Текст книги "Последний мятеж"

Автор книги: Ольга Резниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Погуляйте пока, гости дорогие. Не до вас сейчас.

Совещались туземцы недолго. Охотник, он же Петя, явно принес нерадостные новости, но, судя по косым взглядам, основной проблемой был вопрос о том, что делать с гостями. В конце концов решение было принято, и Джон объявил его:

– Пойдете с нами. Это далеко и долго. Если не захотите или не сможете – убьем. Рановато, конечно, но возиться сейчас с вами некому и некогда.

Как бы в подтверждение его слов, сверху сквозь листву пробился еле слышный гул вертолетного двигателя.

Пока Охотник общался с Лойкой и Пушем, Николай успел справить нужду и надеть чистые носки. Он уже почти зашнуровал второй ботинок, когда Сталик повелительно махнул рукой. Николай сначала удивился, что народ куда-то собрался на ночь глядя, а потом подумал, что это даже и хорошо – долго идти сегодня не придется. Он даже отказался, когда Вар-ка хотел забрать его рюкзак – в нем и весу-то килограммов семь-восемь! Вар ничего не сказал, но так многообещающе улыбнулся, что Николаю опять стало страшно.

Охотник двигался первым, за ним Джон, сопя и отхаркиваясь на ходу, а замыкал процессию коротконогий Сталик. Ни тишины, ни маскировки никто особенно не соблюдал, и Николай полностью сосредоточился на том, чтобы не сбиться с шага. Сначала его раздражал едкий запах пота, исходящий от идущих впереди, но потом ему стало не до этого – темп все нарастал. К тому времени, когда, по представлениям Николая, пора было уже передохнуть, путники окончательно перешли на полушаг-полубег. Оставалась надежда, что туземцы просто хотят как можно дальше продвинуться до темноты, и Николай держался.

Разочарование было полным и ужасным: они спешили только для того, чтобы засветло оказаться в долине какой-то реки, где вдоль воды можно двигаться и в темноте. До состояния Николая никому не было дела, и он прошептал, рискуя сбить дыхание:

– А ведь я больше не могу, Вар!

– Знаю, Коля. Но ты должен! У них какие-то свои дела, но они нас не оставят и ждать не будут – просто убьют. Они не врут, я чувствую.

– Меньше мучиться – все равно сдохну!

Еще некоторое время они шли-бежали молча, пока сумерки совсем не сгустились. Николай начал спотыкаться и откровенно отставать. Джон впервые за время пути удостоил его вниманием: полуобернулся на ходу и прохрипел:

– Все, что ли? Наконец-то! Пора уж…

Ему ответил Вар-ка:

– Нет. Рано. Мы дойдем. Коля, давай попробуем транс. Это опасно, но выбора, похоже, у нас просто нет. Я буду говорить заклинание, а ты мысленно повторяй за мной. Сможешь? Ты, Джон, не слушай – вдруг и на тебя подействует.

– Пошел в задницу, колдун!

– Я предупредил тебя, Джон.

Наверное, минут через пять-десять Николай потерял бы сознание и без посторонней помощи. Под монотонно-ритмичное бормотание Вар-ка за спиной ему не стало легче – боль в ногах и обожженных бронхах никуда не делась, просто стало гаснуть то, чем она воспринималась. На последнем проблеске сознания Николай успел удивиться, что вокруг темно, он почти не видит, куда ступает, но почему-то не падает. Или он давно уже упал и умер?

Куда делись остаток ночи и раннее утро, Николай так и не узнал, да и, честно говоря, узнавать не хотел. Пробуждение или, точнее, обретение сознания было ужасным. Наверное, так должен чувствовать себя утром непьющий человек, который накануне допился до беспамятства и был жестоко избит. Его теребили, от него чего-то требовали, а он не понимал – не мог и не хотел понимать. В конце концов его куда-то потащили – сначала волоком, а потом на чьей-то спине. Кажется, он опять отключился и вновь пришел в себя только от удара о землю – его сбросили с небольшой высоты. В мозг пробился шепот Вар-ка:

– Кончай дурить, Коля! Давай, давай, просыпайся! Глаза открыты, ты дышишь, дышишь…

Наверное, Вар-ка опять колдовал, поскольку в голове постепенно прояснилось. Потом он тихо сказал кому-то рядом:

– Все: почти очухался.

Николаю немедленно сунули в руку какой-то предмет – он покрутил его и с удивлением понял, что это половинка бинокля. А Вар-ка опять шептал:

– Коля, вон там какой-то старый корабль и возле него люди. Нужно попытаться понять, что они делают. Я не смог – попробуй ты.

Николай вздохнул и перевернулся на живот.

Они лежали на вершине какого-то бугра, заросшего кустами. Впереди было что-то вроде широкой котловины, противоположный склон которой поднимался невысокими уступами – ну, натуральная долина реки, только почему-то почти без воды. Вот это – русло, вон пойма, а дальше пошли террасы… Только обычно на низкой пойме ничего путного не растет, потому что она прочищается ежегодными паводками, а тут… А тут лес, лес, лес! А вон там, на том, что по идее должно быть прибрежной отмелью, кусты и деревья вырублены и растащены в стороны так, что образовался свободный участок – посадочная площадка? Похоже – вон штабель ящиков… А это что? Охрана?!

«Подзорная труба» давала очень большое увеличение, и Николай довольно долго рассматривал пейзаж на том берегу. Наконец его дернули за ногу и повелительно спросили гнусавым голосом:

– Ну?!

Он оглянулся – рядом на корточках сидел Охотник в полном боевом убранстве и смотрел на него щелями безбровых глаз. Так близко Николай его еще не видел, да и не хотел бы.

– Там… там… Это похоже на вертолетную площадку. А дальше вправо торчит, кажется, днище корабля или баржи – лежит на боку, ее всю за кустами не видно, но вроде большая. Люди какие-то в… скафандрах. Одни стоят с оружием и вроде как охраняют, другие ящики таскают и что-то там делают.

Охотник не изменил позы, на голове его никакого движения видно не было, голос шел откуда-то из груди:

– И без тебя знаю! Дебил, что ли? Ты можешь сказать, ЧТО они делают? И зачем?

– А что в этих ящиках?

– В ящиках? Гм… Сейчас!

Охотник легко поднялся и, пригибаясь, нырнул куда-то в кусты вниз по склону, а Николай опять стал упражняться с биноклем. Тошнота почти прошла, но боль и слабость во всем теле никуда не делись – трубку приходилось держать двумя руками. Вар-ка лежал рядом и, похоже, просто спал. Николаю спать тоже хотелось, но он держался усилием вновь обретенной воли и честно пытался понять… Собственно говоря, ему самому наиболее загадочным казался тот факт, что люди, которых он издалека рассматривает, облачены так, словно находятся в зоне то ли радиоактивного, то ли химического заражения. Баллонов с кислородом, правда, на спинах у них нет, но часть из них – те, что таскают ящики, – обмундированы во что-то очень похожее на «общевойсковой защитный комплект» с противогазом на лице. А другие – те, что с оружием, – вообще как космонавты или летчики-высотники из американского фильма. И чего они, спрашивается? Воздух-то здесь вполне нормальный… Так или иначе, но дело как-то связано с армией, с военными.

Николай уже почти заснул, когда Охотник вернулся и бросил на землю большой плоский камень. На нем было что-то изображено кусочком известняка или мела.

– На ящиках наклейки с таким рисунком. Или – почти таким. Ты это знаешь?

Николай присмотрелся:

– Кажется, что-то знакомое. Сейчас, подожди…

Он опять стал смотреть в трубу. Ну да, все сходится.

– Ну?!

– Слушай, как тебя… Петр, кажется?

– Не твое дело!

– Хамишь, однако… Не знаю уж, как тут в вашем мире…

– Говори!!

– В общем, могу предположить – утверждать не буду! – что в ящиках взрывчатка. Ребята в противогазах растаскивают и расставляют заряды. И вяжут сеть.

– Какую еще сеть?!

– Ты что, не рубишь? Взрывную, конечно! Они, похоже, собираются разнести вдрызг это старое корыто и тротила не жалеют. Если, конечно, здесь у вас имеют дело с тротилом. Чтобы заряды сработали одновременно, их нужно одновременно подорвать, то есть все сразу.

– Зачем?

– Что «зачем»? Зачем баржу взрывают? Откуда же я могу знать?

– Зачем подрывать все заряды сразу?

– Ну, привет! У нас, например, обычная войсковая взрывчатка от удара взрывной волны не срабатывает: если зарядов много, а подорван будет только один, то остальные просто разбросает в стороны. Поэтому для каждого заряда нужен свой детонатор, включенный в общую сеть. Говорю сразу: способов подрыва много, и какой будет использован здесь, определить не могу: электричество, детонирующий шнур, огнепроводный шнур, комбинация разных способов – все, что угодно!

– Как они это сделают? Убью!!

– Слушай… Охотник! Чего ты от меня хочешь? Я, на самом деле, не настоящий сапер и почти никогда ничего сам не взрывал. Как это делается, правда, видел. Тебе-то чего надо? Знать, как спрятаться? Здесь, наверно, уже безопасно, хотя какая-нибудь железяка может и долететь. А запугивать меня нечего! Вы, насколько я понимаю, все равно нас собираетесь порешить, так что придумай что-нибудь другое. Лучше всего просто объясни, что тут происходит и зачем? Почему те ребята в скафандрах? Здесь что, зараженная зона?

– Это они – из зараженной зоны! Им надо помешать.

– Они комфаши? Это что, сокращенное «коммуно-фашисты», да? А вы кто? Гонители – это что? И что там, в барже?

Охотник сморщил переднюю часть головы под глазами:

– Хочешь увидеть? Увидишь! Как им помешать?

– Ну, не знаю… Не дать вставить детонаторы – стерженьки такие с проводами или шнурами. Все эти шнуры-провода должны идти от заряда к заряду, а часть их стянута в одно место, откуда, собственно, и будет произведен подрыв…

Гул в небе Николай услышал еще раньше, а теперь понял, что на сей раз вертолет, похоже, идет сюда и, вероятно, где-то тут и будет садиться. В отличие от Николая, Охотник не стал вертеть головой и всматриваться в клочок неба между ветвями. Он отобрал у Николая «бинокль» и гнусаво скомандовал:

– Лицом вниз! Не двигаться! Накройте их!

Собственно говоря, двигаться Николай особенно и не собирался: он только успел увидеть, как возникшие рядом человекоподобные существа накрывают их с Вар-ка крупноячеистой сеткой, к которой привязаны ветки и пучки травы, – и почти сразу уснул.

Пробуждение было насильственным и на сей раз более грубым – его встряхнули и поставили на ноги. Это был Джон.

– Хотел смотреть? Иди!

К своему немалому удивлению, Николай обнаружил, что уже может стоять и даже двигаться, перебирая ногами. Однако попытку ускорить процесс он решил пресечь сразу:

– Если ты, Джон, будешь толкать меня в спину, то я свалюсь, и тебе придется меня нести. Вряд ли тебе уже разрешили меня зарезать…

Еще одна маленькая радость заключалась в том, что Николай не чувствовал на ногах серьезных потертостей: он-то боялся, что в ботинках будет просто хлюпать кровь! Даже интересно…

По мере того как они приближались к барже, присутствие людей чувствовалось все сильнее и сильнее: кто-то впереди сворачивал в сторону, уходя с их дороги, какие-то неясные фигуры мелькали в кустах. В конце концов Николай оказался на расчищенном участке, который он принял за посадочную площадку для вертолета. Никаких ящиков тут уже не было, зато здесь и там валялись тела в серебристых или серо-зеленых комбинезонах. От одного к другому бродил высокий широкоплечий человек с маленькой лысой головой.

Николай уже понял, чем занимается Охотник, но все равно вздрогнул, когда тот выдернул очередную железку из чьего-то неподвижного тела. Звук получился негромкий, но…

Петр обращался не к нему, а к Джону. Он даже не сказал, а еле слышно пробурчал, вытирая заточенный кусок арматуры о чужой комбинезон:

– Покажешь ему трюм. И быстрее!

Судно имело в длину метров тридцать и больше всего походило на речную баржу. Никаких видимых повреждений на корпусе, кроме сквозной ржавчины, Николай не заметил, и было совершенно непонятно, как такая махина оказалась метров на десять выше ближайшей воды, которой, кстати, и было-то по колено. Джон слегка толкнул его в спину:

– Ну?!

– Не нукай! Чего ты от меня хочешь? Ящики расставлены, но никаких взрывателей-детонаторов я не вижу. Вон шнур валяется – не размотанный даже! Кому помешала эта руина? И как она тут оказалась?

– Пошли!

Поднимаясь по ржавой железной лестнице, Николай оглянулся – внизу Джон разговаривал с человеком, одетым в какие-то серо-зеленые лохмотья.

Наверху Николай задержался и стал смотреть, как внизу стремительно исчезают следы недавнего побоища: неясные, сливающиеся с травой и кустами фигуры людей уносят в заросли ящики со взрывчаткой и трупы в комбинезонах. Еще минут десять, и все будет чисто и ровно.

Тихо загудел ржавый металл под ногами – Джон спрыгнул на палубу.

– Вон там люк – иди и смотри.

На всякий случай Николай старался ступать мягко и на полусогнутых ногах – кажется, вот-вот ухнешь.

Крышка люка сорвана и валяется рядом. Николай присел на корточки и стал всматриваться в полумрак. Собственно говоря, там было неглубоко и света, в общем-то, хватало. Просто не хотелось видеть и верить.

Трюм был наполовину забит костями, а сверху лежали почти целые скелеты. Человеческие.

Глава 2. Царство Небесное

Помещение явно находилось у самой поверхности – дневной свет проникал сквозь узкую длинную щель под потолком. Теплый влажный воздух был пропитан запахом застарелого неопрятного человеческого жилья. Пока глаза не привыкли к полумраку, Николай так и не мог понять, есть тут кто-нибудь или нет, – явственно слышалось только журчание воды.

– Подойди сюда, чтобы я тебя видел, – прошелестел голос, лишенный интонаций.

Кажется, это обычная чугунная ванна с обколотой по краям эмалью. Она на две трети засыпана мелкими окатанными камнями. В нее по жестяному желобу, идущему от стены, стекает вода, а на другом конце она переливается через край на железный поддон, по которому уходит куда-то в угол – наверное, там дырка для водостока. Под тонким слоем воды на камнях лежит человек – на поверхности только его голова с коротким ежиком седых волос. Лица в полумраке не разглядеть – одни морщины, зато хорошо видно его обнаженное тело под водой – это, по сути, скелет, обтянутый дряблой размокшей кожей. Кроме почти полной атрофии мышечной ткани, Николай никаких аномалий не заметил – две руки, две ноги…

– Нравится? Вот так и живу – давно уже.

– Что, так все время и лежите в воде?

– Ага, лет тридцать уже, наверное. Никак не умру – водичка теплая, и в ней, похоже, что-то намешано. Только химанализ сделать некому. Ничего, что на «ты»? Я ведь раза в три, наверное, старше тебя.

– Сколько же вам лет?!

– Не много: семнадцать… после ста. Все живу и живу.

– Извините!

– Ничего… Меня зовут Валентин Сергеевич. А ты, кажется, Николай?

– Именно так: Турин Николай Васильевич.

– Это правда, Коля, про другие миры, про иные реальности? Или это у вас такая легенда для… дураков?

– Валентин Сергеевич, вы тоже будете устраивать проверку? Сначала меня, потом Вар-ка, потом сравните наши показания? Мне показалось, что кое-кто из ваших людей может работать лучше любого детектора лжи. Я не прав?

– Послушайте, молодой человек… э-э… Коля, твой приятель сидит за стенкой и все прекрасно слышит. В отличие от тебя, он обладает способностью… э-э… влиять на собеседника, на его восприятие. А у меня… у меня осталась только способность дышать и… усваивать пищу.

– Тем не менее мне кажется, что вы здесь главный и, наверное, только вы можете объяснить, что здесь происходит. Наши сказки, похоже, никому не интересны, но нас почему-то не убили, а привели к вам. Зачем? Для опытов? Как источник генетического материала?

– Какого материала?! Генетического? Это что же… Это в вашем… в твоем мире получило развитие?!

– Генетика? Конечно, получила. Правда не сразу. Но я, к сожалению, в этом почти дуб.

– Ну-ну, забавно… Значит, говоришь, в твоем мире коммунисты и фашисты так и остались врагами? И национал-социалистическая партия была разгромлена и уничтожена?

– Ну да, в послевоенной Германии лет двадцать шли судебные процессы над активистами.

– А потом рухнул и Советский Союз?

– Рухнул, как миленький! И никто не заступился!

– Невозможно представить, просто невозможно! Все эти секретари обкомов, горкомов – за решеткой, с лопатами, с тачками… Или им сразу давали «вышку»?

– Видите ли, Валентин Сергеевич… Мне бы очень хотелось сказать, что вся наша партийная верхушка получила высшую меру, а остальные отбывают сроки. Но это, к сожалению, не так. Компартию даже не запретили, хотя попытки предпринимались. С другой стороны, у нас советская власть продержалась чуть больше семидесяти лет, и люди… В общем, вторая гражданская война не состоялась. Если хотите, я расскажу, как это все было.

– Да-да, конечно, но… потом. Понимаешь, Коля, в последние годы меня не покидает ощущение, что в любой момент я могу умереть. Просто остановится сердце – и все. А у меня дела.

– И мы вам нужны для одного из этих дел? Простите за резкость, Валентин Сергеевич, но больше «втемную» я ничего делать не буду! Хоть убейте! Хватит с меня полусотни трупов! Что там за баржа? Почему ее хотели взорвать? Откуда там столько костей? Это что, кладбище?!

– Там уже кости? Да… А раньше… Запах чувствовался за много километров, и находиться рядом…

– Что это за баржа, в конце концов?!

– Спокойно, Коля! Ты видел одну? Тогда ты не понял самого главного…

– Чего я не понял? Зачем перебили саперов?!

– Коля, Николай… Васильевич (правильно?), таких нефтеналивных барж там, в старом русле, двадцать две. И еще столько же мелких судов. Целый речной флот. И все под завязку.

– Так это…

– Да, Коля. Их погрузили в трюмы живыми. Заварили люки и отправили караван вниз по течению. Воды тогда еще хватало. А что, у вас такого не было?

– Н-не знаю… Если только Бакинский этап… в войну… Но это слишком. Разум отказывает.

– Сколько там было?

– Двести тысяч, кажется…

– У нас меньше. Думаю, не намного, но меньше. Во всяком случае, в этом караване.

– Так он… не один?!

– ЗДЕСЬ один. Почему ты так удивляешься, Коля? Ты ведь говорил, что полжизни прожил при советской власти? Мне правильно передали?

– Правильно…

– А вот что действительно непонятно и удивительно, так это ЗАЧЕМ комфашам понадобилось взрывать баржи. Ты, кажется, что-то в этом понимаешь?

– Во взрывах? Больше теоретически… Судя по количеству тротила, от баржи должна была остаться просто воронка.

– Та-а-ак… Похоже на зачистку следов. Но зачем?! Или все-таки… Тебе знакомо слово «перестройка»?

– Ну… да… Только здесь, наверное, это может быть что угодно.

– А у вас?

– У нас… Как бы это сформулировать? Ага, этим термином обозначили начало демонтажа советской власти и Советского Союза – вот так! И еще: на язык просится слово «гласность» – они обычно употреблялись в паре.

– Это что такое?

– Я бы это расшифровал как снятие некоторых запретов на распространение информации. Не всех, конечно.

– Так, Коля! Это очень важно. Мне нужно подумать. Тут где-то должен быть стул, если не унесли… Посиди немного.

Минут двадцать, наверное, Николай молча слушал журчание воды, прежде чем прозвучал следующий вопрос:

– Здесь может быть нефть?

– Нефть?! Быть – где?

– Здесь, в этом районе.

– Н-не знаю… Я же не нефтяник. Да и район у вас тут, по сути, закрытый – обнажений почти нет… Кое-что я, конечно, видел мельком… В основном, кажется, осадочные… И рельеф… Наверное, может – почему бы и нет?

– А как получают информацию об этом?

– Ну, как… Бурят скважину, пока фонтан не ударит. Обычно они глубокие… Но сначала производят предварительную оценку, разведку территории. Методов всяких много, в основном, геофизика. Я уж и забыл почти все – не моя специальность.

– Для чего может понадобиться скважина в десяток-другой метров?

– Ну, не знаю… Может быть, чтобы получить керн – такую колонку, столбик горных пород с глубины, если нигде на поверхности они не выходят. Или чтобы опустить в дырку приборы и изучить свойства этих пород. Мало ли зачем… Есть способ сейсморазведки: в скважине взрывают небольшой заряд и фиксируют сейсмические волны – как бы просвечивают землю на глубину. Только таких скважин, кажется, должно быть несколько. Не специалист я, извините.

– Во-от оно что! Ларчик-то просто открывался!

Старик, кажется, опять собрался погрузиться в размышления, но Николая это никак не устраивало.

– Валентин Сергеевич, а МНЕ вы чего-нибудь объяснить не хотите? Просто из вежливости, а?

– Вежливость тут ни при чем. В этом году некому идти с детьми, а времени осталось мало. Если ты согласишься, то тебе придется что-то объяснить.

– Идти с детьми?! Куда и зачем?

– На границу. Отправлять их в… Царство Небесное!

– Значит, так, Коля: ты еще молодой, а информация – это жизнь. Причем не только твоя. Ты можешь сразу отказаться, и тогда, может быть, будешь жить довольно долго. Часть твоего потомства может оказаться жизнеспособной и даже здоровой – нам нельзя упускать такой шанс!

Другой вариант: ты соглашаешься, как ты говоришь, «втемную». Тогда ты должен будешь оказаться в нужное время в нужном месте. Как – не твоя забота. Прилетит вертолет, ты молча подпишешь бумаги, сфотографируешься на память, попрощаешься с детьми и… свободен.

– В каком смысле?

– В прямом: можешь сразу сдаться комфашам, а можешь попытаться вернуться сюда. Шансов не много, конечно, но они есть.

– А что я буду делать у комфашей? Может, они меня сразу и пристрелят?

– Вряд ли. Им нужна информация о нас. По крайней мере, раньше всегда была нужна. Теперь уж и не знаю… Ты им сразу все расскажешь. Все, что знаешь.

– Ага, это в том случае, если я ничего важного знать не буду, да?

– Конечно. Это касается и тебя, и твоего приятеля. Наш район комфаши называют «Мертвые земли». Но, как ты заметил, они совсем не мертвые. Народу здесь живет довольно много, и в последние годы комфаши сюда почти не суются. Очень редко кто-то из наших попадает к ним. Но если попадает, это обычно приводит к санации местности. Что такое «санация»? В лучшем случае они будут долго и упорно обстреливать с вертолетов предполагаемое место, где расположен поселок или деревня.

– А в худшем?

– Ну-у, вариантов множество: ковровая бомбардировка (знакомо?), напалм, химия… Кроме, пожалуй, десанта – на это они даже возле границы редко решаются.

– Значит, тут просто никто ничего не знает, чтобы не выдать?

– Конечно. Здесь же нет никакой армии – просто живут люди.

– Страна в стране? И война… А Гонители?

– Стоп! Или ты не понял?

– Понял. Почти половину. Не знаю, как Вар, но «вслепую» я ничего делать не буду. У вас, похоже, нет выбора, и, простите за цинизм, я могу выдвинуть кое-какие условия.

– Рискни, Коля!

– Запросто. Вы мне все объясняете, вводите в курс, так сказать. Я принимаю решение. В любом случае плата за услугу – гарантированная возможность вернуться туда, откуда мы пришли.

– Но ты уловил, что если начнешь ориентироваться в событиях и географии, тебя нельзя будет даже выпустить жить у нас в деревне? Ты будешь опасен для всех. И отпустить вас в эти, как ты их называешь, другие миры тоже нельзя, потому что я не понимаю, что это такое.

– Думаю, что можно не спрашивать, почему бы вам просто не отпустить нас туда, на сопку.

– Можешь спросить, и я отвечу. Нужно отправить детей. Это важно для всех. Ради этого многие погибнут. С вами или без вас – мы все равно попытаемся. Ваш отказ – это много лишних смертей людей, которые виноваты только в том, что родились на свет. Понятно, какой у меня выбор?

– Понятно. Знакомая ситуация… Ладно, я – играю! Но с условием! Как Вар, я не знаю…

Старик в ванной даже не повысил голоса:

– Петя, если этот парень, Вар-ка, готов играть по тем же правилам, пусть зайдет. Только глаза ему завяжи – старый я уже.

Еле слышно скрипнула дверь, и Вар-ка шагнул внутрь.

– Привет, Вар! Ты все слышал?

– Конечно, Коля! Нас, похоже, опять вяжут.

– Еще как! Тебе повязка не давит?

– Давит немного, но так приятно чувствовать себя могучим колдуном, у которого даже взгляд опасен!

– Молодые люди! У вас еще будет время поболтать… может быть. Что вы хотели узнать?

– Говори ты, Коля, а я помолчу от греха.

– Ладно… Валентин Сергеевич, тут у вас что? Зона экологического бедствия? Резервация? Что это за территория?

– Что значит «экологического», я не понимаю, но бедствие, как видишь, налицо. Как в твоем мире обстоит дело с поворотом северных рек?

– Все нормально: отбились! Официальная версия – отказались из-за протестов ученых и общественности. На самом деле, наверное, у партии и правительства были какие-то другие резоны, но дело свернули.

– У нас не свернули. У нас – повернули!

– Так во-о-от в чем дело! И мы, конечно же, болтаемся в бассейнах тех самых рек, которые повернули! Которых больше нет – одни пустые долины! Во-от оно что! То-то я смотрю… Но почему… почему такие… гм… странные растения, животные и… люди?! Я понимаю: нарушение равновесия в природе, разрушение биоценозов… Но то, что мы видели, это же все… гм … явно на уровне генов!

– Говори уж прямо: кругом сплошные уроды! Мне, правда, иногда кажется, что уроды живут как раз там – за границей санитарной зоны.

– Валентин Сергеевич, по-моему, изменение водного режима, характера руслового стока и прочего не должно привести к такому.

– Для народа Страны Советов нет ничего невозможного, ведь он вооружен единственно верным учением! Конечно, дело не только в этом. А что в твоем мире было известно о самих работах по переброске стока северных рек?

– Ну… почти ничего. Намеки, слухи… Например такой: работы уже начаты, на водоразделе установлено и подорвано несколько ядерных фугасов средней мощности с целью перемещения колоссальных объемов грунта. После этого район закрыт на карантин сроком на тридцать лет. Понимаете, когда я только начинал учиться – курса, примерно, до третьего – эта тема как бы витала в воздухе. Все наши преподаватели, конечно, имели допуски к информации разного уровня секретности, но нам почти ничего не рассказывали. Тем не менее чувствовалось, что люди ожидают начала чего-то грандиозного, когда и они сами и их ученики будут востребованы государством со страшной силой. Подозреваю, что в те годы как раз приближалось окончание карантина. Мы же должны были стать геологами по гражданской специальности и офицерами инженерно-строительных войск – по военной. А потом случилась какая-то подвижка в «верхах», и все рассосалось.

Допустим, что у вас тут произошло нечто подобное – развалить водораздел континентального порядка, пожалуй, действительно можно только ядерными фугасами, установленными «на выброс». Но, насколько я помню, после подобных взрывов радиоактивное заражение местности минимально и сравнительно кратковременно, не то, что в случае взрыва ядерного реактора атомной электростанции. Так, например, города, подвергшиеся у нас атомной бомбардировке в конце прошлой войны, давно отстроены заново и заселены. Никаких мутантов там нет, наоборот – чуть ли не самый высокий процент долгожителей в Японии. Здесь же мы видим…

– Послушай, Коля, – мягко прервал его Валентин Сергеевич, – я не бог, не член ЦК и даже не засекреченный академик – и никогда ими не был. Я простой инженер и могу только догадываться, как это все получилось. В другой обстановке ты, может быть, лучше меня бы во всем разобрался.

– И о чем вы догадываетесь?

– У меня мало информации, но было много времени, чтобы ее жевать. Какие-то работы на водоразделе велись давно. Кажется, они активизировались после подписания Советско-Американского договора о паритетном сокращении запасов ядерного, химического и биологического оружия. Там еще, помнится, был мораторий на космические исследования и информационную агрессию. А в районе водораздела, по слухам, были какие-то заводы или лаборатории. Возможно, под шумок о повороте рек наши просто взорвали какой-нибудь заводской комплекс или склады. Может быть, даже на глазах у американских инспекторов. Не зря же после этого с Советского Союза сняли продовольственную блокаду. А Центрально-Сибирскую впадину объявили зараженной территорией – карантин на тридцать лет. Потом еще на тридцать, потом еще.

– А люди?

– Тут почти и не было населения. А кто был, тех эвакуировали.

– Или только сообщили об этом?

– Ну, Коля, ты уж совсем нашу партию за людоедов считаешь! Вывезли, конечно… почти всех.

– А это не они там – в баржах?

– Не-ет, наверное… Скорее всего, это строители с водораздела – там же целый комплекс сооружений пришлось строить. Вот и построили.

– Так тут что, всякая зараза кругом?!

– Испугался? Может, комбинезон наденешь?

– Уже поздно, наверное, – вздохнул Николай. – А дальше что?

– У тех, кто оказался здесь с самого начала, кажется, ничего особенного не случилось. Меня, правда, паралич разбил, так и лет мне тогда было уже немало. Но вот дети…

– Те, кто родился здесь? Уже после?..

– Уже после. Особенно второе поколение… Вам еще не достаточно? Есть вещи, которые лучше не знать, чтобы спать спокойно.

– Боюсь, что нам это уже не светит.

– Ну-ну… Из младенцев мало кто доживает до года. А среди выживших очень высокий процент умственно-отсталых. Их не оставляют – это тяжело, но это закон. Пожалуй, единственный закон, который выполняется здесь неукоснительно. Если умственный дефект незначителен или выявляется уже во взрослом состоянии, таких людей стерилизуют.

– Валентин Сергеевич, послушайте! Я так понимаю, что на огромной территории живут люди… Несколько поколений… Но ведь не каменный же век на дворе! Самолеты летают, вертолеты! Аэрофотосъемка у вас наверняка существует. Такой лес, конечно, не тундра, спрятаться на некоторое время можно, но…

– А те, кто плохо прячется, долго и не живут! Искусственный отбор, так сказать. На самом же деле нас, главным образом, спасает то, что нас нет. Я так думаю.

– Это как?!

– А вот так! Не знаешь, как это бывает? Начать против нас активные действия – значит признать, что на Мертвых землях кто-то живет, кроме комаров. А так, если вслух не упоминать, то нас как бы и нет – все знают, все молчат. А мы и не высовываемся, пока нас не трогают. Тем более что вокруг или лагеря, или районы, где живут ссыльные. Знаешь, чего я боюсь больше всего? Что нашему могучему государству что-нибудь здесь понадобится. Например, какое-нибудь полезное ископаемое, за которое можно покупать у Америки продукты. Вот тогда тут все мигом стерилизуют и санируют – никакая маскировка не поможет!

– Да, для вас это будет конец.

Николай помолчал, а потом выдал:

– Я играю, Валентин Сергеевич! Но одно мое условие придется выполнить безусловно: вы отпустите Вар-ка обратно на сопку. И я это должен увидеть своими глазами. Позвольте не объяснять, почему и зачем!

– Позволю, Коля. Пусть так и будет.

* * *

Проснулся Николай поздно – наверное, сказались треволнения последних дней. Он повернулся на бок в спальнике и стал смотреть, как Лойка разговаривает с каким-то зверьком.

– Боишься, да? Боишься? А ты не бойся! Иди, иди сюда, маленький! У меня ничего для тебя нет, извини! Правда, нет! Но я потом найду для тебя гриб или орех. Ты ведь любишь орехи? Иди, иди сюда: я тебя по спине поглажу – у тебя же спинка пушистая и с полосками!