Текст книги "Нью-Орлеанская дева"
Автор книги: Ольга Дашкевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Ольга Дашкевич
НЬЮ-ОРЛЕАНСКАЯ ДЕВА
Глава 1
– Ну, и по какому поводу потоп?
Я вздрогнула и оторвалась от созерцания своих видавших виды кроссовок.
Было уже достаточно темно, на плазе между магазинами зажглись фонари, и все скамейки между публичной библиотекой и офисом фельдшерских курсов стояли пустыми, хотя днем здесь обычно отдыхали покупатели «Маршалла» с огромными пакетами, посетители итальянской закусочной и будущие фельдшеры в бледно-зеленой медицинской униформе. Сейчас, после закрытия большинства окрестных магазинов, плаза опустела, только ветер шуршал пакетиком от чипсов возле моей скамейки. Да высокая девица стояла рядом и смотрела на меня сверху вниз пронзительными синими глазами.
Я-то надеялась, что вокруг никого, и, следовательно, никто не видит, как я реву. И так увлеклась, что не заметила, как эта черноволосая дылда появилась возле меня. Она стояла, расслабленно опершись о выгнутую спинку скамьи, картинно держала в левой руке черную сигаретку с золотым фильтром и рассматривала меня совершенно бесцеремонно.
– Что молчишь? – девица округлила розовый рот и выпустила дым поверх моей головы.
Я скомкала насквозь промокший бумажный носовой платок и шмыгнула носом. Плакать мне больше не хотелось – я вообще не люблю предаваться отчаянию на глазах у посторонних. И разговаривать мне тоже не хотелось, на сегодня мне вполне хватило разговоров, поэтому я встала, подошла к урне и выкинула бумажный комок.
Девица не тронулась с места. Она продолжала меня изучать, как будто я была экспонатом кунсткамеры. Собственно, ничего такого интересного во мне нет: джинсы не лучшей марки, дряхлые кроссовки и майка с надписью «DK». Поживиться нечем. Впрочем, на грабительницу девица была не очень похожа; к тому же, она обратилась ко мне по-русски, а среди моих бывших соотечественниц бандиток довольно мало. Дуры есть, это да. Например, я. Потому что я, если вы еще не поняли, истинная дура и неудачница.
– Слушай анекдот. Лежат помидоры в холодильнике, один другого спрашивает: «Вы не скажете, который час?» А второй, отшатнувшись: «А-а-а-а!.. Говорящий помидор!!!.» Сигаретку хочешь? – Нежданная собеседница распахнула изящный рюкзачок и вытащила черную пачку «Собрания» с золотым двуглавым орлом: «Black Russian». Моя любимая марка. Их тут не продают, и я не смогла удержаться: кивнула и протянула руку за сигаретой. Но наглая девица чуть отвела пачку в сторону и произнесла, прищурясь:
– Скажи сначала, как тебя зовут?
От растерянности я ответила. Ну, не дура ли? Нормальный человек после такой выходки просто повернулся бы и ушел. Но я почему-то не ушла.
– Вера? Годится. Держи, – девица протянула мне замечательную пачку и щелкнула зажигалкой. – А я Аня. Можно Нюта. Можно даже Нэнси, если хочешь.
Я не хотела. Я и курить-то уже расхотела, честно говоря. По-моему, эта Нэнси была какая-то чокнутая.
Затягиваясь и не чувствуя вкуса сигареты, я топталась возле скамейки и не знала, что делать дальше. А Нэнси спокойно уселась, положила одну бесконечно длинную ногу на другую и кивком указала мне место рядом с собой. Проклиная себя за мягкотелость, я опустилась на краешек скамьи и попыталась принять независимый вид. Подозреваю, впрочем, что мне это не особенно удалось.
– Так чего ты ревела? – Спросила Нэнси, как ни в чем не бывало. – Любимый бросил или с работы поперли?
Я снова стала смотреть на свои кроссовки, давясь непривычно горьким дымом «Собрания»: я не пробовала «Black Russian» с самой Москвы. Что я должна была отвечать? Меня действительно поперли с работы. И действительно бросил любимый. Одновременно. Так получилось, и, поверьте, ни в том, ни в другом не было ни капли моей вины.
– Любимого надо заменить, – авторитетно заметила Нэнси. – С работой сложнее, но при известном везении ее тоже можно заменить. Я, кстати, безработная.
«Ну, и чем ты хвастаешься?» – хотела сказать я. Но промолчала. Однако Нэнси мое молчание, похоже, не смущало.
– Я с сегодняшнего дня безработная, – она потянулась и ловким щелчком отправила окурок в урну. – Манекеном работала. Занятие – хуже некуда. Даже за бабульками престарелыми ухаживать легче.
– Манекенщицей? – Уточнила я с уважением.
Ясно, кем же еще может работать такая синеглазая дылда с ногами от ушей – только ходить по подиуму, заставляя всех остальных корчиться от бессильной зависти…
Дылда усмехнулась.
– Да нет. Манекеном. В витрине стояла. Один чувак, хозяин бутика, решил, что будет прикольно поставить в витрину живых девок. А ты думаешь, это просто? Все время считаешь про себя: раз, два, три, четыре, пять, шесть… до пятнадцати досчитала – повернуться. Руку согнуть. Ногу отставить. В витрине два окна. В одном мы с Наташкой, она блондинка, я брюнетка, а в другом – Триша, негритянка. Ей было легче: она в кресле сидела. А мы с Наташкой целый день на ногах. Раз, два, три… пятнадцать, блин. И делаешь ма-а-аленький шажочек. Раз, два, три – голову вверх, вверх… Балет. К вечеру после такого балета круги перед глазами и хочется сдохнуть прямо там. Я сегодня утром не выспалась, что ли: голова закружилась, чувствую, сейчас упаду. Повернулась и вышла из витрины в зал. Менеджер разорался. А я не выношу, когда на меня орут: взяла с вешалки трусики, розовенькие такие, и засунула ему в пасть. Поэтому я теперь безработная. Ну, а у тебя что?
И я неожиданно для себя рассказала ей про себя абсолютно все, начиная с детского сада. И про манную кашу с комками рассказала. И про Валерку. И про комплексы. И про то, что мой квартирный хозяин – придурок, а босс норовит залезть под юбку. В общем, все подряд. Самое смешное, что она меня ни разу не перебила, так что я замолчала только тогда, когда рассказывать стало нечего. И сразу устыдилась, потому что нагружать постороннего человека своими проблемами просто неприлично.
Нэнси окинула плазу взглядом и встала.
– Ну, ладно. Поедешь со мной в Нью-Орлеан? У меня там один любимый кантуется во Французском квартале, барменом. Можно попробовать на работу устроиться. Не получится – вернемся. Что мы теряем?
Ее синие глаза смотрели на меня пристально и спокойно. Я аккуратно потушила окурок, выбросила его в урну и сказала.
– Поехали. Когда?
Глава 2
– Анюта! – высокий блондин спешил к нам со всех ног по кондиционированному залу аэропорта.
Нэнси восторженно завизжала, бросила сумку и с разбегу кинулась ему на шею.
– Иваааан!..
Блондин качнулся, но устоял. Нэнси, не стесняясь публики, целовала его прямо в улыбающиеся губы. Ее черные волосы растрепались, и это ей невероятно шло, маленький розовый топик задрался, совсем обнажив загорелый живот. Рука Ивана сама собой соскользнула с ее талии на оттопыренную попку, обтянутую джинсами. Бесстыжая Нэнси тут же издала громкий и откровенный стон. Я украдкой огляделась по сторонам и, кажется, покраснела. Стоявший поодаль темноволосый парень с очень короткой стрижкой усмехнулся и отвел глаза. Эти глаза за стеклами очков были черные и узкие, почти как у китайца или японца, на подбородке ложбинка. Я на него загляделась. Не знаю, почему мне так нравятся полукровки. Наверное, где-то в моих генах прячется и изредка напоминает о себе татаро-монгольское иго.
– Эй!.. – Нэнси, смеясь, схватила меня за руку. Я и не заметила, когда и как они с Иваном оторвались, наконец, друг от друга и подошли ко мне.
– Это Верочка, – отрекомендовала меня Нэнси. – А это Иван. Можете поцеловаться, но не взасос, предупреждаю!
Она сияла, и смотреть на нее было приятно – некоторые из спешащих мимо пассажиров с удовольствием задерживали взгляд на ее длинных ногах и роскошной груди, так и норовившей выпрыгнуть из крохотного топика.
Иван вежливо пожал мне руку и сказал, делая шаг в сторону:
– А это мой друг Антон. Тошка, познакомься с девочками.
Из-за его спины выдвинулся давешний брюнет, улыбнулся и кивнул сразу и мне, и Нэнси.
– Вы не смотрите, что он очкарик и сухой, как веревка, – доверительно произнес Иван, обнимая Нэнси за плечи и притягивая к себе. – Он, между прочим, в Ираке служит. Черный пояс по карате, то-се…
– Ладно врать-то, – голос у этого Антона был какой-то опасный: мне сразу пришла на ум поговорка «мягко стелет – жестко спать». – Нет у меня никаких поясов, барышни, я в штабе служу.
– В Ира-а-аке?.. – Нэнси протянула руку и заинтересованно ощупала бицепс Антона. – Ух… а Брюс Ли тебе не родственник?
Иван тут же нахмурился и шутливо шлепнул ее по заднице.
– Тебе меня мало, бэби?..
– Не называй меня бэби, – синие глаза Нэнси вспыхнули. – Тоже мне, американец выискался! Называй, как все: любимая.
– Как все? – возмутился Иван. – И что это означает? Кто это – все? Ты что, была мне неверна?!
Они играли на публику. Нэнси явно задумала произвести впечатление на Антона, и мне почему-то это было неприятно. Я даже на миг пожалела, что приехала. Но тут Антон, не спрашивая, подхватил мой рюкзак и сказал:
– Пойдемте, а? В пробке застрянем, уже шесть часов.
Иван подобрал дорожную сумку, которая так и валялась на полу, и они с Нэнси, обнявшись, смеясь и переругиваясь, пошли к выходу. Роскошная парочка, надо сказать: оба высокие, длинноногие, им бы в рекламе сниматься. Длинные волосы Ивана сильно выгорели на солнце, стриженые бахромой волосы Нэнси, напротив, отливали вороной синевой. Я шла позади и любовалась – я вообще люблю все красивое, а они были объективно красивы.
На парковке Иван небрежно указал нам на вишневый «крайслер» с откидным верхом, закинул сумки в багажник и лихо запрыгнул на водительское место – как в кино, не открывая дверцы. Нэнси радостно зааплодировала, быстро уселась с ним рядом и сразу закурила, сверкая своими синими глазами по сторонам, как ребенок, предвкушающий парк аттракционов. Мы с Антоном скромно разместились позади. Было довольно тесно: эти двое длинноногих отодвинули свои сиденья до предела, не подумав о том, куда нам девать конечности. Ну, ладно, я всего метр шестьдесят ростом, а вот Антону должно было прийтись несладко. Однако он нашел выход: подобрал ноги и сел по-турецки. Его обтянутое черными джинсами колено улеглось на мое бедро. Он отнесся к этому совершенно спокойно, зато я замерла, как птичка, и сидела, боясь пошевелиться. От волнения у меня, кажется, участилось дыхание, и к концу пути я уже готова была провалиться сквозь землю вместе со всеми своими комплексами и дурацким румянцем на щеках. Да еще, когда мы подъезжали к городу, Нэнси, все время щебетавшая с Иваном, обернулась, окинула меня взглядом и, оценив обстановку, фыркнула:
– Иван, посмотри, что твой дружок сделал с Верочкой!
Иван покосился в зеркальце заднего вида. Не знаю, что он там высмотрел, но его белые зубы сверкнули в широкой улыбке.
– Тошка, не обижай девушку! У нее такой вид, как будто ты ее под шумок невинности лишил.
Антон, до этого спокойно куривший, откинувшись на сиденье, перевел на меня взгляд своих черных глаз и молча улыбнулся. И не убрал колено. И продолжал курить, как ни в чем не бывало. Я от смущения забилась в самый угол сиденья и вжалась в дверцу. Бедро, нагретое теплым коленом Антона, горело огнем. Мы уже въехали в город и двигались по улицам на восток. Иван ловко маневрировал, обгоняя неспешно трюхающие машины домохозяек, завершивших вечерний шоппинг.
– Вывалишься, – сказала Нэнси, внимательно изучая мои манипуляции на сиденье. – Иван, у тебя дверь заблокирована?
– Что?.. Нет… А, черт!..
Дверца вдруг подалась и распахнулась. Я качнулась в сторону, не успев ничего понять, – и тут правая рука Антона взметнулась, как кобра, схватила меня за плечо и рванула к себе. Левой он вцепился в подголовник водительского кресла – я машинально отметила побелевшие на обивке длинные сильные пальцы. Иван лихорадочно работал рулем, подавая к обочине, сзади сигналили, кучка негров свистела с тротуара, а я полулежала, ни жива ни мертва, прижатая к груди Антона неожиданно сильно, и слышала, как бьется его сердце. Он был очень теплый, как печка. Иван затормозил. Нэнси, перегнувшись через спинку сиденья, силилась захлопнуть дверцу, у нее не получалось, она ругалась по-русски и по-английски, а я не решалась пошевелиться.
– Да Вера же! Очнись! Помоги мне!
Антон осторожно выпустил меня из рук, и я села, совершенно оглушенная, потянулась к двери и захлопнула ее. Мне кажется, я даже не успела испугаться. Во всяком случае, Нэнси испугалась сильнее. Всю оставшуюся дорогу она поэтому ругала меня на разные лады.
– Гимназистка, блин!.. – ворчала она, нервно стряхивая пепел. – Не может рядом с мужчиной сидеть! Девственница нашлась!
– Нью-Орлеанская дева, – негромко подсказал Антон, не поворачивая головы.
– Что-то знакомое, – Иван подъехал к парковке во дворе многоквартирного дома. – Жанна Д’Арк, кажется? Только она была Орлеанская. Вольтер, что ли, про нее писал?
– Шиллер, – Антон потянулся. – И Чайковский потом. Ну, у Веры героические приключения еще впереди. Ее, может быть, тоже воспоют. Какой-нибудь местный Шиллер.
В его голосе я услышала насмешку и страшно обиделась. Подумаешь, супермен. Спаситель. Его никто не просил меня спасать. Лучше бы я вывалилась на дорогу. Все равно все плохо… Ну, почему я всегда выгляжу особенной дурой именно тогда, когда мне хочется выглядеть принцессой?!
Мне стало так жалко себя, что слезы выступили на глазах, и мне пришлось задрать нос повыше, чтобы они, чего доброго, не выкатились – вот смеху-то было бы… Но Антон заметил. Даже не знаю, как, – он на меня совсем не смотрел. Однако в ту секунду, когда задирать голову выше было уже некуда, а слезы предательски стремились вылиться на щеки, он нагнулся к моему уху и шепнул:
– Дурочка.
Его губы скользнули по моему виску, и это было очень похоже на поцелуй.
Глава 3
– Иван! – Нэнси щелкала пультом телевизора, валяясь на диване в живописной позе: одна нога закинута на спинку, голова покоится на подлокотнике, коротенькие белые шорты демонстрируют загорелые нижние конечности во всей красе. Иван возился на кухне с миксером, добавляя во фруктовый сок мартини и лед. – Иван, ты меня слышишь?.. По телеку говорят, на нас движется ураган Катрина.
– Да ладно, – Иван принес два бокала, поставил на журнальный столик и ушел на кухню за новой порцией. – Тут вечно то Катрина, то Жизель… Тропики, что ты хочешь. Вот месяц, что ли, назад, был ураган Иван. Но он, в основном, по Флориде прошелся. Ну, польет… погремит. Пару вывесок снимет… Пару пальмочек повалит… Тошка, бери бокал, что ты сидишь, как неродной?
Антон сидел на ковре, опять по-турецки, уткнувшись в газету. Он, не глядя, протянул руку, взял свой коктейль, отхлебнул хороший глоток и сказал:
– Вообще-то, эта Катрина помощнее будет. Вывесками не ограничится, похоже. Тут пишут, ожидается до пяти баллов. Это моя везуха: пришел в отпуск, ага.
Иван опустился на ковер у дивана и по-хозяйски положил руку на шоколадное бедро Нэнси.
– Ну и отлично, – сказал он беспечно. – На работу не пойду, посачкуем, отдохнем, расслабимся. Правда, Анютка? Вот джазовый фестиваль отменят, жалко. Но они у нас идут нон-стопом, ураган пройдет, джаз останется.
Его рука машинально поглаживала ногу Нэнси. Нэнси пила маленькими глотками коктейль и курила, стряхивая пепел в стоящую на полу пепельницу. Я свернулась в кресле и смотрела в окно. С шестого этажа была видна золотистая блямба вдали: знаменитый стадион Супердом, одна из местных достопримечательностей. На его крыше играли лучи заходящего солнца.
– Верочка, что ты там рассматриваешь?.. – Нэнси легко вскочила с дивана и бросила пульт от телевизора на стол. – Ничего хорошего по телеку нет. Сплошные штормовые предупреждения. Поэтому я предлагаю устроить оргию. Для начала давайте смотаемся во Французский квартал и оторвемся во всю прыть. А потом… ну, решим по ходу, да?
Иван потянулся и поймал ее за щиколотку.
– А я предлагаю, – пробормотал он, утыкаясь носом куда-то выше колена, – никуда не ходить, а предаться безудержному разврату прямо здесь и сейчас!
– Вот уж нет! – Нэнси попыталась высвободиться и чуть не упала. – Иван! Отпусти меня немедленно! Эгоист. У тебя один разврат на уме. А мне хочется праздника жизни.
Мне тоже хотелось праздника жизни, но я не знала, что мне надеть. То есть, у меня было одно такое специальное платьице, но, вы поймите меня правильно, с Нэнси очень трудно конкурировать. Рядом с нею остается только из принципа появиться в мешке из-под картошки – чтобы сохранить если не самолюбие, так хотя бы независимость.
Потом я покосилась на Антона и решила, что мешок из-под картошки будет все-таки слишком экстремальным жестом. И пошла в ванную переодеваться. К этому времени Нэнси договорилась с Иваном, что мы отправляемся в его бар во Французском квартале, и уже потрошила свою сумку в поисках блеска для тела и водостойкой туши.
В ванной я долго пристально рассматривала себя в зеркале. Ну, да, – ничего. Объективно, я хорошенькая. Даже, можно сказать, запоминающаяся. Но не броская, увы. У меня прозрачные глаза, темно-рыжие, скорее, даже каштановые, кудряшки и очень, очень бледное лицо, которое без румян выглядит просто болезненным и, из-за очень тонкой кожи, имеет нехорошее обыкновение вспыхивать по каждому пустяку или бледнеть до синевы. Поэтому я натянула свое специальное платьице лавандового цвета с бахромой по подолу, кокетливо прикрывающей коленки, и начала процесс превращения бабочки-капустницы в… ну, не в махаона, но в бабочку-крапивницу, по крайней мере. Глаза от теней цвета раздавленной розы сделались аквамариновыми и засияли. На щеках появился нежный чахоточный румянец. Свои кудельки я смочила гелем, чтобы они выглядели чуть намокшими, а губы тронула темно-розовым блеском. В целом мой облик меня удовлетворил: он напоминал о начале прошлого века и Вере Холодной в роли жертвы роковых страстей. Только без лишнего надрыва. Можно сказать, я себе очень нравилась – до тех пор, пока не увидела Нэнси. Нэнси была вся в белом и вся сверкала. Большего разглядеть как-то не удавалось: зритель сразу слеп и терял сознание. Иван гарцевал возле нее, как горячий арабский скакун. Он надел белую рубаху, расстегнутую до пупа, и кожаные штаны. Антон не пожелал изменить любимому цвету и остался все в тех же угольно-черных джинсах, только вместо черной майки с эмблемой GAP на нем была черная майка с иероглифом в районе пупка. Увидев меня, он встал, скользнул вперед, как пустынная змея, и сразу оказался рядом. Его очки блестели, за чуть подтемненными стеклами было не видно выражения глаз, и это меня смущало и беспокоило. Ну да, признаюсь: мне хотелось бы лицезреть в его глазах восхищение. Но не было там ничего – только отблеск заходящего солнца в линзах, и простая металлическая оправа, и ложбинка на подбородке, от которой я не могла оторвать глаз, и твердые губы, и высокий лоб.
Он нагнулся к моему уху и шепнул:
– Успокойся, ты красивая.
Потом медленно поднял руку и тронул кудряшку, упавшую мне на глаза. Только тронул – а мне сразу захотелось остаться в студии и никуда не ездить, ни в какой бар. Что я, баров не видела?..
– Эй! – Сказала Нэнси. – И чего вы там замерли? Труба зовет. Мы должны до прихода урагана успеть оторваться по полной программе! Вперед!
И мы пошли вперед, конечно, и снова погрузились в «крайслер», и колено Антона опять легло на мое бедро, и я не знала, куда девать руки: держала их перед грудью, как пай-девочка, и, разумеется, это было смешно и нелепо.
– Тошка, ты последи, чтобы она не выпала, – сказал Иван с непроницаемым видом.
Нэнси хихикнула, а я рассердилась и опустила руки. Мой левый локоть теперь лежал на бедре Антона, и Антон повернул голову и посмотрел на меня с легкой понимающей улыбкой. Его спокойствие уже начинало меня бесить, я достала сигареты, закурила и отвернулась. Тогда он поднял руку и небрежно положил ее на спинку сиденья за моей спиной. Его горячее предплечье касалось моих голых лопаток, горячее колено согревало бедро, и я чувствовала себя в ловушке, как несчастный кролик, угодивший в кольца анаконды. Очень глупый кролик. Странный кролик, почему-то мечтающий, чтобы его немедленно съели.
Глава 4
До бара мы добирались долго – на дорогах были пробки, и Иван, все время озабоченно поглядывающий по сторонам, включил радио.
– Хм, – сказал он, немного послушав бормотание приемника, на которое я лично не обращала внимания, слишком занятая неожиданно захлестнувшей меня волной непонятных, приятных и немного пугающих эмоций. – А ведь это эвакуация, братцы. Пипл валит из города стройными рядами. Может статься, что никакой бар нам сегодня не светит.
– Ну, не возвращаться же теперь! – Нэнси завертелась на сиденье, по пояс высовываясь из кабины. – Эти американцы такие паникеры… Насмотрелись телека – и пошли, как стадо, куда их послали. Неужели же хозяева баров дураки, что из-за дурацкой угрозы дурацкого урагана станут терять прибыль?.. Давайте все-таки попробуем пробиться. Я на сто процентов уверена, что во Френч Квотере все заведения открыты!
Она оказалась права. Большинство баров, ресторанчиков, кафе, джазовых клубов работало. Кучки народу двигались по булыжной мостовой Французского квартала туда и сюда, как ни в чем не бывало, ветерок доносил запах каких-то экзотических цветов, шевелил салфетки на столиках под открытым небом. В этом влажном и теплом ветерке не чувствовалось никакой угрозы. Вот, правда, небо заметно потемнело, и в нем совсем не было видно звезд. Но их отсутствие с лихвой возмещали многочисленные фонарики и огни вывесок. Музыка слышалась отовсюду, по мостовой, цокая копытами, неспешно трусила белая лошадь, запряженная в открытую коляску с алым откидным верхом – в коляске сидела кучка развеселых студиозусов, что-то горланящих и машущих руками. Плющ и цветущие стебли пассифлоры увивали стены чудесных викторианских домиков – архитектурный облик Французского квартала сохранялся в неприкосновенности с восемнадцатого века. Кованые кружевные балкончики сказочной красоты в некоторых местах нависали над головой, темные балки стиля тюдор оттеняли фасады, названия улиц были выложены мозаикой на тротуарах у перекрестков. Французский квартал был так прелестен, что дух захватывало. Хотя, возможно, дух у меня захватывало просто потому, что Антон держал меня за руку всю дорогу до бара, заботливо свел вниз по каменным ступенькам, и только внутри выпустил мою ладонь.
В симпатичном подвальчике играл, разумеется, джаз. Мы забрались на высокие табуреты у стойки, и Иван помахал рукой бармену, который тут же расплылся в широчайшей улыбке, помахал в ответ, и, обозрев нас с Нэнси, довольно заметно показал Ивану большой палец. Пока мы оглядывались по сторонам, он закончил обслуживать очередного посетителя и подошел, черный, как начищенный сапог, и такой же сияющий.
– Хай, бро!..
– Вассап, бадди, – сказал Иван. – Знакомьтесь, девушки, это мой напарник, Малик. Малик, это Аня, это Вера. А это мой друг Антон. Нальешь нам чего-нибудь горячительного?
– Пива? – Малик смешно поднял брови.
– Никакого пива, – отрезала Нэнси. – Мы будем пить виски, правда, Верочка? И надеремся в стельку.
Последнюю фразу она сказала по-русски, и Малик тут же повторил вполне сносно и почти без акцента:
– В стельку!
– Гуд! – Нэнси энергично кивнула и закинула ногу на ногу. – Это ты у Ивана нахватался? Молодец. Тащи вискарь. Будем оттопыриваться.
– О, кажется, соотечественники!
Я обернулась. За нашими спинами стоял тип из тех, что в огне не горят, в воде не тонут: такой, знаете, Брэд Питт с отблеском костров в ореховых глазах, в синих потертых «рэнглерах» на сухощавой заднице, ширинка на пуговицах, никаких зипперов, полотняная рубаха навыпуск и что-то такое на ногах, то ли индейские мокасины, то ли гуцульские сапожки.
– Позвольте вас угостить! – сказал тип галантно, посмотрел на голую шоколадную ногу Нэнси, покачивающуюся у него перед носом, и отблески костров в его глазах стали ярче.
Иван набычился и агрессивно выпятил подбородок.
– Любезный, это моя девушка, – сказал он без обиняков. Малик с бутылкой в руках с интересом наблюдал за ними. Антон даже не повернул головы, но я заметила, что бицепс на его правой руке чуть напрягся.
Брэд Питт успокаивающе поднял ладонь.
– Эй, говоря «угостить», я имел в виду всех, а не только эту мисс Вселенная! Сам я, фигурально выражаясь, неместный. Приехал на джазовый фест – ну, и обрадовался, услышав родные… ээээ… слова.
– Так выражайся менее фигурально – и не будешь неправильно понят! – Нэнси хихикнула и отсалютовала ему квадратным бокалом, в котором на толстом донышке уже плескалась коричневая маслянистая жидкость. – Иван, не парься. Мы же собирались устроить оргию! А для оргии чем больше народу, тем лучше. Как тебя там? Присоединяйся.
– Глеб, – охотно представился соотечественник и протянул Ивану руку, которую тот мрачно пожал. – Только я не один… с другом. Не возражаете?
Он приподнялся на цыпочки, обозревая зал, и помахал рукой кому-то у входа.
– Жека! Подгребай сюда!..
И Жека подгреб.
Знаете, таких Жек крайне редко рожают земные женщины – все больше какая-нибудь трепетная нимфа, приглянувшаяся Зевсу. Рядом с ним даже Иван несколько поблек. Длинные вьющиеся волосы нового персонажа, собранные в хвост на затылке, живописно растрепались, одна непослушная прядь упала на лицо и свешивалась вдоль загорелой щеки. Светлая тонкая рубаха и такие же штаны, почти босые ноги – так, какие-то веревочки над плоской подметкой, только подчеркивающие классическую красоту стопы. Прекрасные породистые руки с благородными длинными пальцами. Прямые широкие брови над сумрачными зелеными глазами. Ему бы пошли виноградная гроздь, полуразрушенная кладка, ленивый солнечный полдень и римские каникулы. Ничего этого не наблюдалось, зато у него на плече за спиной висела гитара в чехле.
Нэнси, увидев его, мгновенно расправила плечи, томно опустила ресницы и выпятила одновременно грудь и колени. Глеб взглянул на нее и покачнулся. Иван, кажется, на глазах начал седеть. Антон с интересом прищурился. А этот странный Жека отреагировал довольно вяло, я даже подумала, не гей ли он. Но тут его прекрасные сумрачные глаза, рассеянно скользнув по слепящему великолепию, остановились на мне. И больше не покидали моего лица. Сначала я в панике решила, что у меня размазалась тушь, порвалось платье или внезапно отросли какие-нибудь крылья. Потом я заподозрила, что новый знакомый подвержен припадкам. Поймите меня правильно: ну, не может нормальный человек рядом с Нэнси разглядеть даже Клаудию Шиффер, потому что Нэнси гораздо круче!..
– Вера? – сказал он, услышав мое имя, снял с плеча гитару и осторожно прислонил ее к стойке. – Я так и подумал. Вам очень идет быть Верой. Сейчас редко называют девочек этим именем. Где вы родились, Вера?
– В Сибири, – растерянно ответила я и от неловкости выпила виски залпом. Чуть не захлебнулась, зато мне сразу стало жарко и почти весело.
– Виски, пожалуйста, – негромко обратился новый знакомый к Малику. – А вам, Вера? Повторить?..
Почему бы и нет, – подумала я. – Напьюсь. Мы же ради этого сюда пришли. Может, перестану так отчаянно стесняться.
И кивнула.
Малик плеснул всем по новой порции спиртного в подставленные бокалы, и Жека, не обращая внимания на сидящего рядом со мной Антона, осторожно прикоснулся краешком своего бокала к моему. Этот жест почему-то выглядел интимным, но мне уже было море по колено, поэтому я чуть улыбнулась, пригубила виски и поверх бокала посмотрела Жеке прямо в искусительные глаза.
– Ваше здоровье, Вера.
– Ваше.
– Эй! – сказала Нэнси ревниво. – Иван, посмотри, эта маленькая Вера, кажется, соблазняет мужиков на счет раз. Антон, а ты куда смотришь?
Антон не ответил. Я украдкой взглянула – у него было странно застывшее лицо, но он улыбался.
