Текст книги "Стерва на десерт"

Автор книги: Ольга Володарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Ольга ВОЛОДАРСКАЯ
СТЕРВА НА ДЕСЕРТ

Понедельник
Удачный день для вендетты

– Маньяка пойма-а-а-а-ли-и-и!

Этот пронзительный женский крик, разнесшийся по пустынному коридору в понедельник утром, не только заставил меня оторваться от созерцания пятна на стене, но и родил в моей душе такой мощное предчувствие скорой беды, что я даже вздрогнула. Мне бы тогда прислушаться к себе, поверить неожиданному предупреждению своего подсознания и мотать куда-нибудь в отпуск – подальше от нашего НИИ, города, планеты… Да! Именно – унестись за миллион световых лет от Земли!

Но в понедельник утром я сидела за своим столом, заваленном бумагами, карандашами, фантиками и скрепками, лицезря стену. Стена была ничем ни примечательной – крашенной в салатовый цвет до середины, а от нее и до высокого потолка беленой – но я ее рассматривала с большим интересом. Мне было любопытно, чем является пятно на уровне моих глаз: тараканьим трупом или отпечатком лапки одной из проживающих в нашей кладовке мышек, которых, судя по всему, эволюция завела так далеко, что они научились летать. А как еще прикажите объяснить тот факт, что туалет она умудряются устраивать даже на плафонах люстр?

Но я отвлеклась, а тем временем женский крик затих, уступив место топоту и стуку каблучков – это институтские женщины спешили на вендетту. Поспешила и я.

Коридор, вечно темный, с драным линолеумом на полу, вновь опустел – похоже, опять опаздываю. Прибавив скорости, я взметнулась по лестнице на 3-ий этаж, именно там располагался женский туалет, избранный вышеупомянутым маньяком местом своего паломничества.

Я распахнула дверь, ошалело обвела взглядом бело-голубое помещение. Пусто. На всякий случай заглянула в каждую из кабинок – никого! Полюбовавшись еще немного финскими унитазами и кафелем «под мрамор» я покинула туалет.

Спускалась по лестнице вниз грустная-прегрустная. Вечно я все самое интересное пропускаю. Вот, например, когда две кандидатши между собой сцепились, весь институт их драку пронаблюдал от и до. А я увидела только ее последствия – клочки волос на линолеуме и увозящую бузотерок скорую. Сегодня же и того хуже, проворонила момент поимки маньяка, а это, что и говорить, мероприятие уникальное, почище даже боя двух интеллигенток, возомнивших себя титанами реслинга.

Итак, я спускалась по лестнице, все такая же грустная, как вдруг услышала шум. Раздавался он за дверью, ведущей на второй этаж. Я резво к ней рванулась и просунула голову в щель.

Передо мной предстала картина, достойная кисти Сурикова, того, кто «Утро стрелецкой казни» написал.

Я увидела коридор весь запруженный женщинами всевозможных возрастов и должностей: тут и заведующие отделами, и инженеры, и лаборантки, и уборщицы, и седенькие пенсионерки, и молодые специалистки, короче женщины были все очень разными, но объединяло их, помимо пола, конечно, одно – праведный гнев, написанный на лицах, и делавший эти самые лица решительными и какими-то одухотворенными. В этой разношерстной толпе я углядела темный и по-боевому взлохмаченный затылок Маруси, моей коллеги и приятельницы.

– Что случилось? – спросила я, протолкавшись сквозь толпу.

– Как что? Маньяка ловим! – выпалила она, и на ее живом лице проступила такая решимость, кокой, наверное, могли похвастаться только амазонки.

– Так, говорят, поймали…

– Как же! – Маруся насупилась. А я улыбнулась про себя. Мне моя подружка напоминала Джулию Робертс – тот же большой рот, те же круглые глаза, те же ужимки, только наша Маруся была очень миниатюрной и складной, а ко всему прочему имела уникальную походку: попочка назад, носочки друг на друга смотрят, и свободная от сумки рука (ладошка вытянута горизонтально) туда-сюда, туда-сюда.

– Сбежал что ли?

– Угу. Его Вера Иванна засекла. Пришла в туалет по малой нужде, только присела, а тут видит морда чья-то снизу на нее пялится. Ну, она не будь дурой, выскочила, даже, говорит, штанишки на ходу подтягивала…

– Слушай, давай без интимных подробностей.

– Ага. Ну и кабинку, в которой он сидел, с внешней стороны и закрыла, а сама побежала на помощь звать.

– А чего он здесь-то делал?

Тут надо объяснить. Дело в том, что женских туалетов в нашем НИИ два, один новый, евростандартный, его нам администрация «подарила» на 8 марта, а второй еще с застойных времен: грязненький, убогий, с подтекающей сантехникой. Последний мы посещали крайне редко, не то чтобы так сильно обрадовались директорскому презенту, просто раз уж подарили, надо пользоваться. И зачем, в таком случае, наш маньяк устроил засаду именно в таком не популярном месте, не ясно.

– А в новом подглядывать не удобно. Там снизу у него голова не пролазит, – со знанием дела изрекла Маруся.

– И чего мы тут стоим, если он сбежал?

– Вера Иванна пошла его по институту искать.

– Она что теперь всех наших мужиков будет обнюхивать?

– Зачем же всех? Только тех, кто в синих халатах ходит. Он когда сбегал, свое лицо им прикрывал.

– Ну-ну, – с сомнением протянула я. Как-то не была я уверена, что это сильно поможет. В нашем НИИ половина мужиков в таких ходит. И слесари, и электрики, и электронщики, и научные сотрудники. – А если найдем, что делать с ним будем?

– Линчуем! – грозно выкрикнула Маруся.

Зря она так. Вообще-то мы на своего маньяка не сильно сердились, даже можно сказать немного им гордились. Что и говорить, не каждое учреждение может похвалиться своим собственным маньяком. Ведущими специалистами, задолженностями по зарплате, мышами и крысами, даже чокнутыми профессорами – это, пожалуйста. Но чтобы эксклюзивный, доморощенный маньяк… Хотя, если уж начистоту, это громкое «звание» нашему извращенцу мы присвоили сгоряча, в пылу, так сказать, возмущения. Был он самым обычным вуайеристом. Жалким и безобидным.

Обнаружил он себя давно – года полтора назад. Тогда, помнится, мы сильно перетрусили, приняв безобидного извращенца за буйного насильника. Однако, со временем страх наш улегся, уступив место возмущению. Оно и понятно, кому понравится, когда на тебя в интимные моменты исподтишка поглядывает кто-то незваный, но еще больше нас возмущало, что в столь солидном учреждении, как научно-исследовательский институт, имеются такие недостойные личности. Вот именно это, пожалуй, а не наша природная стыдливость, и послужило причиной, по которой мы уже несколько месяцев к ряду пытаемся нашего маньяка изловить.

Ловиться он, надо сказать, не желает. Но это нас не останавливает, ибо охота давно стала для нас единственным развлечением. Что поделаешь, скучно живет наш НИИ! Скучно, благополучно, без взлетов и падений, даже зарплату нам никогда не задерживают и с работы еще никого не выгнали. Так что забава у нас одна – найти и устроить самосуд. Строгий – с поркой, но справедливый – до первой крови.

…Толпа зароптала. Я, отвлекшись от размышлений, к ропоту прислушалась. Оказалось, что вернулась находчивая и не по годам прыткая маньякоохотница. Вернулась ни с чем – маньяк сгинул.

– Пошли, что ли? – я ткнула Марусю в ее вибрирующий бок.

– Ну-у! – протянула она и осталась стоять, лишь нетерпеливо переминаясь.

Я огляделась, похоже, институтские женщины решили последовать примеру Маруси – стоять, пока не произойдет чуда. И дождались. Но только не чуда…

– Чего тут у вас? Митинг? Манифестация феминисток? – рявкнул кто-то грозным басом у самого моего уха.

Женщины зарделись, но остались на своих местах. Я с интересом скосила глаза на обладателя столь мужественного голоса. Глаза наткнулись на пустоту. Тогда я их немного опустила. И обнаружила, на уровне моего подбородка, кучерявую макушку. Ну, конечно! Сулейман Абрамович, главный институтский гений и чудик в одном лице.

– Вам что же, тетеньки, делать нечего? – это он к женщинам из своей лаборатории обращался. – Марш к пробиркам! – и обсыпав близ стоящих дам перхотью, он удалился, гордо неся свою лобастую голову.

Женщины смело пофыркали, но все же потихоньку начали расходиться.

Мы с Марусей потрусили следом за толпой. Обе были жутко разочарованы. Она тем, что сорвалось интереснейшее мероприятие, а я … Стряхивая со своего рукава «следы от спиленных рогов», в очередной раз задавала себе вопрос – почему в нашем НИИ, что не мужик, то либо чудик, либо урод, либо и то и другое? Вот, например, Сулейман Абрамович. Все, вроде бы, при нем: 40 лет, холост, докторская степень, а посмотреть и не на что? Очкастый хлюпик с узкой рожицей. Даже и не догадаешься с первого раза, что к арабо-израильскому конфликту имеет прямое отношение. Вы только не подумайте, что он террорист какой, просто он у нас плод мезальянса. Дитя любви израильтянина и палестинки. Человек, в жилах которого течет кровь противоборствующих наций.

Внешностью, надо отметить, Сулейман пошел в своих иудейских предков: нос, кудри, глаза-плошки, короче, все признаки еврейской породы, что так раздражают антисемитов, были на лицо, то есть на лице. Характером, судя по всему, Сулейман тоже вышел в маминых родичей: интеллигентный, сдержанный, приятный, весь погруженный в научные размышления, а от этого задумчивый и тихий… Правда иногда в нашем, обычно тишайшем, докторе наук Швейцере просыпается его дед Сулейман, тогда уж он становится грозен и горяч, как сегодня, однако, на его внешности это никак не отражается, и даже в гневе он остается настолько добродушен и чудаковат, что никто его не пугается.

И если уж речь зашла о чудиках, то надобно упомянуть и ассистента доктора Швейцера, Леву Блохина. Про этого не расскажешь, его просто надо видеть – дебелый блондин двух метров росту, нижняя губа, как у гоблина, висит на уровне второго подбородка. Широченные плечи, руки как две лопаты. И при этом душа, как у Тургеневской девушки: нежная, ранимая.

А как они смотрятся вместе с Сулейманом! Штепсель с Тарапунькой отдыхают!

К чему я все это? Да к тому, что мне уже 25, а я еще не замужем. Я сообщаю это не для того, чтоб вы мне посочувствовали, просто объясняю, почему приятная во всех отношения девушка, я то есть, оказалась кандидаткой в «старые девы».

Но о подробностях моей личной жизни вы узнаете попозже. Сейчас же вернемся, пожалуй, на бренную землю (в данном случае, на драный линолеум коридора, по которому мы с Марусей бредем) и обсудим мое дурное предчувствие.

Вы никогда не испытывали такого? Я тоже. Вернее, раньше не испытывала, и снов вещих не видела, и даже гадать на картах не умела. Но в тот злополучный понедельник мое сердце будто игла пронзила, или осколок магического зеркала, и стало после этого так страшно, что хоть плач.

– Ты, Маруся ничего не чувствуешь? – поинтересовалась я у подруги, после очередного сердечного спазма.

– Разочарование.

– И все?

– Бездну разочарования! – выкрикнула Маруся, воздав руки к беленому потолку. – Вот бы я ему задала, попадись он мне. Ух!

– И все? Больше ты ничего не чувствуешь?

Маруся остановилась, замерла, вытянула шею, зачем-то принюхалась и радостно так выдала:

– Чувствую! В столовой лук пригорел.

– Т-фу ты, – сплюнула я и прибавила шагу.

– А чего надо-то? – услышала я за своей спиной громкий голос Маруси.

– Да не знаю я! – в сердцах бросила я, обернувшись через плечо.

– Чего тогда пристаешь?

– Плохо мне.

– Живот болит? – участливо осведомилась подружка, резво подбежав ко мне.

– Какой там живот, – отмахнулась я, – у меня предчувствие дурное, а ты…

– Фу-у! Я уж напугалась, думала у тебя газы.

– Сама ты – фу-у. Я ей о тонких материях, нюансах моего психического состояния, а она о газах каких-то.

– Каких-то? Да это знаешь какое мучение, не чета твоему… этому… как том его … химическому достоянию.

– Мне кажется, скоро что-то произойдет, – трагическим шепотом пожаловалась я. – Что-то нехорошее. И именно здесь. – Я ткнула перстом себе под ноги.

Маруся послушно проследила за моим жестом. И ее взгляд уперся в драный линолеум коридора, по которому мы все еще шли.

– А… Так тут нехорошее часто происходит, кто спотыкается, кто падает, а Сидоров из коммерческого даже ногу сломал.

– Здесь, – я опять ткнула себе под ноги, – значит, не здесь, – опять перст ныряет вниз, – А здесь, – я раскидываю руки. – Ясно?

– У тебя точно нет газов? – обеспокоилась подруга. – Или еще чего? Температуры там какой? Бред, говорят, именно при температуре бывает.

– Да что ты будешь делать! – разозлилась я. – Здесь – это в НИИ нашем. В НИИ! – Я широко замахала руками. Со стороны это, наверное, выглядело так, будто я по примеру Аллегровой пытаюсь тучи развести рука-а-а-ми.

– Зарплату что ли урежут? – ахнула Маруся и вцепилась в мой рукав.

– Хуже, – подумав и взвесив гипотетические последствия резкого снижения личного благосостояния, ответила я.

– Хуже ничего не бывает, – авторитетно заявила Маруся. Потом, поразмыслив, добавила. – Конечно, смерти, теракты, грабежи, газы, опять же…– Увидев мою зверскую рожу, она спохватилась. – Но ты не волнуйся, ничего из ряда вон в нашем НИИ произойти не может. У нас даже маньяк недоделанный.

– Сама же говоришь – смерти… А они не только от старости бывают.

– Да! Они бывают от многого. Но если нам какая и грозит, так это смерть от скуки.

И так уверенно это Маруся сказала, что я ей поверила. Причем настолько, что, вернувшись в комнату, начисто забыла о своем пророчестве, и с увлечением начала обсуждать с остальными тему дня: «Как мы почти поймали маньяка». Нас хватило почти до вечера. Поэтому, можно сказать, что рабочий день прошел плодотворно.

В 5 часов мы покинули стены нашего НИИ, даже не догадываясь о том, что этот суматошный, как нам тогда казалось, понедельник – последний спокойный день в жизни благополучно-сонного института, где если его работникам и грозит смерть, то только от скуки.

Но опустим, пожалуй, события последующих часов, как незначительные и не относящиеся к повествованию, а перейдем к обещанному – к подробностям моей личной жизни.

Я. Опять Я. И снова Я.

Я родилась 400 лет назад в горах Шотландии. Т-фу ты! Не так.

Я появилась на свет ясным октябрьским утром 25 лет назад в одном из роддомов города, хотя могла бы и в трамвае. Мне, видимо, так хотелось поскорее выбраться из маминой утробы, что я запросилась на волю на 2 недели раньше срока и в самый неурочный час – когда во всем городе отключили электричество, и трамвай, в котором моя мама ехала в роддом, встал.

Он стоял, я рвалась на волю, а мама терпела, надеясь, что электричество вот-вот включат. Но его все не включали. Потом еще оказалось, что двери почему-то заблокировались, и выйти нет никакой возможности. И в довершении всего в вагоне начался пожар.

Так к месту рождения я пребыла на веселенько орущей пожарной машине.

Последующие годы уже не сопровождались таким невезением. Я росла здоровым непоседливым ребенком. Разве что доставала своей непоседливостью взрослых. Но и ей нашлось применение. В 6 лет меня отдали в цирковую студию, где я кривлялась и кувыркалась уже не как оглашенный ребенок, а как профессионал. В 7 я начала выступать, в 8 свалилась с трапеции и ушла из цирка.

Училась я хорошо. Хулиганила в меру. Везде совала свой нос и по-прежнему много кривлялась. По этому мама пристроила меня сразу в два кружка: танцевальный и кружок спортивного ориентирования. Последний я бросила почти сразу, первый спустя год. В 12 лет я всерьез увлеклась театром, начала играть в любительских постановках и решила связать свою судьбу с искусством. Но театр мне надоел так же как и все остальное. Так что к окончанию десятилетки, я представления не имела, кем хочу стать.

Пришлось подвергнуться стадному чувству и поступить на экономический.

Жила я все это время со своими «родительницами» – мамой и бабушкой. Мужик в нашем доме был только один – кот Муслим, названный в честь любимого певца моих домашних.

Семейка у нас была примечательная. Какая-то не советская. Мы ни на что не копили, не покупали ковры и хрусталь, не имели «блата», не доставали, не закупали. Жили весело и непринужденно. Все деньги мы проматывали. Каждое лето ездили к морю, каждую зиму на лыжные турбазы. Вкусно ели, втридорога покупали шмотки.

А еще учились. Знали бы вы, до чего мои родительницы обожали учиться. Бабушки закончила 3 института, мама 2, не считая всевозможных курсов (экскурсоводов, кройки и шитья, массажа). Вечерами она прочитывали кипы газет, журналов, потом горячо обсуждали события и изобретения. Они хотели, чтоб и я стала такой.

Но, как говориться, в семье не без урода – я бросила институт, не доучившись 2 лет. Они меня не понимали, а я не могла объяснить, почему испытываю почти физическую боль, когда слушаю всю эту лабуду про экономические теории. Короче, я должна была либо бросить учение, либо умереть. Я выбрала жизнь!

Так в 20 лет я оказалась у разбитого корыта – ни профессии, ни работы. Думала, что конец. Оказалось, только начало.

По объявлению в местной газете нашла работу оператора ЭВМ. Начала трудиться и втянулась. Место моей работы именовалось, и именуется по сей день, НИИ хлорофоропармиатов, но так как сие название никто не может выговорить, его называют просто – «Нихлором». Институт наш – местечко уникальное: в нем все прилично получают, но никто не работает, вернее, не покладая рук (а в нашем случае, голов) трудится десяток химиков, разрабатывая, исследуя, патентуя, а мы, остальные 300 человек, на них паразитируем. В общем, работой своей я была бы довольна, если б не одно обстоятельство, о котором я уже вскользь упоминала, а именно – полное отсутствие потенциальных женихов.

Вообще-то в нашей семье к сильной половине человечества принято относится пренебрежительно. Мои достопочтенные родительницы развелись со своими мужьями чуть ли не сразу после свадьбы, причем, как мне кажется, и выходили они замуж только для того, чтобы «легализовать» рождение потомства. С тех пор же, как общественное мнение начало более терпимо относится к матерям-одиночкам, мои домашние не дают мне покоя своими просьбами родить им девчушку, не обременяя себя при этом походом к алтарю. Я не соглашаюсь, потому что к вопросу деторождения, как и к мужчинам, я отношусь совсем по-другому, нежели мои предки.

Я считаю, что детишки должны рождаться в законном браке, а мужчины могут дать нам, женщинам, гораздо больше, чем каплю семенной жидкости. Короче, получается так, что парней я люблю гораздо больше, чем детей, потому что, если я не встречу свою половину, то так и оставлю своих «старушек» без внуков.

Вот.

А половину я, скорее всего, не встречу, потому как встречать ее негде. Мы договорились, что наше НИИ исключается. А где еще? В ночных клубах, куда я обожаю ходить? Но там мужа не найдешь, там одни вертихвосты и пьяницы. В гостях? Мужья подруг меня не интересуют изначально. На выставках? Ну была я там. Никого, кроме теток и тех же чудиков, которых я каждый день на работе вижу. В огороде? Это я пословицу вспомнила: «… ищи не в хороводе, а в огороде». Так там я не бываю. Ну не люблю я в земле копаться…

Вы только не подумайте, что я никогда ни с кем не встречалась, очень даже встречалась. Особенно активной я была лет в 14. Мы тогда только начали взрослую жизнь – попробовали самогон и выкурили первую «Приму». Ни то, ни другое мне не понравилось, но я посчитала себя достаточно зрелой для того, чтоб закрутить первый роман. Избранником моим оказался паренек по имени Миха. Модный такой – в фуфайке, шапке с пумпошкой, в «прощай молодости». Отношения у нас были трепетными и нежными. Он воровал для меня на рынке лаки и помады, а я клялась ждать его из колонии для малолетних преступников, если он после своих рыцарских шалостей в нее угодит.

Следующий был получше. Правда, не такой модный. Этот ничего не воровал, зато врал, как Рей Бредбери. Честное слово, так же изобретательно и фантастично. Если ему верить, так в «Спортлото» он выиграл 10 тысяч, на которые купил машину, магнитофон «Романтик» и джинсовый костюм. Не стоит говорить, что ничего из перечисленного я так и не увидела.

Потом, это уже в 16, я начала встречаться с взрослым парнем. Решила, что раз старше, значит, умнее. По молодости просчиталась. Оказалось, что возраст с интеллектом никак не связан.

В 17 я уже могла похвастаться романом с рок-музыкантом. Откликался он на кличку Черт, носил длинные волосы, серьгу в ухе и ошейник на шее. Был он личностью знаменитой, правда, только в пределах нашего района, но мне и этого было достаточно.

Черт меня любил. Особенно сильно после бутылки водки. Выпьет, бывало, возьмет на руки и тащит меня по всей улице, пока руки не откажут. Народ охает, думает пьяный гопник девчушку насиловать поволок, а он так меня хотел до самой Сибири донести, где по его разумению, мы должны были дожить свой век, среди тайги и снегов.

Времена менялись. Менялась и я. В прошлое ушли фуфайки и «Романтики». На смену самогону пришел ликер «Амаретто». Из школы я шагнула в институт. Одно же осталось неизменным – мое свободное сердце.

Не скажу, что совсем не влюблялась. Было, конечно. Вот, например, этим летом. Такого парня встретила на речке. Прелесть. И красивый, и знает про Кафку. А я еще не сказала, что частенько тестирую мужчин «на Кафку»?

Как? Объясняю. Если на вопрос «Любите ли вы Кафку?» он отвечает «Что это?», значит, он мне категорически не подходит по причине своей глупости. Если он спрашивает «Кто это?» – это его не спасает, но все же немного украшает. Если «Не читал» – уже хорошо, знает хотя бы, что это писатель. А уж если мужик скажет: «Читал, но как-то не очень» – я сниму перед ним шляпу. Последний вариант ответа, и самый желанный – «Люблю» – поверг бы меня в такой шок, что я, не сходя с места, предложила бы ему руку и сердце.

Но таких я еще не встречала.

Так вот, мой речной герой Кафку не читал, но был уверен, что это не сорт конфет и не разновидность капусты, а это уже достоинство, особенно если его присовокупить к изумительной фигуре и кошачьим глазам. Вот и втрескалась я в него с первого взгляда. Чувство мое прожило 2 часа, пока мой избранник с детской непосредственностью и довольным похрюкиваньем не обрызгал меня речной водой, в то время, когда я загорала. Таких шуток я не переношу. Поэтому без колебаний и скидок на красоту я врезала ему каблуком в глаз. Парень обиделся и толкнул меня в плечо. Я обиделась еще больше и лягнула его в живот…

К моменту, когда нас разняли, моя любовь уже умерла окончательно.

Конечно, не все мои отношения были столь скоротечными. Вот, например, мой роман с неким Александром продлился почти год и чуть не закончился свадьбой. Но, знаете ли, не закончился. Причина, по которой я осталась не окольцованной, банальна и проста – жених мой, которого я считала образцовым парнем, оказался пьяницей и скандалистом. Как я это узнала? И почему не могла узнать раньше – спросите вы? Отвечаю, причем, довольно подробно.

Один очень старый друг (в данном случае ОЧЕНЬ СТАРЫЙ означает его возраст) нашей семьи аккурат за месяц до моей свадьбы дал мне один дельный совет. Дословно он звучал так: «Прежде чем замуж выходить, ты его напои. И посмотри, какой он пьяный. Если добрый, тихий – хорошо, если злой – бросай, к чертовой матери, не выйдет из такого примерного мужа».

Сначала я посмеялась. Вот, думаю, старый дурак. Да если б так просто было понять, выйдет ли из мужчины, с которым встречаешься, хороший муж, то не было бы у нас столько несчастливых браков. А потом, что я своего Сашку пьяным что ли не видела?. Но вдруг призадумалась. А ведь не видела. В моем присутствии пил он немного, а когда мы вместе гуляли в какой-нибудь компании, то первой, как и положено хрупкой женщине, пьянела обычно я, так что пронаблюдать за его поведением не могла.

После этих умозаключений я была уже не так категорична, как раньше. Так что решила послушаться мудрого дедульку и попробовать напоить своего жениха. Естественно, ничего необычного, а тем более отталкивающего увидеть я не боялась, я была уверенна, что знаю Сашку, как облупленного; но для очистки совести и, что греха таить, дабы посмеяться над стариковской мнительностью, я решилась на эксперимент.

Купила поллитровку, нарезала лимон, крекеров в блюдце положила, после недолгих раздумий печенье убрала – нечего наедаться, пусть пьянеет скорее да показывает себя во всей своей хмельной красе.

Ну и показал.

Правда, красы никакой не было, одно уродство. А начиналось все очень даже миленько. После 1-ой он разрумянился, после 2-ой начал меня комплиментами заваливать, после 3-ей приглашать на вальс, после 4-ой петь, а вот после 5-ой его румянец распространился на все лицо, даже на глаза, потом стали заплетаться ноги, превратился в львиный рык голос…

Следующая, 6-ая, стала решающей. После нее он не мог не только ли вальсировать, но даже стоять, правда, петь еще был в состоянии, и его романс «…И в овраге хмель лохматы-й-й-й…» слышал весь подъезд. Я хотела уже, было, прекратить эксперимент, из боязни, что соседи вызовут бригаду санитаров из психиатрической клиники, но во время остановилась, решив дойти до конца.

7-ая и 8-ая прошли спокойно, без видимых действий на организм. Кошмар начался после 9-ой. Мой спокойный и, я бы даже сказала, флегматичный Саня превратился в обожравшегося «озверином» кота Леопольда. Он колотил в стену кулаком, швырялся тапками, пучил на меня свои красные глаза. Он костерил правительство, не дающее столь одаренному человеку развернуться, соседей, которые робко начали постукивать нам в пол, меня, не достойную его божественного внимания…

Короче говоря, на следующий день я сказала спасибо тому дедульке и забрала заявление из загса. Так провалилась моя первая и единственная пока попытка стать замужней женщиной.

Но об этом, пожалуй, больше не будем или будем, но в другой раз, а теперь, мне кажется, имеет смысл закончить 2-ую главу и преступить к 3-ей, более детективной.