Текст книги "Взломщики сердец, или Хождение в Страну пяти рек"

Автор книги: Олесь Бенюх

Соавторы: Даршан Сингх
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

САДЫ ПАНДЖОР

Утром мы решили отправиться в сады Панджор, которые раскинулись на склоне холма в десяти милях от Чандигарха. Эти сады с их роскошной растительностью – великолепный памятник эпохи Моголов. Падишахи, потомки Бабура, родоначальника династии, любили сень дерев и ниспадающие потоки воды; они разбили немало прекрасных садов, в том числе в Сринагаре и Лахоре. Обычно сады такого типа располагаются на семи террасах-ступеньках. Поток воды, разделяющий сад на две половины, низвергается вниз журчащими прозрачными каскадами.

Через огромные ворота гуляющие попадают на первую террасу. Там резвятся фонтаны, радуют глаз празднично наряженные клумбы и лужайки, а озорные каскады воды стремятся поскорее пересчитать все пять ступенек-террас. Да, их пять, а не семь, как обычно. Деревья миролюбиво шелестят листвой, покачиваются цветы, щебечут птицы. Вдали виднеется цепочка голубоватых холмов.

Собственно, Панджор был создан значительно раньше, чем его хозяевами стали Моголы. Теперешняя планировка Панджора – заслуга Фидай Хана, губернатора Аурангзеба в Лахоре, который устроил здесь свою летнюю резиденцию. Но Панджор упоминается еще в Махабхарате. Легенда гласит, что Юдхиштхира, старший из Пандавов, искал здесь забвения и покоя. В период господства англичан, которые лихорадочно строили железные дороги, чтобы побыстрее вывезти богатства страны, сады Панджора лежали в развалинах. Так было до тех пор, пока они не достались Махарадже Патиалы. После присоединения штата Пенсу к Пенджабу сады стали собственностью Народа. Теперь это излюбленное место для прогулок и пикников.

На первой террасе возвышается двухэтажное здание с куполами – и башнями могольской архитектуры. Это санаторий. Он так и называется: «для сильных мира сего». Комнаты роскошно обставлены, ковры на полу, мебель красного дерева, люстры и картины. Такие дома отдыха есть во всех крупных городах Пенджаба, да и в других районах страны. Они все весьма комфортабельны, во всяком случае комфортабельней гостиницы в Чандигархе.

Соблазн был велик, и мы решили попытаться попасть в Панджор, хотя бы на денек. Поговорили с администратором гостиницы, который с энтузиазмом воспринял эту идею. Он заверил, что голодать нам не придется. Мы предвкушали ночь под звездным небом, соловьиные трели и прочие невинные радости, о которых рассказывается в волшебных восточных сказках.

Но надежды оказались напрасными. Бенюх, которого грызла какая-то тайная мысль, вкрадчиво спросил администратора:

– Скажите, а есть у вас здесь эти маленькие, симпатичные кобр, очки?

– Есть немного, – бодро ответил администратор. – Они появляются время от времени, но бояться их не стоит.

Даршан Сингх добавил:

– Кобры здесь ученые, они прекрасно знакомы с протоколом и никогда не обидят иностранца.

Теперь не на шутку разнервничался Гурбакш Сингх.

Решение провести ночь на лоне природы отпало само собой.

На обратном пути мы свернули на дорогу, которая ведет к Чанди Мандир – святилищу богини, именем которой названа столица Пенджаба. Выбравшись из лабиринта тонг, повозок, велосипедов, машина остановилась у большого дерева. Мы вышли и присоединились к бесконечному потоку пилигримов. На возвышении помещалось святилище богини. Было время «арти» – главной церемонии, и паломники могли лицезреть богиню Чанди.

Мы поднялись по высоким плитам-ступеням и очутились в скромном здании, которое опоясывала крытая «тропа странников». С потолка свисали огромные колокола. Священники с длинными волнистыми бородами и жирными полосами оранжевой краски поперек лбов готовились к церемонии. Но богини не было видно. Ее жилище было совершенно скрыто от глаз, если не считать закрытой двери в глубине и маленького окошка.

Раздались удары гонга. Священник зазвонил в колокола, висевшие над окном. Это была музыка, сопровождающая «арти». Главный священник принес «тхали» – большое глубокое медное блюдо, в котором горела лампада. Он открыл окно и принялся нараспев читать мантры (молитвы), делая при этом вращательные движения блюдом. Дым от горящего ладана сплетался в причудливые кружева. Паломники опустились на колени, пытаясь хоть на мгновение увидеть богиню через узкую щелку приоткрывшейся двери. Мы тоже стали в очередь. Подойдя к двери, мы наклонились вперед и напрягли зрение. До сих пор не знаем точно, удалось ли нам заглянуть в сверкающие очи богини. Но долго смотреть не пришлось, ибо законы очереди суровы. А это была очередь за отпущением грехов.

ПОЕМ СТИХИ!

Вечером нас пригласили на «кави дарбар» – встречу поэтов. Такие собрания регулярно происходят в Северной Индии; на них любимцы муз часами декламируют свои стихи. Сикхи с детства познают прелесть поэзии. Во время Гур Пураб, праздника в честь сикхских гуру, собирается обширная аудитория. Программу всегда завершает «кави дарбар», в котором участвуют ведущие поэты штата. Однажды на таком празднике Даршан Сингх прочитал свои стихи о гуру Панаке. Тогда он еще не носил тюрбана, ему было всего десять лет, и он получил в награду молитвенник. Так что и он и Гурбакш Сингх заранее знали, что их ждет. Бенюх же пошел на эту поэтическую встречу с нескрываемым интересом первооткрывателя.

Правда, и раньше в Дели он имел возможность познакомиться с индийской поэзией. Это была «мушаара», «кави дарбар» на языке урду, организованная Делийским отделением возрожденной Всеиндийской ассоциации прогрессивных писателей. Тогда в мушааре участвовали такие крупные поэты, как Фирах Горакхпура, Али Сардар Джафри и Маджрух Султанпури. Но все закончилось быстро, аудитория была избранная, а обстановка неофициальная.

На этот раз все выглядело совершенно иначе. Большой зал был покрыт хлопчатобумажными коврами, взятыми напрокат. В дальнем углу оборудована небольшая сцена, задрапированная белыми полотнищами, Прямо на сцене сидели поэты. Там же и председатель, но уже на стуле. Председатель, своего рода подрядчик, вкладывает в мероприятие определенную сумму, и ему совсем не обязательно знать разницу между стихотворными размерами. Рядом с председателем – секретарь, играющий роль конферансье.

Перед сценой собралась огромная толпа – мужчины, женщины, дети. Зрители сидели на земле. В небе висела тоскующая, бледная, как спелый хлопок, луна и, словно нарочно, ярко сияли звезды – вдохновляли Поэтов.

Как выяснилось, «кави дарбар», на который мы попали, был организован с целью рекламы: он должен был Доказать присутствующим, сколь полезно для души и тела делать небольшие денежные сбережения. Поэзия не имеет ничего общего с этой мудрой привычкой экономии. Но в Индии вообще и в Пенджабе в частности Пегаса впрягают в самые неожиданные телеги. Проходят выборы в законодательную ассамблею штата, или парламент, или даже в муниципальный комитет; в них участвуют поэты, воспевая достоинства различных кандидатов (за плату, по определенному тарифу, разумеется). Часто один и тот же поэт славит конкурирующих кандидатов. Что доходчивее, политические мадригалы или сухие лозунги? Об этом надо спросить у избирателей.

Поэтические вечера преследуют и иные цели. Скажем, проводится массовое собрание. Ожидают некую важную персону с докладом. Чем важнее персона, тем дольше она задерживается. Но простой люд не важничает и не чинится, он приходит задолго и усаживается на корточках в ожидании оратора. Как удержать людей до приезда «гостя»? Приглашают поэтов, которые занимают публику, ожидающую выступление, которое, кстати, часто оказывается длинным и непонятным.

«Поэзия – лучшая реклама!» Так полагают и владельцы залежалых товаров. Нередко группы певцов, пробираясь по многолюдным улицам, под аккомпанемент дхолака – народного барабана хриплыми голосами на мотивы из новейших популярных фильмов воспевают в сомнительных виршах дешевые сигареты или что-нибудь в этом роде.

Коммерческое радио Цейлона через каждые пять минут прерывает передачу музыки из индийских кинофильмов, чтобы протолкнуть куплеты, воспевающие чудодейственный бальзам или ланолиновый бриолин, единственный и неповторимый на свете. То ли поэзия действительно находит тайные лазейки в душе человеческой, то ли в чудодейственную силу стихов слепо верят изобретатели бальзамов – неизвестно. Зато известно, что даже правительство содержит рифмоплетов, которые в поэтическом переложении сообщают народу экономические планы.

Но вернемся на наш «кави дарбар». Прозвучала вступительная речь, и председателя представили публике. Началась декламация. Каждый поэт разрабатывал свою тему. Но все пользовались общим рефреном. Устроители «кави дарбара» обычно заранее определяют первую стихотворную строку. Рефрен называется «мисра-и тарах» и служит девизом собрания. Поэтов подобное ограничение (как они сами это называют, «попытка частичной регламентации») нисколько не смущает. Один даже сообщил нам, что стихотворение, которое он собирался прочитать, было написано прямо здесь, на сцене, пока он стоял в поэтической очереди.

Поэты были зрелыми мастерами своего дела. Они не давали публике ни отдыха, ни срока и даже, переходя на прозу, радовали аудиторию. Об истинном качестве стихов не нам судить. Что касается декламации, она была на высоте. Политическим лидерам и молодым лекторам, представителям публицистических жанров, есть чему поучиться у поэтов в нелегком искусстве прямого воздействия на массы.

Правда, не все пенджабские поэты владеют этим даром. Здешних служителей муз можно было бы подразделить на две категории. К первой принадлежат поэты «сцены», ко второй – «книжные» поэты. Редко встретишь книжку стихов, написанную поэтом «эстрадником». Печатный станок вселяет в него ужас. А «книжные» поэты в свою очередь боятся сцены. Предположим, Пиара Сингх Сахра и попросят выступить на поэтическом симпозиуме. С несчастным видом он скажет, что его стихи приятней читать, чем слушать. Поэт признался нам как-то, что, когда он взбирается на сцену, ему хочется не читать стихи, а извиняться за них…

Закончился первый раунд декламаций. Поэты выполнили норму, призывая зрителей к разумной экономии средств. Аудитория уже прониклась сознанием того, что в первый день месяца, т. е. в день заработной платы, можно приступить к внедрению в практику поэтических увещеваний.

Начался второй круг. Теперь поэты могли поработать для души. Кто-то начал уже поэму о женщине, которая так обрадовалась свадьбе своего родственника, что решила танцевать до упаду. Другой поэт воспел девочку с двумя косичками и в узком платьице. Третий ярко описал печаль разлуки, а четвертый, наоборот, радость встречи и единения. Стихи становились все более «жовиальными». Второй раунд растворил рекламный осадок, оставленный первым. Поэты, предав радостному забвению режим похвальной экономии, звали соотечественников наслаждаться жизнью, вероятно, все на те же скромные сбережения.

Некоторые поэты декламировали с таким видом, будто читали деловую лекцию. Другие казались опытными трагическими артистами. Третьи просто старались не сбиться с ритма. Были и такие, что произносили стихи громко и нараспев, уподобляясь продавцам-лоточникам на железнодорожных станциях.

Почетный стихотворец с белой бородкой приступил к поэме о вдовах, вновь вступающих на тернистый путь замужества… Было уже за полночь. Поэты сохраняли отличную творческую форму, а слушатели, хотя и были уже пропитаны стихами до мозга костей, только-только входили во вкус. За исключением одного из авторов этой книги. Дело не, в том даже, что на протяжении нескольких часов он все слышал, но ничего не понимал. Ритм и музыка стихов компенсировали незнание языка. Но что могло «компенсировать» вконец онемевшие ноги? Ведь сидение на корточках – тоже наука, а Бенюх был в ней новичок.

– Как ты думаешь, Даршан Сингх, – прошептал он, – не хватит ли с нас? Нас ждут более серьезные дела.

Даршан Сингх на редкость внимательно следил за судьбой многочисленных вдов. Однако он был хорошим другом и верным соавтором. Он поднял недовольного Гурбакш Сингха и пошел за Бенюхом, который уже пробирался сквозь толпу.

ЛЕКЦИЯ В АМБАЛЕ

В ушах наших еще звучали разнообразные поэтические призывы, когда мы вернулись в отель. Хотелось насладиться тишиной. Однако украинец поступил иначе. Открыв чемодан, он извлек из него бумагу, густо исписанную ужасным почерком.

– Неужели бацилла поэзии поразила и тебя? – со страхом спросил Даршан. – Ты хочешь соревноваться с йогами в выносливости и написать об этом поэму?

– Не совсем так, – ответил Бенюх. – Я думаю сейчас о народе, который ив мрака поднялся к солнцу. От невежества к спутникам. Это мои записки о советской молодежи. Ведь завтра мне читать об этом лекцию в Амбальском колледже. Разве ты забыл? Я хочу подготовиться. И ты будешь первым моим слушателем.

Мелкие струи красноречия сливались в ручейки, пенджабец вздохнул, понял, что заснуть не удастся и придется слушать…

О ребятах, которым на роду было написано стать преступниками и беспризорниками, но которые стали пионерами…

О «Педагогической поэме»…

О Павке Корчагине, читающем в депо про Джузеппе Гарибальди…

О винтовках и книгах…

О кранах и дымящимся трубах…

О Зое Космодемьянской и молодогвардейцах…

И наконец, о спутниках, лунниках, космических кораблях – этапах большого пути страны, народа, молодежи…

С первыми лучами солнца мы отправились в Амбалу. По обеим сторонам дороги вздымались волны спелой пшеницы. Изредка навстречу попадались крестьянки: кувшины кислого молока и корзины с чапати непостижимым образом держались у них на головах. Они опешили накормить завтраком мужей и братьев. Дорога была почти пустынна, и Гурбакш Сингх прибавил скорость. Через полчаса мы въехали в Амбалу, а несколькими минутами позже уже были в Амбале второй.

Почему две Амбалы? Вторая Амбала – это военный городок. Здесь расположены казармы и офицерские дома. Есть свой рынок, кинотеатры и рестораны. Это «аристократический сеттльмент», Амбала для избранных, в отличие от Амбалы гражданской. В Пенджабе, да и во всей Индии, часто встречаются города-близнецы. Есть два Джалландара, два Амритсара. Такие города-близнецы – наследство англичан, которые стремились возвести стену между армией и народом.

Гурбакш Сингх остановил машину у резиденции ректора того колледжа, куда Бенюха пригласили прочитать лекцию.

Ректор жил в огромной квартире. Видимо, чтобы не нарушать общего «военизированного» стиля, его апартаменты вытянулись, как солдаты на плацу. В роскошно обставленной гостиной стояли громоздкие софы, в середине – стол, покрытый пластиком, на нем – фарфоровая пепельница, на полу – ковер с полосками всевозможных цветов и размеров. На голубых стенах висели репродукции абстрактных картин и цветные фотографии европейских пейзажей. Поразительно, в гостиной не было ничего пенджабского, более того, ничего восточного.

– Хэллоу! – воскликнул хозяин неестественно громко и, как нам показалось, с некоторым удивлением.

– Как вы попали сюда? Проездом в Симлу или Амритсар?

Теперь наступила наша очередь удивляться.

– Симла? Амритсар? Вы же, кажется, пригласили меня прочитать лекцию о советской молодежи? – сказал Бенюх.

– Ах, боже мой! Это совершенно вылетело у меня из головы. Столько дел, такой огромный колледж, столько студентов, ни минуты покоя! Может быть, удастся что-нибудь придумать, но я не уверен. Одно за одним: у студентов на носу экзамены, профессора готовят билеты, в лекционном зале какая-то выставка, а если устроить лекцию на улице, чего доброго пойдет дождь, а то и буря начнется, кто знает, сейчас погода так изменчива. Но не волнуйтесь. Давайте лучше выпьем чаю.

Даршан Сингх не отрывал взгляда от красочного американского календаря, висевшего за спиной Бенюха. Там красовался портрет американского президента с каким-то изречением, вероятно, самой горячей цитатой из очередной речи на тему о «холодной войне».

Подали чай, сахар, молоко. Завязался бессодержательный «разговор вежливости». Даршан Сингх сидел в дальнем углу, удивляясь людскому непостоянству. Он и раньше встречался с ректором. Тогда ученый муж источал патоку, приглашал в гости, обещал теплую и сердечную встречу. Даршан Сингх вспомнил, как этот джентльмен месяц назад вошел в кабинет Бенюха в Нью-Дели. В те дни в столице с огромным успехом выступал Башкирский ансамбль народного танца. Ректор хотел пригласить артистов в колледж. Но программа ансамбля и так была перегружена, и, видимо, решив чем-то себя компенсировать, ректор попросил представителя журнала «Советская земля» выступить перед студентами. Были назначены день и час…

Мы не допили чай и, простившись, оставили ректора в вихре сомнений, с его дождями и бурями.

Даршан Сингх хотел повидать приятеля, лектора колледжа. Подойдя к зданию, мы увидели на стене надорванную ветром афишу. Она сообщала, что представитель Информационного агентства США прочитает лекцию о… советской системе образования! Лекция состоялась за несколько дней до нашего приезда. Все стало ясно.

Мы разом превратились в сердитых молодых людей. Но самым сердитым был Гурбакш Сингх. Он бушевал:

– Ну и тип! Ну и лицемер! – восклицал он. – Попадись он мне в пустыне, ни за что не подвез бы! А ты что думаешь, Даршан?

– Из него получился бы хороший «Герой недели» в «Шанкар’з Уикли»[4]4
  Постоянный раздел в индийском сатирическом еженедельнике.


[Закрыть].

Гурбакш Сингх остановил «Победу» у ворот колледжа. Бенюх вышел покурить. Было рано, но студенты уже собирались, они заинтересовались иностранцем, стоявшим у ворот. Кто-то сообразил, в чем дело, и спросил:

– Это вы должны были сегодня выступить с лекцией? Да?

– Да, я, но мне не придется читать лекцию.

– Почему же? – с удивлением спросил другой студент.

– Потому что ваш ректор предсказал плохую погоду.

Студенты улыбались. Вероятно, они знали, что их шеф увлекается политической метеорологией. Завязался разговор, постепенно перешли к теме несостоявшейся лекции – к проблемам образования в СССР. Слушателей становилось все больше. Бенюха окружило множество красочно одетых юношей и девушек. А минут через двадцать уже всю приезжую троицу обступила толпа любопытных. Посыпались вопросы. Студенты хотели знать все. Об учебниках и «стилягах». Об Университете Дружбы и стипендиях. О женатых студентах и тех, кто работает и учится. О забытой проблеме совместного обучения и новой практике производственного образования.

Не было трибуны и председателя, не было обычных формальностей. Была простая и теплая встреча, настоящая встреча друзей.

– Итак, – резюмировал Бенюх, когда зазвенел звонок и студенты разошлись по аудиториям, – они действительно интересовались своими советскими сверстниками и тем, как живут, учатся, развлекаются наши ребята. Они хотели это услышать не с чужого голоса. У них веселые, юные лица, которые напомнили нам лучшие годы нашей жизни. Индийцы – это добрые, блестящие глаза, это руки, протянутые для дружеского рукопожатия. А если и мелькнет где злой взгляд, то ведь арифметика не за него: он один против девяноста девяти.

ШКОЛЫ В ПЕНДЖАБЕ

Пенджабец еще не появился на свет, а родители уже решают его судьбу. Если младенцу повезет на родителей с кошельком и он попадет в пятнадцать процентов населения штата, которым суждено получить образование, его учение будет рассчитано с пунктуальностью железнодорожного расписания.

Дожив до пяти лет, пенджабец в сопровождении торжествующего родителя устремится в начальную школу. В течение четырех лет он будет на побегушках у учителей, познакомится с родным и государственным языками, получит представление об арифметических действиях и географии Пятиречья.

Затем, если он не провалится на экзаменах или даже провалится, но его отец сумеет произвести должное впечатление на директора, ему вручат аттестат для поступления в «хай скул», т. е. среднюю школу. В этой школе стоят парты (вместо джутовых ковриков в начальной), а черные доски сияют, как ботинки, которые чистильщик надраил лучшим кремом «Кави». По вечерам – игры, по утрам – молитвы, а между уроками – немыслимые манипуляции с туловищем, руками и ногами, носящие невинное название «физкультура».

В «хай скул» ребята более глубоко постигают языки, которые изучали в начальной школе, кроме того, приступают к английскому языку, рисованию, истории Индии и Англии и географии своей родины. О географии Советского Союза школьники получают весьма поверхностное представление в девятом и десятом классах. К сожалению, до сих пор наша страна частенько выступает перед индийскими школьниками в своем дореволюционном обличье. Учебники время от времени перерабатываются, их подтягивают к сегодняшнему дню. Однако учащиеся иной раз по-прежнему уверены, что в Сибири люди строят дома из снега, олени – основное средство передвижения и лишайник – главный представитель сибирской флоры.

В «хай скул» проходят также географию Азии, начатки физики и химии, санскрит и персидский язык.

Если на протяжении школьного курса ученик покажет хорошие результаты благодаря упорному труду или родительским вспомогательным средствам, ему дадут визу в десятый класс. Теперь его познания будут проверять не местные авторитеты, а университетские. Ему придется вспомнить все, что прошло мимо ушей за эти годы, и постичь искусство зубрежки. Он обязан предугадать вопросы, которые встретятся на экзаменах, и мобилизовать всю свою смелость. В экзаменационном зале у него должны вырасти десятки рук и глаз, как у героев индусской мифологии.

Наконец, одолев последнюю дистанцию, он попробует свои силы в более серьезных делах: в искусстве машинописи или в поисках работы; может быть, он решит помогать отцу или старшему брату в их «деле» или же пойдет в колледж. Поступление в колледж зависит от множества обстоятельств:

а) желания и возможности родителей выдержать финансовое бремя;

б) симпатий и антипатий родителей (некоторые считают, что сын, поступивший в колледж, – это стрела, которая никогда не возвратится; другие если и разрешат наследнику покинуть отчий дом, то с непременным условием: он обязан стать, скажем, судьей, и никем более);

в) симпатий и антипатий самого абитуриента.

Но вот он попадает в колледж и начинает совершенно новую жизнь. У него мало забот (в основном денежные), еще меньше трудов (на лекции он почти не ходит). Для него наступает эпоха мирских, не всегда невинных радостей. Конечно, иногда придется спотыкаться о гранит науки, листать учебники (которые, между прочим, строятся по вопросно-ответной системе) или «конспекты» по английской литературе, экономике, философии, химии, физике, ботанике, биологии. Между прочим, эти конспекты – великая вещь. Сто граммов конспектов заменяют килограммы книг!

Через дна года юного энтузиаста снова ждет университетская экзаменационная голгофа. Если «конспекты» содержатся в надлежащем порядке, ему удается подняться на ступеньку выше. Он получает звание «студента гуманитарных (или точных) наук» и «промежуточный» статут на трудной стезе познания.

Если все движется по предначертаниям судьбы и родители не лишают юношу материальной поддержки, он переходит на третий курс, приближаясь к желанной цели – степени бакалавра искусств или наук.

По-прежнему конспекты будут оберегать его от превратностей студенческой жизни. Он может витать в каких угодно облаках и не слышать ни единого слова профессоров, но, будьте уверены, конспекты не подведут. Двухгодичная осада заветной степени бакалавра состоит в основном из повторения уже знакомых вещей и оставит в памяти несколько лишних подробностей. Пережив муки последних университетских экзаменов, студент станет выпускником.

Выпускнику предоставляется на выбор несколько дорог. Он может попробовать убедить родителей в необходимости дальнейшего материального содействия. Тогда ему удается продолжать совершенствование в науке. Или подыскать работу и, наконец, самому хоть раз послать сотню рупий родителям.

Допустим, финансовая проблема успешно решена. Тогда выпускник должен наметить определенную область своих исследований. Это нетрудно. Опыт предшествовавших бурных лет подскажет, какой предмет приятнее изучать по учебникам, а не по конспектам. Теперь он оставит спорт и прочие утехи – удел новичков. Он, безусловно, не упадет под огнем оставшихся экзаменов, ибо за плечами ветерана десятки выигранных у профессоров сражений. И вот в руках у него диплом магистра. Вероятно, до конца его дней диплом будет украшать рядом с изображениями богов и святых одну из стен дома в назидание потомству.

Диплом приносит единственный доход: можно продать учебники. Конспекты за гроши сбываются в утиль. Нужно искать работу. Теперь молодой специалист раскрывает газету только на странице «объявлений». Здесь он надеется наткнуться на что-нибудь в таком роде:

«Требуется магистр наук, химик, на место учителя средней школы. Заработная плата соответственно правительственной шкале. Краткое заявление адресовать п/я 37121 – СН, Трибюн, Амбала».

Или же ему посчастливится увидеть такое, например, объявление:

«Требуется жених, не старше 35 лет, с высшим образованием, хорошего поведения, приятной внешности, желательны деловые склонности. Для девицы из сикхской (либо мусульманской, либо индусской) семьи».

Он тут же отправит груду заявлений и характеристик по различным адресам. Начнется паломничество к возможным работодателям. Его будут опрашивать о чем угодно, только не о том, что его интересует. Он сведет знакомства в очередях на бирже труда, разыщет адреса влиятельных знакомых и родственников и у всех попросит рекомендации. В конце концов ему разрешат осчастливить своим присутствием какую-нибудь контору.

Пенджабские студенты преданны своим колледжам. Им все там мило и дорого, кроме экзаменов. Как бы здорово было ликвидировать эту скверную практику унизительной, школярской проверки! Однако пока еще никто не пытался доставить студентам такое удовольствие. Но сами студенты – боевые ребята. Препятствия им не страшны. Не раз студенческая ярость обрушивалась на экзаменаторов.

Предположим, накануне экзамена студенты решают, что завтрашний день не сулит им ничего хорошего. Тогда один из них, выражая общие сомнения относительно необходимости столь частых проверок знаний, направляется в кабинет ректора и бросает воинственный клич: «Отложить экзамен!» Студенческая масса уже готова к бунту и только ждет сигнала. Сотни глоток повторяют призыв. Занятия кончаются, двери хлопают, стекла бьются, и всюду, в том числе на досках и спинах, появляются написанные мелом лозунги.

Ректор окажет сопротивление. Он рискнет утверждать, что экзамены необходимы, что без них нет образования и он не допустит столь вопиющего нарушения дисциплины. В ответ студенты истошнее закричат, громче захлопают дверьми, лозунги на спинах станут смелее. Соответственно возрастет решимость ректора отстоять дисциплину. Он даже прибегнет к помощи полиции, которая изолирует самых непокорных. Напряжение достигает высшей точки. Наконец ректор уступит и согласится с требованием масс. Отчаявшись сломить волю бунтовщиков, он в конечном итоге отменит экзамен.

Но порой возникает иная ситуация. Студенты решают, что они достаточно подготовлены к испытанию. Они входят в аудиторию, получают билет и в мгновение ока понимают, что поддались иллюзии. В билетах какие-то неожиданные, непонятные вопросы, на которые невозможно ответить. И тогда самый смелый (и самый ленивый) крикнет: «Мы это не проходили!» Тут все рвут билеты и с оскорбленным видом покидают зал. Летят телеграммы в соседние колледжи, вице-канцлеру университета, министру образования штата. Начинается очередной цикл волнений, сопротивлений, репрессий и… переэкзаменовок. Спустя несколько месяцев студенты получают более простые вопросы, которые легко предугадать. Даршан Сингх вспомнил, что в свое время ему довелось участвовать в подобной операции. Вопросы на выпускных экзаменах показались студентам слишком «общими», они ожидали вопросов книжных, т. е. тех, ответы на которые содержались в конспектах. Поднялся крик: «Мы это не проходили!» Последовала церемония уничтожения билетов, выход из зала, телеграммы властям. Вскоре была назначена переэкзаменовка.

Иначе обстоит дело со студентами вечерних факультетов. Они старше и опытнее, имеют ворчливых жен и надоедливых детей. Естественно, им не до милых шуток, которыми забавляются холостые шалопаи. На занятиях они послушны и доверчивы. Преподаватели, занимаясь с ними, отдыхают. И ректор счастлив: по части порядка и соблюдения правил студенты-вечерники превзошли его самого.

Существует еще одна категория студентов – посещающих так называемые «учебные цехи», респектабельные заведения вроде Центрального городского колледжа, Республиканского колледжа, Восточного колледжа. Собственно говоря, это арендованные помещения, где утром и вечером профессора диктуют готовые ответы на возможные экзаменационные вопросы. «Студенты» прилежно зубрят ответы, надеясь на память, которая, кстати говоря, их частенько подводит. За шесть месяцев перед экзаменами они запоминают столько, сколько не смогли бы выучить и за два года обычных занятий. Такие не бастуют: им просто некогда. Они требовательные клиенты и не хотят швырять на ветер ни пайсы. А каждая пропущенная лекция – это потерянные рупии.

Проспекты подобных заведений сообщают, что на каждом экзамене их питомцы обнаруживают успехи. Каждый Колледж утверждает, что именно его студенты лучше других подготовлены для университетских экзаменов. И хотя лишь немногие счастливцы ухитряются пролезть сквозь игольное ушко, проспекты неизменно трубят о «стопроцентном успехе».