Текст книги "Магнолии (СИ)"

Автор книги: Олеса Шацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Ну и сука же ты, долбанная недотрога, – плюнул он мне в спину, когда я, прижимая к животу сумку, выскочила на улицу. – Так и сдохнешь никому не нужной девственницей.

Я боялась, что он передумает, поэтому бежала, пока измученные каблуками ноги не взмолились о передышке, а остановившись, обернулась и впервые с пугающей ясностью осознала: я действительно была никому не нужна.

– Зачем ты вообще пошла в парк?

– Не знаю… – Стас не позволял опустить подбородок, и я крепко зажмурилась, чтобы хотя бы в чем-то настоять на своем. – Наверное, потому что давно там не была. Времени все никак не находилось, знаешь ли.

– Ты помнишь, о чем мы говорили?

– Нет, – я сказала правду, но лишь наполовину, потому что уже улавливала из подсознания отзвук его вчерашнего: «Любишь гулять по ночам?»

Он не был тем человеком, который может составить подходящую компанию пьяной заплаканной девушке, забравшейся так далеко от дома, но неожиданно его куртка перекочевала на мои плечи, хотя ладони еще долго после этого продолжали сохранять дистанцию. Игорь на его месте уже тянул меня на заднее сиденье…

– Ты красивая, – сказал Стас, прекрасно видя под светом фонаря растекшуюся по щекам тушь. – Давно хотел сказать тебе это.

Днем магнолии как будто предусмотрительно пахли слабее, чтобы не сводить случайных прохожих с ума. Но ночью им незачем было сдерживаться, а тот, кто забредал в их тень, брал весь риск на себя. Винить их в том, что Стас вдруг показался мне другим – глупо. Каждую нашу встречу я прятала глаза в пол, разглядывая в лучшем случае нечищеные ботинки. У него были длинные ноги, которыми он расхаживал, оставляя грязные следы, исчезавшие по понедельникам, когда приходила уборщица. Пружинящий шаг, напоминавший, что, пока я гроблю зрение и спину за учебой, за стенкой кипит темная, загадочная жизнь. Хрипловатый голос, намеренно произносивший мое имя нараспев. Я больше ничего о нем и не знала. Но именно в тот момент, когда поднялась на цыпочки, чтобы убедиться, что, пока его губы говорят признания, глаза не врут, пропала с головой.

Магнолии ни в чем не виноваты. Ветер набросил челку, пряча от меня взгляд, и я поцеловала его сама, надеясь только, что алкоголя во мне хватит на нас обоих.

– Спроси меня, Саша, и я отвечу. Если ты и была с кем-то этой ночью, то только со мной.

Он мог и не добивать меня, но, видимо, мне нужно было узнать и об этой его стороне: взявшись за дело, он доводил его до победного конца. Больше не нужно тревожить память, пытаясь выудить на свет подробности. Наверняка Стаса не пришлось просить дважды, когда я сама на нем повисла. Мы сели в его кошмарную машину и поехали в дом, где наши квартиры перепутались, потому что я не смогла с первого раза определить, где чья дверь. А дальше… какая разница кто и кому остался должен. Игорь назвал меня долбанной недотрогой, и я с лихвой доказала, что достаточно смелая, чтобы уже через пару часов опровергнуть его слова. Я сказала «смелая»? Надо же, допустила в слове «тупая» сразу столько опечаток.

– Я надеялся, что если отвезу тебя в Южный, ты все вспомнишь. Разве ты поверила бы, расскажи я все еще днем?

– А у меня был выбор? У тебя же остались мои вещи. Такие доказательства называются неоспоримыми.

– Саша, да посмотри же ты на меня! – Теряя терпение, он приподнял меня за плечи, заставляя встать на носки, но я так и не разжала век.

Решила: больше не поведусь. Ничем хорошим потакание слабостям не заканчивается. От сладостей тяжелеет тело. От алкоголя улетучивается разум. От недосыпа ссыхаются мозги. А если нырнуть в карие глаза, можно навсегда распрощаться со спокойной жизнью. Хватит с меня и одного раза.

– Я пойду, ладно? – спокойно спросила я. – У меня автобус скоро.

– Что за ерунда, я довезу тебя до дома.

– Отпусти меня, пожалуйста. Ты делаешь больно.

Чуть раньше я сказала ему, что достаточно взрослая, чтобы совершать ошибки и не жалеть о них. Он поверил, и мне хорошо бы взять с него пример. Надеюсь, дорога длиной в два с лишним часа хоть на чуть-чуть приблизит меня к этой цели.

Стас безропотно остался где-то позади, и я зябко поежилась, садясь поближе к печке. Внутри не трепыхалось, не стучало и не сжималось, и это только усиливало ощущение правильности, пока за одним из поворотов на поверхность вдруг не вынырнуло самое короткое и неожиданное воспоминание из всех. Словно у того, что я топила обеими руками, заканчивался последний кислород.

На груди у Стаса – там, где сердце, – среди десятков других рисунков тоже цвела магнолия. Перед тем, как уснуть, я поцеловала ее, чтобы сохранить на губах вкус нежности и распускающейся под кожей весны.

12.

Я будто прошла пешком длинный путь, к концу которого на моих пятках не осталось живого места. Мама все поняла, только завидев меня на пороге, бледную и высохшую. Всплеснула руками, вскакивая из-за стола, обняла, а я застыла, прижавшись к знакомой с детства щеке.

– Что случилось, Сань? – спросила она негромко, запуская пальцы мне в волосы и укладывая их на затылке, как теплый компресс. – Что-то в университете?

– Я не справилась, мама, – шепнула так, чтобы слышала только она, и слезы, ждавшие настолько долго, что превратились в крупинки, осыпались на воротник ее платья. – Я не справилась…

Папа порывался поговорить со мной по душам. Это значило, что однажды он постучит в мою комнату, заглянет и спросит строгим голосом:

– Ты не занята? – когда я буду лежать, накрыв голову подушкой, или сяду крутить фигурки, отрывая по одному листы из конспектов.

Мне не хотелось, чтобы он волновался еще сильнее, тем более что в разговорах отцов с дочками никогда не был силен, поэтому я держала под рукой один из учебников, чтобы прикрывать им круги под глазами или просто делала вид, что задремала. Он не будет чувствовать себя неловко, а я не буду врать: да, папочка, я в порядке. Но он только кряхтел, проходя мимо двери, так ни разу и не решившись дотронуться до нее.

– Ничего, – говорила мама первое время. – Отдохнешь немного и будешь снова готовиться. Многие уходят в академ – кто вообще может выдержать эту гонку без ущерба для здоровья? Моей Саше нужна передышка.

Она сообщала это за столом, соседкам на улице, на рынке, куда ходила за овощами. Но за глаза прибавляла:

– Все время плачет – что-то случилось.

А что – я не рассказала бы, даже если бы от меня вздумали отрезать по кусочку.

Мне действительно нужна была передышка, но не для того, чтобы поправить здоровье регулярной кормежкой или сном с одиннадцати до восьми. Я хотела хорошенько поразмыслить, что осталось со мной после того, как пришлось отступить назад.

Думать нужно в тишине, поэтому я поменяла сим-карту, даже не распечатав сообщения с неизвестного номера, уведомления о которых провисели несколько дней, мозоля глаза. Новый телефон я никому не давала, поэтому и позвонить мне никто не мог. Это к лучшему, говорила я себе, глядя на выключенный экран. Если никто не будет трогать весы, рано или поздно их внутренний баланс нарушится и сам покажет, куда клонится та или иная чаша. Это было не похоже на торопливую, считающую себя правой Сашу. Но так отвечало душевному оцепенению, поселившемуся с того момента, как я вышла из автобуса недалеко от дома после очень долгого отсутствия.

Брат считал, что я спятила, и не стеснялся завалиться под бок, укладывая ноги поверх моих:

– Ты плохо кончишь, если не будешь болтать, как раньше, – тыкал он больно локтем. – Расскажи своему любимому братику, что с тобой произошло, и я побью любого, кто тебя обидел.

Он заставлял меня слушать этот бред каждый вечер в течение недели, и я сдалась, решившись попросить о помощи.

– Забрать твои вещи из квартиры? Только и всего? – Он думал, что я расскажу ему слезную любовную историю, в которой они всем семейством меня подозревали, и решил, что я просто издеваюсь. – Там есть хоть один скелет?

– Я заплачу тебе хорошие деньги, – добавила я. – На моей карточке все еще лежит зарплата с последней подработки.

И он поехал на следующий же день, потому что на его карточке не водилось ничего, кроме зазубрин. Я как раз заканчивала с конспектом по статистике, когда он добрался до квартиры и обнаружил, что ключ не понадобится. Честно говоря, я подозревала, что мои вещи уже растащили любители прихватить все, что плохо лежит, но судя по тому, какой ор стоял в трубке пару минут, никто не позарился на грязные тряпки:

– Ты будешь должна мне в три раза больше, потому что такого свинарника не было даже в моей комнате, когда я две недели безвылазно играл в Overwatch!!! Ты бродячих собак тут разводила?!!

– Можешь выбросить все, что сочтешь нужным, – сказала я. – Но, пожалуйста, не трогай ноутбук. Вдруг его все еще можно восстановить.

– Ты грязная свинья!!! Почему ты не сказала, что мне понадобится кислородная маска?!! Я тебя ненавижу!!!

Сквозь его крик послышался другой голос, значительно ниже и грубее, и под ребрами невольно кольнуло. Вот ведь дура, Стас все еще жил за стенкой и не мог не заметить, что в квартире, где уже больше недели никто не появлялся, кто-то шумит. Я услышала, как он что-то сказал брату, и трусливо сбросила вызов. Брат не позволил бы ему взять телефон – когда нужно, он вел себя по-хамски, как маленький злобный щенок, но в Стасе я не была уверена. И еще больше не была уверена в себе. Это тоже удивляло. Как сотни журавликов или лягушек под кроватью с формулами на бумажных спинах. Как улица за окном, на которую я ни разу не вышла, как приехала…

– Что у тебя с тем парнем? – устроил мне вечером допрос слегка притихший брат. – Не делай вид, будто не понимаешь, о ком я.

– О ком ты? – тускло спросила я, осваивая новую фигурку – медленную, как мое настоящее, черепаху.

– Он в лице изменился, когда я сказал, кем тебе прихожусь. Это из-за него ты свалила?

– Не говори ерунды. Я провалила важный групповой проект и подставила одногруппников – после такого не остаются.

– Ну-ну, – покачал он головой. – Раз так, я не стану рассказывать, как он угостил меня обедом.

– Обедом? Ты спятил? Я отправила тебя за моими вещами, а не друзей заводить!

– Плати, иначе я все расскажу маме.

– Нет. Ты не посмеешь.

Он замер в дверном проеме.

– Поспорим?.. Мама!

Я рухнула с кровати, пытаясь схватить его за штанину.

– Сколько? Мелкий вымогатель…

– Другой разговор, – довольно заявил он и прикрыл дверь, пока на кухне не спохватились. – Я скоро разбогатею с такой послушной сестричкой, никакая работа не нужна.

И завалился прямо на конспекты, смахивая на пол недоделанную черепаху.

– Рассказывай, – подмял он под щеку мою подушку. – И желательно во всех подробностях. Учти – у меня уже есть одна версия, так что я узнаю, где ты соврешь.

Конечно же, я соврала. Вернее – упустила пару важных моментов, о которых Стас вряд ли упомянул, на что бы там не вынудил его мой хитрый братик. В сухом остатке получилась короткая история о недолгом соседстве, разрушенная непониманием обеих сторон – никакой романтики. Романтики и не было – только случайный секс на одну пьяную и одну трезвую голову, так что я не слишком покривила против действительности.

– Ясно, – согласился, дослушав, брат. – Только одно не вяжется.

– Что? – возмутилась я, сдерживаясь, чтобы не покраснеть. Он же не рассказал? Не рассказал???

– С чего бы это такому парню влюбляться в тебя. Ты же двинутая на всю голову!

– Что?

– Да посмотри! У тебя под кроватью склад бумажных лягушек. Если ты не нашла идиотов, которые их купят, значит, по тебе дурка плачет.

 – С чего ты взял, что Стас, – понадобились мужество и пара вдохов-выдохов, чтобы решиться повторить, – влюблен? Какая чушь. Мы парой слов за год и то не перебросились. Нет, ты что-то перепутал.

– Он сказал, что здорово обидел тебя и очень хотел бы все исправить, если позволишь. Но ни на звонки, ни на сообщения ты не отвечаешь.

– Ты же не сказал, что я сменила номер?

– Нет, конечно. Вообще я подумывал набить ему морду, но потом решил не горячиться.

– Ага, тяжело набить морду тому, кому ты едва достаешь до подмышки.

– Знаешь, я сегодня выгребал твою засохшую блевотину, так что лучше бы тебе заткнуться, чтобы я не рассказал родителям, какая ты взрослая и самостоятельная.

– Ладно, ладно, – согласилась я, прижимая покрепче лохматую голову. – Можешь снять половину с моей карточки, заслужил.

– Две трети.

– …хорошо.

Мои мысли, блуждавшие из извилины в извилину как ленивые, объевшиеся коты, впервые за всю неделю встрепенулись. Пришлось даже отложить оригами на какое-то время, потому что пальцы все чаще надрывали бумагу вместо того, чтобы проглаживать сгибы, и я снова зашла в тупик. Имели ли какое-то значение слова Стаса, пытавшегося выудить из брата информацию? Тот мог все преувеличить, почуяв легкую наживу. Он раскрутил его на обед, а меня – на большие деньги, а в итоге мы все еще находились по разные концы двухчасовой дороги каждый при своем мнении.

Стас не мог влюбиться в меня, решила я уже за полночь, пропустив одиннадцатичасовой рубеж для засыпания. Он мог чувствовать себя виноватым, но не настолько, чтобы терзаться моей обидой. Да и была ли я обижена? Спячка, в которую впали все до единого чувства, притупили не только боль или разочарование. Они сгладили каждую морщинку на полотне памяти, чтобы я не тревожилась даже по незначительному поводу.

– Пора просыпаться, – приказала я себе. – Хватит киснуть, нужно снова шевелиться.

И закрыла глаза, чтобы поскорее их снова открыть.

13.

В моей жизни не было места случайностям. С  малых лет я жила по строжайшему распорядку, к которому сама себя приучила: подъем в одно и то же время, учеба, короткие перекусы, прогулка перед сном, книги – полезные, развивающие, питающие мозг, словно он был каким-то домашним питомцем. Такой режим учил стойкости, не давал опускать руки, когда случался провал – потому что я всегда знала, что наступит утро, прозвенит будильник, и я снова побегу вперед, не оборачиваясь на неподдавшуюся мне трудность. Я во что бы то ни стало должна была добежать до спрятанной за пределами видимости цели – стать кем-то значимым, важным. Не убиваться с восьми до восьми, как мама. Не лежать на диване, как меланхоличный отец. Не валять дурака, как младший брат.

Я запретила себе ошибаться, но сделала это, когда меньше всего ожидала. Сошла с единственно верной дистанции и внезапно потерялась. Если бы я хоть иногда в своем забеге позволяла себе осмотреться, заметить, насколько бывают красивы рассветы, если встречать их не за зубрежкой, насколько приятны солнечные лучи, когда надеваешь юбку. Но ничего из этого мне не было известно, и я не нашла лучшего, чем уйти в глухую оборону: заперлась, обложилась подушками и отключила мысли, заставив руки уничтожать то, что еще вчера казалось таким важным. И этот путь тоже вел в никуда. Хорошо, что мне не пришлось потратить годы на то, чтобы это понять. Перед глазами был слишком красочный пример – мой собственный отец, который однажды споткнувшись, так и не сумел подняться опять.

Но я не хотела снова пускаться наперегонки с несуществующим противником. Мне нужно было найти золотую середину, только как? Каким образом? Иногда казалось, что младший брат, не знавший, что такое оторваться от джойстика, был гораздо просвещеннее меня:

– Просто будь собой, – бросил он, даже не повернувшись на мой вопрос. – Это же так просто.

Но какая я?

Некрасивая зубрила?

Пьяная распутная девица?

Амебоподобное существо, складывающее оригами?

У меня все еще не находилось ответа, хотя я усиленно размышляла в самых разных направлениях.

– Попробуй найти занятие по душе, – предложила мама, наблюдая за моими мучениями. – У тебя впереди полгода, чтобы решить, что тебе ближе – все в твоих руках.

Я и так не планировала становиться третьей обузой на ее шее, поэтому охотно взялась за страницу с объявлениями в газете, которую каждый вторник приносил почтальон. Но прежде, чем я выбрала хоть что-то, наконец, опомнились в университете: студентка Миронова никогда не пропускала лекций и уж тем более – сдачи ответственных проектов. Семестр перевалил за половину, а у меня по-прежнему не хватало необходимых условий для допуска к сессии. Я отложила свои терзания на день и снова села в автобус-два-часа-в-одну-сторону, чтобы окончательно поставить точку.

– Жаль, что вы уходите, – искренне посочувствовала секретарь, когда я, заявившись в деканат, беспрекословно поставила столько подписей, сколько потребовалось, и даже не поморщилась. – У вас всегда были такие высокие результаты. Но вы же вернетесь?

Я улыбнулась, оставляя ответ невысказанным. Впереди маячили полгода для того, чтобы решить, чего я хочу больше: управлять бизнесом или все-таки своей жизнью.

Прощаясь с университетом, я, не спеша, прогулялась по кампусу, по-новому, полной грудью вдыхая весенний воздух. В нем тоже до одурения пахло магнолиями, как будто они нарочно источали аромат, стремясь покрыть им как можно большую территорию. Я позволила себе не противиться, а поймать хоть какое-то ощущение, кроме разливающегося под кожей стыда. Цветы не виноваты, повторила я опять: они пахли так сладко, потому что от этого зависело существование всего их рода. И не предъявляли обвинительных актов девушкам, поддавшимся сиюминутным желаниям.

Возвращаясь домой, я зашла в магазин хозяйственных товаров на углу улицы и решила купить пару цветочных горшков. Они будут хорошо смотреться на подоконнике, когда я уберу с него книги под кровать.

– Что вы планируете в них посадить? – дружелюбно спросил продавец. – Для этих не подойдут цветы с массивной корневой системой. – Он указал взглядом на пакетик семян, который я наобум захватила с предыдущего стенда. – Возьмите лучше эти – в них вашим цветам будет просторно.

Я послушалась и даже согласилась купить вдобавок набор инструментов для рыхления. И лесенку, хотя семена с труднопроизносимым названием не планировали виться, – просто потому что она мне понравилась.

– Что-нибудь еще? – осведомились на кассе. – Скребки, губки, пакеты?

– А работы у вас не найдется?

– Так оно все и случилось, – рассказывала я уже дома, за ужином. – Я просто зашла в первый попавшийся на пути в магазин и получила работу. Представляете?

– Стоило для этого учиться в университете, – проворчал папа, заканчивая предложение неловким кашлем – наверняка благодаря маминому пинку под столом. – Когда приступаешь?

– Завтра, – ничуть не обиделась я. – В восемь тридцать.

– Она точно спятила, – сказал брат, когда я пошла мыть посуду. – Точно вам говорю: сначала лягушки, теперь это. Может, пока не поздно обратимся к врачу?

– Тише ты! – шикнула мама достаточно громко, чтобы я все равно ее услышала. – Разве ты не видишь, какая она?

– Сумасшедшая?

– Счастливая.

А я действительно была такой? У меня в комнате стояло зеркальце – не слишком большое, чтобы подолгу торчать перед ним, красуясь, но вполне подходящее для изучения следов счастья. Я прижалась к нему носом, пытаясь разглядеть, не зажглось ли в глазах то, что в книгах называлось вдохновением. Не зажглось. Они все еще выглядели уставшими, с краснотой по краям от дурацкой привычки потирать веки за чтением. Но что-то в них все-таки неуловимо поменялось. Должно было – потому что невозможно чувствовать, как в легких трепещут сотни тоненьких бело-розовых лепестков, и при этом не улыбаться.

Да, вот оно – теперь мои глаза улыбались.

Я работала в магазине вторую неделю и уже без подсказки могла рассортировать ящик разномастных гвоздей по нужным ячейкам, когда все опять пошло наперекосяк. После обеда колокольчик на дверях дзынкнул, оповещая о приходе нового посетителя, и мои руки внезапно перестали удерживать даже крупные предметы вроде пустых коробок или пластиковых контейнеров. Свалив одну башню, я бросилась устанавливать ее обратно, но снова задела локтем, и она рассыпалась у ног, отрезая путь к отступлению. Выкладка товара – незачет. Хорошо только, что в тот момент, как Стас снова решил нарушить покой моего мира, я не проходила мимо стенда с чем-нибудь бьющимся.

Он наклонился, поднимая два самых больших контейнера, и протянул мне, словно это были подарки, перевязанные ленточками.

– Держи, – сказал, как будто с нашего расставания прошло не больше пары часов, а не целый месяц. Ни «привет», ни «какая неожиданная встреча». Слишком буднично для драматической развязки, которая еще долго снилась мне по ночам.

– Ага, – не нашла лучшего ответа я и снова принялась укладывать контейнеры один на другой. – Спасибо.

Он все так же будоражил меня до онемения пальцев – это было неприятное открытие, учитывая, что по всем правилам психотерапии я тщательно рассмотрела свое к нему отношение, осознала, приняла и спрятала в дальний уголок с пометкой «прожито». Я думала, что если мы и встретимся как-нибудь, то даже смогу улыбнуться – мол, да-да, помню, как сто лет назад мы соседствовали в одном разваливающемся доме и даже не здоровались. Как-дела-как-жизнь-как-семья? Но стоило снова его увидеть, перед глазами, словно по заказу, замаячила вытатуированная магнолия, пульсирующая, словно сердце скрывалось не за ребрами, а в самой ее сердцевине. Я пару раз моргнула, проверяя, но она все еще билась там, хотя Стас был прикрыт по самый подбородок.

– Я могу тебе чем-то помочь? – Сперва хотела обратиться на «вы», но потом это показалось мне слишком нарочитым. Все-таки я больше не злилась, скорее была абсолютно безразлична, а он мог подумать обратное. Черт, кто придумал складывать из этих контейнеров небоскребы? Они же валятся от первого сквозняка. – У нас широкий выбор лакокрасочных материалов, пен, герметиков, если ты надумал делать ремонт.

– Я приехал увидеть тебя.

– М-м-м, – я нахмурилась, как будто что-то вспоминая. – Нет, но вы можете оставить заявку на кассе, и кто-нибудь из сотрудников вам обязательно перезвонит.

Два с лишним часа – это с остановками, общественным транспортом. На своей машине он наверняка домчал чуть больше, чем за час. Если по пути его не оштрафовали за превышение, конечно. Так что это плохой довод его выслушать.

– Во сколько ты заканчиваешь работу?

Самоуверенный, нахальный. Челка еще сильнее отросла, заставляя при разговоре чуть задирать нос. Может, предложить ему машинку для стрижки домашних животных? Вчера как раз привезли парочку для изучения покупательского спроса.

– Мы могли бы прогуляться…

– Знаете, к сожалению, такого товара у нас тоже нет, но вы можете обратиться в другой магазин.

Он говорил одно, я – другое, и мы будто каждый вели монолог, по-прежнему понимая друг друга сквозь строк. Нет, ты приехал зря. Даже когда в магазине погаснут лампы, а на двери появится табличка «Закрыто», я просто выйду отсюда и пройду сто шагов до дома, где меня будут ждать ужин, сериал по телеку и отбой в одиннадцать. Неправильные парни по-прежнему не входят в список дел, которые я позволяю себе по будним дням. По выходным – тоже, если тебя интересует.

– Я все равно никуда не уеду, пока мы не поговорим нормально.

– Очень жаль, потому что в таком случае тебе придется тут заночевать.

– Ты ведешь себя, как ребенок.

– А ты ведешь себя, как придурок.

– Александра, смени-ка меня на кассе! – Негромкий разговор все-таки привлек внимание начальника, и он выдвинулся в нашу сторону, явно намереваясь сменить меня на посту консультанта. Я осваивала нелегкое дело продаж медленнее, чем сортировку гвоздей, так что он вряд ли был озабочен тем, что Стас подошел ко мне ближе, чем полагалось по этикету незнакомым людям. Мы говорили уже пару минут, а я все еще ничего ему не продала. Ну, держись, ты не уйдешь отсюда с пустыми руками.

За кассой я честно пыталась сосредоточиться. Но когда определившиеся с покупками с ними же и ушли, у меня не осталось причин прятать взгляд в чеках и кассовых лентах. Медитативность этого места, которую я вдыхала, как концентрированный кислород, с первого дня, вдруг улетучилась, будто только и ждала, когда Стас откроет перед ней дверь. И я опять тревожилась, опять волновалась, словно через несколько часов мне предстояло сдавать важный экзамен, а не ставить магазин на сигнализацию.

Чертов Стас. Со своего места я могла видеть его только мельком – когда в просветах между полками вдруг показывались упрямый подбородок или движение руки, смахивающей челку с глаз. Откуда он только узнал, где я живу и где я работаю?

Брат…

Я послала ему сообщение и меньше, чем через минуту, получила ясный, не терпящий двусмысленности ответ:

«Работаю на того, кто больше платит. И это не ты».

14.

– Смотри-ка, не уходит, – сказал начальник, перегибаясь через кассу и упираясь широкими ладонями в край стола, чтобы вытянуть шею посильнее. – Машина у него сломалась, что ли?

Я глубоко вздохнула, позволив себе только секундную заминку перед ответом:

– Может быть.

– Не-е-ет, не похоже. У него слишком дорогая машина, чтобы не следить за ней, как следует. Да и стал бы он торчать тут, когда можно вызвать эвакуатор, а самому уехать на такси.

Гвозди тоже сегодня решили не слушаться. Они цеплялись друг за дружку, как намагниченные, и то и дело перепрыгивали из одной ячейки в другую, хотя я старательно раскладывала их в правильном порядке. Еще и ноготь чуть не сорвала, слишком глубоко погрузив пальцы в ящик…Машина, видите ли, у него дорогая. Что ж не сменил тогда раздолбанную квартиру на райончик получше?

– Ты видела, сколько он всего купил? – продолжал тем временем начальник. – Перфоратор, краску, грунтовку…

Конечно, видела. Сама же и проводила по кассе все, что он выгрузил передо мной, словно выстроил стену. Батареи банок, ведер, коробок, мотки веревок, строительные пакеты. Пришлось пару раз делать отмену, потому что я с непривычки сбивалась и отмечала какие-то из покупок дважды. Он ничего не говорил – просто разглядывал мои горящие щеки, склонив голову чуть на бок. Как будто я персонаж из рекламы в той части, где показывают, как делать не надо. Начальник долго не стал терпеть – извинился и быстренько прогнал меня протереть полки с рассадой, берясь за сканер сам. А я и рада – если уж разглядывать, то со спины, когда не рискуешь нарваться на ответный взгляд, который не знает слова «нет». Пока я орудовала тряпкой, зеленые побеги из солидарности дрожали перед глазами и превращали высокую широкоплечую фигуру в зыбкий мираж. И все казалось: сейчас он мигнет – и исчезнет.

Не исчез. Пару раз вышел и вернулся, забирая коробки, но я забилась между стеллажей поглубже, чтобы он тоже решил – я ему привиделась.

Неужели действительно решил заночевать?.. Все равно, это только его, личные проблемы. Пора бы уже научиться прислушиваться к тому, что тебе говорят: нет, Стас, ничего не получится, потому что ты нечестный человек, потому что ты использовал меня пьяную, а потом посмеялся. Потому что мой брат ошибся, и ты не влюбился – просто тебе опять скучно. Коты от скуки бросаются на жалюзи. Может, и тебе попробовать?

Я мучилась до самого конца рабочего дня, а когда начальник предложил проводить, отказала:

– Да мне же совсем рядом, это лишнее.

– Ну, иди тогда, – махнул он рукой чуть более сердито, чем обычно. – Не сворачивай только никуда. До завтра!

И ушел в противоположном направлении, оставляя меня перед невидимой пропастью. Черная, бездонная глубина как будто только и ждала этого момента: отхватила кусок под ногами, заставила попятиться к крыльцу и успокоилась, только когда я забралась на первую ступеньку. Как прикажете идти, если я покачусь кубарем, сойдя с единственной твердой поверхности?

Все играло за Стаса – не только продавший меня младший брат, но и собственные трясущиеся руки, равновесие, которое оказалось таким хрупким, что нарушилось от одного единственного взгляда. Список рос с каждым часом, который Стас провел стоя неподвижно, позволив себе только опереться спиной о машину. Он смотрел, как за освещенными витринами я хожу из угла в угол и прижимаю к губам заклеенный пластырем палец. Как в очередной раз роняю контейнеры и выслушиваю сварливое замечание от начальника. Улыбаюсь клиентам, а сама бросаю взгляд на темную улицу. Своим ожиданием он измучил меня настолько, что я не смогла бы спуститься с крыльца, даже если бы за ним меня встретила ковровая дорожка. Но нужно было снова решаться на что-то самой, потому что он не собирался подавать руку. С его стороны это было верным ходом, ведь я бы не протянула ладонь в ответ.

Я достала из кармана телефон и набрала брата:

– Не ждите меня к ужину, ладно? Передай маме, что я приду поздно.

– Ага, – заявил он мне, не отрываясь от игры. – Я уже предупредил.

И отключился.

Почему он настолько был во мне уверен? Только ли из-за денег, которые Стас ему заплатил? Я уже ничего не понимала, но собиралась выяснить. А то чего доброго заночевать под магазином придется уже двоим.

Пропасть исчезла, стоило мне попробовать ее носком. В стопу уперлась тротуарная плитка, не дрогнувшая, даже когда я нажала на нее обеими ногами. Мир не рухнул в тартарары только лишь от того, что я выбрала Стаса, но он улыбнулся мне: карими глазами и кончиками теплой улыбки:

– Привет.

– Ты, правда, считаешь, что это правильно – подкупать моего глупого брата?

– Нет. Но ты не оставила мне выбора. Ни адреса, ни телефона – у меня был только один шанс: кто-то должен был прийти за твоими вещами. И я его не упустил.

– Мы все уже обсудили. Не понимаю, что еще тебе нужно.

– Видеть тебя. Разговаривать с тобой. Ты сама виновата – пела за стеной весь год. Теперь я не могу уснуть в тишине.

– Может, заведешь какого-нибудь зверька? Будет скрестись по углам – так и отвыкнешь.

– Поможешь выбрать?

– Стас…

–  Саша, я умею быть терпеливым. Я ждал месяц, чтобы не мешать, но твой брат сказал – в последнее время что-то изменилось. Ты стала другой. Счастливой.

– Уверен, что он использовал именно это слово?

– Ну, почти.

– Что еще рассказал этот паршивец? Про журавликов с лягушками? Про цветы на подоконнике? А может, про то, что я больше не вернусь в университет?

– Он сказал, что ты скучаешь по мне так же сильно, как я по тебе.

– Это ложь! Я никогда ему этого не говорила!

– Так ложь или не говорила?

– Ты нарываешься. Не задавай таких вопросов, если не готов услышать правду.

– Я приехал, чтобы убедиться в этом.

– Ну и как? Получилось? Не остался разочарованным?

– С тобой это невозможно.

– Ты… ты такой наглый! Как у тебя вообще совести хватило снова объявиться? Неужели мало того, что уже произошло? У меня была жизнь – так себе, в чем-то неправильная и, наверное, глупая. Со стороны, конечно же, виднее. Но – моя: с друзьями, с учебой, книгами. Ты будешь смеяться, но я знала в ней каждый уголок, каждую дощечку – потому что выстраивала этими вот руками каждый день. Я знала о себе все – что буду делать завтра, через неделю, через год и даже через десять лет. Но появился ты – и все рухнуло за пару долбанных часов. Я даже выражаться начала! Кто ты? Бог разрушений, который решил наказать меня за излишнюю самоуверенность?