Текст книги "Учительница (СИ)"

Автор книги: Олеся Луконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

  * * *

   "Кто заманил тебя? Как

  заставляют тебя идти

  по пути, знакомому только тем,

  кто уже ушёл,

  оставив предков

  и сыновей,

  и обычную жизнь?

  Всё дело в том,

  что тебя никогда не потянет назад..."

  (Лесли Силко)

  1975 год, штат Южная Дакота, резервация Пайн-Ридж

  * * *

  – Вам надо съехать от Кларков, мисс.

  Я онемела.

  Люк Стоун задержался у выхода из класса, прислонившись спиной к косяку и глядя на меня своими прищуренными тёмными глазами. Нога за ногу, руки в карманах, взгляд исподлобья – точно как у парней, волчьими стаями бесцельно шатающихся по округе, «чи-бунов».

  – Люк... почему?

  Он чуть повёл плечом, губы дёрнулись в усмешке.

  – Потому. Мокасиновый телеграф. Люди болтают, нет ли у вас шашней с Кларком. Мне-то похрен, но он же козёл.

  – Люк... – я могла только невнятно мычать.

  – Да знаю, знаю. Хреновина это. Вы тут ни с кем не спите, вся из себя такая... виньян тапика.

  «Достойная женщина», – машинально перевела я и вспыхнула до корней волос под его недетским, насмешливым, оценивающим взглядом. Дура, дура! Помилуй Бог, ему ведь всего четырнадцать! А я – его учительница.

  Откашлявшись, я как могла строго и холодно осведомилась:

  – Нет, почему ты озаботился моей репутацией именно сейчас?

  Я провела здесь почти полгода. Пять месяцев, восемнадцать дней.

  Взгляд Люка снова изменился. Теперь он смотрел на меня, как старик-отец на несмышленую дочку, – снисходительно и с усталой жалостью. Вместо ответа он пожал плечами, и я тотчас поняла, что он хотел этим сказать – раньше ему было «похрен», какая у меня репутация.

  Капля камень точит. Все мои усилия доказать этим детям, которых я учу, что я им не враг, наконец возымели действие. И какое! Люк Стоун начал меня опекать!

  – Я понимаю... – прошептала я, сглотнув. – Я съеду, Люк.

  Он кивнул и, шагнув за порог, бросил через плечо:

  – Не берите в голову, мисс. Уоштело!

  «Уоштело – хорошо».

  Я прижала ладони тыльной стороной к горящим щекам и села, опустошённая. Пять месяцев, восемнадцать дней их пренебрежения, косых взглядов, односложных ответов. И вот нате вам.

  Я шмыгнула носом. Хорошо хоть глаза были с утра накрашены, это как-то... стимулировало. Ещё ни разу я не позволяла себе разреветься на людях. Только в своей комнате, то бишь в комнате у Кларков – мокрым носом в накрахмаленную наволочку.

  Вообще-то я не плакса. Вернее, раньше не была. Но здесь...

  Я б никогда не оказалась здесь, если бы не моя соседка по университетскому кампусу, Дайана Донелли. Вернее, если бы не её привычка всюду таскать меня за собой. Я знала, что нужна ей просто как фон, незатейливый, серенький такой фончик для её персоны, но, как бы там ни было, многие учебные задания мы делали вместе. Редактор студенческой газеты, где мы стажировались, требовал ярких, нестандартных репортажей, и Дайана затащила меня на очень прикольную, как она выразилась, пресс-конференцию, организованную студенческим советом в университетском зале для собраний.

  – Будет выступать настоящий индейский вождь, крутой до чёртиков, – взахлёб объясняла она, обшаривая сумочку в поисках диктофона. – Мы зафигачим такой материальчик, что зануда Гаррисон копыта отбросит!

  Копыта, однако, чуть не отбросила сама Дайана.

  Вождя звали Рональд Бирс. Росту в нем было побольше шести футов, и, когда он, в замшевой, расшитой какими-то узорами одежде, с заплетенными в косы черными волосами, кое-где выбеленными сединой, появился в зале, сразу наступила тишина. Все перестали галдеть и вертеться, а Дайана вцепилась мне в запястье наманикюренными ногтями.

  Бирс стоял, неспешно оглядывая нас, а когда заговорил, голос его оказался глубоким и низким. Я слушала, и сердце у меня замирало. Потому что всё, что он говорил, было невозможным.

  Немыслимым!

  Теперь-то, прожив в резервации почти полгода, я убедилась, увидев своими глазами, что каждое его слово было правдой.

  Страшной правдой.

  * * *

  «Я говорю: преступление – когда наших детей заставляют учиться в федеральных школах-интернатах, на девять месяцев в году отрывая их от родного дома. Когда полиция бросает в тюрьму пьяных индейцев, но отнюдь не тех, кто продал им спиртное. Когда белые торговцы властвуют в наших поселениях. Когда вождь племени на федеральные деньги нанимает банду головорезов, чтобы убивать неугодных. Когда правительство отбирает нашу землю. Они предлагают нам выбор – тюрьма или смерть, и плюют на наши требования. Вот – преступление!»

  (Рассел Минс, лидер Движения американских индейцев)

  * * *

  Когда пресс-конференция закончилась, а Дайана, оправившись от произведенного на неё «настоящим вождём» впечатления, куда-то упорхнула, я отправилась вслед за Бирсом.

  Я дошла за ним по пятам до самой его машины, потрепанного серого «лендровера», не решаясь заговорить, хотя то и дело разевала рот, как рыба на суше. В конце концов, я обнаружила, что он остановился и смотрит на меня, и застыла в панике, мечтая провалиться сквозь землю.

  – Мисс? – он вопросительно поднял брови.

  – Дайсон. Кристина Дайсон, – пролепетала я. – Простите... я только хотела спросить... отнять у вас только одну минутку... вот вы сейчас говорили там, на пресс-конференции...

  Бирс стоял и терпеливо слушал моё невнятное блеяние – настолько высокий, что мне пришлось буквально задрать голову. Его чеканное лицо было немолодым и очень усталым, в уголках глаз залегли морщины. И виски его были совсем седыми. Сердце у меня сжалось, и это странным образом придало мне смелости.

  – Вы рассказывали про альтернативные школы, которые открывает ваше Движение для индейских детей... для тех детей, которые не хотят ... не могут...

  – Не могут обучаться в федеральных школах-интернатах. Число таких детей постоянно растёт, – ему, наверно, надоело дожидаться, когда же я сформулирую свою мысль. – Вы представляете какую-то газету, мисс Дайсон?

  – Да... университетскую вообще-то. Но сейчас я представляю не её. Мне хотелось узнать... для себя. – Я глубоко вобрала в себя воздух. – Вы говорили, что в таких школах не хватает учителей?

  – Катастрофически.

  – Видите ли, я скоро заканчиваю университет, и мне... Я... понимаете, я бы хотела работать в вашей школе!

  Я выпалила это, будто прыгнув с обрыва в реку.

  – Это невозможно. – Без раздумий, без вопросов он сказал это сразу, едва я закрыла рот. И мягко улыбнулся, увидев, наверно, как вытянулась моя физиономия. – Вы, очевидно, не представляете, мисс Дайсон, о чем вы просите. Вы слишком молоды для такой работы.

  – Мне двадцать три!

  Он тихо засмеялся. Удивительно, почему он сразу не сел в свою машину и не уехал, а продолжал стоять рядом со мной, привлекая множество любопытных взглядов. Очевидно, я его забавляла.

  – Такая работа не сулит вам ни приличного дохода, ни карьерных перспектив, ни...

  – Это неважно! – горячо перебила я его.

  Он скептически поднял брови.

  – А что же для вас важно?

  Ожидая, что он опять засмеётся, я почти с отчаянием воскликнула:

  – Я хочу приносить пользу! По-настоящему! Знать, что я кому-то нужна!

  Я осеклась, обречённо понимая, что это твердит моя собственная ненужность и застарелые комплексы, видные невооружённым глазом.

  С тех пор, как погибли мои родители, я мало кому была нужна. Практически никому. Тем, что я сразу не отправилась в приют, я была обязана маминой двоюродной сестре, старой деве Розалии Уилкс. Розалия забрала меня к себе в мои тринадцать лет – неуклюжего застенчивого подростка, – как подобрала бы бездомную кошку. С одним отличием – кошек, которых у неё было ровно двадцать две штуки, она любила, а меня – терпела. Впрочем, как и я её. Я с великим облегчением уехала из её холодного скучного дома – который только эти кошки и оживляли, – поступив в Колорадский гуманитарный университет, и с тех пор мы лишь изредка обменивались открытками к разным праздникам.

  Да, я отчаянно стремилась быть хоть кому-то нужной. Но как, как я могла сказать об этом Бирсу?! Я обречённо ждала, что он вот-вот распрощается с такой несчастной дурочкой и уедет.

  Продолжая испытующе меня рассматривать, Бирс медленно произнёс:

  – Извините, но в вас говорят обычный максимализм юности и романтические представления о будущем. Нам не хватает учителей ещё и потому, что они от нас бегут. Индейская резервация – это страна третьего мира. Наши люди предубеждены против белых и озлоблены, уровень безработицы у нас зашкаливает. Повальное пьянство, сегрегация полиции. Вот в таком мире растут наши дети. Учить их нелегко, потому что белому учителю сложно завоевать их доверие. Они с раннего детства видят от «васичу», от белых, слишком много зла. Когда я упоминал, что война у нас не затихает ни на день, я не преувеличил. Индейцев убивают до сих пор. В меня самого неоднократно стреляли, мисс Дайсон, поджигали мой дом, и я уже сбился со счёту, сколько раз арестовывали по всевозможным ложным обвинениям.

  Он говорил всё это так буднично, словно речь шла о результатах последнего бейсбольного матча!

  – Я понимаю. Я была в зале во время вашей речи! – воскликнула я, перебивая его и ужасаясь собственной невоспитанности, но ничего не могла с собой поделать. – И ещё я понимаю, что кажусь вам наивной идеалистичной дурочкой!

  Он только головой покачал.

  – Но я справлюсь! – пылко заявила я, прижимая кулаки к груди. – Испытайте меня, и вы сами в этом убедитесь!

  ...Спустя два месяца после этой встречи, получив степень бакалавра от Колорадского университета, я получила и работу от Движения американских индейцев. Бирс всё-таки сдался. Меня ждала резервация Пайн-Ридж в штате Южная Дакота и «школа за выживание».

  Это название было самым что ни на есть подходящим.

  * * *

  Пайн-Ридж: хроника индейской войны

  21 января 1972 г. – Раймонд Йеллоу Сандер жестоко избит, а потом застрелен пьяной толпой возле клуба Американского Легиона. Убийцы не найдены.

  21 января 1972 г. – Уэсли Бэд Харт Булл убит ударом ножа в грудь. Его убийцу в конце концов оправдали. Убийцы не найдены.

  22 июня 1973 г. – полицейские из Бюро по делам индейцев (БДИ) открыли огонь по машине, стоящей у обочины дороги. В машине находились братья Кросс – Кларенс и Вернал. Кларенс был застрелен на месте, а Вернала, который был только ранен, обвинили в этом убийстве.

  29 июля 1973 г. – полицейские БДИ избили активистов ДАИ Лео Уайт Хоук и Кэти Игл Хоук, находившуюся на восьмом месяце беременности.

  17 октября 1973 г. – полицейские БДИ застрелили лидера ДАИ Педро Бисонетта.

  19 октября 1973 г. – группа неизвестных, вооруженных винтовками М-16, открыла огонь по дому семьи Литтл Бир, ранив семилетнюю Мэри Энн. Девочка ослепла на правый глаз.

  7 февраля 1974 г. – Мило Гоуинз, известный деятель ДАИ и участник обороны Вундед-Ни, был обстрелян неизвестными. Его машина изрешечена пулями, ветровое стекло пробито насквозь. Полиция не нашла нападавших.

  * * *

  Часики на руке тихо пикнули, возвращая меня в класс, и я вдруг сообразила, что всё ещё сижу, как пришитая, на стуле после ухода Люка и блаженно улыбаюсь в пространство. Ну не дура ли, в самом деле? Дэйв Хоук со своими дружками уже наверняка подпирает стены где-то неподалёку.

  При мысли о Дэйве во рту у меня пересохло. Как всегда. Утешало только то, что не я одна здесь так панически его боялась.

  – Он же бешеный, «витко», – спокойно объяснил мне как-то Люк. – Ему похрен, что его могут убить. У него мать убили и отца, когда ему было столько же, сколько мне. Кто? Да не нашли же никого, здесь так всегда бывает. А Дэйв – он на выгоне был, с жеребятами, потому и уцелел. И Совет племени отдал его на усыновление, по квоте. Каким-то беложопым придуркам. А он удрал. Он всегда удирал отовсюду, он – уасака, упрямый! – в голосе Люка звучало подлинное уважение. – Возвращался сюда, его ловили, сажали в разные заведения для малолеток. А потом, когда ему стукнуло шестнадцать, наш сраный Совет уже не мог его в белые тюряги закрывать. И он насовсем вернулся, вселился в свой старый дом, который эти гады у него хотели отобрать. И даёт им всем прикурить!

  Люк произнёс это уже не просто с уважением, но с искренним восторгом.

  – Когда он вернулся? – с запинкой спросила я.

  – Да второй год уже пошёл, – помедлив, припомнил Люк.

  Итак, Дэйв Хоук, это исчадие ада, был почти на пять лет младше меня!

  – На что же он живёт?

  Почему-то я не могла не спросить.

  Люк дёрнул острым плечом:

  – Да как все. На пособие. Ещё скотину загоняет. – Он ухмыльнулся. – И угоняет помаленьку.

  – Люк!

  – Чего? – Люк невинно заморгал. – На родео выступает, хотел я сказать. Чего ему, с перьями в жопе перед туристами прыгать, что ли? Он же не какой-нибудь Дядя Томагавк!

  Я только рукой махнула.

  Дэйв Хоук вновь и вновь возвращался в Пайн-Ридж, потому что здесь была его земля – единственное, что у него ещё оставалось. Но эта земля стала ему мачехой. У половины трудоспособного мужского населения резервации не было работы, и, видя, как подвыпившие парни с сигаретами в зубах, в низко надвинутых шляпах, часами торчат то там, то сям, я ловила себя на чувстве, совсем уж неуместном по отношению к ним, но таком же сильном, как страх.

  Жалость.

  А между тем у Дэйва Хоука ко мне были свои счёты. Звучало это совершенно смехотворно, но тем не менее. Буквально через две недели после того, как я начала работать в школе и сняла комнату у Кларков, Дэйв и ещё четверо его «чи-бунов» преградили мне дорогу неподалеку от супермаркета, управляющим в котором был мистер Кларк.

  Тогда я вся сжалась, как заяц под голым кустом, и сердце у меня забухало где-то в горле. И одновременно – в пятках. Я видела этих парней и раньше – трудно притворяться слепой и глухой, когда тебе свистят вслед и делают похабные жесты, но я как-то ухитрялась.

  И вот...

  Дэйв, худой и высокий, стоял прямо передо мной, рассматривая меня в упор тёмными раскосыми глазами и чуть покачиваясь на каблуках. И кто только продавал ему выпивку в его неполных восемнадцать, тем более в резервации, где спиртное было запрещено законом! Из-под его распахнутой, несмотря на холод, куртки виднелась замурзанная футболка, черноволосая голова была непокрыта, губы кривились в уже знакомой мне злой усмешечке. Остальные парни тоже ухмылялись и выжидательно молчали.

  – Н-ну? – лениво спросил наконец Дэйв. – Доволен Кларк-то?

  Странно, но в этот момент, совершенно отупев от испуга, я подумала только о том, как подходит ему это имя – Хоук.

  Ястреб.

  – Что? П-простите... – пролепетала я.

  – Прощаю. – Ухмылка его стала совершенно волчьей. – Я спрашиваю, хорошо ты даёшь Кларку, учительница? Может, и нас чему научишь? А?

  Их гогот оглушил меня, из глаз брызнули слёзы. Как он посмел?! Словно во сне, я вскинула руку и изо всех сил ударила по маячившему передо мной наглому лицу, не успев ужаснуться тому, что делаю.

  Тут же моё запястье тисками сжала горячая ладонь – так, что кости затрещали. Слёзы полились ещё пуще, но, прикусив губу, я подавила крик, вернее, отчаянный визг, рвущийся наружу.

  Через секунду он выпустил мою руку, резко меня оттолкнув, и шагнул в сторону. Примолкшие парни тоже зашевелились, как-то растерянно переглядываясь. Я прижала к груди пульсирующую болью кисть, глядя, как они уходят прочь. Но, пройдя несколько шагов, Дэйв обернулся и негромко бросил, полоснув по мне вызывающим взглядом:

  – Увидимся ещё. За тобой должок, учительница. Хейапи!

  «Я всё сказал».

  Я не представляла, чем вообще могла заинтересовать такого, как Дэйв Хоук. По моему мнению, никто из мужчин, взглянувших на меня однажды, второй раз уже не захотел бы смотреть. Я была невзрачной белёсой мышкой и с парнями не то что никогда не встречалась, но даже не целовалась. Мама говорила, что у меня очень красивые глаза и нежные черты лица, но ведь это говорила мама!

  Я никому ничего не рассказывала о происшествии возле универсама. Ни Кларкам, ни Глории Стэндинг, преподавательнице малышей. С Глорией мы немного подружились. Она встречала меня по утрам теплой улыбкой – очень смуглая, коренастая, спокойная женщина с падавшими почти до пояса иссиня-черными блестящими косами. Она была добра ко мне, но всё равно ничем не смогла бы помочь. Я должна была справиться с Дэйвом Хоуком сама. Или уехать отсюда.

  Уехать!

  Вот мысль, с которой я по ночам проваливалась в сон, наревевшись хорошенько... Уехать поскорее и забыть, забыть всё это – занесённую снегом ледяную злую землю, ледяные недоверчивые глаза детей, молчаливой толпой заполнявших по утрам класс, приземистые домишки, в которых жили эти дети, убогие домишки, ничуть не похожие на шикарный двухэтажный особняк Кларков.

  Забыть!

  Но я не могла. Как бы настороженно ни относились ко мне, белой чужачке, эти дети, кроме меня, некому было учить их американской истории и английскому языку – обязательным предметам программы. Если бы я уехала, местное отделение БДИ настояло бы на том, чтобы закрыть бунтарскую, альтернативную школу, а учеников вернуть в интернаты. Собственно, и они это знали, поэтому не донимали меня так нещадно, как могли бы. Терпели меня. Но всё равно я оставалась для них врагом. Частью белой системы, человеком, который учил их языку «васичу» – бледнолицых обжор – и истории того, как «васичу» захватили землю их предков.

  До сегодняшнего дня, когда Люк Стоун не велел мне немедленно съехать от Кларков, заботясь о моей репутации и выражая общее мнение моего класса.

  Из «твинки» – белой чужачки-идеалистки, я стала «ваннаби» – «желающей быть».

  Желающей быть как индейцы.

  * * *

  "...Мы понимаем, что если не продадим землю, бледнолицые придут с ружьями и отберут её силой.

  Но как вы сможете купить небо или тепло земли? Эта мысль нам непонятна. Если мы не распоряжаемся свежестью воздуха и всплесками воды, то как вы можете купить их у нас?

  Для моего народа каждая пядь этой земли священна. Каждая сверкающая сосновая шишка, каждый песчаный берег, каждый клочок туман в тёмном лесу, каждая поляна и каждая жужжащая мошка – все они святы для памяти и чувств моего народа. Сок, текущий в стволах деревьев, несёт в себе память краснокожих".

  (Вождь Сиэттл, 1854 г.)

  * * *

  Наступил апрель, Месяц Таяния Снегов. В небе с юга на север, будоража душу курлыканьем, потянулись журавли. Снег стремительно таял, оставляя грязные островки лишь в низинах. Дороги развезло, и ребят подкидывал в школу Ленни Стэндинг, сын Глории, на своём полноприводном джипе.

  А Люк Стоун вообще верхом добирался до школы, чёртом вертясь под восхищёнными взорами девиц на пегом тощем жеребце, которого он называл Акичита, Воин.

  Дэйв Хоук, как ни странно, больше не попадался мне на глаза, хотя всегда, будучи в городке, я настороженно искала взглядом его высокую фигуру и угрюмое замкнутое лицо.

  А в школе появился психолог из Бюро по делам индейцев.

  Соглядатай, как решили все.

  Дети его избегали, а когда не удавалось, изводили как могли. О, они это умели, да ещё как!

  – Айзек Мошьер, – представился он мне при первой встрече. Молодой, немногим старше меня, длинные пальцы теребили роговую оправу очков. Похоже, у психолога тоже были проблемы. – Мне... я...

  Ну вот! Я словно увидела себя в зеркале. И тяжело вздохнула. Зрелище было не из приятных.

  Айзек Мошьер между тем продолжал:

  – Вижу, вам уже удалось установить какие-то контакты, мисс Дайсон. Признаюсь честно, у меня пока ничего не получается. Эти дети...

  – А что вас удивляет? – пробормотала я себе под нос. – Вы же васичу.

  – Что? – он надел очки и теперь принялся теребить пуговицу своего костюма. – Извините, я хотел узнать, каким образом вы смогли установить с ними такой контакт.

  На языке у меня завертелось любимое Люком «иди ты в задницу»... Уоштело, я смогла! Горы истерзанных бумажных платков... старый чемодан, на дно которого я то и дело начинала лихорадочно швырять свои вещи... бесконечные часы в стенах школы, когда после своих занятий я торчала на других, чтобы дать детям к себе привыкнуть... насмешливые взгляды... косые взгляды... презрительные взгляды... безразличные взгляды... непроницаемые взгляды...

  Да ещё и Дэйв Хоук!

  Что этот психолог хотел от меня услышать? Что такое отношение к себе я считала заслуженным? Да, считала. Меня и этих детей разделяла каменная стена, возведённая век назад – не мной.

  Один кирпич в этой стене наконец раскрошился... когда? Наверно, когда, отчаявшись пробудить в отчужденных детских глазах хоть капельку интереса, я захлопнула учебник и решительно произнесла:

  – Давайте лучше я поучусь у вас. Я хочу знать язык лакота. Вы научите меня?

  И повисло молчание, а потом по смуглому лицу Мэри Гудлак, сидевшей за первым столом, тенью проскользнула улыбка:

  – Вам нипочём не научиться, мисс!

  – Я способная! – горячо заверила я... и тут они вразнобой засмеялись.

  «Уоуапи» – книга.

  «Ханхени» – ночь.

  «Хола!» – приветствие.

  «Агиапи» – хлеб...

  Почему-то мне не хотелось рассказывать обо всём Айзеку Мошьеру. Он должен был сам до этого додуматься. А сейчас он был «твинки» – чужак из города. Из Бюро, чьи полицейские беспощадно избивали родителей и старших братьев этих детей за малейшую попытку возмущения – например, тем, что цены в магазинах тут, в резервации, были вдвое выше, чем вне её. Или тем, что в этих же магазинах, с благословения того же Бюро, втихомолку приторговывали спиртным. Или тем, что «беложопые придурки» из города приезжали на своих крутых тачках в резервацию, чтобы развлечься, избивая индейских парней – впятером на одного. Или насилуя симпатичных «скво», индейских девчонок.

  – Мисс Дайсон! – тонкое бледное лицо Мошьера заметно напряглось. – Почему вы так смотрите на меня? Боже мой, вы же смотрите, как все они тут...

  Я молча повела плечом. Как все они тут.

  – Мисс Дайсон...

  – Простите, сэр. – Я поднялась с места. – Бюро платит вам за работу... работайте. Или не работайте. Извините, мне некогда болтать.

  Когда я невольно оглянулась, он стоял, ссутулившись и глядя в окно.

  – Мотали бы вы отсюда нахрен, мистер, – хмуро пробормотала я, захлопывая дверь и сталкиваясь нос к носу с Люком Стоуном, который наверняка всё слышал, потому что в его узких глазах прыгали бесенята. Я вылетела на крыльцо, провожаемая его тихим одобрительным смешком.

  Люк Стоун одобрял меня, уоштело!

  А вот Кларки теперь едва-едва кивали мне при встрече. Я прямо-таки оскорбила их, перебравшись в «грязную лачугу грязных индейцев».

  А я никогда не видела людей добрее и мудрее, чем Луиза и Патрик Рейнберды, в дом к которым меня поселила Глория Стэндинг. Они были совсем старыми, эти люди. Глория сказала мне, что Патрик ребёнком пережил бойню при Вундед-Ни 1890 года, когда восемьдесят пять лет назад отряд кавалеристов целиком вырезал селение лакота, никого не пощадив.

  Я позвала Патрика в свой класс, чтобы дать детям возможность услышать его. Дать им живой урок американской истории.

  Патрик пришёл – в своём лучшем чёрном костюме со слежавшимися складками на рукавах. Но когда он заговорил о том, что случилось тогда в Вундед-Ни, он больше не был дряхлым стариком с трясущимися руками, напялившим на себя одежду белых. Он снова стал мальчишкой, спрятавшимся от пуль кавалеристов-васичу за трупом лошади, семилетним мальчишкой, прижавшимся к обледенелой земле, которая жадно впитывала его кровь.

  – Они убивали нас, как бизонов, – сдавленно произнёс он в наполненном тишиной до краёв классе. – Они убивали и убивали, и я оглох от выстрелов... я лежал, прильнув к земле, и молил Вакан Танку только о том, чтобы это безумие поскорее закончилось – моей смертью. Но Вакан Танка не позволил мне умереть тогда, не позволил и замёрзнуть потом. Один из солдат нашёл меня, завернул в свой плащ и принёс к миссионерам, пока другие солдаты стаскивали в ямы тела убитых. Его звали Патрик. Так я получил имя васичу.

  Он наконец улыбнулся, и морщины на его лице, похожие на складки древесной коры, стали ещё глубже.

  А я замерла в оцепенении, так же как и дети за своими столами. Но они уже знали то, о чём рассказал Патрик Рейнберд. Знали всё о грохоте выстрелов, о впитавшейся в землю крови, о глубоких ямах свежих могил.

  Потому что эта война шла здесь до сих пор, и индейцы были на ней военнопленными.

  А я была на их стороне.

  * * *

  Пайн-Ридж: хроника индейской войны

  20 ноября 1973 г. – Поль Херман и Крис Ред Элк, полисмены БДИ, напали на Хелен Ред Фейзер, активистку ДАИ. Арестовав Хелен, они избили её, выворачивая ей руки и пиная её ногами, хотя она кричала им, что находится на пятом месяце беременности.

  18 февраля 1974 г. – смертельно ранен Верли Дейл Бэд Харт Булл. За год до этого погиб его брат Уэсли. Убийцы не найдены.

  3 марта 1974 г. – ранен ножом Поукер Джо Мэрривел, сын адвоката племени Этель Мэрривел. Нападавшие не найдены

  12 марта 1974 г. – полицейские арестовали Юджина Уайт Хоука, избили его и раздробили ему пальцы сапогами.

  * * *

  Дряхлый пикап Рейнбердов упорно не желал заводиться. Пока я возилась с ним на автостоянке возле универсама в Мендерсоне, начало смеркаться. Даже в апреле здесь темнело рано.

  Представив себе, как пикап заглохнет в темноте где-нибудь на развилке разбитых дорог, я невольно замычала от досады. Когда в конце прошлого месяца обнаружилось, что Патрик Рейнберд не собирается брать с меня деньги за комнату – ни чеком, ни наличными, – я впала в панику и притащила к нему Глорию Стэндинг, чтобы та помогла вразумить старика. Глория, чуть заметно улыбаясь, посоветовала мне в таком случае самой покупать в городе продукты и всё, что нужно для дома. Это решение немного облегчило мою совесть, и теперь я регулярно совершала рейды по магазинам, подозревая, что старики вообще никогда не видели многого из того, что я им покупала. Так что всё уладилось к общему удовлетворению. Вот только пикап никуда не годился.

  Машина в очередной раз истошно взвыла мотором и, дёрнувшись, так же в очередной раз смолкла. Я в отчаянии распахнула дверцу, ища взглядом хоть кого-нибудь, кто сможет мне помочь.

  Что ж, я нашла.

  Дэйв Хоук стоял совсем рядом. С обычной усмешкой на хмуром лице.

  Я застыла, всё ещё наполовину высунувшись из кабины и не зная, что предпринять – то ли выскочить и броситься прочь, то ли действительно попросить его помочь. Его?!

  Пока я судорожно соображала, что же мне делать, Дэйв, не торопясь, выбросил окурок и подошёл к пикапу. Одним движением руки переместил меня на соседнее сиденье и, по-хозяйски усевшись за руль, захлопнул дверцу.

  – Спасибо... пила майа... – как дура, пролепетала я пересохшими губами, и он глянул на меня с вызывающим прищуром.

  Вытряхнув из помятой пачки новую сигарету, Дэйв сунул её в рот, чиркнул зажигалкой и, длинно затянувшись, уверенно тронул машину с места, враз набрав скорость. Меня швырнуло куда-то вбок, вдавливая в сиденье, ушибленный локоть заныл, и я невольно охнула, пытаясь приладить ремень трясущимися пальцами.

  Дэйв вновь покосился на меня, и от его усмешки я похолодела. Он вновь прибавил скорости на выезде из города, и грязь брызнула из-под колёс, когда пикап свернул с шоссе на грунтовую дорогу, ведущую в центр резервации. Очень быстро темнело. Я попыталась сесть прямо, изо всех сил сдерживая дрожь. В конце концов, ничего страшного не происходило, Дэйв, возможно, просто довезет меня до Рейнбердов... возможно?

  Теперь меня бросило в жар.

  Дэйв курил, не глядя больше на меня, небрежно положив одну руку на руль. Эта смуглая рука была вся в порезах и ссадинах, и я совершенно некстати вспомнила, как Люк рассказывал – Дэйв, мол, зарабатывает, угоняя скот. И ещё я так же неожиданно подумала, что эти ссадины некому ни промыть, ни перевязать.

  Он затормозил так внезапно, что я, наверно, врезалась бы лбом в ветровое стекло, не придержи он меня за плечо – небрежно, как куклу. Я больно прикусила язык, во рту стало солоно, и слёзы сами подкатили к горлу. Совсем рядом я видела его резкое темное лицо, сузившиеся глаза-угли.

  Неожиданно он дернул за удерживавший меня ремень, больно сжав мне грудь твердой ладонью, и я отпрянула, подавляя крик. Он почти беззвучно хохотнул, не спуская с меня жёсткого взгляда:

  – Не дёргайся. Хуже будет, дурёха.

  Я оцепенела, глядя на него остановившимся взглядом.

  «Это происходит не со мной. Господи, не может быть, чтобы со мной... Мамочка...» – бессвязно заметались мысли в моей гудящей, враз очугуневшей голове.

  – Не знаю, кому ты там даёшь: Кларку, Бирсу или ещё кому... но сейчас ты дашь мне. Иди сюда!

  Оглохнув от ударов сердца, я беспомощно заскребла рукой по двери, пытаясь распахнуть её и вывалиться наружу. Его стальные пальцы сдавили мне плечо, бешеные глаза впились в мои, и меня замутило от ужаса. Я задёргалась, пытаясь вырваться, убежать... Куда?

  Дэйв сгрёб меня, как цыплёнка, я закричала, но из пересохшего горла вырвался только слабый придушенный писк. Всё завертелось перед глазами. Распахнув дверцу, он перетащил меня назад, прямо на груду пустых мешков из-под муки – взметнулась пыль, забивая мне рот и нос, – и навалился сверху всем своим худым, но каменно-тяжелым телом. Затрещала одежда, я рванулась из последних сил, отчаянно извиваясь, в ушах зазвенело, бёдра свело судорогой.

  Его пальцы жадно шарили по моему телу.

  – Говорю, не дёргайся! – прохрипел он, и я задохнулась от пронзительной боли, корчась под его тяжестью. Всё сильнее стискивая мне плечи, он прерывисто дышал, двигаясь внутри моего тела, и мне казалось, что он вот-вот разорвёт меня пополам.

  Наконец эта пытка закончилась. Он вздрогнул, скрипнув зубами, и спустя целую вечность медленно разжал пальцы. Раздавленная, полузадохнувшаяся, я зажмурилась, давясь сухими лающими рыданиями. Приподнявшись на локте, он смотрел на меня – я чувствовала этот взгляд даже сквозь сжатые веки.

  – Так ты целка, что ли? – изумлённо протянул он.

  Я не собиралась ему отвечать, и тогда его ладонь снова больно сжала мне подбородок. Я с усилием раскрыла глаза, наткнувшись на его испытующий взгляд, как вдруг яркая вспышка осветила кузов пикапа.

   – Эй, там! Ни с места! – прогремел повелительный окрик. – Полиция!

  Придушенно выматерившись, Дэйв мгновенно распрямился и легко, как кошка, метнулся прочь.

  – Стой! Ах, ты...

  Ругательство. Какая-то возня.

  Я зарылась лицом в пыльные мешки, судорожно натягивая на себя разодранную одежду. Всё внутри отзывалось резкой болью на каждое движение, бёдра были залиты чем-то липким. Кутаясь в проклятые мешки, я ухватилась за чью-то протянутую руку, отворачиваясь от слепящего луча фонаря, и выпрямилась на подкашивавшихся ногах.