Текст книги "Знак Гильдии"

Автор книги: Ольга Голотвина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Чегри встал и отряхнул мел с ладоней.

– Спрашивали, господин. Но он не понимает. Смотрит перед собой, молчит... а если заговорит, одно и то же повторяет...

Прошелестела фраза, негромкая, укоризненная и печальная.

Сдвинув брови, Нитха перевела:

– «Амулет, мой амулет, что ж ты ни себя, ни меня не сберег?» О чем это он?

– У него был нож – давным-давно в нашей семье переходит от отца к сыну. Так, недорогая вещица. Рукоятка из слоновой кости, на ней рисунок – носорог. Отец верил, что нож приносит удачу. Там, на дороге, амулет потерялся.

– Понятно, – неловко сказал Охотник, глядя на пригорюнившегося мальчика. – Ну, выбрали книгу?

– Да, мой господин. «Животные Наррабана».

– Очень интере... очень толстая книга! – спохватившись, поправилась девочка.

Уже на пороге Шенги обернулся:

– Я еще спросить хотел... Что за товары вы с отцом везли?

– Драгоценные камни, господин. Необработанные. Они дешевы в верховьях Тхрека. В Аргосмире знаменитые ювелиры, из наших камней бы чудеса сотворили!

– Может, еще и сотворят, – бормотнул Шенги так тихо, что мальчик его не расслышал.

* * *

Мальчишки, тоскливо ожидая учителя, успели поспорить: быть или не быть на этот раз трепке? Уж очень много грохота вышло. Спустит Совиная Лапа с них шкуру!

Но даже Дайру, который крепко надеялся на добрый нрав учителя, был изумлен тем, как легко все им сошло с рук.

Шенги угрюмо и задумчиво снял мокрую куртку (их с Нитхой на обратном пути застиг дождь), повесил сушиться на шест у камина и, похоже, только сейчас вспомнил о провинившихся учениках.

Наскоро отругав бессовестных оболтусов, Охотник объявил, что на покрытие убытков уйдет вся выручка от похода на Серый Ручей. Так что зимой, как подмерзнет земля, придется еще раз туда прогуляться. А может, и не придется. Может, он, Шенги, плюнет на все и подастся на болото надсмотрщиком. Вряд ли разбойники, воры и прочие каторжники будут так трепать ему нервы, как трое милых деток...

После этой короткой и не очень грозной речи Шенги усадил мальчишек точить мечи, а Нитху загнал за стол и, словно орудия пытки, выложил перед ней купленные по дороге домой перо, склянку чернил и стопу бумаги. Лишь после этого осторожно извлек из-под нескольких слоев мешковины сбереженную от дождя большую книгу.

Мальчишки, забыв, что наказаны, побросали мечи и сунулись ближе.

Красавица книга была не чета своим недорогим сестрам, что стояли на полках на втором ярусе башни. Огромная, с деревянным переплетом, оклеенным синим бархатом, с потрясающей красоты цветными иллюстрациями и каллиграфически выведенным узором строк, она была истинным произведением искусства.

– Кляксу посадишь – убью, – предупредил Шенги, бережно раскрыв книгу и положив перед девочкой. – Не посмотрю, что принцесса!

Нитха не ответила – увлеклась разглядыванием картинок. Мальчишки нависли над ее плечами.

Совиная Лапа отошел подбросить дров в очаг. За спиной звенели детские голоса.

– Нету такого зверя! – горячился Нургидан. – Вранье! Художник выдумал!

– А вот есть! – важно возражала Нитха. – Называется – жираф! А шея такая потому, что его наказал бог Сухтан-Суу. За дерзость. Вот тут написано: жираф решил, что будет питаться не травой, а звездами с неба. За это бог вытянул ему шею. И даже с такой шеей жираф не достал до звезд!

– А, этого знаю! – обрадовался Дайру, словно встретил старого приятеля. – Видел на картинке! Это крокодил!

– Ну, зубы! – с огромным уважением и завистью сказал Нургидан.

– Из этих клыков дикие племена делают пилы! – сообщил начитанный Дайру.

– А я живых крокодилов видела! – похвасталась Нитха. – Отец брал меня с собой в верховья Тхрека... Ой, смотрите, обезьяны! У меня была ручная обезьянка!

Шенги подошел сзади, глянул в книгу поверх мальчишеских макушек. Еще выше над столом завис Старый Вояка – ему тоже было интересно.

– А это носорог, – перевернула страницу Нитха. – Видите, рядом нарисован воин с копьем... это чтоб виднее было, какой носорог большой и грозный.

– Ух ты! – оценили мальчишки. – Небось стену проломит, если с разбега!

– А вот слон. Они умные, как люди. Умеют переносить бревна, корчевать пни...

– Значит, не такие уж умные, если на людей работают! – рассудил Дайру.

– А ну, кончай трепотню! – спохватился Шенги. – Развеселились! Думаете, уже отделались... за все художества? Ничего подобного! Вот подышу немного свежим воздухом, а потом займусь вами как следует! Разберусь самым тщательным образом и накажу кого попало!

Мальчишки вернулись к своим мечам. Нитха заскрипела перышком по бумаге. А Шенги, как был, без куртки, вышел за порог. От ливня его укрывал деревянный козырек над дверью. Совиная Лапа стоял, глубоко вдыхая холодный сырой воздух и сосредоточенно размышляя.

Дверь приоткрылась, выпустив на крыльцо Нитху.

– Простудишься, – бросил Шенги, думая о своем.

– Учитель, – спросила девочка с мягкой настойчивостью, – что случилось? Ты сам не свой.

– Из-за вас, обормотов!

– Нет, только недавно, после библиотеки.

Учитель бросил на девчонку быстрый взгляд. Да, наблюдательность она определенно унаследовала от матери!

– Иди в дом. И не лезь не в свое дело.

– Буду лезть! – с необычной для себя настойчивостью заявила Нитха. – Если что случилось, не держи в себе, расскажи. У нас в Наррабане говорят: «Скажешь – больно языку, смолчишь – больно сердцу...»

Девчонка была права. Шенги в самом деле хотелось поговорить о том, что его тревожило.

– Нет, маленькая, не бойся, ничего не случилось. Просто... помнишь следы, которые Чегри нарисовал на полу? Они еще тянулись такой вереницей...

– Помню.

– Клыкастая Жаба или скачет огромными прыжками, или семенит мелко-мелко, выворачивает ступню, ставит пятку к пятке. А чтобы вот так...

– Значит, там была какая-то другая тварь?

– Да, девочка. Другая тварь. Опасней Клыкастой Жабы, опасней дракона, опасней всех чудищ, что я видел по обе стороны Грани.

– Ой... это кто?!

Шенги не сводил глаз с темной пелены дождя. Ответил мрачно и тяжело:

– Человек.

19

Неужели эта дребезжащая музыка весь вечер будет напоминать о золотистом птичьем крыле, пробитом окровавленным штырем, и о теле, мягко соскользнувшем вдоль лакированной ширмы?

Ширма сейчас другая – с серебряными рыбками, медузами и осьминогами. И на сцене не звенит цепочками и браслетами бронзовокожая толстуха, а старательно выкаблучивают две щупленькие сестренки-близнецы в одинаково нелепых и пышных одеяниях из лент и тряпичных цветов.

Киджар, сидящий рядом с Охотником и лениво грызущий орехи в меду, тоже вспомнил тот незадавшийся вечер.

– Заел меня Хранитель с этим убийством! При тебе, мол, случилось, ты и разбирайся... При мне! Будто я рядом сидел и любовался, как тому недоумку штырь вставляют! Я, между прочим, сквозь пол глядеть не обучен! Что обидно, с той рыженькой договориться не успел. Только стал обещать ей вечную любовь до самого утра, а тут внизу крик, визг, бабьи вопли...

– Что-нибудь выяснилось?

– Откуда?.. Глянь, сегодня больше народу, чем в тот раз. И все играют. Надо будет и мне костяшки побросать!

– И мне... А Урихо с его пролазами сегодня нету!

– Что ему тут делать, раз Черная Азалия сегодня не поет?

Шенги затаенно вздохнул. Он тоже согласился на уговоры Киджара посидеть в «Пути по радуге» лишь потому, что хотел увидеть красавицу наррабанку. А то за сплошными передрягами все времени не было... Скрывая разочарование, он уставился на тощеньких девчушек в цветочных гирляндах:

– Надо же, какие одинаковые!

– И впрямь! – Киджар только сейчас обратил внимание на танцовщиц. – Ишь как топают, лошадки! Интересно, они в постели тоже одинаковые?

– Не обязательно. Бывает, близнецы с лица схожи, а в остальном – разные. Вот до меня у вас в Издагмире были двое Подгорных Охотников, братья...

– Которые зимой пропали? Нурвеш и Нурбиш? Помню.

– Похожи были, верно? А нравом... Нурвеш весельчак, а Нурбиш вечно хмурился. У Нурвеша горло соловьиное, так пел, что боги бы заслушались. А Нурбиш...

Охотник вдруг замер, закусив губу, глянул сосредоточенно и зло, словно пытался разглядеть что-то страшное, враждебное.

Киджар не понял, что встревожило приятеля, но расспрашивать не стал, заговорил о другом:

– Какая поздняя выдалась осень! Ты, случаем, не знаешь: летом Хранитель пошлет тебя гонять Тварей? Я б опять с тобой пошел. И ребята мои согласны.

– Зачем десяток гонять? – словно нехотя откликнулся Совиная Лапа. – Мы же Тварей не видели. Похожу один.

– Что значит «не видели»? – изумился десятник. – А кто в лесу на нас рычал? Только не говори, что это медведь ревел!

– Ясно, не медведь. А только я очень, очень сомневаюсь, что в налетах на караваны виновны Подгорные Твари.

– Про все налеты не знаю, а про один случай скажу точно: Твари! Это ж мой десяток наткнулся зимой на мертвых торговцев! Это ж я видел, как улетают пузыри-убийцы!

– Вот как? Печально... А все-таки красивое зрелище, правда? Ну, когда они в небе все свои семь щупальцев в стороны расправляют.

– Ну, семь там, восемь – я не считал, а и впрямь красиво было. Как цветы с лепестками во все стороны, и все выше, выше... Слушай, а вон тот чурбачок осиновый, который на нас таращится... где-то я его видел! Не твой ли сосед?

Охотник обернулся. Из-за плеча дюжего бородатого игрока, увлеченного спором со своим партнером, осторожно выглядывал круглолицый человечек.

– Верно! Вайсувеш! Что он там запрятался, как мухомор в лукошке с опятами?

– Я его давно заприметил. Играть не играет, на близняшек не пялится, все на тебя поглядывает. Может, думает, что ты наверху его жене свидание назначил?

– Да он не женат!

– Ну, тогда не знаю...

Совиная Лапа, которому было досадно и смешно, хотел окликнуть Вайсувеша. Но маленький чучельник успел исчезнуть в толпе играющих.

– Странный он, – сдвинул брови Киджар. – Проходил я как-то мимо твоей башни – ворота заперты, двор пуст... а в Подгорный Мир ты свою шайку вести вроде не собирался. Ну, я встревожился.

Шенги вскользь подумал, что, должно быть, они тогда выручали похищенную Нитху.

– Этот... Вайсувеш, да?.. маячил у себя за забором. Я подошел, спросил: дескать, не стряслось ли какой беды у твоего соседа, почтенный? А он глаза свои круглые на меня вылупил, помолчал да и говорит: «Беда если еще не стряслась, так стрясется непременно. Но не жалкой дворцовой страже с этой бедой сладить!» Повернулся и пошел себе спокойненько в дом. Я вслед кричу: дескать, ты что же – стражу не уважаешь?! – Киджар даже привстал на подушках от наплыва чувств. – А он на крыльцо – и дверью хлопнул. Вот ты объясни: что он сказать хотел?

* * *

Могут ли быть дурные предчувствия у человека, которому только что лихо везло в «радугу» и у которого кошелек едва не лопается – да не от серебра, а от золота! А если еще вино легкой волной прошумит в голове, тут человек и вовсе уверится, что мир принадлежит именно ему! Что ему тогда уговоры хозяина игорного дома остаться до рассвета, не уходить в ночь? Ясно, хозяину лишь бы гостя задержать да побольше денег из него вытряхнуть. А Шенги желает спать в собственной постели! У него, если кому интересно, есть дом! А в доме – постель! Вот!.. Чего-о? Демон? Какой еще демон? Ах, с крыльями и когтями? А у Шенги тоже когти имеются – вот, не угодно ли взглянуть? Вязал он этих демонов в узелки наперехлест и навыворот, понятно?..

Киджар сумел бы удержать приятеля. Но неугомонный десятник был наверху – выяснял, чем отличаются друг от друга близняшки-танцовщицы. А хозяин «Пути по радуге» махнул рукой и предоставил упрямого гостя его судьбе, милости Безликих и капризу Серой Старухи.

Холодный ночной ветер размел легкий хмель Охотника. Но даже тогда Шенги, бредущий по извилистой, стиснутой высокими заборами улочке, задумался не о мрачных тайнах ночи, а об оставшихся дома учениках.

Он больше не сердился на этих паршивцев. Конечно, на Грайанской Стороне ребятишки вели себя как распоследние поросята, но... если честно оглянуться на прошлое – ведь они с Ульнитой тоже были не бриллиантики в золотой оправе!

Тут о другом надо призадуматься: ведь негодяйчики впервые сработали как одна команда! А что Дайру в стороне остался – про то пусть младенцу в люльке расскажут, да и тот от такого вранья засмеется! Можно поставить золотой против медяка, что Дайру все и затеял, а Нитха взяла вину на себя. Бавидаг как ни вызнавал подробности, вину своего раба доказать не сумел.

При мысли о Бавидаге Охотник брезгливо поморщился. Убить бы сволочь! Все-таки сорвал зло на мальчишке! Как Шенги ни спорил, как ни возражал, а со вчерашнего вечера на Дайру надет кожаный ошейник с именем хозяина. И ничего не поделаешь – господская воля! Бавидагу, видите ли, так будет спокойнее, потому что положиться на гаденыша никак нельзя: может опять сбежать...

При мысли о буром широком ошейнике на тощей детской шее Охотник почувствовал резкую, как от ножа, боль в груди. Словно родного сына унизили у него на глазах, а сделать ничего нельзя.

Дайру держится неплохо. Старается не показать, как ему тошно. А когда Нургидан, дрянь такая, попробовал поехидничать насчет ошейника, Дайру поднял глаза от книги и спокойно сказал обидчику: «У тебя волчий хвост из штанов выбился, заправь...»

Ошейник – мерзость, но со временем мальчик привыкнет... а может, удастся уломать Бавидага... Вот другая беда посерьезнее будет! Бавидаг напомнил – и ведь прав, сожри его Бездна, прав! – что рабу нельзя брать в руки оружие. И Шенги, обучая мальчишку владеть мечом, совершает преступление. Ну и что прикажете делать? Растить Подгорного Охотника, который за Гранью не сумеет себя защитить?

Луна сквозь разрывы облаков неохотно бросала свет на мелкие черные лужи под ногами путника. Сырой тяжелый ветер плелся за Охотником, обгонял его, лениво тыкался в лицо. Шенги поднял воротник куртки и вдруг насторожился. Нет, вряд ли он услышал позади крадущиеся шаги – скорее всего, сработало чутье, без которого в Подгорном Мире не выжить. Кто-то шел следом!

Ну, идет себе человек и идет. Мало ли какая забота выгонит путника из-под крыши в осенний ночной холод. Но все-таки Совиная Лапа остановился, обернулся. Луна, как по просьбе, расстаралась, щедро сыпанула лучами. Шенги увидел, как из-за поворота высунулась голова и тут же скрылась.

Кто же это у нас такой осторожный? Очень, очень интересно! Может, по пятам за удачливым игроком крадутся грабители? Ну, так меч-то у пояса зачем? Надо взглянуть, сколько там этих ночных добытчиков и что у них взять можно.

Не до конца выветрившийся хмель подговорил Шенги оглядеться в поисках места для засады. Оказалось, что в задумчивости он добрел почти до Судебной площади. Улица стала шире, здесь она была вымощена булыжником. Дощатые заборы сменились каменными стенами богатых домов. Закрытые ставни придавали зданиям вид хмурый и неприветливый. Дома словно зажмурились, чтобы не глядеть на полуночного гуляку.

Охотник отступил в подворотню, растворился в чернильной тени.

И не удивился, когда вместо ватаги уличных головорезов из-за поворота неуверенно выбрела невысокая кругленькая фигурка – очень, очень знакомая!

Не таясь, Шенги вышел на середину улицы:

– Эй, сосед! Прикидываешь, как из меня чучело набить? Или другой интерес имеется?

Физиономия Вайсувеша в лунном свете была серо-желтой, как непропеченная лепешка. Он молча шагнул назад. Круглые глаза, став огромными, не отрывались от лица Шенги. Казалось, еще мгновение – и чучельник мертвым грянется наземь.

Охотник хотел сказать еще что-то, но насмешливая фраза смялась в горле: по когтистой лапе прошла знакомая тягучая судорога, черные пальцы задергались, словно пытаясь вырваться из-под власти человека.

Долгие скитания за Гранью научили Охотника молниеносно соображать и действовать. Он толкнул Вайсувеша в подворотню, повалил на грязный булыжник, растянулся рядом в черной тени. Чучельник трепыхнулся было, но наткнулся взглядом на что-то вверху, в лунном потоке, – и обмер, оцепенел. Рядом застыл Охотник, вывернув шею, чтобы видеть происходящее в небесах.

Он был здесь – крылатый демон, средоточие тьмы, ее черная душа. Лунные струи омывали огромную голову с хищным изогнутым клювом. Сияющие злым желтым светом глаза были обрамлены широким перистым кольцом. Когтистые лапы тянулись вперед – схватить, разорвать добычу! Крылья устрашающе вздымались и опадали. Почему не снижается? Ах да, со всех сторон над воротами козырьки, птица опасается поломать крылья. Сейчас летучий гад преодолеет нерешительность, и тогда...

Куда бежать? Где искать укрытия?

И тут Шенги вспомнил: рядом Судебная площадь!

Днем, по пути в игорный дом, он с насмешливым удивлением разглядывал воздвигнутый на ней эшафот – массивное сооружение из бревен и солидных дубовых досок. В Издагмире смертные казни были редки, но секли мошенников и нарушителей спокойствия частенько, так что внимание Охотника привлекла не сама бревенчатая махина, увенчанная столбом для порки, а чернеющая в ее «боку» дыра: две доски были оторваны. Шенги тогда подумал, что в ветреные и снежные ночи грозный эшафот спас жизнь не одному из тех, кто впоследствии угодил в руки палача.

Эти воспоминания не отняли у Охотника ни одного драгоценного мгновения. Всплыла в памяти лишь четкая картинка: вкопанные в землю бревна, короб из толстых досок и черная дыра, манящая спасением.

Но как добежать? Проклятая птаха сцапает, как мышонка... И все же надо попытаться. Чем погибать обоим, может, хоть один уцелеет.

Коснувшись губами уха Вайсувеша, Охотник шепнул несколько слов. Маленький чучельник не заколебался – чуть повернулся, чтобы удобнее было вскочить. Видно, в этот страшный миг он ждал приказа, доверив свою жизнь тому, кто опытнее.

Бросить что-нибудь, отвлечь убийцу хоть на мгновение... Камешек бы какой...

Что в ладони? Монеты? Когда успел развязать кошелек – сам не заметил.

Эх, ноги, выносите – сапоги вам новые куплю!

Золотые кругляши в лунном свете запрыгали по булыжнику. Шенги взвился пружиной, рванулся вперед. Одновременно с ним вскочил Вайсувеш и помчался к спасению с резвостью, для скромного чучельника просто невероятной.

Как ни быстро бежал Шенги, краем глаза он успел углядеть немыслимую, дикую картину: громадная птица, опустившись на мостовую, елозила клювом по булыжнику, склевывая монеты.

Надо же! И у демонов, оказывается, есть свои слабости! А вот мы на бегу вытряхнем наземь, что осталось в кошельке, – подбирай, алчный ты наш!..

В последний миг, когда громада эшафота надвинулась вплотную, мелькнула ужасная мысль: а вдруг кто-нибудь вредный и бдительный успел заколотить дыру? Но Хозяйка Зла недоглядела, упустила возможность напакостить. Шенги юркнул в пролом, как лиса в нору, и налетел на сжавшегося в комок Вайсувеша. Обогнал! До чего проворные чучельники на свете водятся! Хоть в напарники его бери, такого прыткого!

– А г-где д-демон? – проклацал зубами Вайсувеш.

Прежде чем ответить, Шенги скользнул ладонью по талисману на груди:

– До сих пор собирает мое золото!

– Правда?!

– Правда. Слушай, может, хоть сейчас объяснишь, за какой-растакой напастью тебя вынесло среди ночи из дому?

– За тобой следил, – без околичностей ответил чучельник.

– Очень, очень приятно слышать! И в чем таком страшном ты меня подозреваешь? Издагмир хочу сдать врагам? Фальшивые деньги чеканю? Твои чучельные секреты норовлю украсть?

– Я думал, ты и есть Древняя Сова!

– Ч-что-о?!

– Ну, твоя лапа... и убийства начались, когда ты поселился в Грайанской Башне!

– Ага... ладно, понял. А следил зачем? Хотел изловить меня за хвост в темном переулке и смастерить неповторимое чучело?

– Я хотел своими глазами... и только потом к Хранителю...

Вайсувеш не договорил: эшафот содрогнулся. С дощатого «потолка» посыпалась мелкая труха. Слышно было, как чудовищные когти проехались по дубовому настилу.

Люди притихли. Эшафот, который они считали надежным убежищем, показался им непрочным, как детский игрушечный домик, сплетенный из ивовой лозы.

Все стихло, затем в пролом просунулась гигантская лапа, до крючковатых когтей обросшая перьями. Люди раскатились в стороны, вжались в дощатые «стены». Лапа задергалась, сжимая и разжимая толстые острые когти, но достать добычу не могла. Шенги хотелось рубануть по лапе клинком, но меч был прижат телом к земле. Подняться и высвободить оружие значило подставить себя под удар когтей.

– Ну? – зло процедил он сквозь зубы. – Эта лапа тебе как – правильная?

Он не ожидал ответа, но чучельник откликнулся не задумываясь:

– Эта – правильная!

Шенги с отвращением плюнул на вражескую лапищу, и та рывком убралась, словно именно от плевка.

Люди тревожно прислушивались – откуда ждать атаки?

Снаружи донеслось щелканье клюва и хриплое фырканье – демон гневался. Дощатый короб затрясся, покосился, одно из угловых бревен закачалось в земле. Наверху хлопали крылья: птица пыталась поднять эшафот на воздух. Это ей не удавалось, но выдержат ли доски? Ой, вряд ли!

И действительно – дубовое сооружение пронзительно заскрипело, накренилось и развалилось, засыпав людей обломками. На груде бревен и досок победно восседала чудовищная птица с гордо сияющими лунными глазами.

Доски зашевелились: Вайсувеш неосторожно заворочался. Царственная сова неспешно подняла лапу, примериваясь, как удобнее схватить беспомощного человека.

И тут позади чудища из-под разбитого дощатого щита вынырнул Шенги, моментально оценил ситуацию – и попал под власть великого закона, который с ученических времен входит в плоть и кровь каждого Охотника: «Погибни сам, но спаси напарника!» И плевать, что тихий Вайсувеш напарником не был! И что выпавший из руки меч исчез среди бревен и досок – тоже плевать!

Шенги поднатужился, поднял на сильных плечах обломок помоста с уцелевшим столбом для порки. Столб накренился и рухнул, угодив демонической птице по голове, меж небольших «рожек» из перьев.

Сова вскинулась, хрипло заухала, зашумела крыльями, стряхивая с себя бревно. А Шенги в озарении отчаяния совершил единственное, что могло на время сделать его недосягаемым для хищника: одним прыжком вскочил на спину птице.

Круглая голова с оскорбленным шипением обернулась. Крючковатый клюв защелкал, тщетно пытаясь дотянуться до наглеца. А Охотник, чтобы окончательно отвлечь сову от Вайсувеша, заорал во все горло:

– Стерва летучая! Курица продажная! Имел я тебя за два медяка!

Огромные крылья распахнулись, как два паруса. Оскорбленный демон рванулся в небо. Полет был тяжел и неуклюж: впервые Древняя Сова несла человека не в когтях, а на спине. Шенги чуть ли не с головой зарылся в мягкие перья и мысленно боролся со своей правой лапой, которая все упрямее норовила выйти из-под власти человека.

Охотнику не было страшно. То, что он чувствовал, было похоже на радость – если бывает черная, гневная радость. Все забылось, кроме старания удержаться на неровно летящем, «ныряющем» в полете монстре. Душа ликовала, упиваясь каждым мгновением жизни, которая еще продолжается!

Демон на лету повернул голову. Жуткий клюв щелкнул, круглые глаза полыхнули таким пожаром ненависти, что слабого человека просто парализовало бы. Но Охотник злобно усмехнулся в ответ и, крепче стиснув коленями «сноп» рыхлых перьев, скользнул левой рукой к голенищу сапога. Рукоять ножа ловко легла в ладонь. Шенги коротко взмахнул рукой, целясь в огромный желтый глаз. Промахнуться вблизи было невозможно...

Но как же не промахнуться, если твоя собственная правая рука – нет, лапа, проклятая лапа! – отпустила перья, за которые держалась, и ударила левую руку снизу под запястье! Нож улетел вниз, а мгновение спустя вслед за ножом сорвался и Охотник...

Однако если Безымянные обращают внимание на человеческую букашку и снисходительно берегут ее жизнь, то делают это весьма великодушно и не без своеобразного высокомерного юмора.

Высота, с которой рухнул Шенги, оказалась не так уж велика, к тому же он удачно приземлился в кучу опилок. Не тратя времени на размышления о том, куда угодил, Шенги вскочил на ноги и ринулся в сплетение стволов и толстых сучьев. Ему удалось буквально на мгновение опередить жадно тянущиеся к нему когти.

Очутившись в относительной безопасности, он огляделся и понял, что упал на склад торговца древесиной. Сюда по реке сплавлялись бревна – кривые, необработанные, с плохо обрубленными сучьями. Видно, днем рабы торговца натаскали на берег стволов и оставили пока валяться беспорядочным нагромождением. Ничего лучшего для себя Шенги и придумать бы не смог!

Сова кружила вокруг бревен, спускаясь порой так низко, что крылья хлестали по сучьям.

Из хлипкой деревянной будочки выглянул сторож, возмущенно заорал:

– Кого там Многоликая принесла? Сейчас как выйду, возьму дрын!..

Тут он разглядел, кому угрожает дрыном, ойкнул и захлопнул дверь.

Демон не обернулся на голос: он примеривался, как подцепить когтями лежащее сверху бревно.

Дверь сторожки приоткрылась, высунулся сторож с арбалетом в дрожащих руках. Бедняга боялся демона, но своего хозяина боялся явно не меньше. Выпущенная наугад стрела скользнула по оперению демона и улетела в реку. Дверь тут же захлопнулась.

Шенги чуть не взвыл от жалости к идиоту сторожу. Совиное Божество его хибарку не то что крылом – взглядом снесет!

Чтобы отвлечь чудовище от беспомощного дурня, Охотник стал громко объяснять Сове, по какой позорной ошибке она появилась на свет и какой поганой смертью в конце концов околеет. Прием сработал: когти впились в верхнее бревно, мощные крылья забили по воздуху. Тяжелый ствол покачнулся.

Шенги это не испугало. Деревья лежали не вплотную друг к другу, было куда отступать, если ползти с ловкостью ласки. А кучу бревен такими темпами и до полудня не разобрать. Боялся Охотник одного: не вспомнила бы Сова о стороже, не предпочла бы легкую добычу! Поэтому, протискиваясь меж сучьев, в кровь обдирая левую руку и лицо, Шенги продолжал подробно рассказывать, что он проделывал с матерями всех жрецов Совиного Божества, с самими жрецами, а также лично с госпожой Совой прямо на сером алтаре. Если бы сторож, в ужасе лежащий на полу хибарки, вслушался в доносящиеся снаружи крики, он бы немало подивился неуемной мужской силе Охотника, а также его необычным и разнообразным пристрастиям.

За все время, что демон растаскивал груду стволов, Шенги произнес лишь одну пристойную фразу: «Ровнее бревна складывай, ворона ты моя трудолюбивая!»

Куча бревен таяла. Но уже становилась прозрачнее ночная мгла, уже перекликались в тесных городских двориках редкие петухи. И демон, гневно и разочарованно ухая, взмыл наконец в небеса, чтобы где-то в своем убежище обернуться человеком.

Исцарапанный, измученный Шенги выбрался из-под спасительных ветвей, осмотрелся – темно, ах, как еще темно! – и вдруг, запрокинув голову, громко, победно расхохотался. Это был смех человека, который сумел провести смерть. И сторож, робко приоткрыв дверь, недоуменно слушал эти хриплые радостные звуки.

20

Хозяин постоялого двора «Счастливый путник» старался скрыть удивление. Он-то думал, что знаменитый Подгорный Охотник, который останавливался у него в день своего прибытия в Издагмир, вряд ли еще появится в его заведении.

Однако вот он, Совиная Лапа, – веселый, разговорчивый, не обращающий внимания на Урихо и его приспешников, что мрачно сгрудились за угловым столом.

– Ну-ка, любезный хозяин... тебя зовут Даупар, верно? Помню, помню! И винцо твое помню, отменное винцо! Вот и принеси кубок наррабанского, да подогрей. Зима-то на подходе, а?

Даупар затрещиной заставил очнуться сынишку, который с раскрытым ртом пялился на Охотника, и послал за вином, а сам пригласил гостя сесть, незаметно бросая на него любопытные взгляды. Перед появлением Совиной Лапы разговор шел именно о нем.

Еще бы! С утра город забродил на слухах, как тесто бродит на закваске. Говорили, что демон растерзал Шенги. Говорили, что Шенги расправился с демоном. Говорили, что Шенги и есть демон. Но все сходились на том, что ночью случилось тако-о-ое!..

И ведь случилось! Вон у дорогого гостя вся морда в царапинах! А глазищи довольные, как у кота, что плюхнулся в миску со сметаной, выбрался и облизывается.

– Хорошо у очага посидеть, винца попить. Не удержался, завернул к тебе. Может, не доживу до завтра, так порадуюсь напоследок. Врата сейчас капризничают!

– Ты идешь в Подгорный Мир? Сейчас?! Опасно же!

– Еще бы не опасно! Однако, почтенный, бывает добыча, ради которой босиком на борону шагнешь! Если останусь жив, на обратном пути смогу купить твой постоялый двор и не заметить, что в кошельке полегчало.

За угловым столом прекратилось перешептывание.

– И ты идешь один? – продолжал изумляться Даупар.

– А с кем? Напарника нет. Не пролазу же какого звать, извини за выражение!

Урихо жестом остановил злое движение одного из своих прихвостней.

– А ученики еще зеленые. Не потащу я детишек на очень, очень опасное дело, даже если оно чистым золотом звенит! Дома ждут, все трое. – Совиная Лапа ухмыльнулся. – Как в байке про жреца и его трех учеников. Не слыхал, почтенный?

Хозяин качнул головой. Шенги принял из рук подошедшего парнишки кубок с подогретым вином, отпил глоток и начал рассказывать:

– У одного жреца было трое учеников. Отправил он их как-то на крышу храма, на молитвенное бдение. А сам спать улегся. Мальчишкам лень стало до рассвета взывать к богам, решили тоже вздремнуть. А по двору ходил раб-сторож. Двое парнишек сунули ему по медяку и научили, что врать, если учитель проснется. А третий ничего не дал – авось обойдется.

Шенги сделал еще несколько глотков, краем глаза наблюдая, как собранный, серьезный Урихо что-то шепчет сидящему рядом приятелю.

– А вот не обошлось. Ночью жрец проснулся, выглянул в окно – крыши-то снизу не видно! – и важно так вопросил: «Эй, что делает мой старший ученик, Блистающий Путь?» Сторож в ответ отбарабанил, как было велено: «Созерцает звездное небо, проникаясь предвечной мудростью Безымянных!» – «Он молодец! Хвалю! А что делает мой средний ученик, Пылающая Звезда?» – «Постигает светлые и темные стороны своей души, дабы впредь противиться собственным недостойным желаниям!» – «Им можно гордиться! А что делает мой младший ученик, Проницающее Око?» – «Этот? – хмыкнул сторож. – Этот тоже дрыхнет!»

Хозяин вежливо посмеялся. Шенги залпом допил вино.

– Вот такая байка, вчера рассказал десятник Киджар. Ну, любезный, плату с меня бери сразу, в долг не верь. Зато если вернусь, не такую мелочишку у тебя потрачу!

* * *

Прошитые корнями стены оврага круто поднимались вверх. Небо застили переплетенные ветви, превратившиеся в темный ажурный свод.

Урихо с каменным лицом взвел тетиву арбалета, вложил стрелу в зарядную канавку, потоптался на устилающей дно оврага палой листве: в момент выстрела нога не должна поскользнуться на грязи, скрытой под бурыми листьями.