Текст книги "Стерва на десерт"

Автор книги: Ольга Володарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

А я засела за телефон. К моему счастью, я сразу дозвонилась до фирмы «Вуаля!», которая специализировалась по доставке продуктов на дом.

– Девушка, – обратилась я к оператору. – Нам две бутылки джина, нет, пожалуй, одну, его все равно никто пить не будет, и «Швепса». Три водки «Пшеничной»…

– Четыре, – встряла непьющая Марья.

– Четыре.

– А мне портвейна, – пискнула Маринка.

– Бутылку белого массандровского портвейна. Колбасы, сыра, хлеба, горбуши копченой, так, что еще, – я вопросительно посмотрела на подруг.

– Шпротиков.

– Шпротов 3 банки, маринованных огурчиков, лимонов.

– И ананас, – ошалело гаркнула Маруся.

– И ананас, – смиренно заказала я и дала отбой.

– А горячего?

– Чего тебе?

– Жульена.

– Картошки из нашей столовки поешь, – отбрила я Марусю.

– Пустую картошку?

– Тушеную с мясом.

– Ну, тогда ладно.

Я треснула ее по загривку и начала составлять столы.

Через 20 минут столы были составлены в один большой, еще через 20 на нем появились бутылки и закуски, а спустя очередные 20 вокруг него уже сидели мои возбужденные коллеги и сверкали голодными глазами на угощение.

Я из вредности потомила их лишнюю четверть часа (как никак, вытрясли из меня весь аванс, а теперь клацают зубами от нетерпения, не волнуясь о том, что в кошельке у меня осталась только пятерка на проезд и пластиковая карта с заначкой), но к 10 —15 мы все же начали.

Не буду утруждать вас рассказами о застолье, все и без того знают, как гуляют у нас на Руси. Тост за именинницу, потом «между первой и второй перерывчик не большой», дальше стоя за прекрасных дам, потом «чтобы елось и пилось» (будто без тоста им не пьется и не есться), и так до бесконечности, вернее, до конечности, то есть до опорожнения последней бутылки.

… Было почти 12, когда в дверь постучали.

– Хто тама? – спросил у дверной ручки программист Сереженька.

– Это я почтальон Печкин… – захихикал Кузин и уронил в тарелку с картошкой свои очки.

– Это милиционер Геркулесов, – раздалось из-за двери. – Принес известия про вашего … кхм… мальчика.

– Коленька! – радостно запищала Маруся, рванувшись к двери.

Через секунду Геркулесов уже стоял в нашей комнате и робко извинялся.

– Простите, ради бога, я не знал, что у вас застолье.

– Да ладно, не берите в голову, лучше присоединяйтесь к нам, – заискрила Маруся и, вцепившись в его локоть, начала тянуть к столу.

– Нет, я пойду…

– Нет уж, садитесь. – Маруся все настойчивее пихала парня в гущу веселящихся.

– Да не удобно…

– Неудобно на потолке спать – одеяло падает, – ляпнула я. – Так что лучше сядьте, от нее все равно не возможно отделаться.

Геркулесов, еще помявшись для виду, сел. Маруся примостилась рядышком.

– Чего празднуем? – поинтересовался он, подозрительно принюхиваясь к джину, который благодаря заботливым рукам Маруси, оказался вместе со стаканом в его руке.

– У Лели День рождения, – сообщила Маринка.

– У вас? – он оторвался от созерцания янтарной жидкости и удивленно уставился на меня.

– И чего тут странного? – насупилась я. – Даже если вы считаете, что меня нашли в капусте, это еще не говорит о том, что у меня не может быть…

– Нет, вы не правильно поняли… Просто, – он робко улыбнулся, – у меня тоже сегодня День рождения.

– Вот это да! – шумно выдохнул Зорин и полез через стол обниматься.

Все остальные тоже повскакивали с мест, обступили именинника, загалдели. Геркулесов еще больше стушевался: покраснел, опустил очи, залепетал «спасибо, спасибо». Добила его Маруся – с воплем «Дорогой вы наш!» она, растолкав всех, бросилась к нему на грудь, прижалась нарумяненной щекой к его кожаной куртке, а, належавшись, подпрыгнула и запечатлела на пунцовой щеке Геркулесова смачный поцелуй. После такого поздравления именинник впал в ступор, из которого его смог вывести только джин.

– Какая гадость! – прохрипел он, когда неразбавленная тоником жидкость обожгла ему горло. – Как вы это пьете?

– Нормально, – заверил Зорин, хлопнув залпом полстакана. – Мы уже в той стадии, когда градусы не чувствуются, как и горечь, и противный вкус. Приходили бы раньше.

– К-хе, спасибо. Но, боюсь, я бы после такой дозы уже спал вон под тем розаном. – Геркулесов еще немного помолчал, потом встал, одернул куртку, снял с головы на сей раз кожаную бейсболку и, обращаясь ко мне, буркнул. – Поздравляю.

– Спасибо, вас так же.

– И вас. То есть спасибо. В общем, поздравляю и желаю… Желаю счастья! – выпалив это банальное пожелание, он схватил мою руку и затряс, потом опомнился и чмокнул.

Все заулюлюкали. Я глупо хихикнула. Геркулесов, вконец растерявшись, чмокнул еще раз.

Тут уж все дружно заржали, а мы с Геркулесовым присоединились. Этот хохот и разрядил обстановку. По этому последующая беседа велась уже непринужденно.

– Какие новости, Николай Николаич? – стараясь выглядеть серьезно и по возможности трезво, спросил Кузин.

– Вы о чем? А, о Бодяго! – Геркулесов помрачнел. – Собственно об этом я и пришел сказать гражданке Володарской.

– Леле, – поправил его Зорин.

– Нет, пусть будет гражданка, – одернул друга Лева Блохин, а потом для профилактики очередной бестактности еще и в бок ткнул. – Их объединяет общее дело, а не фигли-мигли… – Что подразумевал Лева под этими «фиглями», никто не понял, но больше на панибратстве ни один не настаивал.

– И что вы хотели мне рассказать?

– Что Бодяго уже предъявили обвинение.

– Значит, нож, который вы нашли, и есть орудие убийства! – ахнула я.

Геркулесов укоризненно на меня посмотрел, как бы говоря «Эх ты, а я тебе, трепушке, еще секреты доверял!». Мне сразу стало совестно, но ощутить всю глубину этого стыда мне не дали коллеги, они зашумели, загалдели, обсуждая услышанное, чем очень меня отвлекли от самобичевания.

– Так ты знала, что Коленька нож нашел, и ничего нам не сказала? – возмутилась Маруся, когда первая волна удивления спала.

– Знала. И не сказала! – Я с надеждой посмотрела на Геркулесова, авось это меня реабилитирует. Но его лицо было непроницаемо. Поэтому я снова сникла.

– И что еще ты скрыла от своих лучших друзей? – продолжала бушевать Маруся, но неожиданно была прервана Саниным:

– Он сознался?

– Или отпирается? – добавил Манин.

– Отпирается. Только теперь его признание нам не нужно. Улик достаточно.

– Вы сказали улик? Во множественном числе, я правильно поняла? – встрепенулась я.

– Именно во множественном. Дело в том, что я провел очную ставку. Свел его и вахтершу, что дежурила в тот день, когда было совершено второе убийство. И она вспомнила, что он выходил из проходной около 7.

– А Вася что на это отвечает?

– У него одна песня. «Я плохой» называется, – махнул рукой Геркулесов.

– Так все палец сосет? – поинтересовалась я.

– Сосет, иногда еще и в носу ковыряет. Я даже опасаюсь, что если адвокат потребует провести обследование на вменяемость, врачи признают его того, ш-ши, – и он вновь, свиснув, покрутил у виска.

– А, может, он косит под психа? – встрепенулась Маринка. – Я что-то раньше не замечала, что он такой уж ненормальный.

– Да, точно! – вскочила Княжна. – Он придуривается!

– Логично, – степенно пробасил Кузин, не замечая, что начал крениться на левый бок.

– И мне Вася всегда казался нормальным, – поддакнул Лева. – Таким же, как мы все.

Мы захрюкали, сдерживая смех. Это Лева-то нормальный! Надо же иметь такую манию величия.

– Я не знаю, правы вы или нет, но сели дело дойдет до суда, мы его под орех раздавим, – воинственно рыкнул Геркулесов.

Все посмотрели на Коленьку с уважением, а Маруся еще и придвинулась поближе, дабы удобнее было заглядывать ему в рот. Но их идиллию испортил ненасытный начальник.

– Ещ-щ-ще по одной? – предложил Кузин, уже почти из-под стола.

– Е-щ-ще, – согласился Серега.

– А нету, – потрясла перевернутой бутылкой Эмма Петровна. – Ни капли.

– А спирт? – громыхнул Зорин.

– Этого добра полно, но мы как-то не очень, – залепетала я, внутренне содрогаясь от предчувствия, что нам уже ничего не поможет избежать этой дегустации.

– Да вы че! Это же спи-и-ирт! Настоянный на апельсиновых корках, – Санин даже причмокнул.

– Он вонючий, – скривилась я.

И тут меня предали!

– Да ладно, наливай, – хихикнула Княжна.

– Ваше величество, вам предлагают не «Дом Периньон», а спиртягу, сучок по-нашему.

– А! – беспечно махнула рукой Ленка. – Авось не отравимся. Наливай.

Вот после этих слов Геркулесов от нас и сбежал. Зато все остальные остались и благополучно опорожнили литровку.

Когда последняя капля этого пойла осела в чьем-то луженом желудке, вечеринка закончилась.

Вечер
Подарки ко дню рождения

Мужики уже разбрелись домой, а мы все мыли посуду. Как нас угораздило загадить такое количество тарелок и ложек – не ясно. Ко всему прочему, какой-то свин перепачкал стену шпротами, и нам пришлось ее отмывать с мылом.

– Лель, – весело окликнула меня Маринка.

– Чего? – хмуро отозвалась я, вываливая из сахарницы очистки апельсина. Терпеть не могу убираться, а тем более расчищать «авгиевы конюшни»

– Левчик-то в тебя втрескался.

– Похоже на то.

– Рада? – хихикнула она.

– Безумно, – буркнула я и с ужасом уставилась на свои длиннющие ногти, под которые забился жир.

– А чего так безрадостно? – оторвалась от горы грязных ложек Маруся. – Разве плохо, когда тебя любят?

– Конечно, хорошо. Особенно, когда тебя любит вот такой, – я кивнула головой в сторону Джоржа Клуни, томно улыбающегося со стены.

– На всех не наберешься, – встряла Эмма Петровна. – Да и зачем тебе такой? Чтобы баб от него гонять поганой метлой?

– Да! – поддакнула Маруся. – Лева тоже неплохой. Вон какой щедрый. Духи тебе купил, – она мечтательно закрыла глаза, – французские.

– Лучше бы посуду за собой помыл! – в сердцах воскликнула я. – Или помог хотя бы.

– Не мужское это дело, – стряхнув с себя томность, ринулась на Левкину защиту Маруся. Она всегда становилась похожа на разозленного бультерьера, когда мы пытались ославить какого-нибудь, пусть и плохонького, представителя мужского пола.

– А ведра тяжелые таскать? Тоже не мужское? – рявкнула я, приподнимая пластиковое ведро до верху наполненное грязной водой.

– Но он же не знал…

– Не знал он. Не знал… – Забубнила я, выруливая из комнаты.

Так называемые помои (то есть остатки чая, супа, воду из-под грязной посуды) мы обычно выливаем на улицу, потому что вылей мы их в раковину, она тут же засорится, а слесарей мы не дождемся, бог знает сколько времени. По этому, выйдя из комнаты, я потащилась через фойе на задний двор, дабы полить жирной водицей растущую прямехонько около крылечка сосну.

– Еще работаете? – весело окликнул меня ОМОНовец, дежуривший у проходной.

– Ага, – кивнула я, пыхтя от натуги. Я, видите ли, ничего тяжелее сумки носить не привыкла.

– Помочь?

– Не-е-надо, – прокряхтела я в ответ, отказавшись от помощи из чистого бабьего упрямства.

До двери, ведущей на задний двор, я все-таки доковыляла. Распахнула ее ногой, вцепилась в ручку ведра двумя руками и почти вытолкнула его на крылечко. Ф-у!

Вот и сосна – пышная и высокая (не иначе наши ежедневные поливки оказывают на нее такое живительное действие). А вот ведро – тяжелое и грязное, из которого надо вылить под пышную, высокую ель. А вот два несчастных метра, которые надо преодолеть, чтобы вылить тяжелое и грязное ведро под пышную высокую ель.

И как их преодолеть, если руки уже отваливаются? Естественно, надо отдохнуть, набраться сил. А пока я отдыхаю, пусть другие домывают посуду.

Обрадованная этим мудрым решением, я вольготно привалилась спиной к стене и застыла, рассматривая пейзаж.

Погода стояла прекрасная. Не было ни ветра, ни дождя. Так что дышать воздухом можно было без всякой боязни простудиться. Я осмотрела внутренний двор института, с его складами, мощными тополями, асфальтовыми дорожками, грудами строительного мусора, бачками с мазутом. Окинула взглядом само здание, на удивление бестолковое – длинное, извилистое, с множеством коридоров, входов, дверей, пожарных лестниц, с галереей, соединяющей два корпуса, с бомбоубежищем, располагающимся под этой самой галереей. Раньше, видимо, в нашем «Нихлоре» народу трудилось раз в 5 больше, не зря же Советское государство отгрохало эдакую махину, теперь же больше половины окон заклеены газетами, многие двери заперты на висячие замки, самые дальние комнаты второго корпуса и вовсе захламлены и заброшены. Мы, конечно, в столь дикие места не забредаем, туда просто-напросто очень трудно забрести, так как ходы перекрыты, но если постараться…

К чему я все это? А к тому, что здание нашего НИИ с прилегающими к нему обширными владениями – идеальное поле деятельности для маньяка. Я удивляюсь, как это раньше он не завелся, за компанию с тараканами и крысами, которых у нас полно. Вот взять, например, подвал, там столько закутков, что в них сможет спрятаться не то что один несчастный маньяк, а целая рота душегубов. Не лучше и само здание, мало того истыканное комнатенками, так еще и плохо освещенное. Аккурат для маньяка подходящее. Знай себе хватай глупых бабенок да тащи в темный закоулок. И никакая бригада ОМОНа, которую нам прислали, не поможет.

Я отлипла от стены, зябко поежилась. Как ни хороша была погода, а без пальто все ж холодновато. Оторвав ведро от земли, я сделал три шага и выплеснула помои под толстый ствол сосны. После чего развернулась и почти ушла. Почти, потому что на полпути я остановилась, замерла и прислушалась. Мне показалось, что я услышала голоса. Я постояла, ловя каждый звук. Тишина. Видно, померещилось.

– Тебя предупреждали… – Услышала я отдаленный, почти замогильный, шепот.

Я вздрогнула. Мне показалось, что обращаются ко мне. Ведь именно меня, суку, предупреждали… Но тут в разговор вступил кто-то второй, и я облегченно выдохнула.

– Но я не понимаю, почему надо молчать… – ответил второй голос, тоже тихий и далекий, но более робкий.

Тут я поняла, почему мне этот шепот показался замогильным – люди разговаривали у входа в бомбоубежище, над которым был надстроен то ли ангар, то ли тоннель, то ли гараж без двери. А там такая акустика, что любой, даже детский голосок кажется зовом преисподни.

– Потому что…

Почему неизвестный с робким голом должен молчать, я разобрать не смогла. Я даже не поняла, какого пола были говорившие. По голосу среднего. А так, не знаю. Сгорая от любопытства, я сделала несколько крадущихся шагов в сторону бомбоубежища. Ну-ка посмотрю, кто там ссорится.

Не дойдя до цели каких-то трех шагов, я остановилась. Голосов больше слышно не было, зато до меня долетел другой звук, ни на что не похожий. И звучал он примерно так: «К-хы-ы-ы». Я удивленно моргнула. Что это может быть?

Звук повторился. На этот раз был он более протяжным. Да что же… Я подкралась еще ближе. Только собралась заглянуть за стену, как из-за нее выскользнула худая рука.

Я отпрянула. Я видела эту костлявую, в синих прожилках руку! Видела!

Только тут я заметила, что она охотится не за мной. Просто некто отвел свою правую руку назад, как для размаха, и… СОБИРАЕТСЯ ЗАРЕЗАТЬ второго неизвестного, потому что в его тонких бледных пальцах зажат длинный острый нож.

Я хватанула ртом воздух, чтобы закричать. Но не успела. Рука скрылась так же молниеносно, как и показалась. Тут же послышался всхлип. А из-за стены вылетело три капли густой алой крови.

Я зажала рот рукой, задушив рвущийся крик, и рванула к двери, забыв о ведре, оставшимся стоять у крыльца. Я ввалилась в здание, распахнула дверь, взметнулась по немногочисленным ступенькам, ворвалась в фойе, ошалело зашарила глазами по помещению, пытаясь высмотреть ОМОНовца. Но его не было. Не было и привычной вахтерши. Либо они вместе пошли пописать, либо их на пару укокошили.

***

Взвыв от безысходности, я рванула в коридор. Чуть не переломав ноги, продралась сквозь темноту, распахнула дверь, влетела и заголосила:

– Ба-а-бы, там человека уби-и-и-или!

Товарки недовольно нахмурились, обидевшись на нелестное «бабы». Но, увидев мое красное лицо с ошалевшими глазами, заволновались.

– Чего ты? – испуганно спросила Маруся.

– Там кого-то зарезали… сейчас только… я видела нож… и кровь…

– Кто? Кто зарезал-то?

– Не знаю, не видела. Пошлите, вдруг он еще живой… – Лепетала я, таща то одну, то другую к выходу.

Подружки, так ничего толком и не поняв, все же послушались и двинулись к двери.

Выйдя из темноты коридора, первое, на что они обратили внимание, так это на отсутствие охранников.

– Куда наша стража подевалась? – нахохлившись, спросила Эмма Петровна. – Они нас беречь должны, а самих носит не известно где…

– Их, наверное, тоже убили, – всхлипнула я.

– Да ты что!? Таких молодых? – залепетала она. – Оба ведь не старше 30.

– Вот именно. Молодых. – Поддакнула Маруся и показала глазами на комнату, в которой обычно отдыхала охрана. Дверь ее была закрыта, а из-за нее раздавались характерные охи и ахи.

– Понятно, – Буркнула я. – Вместо того чтобы нас охранять, они там, прости господи тра…

– Занимаются любовью, – порозовев, поправила Эмма Петровна.

– Какая, на фиг, разница?

Я сделала шаг к двери, из-за которой послышалось мужское похрюкиванье, дабы стащить этого поросенка с любовницы и надавать тумаков за разгильдяйство, но потом передумала, пусть себе тра… занимаются любовью, без них разберемся.

Я кивнула подружкам и первой шагнула на лестничную клетку.

На улицу мы высыпали тесной кучкой, перепуганные и растерявшие всю недавнюю решимость. Даже вечно взлохмаченный Марусин чуб безжизненно улегся вдоль черепа.

– Пошли. – Сказала я, клацая зубами, то ли от страха, то ли от холода.

– Пошли. – Согласились они, судорожно вдохнув.

Мы и пошли.

До стены домчались быстро. А заглянуть за нее не можем. Стоим, перемигиваемся, глаза закатываем, мнемся. Продрогли все, но так и не двинулись.

– Давай ты, – предложила мне Маруся.

– Почему я?

– Ты нашла, ты и подбирай.

– Я не нашла… Я просто увидела, как кто-то…

– Болтаешь много, – оборвала меня Маруся. – Действуй.

Я зажмурилась и шагнула за угол.

– Ну чего там? – донесся до меня нетерпеливый голос Маруси.

– Не знаю. Чернота одна.

– А ты глаза открыла?

– Кажется… нет.

– Ну так открой!

Я открыла, готовая тут же зажмуриться, если вид мертвого тела будет сильно меня пугать.

– Ну? – взвыла из-за угла любопытная подружка.

– Нет никого, – упавшим голосом, сообщила я.

– Как нет? – Маруся высунула свою глазастую мородочку из-за стены. – Уполз что ли?

– Не знаю. – Я совсем растерялась. Раз я видела руку с ножом и кровь, значит должен быть тот, в кого нож воткнули и из кого эта кровь вытекла. Даже если неизвестный чревовещатель сделал себе харакири, то труп все равно быть обязан. Но трупа нет. Как нет и следов преступления.

– Ну? Что скажешь? – грозно спросила Маруся, напирая на меня.

– А что сказать? 5 минут назад здесь кого-то укокошили. Точно вам говорю. Я сама лично видела кровь, и слышала, как кто-то кому-то угрожал.

– Так где же труп?

– Не знаю. – Я растерянно мигала. – Может, спрятали?

– А, может, тебе это привиделось? – сменив тон на сочувственный, предположила Маруся.

– Как это?

– А вот так. Спьяну.

– Не-е, – не слишком уверенно ответила я. – Мне спьяну никогда, ничего… Обычно…

– Ну так это обычно… – нашлась Маруся. – А сейчас что твориться. Маньяки рыщут, уборщиц режут. Тебя сукой обзывают. – Она приобняла меня. – Это у тебя нервное.

– Думаешь?

– Уверена.

Все закивали, соглашаясь. Я призадумалась. А, может, и впрямь привиделось? Спьяну и страху. Говорят, такое бывает. Сон наяву. Однако ж, как натурально, как натурально, товарищи… И кровь эта так брызнула, как, ну…

Я нагнулась к самой земле. Присмотрелась. Ничего нет. Я, конечно, допускаю, что за эти минуты она могла впитаться в землю, но это вряд ли. Скорее всего, ничего не было: ни крови, ни ножа, ни всхлипа, ни трупа. И как ни ужасно было то обстоятельство, что я, похоже, схожу с ума, мне стало весело и хорошо. Может, именно по этому и стало…

– Девочки, – подскочила я, мерзко, как и положено сумасшедшей, хихикая. – Дайте выпить!

– Зачем? Ты и так вон… глючишь… – промямлила Княжна.

– Дайте, – закапризничала я. – Хочу другой глюк. Хороший.

– Нету. Выпили все.

– Есть! – обрадовала Маруся. – Я припрятала на завтра. На опохмилку. Но тебе, Леля, как имениннице, так и быть дам.

– Спасибо, – облегченно выдохнула я и, обнимая запасливую подружку, заспешила в здание.

***

… Возвращалась я домой уже затемно. Шла не спеша, радуясь теплу, легкому отрезвляющему ветру. Я подставляла лицо его порывам, запрокидывала голову к загорающимся звездам, перелетал через лужи, как легкая горная козочка. Одним словом, я была довольна жизнью и изрядно пьяна.

Дворик наш был пуст. Даже Коляна под лавкой не было видно, что меня немного огорчило – так хотелось с ним поболтать, обсудить лечебные функции водки. Я даже заглянула под скамейку и пошарила рукой, вдруг, думаю, сослепу не заметила, но нет, ни каких следов пребывания моего драгоценного соседа не обнаружила, наверняка, он отправился к своей новой даме сердца. Не было видно и Вована, хотя обычно он в это время дремал в беседке. Даже малолетние хулиганы в этот вечер не тусовались рядом с качелями. Двор будто вымер.

Горестно вздохнув, я открыла подъездную дверь и вошла в скудно освещенное помещение. Лифт, как назло, не работал – опять, наверное, алкаши сперли какую-то деталь. Я вздохнула еще горше и побрела пешком.

Добредя до своей двери насилу перевела дух. Вроде и не курю, а дыхалка ни к черту – вон как запыхалась. Постояв немного, дабы унять сердцебиение и головокружение (это уже не от натуги, а от алкогольного дурмана), я достала ключ, сунула его в замочную скважину и…

… не поворачивая, открыла.

Боже! Я забыла запереть дверь?!

Нет. На меня это не похоже. При всей своей безалаберности и оторванности от бренного мира, я очень внимательно отношусь к замкам и газовым конфоркам, потому что не запри я дверь, меня ограбят, а без своих шмоток я не проживу и дня. О газе я не говорю. С моим везением, и на воздух взлететь можно.

Я толкнула дверь. Она без скрипа (вы заметили, во всех детективах двери почему-то открываются неизменно со скрипом) распахнулась. Перед моими глазами предстала картина разгромленной прихожей. Сваленные в кучу пальто и куртки, раскиданные шапки, рассыпавшиеся по всему полу книги, сброшенные с полочки над телефоном.

Я пошарила глазами по помещению, но ожидаемого «Берегись, сука!» не обнаружила. И на том спасибо.

С бухающим сердцем, я сделала шажочек. Еще один. Входить в квартиру я побоялась, решила только посмотреть мельком, что твориться в комнатах, благо двери в них в нашем доме никогда не закрывались. Так. В большой все вверх дном. Особенно пострадал книжный шкаф, из него повыкидывали все, даже газеты. В родительской лучше, там кровать и диван занимают почти все пространство, по этому перетряхивать там особо нечего.

Остается моя комната. Она самая дальняя. В нее отсюда я заглянуть не смогу.

Значит, придется сделать еще шаг.

Р-р-раз! Я зажмурилась, приготовившись провалиться в черноту, если меня двинут тупым предметом по голове. Но ничего не произошло. Я по-прежнему прибывала в полном сознании и, между прочим, в дурном настроении. А в каком еще прикажите прибывать, если вашу квартиру превратили в помойку. Убирайся тут теперь!

Комната моя меня поразила даже больше, чем вся остальная квартира. И не потому, что там было особенно хламно. А потому, что на кресле я обнаружила свою подружку Соньку. Сонька сидела в неудобной позе, свесив руки вдоль тела, опустив голову на грудь, и, кажется, не дышала. Одета она была по-домашнему, то есть в неизменный застиранный халат с дыркой на боку, тапки, шерстяные носки, на ее переносице болтались треснутые очки, а на голове… на голове растеклась и застыла какая-то беловатая кашица… Мозги? Неужели мозги? Которые вытекли из дурной Сонькиной головы после удара тупым предметом по темечку?

– А-а! – заголосила я, отшатываясь от трупа.

– А? – спросил труп, привстав с кресла.

Я брякнулась на пятую точку и в испуге зажмурилась. Когда же, наконец, открыла глаза, то обнаружила Соньку, стоящую передо мной, только не как лист перед травой, а как оживший мертвец перед грешником.

– Сгинь, – пискнула я, отгоняя призрака.

– Чего это ты гостей прогоняешь? – насупилась Сонька. – Я, понимаешь, к ней в гости пришла, поздравить с днем рождения. А она, мало того, стола не накрыла, так еще и «сгинь» говорит.

– А что ты… ну… на кресле… тут… – заблеяла я, приходя в себя.

– Пришла, а у тебя не заперто. Забыла что ли, закрыться-то? Вот тебе бабуля задаст, если узнает, – хихикнула Сонька, вытирая с щеки, стекшие «мозги» – Я и решила тебя здесь подождать, заодно и квартиру покараулить.

– А…это… что? – икнув, спросила я. – На голове?

– А. Это. – Сонька слизнула с пальца кашицу, причмокнула и доложила. – Маска для волос. Из майонеза и хлеба. Классная вещь.

– Ф-у, – облегченно выдохнула я, потом, окинув разгромленную комнату тоскливым взглядом, заявила. – Давай милицию вызывать.

– Давай, – обрадовалась подружка. – А зачем?

– Ты разве не видишь?

– Нет. – Она обвела глазами помещение, после чего пожала плечами. – Ничего необычного.

– Ты не видишь, какой здесь разгром?

– Вижу. Но у тебя в комнате всегда так…

– А в прихожей? А в большой комнате?

– Ну-у. Там, пожалуй, и вправду хламнее, чем обычно.

– И это тебе не показалось странным?

– Нет, – протянула Сонька растеряно. – Я решила, что ты просто так поспешно собиралась на работу. Помаду искала, или туфлю, или, что ты там обычно ищешь… Вот и раскидала вещи… чуть, чуть. Убирать-то за тобой некому, мамули твои в санатории.

– Ко мне в квартиру ворвался какой-то маньяк, а моя подруга даже не замечает этого! – разозлилась я.

– Да ты что! – Сонькины глаза округлились. – Маньяк, ух ты! Это тот, которого Коленька ищет?

– Наверное.

– Значит, ты его сейчас вызывать будешь?

– Кого? Маньяка?

– Коленьку, – капризно топнула ногой Сонька.

– Его, его, родимого. – Я достала записную книжку, нашла там номер Геркулесовского сотового и пошла к телефону.

– Так что ж ты… Да как ты… Ух! – Она сунула мне под нос свой кукольный кулачок, после чего ломанулась к двери.

– Ты куда? – прокричала я ей вслед.

– Мыться. – Донеслось до меня уже из коридора.

Я хмыкнула и набрала номер.