком верили в бессмертие богов –
планеты ими люди окрестили,
чтобы в опасной пропасти веков
небесные надежды с ними жили.
И стала юною богинею Земля!
Но разве легче ей теперь живется?
То Марс приблизится, дыханьем опаля,
то ветрено Венера отвернется.
1985 г.
ПОЛЕ
В эту землю легли
и мечи, и щиты, и народы.
Только дикие травы
над ними полотнища ткут.
Кто я этой земле?
Что за тайные зреют в ней всходы?
Что за вечные реки
сквозь черные камни текут?
1985 г.
ДОМ НА ЗЕМЛЕ
Мой дом – на земле,
у покрытой асфальтом дороги,
у самого леса,
где стелются травы под ноги,
где добрые звери
и несуетливые птицы,
где чистая речка
к чистейшему морю стремится.
Мой дом – на Земле,
даже если приветливы звезды.
Пусть даже парсеки
привычнее станут, чем версты,
мой дом – на Земле.
И сюда после долгой разлуки
еще возвратятся
мои ясноглазые внуки.
1985 г.
ВЕТЕРОК ПЕРЕМЕН
Открылись окна, распахнулась дверь,
в восторге к потолку взлетели шторы,
заныл хрусталь в предчувствии потерь,
и поперхнулись электроприборы.
– Я ветер! – так представился сквозняк
и гордо пятерней взъерошил челку.
– Доверьтесь мне, я – ваш счастливый знак! –
и засвистел в пронзительную щелку.
Все суетилось, как в немом кино,
на все лады переживая встряску.
Но медленно за-хлоп-нулось окно,
усугубив внезапную развязку.
1986 г.
* * *
Со всеми ее городами,
с ее повседневным трудом,
со всеми ее кораблями,
прославившими космодром,
со всем позабытым, былинным,
с едва различимым в дали,
с ее замечательным гимном,
всегда начинающим дни,
мне выпала Родина эта,
как будто счастливая весть,
которую, может быть, где-то
стремятся иначе прочесть.
1986 г.
* * *
И снова – прекрасное рядом,
ты только внимательней будь.
Не надо уверенным взглядом
поспешно выхватывать суть.
Ведь истины хрупкое семя
природа заложит свое,
чтоб мы поднимались все время
до высшего смысла ее.
1986 г.
ПАРУСНИК
Скрип трехмачтового судна,
шлюпки, цепи, якоря.
Тихо-тихо, смутно-смутно.
Солнце – капля янтаря.
Дуют ветры осторожно
из-за северных морей.
Только все-таки тревожно
в светлой гавани моей.
Знаю, не натянут тросы –
не взовьются паруса,
не пройдут, смеясь, матросы,
не заглянут мне в глаза.
Не поднимутся отвесно
с ревом волны у руля.
Обольщаться бесполезно –
нет без бури корабля.
1986 г.
АВТОСТРАДА
Нет, дорога не только подвиги
нам сулит.
И не только асфальты – под ноги,
но и стыки плит.
Что мне слышится? Голос совести?
Голосок?
Нет, не от превышенья скорости
заболит висок!
Можно то колесить, то каяться
до небес.
Только с небом вдали смыкается
придорожный лес.
1986 г.
* * *
Что может случиться?
Уже ничего особенного.
Только то, что предчувствовали не раз.
Есть в этом занудство, но нет ничего озлобленного.
Просто предчувствий столько у нас.
Что может случиться?
Ведь все уже угадывается.
Но дело твое. Хочешь – верь, а хочешь – не верь.
В себе сомневаешься – на других оглядывайся.
Только не надо ломиться в чужую дверь.
Ведь и раньше, наверное,
было все точно так же.
Из настоящего вырастало будущее.
Но все казалось, я не умею предсказывать,
и все двери – мои, и подарки – будут еще...
1986 г.
* * *
Мне нравится быть коллективом частиц,
я не хочу разобщаться.
Я не хочу нарушать границ,
я не хочу – разрушаться.
Всего, что потом будет вольно мне,
мне и не перечислить.
Но в этом времени, в этой стране
я бы хотела – мыслить.
1986 г.
ПОГИБШЕМУ ОДНОКЛАССНИКУ
От детского желания взрослеть
иль повинуясь общему стремленью
увидеть больше, чем уразуметь,–
я к старшему тянулась поколенью.
Не думая столкнуться с подлецом,
я мысленно оправдывала многих,
но проходила с каменным лицом
мимо ровесников не в меру длинноногих.
Я ужаснулась этому теперь.
Как будто компас из ладони выбит.
Так вот как прозревают от потерь!
Так вот как современников не видят!
1986 г.
МАЯК
Горит маяк. Вернулись рыбаки.
Уже ни с кем беды не приключится.
И только чайки вьются у реки.
Сегодня о маяк разбилась птица.
1986 г.
* * *
Все меряют, меряют, меряют –
а вдруг как душа здесь мелка! –
вопросами и недоверием,
и взглядами исподтишка.
Замеры необременительны
для озера или реки,
а души – они ведь чувствительны,
пусть даже и неглубоки.
1986 г.
* * *
Я посмотрела в зеркало. И что же!
Мы снова равнодушно разошлись.
Та незнакомка на меня похожа,
но мне известна только эта жизнь.
А ей известна только та, другая,
где я – лишь отражение ее.
Встречаемся, друг друга отвергая.
Расходимся – ах, было все мое!
1986 г.
* * *
Что ни рассвет – то слякоть и туман.
Дождливым стеклам больше не до лоска.
Свернула осень пестрый балаган,
облезла краска с мокрого киоска.
Слетает с вишни одинокий лист,
смирилась с неизбежностью природа.
И только ветер – честный эгоист –
гремит железом яростно у входа.
Себя являет, будто человек,
доверившийся ветреным порывам.
Пройдет отчаянье. Обнимет землю снег,
и все окажется случайным, суетливым.
1986 г.
ДИРЕКТРИСА
Вот эта дама – женщина у власти.
Вуаль на шляпке, напомажен рот.
Она глядит на вас всегда отчасти,
а говорит, скорей, наоборот.
Но что ее волнует, что тревожит?
Не может быть, чтоб только встречный план.
Смотрите, как она сейчас уложит
платочек шелковый в отглаженный карман.
Нет, я над нею не смеюсь нисколько.
Да и она не знает, проходя,
что вот идет, но как-то слишком бойко,
по-строевому руку отводя.
1986 г.
* * *
Как странно жить одной в чужой квартире.
Зачем-то к телефону подходить.
Пыль вытирать на хрупком сувенире,
глаза от писем честно отводить.
Рассматривать бесчисленные фото,
без надобности жечь повсюду свет.
И замечать, что очень добрый кто-то
с улыбкой грустной смотрит тебе вслед.
А то – сидеть, ссутулившись убого,–
здесь я могу себя не проявлять.
Узнать так много, неприлично много!
И жизнь чужую так благословлять!
1986 г.
СНЫ
Так тихо все вокруг.
Я слышу сны твои.
Качает лунный круг
ночные фонари.
И веет от окна
прохладой талых льдин.
Холодная волна
коснулась наших спин.
Далекий шторм утих,
иссякло в мире зло.
Но что же в снах твоих
сейчас произошло?
1986 г.
ХИРОСИМА
На небе орехового цвета
маленькая черная точка.
Только не птица это, не птица!
И зонтики никого не спасут.
1986 г.
* * *
Мне обещали новый мир,
но мир не слишком новый.
Пусть деньги – больше не кумир,
но раб на все готовый.
Пусть почвы больше нет нигде,
сорняк, однако, всходит.
И жизнь проходит не в нужде,
но все-таки – проходит!
А я хочу, чтобы всегда
всесильным было – слово.
Пускай горит одна звезда,
но чтоб светло и ново.
А я за то, чтобы совсем
не делать зла природе.
А я хочу, чтоб жили – все!
Иль что-то в этом роде...
1986 г.
* * *
О чем жалеть?
Что истина мгновенна?
И что мгновения –
друг другу не родня?
Что речь моя не слишком откровенна,
что руки откровеннее меня?
И что сказать?
До крайности условен
наш разговор,
в котором все – не сметь!
Как хорошо, что ты не многословен.
Как хорошо, что можно не жалеть.
1986 г.
* * *
На болоте – дикие утки,
под ногами – мшистые кочки,
а в руке моей – незабудки,
незатейливые цветочки.
Мне бы выбраться из трясины,
я бы сделалась легче пуха.
Дошагаю до той осины,
там, наверное, дальше – сухо.
Там такие густые травы,
незабудки цветут дружно.
Там понятнее, проще нравы.
И собой дорожить не нужно.
1986 г.
* * *
Как изменился этот человек!
Как постарел, как шутит несуразно!
Как пристально из-под тяжелых век
глядит и говорит однообразно.
То сигареты с шиком достает,
то прячет их в карманы суетливо.
И яростно кривит в усмешке рот,
и тянет окончания лениво.
Плюется, кашляет и пробует закрыть
воротником небритый подбородок.
И я не знаю, как мне оградить
его от этих жалких загородок.
1986 г.
* * *
Луна. Безбожный переулок.
Кресты от окон на стене.
Мой шаг отчетлив, даже гулок.
Никто-никто не нужен мне.
Никто-никто – ни львы на страже,
ни гений – вот его авто!
Ни этот, что – навстречу, даже
ни тот, что – в щечку у метро.
Ни в ком я больше не нуждаюсь!
Нет больше веры – нет стыда!
Сегодня так я заблуждаюсь!
Правдива так, как никогда.
1986 г
ЯПОНСКИЕ ОТКРЫТКИ
I
Я так долго смотрела,
как ветер
собирает и разгоняет тучи,
что научилась предсказывать,
когда ты приедешь.
II
Будто взлетела
у меня из-под ног
стая белых птиц –
так чисто и легко
ты смотришь.
III
Я только ниже опустила голову,
когда заметила резкие тени
у милых глаз.
А ведь хотела сказать:
– Люблю.
IV
Сегодня ночью
приснился мне красный поезд.
Вот уже и день подошел к концу,
только мчится поезд
в черной ночи.
V
У ворот покосившегося дома –
высокая трава.
Так вот какое ты, одиночество!
VI
Как будто упали
алые маки на снег,
так внезапно я вспомнила о тебе.
VII
Вот и порвалась тонкая нить.
Лети, куда хочешь,
воздушный змей!
Небо везде одно.
1986 г.
* * *
Ты сказал, что темна в этой бочке вода.
Я сказала: – А мне все равно!
Я же знаю, на дне затаилась звезда.
Ты сказал, что отсутствует дно.
– Ну и что! – я сказала.– Посмотрим пока
на поверхностный слой темноты.
Видишь – синее небо, плывут облака.
Это – я в облаках, это – ты...
1986 г.
* * *
Ах, не спрашивайте меня,
не спрашивайте!
И не спрашивайте никого.
Ходите, ходите!
Свой старый пиджак донашивайте,
одергивайте, оглаживайте
его.
А можно выйти?
Ну, хотя бы за мелом...
Нельзя? А цветы полить?
Я? Неплохо учусь
и желаю, в целом,
свое обученье
продлить.
А хотите,
все время дежурить буду?
Только не спрашивайте,
не ужесточайте огня!
Я тогда ваш урок
никогда не забуду,
и цветы,
и пиджак...
И не спрашивайте,
не спрашивайте
меня!
1986 г.
ПРОШЛО ПЯТЬ ЛЕТ
Прошло пять лет –
пять чудных звезд упало,
разбилось пять обманчивых зеркал,
на пять жильцов теснее в доме стало,
на пять домов расширился квартал.
Прошло пять лет –
забылось пять ушибов,
я пять надежд своих пережила,
я совершила новых пять ошибок,
и пять разлук я счастьем назвала.
Прошло пять лет –
пять чудных звезд упало,
пять раз теплом сменялись холода,
меня пять раз чужая боль спасала.
Но вот шестая вспыхнула звезда.
1986 г.
* * *
Как-то вдруг стали дни коротки,
как-то сразу приблизились дали.
Телефонные резче звонки,
но зато молчаливей печали.
Вот и я научилась уже
раздавать деловые советы
и не письма писать, а клише,
откликаясь на чьи-то приветы.
И легко признаваться при всех:
– Есть движение, нету полета... –
И не верить в случайный успех.
И не ждать от судьбы поворота.
1987 г.
* * *
Неровным клином вытянутый лес,
едва живой от собственной отваги,
трепещущий от каждой колымаги,
отчаянно несущейся в прогресс.
Какой-то реденький и сухонький на вид,
беспомощный, зажившийся не в меру.
Неужто ночью это он шумит,
вдыхая жизнь в больную атмосферу?!
1987 г.
* * *
А к тебе – совсем не подходить,
просто так – смотреть издалека,
осторожно, будто воду пить
из осеннего лесного ручейка.
Лучше уж к стеклу – горячим лбом.
А к тебе – совсем не подходить.
Лучше уж склоняться над столом,
крестики да нолики чертить.
1987 г.
* * *
Когда я устаю от этих взглядов,
вполуприщур со слабеньким смешком,
когда от очищающих обрядов
нет очищения, а только в горле ком,
когда оправдываться – глупо, неуместно,
еще глупее – страстно убеждать,
когда рассказывать – уже неинтересно,
а тишина способна унижать,
когда что делать, в сущности, не знаю,
когда чужой не трогает рассказ,
я только Вас тогда и вспоминаю!
Но часто ли я вспоминаю Вас?
1987 г.
ЛЮБОВЬ – БЕЗДОМНАЯ ПТИЦА
Любовь – бездомная птица,
то сядет на плечи к другу,
то луной в предрассветном небе
бесконечно тоскливо тает.
То кричит электричкой поздней,
то пронзает хрустальным звоном,
то по кругу, по кругу ходит
в циферблате часов настенных.
Улетай! Где твой дом – не знаю.
Разве мало тебе свободы?
Все равно в мое сердце больше
никогда тебе не вернуться.
1987 г.
НА ВОКЗАЛЕ
Я своих земляков узнаю по широким скулам
и еще по тысяче мелких примет.
По немарким плащам и пальто сутулым,
по чему-то обычному, чему и названия нет.
По настойчивым неторопливым взорам,
по какой-то угрюмости на лице,
по набившим оскомину разговорам
с интонациями, растянутыми в конце.
Вот по этим передвижениям резким,
по внезапной окаменелости поз.
Вот по этим улыбкам – почти что детским,
вот по этим путешествиям – всерьез.
1988 г.
* * *
Отвернулся к стене и лежит.
Знать не хочет, не видит, не слышит.
Но рука на подушке дрожит
тем сильней, чем спокойней он дышит.
Не поможет уже, может быть,
ни молчание, ни многословье...
Не лечить мне его, не бранить,
не сидеть у его изголовья.
1988 г.
РЕВНОСТЬ
Ревность – это красные апельсины,
которые ты молча носишь в больницу.
Ревность грубее запаха псины,
больнее удара в ключицу.
Ревность располагается в легких,
как рыжий дым заводских труб.
Ревность – это скопище колких
словечек для искривленных губ.
Ревность – извращение света,
радиация, о которой не знаешь.
Ревность – что-то вроде спасательного жилета,
который ты мне, уходя, бросаешь.
1988 г.
* * *
Зеркала – это так, для проформы.
Заглянула – и дело с концом.
В многогранник неправильной формы
я смотрелась горячим лицом.
За возможное в нем отраженье,
за неверное счастие с ним,
за веселого света скольженье
он когда-то был мною любим.
И весь мир сквозь него я пыталась
рассмотреть, и всю жизнь – сквозь него.
Я себе необычной казалась
в каждой грани холодной его.
