Текст книги "Чекисты рассказывают..."

Автор книги: Олег Сидельников

Соавторы: Л. Коробов,Григорий Ропский,П. Абрамов,Касымхан Мухамедов,Николай Алеев,Юрий Чуфаровский,Николай Юденич,Чернияз Абуталипов,Ю. Джуфаров,И. Сааков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Збавицкий глубоко вздохнул. На лбу выступили капли пота. Он выглядел как побитый боксер.

– Я все понял, господин Дальский, – с ноткой покорности сказал Франтишек. – Но ваше предложение так неожиданно. Мне даже трудно собраться с мыслями. Дайте подумать.

– Думайте, думайте. Торопиться некуда. Ваше здоровье! – Тадек уже поднял бокал, в котором искрилось вино, но опустил его и снова заговорил:

– Я хочу сказать вам еще два слова. Скоро армия генерала Андерса уйдет на Ближний Восток. Я берусь обеспечить ваше личное благополучие, но при одном условии – если в наших делах вы будете благоразумны и правдивы. Вы должны прекратить операции на черном рынке в Ташкенте. Иначе можете угодить в руки советской прокуратуры. Если скажете «да», с сегодняшнего дня берем вас на пенсию.

Тадек жестом приветствовал Збавицкого, поднял свой бокал и залпом осушил его.

Збавицкий к вину не прикоснулся. Закусив, он взволнованно заговорил:

– Этот вечер для меня оказался весьма сложным. Вы, господин Дальский, очень убедительно доказали, что я действительно могу быть полезен и это не пойдет во вред польским интересам. Но дайте мне все же подумать.

– Ну, что ж, думайте, решайте. Надо все взвесить, а потом сказать «да» или «нет», – решительным тоном заявил Тадек.

Збавицкий задумался.

– Хочу еще вас предупредить. Вы сегодня начали мне рассказывать, что штаб генерала Андерса интересуется военной промышленностью Советского Союза. Этот участок деятельности моих патронов не интересует и в мою компетенцию не входит. Другое дело, если это будет частью вашей информации.

Тадек налил еще один бокал вина:

– Итак, дело за вами, господин Збавицкий.

Минуты две царило молчание. Затем Збавицкий поднял свой бокал и, обращаясь к Тадеку, сказал:

– Ваше доверие меня обязывает. Думаю, что и вы, господин Дальский, будете довольны, и я не буду в обиде. Я поднимаю бокал в знак принятия вашего предложения. За наши общие цели.

Они выпили. В этот вечер говорили еще о многом. Збавицкий подробно рассказывал о жизни в штабе армии Андерса. Прощаясь, Тадек просил Франтишека подготовить подробную информацию о чинах и рядовых, кто не хочет выезжать из Советского Союза или кого сам Андерс не захотел брать на Ближний Восток.

Они снова встретились через неделю. В номере опять никого не было. Софья вместе с Кульчицкой ушла в цирк. У Тадека и Франтишека оказалось достаточно времени для разговоров. Франтишек успел подготовить подробную информацию о деятельности тех частей армии Андерса, которые были дислоцированы в Узбекистане. Страницы его конспекта были строго выдержаны в рамках требований Дальского.

На столе опять появилось вино. Тадек внимательно слушал Франтишека, который после двух бокалов стал развязнее и принялся потчевать своего друга рассказами из жизни штабных.

– Вы, конечно, не слышали о сенсационном происшествии с Казимиром Матуйским. Весь штаб переполошился. Дня три назад он пошел в баню. Да, да, в обыкновенную баню. Номер достать было невозможно, но Казимиру повезло. Один любезный господин пригласил его в свой номер. Однако минут через десять незнакомец покинул Матуйского, сказав банщику, что забыл выключить в квартире электроплитку и только сейчас вспомнил об этом. Через несколько минут Матуйский начал стучать в дверь – оказалось, исчезла вода. Банщик ответил: «Сейчас позову водопроводчика».

Через минуту он постучал, и Матуйский открыл дверь. К нему в номер зашли двое мужчин, как оказалось, сотрудники органов госбезопасности. Вода появилась, он смыл мыло, оделся и в их сопровождении уехал на автомобиле. Все это видел подпоручик Шипский, который специально был взят Матуйским для наблюдения на время встречи с агентами. Он-то думал, что, назначая встречу в бане, перехитрил советскую контрразведку, а, оказывается, сам попал в ловушку. Немногие его у нас любили. Пить не умел, заносчив, хвастлив. Вот и нахвастался.

Збавицкий задумался. Видимо, история с Матуйским его не на шутку встревожила.

У Тадека скапливалось все больше и больше материалов об офицерах и рядовых, которые должны были остаться на территории Советского Союза после ухода армии Андерса. Как использовал эти материалы господин Дальский, Збавицкий не знал. Но ему это было безразлично. Кроме деловых отношений, которые установились теперь между ними, Франтишек нашел в Тадеке приятного собеседника, умеющего слушать. А поговорить он любил.

В один из вечеров Збавицкий пришел немного взволнованный. Тадек ни о чем его не расспрашивал. Он знал – о всех интересных событиях Франтишек расскажет сам. И действительно, после первого бокала Збавицкий с таинственным видом спросил:

– Вы, господин Дальский, конечно слышали фамилию Радзивиллов.

– О, конечно, древнейший род князей литовских. Какой поляк не знает!

– Мало того, господин Дальский. Старейший в этом княжеском роде Константин Карлович, аристократ до мозга костей, своими родственными связями близок к Савойскому дому и сановным кругам Великобритании. Вильгельм второй во время первой мировой войны прочил его короновать королем Литвы. Так вот, где вы думаете сейчас старейший Радзивилл?

– Не знаю. Вероятно в Англии или Франции.

– В Ташкенте! – выпалил Збавицкий.

– В Ташкенте? – с недоверием переспросил Дальский.

– Именно в Ташкенте. И где он служит? В зоопарке. – Франтишек самодовольно наблюдал, какое впечатление произвел на Дальского его рассказ.

Он выпил еще бокал и продолжал:

– Представьте, идет солдат по улице. И встречает на Пушкинской самого князя Радзивилла. Узнали друг друга. Солдат этот до войны служил у князя объездчиком в имении под Вильно. Солдат обрадовался, князь тоже. И пригласил солдата в какую-то каморку, где за стаканом чая поведал ему о своих злоключениях. В общем потоке эвакуированных из Литвы князь на открытой платформе доехал до Полоцка, а затем в эшелоне приехал в Ташкент. Когда он узнал от своего бывшего объездчика, что недалеко от Ташкента находится Польская армия, то написал генералу Андерсу короткую записку и просил передать, что переезжает на новую квартиру, более благоустроенную.

По возвращении в лагерь солдат доложил о встрече с князем дежурному офицеру штаба. Через несколько минут его вызвал к себе Андерс. В его роскошном кабинете собралось несколько старших офицеров. Солдат подробно доложил о встрече с Радзивиллом. Что было потом! После ухода солдата Андерс был вне себя – подумать только, его друг, старейший представитель аристократии – сторож в зоопарке! Было решено вывезти его в одном из эшелонов, который в ближайшее время отправлялся из Ташкента в Иран. Генерал вызвал к себе князя Сапегу, старого друга Радзивилла, и приказал ему вместе с офицерами второго отдела штаба разработать план вывоза князя. Сапега должен украсть Радзивилла у русских!

– Ну и бог с ним, – сказал Тадек. – Видимо, князь в записке Андерсу «расплакался» и попросился в Европу. Надо полагать, что у него в Европе родственников больше, чем у вас долларов.

Дней за десять до отправки эшелона, в котором Збавицкий должен был покинуть Советский Союз, он снова встретился с Дальским. Тадек получил очень важную информацию – копии списков рядового и начальствующего состава, которые под разными предлогами будут оставлены в Советском Союзе. В числе их был полковник артиллерии Берлинг, осужденный военным судом армии Андерса якобы за растрату казенных средств, а на самом деле – за либеральные убеждения. Берлинг открыто высказывал несогласие с политической линией польского правительства в Лондоне и действиями генерала Андерса. Он ратовал за участие Польской армии в борьбе с фашизмом на советско-германском фронте.

В конце встречи Тадек ради любопытства поинтересовался дальнейшей судьбой князя Радзивилла.

– О, это занимательно, – воскликнул Франтишек. – Мне рассказывал поручик Розинский. Два дня он ходил в зоопарк, но никак не мог встретиться с князем. Тогда было решено, что к нему на квартиру под видом ташкентского знакомого отправится сам князь Сапега. Так и сделали. Сапега постучал в калитку. Открыла ему хозяйка-узбечка. Старый князь, узнав своего давнего друга, расстроился и прослезился. Он запер дверь, и часа два они беседовали. Видимо, тогда они и разработали план отправки Радзивилла в ближайшем эшелоне.

– Да, любопытно все это. Конечно, Радзивилл представляет для Андерса и не только для него большую ценность.

Збавицкий и Дальский тепло попрощались. Тадек сказал, что после выезда из пределов Советского Союза к Франтишеку придут его друзья, скажут пароль, и он сможет продолжать работу, которую начал здесь, в Ташкенте.

Через несколько дней Франтишек Збавицкий покинул Советский Союз. Что же касается князя Радзивилла, то, несмотря на хорошо разработанный сценарий, выехать он не сумел. А произошло вот что.

Именины удались на славу. Князь задумал споить своих гостей – хозяйку и соседку, учительницу французского языка, чтобы на рассвете, когда должен был приехать на автомашине князь Сапега, он смог тихонько улизнуть из дома. Вечером неожиданно пришел брат хозяйки. Его тоже гостеприимно усадили за стол. Князь пил много, стараясь увлечь своим примером гостей. Видимо, считая, что ничего уже не может помешать реализации задуманного плана, полупьяный, он проговорился, что это последняя ночь в Ташкенте, а на рассвете за ним приедет Сапега.

Сапега действительно приехал. Его встретила хозяйка квартиры и провела в комнату князя. Тот спал непробудным сном. Когда Сапега с большим трудом разбудил Радзивилла, тот никак не мог понять, почему ему не дают выспаться. Он попробовал отыскать свои ботинки, брюки, сорочку, но ничего найти не смог. Рассерженный князь снова лег спать, заявив, что никуда не поедет, пока как следует не выспится. Сапега выругался по-польски. Потом извинился перед хозяйкой и учительницей и, хлопнув дверью, ушел. А князь продолжал храпеть.

Эшелоны с войсками генерала Андерса один за другим покидали Среднюю Азию. Они устремились на Ближний Восток, а князь Радзивилл остался и жил в Ташкенте. Враждебной деятельностью он не занимался.

Таким образом, группа чекистов выполнила поставленную перед ней задачу. Большое число патриотически настроенных польских военнослужащих не уехали вместе с генералом Андерсом, а остались на территории Советского Союза. Впоследствии они вошли в состав сформированной здесь армии польского народа.

Г. Ропский
ПАДЕНИЕ

– Я думаю, мадам, что рюши подойдут лучше, чем оборки. От них вниз пойдет планка для застежек и у талии мягко скроется под задуманной плиссировкой… Это лучше, я бы сказал, выгодней очертит вашу фигуру…

– Да, кажется, вы правы. Прошлый раз я послушалась вашего совета, и всем друзьям понравилось мое новое платье…

Так или вроде этого проходила беседа между известным в Ташкенте дамским портным Гургеном Амаяковичем Абрамяном и его очередной заказчицей.

…Шел декабрь 1941 г. Приток эвакуированных в Ташкент не уменьшался. Трудно было с жильем. Сердечная доброта, чистота души местных жителей спасли тысячи и тысячи женщин, детей, стариков… Поступали десятки эвакуированных из западных областей страны предприятий, их надо было принять, построить цеха, смонтировать оборудование, пустить в ход, разместить и создать минимальные условия для рабочих, инженеров, пополнить кадры для быстрейшего выпуска промышленной продукции, необходимой фронту, стране…

Город, республика, как и вся наша Родина, жили в одном напряженном трудовом ритме – все для фронта, все для победы!

При этом, однако, в городе появилась публика, думающая только о личном благополучии, удовольствиях, развлечениях, наслаждениях. Среди эвакуированных оказалось немало дельцов, просто темных личностей и уголовных преступников, особенно из числа жителей недавно присоединенных западных областей Украины, Белоруссии, прибалтийских республик. Были среди этой категории лиц также и представители накипи, которая, к сожалению, еще осталась среди жителей наших городов, лиц, привыкших к легкой жизни за счет нетрудовых «доходов».

И для некоторых женщин из этого конгломерата находкой оказался дамский портной, проживающий на Стрелковой улице, в третьем доме от угла, если свернуть с улицы Тараса Шевченко.

Известно, что мужчины из числа дамских портных обычно шьют женщинам только верхнюю одежду – пальто, плащи, иногда костюмы. Платья шьют мастерицы-женщины.

Абрамян был одним из тех портных, которые не смущали заказчиц примерками, был всегда подчеркнуто вежлив и спокоен. Всех клиенток он внимательно выслушивал, быстро улавливал их вкус, подлаживался под их оценки и настроения, не навязывал свои предложения и всегда называл каждую из них доверительно-учтиво «мадам».

Вот почему уже много лет все заказчицы называли его не по имени и фамилии, а дружески-покровительственно «мадам Гриша».

В конце 1941 г. на улицах Ташкента все чаще стали появляться франтовато одетые в хорошо подогнанную форму польские офицеры со своими дамами. К ним быстро привыкли.

Эти войска под командованием генерала Андерса были расквартированы под Ташкентом. Рядовой состав содержался на казарменном положении. Зато привилегированная верхушка войска, офицеры, близко стоявшие к Андерсу, и офицеры «Польской двойки» [6]6
  Так называли Второй отдел польского генерального штаба, осуществлявшего подрывные, разведывательные и контрразведывательные функции против нашей страны (авт.).


[Закрыть]были завсегдатаями Ташкента. Этими же привилегиями пользовалась шляхетская аристократия, бывшие пилсудчики, жандармы, чиновники, враждебно настроенные против Советского Союза, а также коммерсанты и спекулянты, старавшиеся нащупать в Ташкенте всякого рода дельцов и валютчиков в собственных интересах.

Они находили таких типов, особенно среди отдельных личностей из числа эвакуированных, доставивших сюда золото и драгоценности, нажитые нечестным путем.

…Одной из первых в качестве заказчиц Абрамяна стала посещать известная варшавская певица Нина Кульчицкая, проживавшая в гостинице «Националь» и пользовавшаяся неизменным успехом у публики. Сшитое им для новой программы Кульчицкой концертное платье привлекло всеобщее внимание польских дам. Они хлынули к «мадам Грише» одна за другой. Как и пани Кульчицкую, их сопровождали поклонники, офицеры армии Андерса, среди которых оказались и офицеры пресловутой «двойки»…

…Квартиру Абрамяна вскоре стали посещать не только дамы-заказчицы, но и польские офицеры без дам. Правда, офицеры почему-то оказывались одетыми не в щегольские мундиры, а в обыкновенную одежду граждан среднего достатка. Причем это были не строевые офицеры, а чины второго отдела штаба Андерса.

Вскоре за крупное вознаграждение поручик Войтек Лещинский, отлично владевший русским языком, уговорил Абрамяна разрешить ему и капитану Яну Вержбицксму тайно встречаться в его доме с интересующими их людьми. «Во имя победы над врагом, во имя свободной Польши…»

Дом Абрамяна, состоявший из трех комнат, обширной передней, кухни с комнаткой «для домработницы» и террасы в сторону двора, устраивал офицеров «двойки». Входить можно было с улицы, через парадную дверь и небольшое крылечко, а уходить – через садик и проходной двор на соседнюю Чимкентскую улицу.

Однако не во имя «победы над врагом свободной Польши» происходили эти встречи. Офицеры «двойки» собирали шпионские сведения в интересах врагов Польши и Советского Союза. Они интересовались заводами, фабриками, выпускаемой ими оборонной продукцией, военными учреждениями, расположенными в Ташкенте, передвижением войск. Словом, дом на улице Стрелковой стал местом конспиративных встреч.

Гурген Абрамян до этого жил спокойно. Когда-то у него была жена, тихая скромная женщина. Она мечтала о детях, но их не хотел глава семьи. Она умерла за несколько лет до войны. А перед самой войной умерла ее мать, жившая с зятем в качестве поварихи и уборщицы.

Соседке, которая ухаживала за ней при молчаливом безразличии зятя к судьбе тещи, она говорила: «Это очень жадный человек. Он свел в могилу мою единственную дочь… Мучил всю жизнь, лишнего куска не позволял съесть, за каждую копейку взыскивал».

Эта жадность и привела его в руки офицеров польской «двойки». На службе у них он проявил себя надежным конспиратором, верным исполнителем их воли…

Уже к весне 1942 г. среди офицеров армии Андерса распространились сведения о том, что эмигрантское правительство в Лондоне приняло предательское решение отказаться от борьбы с фашизмом на советско-германском фронте и вывести армию Андерса из Советского Союза на Ближний Восток в распоряжение британского командования.

А затем один за другим стали уходить из СССР в Иран и дальше эшелоны с польскими войсками…

Перед уходом одного из последних эшелонов произошло событие, которое никто и не подумал связать с выводом армии Андерса за пределы СССР.

А было это так. Две заказчицы Абрамяна в течение трех дней не могли застать его дома. Небывалое событие! Он всегда точно в назначенное время был, причем не было случая, чтобы он, ссылаясь на какие-нибудь дела, не выполнил в срок ту или иную работу.

– Что могло случиться с портным? Ума не приложу! – поделилась одна заказчица с другой.

– Очень странно! – ответила та. – Может быть, он заболел?

Спросили у соседей. Те не могли сказать ничего определенного.

Одна из заказчиц обратилась в 14-е отделение милиции. На место был направлен дежурный наряд. Дверь с улицы оказалась запертой на ключ. Дверь на террасу закрыта на внутренний крючок. Однако соседнее с ней окно было просто прикрыто.

Оперуполномоченный уголовного розыска Сидоров влез в квартиру через окно, открыл дверь, выходившую на террасу.

Страшная картина раскрылась перед работниками милиции. Абрамян был мертв. Смерть наступила в результате удушения, однако его, по-видимому, предварительно пытали, стремясь выяснить, где он хранит свое богатство.

Лицо погибшего было изуродовано до неузнаваемости.

Кругом лежали разбросанные вещи. У кухонной плиты справа была поднята доска и сделан небольшой подкоп под плиту, откуда, вероятно, и были извлечены спрятанные хозяином ценности. Это подтверждалось обнаруженной на полу, рядом с доской, золотой пятирублевой монетой…

Преступники унесли все столовое серебро, а также отрезы, оставленные заказчицами.

Явная картина ограбления с убийством.

Экспертиза дала заключение, что смерть Абрамяна наступила за трое или четверо суток до обнаружения трупа. Началось следствие.

Прошло четыре года. Много версий было отработано для раскрытия этого преступления. Проверяли возможных убийц. Арестованных по другим делам допрашивали с учетом возможной их причастности к делу Абрамяна.

Оно переходило из года в год в числе «нераскрытых убийств прошлых лет». Нет, к нему не привыкли, о нем думали, над ним работали. В уголовном розыске дела по раскрытию тяжких преступлений не предаются забвению.

Наступил 1946 г. Звонок по телефону начальнику уголовного розыска республики полковнику Туманову.

Звонят из первой горбольницы. Врач кардиологического отделения Хамидов.

– Товарищ полковник, такое дело. Пришлите, пожалуйста, кого-либо из вдумчивых работников. Здесь расскажем.

– Хорошо, товарищ Хамидов. Пришлем. Через полчаса будет у вас.

«Вдумчивого, так вдумчивого. У нас все мыслящие! Что там у них случилось?» – подумал Туманов.

– Александр Александрович, – сказал он опытному работнику уголовного розыска, – как раз вы подходите! Просят мыслящего работника! А ваша фамилия Разумный! Вам и карты в руки. Садитесь на троллейбус, съездите на Искиджува, найдите в первой горбольнице врача Хамидова и выясните, что ему нужно. Действуйте!

Хамидов оказался молодым, красивым, интеллигентным человеком.

«Да, не одна девушка мечтает о таком», – подумалось Разумному. Но он рассердился на себя за посторонние мысли на работе и последовал за врачом в кабинет заведующего кардиологическим отделением. Им оказалась хотя и не очень молодая, но красивая женщина по фамилии Хайдарова.

«У них все красивые, – подумал Разумный, и опять рассердился на себя. – Что за мысли лезут мне в голову? Разумный ли я?»

– Понимаете, товарищ! – сказала Хайдарова. – Такая ситуация! Четыре дня назад к нам поступил больной Юзеф Якубович. Инфаркт миокарда… Болезнь серьезная, требует покоя, физического и нравственного. Мы боремся, делаем все… А он волнуется, твердит одно: «Вызовите уголовный розыск… Мне надо заявить…» Мы говорим: «Невозможно, вам волноваться нельзя!» А он: «Вызовите уголовный розыск, тогда перестану волноваться!»

Она помолчала, поправила белую шапочку на голове и продолжила:

– Посоветовались с профессором Бахадыровым. Он сказал: «Медицина должна делать все, чтобы больной был спокоен, создать обстановку, способствующую лечению и выздоровлению его». Вот мы и решили пригласить вас.

– Что известно о больном?

– Юзеф Янович Якубович, 1897 г. рождения, слесарь автобазы, уроженец Белоруссии, поляк, – рассказывала она, поглядывая в историю болезни.

– Я готов, – сказал Разумный. – Думаю, что в беседе следует принять участие и вам, доктор Хамидов, с учетом того, что вам придется засвидетельствовать состояние больного: в твердой памяти, здравом рассудке и т. д. Ведь мы не знаем, о чем он хочет нам заявить.

На небритом сухощавом лице больного засверкали глаза, когда врач объявил, что по его требованию прибыл работник уголовного розыска.

– Здравствуйте. Я готов выслушать вас если это не будет для вас чрезмерно затруднительным, – сказал Разумный, садясь на подставленный ему стул. Он приготовил бумагу и авторучку.

Больной закрыл глаза. Через несколько секунд открыл и произнес:

– Спасибо, что пришли. Слава божьей матери, что привела вас сюда. Хочу рассказать о себе, моих прегрешениях. И о врагах, которые еще топчут вашу землю. Вашу и мою.

Он замолк, судорожно глотнул и продолжал:

– Нет, доктор, не волнуйтесь, я буду спокоен. Так вот, я родился в Западной Белоруссии. Окончил русскую школу. Отец был труженик, честный человек. А потом мы попали под иго диктатуры Пилсудского. Я был призван в армию, участвовал в развязанной им против Советской России войне. Потом демобилизовался. Семья бедствовала. Отец горевал, что мы оказались под властью шляхтичей. «Пся крев», – отзывался он о пилсудчиках. Ну что говорить о том тяжелом времени. Потом, в 1939 г., немцы напали на Польшу. Наш городок бомбили. Жену убило. Отец с матерью умерли еще раньше.

– Пожалуйста, расскажите о главном. Не утруждайте себя тяжелыми воспоминаниями.

– Вот к главному я и подошел. К началу нападения Германии на СССР я работал на лесоразработках на трелевочном тракторе. А потом мне сказали: ты поляк, можешь поступить в армию Андерса, будешь воевать против немцев. И я пошел. Служил шофером при штабе армии Андерса. Возил капитана Вержбицкого и поручика Лещинского из Янгиюля в Ташкент. Чаще всего они были в штатской одежде. Ожидал я их в условленном месте. Почему в такой одежде, я не знал, А потом понял, когда, по их приказанию, носил в домик на Стрелковой пакеты с подношениями. Там были продукты, которые подбрасывали нам союзники. В таких случаях я тоже одевался в штатское…

Он помолчал.

– Знаете, что было в том домике? Там офицеры встречались со «своими людьми». Зачем им нужны были эти люди, я не понимал. Ведь мы с советскими – союзники! Потом понял. Понял, когда узнал, что воевать рядом с русскими мы не будем, а уедем к англичанам на Ближний Восток.

Он замолчал. На этот раз закрыл глаза и молчал несколько минут. Разумный вопросительно посмотрел на врача, но больной заговорил опять:

– А мне не хотелось уезжать из Советского Союза. Я хотел воевать против фашистов. Один раз пан капитан сказал мне, что вечером я повезу в Ташкент хорунжего Михальского и подхорунжего Плашкевича. Все должны быть в штатском. Буду ждать их, где укажут, хоть до утра, если будет нужно. А потом должен привезти их в целости и сохранности. Вот я и повез их глубокой ночью. Михальский успел подвыпить, он это любил. И тогда начинал болтать обо всем, что приходило в голову.

С того самого момента, как больной Якубович произнес слова «домик на Стрелковой», Разумный насторожился и старался не пропустить ни одного слова заявителя, ни одной интонации в его голосе. Он-то знал, что уже пошел пятый год с момента нераскрытого убийства портного на Стрелковой!

– И вот я уловил слова Михальского: «значит, «отмадамился» наш друг! Вечная ему память! Вещички нам пригодятся, а золото придется отдать пану капитану». И я понял, что произошло преступление, соучастником которого невольно стал и я.

– Может быть, закончим беседу, – сказал врач. – Вы устали, больной.

– Нет-нет, я еще не рассказал самого главного! – быстро ответил тот. – Так вот, через два дня у меня резко повысилась температура. Пан доктор сказал: в больницу, в инфекционную больницу! У меня оказался сыпной тиф. Был между жизнью и смертью полтора месяца. Потом меня выписали. Узнал, что последние эшелоны армии Андерса уже ушли. Обрадовался. Хотел вступить в Красную Армию. Не взяли. Сказали: иностранный подданный. Потом хотел поступить в польскую дивизию имени Костюшко – сломал ногу, не взяли. Устроился на работу, получил жилье. Добился советского паспорта. Все хотел пойти заявить о Михальском. Но кого и где будут искать? А потом…

– Что потом? – спросил Разумный.

– Пять дней назад, вечером, возвращаясь с работы, я встретил… Михальского! Самого Михальского! Он меня не узнал, наверное, решил, что тиф меня скосил. Я-то его никогда не забуду. И его шрама на правом виске. Я сперва ошалел, потом проводил его. Вошел он в дом номер 14 по Первому Кафановскому переулку…

Разумный быстро записывал.

– Я понял, что надо срочно заявить о Михальском в уголовный розыск. Побежал… И больше ничего не помню. Очнулся здесь. Мне объяснили: подвело сердце.

Разумный проникся доверием к словам Якубовича. Он знал, что после предательской акции польского эмигрантского правительства находившиеся в СССР польские коммунисты и простые поляки, движимые чувством патриотического и интернационального долга, объединились в «Союз польских патриотов» и с разрешения Советского правительства создали 1-ю польскую пехотную дивизию имени Тадеуша Костюшко, а также другие польские соединения, что позволило к весне 1944 г. создать из них 1-ю польскую армию в СССР, которая бок о бок с Красной Армией громила гитлеровские войска и участвовала в освобождении Польши от фашистских захватчиков.

Выслушав обстоятельный доклад Разумного, полковник Туманов сразу пошел к заместителю министра. Созвонившись от него по телефону с соответствующим отделом МГБ республики, Александр Алексеевич поехал туда, захватив с собой «Дело об убийстве с ограблением Абрамяна Гургена Амаяковича».

– Мы осведомлены о Михальском…, – сказали ему. – Ныне он живет под фамилией Белецкого. Оставлен польским агентом в СССР с разведывательным заданием в числе лиц, «непригодных для дальнейшей службы в армии», по мотивам, конечно, несоответствия их политических убеждений антисоветским устремлениям верхушки армии Андерса… Каналы его связей с иностранной разведкой находятся в наших руках. Мы используем их для дезинформации противника.

– Наконец-то на пятом году упорного труда дело об убийстве Абрамяна раскрыто.

– Да. Это почерк польской агентуры. Коварство, алчность, жестокость – это их стиль. Абрамян много знал, видел польских агентов, которые остались на нашей земле. Его решили убрать, а заодно и ограбить, чтобы поживиться золотишком. С учетом этих материалов, думается, скоро приступим к реализации дела на Михальского. Дальнейшее его пребывание на свободе уже нецелесообразно.

И все-таки дело на этом не закончилось.

Еще в 1942 г., вскоре после убийства Абрамяна, было установлено: в сберкассе по улице К. Маркса имеется вклад на его имя на сумму девятнадцать тысяч рублей. Решение судьбы этого вклада отложили до раскрытия убийства.

В связи с передачей всех материалов в органы госбезопасности было решено проверить состояние вклада. Оказалось, что все деньги… получены вкладчиком вскоре после окончания войны в 1945 г. Экспертиза установила: подпись получателя поддельна.

Контролер сберкассы Матвеева и кассир Фокина в ходе первой же беседы с ними признались, что вклад получен ими, подпись на расходном ордере учинила Матвеева.

Обе пояснили: обнаружив, что по вкладу Абрамяна Гургена Амаяковича более трех лет никаких операций не проводилось, они решили выяснить, что с вкладчиком. Посетив адрес, указанный в лицевом счете, выяснили, что Абрамян убит еще в 1942 г. и наследников у него нет. Тогда-то они решили получить и присвоить числившиеся по лицевому счету девятнадцать тысяч рублей и соответствующие проценты…

Виновные понесли наказание по закону.

* * *

Заместитель Наркома внутренних дел республики, комиссар милиции И. И. Дементьев, как всегда, открыл дверь своего кабинета намного раньше начала рабочего дня. Здесь, на улице Лахути, 23, размещались управление милиции Узбекской ССР, уголовный розыск, отдел борьбы с хищениями социалистической собственности, отдел наружной службы. Здесь же находилось и городское управление милиции Ташкента.

«Люди работают день и ночь, не жалеют ни сил своих, ни жизни. Я ушел поздно и пришел рано, но все-таки дома побывал. А многие оперработники еще на операциях. Домой никто не звонил, значит, ЧП не было. Посмотрим, посмотрим…»

Шел сентябрь 1944 г. Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов громили немецких фашистов на территории Румынии и Болгарии, войска 1-го и 2-го Белорусских фронтов гнали гитлеровцев с территории Польши, войска Прибалтийских и Ленинградского фронтов освобождали Эстонию, Латвию и Литву.

Свой вклад в дело Победы вносил и Узбекистан. Продовольствие, боеприпасы, одежда, сырье бесперебойно поступали на фронт и для нужд оборонной промышленности страны… Был налажен выпуск самолетов и авиамоторов. А хлопок? Страна получала это стратегическое сырье в объеме, полностью удовлетворяющем потребности фронта…

Дементьев снял трубку зазвонившего телефона.

– Товарищ комиссар, вы уже у себя?

– А вы что, сомневались? Ну, рассказывайте, как прошла операция?

– Все в порядке, – докладывал Туманов, начальник уголовного розыска республики. – Взяли главаря банды Салима Алимова и его ближайших помощников – братьев Завалко. Все три убийства, в том числе председателя колхоза в Орджоникидзевском районе, можно считать раскрытыми. Ценности найдены и изъяты. Они хранились у сестры главаря – Ханифы Алимовой в поселке Луначарском.

– Молодцы. Спасибо. Обошлись без потерь?

– Все благополучно!

– Сколько же теперь проходит по делу?

– Вместе с Алимовым, его сестрой и двумя Завалко – тридцать два человека. Они совершили более восьмидесяти преступлений, в том числе ограбление швейного цеха в районе Узбумкомбината и убийство сторожа Атахановой.

– Надо быстрее заканчивать расследование. Отдохните и заходите ко мне.