Текст книги "В барханах песочных часов. Экстремальный роман"

Автор книги: Ольга Коренева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 44 страниц)

Глава 6

Начало 90-х. Сибирь.

Охранники устроились на нарах в дальнем углу вагончика. Федор Туркин бросил на них быстрый взгляд. О чем-то вполголоса переговариваясь, они жевали колбасу с хлебом и пили чай.

После третьей рюмки старший из комиссии, удовлетворенно пыхтя, обратился к Туркину.

– Так значит, Федор Петрович, мы сейчас на золотишке сидим?

– Так точно, – с готовностью отозвался Туркин. – И на двух трупах, – добавил он, отставляя рюмку в сторону.

Старший брезгливо поморщился и продолжил:

– Мы, прежде чем сюда ехать, побывали в Лензолоте, ознакомились с информацией по этому руднику. Выходит, ваши подопечные Абасов, Кравцов этот и, как его, Немцов…

– Извините, Французов, – уточнил Федор.

– Ну, Французов, не мудрено перепутать, иностранная фамилия, – поправился старший.

– Да нет, это исконно сибирская фамилия… – возразил было Туркин, но осекся, перехватив недовольный взгляд старшего.

– Преступная фамилия вышла, – вновь начал старший. – Ведь что выходит из результатов проверки: эти сволочи специально остановили рудник как полностью выработанный, а сами нелегально успели добыть не менее полтонны золота. И это все на ваших глазах.

– То есть как на моих глазах?! – удивился и насторожился Туркин.

– Да вы не волнуйтесь, – успокоил его старший, – я имел в виду, у вас под носом. Но и должен вам сказать, что промашку вы тоже сделали большую. Когда вы располагали, собственно, уже точными сведениями о незаконной добыче золота Абасовым и его компаньонами и даже видели, что якобы пропавший на охоте отец Кравцова и представитель иностранной фирмы, заключающий с Абасовым инвестиционный договор, это один и тот же человек. Чего вы еще ждали? Почему не арестовали их в тот же день?

Туркин напрягся, кашлянул в кулак, и бесстрастно произнес:

– Разрешите, я все по порядку доложу.

– Все это будет целый роман, – прервал его старший. – В трех словах прошу вас доложить.

– Никакими фактическими уликами я не обладал, хотя мое чутье подсказывало именно этот вариант с золотом, или примерно этот. Но когда со стола Абасова пропали документы, подтверждающие нерентабельность использования и реконструкции этого рудника, я понял, что средь них согласья нет. Это мог сделать только Кравцов или Французов. После того как в иностранном бизнесмене вычислил папочку Кравцова, то Виктор Кравцов тоже отпал. Остался только Французов. Я допустил просчет только в том, что сразу же откровенно не поговорил с ним. Жаль парня. Поговори я ним тогда, остался бы жив… Вообще он был очень себе на уме и неконтактный человек.

– А почему вы, Федор Петрович, не выкрали эти документы у Абасова вперед Французова? – сощурился старший.

Туркин был готов к такому вопросу, ответ его был четким:

– Я профессионал, я этот документ просто переснял. Копия в папке вместе с другими документами и моим письменным донесением по этому делу.

Он вынул из портфеля тонкую папку и протянул ее старшему. Тот одобрительно кивнул, и, листая содержимое, улыбнулся:

– Вы ради Бога не подумайте, что мы не доверяем вам, Федор Петрович. Кстати… А что это за отдельный список фамилий женского рода?

– Это фамилии жен Кравцова, Абасова и Французова, а также офицера пожарной команды Акулина, состоявшего с ними в контакте.

– Как! Сразу со всеми женами в контакте? – удивился старший.

– Да нет, – смутился Туркин, – я хотел сказать, в контакте с подозреваемыми. В баньке они частенько вместе парились, пикнички разные, словом, контактировали. Все они должны быть обязательно использованы следствием как свидетели. С женой Французова советую работать аккуратнее. Ее отец ведущий журналист, в чести у президента.

Старший отодвинул папку и стал разливать коньяк. Покончив с этим явно милым его сердцу актом, он поднял рюмку и произнес весело и гордо:

– Когда речь идет о таких количествах золота, то для правоохранительных органов не должно существовать никаких авторитетов, в присутствии которых надо аккуратничать, вплоть до министров.

– А дальше, если связи потянутся, что делать органам? – не удержался захмелевший Туркин.

– А дальше, дорогой подполковник, как говорится, органам яйца мешают, – сострил старший и так рассмеялся своей неожиданной остроте, что полрюмки коньяка выплеснулась ему на пиджак. Все, включая офицеров охраны, дружно заржали на всю теплушку.

– Трупы опознали? – спросил у Туркина сидящий рядом старший член комиссии.

– К сожалению, это невозможно. Сильно обгорели. Удалось установить только пол: это были мужчина и женщина. Были застрелены в упор из пистолета “ТТ” в голову. Убийца несомненно профессионал. По два выстрела в каждую жертву. Второй – контрольный. Затем перенесены в шахту, облиты бензином и подожжены, но лесничий делал обход с собаками и…

– Ну дальше мы знаем, – вновь перебил его старший. – Кстати, насчет того свидетеля, как его… Осьминогов, да, говорят, у него действительно чудесная банька, с зимним садом, понимаешь, с пальмами и прочей экзотикой. Не свозишь ли ты нас к нему, Федор Петрович, старые косточки погреть, да и поглядим заодно, что это за хищник морской.

– У него фамилия Акулин, – опять поправил забывчивого на фамилии, или просто шутника, Туркин.

– А… все одно, хищник, – отмахнулся старший. – Так что свозите, свозите, – повторил он просьбу. – После такой командировки прямая дорога в больницу, если не пропариться, – кивнул он на залепленное мокрым снегом окно теплушки.

– Почему бы не попариться с дорожки, – живо согласился Федор, вспомнив старые добрые кагебешные времена и поняв, что комиссия, а стало быть и он, осматривать место, так сказать, преступления не будут. Кому охота в темноте да еще в такую погоду по преисподней рыскать.

– Тогда будем считать, что осмотр рудника закончен, – бодро выпалил старший и кивнул охране.

Те начали было убирать со стола, но старший тихо, с деланным упреком, произнес:

– Ну что вы, братцы, пусть останется, солдатики покушают, оставьте на столе. Вы словно в армии не служили, – пожурил он офицеров охраны.

Те, чтобы выказать свою лояльность к солдатикам, выложили остатки своего ужина на стол.

– Вот-вот, так-то лучше, – одобрил старший. – Заводи трактор, пусть дотащит до твердой дороги.

Сидевший рядом со старшим член комиссии что-то сказал ему негромко, кивнув на Туркина.

– Ах да, чуть не забыл, – буркнул он. – Федор Петрович, одна маленькая формальность: подпишите протокол осмотра прииска.

Федор, довольный, что все кончилось гораздо лучше его ожиданий, подмахнул документ, не прочитав текста. Потом всю дорогу клял себя за эту глупость.

“Совсем одурел, черт его знает, что они там понаписали. Не даром этот толстый хрен коньячком потчевал. Не так он прост, каким прикидывается, не так прост. Солдатиков, видите ли, пожалел… Не, пора тебе на пенсию, Туркин. Склады с импортным барахлом охранять тебе у коммерсантов, а не на государственной службе под ногами путаться. Чего я там подписал… Но нет, я этого так не брошу! – вдруг с какой-то мстительной злостью подумал он, и в его узких глазах качнулся холодный всплеск. – На этот раз золото от меня не уйдет…»

На несколько минут он впал в полубредовое состояние, предавшись своим страстным переживаниям и вслушиваясь с замиранием сердца в собственные монологи. Микроавтобус тряхнуло на ямке, и Туркин очнулся. В тот же миг его глаза натолкнулись на удивленный взгляд одного из членов комиссии. Туркин спохватился, уж не произнес ли он, сам того не ведая, чего-то вслух, как это с ним случается порой.

– Что случилось? – резко спросил он.

– Да нет, ничего, – быстро ответил смотревший на него эмведешник. – Просто я вас уже трижды спрашиваю, далеко ли банька от гостиницы, а у вас уши как золотом заткнуты.

– Золотом? – подозрительно переспросил Туркин.

– Ну да, – смутился эмведешник, – поговорка есть, когда человек не слышит, ему говорят…

– Да оставьте вы Федора Петровича в покое, – весело вступился за него старший. – Оно, это золото, у него вот где. А вообще, говорят, не заткнуты золотом, а завешаны.

Туркин облегченно вздохнул и мысленно приказал себе не расслабляться в этой компании. Тем более, что Акулин постарается поднакачать их коньячком, это уж точно, а если назавтра не уедут, то он им и бабцов в баньку доставит. Надо предупредить эту акулу, а то и в панику впадет, подумает еще, что брать приперлись. А брать его действительно пора уж…

С такими невеселыми мыслями въехал Туркин в Бодайбо. Он попросил членов комиссии подождать несколько минут в машине, и вышел. Направившись в первый попавшийся офис, подошел к телефону и набрал номер Акулина. Тот оказался на месте. Федор пояснил, что к чему, предупредив: «не болтай лишнего», на что Акулин ответил, что, дескать, и рад бы, да нет лишней болтанки.

В баньке Акулина, запрещенной, но любимой сильными мира сего как запретный плод, члены комиссии и офицеры охраны расслабились по настоящему: вволю парились, созерцали эротические картины на стенах, дивились диковинным деревьям в кадках и чучелами зверей да птиц. Коньяк лился рекой, закусь была по высшему разряду, как в ресторане. Акулин нутром чувствовал, что начальство размякло, и сам присоединился к парильщикам, показывая гостям чудеса массажа и рассказывая соленые истории из провинциальной жизни. Туркина все еще мучил вопрос о том, что он второпях подписал. Что было в документе? И, сославшись на головокружение, он вышел в раздевалку. К его радости и одновременно большому удивлению ни один охранник не последовал за ним. Коньячок да жар чудесной баньки притупили их бдительность. Старший даже одобрительно понапутствовал:

– Я давно вижу, Федор Петрович, что сердчишко у вас того… подышите малость.

“Наверное, хочет без свидетелей насчет завтрашнего вечера договориться с Акулиным, чтобы баб устроил”, – хмыкнул про себя Туркин.

Он вяло вышел из парилки, но, только за ним закрылась дверь, быстро подошел к шкафам. К счастью, дипломат старшего оказался без кодового замка. “Дилетанты несчастные! Какой черт вас по службе продвигает при всех властях?!” – раздраженно подумал он.

Через несколько секунд Федор уже заперся в туалете со злосчастным протоколом и быстро прочел текст. В начале шли формальности, безо всякого подвоха, но одна фраза ошарашила. По телу Туркина пробежали нервные мурашки. Он снова перечел строку: “Курирующий местный золотоносный район подполковник ФСБ Туркин Ф.П. в присутствии комиссии (далее шло перечисление членов комиссии) подтвердил, при вторичном обследовании рудника в составе данной комиссии, что золотоносная жила находится в том же состоянии, в каком она находилась на момент прекращения по неизвестным причинам незаконной добычи золота…”

Выходило, что Туркин знал состояние золотоносной жилы в момент прекращения работ, то есть задолго до обнаружения трупов в шахте злосчастного рудника. Такая небрежность, но при желании его можно обвинить в соучастии.

Он был в шоке. Надо было на что-то решаться, пока его отсутствие не насторожило охрану.

“Уничтожить протокол и честно рассказать этим пьяным болванам, почему я это сделал. Может, действительно при составлении не сообразили?”… “А вдруг меня специально подставили, как быть?”

В этот миг хлопнула дверь. Звук отозвался выстрелом в его мозгу. Он сжал протокол в кулаке, и вдруг решительно изодрал в клочки и слил их в унитаз. Выйдя из кабинки, увидел Акулина.

– Во мужики! – весело воскликнул Акулин. – А ты что, Петрович, занемог? Поди намешал с этой компанией… Понятно…

– Ничего тебе не понятно, – буркнул Туркин. – Передашь им, что мне плохо и я поехал домой. В гостиницу сами дорогу найдут. Да ты не расстраивайся, – успокоил он побелевшего от плохого предчувствия Акулина. – Мне правда нездоровится.

– Как скажешь, Петрович, – кивнул Акулин и скрылся в туалете. Когда он вышел, Туркин уже стоял одетый.

– Ты, Петрович, не думай, что это я Французова подорвал, упаси Господь, – пробормотал он, косясь на дверь бара, где слышались пьяные голоса. – Упаси Господь! Своровать, Петрович, это да, грешен, но на смертоубийство из-за денег пойти, да ты что! Упаси Господь!

– Да знаю я, не способен ты на это, знаю, просто думал, что твоя банная душа в опасности, а оказалось, нет, – искренне рассмеялся он, взглянув на жалкого голого человечка под пальмой в кадке. – Живи, Акулин. Да, у меня к тебе еще просьба: устрой им нагрузку, чтобы запомнили золотую столицу Сибири на всю оставшуюся жизнь. Лады?

– Лады, Петрович, это проще пареной репы, – повеселел Акулин.

– Да, еще передай, что я завтра им в гостиницу буду звонить, – уже уходя, бросил через плечо Федор.

Шагая по ночному Бодайбо, Туркин вдруг отчетливо понял: все покатилось к чертям, и служить ему больше некому. Найти – вот что надо – найти золото, это дело принципа и его собственных изменившихся требований к жизни. Во второй раз золото испытывает его смертельно и бессовестно. В первый раз благородное отношение к желтому металлу чуть не стоило ему головы. Теперь он решил вести себя с золотом как со шлюхой: использовать в свое удовольствие.

Наконец он вошел в свое двухкомнатное, охраняемое снаружи, жилище. Наскоро разделся и рухнул в постель.

Утром его разбудил телефонный звонок по местному. Звонил охранник подъезда. Сообщал, что его ждут в гостинице для разговора.

“Ага, уже хватились! – злорадно подумал Туркин. – Значит, документик то важный был, продуманный. Ну да тем лучше. Мне с ними детей не крестить. Притворюсь и я дурачком: мол, нет проблем, подпишем новый. Главное, человека не потеряли. А бумажку восстановим”.

В номере его встретил встревоженный старший и, заискивающе заглядывая в глаза, прямо спросил:

– Федор Петрович, зачем вы ликвидировали протокол? Что за шутки? Верните немедленно. Вы в своем уме?

– Извините, но я не пойму, о чем вы, – простодушно и с деланным испугом ответил Туркин. – Потеряли одну бумажку, так я и другую подпишу. Нет проблем. Да, только в новом протоколе прошу не писать нелепостей. Конкретно там, где по вашей версии написано: “подтвердил, при вторичном обследовании рудника в составе данной комиссии, что золотоносная жила находится в том же состоянии, в каком она находилась на момент прекращения по известным причинам незаконной добычи золота…” – прошу сделать коррекцию: “золотоносная жила находится в том же состоянии, в каком она находилась на момент обнаружения подполковником Туркиным по сигналу лесничего Копылова двух трупов, в момент засвидетельствования этого факта понятыми такими-то, в момент выставки на прииске вооруженной охраны”. Вот так будет правильно, – закончил он свое красноречие.

– Это, конечно же, небрежность составления протокола, извините, Федор Петрович, но вы тоже хороши. Стырили, как мальчишка, – деланно заулыбался старший. – Сказали бы сразу, и делу конец.

После подписания нового протокола с поправкой Туркин в свой черед вздохнул с облегчением и весело предложил вновь вечерком заглянуть к Акулину.

– Некогда нам… Мы здесь не на курорте, – нахмурился старший.

– Ну тогда, как говориться, честь имею! – козырнул Туркин, поднимаясь с кресла.

– К пустой голове руку не прикладывают, подполковник, – сухо сострил старший в спину уходящему Туркину.

– Еще как прикладывают, так прикладывают, что башка словно орех раскалывается, – язвительно отшутился Туркин и вышел из номера.

“Надо выйти на связь с этой девчонкой, женой Французова. Она вполне может что-то знать. Молодожены имеют неосторожность в первые месяцы медовой любви выбалтывать друг другу наперегонки все тайны. Кажется, ее Лена зовут. Да, Елена Трошина. Смотри-ка, фамилию мужа не взяла. Гордая. Независимая. С ней, пожалуй, надо поаккуратнее действительно… Остальные жены не представляют интереса. Эта жуткая Виолетта, у которой на уме только пожарники срочной службы под началом Акулина, и эта дистрофичка с вечной сигаретой во рту, жена Кравцова. Нет, эти о своих мужьях ничего не могут знать. Акулин врет, что ничего не знает, но с ним тоже надо поаккуратнее, хитрый, опытный и осторожный зверь. Да мы и не с таких шкуры сдирали…” – думал Туркин. Он шел один по осенней слякоти сибирского города-клада, города трагедий, города надежд. Ему нравилось находиться среди чужих людей и не только потому, что имел такую неудобную для его профессии, скажем, особинку психики – иногда мыслить вслух. Ему было комфортно среди чужих еще и потому, что ничем от них не зависел. Золото, к которому он стремился, поможет ему сделать чужими всех вокруг, а не только этих прохожих на мрачных осенних улочках.

Из распахнутого окна донеслись звуки радио и голос диктора:

– В Москве переменная облачность, во второй половине дня осадки…

“В Москве…” – зачем-то мысленно повторил Туркин. И опять подумал вслух: – В Москве скоро будет зима. В Москве…

Глава 7

И на этот раз перелет не обошелся для Леночки без неприятностей. Едва самолет стал набирать высоту, как голова ее пошла кругом, в глазах потемнело, и возникло жуткое ощущение – будто все ее внутренности пришли в движение и решили поменяться местами. Потом началась судорожная рвота, и до самого конца она просидела скрючившись, с пакетом у рта. Иногда ей казалось, что она отрывается от кресла и зависает в воздухе. В эти мгновения в животе начинались сильные болезненные толчки. “Не родить бы раньше времени прямо здесь, в самолете. Кошмар!”, – ужасалась она.

С трапа самолета она сошла измученная, но счастливая – что все, наконец, кончилось благополучно и вот она снова ощущает под ногами землю.

Она без труда узнала встречающих своих. Как и предупреждал Боб, те стояли с картонкой, на которой аршинными буквами были выведены ее имя и фамилия.

Артюр и Кристина оказались весьма симпатичными людьми лет сорока. Артюр был гигантского роста, но худощав и хрупок, а его жена – миловидная полненькая шатенка с теплыми карими глазами. От ее внешности и мягкого голоса исходило какое-то радостное и вместе с тем спокойное тепло. Таких женщин Леночка встречала и в России: очень добродушных, интеллигентных, не имеющих внутри жесткого стрежня. Ее догадка о характере Кристины тут же подтвердилась. Они подошли к машине и, к удивлению Леночки, за руль села Кристина. Франция из окна автомобиля почему-то напомнила Леночке Подмосковье, эта ассоциация Парижа с Подмосковьем поразила ее и заставила задуматься, так ли это на самом деле, или у нее уже началось что-то вроде ностальгии. Правда, здесь были удивительно ровные дороги и яркая дорожная разметка. Кристина вела машину на большой скорости, но Леночка не ощущала привычных для российских дорог толчков и вибраций.

Разглядывая мелькающие за окнами автомобиля здания и утопающие в зелени газоны, Леночка пыталась поймать разбегающиеся во все стороны свои мысли и ощущения. О, она впервые за кордоном, да еще в самом Париже, но этот город оказался почему-то вовсе не таким, как она представляла его себе тысячу раз в мечтах. Она ожидала чего-то сверхъестественного, она готовилась к потрясению, но перед ней был самый обычный цивильный европейский город, стандартный, как на открытке, и еще было в нем что-то от Подмосковья… Правды, гигантские каштаны ей понравились, и нарядные вывески магазинов, мимо которых они проезжали.

Леночке импонировало, что ее новые знакомые не задавали ей никаких вопросов. Ей сейчас было не до того, она с трудом справлялась со своими ощущениями. Воздух Франции все же сильно отличался от родного Российского, и ей надо было прийти в себя и адаптироваться. На въезде в клинику Кристина нарушила молчание, поинтересовавшись самочувствием Леночки и тем, как она перенесла полет. Она попросила обращаться к ним только по имени: Кристи, Артюр.

Клиникой оказался трехэтажный особняк с роскошным садом и видом на Сену. Леночкина комната располагалась во флигеле, немного отстоящем от основного здания. Вернее, это была не комната, а трехкомнатное помещение со всеми удобствами и комфортабельной обстановкой. Полы были устланы мягкими ковровыми покрытиями кофейного цвета. В спальне находилась роскошная широкая кровать с деревянными спинками орехового цвета, застеленная пухлым дорогим бельем, на ней возвышалась гора подушек. В гостиной были мягкие стулья, кресла, холодильник-бар, сервант с посудой. В кабинете стоял массивный письменный стол с большим плоским монитором – такой компьютер Леночка видела впервые. компактная библиотека, уместившаяся в секретере, состояла из собраний русских классиков.

В гардеробе Леночка обнаружила все необходимые в быту вещи. Заглянув в душевую комнату, она окончательно убедилась, что Боб обещал ей комфорт не напрасно.

Через полчаса раздался телефонный звонок, и Кристи с мужем пригласили Леночку к себе пообедать. Клиника одновременно была и домом супругов Печерских. Они жили в нескольких комнатах с отдельным входом, расположенным с торца здания.

Леночку поразило множество сортов сыра на столе. Она даже не представляла себе, что сыр может быть столь разнообразен. Особенно ей понравился сыр с вплавленными в него гроздьями черной и красной смородины.

За обедом Кристи познакомила Леночку с распорядком дня в их клинике. Ей будут шесть раз в день приносить питание. Кроме того, она может сама располагать своим столом. Объяснила, в какие часы и где ее будут обследовать врачи. Своим временем Леночка могла распоряжаться по своему усмотрению. Артюр спросил ее только об отце. Как он поживает? Не повлияла ли на его карьеру демократическая революция в России? Он также сказал, что ему интересно все, что выходит из-под пера этого журналиста.

Она скромно отвечала на вопросы, пробовала деликатесы, и ей совсем не хотелось петь “Из-за острова на стрежень…” «Боб явно утрировал эти дела», – подумала она, усмехнувшись и мысленно представив, как бы она выглядела с такими заявочками в компании этих спокойных интеллигентных людей.

Вернувшись во флигель, Леночка развалилась в кресле, достала из сумочки свою электронную малышку и быстро дозвонилась до Москвы.

Трубку к ее удивлению взял Кирной. Она поздравила его с опохмеленьицем и попросила передать трубку маме.

– А они ушли покупать Ирине Николаевне демисезонные сапожки, а я сижу на телефоне, – заплетающимся голосом промямлил Кирной. – А ты откуда звонишь, Саламандра?.

– Ну, Паша, ты даешь, допился… из Парижа я звоню. Ты что, не помнишь, куда вы меня сегодня утром провожали, папуас несчастный!

– Уже из Парижа! Вот это да… забили тамтамы и папуасы…

– Слушай меня внимательно, – перебила его Леночка, – передай моим, что я устроилась роскошно, Печерские прекрасные русские люди. Если будет звонить мой муж Влад из Сибири, ты ему ничего не говори, а скажи только, что вечером отец будет дома, пусть он с ним свяжется.

– Рожай спокойно, Саламандра, я все передам. Это очень хорошо, что ты звонишь из Парижа, потому что нынче, садясь в самолет, неизвестно куда приземлишься, воздушные пираты свирепствуют. Целую тебя в щечку. Привет Парижу. Твой Кирной!

– И в Париже достал, папуас несчастный! – хмыкнула Леночка, выключая связь. – Что это па вдруг такой услужливый и внимательный стал к маме? Она всегда себе сама все покупала, даже цветы… Он привык дарить ей только свой талант и сердце… Вторая любовь к одной женщине – привилегия избранных.

Леночка еще раз понаслаждалась комфортом своего нового временного жилища и решила прогуляться по набережной. Она прошла по дорожке сада, любуясь спелыми яблоками, грушами и каштанами в кронах чистеньких и ухоженных деревьев. Мужчина в черной униформе и в белой рубашке с галстуком выпустил ее за ворота клиники, сказав по-русски почти без акцента:

– Госпожа Елена, если вы не владеете французским, то в городе вам вполне хватит знания английского, к тому же в нашем районе живет много русских. Желаю вам приятной прогулки.

– Спасибо большое! – кивнула ему Леночка и направилась к набережной. Но не доходя до реки она неожиданно для себя свернула в узкую улочку, всю сплошь загроможденную витринами магазинчиков.