Текст книги "Нью-Орлеанская дева"
Автор книги: Ольга Дашкевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Глава 14
– Иван! Осторожно – там змея!..
– Это провод, не кричи.
Длинные волосы Ивана слиплись от воды и пота. Он пытался сдуть их с лица, но у него ничего не получалось. Иван с Антоном подталкивали наш матрац, с трудом огибая многочисленные обломки, покачивающиеся в воде. Мы с Нэнси сидели тихо, как мыши: каждое наше движение могло перевернуть ненадежное плавсредство. Парни сильно устали, но впереди виднелась суша: часть дороги, выступающая над поверхностью воды, и на этой дороге – люди, довольно много, преимущественно черные. Отсюда уже можно было разглядеть грязные лохмотья, всклокоченные волосы, кое у кого – окровавленные повязки. Некоторые лежали на земле – то ли мертвые, то ли больные, то ли просто спящие. Апокалиптическая картина. Те, что на ногах, не стояли спокойно – одни плакали, другие быстро ходили из стороны в сторону, размахивая руками, третьи ссорились и даже дрались. Непонятно было, что ими движет – как будто мы смотрели со стороны на пациентов психиатрической клиники. Присоединяться к ним было страшно, но они, по крайней мере, находились на твердой земле. Все остальное пока не имело значения.
Парни уже не плыли – брели по грудь, с трудом переставляя ноги в грязи, засасывающей не хуже болота.
– Девчонки, – сказал Антон хрипло. – Как только доберемся, возьмитесь за руки. И не отходите друг от друга. Что бы ни случилось. Будут отбирать мешок – отдавайте. Поняли? Ни в какие пререкания не вступайте. Сейчас аккуратно достаньте бутылку с водой и напейтесь заранее. На случай, если останемся с пустыми руками.
Я смотрела на его осунувшееся серое лицо с заострившимися скулами и понимала, что он держится только на силе воли. Иван выглядел не лучше. Нэнси встала на колени, быстро развязала мешок, вытащила пластиковую бутылку и скрутила пробку.
– Сначала вы! Иван, пей.
– Почему это мы сначала? – Вяло возмутился Иван.
– Я где-то читала: сначала поят лошадей, потому что они не могут сами достать воду. Потом мужчин, потому что они не умеют терпеть. Женщины пьют последними.
– Не может не подковыривать… – Иван жадно глотнул из бутылки, поскользнулся, ухватился за матрац. Мешок пополз к краю и лениво соскользнул в воду.
– Черт!.. – Антон сделал движение поймать наше имущество, но я вцепилась ему в плечо.
– Брось, не надо. Еще проще – хоть не убьют из-за трех бутылок воды. Куда мы там с мешком?..
Похоже было, что он слишком устал, чтобы спорить. Пот стекал по его лицу, оставляя на щеках грязные дорожки. Плечо, за которое я держалась, было очень горячим.
– Тош, ты заболел.
– Нет, это от жары. Не бойся.
Но я все равно боялась. Я вообще чемпион по трусости, и от нытья меня удерживает только гордость. Поэтому, пока Антон пил, припав к бутылке, я не причитала от страха, а молча оглядывалась через плечо на приближающийся берег, откуда на нас смотрело множество не слишком дружелюбных глаз.
– Допивайте, девчонки. Допивайте и выкидывайте бутылку.
Мы так и сделали. Берег был уже в паре десятков метров, стало мелко, мы хотели сползти с матраца в воду, но Антон не разрешил.
– Тут обломки, грязь, болото. Напоретесь на что-нибудь. Дотянем до сухого места.
Но у них не хватило сил. Громоздкий матрац застрял посреди кучи мусора и не желал двигаться. Последние несколько метров мы с Нэнси брели по колено в жидкой грязи, каждую минуту ожидая змеиного укуса, острого осколка стекла или ржавого листа жести под босой ступней.
– Прости, – сказал Антон мне в ухо. – Мы, по идее, должны были бы вас на руки… но я боюсь уронить, понимаешь? Устал. Иван тоже… Прости, ладно?
– Ты ненормальный, – сказала я горько. – Совершенно сумасшедший. У кого язык повернется вас укорять? Вы что, железные?..
Языки, надо сказать, у нас не ворочались в прямом смысле слова: жара, духота и напряжение отняли остатки сил. Поэтому, едва ступив на сушу, мы рухнули, не пройдя и нескольких шагов.
– Красавчик, – буркнул Иван, оглядев друга.
– Ага. Ты тоже.
Оба они были мокрыми и грязными с головы до ног. Кроссовки хлюпали и расползались, у Ивана в волосах запутался подгнивший стебель пассифлоры, джинсы и майки выглядели плачевно. Я вспомнила путь, который парни проделали, без отдыха толкая матрац и удерживаясь на плаву среди мусора, разлагающихся останков и дерьма, и запоздало содрогнулась. Всю дорогу над нами кружили вертолеты, один раз в отдалении прошла амфибия с гвардейцами на борту, но никто не спешил нас спасать. В одном, впрочем, вертолеты помогли – мы видели, куда они летят, и заключили, что там должна быть земля. И сейчас высоко над нами слышался гул. Толпа на острове забеспокоилась. Люди задирали головы, топтались в нетерпении, громко и горестно заплакал ребенок.
– Вертолет, – напряженно сказала Нэнси. – Интересно, сколько народу он может взять за один раз?
– Немного. Но он тут не один. Всех вывезут. Я полежу пока, ладно?..
Антон лег, пристроив голову у меня на коленях, и закрыл глаза.
В этот момент перед моим носом появились босые черные ноги, я подняла лицо к их обладателю и узнала Керима. Его длинные дреды, и раньше не отличавшиеся особой опрятностью, теперь выглядели так, точно он нарочно мазал их глиной и мазутом. Глаза опухли, толстые губы потрескались, правая рука была перевязана какой-то тряпкой.
– А, белоснежки, – сказал он неприятным голосом. – Добро пожаловать. Только травки нет. И вообще ни хрена нет, прикиньте – фокус!.. Но ничего, бэйби, сейчас прилетят вертолеты и спасут ваши белые задницы. Только наши черные задницы пойдут первыми. Это закон. Усекли?
В его голосе послышалась неприкрытая угроза.
– Да не парься, Керим, – устало сказал Иван. Он разулся и рассматривал свои посиневшие грязные ноги. – Никто и не претендует на первую очередь. Тем более, у вас там детишки…
– Пожалел, значит? – Керим нехорошо оскалил белоснежные зубы. – Благородный белый брат. Весь в дерьме, не хуже нас, грешных. Ваши белые собаки оставили нас тут подыхать…
Он все повышал голос, но его последнюю фразу перекрыл шум двигателя – вертолет снижался. Керим задрал голову, замолчал и бросился к пятачку, служившему посадочной площадкой, куда уже со всех сторон бежали люди. Какой-то подросток запнулся и упал, по нему тут же прошлись, не обращая внимания, словно на мусор под ногами.
– Тош, вставай, – сказала я испуганно.
– Не торопись, – Антон даже не открыл глаз. – Лучше уйти отсюда последними, чем покалеченными. Там сейчас давка начнется. Это закон.
Толпа неистовствовала у вертолета, люди в форме пытались удержать лезущих по головам, крики оттуда уже ничем не напоминали человеческие. Гвардейцам, наконец, удалось навести порядок, и перегруженный вертолет поднялся в воздух. Оставшиеся смотрели ему вслед в бессильной ярости и что-то кричали, потрясая кулаками, ветер, поднятый винтами гигантской стрекозы, раздувал их лохмотья, трепал волосы.
– Кино, – сказала Нэнси сквозь зубы. – У Голливуда есть любимая темка – какой-нибудь локальный апокалипсис. Вот, пожалуйста: предсказывали? Получите и распишитесь. Я слышала, «Discovery Channel» недавно как раз показывал фильм про затопление Нового Орлеана…
– Ань, ты сигареты не сберегла? – Иван потер глаза руками. – Я просто до невозможности курить хочу.
– Угу. Брат помирает, ухи просит, – сварливо ответила Нэнси. – Кто мешок утопил?.. Ну, ладно, радуйся, что у тебя есть я. Вот не было бы меня – ты бы сейчас помер от недостатка никотина.
Она задрала майку, и на свет появилась нераспечатанная пачка «Мальборо», засунутая за резинку трусиков.
Антон открыл глаза и повернулся на бок.
– Иван, потерпи. Пусть большинство народу отсюда увезут, тогда покуришь. Из-за этих сигарет у нас сейчас могут неприятности начаться… Вон, полюбуйся, уже идут.
Я обернулась. К нам неторопливо приближались трое – Керим и еще двое негров. Нэнси стремительно разорвала упаковку, не глядя, вытянула несколько сигарет и спрятала в трусики. Одернула майку и, как ни в чем не бывало, протянула Ивану пачку с остатками «Мальборо». Иван вынул сигарету и закурил, делая вид, что не замечает наших гостей. Троица подошла поближе.
– О-о-о!.. – Сладким голосом протянул Керим. – У наших белоснежек сигаретки имеются?.. Не поделитесь?
Иван, не поднимаясь, спокойно протянул ему пачку.
– А ну-ка встань, белая собака, когда с тобой разговаривает коренной американец, – вдруг лениво произнес один из черных, не повышая голоса.
Я почувствовала, как Антон напрягся. Они с Иваном быстро глянули друг на друга, и Антон чуть качнул головой.
Но тут Нэнси вскочила на ноги и подбоченилась:
– Это кто тут коренной американец, ты?.. Да когда твоего прадедушку сюда в трюме из Африки привезли, Калифорния и Аляска уже принадлежали России! Раскомандовался. Давно с дерева слез, обезъяна? Попросили сигаретку? Вам дали?.. Оказали любезность? Ну и уматывайте, чего встали?
Негры переглянулись.
– А она ничего так, – сказал тот, что повыше и пошире в плечах. – У меня на белых леди не стоит, но у этой титьки зашибись.
Он лениво шагнул вперед, к Нэнси. Та попятилась.
Иван подтянул ноги и оперся рукой о землю, готовясь встать.
– Сидеть, – сказал Керим и наступил ему на руку. Он был босиком, так что сломать Ивану кисть ему не удалось, но боль, видимо, была сильной, потому что Иван зашипел и дернулся. Негры осклабились, один из них издевательски присвистнул. Дальше я не очень поняла, что произошло: кажется, свободная рука Ивана взметнулась в воздух и резко ударила Керима под колено. Колено у пушера подломилась, он потерял равновесие и повалился, издав неразборчивый вопль. В следующую секунду Иван и Антон уже стояли на ногах, спинами друг к другу, а мы с Нэнси каким-то образом оказались между ними.
– Фак! – высоким голосом сказал коротышка в некогда белой майке. – Фак, фак, фак!.. Ты тронул моего брата, да? Ты, белая задница, тронул моего брата, да?.. Ты сейчас умрешь, белая задница, да, понял, да?
Высокий негр молчал, со спокойствием крупного зверя следя за каждым движением наших парней. Нэнси, дрожа то ли от страха, то ли от ярости, вцепилась мне в руку.
Краем глаза я увидела Керима. Пушер поднимался с земли, его глаза были налиты кровью, а в руке он держал нож.
– Ты сейчас умрешь, да, ты умрешь, белая свинья, да, мы вас порвем, да, – скороговоркой верещал коротышка, приплясывая вокруг. – Мы вас порвем, да, тебя и китайца, да, а ваших девок трахнем и скормим рыбкам…
Рука Керима с зажатым в ней ножом была нацелена в бок Антону. Ему нужно было только сделать шаг… Перед глазами у меня поплыли черные круги. Почти не осознавая, что делаю, я метнулась вперед и преградила Кериму дорогу.
– Мы вас порвем, да, порвем ваши белые задницы, да, фак ю, фак, фак, фак, иди сюда, беленький…
Керим взмахнул рукой. Время странно замедлилось, и я, кажется, целую вечность смотрела, как остро заточенное лезвие летит мне в живот. В ту же секунду Антон сшиб меня на землю и мгновенно ударил пушера ребром ладони по горлу. Тот упал, даже не вскрикнув, нож выпал из его руки, Нэнси кинулась к нему, точно кошка, и выпрямилась, зажав в кулаке широкую рукоятку.
– Ну, давай! – завизжала она. – Кому первому яйца отрезать?..
– Джи Ай? – вдруг сказал высокий негр медленно, переведя глаза с распростертого на земле Керима на Антона, заслоняющего меня плечом. – Ты его убил.
– Да, – коротко ответил Антон. Его лицо было совершенно застывшим, как маска.
Я вздрогнула.
– Фак, – нерешительно проблеял коротышка, – ты убил моего брата, да, ты его…
Над нами послышался гул вертолета.
Высокий негр взглянул вверх, повернулся и, не оборачиваясь, пошел быстрым шагом к посадочной площадке. Коротышка задержался на миг, поводя растерянными глазами, потом рванулся с места и бегом бросился догонять приятеля.
Антон сел на землю и опустил голову в колени.
Нэнси выронила нож.
Бледный до синевы Иван молча подошел к телу Керима, взял пушера за ноги и поволок к воде. Нэнси отвернулась, и ее вырвало. А у меня внутри ничего не шелохнулось. Может, это был шок. Но мне было все равно: для меня Керим перестал быть человеком как только вытащил нож и нацелил его в теплый бок Антона.
– Дай сигарету, – сказала я Нэнси.
Нэнси с ужасом посмотрела на меня. Ее руки тряслись, она вытаскивала сломанные сигареты, а по щекам у нее текли слезы. Я выбрала два длинных обломка и прикурила оба, для себя и для Тошки, подошла и присела рядом.
– Тош… посмотри на меня.
Он поднял ко мне лицо, и я не увидела его глаз – заходящее солнце отражалось в стеклах очков. И тогда я, глядя в эти отражения, – два небольших пожара, – тихо сказала:
– Я – тебя – люблю.
Глава 15
Нас забрали последними, в два часа ночи. Вертолет доставил нас на какой-то крохотный частный аэродром, где ждали своей участи не меньше тысячи человек. Я никогда не видела столько народу на одном небольшом пятачке. Усталые гвардейцы стояли в оцеплении, Иван стрельнул у них несколько сигарет, и мы покурили. Шел дождь. Толстая негритянка рядом с нами держала на весу пластиковый стаканчик в надежде набрать дождевой воды: она хотела пить. Я тоже хотела пить, но стаканчика у меня не было, поэтому я задрала голову и стала ловить открытым ртом тепловатые капли. Нэнси толкнула меня локтем.
– Должны же они раздавать воду? Посмотри, сколько народу! И дети…
– Раздают, наверное… когда-нибудь, – устало сказал Иван. – Просто не хватает ее, воды этой. Анекдот, мать его… Во время наводнения умереть от жажды. Да еще под дождем.
Он сидел на мокром асфальте, обняв колени. Вокруг сидели, лежали, осторожно бродили, перешагивая через других лежащих, сотни оборванных, голодных, измученных людей. Кто-то нараспев повторял ругательства, точно длинную молитву, монотонно и безнадежно. Нэнси прижалась к Ивану и положила голову на его плечо.
– Я хочу домой, – прошептала она, и впервые в ее голосе прозвучали интонации маленькой обессиленной девочки.
– Потерпи, – Иван нежно погладил ее короткие растрепанные волосы. – Потерпи, бэби, все это скоро закончится.
Нэнси тихонько покачала головой и закрыла глаза.
– Мне уже не верится, что это когда-нибудь кончится. Мне все время хочется проснуться, но у меня никак не получается…
– Куда вы поедете, Иван? – Спросила я. – Отпуск у Антона когда кончается?
Иван бросил на Антона короткий взгляд. Тот за все это время не произнес ни единого слова, сидел, уткнув подбородок в колени и смотрел на мокрый асфальт, как будто что-то там видел.
– Через две недели, – сказал Иван. – Правильно?
Антон не ответил, даже не поднял головы. Я вспомнила, как мы сидели там, на островке, и ждали, и негры больше не подходили к нам, даже не приближались; как Иван отводил глаза; как прилетел последний вертолет, и мы пошли к нему по полосе грязной суши: впереди мы с Антоном, за нами Иван и Нэнси; как Антон посторонился у вертолета, пропуская Нэнси вперед, и как она непроизвольно шарахнулась от него, точно от прокаженного. Я знала, что никогда не забуду мучительную усмешку, на миг появившуюся на его губах.
– Ты поедешь ко мне, – пробормотала Нэнси и поцеловала Ивана в плечо. – Господи, неужели мы отсюда выберемся?.. Помоемся, наконец, ляжем в нормальную кровать, на чистое белье…
«А ты поедешь ко мне?» – хотела я спросить Антона, но побоялась. Побоялась, что он не ответит или ответит «нет». Мне сделалось так тоскливо и одиноко, как будто я оказалась далеко-далеко от него, за много тысяч километров. Чтобы уничтожить эту невыносимую дистанцию, я придвинулась к нему и нерешительно спросила:
– Тош… ты хочешь пить?
Он покачал головой. Я подумала, что он так и не откроет рта, что я больше никогда в жизни не услышу его голоса, но он вдруг сказал:
– Спать хочу.
Лечь было негде, только прямо на асфальт.
– Ложись, – сказала я.
Антон лег, – естественно, точно уставшее животное, положив голову на мои колени. Я наклонилась, чтобы дождь не попадал ему в лицо, и он повернулся на бок, уткнувшись мне в живот и обхватив рукой мои бедра. Иван и Нэнси, чуть помедлив, подсели к нам – Иван сел спиной ко мне, подпирая меня своими широкими плечами, а Нэнси свернулась клубочком у него на коленях.
Близился рассвет, дождь все шел, а утром по одному начали прилетать военные вертолеты, которые забирали людей и отвозили в аэропорт Луизиана, откуда спасенных отправляли дальше, в Техас.
В Луизиане мы, грязные, помятые, невыспавшиеся и голодные, провели несколько ужасных часов – мы старались не отходить далеко друг от друга, чтобы не потеряться и не стать объектом ненависти таких же горемык, свихнувшихся от лишений. Здесь, чуть что, вспыхивал такой яростный шквал агрессии, с которым с трудом справлялись даже национальные гвардейцы. В туалет мы с Нэнси ходили, буквально взявшись за руки. В очереди за стаканчиками с горячим супом стояли, сцепившись локтями. Народу было столько, что сложно казалось сделать шаг, не наступив на чью-нибудь ногу или руку. Мы каким-то чудом заняли место у стены, где все-таки поменьше толкали. Но за супом пришлось ходить по очереди – сначала мы с Нэнси, потом парни.
– Всё молчит? – спросила Нэнси, когда мы со своими стаканчиками вернулись на наше место, а Иван с Антоном пошли стоять в очереди.
– Молчит, – я отхлебнула супу и поморщилась: отвыкшее горло сжалось, не давая глотать. На глазах выступили слезы.
– Не реви, – Нэнси сочувственно погладила меня по плечу. – Все пройдет. Вот доберемся до дому, и ты забудешь его, как страшный сон.
– Ты с ума сошла, – я уставилась на нее, не веря своим ушам. – Как это – забудешь?.. Нэнси, ты что, не поняла? Я его люблю. Я хочу быть с ним. Я хочу, чтоб он из своего чертова Ирака вернулся ко мне. Все равно ему некуда идти. Но я хочу, чтобы он приехал ко мне не поэтому, а потому…
– А потому-у-у!.. – передразнила Нэнси. – Надеешься на ответные чувства? Какие могут быть чувства у убийцы? Ты что, не понимаешь, что у него сломана психика? Ты что, ветеранов-«афганцев» никогда не видела?..
– Видела, – тихо ответила я.
В тот первый день нашего знакомства я рассказала Нэнси о себе все, начиная с детского сада. Не рассказала только о своем отце.
– Девчонки, вы как тут, в порядке?.. – Иван, похлебав горячего, оживился, его глаза блестели. Нэнси прижалась к нему почти прежним грациозным жестом и потерлась о его плечо, как кошка. Антон молча протиснулся мимо меня и сел у стены. Я смотрела на него. Он сделал маленький глоток, опустил стакан, прислонился к стене и закрыл глаза.
– Тош, – я скользнула к нему и присела рядом. – Что с тобой?
– Все хорошо, – ответил он, не открывая глаз.
– Да не приставай ты к нему! – раздраженно сказала Нэнси. – Пусть сидит…
– На Техас!.. Отправляют… вставайте…
Толпа вокруг нас заколыхалась, люди устремились к выходу.
– Вера! – Нэнси схватила меня за руку. – Пойдем!
Я беспомощно оглянулась. Антон успел подняться и был совсем рядом, за моим плечом. Оставленный стаканчик с супом сиротливо стоял у стены.
– Держитесь за руки. Не отпускайте друг друга! – Его голос звучал хрипло, как будто он успел отвыкнуть разговаривать, но сильные руки крепко схватили нас с Нэнси, Иван обхватил нас с другой стороны, и они сцепились вместе, не давая толпе разделить нашу маленькую группу.
В самолете Антон сразу откинулся в кресле и закрыл глаза. Спал?.. Не знаю. Я нащупала его холодные пальцы и не выпускала их до самого конца полета. Он не отвечал на мое пожатие, но мне было вполне достаточно того, что я держу его за руку. Как будто он мог исчезнуть. И как будто я могла его удержать.
Замотанные стюардессы разносили воду и какие-то сэндвичи. Люди вокруг тяжело молчали, некоторые храпели, кто-то стонал и всхлипывал во сне. Тихонько и монотонно плакал ребенок. Этот безнадежный тоненький плач заставлял мое сердце тоскливо сжиматься. Иван и Нэнси, кажется, поели, я выпила воды, вытянула гудящие ноги и подумала, что, наверное, надо поспать. Но уснуть мне не удалось.
Все когда-либо виденные голливудские фильмы о героических личностях, не теряющих присутствия духа и благородства побуждений в любых экстремальных ситуациях, отсюда, из этого самолета, заполненного усталыми, озлобленными, оборванными беженцами, казались мне идиотской глянцевой пародией на жизнь. Жизнь была проще, грязнее и отвратительней. Она неприятно пахла падалью, потом и дерьмом и имела обыкновение делать из людей агрессивных животных. А благородный герой, бедный мой мальчик, сидел рядом со мной в кресле, закрыв глаза, – и, слегка повернув голову, я могла видеть его осунувшееся, совсем не героическое лицо.
