Текст книги "В барханах песочных часов. Экстремальный роман"

Автор книги: Ольга Коренева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 44 страниц)

Глава никакая – три

Из дневников Яны

“С тех пор, как я обстриглась, покрасила вихры и перестала за собой следить, в общем, перестала быть собой (и не только внешне. Из меня ушла какая-то часть жизненной энергии. Я стала безразлична ко всему. Даже не боюсь слежки. Потому что ничего уже не боюсь, даже смерти. Отношусь философски, по пословице: “Двум смертям не бывать, а одной не миновать”), с тех самых пор мной стал активно интересоваться сильный пол. Вот уж некстати! Стоит выскочить за сигаретами, как со мной назойливо пытаются познакомиться. Я грубо отвечаю: “Отвали!” – не отваливают. Обязательно кто-то тащится за мной до подъезда. Все это жутко раздражает. А слежка продолжается, но теперь я под перекрестным наблюдением: на хвосте у меня еще и ФСБ, так что люди Старика меня пока не мочат. Не имеют возможности. А руки у них чешутся, я кожей чувствую, в какой они ярости, что я так спокойно разгуливаю у них под носом, а не возьмешь меня никак, нетушки.

На днях меня перехватил на улице сам Туркин. Когда-то у нас была славная ночка, но то давнее дело, прошлое. Потом он женился на Саламандре, которая развелась с Нежным. Странное дело: подруга методично выходит замуж за моих любовников-однодневок, точнее – одноночек, и сама о том не подозревает. Прямо сарказм судьбы. Сначала Влад, потом Андрей, затем Федор. Как мне тогда было горько, как отчаянно жаль себя. А сейчас я рада. Рада! Но этого никто никогда не поймет…

Полковник Туркин не проронил ни слова, пока мы ехали. Я тоже молчала. По длинным коридорам мы шли к его кабинету. В следственном отделе он допросил меня. Его интересовали отношения Старика и Девы (кликуха Милалисы Груновой), дневники, переписка. Я отдала ему копии, которые всегда были со мной (ловко прилажены под одеждой, зашиты в подобие бронежилета). Молча стянула свитер и футболку, отстегнула “тайник”, швырнула на стол. Медленно оделась. Федор глазом не моргнул. Деловито взял, вскрыл, изучал минут сорок, сунул в сейф. Приступил к допросу. Выложила почти все. Старик и Дева, при всем их различии, очень близки по духу. Их души распахнуты для всех тонких миров. Материальный мир их не очень-то интересует, он для них слишком примитивен. У Девы была какая-то трагедия в жизни, и лишь Старик смог успокоить ее. Было время, она проживала в Москве, а он – в Париже. Он и сейчас порой обитает там. Они переписывались. – Так, несколько сумбурно, начала я свой рассказ. Федор слушал. Не зная, о чем ему говорить, продолжила наугад: – Ёхомба пытался сбить ее с религиозного пути, провоцируя на увлекательные путешествия по мирам астральным. Для своих мистических полетов они использовали Черный Кактус, так как препарат позволял им уходить далеко от земных координат (есть у Кактуса еще и такое свойство, если приготовить зелье по иному рецепту). В тех мистических мирах они любили друг друга. Милалисе нелегко пришлось, ей надо было выбирать между любовью и духовностью, суровый выбор. Ёхомба был, в общем, не против религии, просто ему все наскучило, и он выходил в астрал вроде как у нас ходят в бар, он просто отдыхал, развлекался, изощрялся порой. Дева стала бороться за его душу. Но ведь она не все тайны доверяла дневнику, так что не знаю уж… – На этой ноте неопределенности я оборвала свою речь. На другие его расспросы отвечала уклончиво. Просто то, что я прочла тогда, выпотрошило все мои представления о жизни. Мне с лихвой хватило информации. Я слишком много узнала. Конечно, капля, штрих, но для меня достаточно. Сопоставить с моим последним жизненным опытом, понятно станет. И бытие это, вся его суета, идиотизм, мелочность примитивного существования, примитивной эпохи, как это тупо. Как неинтересно. А ведь я всю жизнь барахталась в этом болоте, путалась в вязкой тине привязанностей и ложных представлений о мире, к чему-то стремилась, грезила какой-то фигней, ненужной и нелепой.

Нет, этого я Федору не сказала. Лишь усмехнулась, понимая, как он сам барахтается во всем этом, не подозревая о собственном ничтожестве. Он был со мной холоден, но я видела, как загорались огоньки в глубине его зрачков, хоть он и отводил глаза. Обратно он не сам меня отвез – поручил шоферу. Но я попросила высадить у метро. Шла по переходу, бросала монеты нищим и музыкантам, слушала, как поет классическая певица глубоким контральто – в заношенной курточке, на ступенях, ей лет за пятьдесят, маленькая, бледная, но голос потрясающий, прекраснейший голос, сильный, слишком сильный для такого маленького тела и не очень широкой грудной клетки. Удивительно. Усмешка природы. Бывает, но очень редко. Я бросила в ее раскрытый саквояжик горсть мелочи. Постояла, с наслаждением послушала. Как в Большом театре. Вышла на Арбате. Захотелось вдруг прогуляться. Шла, сворачивала в узкие переулки, и как-то по-новому видела все вокруг, видела – и не узнавала. Арбат остался далеко позади, а я все брела и рассматривала архитектуру зданий, вспоминая и сопоставляя читанное об этих местах у Гиляровского и Женевьевера (редкое издание малоизвестного автора царской эпохи, подаренное мне когда-то одним из моих одноночек), размечталась, и вдруг, совершенно внезапно, обнаружила слежку. Прям как снег на голову. Этого только мне сейчас не хватало. Не то чтоб я испугалась, просто не в раз как-то, не в настроение. Я мигом опомнилась и рванула, только пятки засверкали. Две машины преградили мне путь. Отрезали. Оказалась зажатой меж ними. Слева выехала третья. Стали медленно сдвигаться, с садистской издевкой желая размазать меня по асфальту. Это будет не очень эстетичное зрелище, пожалуй, Федору я в таком виде не понравлюсь. От этой мысли я с неожиданной прытью подскочила, перекатилась через нос ближайшего авто и рванула вправо, выпрыгнув почти из-под колес. Оглянувшись, увидела: тонированное стекло ползет вниз, в проеме окна – пистолет с глушителем. Но я уже у подъезда, дверь закрывается за кем-то вошедшим, я успеваю прошмыгнуть следом внутрь, дверь хлопает, щелкает за спиной кодовый замок. Взлетаю бегом вверх по лестнице на какой-то высокий этаж. Сердце бешено рвется, перед глазами скачут огненные зигзаги, в ушах щелчки – выстрелы? Нервы? Вызвала лифт. Жму кнопку. Лифт еле тащится вверх, на последний этаж. Если люди Ёхомбы вот так же войдут, мне хана!

Наверху шум и гогот. Дверь квартиры нараспах, черные парни курят сигары, дуют из горла виски. Афроамериканцы гуляют, я знаю таких ребят. Увидев меня, замахали руками, приглашая:

– Бэби, это круто, давай к нам! Кам хи!

Я поняла: вот выход. От них позвоню Туркину, Оскару, Ромгуру, всем, до кого дозвонюсь…

Глава 12

Звонить бесполезно, поняла Леночка, и на следующий день сама поехала в ближайший к Ленинскому проспекту роддом, который находился за магазином “Москва”. Там, в сквере под окнами переминались два одиноких субъекта в синтепоновых куртках, с глуповато радостным ожиданием поглядывая на торчащие за стеклами картонки с номерами палат. День был воскресный, и ее удивило, что посетителей так мало. Дежурная подавила зевок, выслушала и произнесла:

– Понятно: подарок привезли… Оставьте у меня, передадим.

Леночка снова стала объяснять цель своего прихода.

– А, вон в чем дело! – потерла висок дежурная. – Красивых, говорите, и талантливых вам надо? И чтобы неблагополучные были? Есть у нас одна такая: мальчонку родила, а мужа, таксиста, бандиты из-за денег убили. Вот она сейчас кормит малыша и думает, как им дальше жить, потому что ни у мужа покойного, ни у нее никаких родственников нет. В общежитии жили… горе… Ну и чем же вы ей хотите помочь, миленькая моя, вы сами поди еще с мамой да с папой живете?

– Я самостоятельная женщина, у меня двое детей, – с вызовом сказала Леночка, – я оставлю вам наши телефоны. Пусть эта женщина в день выписки обязательно нам позвонит. Мы ее встретим…

Она подписала на визитке телефон отца и подала дежурной.

– А почему у вас так тихо, и под окнами всего двое пап стоят в выходной день? – спросила, прощаясь.

– Роддом заражен стрептококком, да и вообще мало нынче рожают, – сказала дежурная и встала, давая понять, что разговор окончен.

В этот день Леночка побывала еще в двух роддомах, оставив визитки. “Хорошо, что у меня есть папа и мама, – подумала она. – А каково тем несчастным одиночкам? Кошмар!”

Печальная, вернулась она домой. Там царило радостное возбуждение.

– А у нас опять полон дом гостей! – похвасталась Ирина Николаевна, стоя в дверях с Иришкой на руках. Малышка, увидев мать, замахала ручонками, заулыбалась и запищала:

– Амам!

– Сегодня у нас знаменательное событие, – целуя внучку, продолжала Ирина Николаевна, – ты в нас никаких изменений не замечаешь?

Леночка внимательней взглянула на дочурку и радостно всплеснула руками:

– Ну, зашибенные дела! Сразу два зубика!

Из комнаты отца доносился оживленный говор. Она направилась в кабинет и поприветствовала гостей. За столом сидели Боб, Кирной и Карпов. Отец, яростно жестикулируя, что-то им доказывал.

Увидев дочь, он встал из-за стола и, улыбаясь, пошел к ней навстречу:

– Елена Александровна, представляете, – обратился он к ней нарочито официально, – у моей внучки прорезались первые зубки, я, по обычаю, должен подарить ей серебряную ложечку, а эти тоже притащили по ложечке.

– И по бутылочке, – усмехнулась Лена. – Чем ты расстроен, па, у Иришки будет четыре ложечки вместо одной, она на них играть научится, как в ансамбле народных инструментов.

– Чем больше поводов для праздников, тем лучше, – сказал Кирной, – у папуасов вообще, например, будней нет: все дни праздничные, а вот ночи будничные.

– Это еще что за чудеса! – удивился Боб, – они что, только в ночную смену трудятся?

– Да нет, они спят плохо, хроническая бессонница от страха перед цивилизацией. Лежит папуас в гамаке из лиан, смотрит с печалью на звездное небо, по которому спутники шныряют, и думает: “Все равно не дадут пожить нормально, задавят, сволочи!”

Карпов обратил внимание, что Леночка чем-то расстроена и как-то вяло на все реагирует. Он спросил:

– Мадам, если даже счастливые папуасы не радуют вас, то наверняка случилось что-то печальное. Поделитесь своей печалью с друзьями, мы все поймем и поможем…

– Ты смотри, вычислил, – грустно улыбнулась она. – Да, папуасы с их проблемами меня действительно мало интересуют, пожалуй, только в лице Кирного иногда вызывают сочувствие. Я сегодня прошла по нашим роддомам и поняла, что во всяком случае русской цивилизации папуасам бояться нечего. Ее скоро вообще не станет на Земле. Во-первых, рожениц по пальцам пересчитать можно, во-вторых, все роддома заражены стафилококковой инфекцией, в-третьих, несколько рожениц уже находясь в роддоме стали вдовами в связи с криминогенной обстановкой в городе. И, наконец, самое печальное: административные работники, с которыми я там встречалась и объясняла цель моего визита, ужасно расстраивались, узнав, что я собираюсь тратить деньги на чужих людей. Похоже, их это даже оскорбило. Коммунисты приучили народ к мысли, что благодетельствовать может только верховная государственная власть, все остальное унижает человеческое достоинство. Два года живем при демократии, а к жизни подходим со старыми мерками.

Боб встал из-за стола, задумчиво подошел к окну и, разглядывая крону тополя, всю в гирляндах апрельских прозрачных сосулек, с расстановкой произнес:

– Вот природа совершенна в этом плане: если положено самым красивым сосулькам появиться на ветвях деревьев в апреле, то они в апреле и появятся, независимо ни от коммунистов, ни от демократов. Я это к чему, Леночка, говорю: ты замахнулась на большое дело и поэтому эмоции должна отложить в сторону. Тетушки из администрации роддомов, которым не понравилась твоя идея, были совершенно правы с житейской точки зрения: они поставили тебя на место своей дочери или другого члена их семьи в столь сложное время. Вот и все, и не более того. А ты уж поспешила обрушить на их головы свой социальный гнев. Я также уверен, что эти тетушки предчувствовали и проблемы, с которыми ты вскоре столкнешься в своей благотворительной деятельности.

– Ничего они не предчувствовали, – возразила Леночка, – просто им чужих денег жалко, а на свой родной народ плевать.

Трошин энергично поддержал дочь:

– Ты не прав, Боб, знаю я их предчувствия. Откуда они взялись. Наша пресса, пользуясь трудностями в стране, начинает вздыхать по старому доброму времени, не вся, конечно, но достаточно изданий и передач по телерадио, чтобы оправдать такие воздыхания. Ты сам журналист, и тебе этого объяснять не надо. Я боюсь, как бы опять не пришлось по баррикадам прыгать возле Белого дома.

– Прекрасно, это жизнь! – воскликнул Кирной, потирая руки, – еще один штурм, и мы вновь приоденемся, а то у меня уж куртка расползлась вся, надо подновить.

Леночка погрозила ему пальцем и пообещала купить новую куртку, только чтобы никакого больше штурма, хватит.

– Когда станешь моей женой, тогда и куртку купишь, а пока я в состоянии и сам на тряпки себе заработать, – гордо отверг Паша милостыню “демократки чокнутой”, как он непреминул ее поддразнить.

В разговор включился Карпов. Он заметил Павлу, что даже если за столом сидят закадычные друзья, все равно нельзя забывать, что женщина есть женщина, и позволять себе подобных выражений не стоит.

– Фу, зануда! Кавалер! Ревнуешь, компьютер несчастный, – завопил Кирной. – Обществу наплевать, как мы друг друга называем. Для него главное, чтобы мы время от времени воздвигали баррикады на улицах. История показывает, что это выгодно абсолютно всем по обе стороны баррикад, исключение только те, кого угрохали. Но ведь без этого же невозможно! Без этого закисает дух и порыв в сердцах людей. В результате в общественном транспорте продают брошюры с рецептами приготовления человечины. Да-да, я сам видел, так и написано в заглавии: “Как вкусно приготовить человеческое мясо”. Каннибализм от скуки, господа, некрофильство от пресыщения… Нет, политические бури необходимы здоровому обществу, если оно намерено таковым и далее оставаться.

– Паша, ну что ты за столом такое говоришь, – укоризненно перебила Кирного Ирина Николаевна, – причем здесь общество! Этих придурков надо изолировать и лечить, или еще что-нибудь с ними делать, я не знаю…

– Ура, я новый анекдот придумал! – Не слушая жену, воскликнул Трошин. Все с любопытством глянули на него.

Александр Кириллович поднял бокал и начал:

– Значит так, встретились однажды некрофил с каннибалом. Некрофил говорит: “Слушай, почему бы нам с тобой не подружиться, ведь удовольствие мы от одного и того же получаем?” А каннибал ему в ответ: “Нет, говорит, терпеть не могу, когда на моем бутерброде мухи трахаются!”.

Он расхохотался, и удивленно добавил:

– Чего вы не смеетесь? Неужели не смешно?

– Ну, началось, – махнула рукой Ирина Николаевна и ушла к Иришке.

– А вот я возьму, Кирной, да за Карпова замуж выйду, если он мне предложение сделает, конечно, – весело вставила Леночка. – Что, в самом деле: грубят и за столом всякие невкусные словечки произносят. Мало интеллигентных чистоплотных мужчин осталось. Карпов, объяснись мне в любви, пожалуйста, – лихо бросила она.

Олег залился краской, стушевался, что-то замямлил невнятно. Все засмеялись. Боб воскликнул:

– А что, хватай свою удачу, дружище! Я бы такой шанс не упустил. Куй железо, пока горячо…

– Ну как же так можно сразу. Я не против, но я не готов…

– Объясняйся без подготовки, Карпов, так даже лучше будет, правдоподобнее, и глупостей не наболтаешь, – подлила масла в огонь Леночка.

Кирной настороженно поглядывал то на Олега, то на Леночку.

– Забили тамтамы и папуасы ринулись к корыту с любовью! – неудачно пытаясь скрыть свое волнение, пробурчал он.

– Ого, молодец, Ленка, – оценил Трошин забаву дочери, – посмотрим, как укротитель компьютеров в любви объяснится. Давай, Олег, закладывай программу и вперед!

Карпов после некоторых колебаний сказал:

– Елена, я вас люблю, но не могу так при всех. Пройдемте в соседнюю комнату. Или нет, я пошлю информацию на ваш имэйл. У вас же на той квартире есть компьютер?

– Есть, Карпов, зашлите на компьютер, а то я напрямую со скуки помру, – засмеялась Леночка. – Адрес моей электронной почты вы знаете.

– Ага, получил! – торжествующе воскликнул Кирной, и передразнил Карпова:

– Я вас люблю, но не могу при всех… Компьютерный человек, а элементарного не знаешь: один на один только ругаться выходят, а любят всегда при всех!

– А ты что, Паша, за меня отвечаешь, я так вовсе не думаю, – заступилась она за совсем растерявшегося Олега. – Ты мне пришли на компьютер объяснение в любви, я с удовольствием почитаю, и как только кончится траур по мужу, дам ответ.

Боб сделал серьезную физиономию и многозначительно изрек:

– Кстати о трауре: мы с Карповым, как и обещали, провели журналистское расследование этого дела с золотой жилой и покушением на Влада. Путаница ужасная. Подозреваемые в убийстве директор рудника Абасов и геолог Кравцов бесследно исчезли на другой день после покушения. Единственный предполагаемый соучастник этого преступления, капитан пожарной части Акулин, в нелегальной сауне которого часто встречались Абасов, Кравцов, Французов и Туркин, ничего не может сказать вразумительного следствию. Туркин устал его допрашивать. Прямых улик нет. Правда, вскрылось одно нехорошее дельце с изготовлением компрометирующих фотографий, но это ерунда в сравнение с убийством, и Акулин сильно не переживает. Хотя, еще оставалось загадкой, каким образом на снимках появляются герои, которых на самом деле не было, а эксперты подтверждают при этом отсутствие следов монтажа, то есть подлинность фотографий. Но с помощью информации, полученной от Леночки о некоем снимке с привидением, которое не отражалось в зеркалах, украшающих стены бани, а также информации, выловленной Карповым по интернету, мы разгадали эту тайну. Все было просто и потому гениально: в мире, оказывается, изобретено стекло, сквозь которое с одной стороны все видно как сквозь обычное стекло, а с другой стороны это выглядит как настенное покрытие, наподобие того, что в бане Акулина, небесно голубого цвета. Вы уже догадываетесь, что изобретательному уму ничего не стоило, имея такое стекло, сконструировать баньку, так сказать, с двойным дном, а вернее, двухкассетную. Тонкая и прочная стеклянная перегородка разделяла два совершенно одинаковых помещения. Первое как бы являлось частью второго. Если учесть, что с одной стороны все видно, а с другой нет, фотографу, имея на своей половине подходящую натуру, не составляло труда поймать момент, и компроматный снимок готов. Правда, в случае с компроматом на Влада он сработал небрежно: не учел расположения зеркал на женской половине бани. В результате мужчина, стоящий рядом с обнаженной женщиной, не отразился в зеркале. Заполошные эксперты не обратили внимание на такую деталь. Небрежность. В этой связи надо отдать должное наблюдательности той женщины, которую таким образом хотели скомпрометировать в глазах ее мужа. Но это частное расследование, и поэтому Акулину нас бояться нечего, тем более самих фотоснимков, которые бы могли явиться вещественными доказательствами, у нас нет. Нет их и у Туркина. А такое стекло, собственно, может иметь каждый. Таким образом, сейчас вся надежда на полковника Туркина, который все-таки располагает некоторыми доказательствами причастности известных нам людей к убийству Влада, но до конца следствия не стал раскрывать нам свои планы. Это понятно. Вернемся к трауру. Леночка, пойми меня правильно, я не хочу надрывать твое сердечко, но мне кажется, что убийства могло и не быть вовсе. Тело не было найдено. На остатках лодки не нашли никаких следов крови или еще чего-нибудь, подтверждающего, что в момент взрыва в лодке находился человек. Еще раз прокрутив положение, в котором находился Влад в момент покушения, мы с Карповым и его «терминальчиком» пришли к выводу, что угрозы жизни Влада в этот момент не было. Более того, обе стороны пришли к компромиссу в решении вопроса по необъявленной золотой жиле. Поэтому мы с Олегом за то, чтобы вопрос о покушении на Влада Французова оставить открытым. Но я подчеркиваю, что это наше личное мнение и оно вполне может быть ошибочным. Еще раз прошу извинить меня, Леночка, за то, что затрагиваю больное. Но мы обещали провести расследование, и я должен был сообщить вам его результаты.

Боб замолчал и залпом выпил свой бокал вина. За столом на некоторое время воцарилась тишина.

Первым молчание прервал Трошин:

– Да, любопытные наблюдения, Боб, но мы все-таки подождем окончательного завершения следствия, – рассудил он, – тем более, что он сам пообещал держать нас в курсе дела. И я вас попрошу до окончания официального следствия этот вопрос больше не затрагивать, друзья мои.

После чая гости разошлись, а Трошин позвал Леночку в свой кабинет и спросил, что она думает по поводу версии Боба. Она пожала плечами и задумчиво ответила:

– Я думаю, как ты: подождем конца следствия. Я сперва хотела позвонить жене Абасова, но потом не стала. Эта дуреха вряд ли знала что о планах мужа. Ее вообще не колышет ничего, кроме секса.

– Счастливая женщина, – вздохнул Трошин, – минимум отрицательных эмоций. А ты все же звякни ей, Лен, для профилактики. Мне интересна ее реакция. Я по параллельному прослушаю.

– Ну ладно, па, ради тебя, но только завтра. У нас разница почти в пять часов. А вообще, она не очень жаловала своего муженька любовью, как я заметила. Жила своей жизнью, а он своей. Возможно, между ними и застарелый конфликт какой был.

Трошин предложил составить на бумаге вопросник, чтоб не путаться, и они с дочерью расположились за письменным столом. Когда вопросник для Виолетты был готов, Леночка спросила отца:

– Па, ты хоть Иришке зубы своей серебряной ложечкой потер, как по обычаю положено?

– Тьфу, зараза, с этими гостями про все забудешь, – вздохнул Трошин. – Завтра по утру зубки Ирочке потру, – сказал он стихами.