Текст книги "Нью-Орлеанская дева"

Автор книги: Ольга Дашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 11

– Ну, я упаковку к окну подтащил. Пора Ивана позвать, – озабоченно сказал Глеб, высовываясь из окна. – Хватит целоваться. Свалитесь же. А тут высоко, и внизу всякая мерзость плавает. Иван!.. Давай наверх!.. Встанем по цепочке… А то мы замучаемся туда-сюда ползать.

– Я тут, – Иван уже лез по ржавым железным ступенькам.

– Мы нашли воду, – пояснил ему Антон. – И немного консервов. Надо перетаскать все это…

Унылый крик заставил нас вздрогнуть. Глеб чуть не вывалился из окна.

– Что там такое?..

Антон обернулся, всматриваясь в вереницу крыш. Там, на одной из них, в следующем ряду домов, отделенном от нашего провалом узенького переулка, метался силуэт.

– Вера, давай назад, в квартиру. Мне надо – туда. Он кричит, слышишь?

– Нет! Я с тобой.

– Я пойду быстро. Ты можешь свалиться.

– Я с тобой!

Он посмотрел на меня и нахмурился.

– Вера, не тормози. Я кому сказал? Не хочешь обратно – оставайся здесь. Только не двигайся, а лучше сядь. Не связывай мне руки, о’кей?

Он рассердился, и я испугалась его недовольства больше, чем высоты, потопа, выстрелов и перспективы остаться одной. Поэтому поспешно села, прислонившись к каминной трубе.

– Вот умница, – он кивнул и сразу побежал по крыше, легко, как кот, даже не глядя под ноги. Иван устремился следом, балансируя руками, точно канатоходец. Глеб, выбравшись из окна, пошел за ними, более осторожно, но тоже достаточно быстро.

В странной тишине затопленных кварталов звуки раздавались отчетливо, и я даже могла разобрать слова. Впрочем, мужчина, метавшийся по крыше, почти ничего не говорил – он просто выл, воздевая к небу руки.

– Ууууу!.. Оооооо!.. Пить! Воды!.. Помогите!.. Оу-оу-оу!.. Кто-нибуууудь!.. На помоооощь!..

– Мы сейчас, – Антон успокаивающе помахал ему. – Держитесь, сэр. Все будет хорошо. Мы здесь. Глеб, принеси бутылку воды. Сэр, послушайте…

Глеб вернулся и снова полез в окно. Я слышала, как он чертыхается.

– Придурки… два дня прошло… чего метаться-то? Не помирает ведь пока…

Он появился меньше чем через минуту, держа за горлышко большую пластиковую бутылку с водой. Карабкаться по железной лестнице с этой бутылкой ему было неудобно, и я, превозмогая страх, встала на шатких ногах, скрючилась на краю и приняла у него ношу. Бутылка была скользкая, я ее чуть не уронила, но все же удержала, и отдала Глебу, когда он выбрался наверх.

– Вера! Что там у вас? – из «нашего» окна опасно высунулась Нэнси. – Кто это вопит?

Я махнула рукой в сторону соседних домов.

– Потерпевший. Такой же, как мы.

– А чего орет-то? Затопило?

– Пить хочет.

Нэнси вылезла на лестницу и теперь карабкалась ко мне, ловко, точно всю жизнь только этим и занималась. Вылезла, деловито отряхнулась, подала мне руку, и мы вместе осторожно пошли по крыше туда, где наши парни возились на краю, стараясь приспособить какую-то длинную и даже на вид ненадежную доску в качестве мостков с крыши на крышу. Не знаю, где они ее взяли.

– Эй, вы чего? – Нэнси подняла брови. – Да лучше веревку найти, привязать бутылку и кинуть ему. Или так перебросьте… Охота голову сломать, что ли?

– Оу-оу-оуууууу!.. Воды!.. На помощь! Люди!..

– Сэр, успокойтесь!.. Некогда веревку искать. Он свалится – совсем обалдел, кажется. И бутылку точно не поймает.

Антон с сомнением смотрел на заламывающего руки мужчину. Это был белый американец, рыхлый, в одних трусах. Ему было, наверное, около сорока лет. Его розовый живот трясся над спущенной резинкой красно-синих клетчатых «боксерсов», белые от ужаса глаза красноречиво свидетельствовали о приступе паники, мешающей соображать и контролировать собственные действия. По его лицу тек пот, толстые щеки подергивались.

– Я пошел, – Антон взял в руки бутылку и ступил на колеблющуюся доску.

Страдалец внезапно замолчал и уставился на него.

– Вода, сэр, – Антон поднял бутылку повыше. – Я несу вам воду. Потерпите. Я сейчас. Я уже иду. Не волнуйтесь.

– Осторожно, Тошка, – вдруг сказал Иван. – Он мне не нравится…

Мужчина молча повернулся, нырнул в чердачное окно и через минуту появился с ружьем. Мы замерли.

– Эй! – негодующе закричала Нэнси. – Ты что, мать твою, охренел?!..

– Тошка, назад! – Иван, сильно побледнев, подался к другу. Но тот был уже почти на середине доски.

– Сэр, – держа бутылку с водой в правой руке, он выставил левую ладонью вперед. – Сэр, я не собираюсь вас трогать. Я только хочу передать вам воду.

– Убирайтесь! – завизжал спасаемый так, что у нас зазвенело в ушах. – Прочь с моей территории! Это частное владение! Частное владение! Полиция! Воры! – Он подбежал к краю крыши и в истерике пнул доску.

Я перестала дышать, когда Тошка покачнулся и взмахнул руками, чтобы удержать равновесие. Нэнси впилась ногтями в мое плечо. Бутылка с водой, точно в замедленной съемке, полетела вниз, в желтоватую жижу, полную мусора и обломков.

– Идиот!!! – Заорал Иван, бросаясь к краю. – Кому нужно твое владение, кретин! Убери пушку, сволочь!..

И тогда идиот начал стрелять.

Я даже не успела увидеть, что происходит. Доска сорвалась, но Антон каким-то несусветным чудом пролетел буквально по воздуху и упал грудью на край крыши прежде, чем опора исчезла из-под его ног. Я сразу бросилась к нему, шлепнулась на колени рядом и не слышала, как тихо и удивленно ахнул Глеб, стоявший справа от меня. Когда я обернулась, он уже падал, спиной вперед, в мутные волны внизу. Я вскочила и в растерянности шагнула к краю крыши, как будто собиралась поймать Глеба за руки. На его лице застыло крайнее изумление. Он падал плашмя, раскинув руки и ноги. Прямо посреди груди на рубахе расплывалось кровавое пятно. Безумец прекратил стрельбу и скрылся в чердачном окне, трусливо волоча за собой свое ружье. Нэнси жутко закричала, и ее крик повторило эхо в пустых домах Французского квартала, некогда прекрасной архитектурной сказки, сохранявшейся в неприкосновенности с восемнадцатого века. Этот крик отдавался у меня в ушах, когда я смотрела вниз, тупо ожидая развязки. Вода сомкнулась над лицом Глеба, но через несколько страшных мгновений – а может, лет, – он снова появился на поверхности. Теперь его лицо было совершенно спокойно, глаза чуть приоткрыты. Он лежал на спине, слегка покачиваясь, как деревяшка, и потревоженные обломки вокруг него крутились и тыкались в раскинутые руки и ноги. Желтая вода медленно алела и снова становилась желтой, кровавые разводы появлялись и исчезали в ней… Он плавал там, как дохлая рыба, в окружении дохлой рыбы, пластиковых тазов, обрывков газет и пальмовых листьев. Зубы у меня неожиданно застучали. Я смотрела на Глеба, не в силах поверить своим глазам. Потом обернулась к Антону. Он уже выбрался на крышу и теперь стоял за моей спиной и молчал, на посеревших скулах ходуном ходили желваки.

– Тош, – сказала я и показала пальцем вниз, на Глеба. – Это… что такое?

– Мураками, – сказала Нэнси странным надтреснутым голосом и засмеялась. – Мураками-мураками-мураками-мураками…

Иван схватил ее в охапку и прижал к себе. Она вырывалась и продолжала смеяться, плечи у нее тряслись, она топала ногами, мотала головой и все выкрикивала имя модного японского писателя семидесятых годов, которого в наше время так полюбили читать в переводе Мити Коваленина хорошие московские девочки с претензией на интеллектуальность. Я даже вспомнила название книжки, которая принесла ему известность в России: «Охота на овец».

Глава 12

В эту ночь Антон любил меня так, точно хотел во мне укрыться от окружающего нас безысходного кошмара. И от чувства вины – я видела, что в смерти Глеба он винит себя. Я же ощущала себя гнездом и птицей одновременно, – это я-то, никчемная, не приносящая никакой объективной пользы в обстоятельствах, в которые мы попали, это я – зависимая, неумелая, трусливая обуза. Я гладила его волосы, его гладкую влажную спину, целовала пальцы, лоб, глаза, подбородок, грудь, то шептала нежности, то надолго замолкала, почти не дыша, а из хозяйской спальни неслись неистовые стоны Нэнси, рычание Ивана, стук кроватной спинки в стену. Иван и Нэнси тоже спасались от страшного затопленного города, вони разлагающихся трупов людей и животных, болотного смрада, тьмы и кладбищенской тишины, изредка прерываемой отдаленными выстрелами или звуком работающего мотора – где-то в затопленных улицах, похоже, плавали на лодках люди. Мы не знали, были это спасатели, полицейские или уцелевшие жители. Мы не пытались кричать и звать – после того, что случилось с Глебом, нам нужно было прийти в себя, чтобы на что-то решиться.

В принципе, немедленная смерть от жажды нам больше не грозила: в соседнем доме нашелся запас воды – целая упаковка пластиковых бутылок, и какие-то консервы. Днем мы молча и тихо, как муравьи, перетаскали все это в квартиру, потом парни надолго ушли и вернулись с несколькими блоками сигарет. Где они их взяли, мы не спрашивали.

Зато теперь мы могли курить.

Когда их не было, я хотела подняться на крышу, чтобы посмотреть, куда они подевались, но навстречу мне по лестнице спускался Антон, и он затолкал меня в окно так грубо, что я чуть не свалилась. Он поспешно поймал меня, прижал к себе и хрипло сказал в ухо:

– Прости… Тебе не надо туда. Там Глеб… мы его… достали. Положили на крышу – не гнить же ему в воде. Может, спасатели с вертолета заметят…

Я прижалась к нему и немножко помочила слезами его потную грязную майку. Но, когда мы вернулись в квартиру, я больше не плакала.

Нэнси после своей истерики наглухо замолчала и только мотала головой, когда Иван пытался заставить ее поесть. Они с Антоном влили в нее чуть ли не стакан виски, я тоже выпила довольно много, но совершенно ничего не почувствовала. Мы сидели на ковре в гостиной в кружок, дымили сигаретами и молчали, – отощавшие, немытые, со слипшимися волосами, в нелепой одежде. В глазах у Антона покачивался мрак. Иван смотрел в пол. Едкий дым, смешиваясь с запахом застоявшейся воды, плавал по комнате, и само это слово – «плавал» – вызывало у меня отвращение.

Ночью, когда Антон, наконец, заснул, я тихо встала и подошла к окну. Духота была невыносимой. Луна отражалась маслянистым блеском в темной воде. По этой воде, там, где в ней было меньше мусора, временами скользили, извиваясь, светящиеся узкие дорожки: это были змеи. Судьба, точно специально, подсовывала мне то, чего я всю жизнь боялась до одури: потоп, змей, крутые крыши, безлюдье и зловещую мертвую тишину. Было непонятно, как мне до сих пор удалось не свихнулась от ужаса. Передернув плечами, я отошла от окна и села на пол, машинально нашаривая на ковре пачку сигарет.

– Вера…

Я придвинулась к нему.

– Я тут. Ты что?.. У тебя что-нибудь болит?

Серебряный ключик рыбкой сверкнул в лунном луче у него на груди.

– Нет.

– Хочешь сигаретку?

– Нет.

Я дотронулась ладонью до его лба – лоб был влажный и холодный. Лицо в полумраке выглядело странно беззащитным и очень юным.

– Чшшшш, – прошептала я, захлебнувшись нежностью и жалостью, – я тут, тут. Спи.

– Вера, – он притянул меня к себе. – Я хочу тебе кое-что сказать.

Что-то в его тоне заставило мое сердце рухнуть в желудок.

– Ты… женат? – пробормотала я ему в плечо.

– Что?.. Да ну, чушь какая. Не женат и не собираюсь, боже упаси.

– А тогда что?

Между прочим, я обиделась. «Боже упаси», видите ли. Можно подумать, что я напрашивалась ему в жены. Я сделала попытку освободиться, но его жесткая ладонь придавила мой затылок.

– Вера. Я в Ираке убивал людей.

Он продолжал держать меня, не давая поднять голову, точно боялся увидеть выражение моего лица. Я шевельнулась, и он сразу выпустил меня.

Перевернувшись на спину и глядя в потолок, я сказала:

– Мой отец проходил срочную службу в Афганистане. Мог бы откосить, наверное: я тогда уже родилась. Но не стал. Он тоже убивал людей. Но лучше него я человека не встречала.

Антон помолчал, потом сказал:

– Дай сигаретку.

Я дотянулась до пачки, прикурила себе и ему.

– Он… в России?

– Он умер.

– Прости.

– Да ну, что ты. Это давно было.

Я не стала ему говорить, что мой отец застрелился, когда мне исполнилось восемнадцать лет.

Мы докурили, повернулись друг к другу и начали целоваться – нежно, бережно, потом все более ожесточенно, точно хотели сломать, съесть, выпить друг друга. Мои пальцы впились в его спину, я застонала первой – жалобно, точно прося пощады, – и я ее получила: потолок улетел далеко-далеко, мы стали птицами и рыбами, наша кровь смешалась, наши кости сплавились, наши голоса…

– Тошка, вы спать сегодня дадите? – недовольный голос Ивана из спальни вернул меня с небес на землю. – Половой агрессор, блин. Сколько можно?..

Нэнси что-то сонно пробормотала.

– Стенки тонкие, – виновато сказал Антон.

– Нет, просто орете громко, – сварливо ответил Иван и заскрипел кроватью. – И так дышать нечем, еще вы тут… Прикройтесь, я выйду покурить.

– Подышать, ага, – Антон натянул на нас простыню и пожаловался: – Жарко. Пить хочется.

Он был весь мокрый, как мышь. Я нащупала на полу длинную хозяйкину майку, встала и пошла на кухню за водой. Когда я вернулась, они курили, Иван в одних трусах, Тошка в простыне. Серый гнилой рассвет сочился в окна. Сигаретный дым выползал наружу длинными космами. Я подала Антону бутылку и смотрела, как он пьет: аккуратно и совсем немного, как будто растягивая каждый глоток.

– Ну, чего ты? Попей нормально, – сказала я, когда он вернул мне бутылку.

– Мне хватит. Воду надо экономить.

– У нас же ее много!

– У нас ее не так уж много, Вера.

– Ты что, думаешь, мы век тут будем сидеть?

– Век – не век… давайте спать. Завтра подумаем, как выбраться. Не хотелось бы предстать перед спасателями в виде распухших трупов. Нам-то будет уже все равно, конечно…

– Куда выбираться? – Хмуро спросил Иван. – Тут нигде сухого места нет.

– Где-нибудь да есть. Ну, и потом… Мы с тобой – ладно. А девчонки? В туалет нормально сходить негде. Одичаем же. Не может быть, чтобы в городе почти никого не осталось. Я думаю, где-то все же пипл сконцентрирован, в каком-нибудь временном укрытии. И воду туда подвозят, и лекарства, и вообще… А здесь, ты же видишь, болото. Жара. Вода кругом. Еще день, и дохлятина начнет так вонять, что мы от одного запаха загнемся. Вон, у Веры синяки не проходят. Ей бы лёд приложить хотя бы.

Надо же, он помнил про мои синяки. Я тихо протянула руку и погладила его плечо. Он не обратил на это никакого внимания.

– Надо поискать надувной матрац, – твердо сказал Иван. – Девчонок на него посадим, а сами рядом, вплавь.

– С ума сошел? – Нэнси стояла на пороге спальни, ее лицо смутно белело в рассветном сумраке. – Там змеи, в воде, ты что – не видел? И рыба дохлая, собаки, кошки… люди. Вся вода отравлена, оцарапаешься о какой-нибудь обломок – и все, кранты, сепсис. Матрац, блин. Придумай что-нибудь поумнее, пожалуйста.

– Завтра, – Антон потянулся. – Надо поспать, все-таки. Поищем досок… дверь, в конце концов, снимем… Плот сделать несложно. Но сейчас я ни на что не годен, глаза слипаются.

– Еще бы, – проворчал Иван. – Ладно, Анютка, пошли.

Они вернулись в спальню, а мы снова улеглись на полу. Сон ко мне не шел, было слишком жарко, я думала о том, как завтра мы построим плот и поплывем на нем к людям. Они нас спасут, мы выберемся из Нового Орлеана, а потом… что потом, я не знала.

– Тош, – позвала я тихонько.

– Мм?..

– Вот у тебя ключик на цепочке… это талисман?

– У каждого человека есть своя дверь, – ответил он не слишком понятно. – А раз есть дверь, то есть и ключ. Спи.

Глава 13

С утра к болотной, уже привычной вони начал примешиваться запах дыма. Антон вылез на крышу и вернулся озабоченный, с известием, что дальше к северу что-то горит: видны не только клубы дыма, но и клочья пламени.

– Похоже, газ не везде отключили. Или кто-то неудачно развел костер.

– Пожар во время наводнения – это сильно, – Иван потряс головой. – Зарррраза… хоть бы транзистор какой найти, на батарейках… Когда ничего не знаешь, можно свихнуться.

Мы с Нэнси молча возились на кухне. Мне лично уже даже кофе не хотелось, но надо было чем-то себя занять. На кухонном прилавке лежали каминные спички, найденные Иваном. Я взяла их, повертела в руках…

– Тош, как ты думаешь, пожары тушат? Я имею в виду – если в городе пожары, спасатели же сразу туда… или нет?

– По идее – да, – он кивнул. – Ты предлагаешь поджечь тут все, и этим привлечь внимание?

– Нет. Я предлагаю разжечь камин.

– Камин?..

– Ну да. Дым пойдет, его заметят. Только надо в огонь какую-нибудь очень дымящую штуку положить. Типа пластмассы.

Нэнси бросила консервный нож и повернулась ко мне.

– Ты думаешь, в этом климате кто-нибудь пользуется каминами? Они тут только для проформы, чтобы было куда чулок на Рождество присобачить. И семейные фотки в рамочках выставить. А если так, то труба давно забита, дым пойдет не наружу, а внутрь, и мы задохнемся… – Она мрачно тряхнула головой, откидывая с глаз слипшиеся прядки волос. – Может, оно и к лучшему. Я слышала, от угарного газа просто засыпаешь, и все.

– Ерунду не говори! – Иван в два шага пересек кухню и обнял Нэнси за плечи. – Умирать собралась? Я – нет.

– А кто тебя спросит? – Нэнси вырвалась. – Глеб тоже не собирался. И Жека. И эти все, – она кивнула за окно, – которые там… плавают.

– Нэнси, – сказала я. – Если у хозяев в доме есть коробка каминных спичек, то зачем-то они им нужны, так?

– Давайте попробуем разжечь, – рассудительно сказал Антон. – Там видно будет.

Камин в гостиной выглядел как все камины в старых домах – солидный, обложенный кирпичом, с широкой полкой поверху, на которой действительно стояли фотографии в серебряных рамках – мужчина и женщина в обнимку, они же на поле для гольфа, двое смеющихся мальчиков-близнецов с металлическими пластинками-«брейсами» на зубах, еще эти же мальчики, но уже в мантиях бакалавров… Хорошо бы, – почему-то подумала я, – чтобы с ними все было в порядке.

Возле камина, как положено, в латунном ведерке пылились кочерга, каминные щипцы, еще что-то вроде совочка для углей… Рядом высилась аккуратная горка дровишек: одинаковые поленца, купленные, наверное, в специальном магазине. Когда я впервые увидела в какой-то лавочке красочные упаковки дров, я подумала, что это шутка. А теперь привыкла…

Антон взял нож и сноровисто нащипал лучины, сложил три поленца в каминный зев и поджег. Сначала мне показалось, что дрова не загорятся. Но они загорелись, и потом начали пылать довольно охотно – а главное, дым, как положено, уходил в трубу. Иван слазил на крышу, чтобы посмотреть, и вернулся недовольный: почти прозрачный дымок вряд ли мог быть замечен издалека.

– Резина нужна, – задумчиво произнес Антон. – Каучуковый уплотнитель для двери, например… Или хоть пляжные тапки, резиновый коврик для душа. Дым будет какой надо. Ну, правда, и запашок тоже появится…

Мы с Нэнси обшарили обувной шкаф и нашли старые мужские вьетнамки и разбитые кроссовки. Все это полетело в камин, и через несколько минут мы уже задыхались от резиновой вони. Пришлось выбираться на крышу подышать, хотя там было немногим лучше: жарило солнце, несло размытой канализацией, болотом, гнилостным смрадом. Парни загораживали от нас с Нэнси соседнюю крышу – но мы знали, что там лежит Глеб, бедный Бред Питт, который в огне не горит и в воде не тонет… Никто его не подобрал, никакие спасатели, и жаркий ветерок доносил до нас запах разложения и резкие крики чаек: парни прикрыли Глеба каким-то покрывалом, но птицы настырно клевали его через плотную ткань… Я старалась не дышать носом, Нэнси заткнула уши. Она была очень бледна, просто до синевы. Я, наверное, тоже. Однако скоро «резиновый» дым пошел черными клубами, и мы стали с надеждой оглядывать окрестности, каждую минуту ожидая вертолета или амфибии, на которых к нам прибудет спасение.

Но никто не спешил вызволять нас. Камин прогорел, дым иссяк, мы вернулись в квартиру, а помощь так и не пришла.

К ночи по всему кварталу начались перестрелки.

– Что происходит-то, а? – Иван стоял у окна, напряженно вглядываясь в темноту. – Война, что ли?.. Кто в кого стреляет?

– Отойди от окна, не отсвечивай! – нервно сказала Нэнси. – Какая тебе разница, кто в кого, если попадут в тебя?

– Там люди на плотиках, – Антон смотрел в другое окно, вжавшись в простенок. – Черные, ага. Скорее всего, это мародеры, квартал-то богатый… Могут и до нас добраться, пожалуй. А оружия у нас нет.

– А у них откуда оружие, интересно?

Антон пожал плечами.

– Если я правильно понимаю ситуацию, к прорыву дамб никто не подготовился, так что сразу после затопления начался беспредел… Оружейные магазины, например, взломали первым делом. Это элементарная схема любых бедствий. И дальше по нарастающей… Меня другое волнует: как нам отсюда убрать свои задницы. Это же Френч Квотер, здесь магазинов море, есть что грабить. Попадем под раздачу. Зря мы тут засиделись, надо было сразу уходить, как я и говорил тогда.

– Нам бы ночь простоять, да день продержаться, – невесело пошутил Иван.

Антон шутку не принял.

– Только ночь, – твердо сказал он. – Завтра уходим любым способом, хоть вплавь. Девчонки, ложитесь спать. Мы с Иваном покараулим. Если что… если сюда полезут… разбудим, по крышам попробуем незаметно проскользнуть. В нашем положении самое лучшее – не привлекать к себе внимания. Пока мы их видим, а они нас – нет, у нас есть преимущество.

– Не будем мы спать, – угрюмо отказалась Нэнси. – Если что, надо быть наготове, а мы тут станем, как клуши, глаза продирать… Нет уж. Мы лучше пока вещи соберем.

И мы стали собирать вещи. Впрочем, собирать было особенно нечего. Мы упаковали в двойной целлофановый мусорный мешок свои платья и еще по паре маек для каждого на всякий случай, тренировочные штаны для всех четверых, воду и консервы, каминные спички, сигареты, а также початую бутылку виски. Упаковывая платья, мы обе, наверное, с трудом верили, что всего пару суток назад надевали их, эти нежнейшие лоскутки, чтобы выглядеть красивыми, очаровательными и желанными. Сейчас я лично предпочла бы что-нибудь попроще и где-нибудь подальше отсюда, скажем, в осточертевшей Филадельфии, которую мы с Нэнси совсем недавно покидали, преисполненные надежд.

Пока мы возились с вещами, Антон не отходил от окна, наблюдая за перемещениями бандитов, а Иван осторожно потрошил хозяйский чулан в поисках помпы для надувного спального матраца, который обнаружил свернутым на антресолях. Он старался светить фонариком аккуратно, чтобы свет не заметили снаружи. Там все еще слышались выстрелы, которые, правда, сделались реже.

– Слушай анекдот, – сказала Нэнси. – Сидят две мыши в мышеловке…

– Да ну тебя.

– Нашел! – Иван победно потряс маленьким ножным насосом. – Хороши мы были бы, если бы у этих буржуев помпа была электрической… Ну, что, я матрац надую пока? Мало ли, вдруг дырявый.

– Надувай, ага, – Антон не отрывался от окна. – Кажется, они поделили территорию, выяснили отношения и теперь сматываются. Наши шансы дожить до утра возросли, поздравляю. Девчонки, вы бы все-таки легли, а?

– Все равно ведь спать невозможно в такой духоте, – я помахала подолом майки, пытаясь хоть немного освежить разгоряченное тело. Лосины мы с Нэнси давно сняли, благо, майки были достаточно длинными, чтобы прикрыть трусики. – Мне кажется, если я сейчас лягу и усну, я просто не проснусь утром.

– И я, – со стоном поддержала Нэнси. – Сейчас бы прохладный душ…

– Кто-то, кажется, собирался мыться раз в месяц, – съехидничала я. – Радуйся – твои стенания были услышаны.

– Никогда ничего не просите, – с невеселой ухмылкой сказал Иван, – потому что вам могут это дать.

– Намочите салфетки и оботритесь, – посоветовал Антон. – Станет легче.

Я с сомнением посмотрела на две неупакованных бутылки с водой. Обтереться очень хотелось, но вдруг нам потом не хватит именно этих нескольких глотков воды, которые мы сейчас истратим?..

Антон молча скрылся в ванной и вернулся с двумя маленькими махровыми салфетками, которые американцы используют в качестве мочалки. Он сам отвинтил пробку на бутылке, смочил мягкую ткань и сунул мне в руки.

– Давай. Ты измученная вся. Оботрешься – сможешь уснуть.

– Отвернись.

Мы с Нэнси скинули майки и обтерлись, помогая друг другу. Вода приятно остудила потные тела, и я спохватилась:

– Тош, а вы с Иваном?..

– Мы перебьемся.

– Ничего не перебьетесь! – Нэнси уже снова смачивала свою салфетку. – А ну, идите сюда. Если вы свалитесь от духоты, нам с Верочкой вода уже не понадобится. Потому что останется только лечь и умереть. Вы – наша единственная надежда. Вера, стяни с него майку!

Я подошла к Антону, и он уступил – слегка улыбнулся и поднял руки, чтобы я могла стащить с него его черную майку. Он помедлил и снял очки, я осторожно приложила мокрую салфетку к его лицу, и он сразу закрыл глаза.

– Повернись… подними руку… теперь левую… теперь лицом ко мне…

Обтирая его, как маленького, я не удержалась – поцеловала темный сосок. Он вздрогнул и покачал головой:

– Веди себя прилично – мы не одни.

– Ты имеешь в виду тех черных на улице?..

– Нет, Аню с Иваном.

– Они ушли в спальню.

– Тогда… поцелуй меня еще раз.

И я поцеловала его еще раз.